Я – человек. Роман об эмиграции

Елена Будагашвили, 2018

Автобиографический роман Елены Будагашвили – искренний рассказ о единстве и разобщенности, о Родине и доме, о вере и Боге, героям которого невозможно не сопереживать. Ниночка, обычная девочка из Москвы, неожиданно узнает о себе страшную тайну: она еврейка. Простой и понятный мир переворачивается с ног на голову, Нина везде чувствует себя чужой. Ей предстоит найти свое место в мире, где все разделены по вере, национальности и языку. Беженка она или предатель отечества, жертва или борец – решать читателю.

Глава 5

Гамарджоба

Родители уже давно спали: папа похрапывал. А Олег вскрикивал во сне: «Гол, гол!» — после часового просмотра футбольного матча между «Динамо-Москва» и «Спартаком». Нина же стояла раздетая у зеркала и с недовольным видом изучала свои лицо и фигуру. Последнее время она ходила всё время раздраженная и плакала по каждому поводу. «Переходный возраст» — объясняли ее поведение родители. Нина замкнулась в себе, постоянно искала в себе недостатки. Тысячи чисто женских вопросов мучали ее, но она не решалась поговорить о них с матерью.

Еще будучи маленькой, Нина поинтересовалась у Ляли, откуда берутся дети. Ляля смутилась и, не желая и не умея врать, сказала: «Мы поговорим на эту тему, когда тебе будет двенадцать лет». «Почему когда двенадцать?» — не отступала Нина. Ляля, сама не понимая, почему она назвала именно двенадцать, безапелляционно ответила: «Потому что в двенадцать лет дети уже взрослые».

Буквально через неделю Нина от своей подружки, которая была на год младше Нины и еще ходила в детский сад, узнала правду. Эта правда была такой ужасной, такой противной, что Нина долгое время смотрела на своих родителей и задавала себе вопрос: «Неужели они на самом деле занимаются такими гадостями?»

Борис, заметив, что Нина ходит сама не своя, настойчиво потребовал, чтобы дочь рассказала ему о своих тревогах. Нина нехотя поведала ему страшную тайну, которую она узнала от подруги. Отец проявил всё свойственное ему красноречие, чтобы убедить дочь, что секс важен для любящих друг друга людей, и что он необходим для продолжения жизни на Земле. И когда в конце он заключил, что именно так рождается всё живое и никак иначе, Нина успокоилась и перестала думать на эту тему.

Когда Нине исполнилось, наконец, двенадцать лет, она, измученная множеством вопросов, крутившихся в ее голове, подошла к Ляле и заявила: «Мама, мне теперь двенадцать и у меня есть вопросы!» Ляля тоном, нетерпящим возражения, ответила: «Ах, мне совершенно некогда. Да и ты еще маленькая». Так Нина поняла, что оставлена наедине сама с собой. Подойти же с чисто женскими вопросами к отцу она стеснялась.

Вот и теперь, когда ей уже исполнилось тринадцать лет, когда она стала девушкой, ей было одиноко в ее девичьих переживаниях. Она недружелюбно разглядывала свои зеленые глаза и путающиеся друг с другом ресницы (было бы лучше, если бы они были прямыми), несколько крупноватый нос (ни у кого в классе нет такого носа, и только она с ним, как дура), пышные каштановые волосы (ни помыть толком, ни расчесать: торчат, словно куст), маленькую, еще детскую, только начинающуюся развиваться грудь (ну что за грудь, просто ужас: половина девчонок уже лифчики надевает, а у нее грудь — с гулькин нос), округлые ягодицы (толстуха несчастная). И только ногами осталась довольна. Придраться было не к чему. Легла в постель, долго ворочалась, вздыхая, и только на рассвете уснула.

Утром Борис растолкал еще пребывавшую в глубоком сне дочь: «Вставай, Ниночка! Мы же сегодня уезжаем в отпуск. Надо еще собраться!»

Борис с Ниной решили летом поехать на месяц в Грузию. Благодаря тому, что Моисей с Розой двадцать лет пробыли в Закавказском военном округе, Грузия стала самым любимым местом отдыха Гольдбергов. Еще студенткой Ляля ездила каждое лето к своей сестре в грузинскую деревню, общалась с теплыми, гостеприимными людьми, жившими по соседству с Розой, и крепко подружилась с ними. Ляля и Борис через год наведывались к своим грузинским друзьям и возили туда Олега. Но с тех пор, как появилась на свет Нина, они больше там не бывали. Зато друзья их не забывали и приезжали к Гольдбергам время от времени зимой. Так что Нина хорошо знала и тетю Кето, и дядю Валико, и многих других.

Нина быстро вскочила и принялась укладывать свои немногочисленные наряды в небольшой чемодан. «Не забудь шапку от солнца!» — крикнула из кухни Ляля.

В купе, в котором Нине и Борису предстояло ехать тридцать шесть часов, больше никого не было. «Вот бы никто не пришел», — мечтательно сказала Нина, не желая, чтобы кто-то незнакомый подселился к ним. «Так не бывает, — сказал Борис и пояснил, — сейчас время отпусков. С билетами напряженка. Наверняка, кто-нибудь подсядет». Борис оказался прав. Через некоторое время, ночью, в купе зашли две женщины, одна — пышная, грудастая, с веселыми ямочками на щеках, и другая — высокая, худая и бледная. Завидя высокого, интересного, кавказского вида мужчину, они смутились. Но Борис, у которого никогда не было проблем в общении с женщинами, несколькими веселыми шутками и рассказами из своей биографии быстро заслужил их доверие. Женщины представились. Толстушку звали Людмила, а худую — Вера, они рассказали, что едут на море. Права была Ляля, когда говорила о своем муже: «Нет на свете ни одной женщины, с которой Борис не нашел бы общего языка». Она никогда не сомневалась в верности и порядочности своего мужа и, глядя на то, как другие женщины тянутся к нему, не ревновала.

Под стук колес и свет дорожных фонарей прошла первая Нинина ночь в скором поезде, несущемся из пыльной и многолюдной Москвы в теплый и зеленый Тбилиси. Она вышла утром в коридор вагона и, опустив окно, выглянула. Ее волосы заметались по ветру и лицо обдало прохладным утренним воздухом. Она быстро закрыла окно и почувствовала чей-то пристальный взгляд. Недалеко от нее, у другого окна, стоял мальчик, примерно того же возраста, что и она. Он с интересом смотрел на нее, как обычно смотрят на своих сверстников дети, приглашая к игре. Нина тоже посмотрела на него. Он не смутился и не убрал взгляда. Почувствовав неловкость ситуации и не желая первой трусливо опустить глаза, Нина улыбнулась ему. Мальчик улыбнулся в ответ и произнес: «Гамарджоба!» Нина не знала, что это значит, но поняла, что он поприветствовал ее. «Привет!» — ответила она. Дверь одного из купе приоткрылась, и в коридор выглянул высокий, пузатый, уже начинающий лысеть мужчина. Он крикнул мальчику: «Дато, моди ак!», и мальчик ушел в купе. «Красивый парнишка!» — услышала Нина голос позади себя. Людмила, которая вышла из купе, стала невольным свидетелем маленького детского диалога. «Какие глазищи огромные, черные, буйные, а ресницы какие длиннющие, — стала перечислять она достоинства мальчика. — А на тебя-то как смотрел!» Нина покраснела и опустила глаза.

Полдня Нина постоянно выходила в коридор, чтобы снова увидеть мальчика, но его не было. Наверное, он выходил тогда, когда Нина была в купе. Борис, который играл с женщинами в карты и успел уже несколько раз остаться в дураках и которого постоянная Нинина беготня начала раздражать, спросил:

— Чего ты прыгаешь туда-сюда?

— В окно смотрю, — не моргнув глазом соврала девочка.

— В какое такое окно? У нас в купе тоже есть окно. Ты там стоишь и мешаешь другим. Кто-то чай несет, кто-то в туалет идет. А ты стоишь на самом проходе.

— Да какое там окно, — вмешалась в разговор Людмила, — она мальчонку грузинского высматривает.

— Какого мальчонку? — не понял Борис.

— Да там, через купе, едет с отцом один мальчик. Ну такой красивый! — не преминула добавить Людмила.

Борис побагровел, его глаза засверкали. Еще никогда Нина не видела его таким.

— Моя дочь высматривает мальчика? Моя дочь? Это — не моя дочь! — произнес он, грозно смотря на Нину. — Еще чего не хватало — мальчиков высматривать. Стыд-то какой.

Нина стояла, потупив взгляд, а Людмила, поняв, что подвела девчонку, старалась замять разговор:

— Ах, Борис, не реагируйте вы так. Это я немного неверно выразилась. Никого она не высматривает. Это он высматривает.

— Что-о-о? — совсем обезумел Борис. — Он еще будет высматривать мою дочь? Она еще совсем ребенок. А он ее высматривает!

— Ах, успокойтесь, Борис! — Людмила уже не знала, как его успокоить. — Этот мальчик тоже еще совсем маленький!

Борис потихоньку остыл, но запретил Нине без надобности выходить в коридор. Когда вечером женщины покинули поезд, доехав до своей приморской станции, он, чувствуя неловкость за свое поведение, сказал: «Понимаешь, доченька, я хочу, чтобы ты выросла умной и гордой девушкой. Чтобы не высматривала мальчиков. Пусть они высматривают тебя. Только не сейчас, когда ты еще маленькая, а потом, когда станешь взрослой девушкой. Мужчины любят гордых женщин. А кавказские мужчины — особенно», добавил он, подумав о грузинском мальчике, из-за которого он поднял столько шума.

Борис замолчал на некоторое время, думая, как тяжело иметь такую красивую дочь. Да за ней глаз да глаз нужен. Ее даже в коридор вагона страшно отпускать. «Он тебе что-нибудь сказал?» — опять вернулся он к теме дня. Нина, уже мысленно представляя встречу с тетей Кето и дядей Валико, и уже абсолютно не думая о мальчике, как бы встрепенувшись сказала: «Да. Он поприветствовал меня. По-грузински». «Наверное, решил, что она — грузинка. Да, она вообще-то похожа. Она же так похожа на меня», — думал он, сожалея, что Ляля не поехала вместе с ними, ведь это так ответственно: ехать со взрослой дочерью.

Самого же Бориса часто принимали за кавказца. В Грузии или Армении с ним всё время пытались говорить по-своему, хотя в столицах каждый прекрасно владел русским языком. А в Москве даже был смешной случай. В одном магазине продавали грецкие орехи. Выстроилась большая очередь, в которой стоял и Борис. Женщины, усталые и нагруженные сумками, стали рассуждать вслух, а нужны ли они, эти орехи, и что из них можно приготовить. Борис, большой любитель покулинарить, вмешался в разговор и, загибая пальцы, стал перечислять блюда, где эти орехи можно использовать. Женщины удивленно переглянулись и одна их них сказала: «Ну конечно, у вас, у армян, есть столько разных блюд с орехами!» «Я не армянин, я еврей», — поправил ее Борис. «Правда? Совсем не похож!» — удивилась женщина. «Зато все евреи похожи на меня!» — констатировал Борис.

На следующее утро Нина вышла в коридор. Мальчик стоял у окна и, казалось, ждал ее. Он улыбнулся ей и тихо с акцентом произнес: «Привьет!» «Привет!» — ответила Нина и тоже улыбнулась ему в ответ. Он больше не сказал ни слова, вероятно стесняясь своего знания русского языка. Да Нина и не хотела долго оставаться в коридоре, боясь, что это увидит отец, и поэтому опять вернулась в купе.

Поезд мчался по территории Грузии и оставались считанные минуты до того момента, когда Нина снова увидит дядю Валико и тетю Кето. Поезд подъехал к тбилисскому вокзалу и медленно, со скрипом, остановился. Пассажиры, таща чемоданы, пошли к выходу. Мальчик с папой шел перед Гольдбергами, всё время оглядываясь, как бы боясь, что Нина останется в поезде. Когда они оба оказались на перроне, он опять долгим взглядом посмотрел ей в глаза, как бы желая запечатлеть в памяти ее лицо, и сказал: «Нахвамдис!» «До свидания!» — ответила ему Нина и улыбнулась на прощание.

Тетю Кето и дядю Валико не пришлось долго ждать. Они быстро шли по платформе и, наконец заметив Гольдбергов, замахали руками. Увидев Нину, Кето засмеялась, обняла девочку и сказала: «Боже ты мой, как ты выросла!»

Начались спокойные и радостные дни в грузинском селе. Нина везде и всюду ходила с тетей Кето, помогала ей кормить кур и индюшек, возиться на огороде, а когда вечерами у Кето собирались соседки и начинали петь грузинские песни, то Нина садилась рядом и пела с ними: «ля-ля-ля…». Услышав, какой чистый и звонкий у Нины голос, Кето стала учить ее словам, и уже через несколько дней Нина свободно пела несколько песен по-грузински.

В один из таких дней Кето решила повести Нину по селу. Она показывала девочке, где находится детский сад, где школа, где поликлиника. Кето работала акушеркой, и почти каждый ребенок, родившийся за последние двадцать лет в этом селе, увидел свет с ее помощью. Вот и теперь, увидев идущую навстречу высокую полную женщину, Кето сказала Нине: «Это — моя пациентка. Полгода назад у нее родилась двойня». Женщина радостно воскликнула, увидев Кето. Последовали приветствия, возгласы, женщины стояли посреди улицы и громко разговаривали, жестикулируя руками. Нина, чтобы не мешать им и не скучать самой, стала разглядывать дома и дворы. Чистые, белые домики, а иногда — большие двухэтажные дома, наполненные солнцем, дарили ощущение уюта и тепла. Внимание Нины привлек юноша лет восемнадцати, который на одном из дворов рубил дрова на маленьком пяточке перед входом в дом. Он стоял спиной к Нине, верхняя часть его тела была обнажена, а штаны спустились до бедер. Он не был атлетом, но при каждом движении все жилы и мускулы его спины, плеч и рук напрягались и демонстрировали его мощь и силу. Смуглая спина блестела от пота под ярким солнцем. Он проворно брал большими руками чурбан за чурбаном и одним взмахом топора рубил их пополам. При виде этого смуглого, сильного, молодого мужского тела Нина почувствовала, как мурашки побежали по ее рукам и груди, а внизу живота стало так горячо, как будто ее обожгли кипятком. Это чувство было настолько неожиданным, что она невольно ойкнула. Затем испуганно оглянулась, чтобы проверить, не услышала ли этот возглас тетя Кето. Тетя Кето, уже успевшая распрощаться со своей знакомой и тихо наблюдавшая за Ниной, улыбнулась: «Ничего страшного, дочка! Ты просто взрослеешь!» — и посмотрела мудрыми добрыми глазами.