Вечорница. Часть 2

Елена Воздвиженская

Продолжение истории про уже известную по первой части и так полюбившуюся читателю троицу – деда Семёна, бабу Улю и их внучку Катюшку. Время не стоит на месте. Кате уже исполнилось шестнадцать лет. Но это лето будет особенным в её жизни, ведь ей самой предстоит стать героиней бабушкиных быличек и попасть в странную деревню под названием Бережки. Что ждёт её там и какая семейная тайна откроется девочке, вы узнаете, прочитав эту книгу. Приятного чтения!

Босоркун

— Ты гляди, как нынче разметелилось-то! Ишь, чего вьюжит. А я думал, было, сегодня снег разгрести. Да куда там! И носа не высунешь, — озабоченно глядел в окно, облепленное мокрыми хлопьями снега, дед Семён.

— Ладно уж, дед, тебе будто куды надо. Пущай заносит, нам не страшно. Посидим дома денёк, — ответила баба Уля, — Я вон пирогов затеяла.

Бабушка возилась у печи. Катюшка крутилась рядом. На все зимние каникулы она приехала погостить в родную деревню, оттого душа её радовалась и пела, и даже вьюга не могла испортить её настроения.

— А я люблю вьюгу! — сказала она бабе с дедом, — И дождь, ну просто обожаю! Мир становится словно серый холст, на котором можно нарисовать всё, что угодно, на что только воображения хватит. И дома так уютно в непогоду. В солнечные дни не то.

— Ишь чо, — проворчал дед Семён, — Любит она. А баню ты любишь?

— А то!

— А вот как станем воды носить через весь огород, когда тропки не видать? Да и щепы надо наколоть.

— Ай, дед, — махнула на него полотенцем баба Уля, — Ты чего-то и сам нынче, как метель, чего бубнишь всё?

Баба Уля заглянула в шкаф, потом вышла в сенцы, приподняла крышку сундука, в котором хранилась мука, и всплеснула руками:

— Ба-а-т-тюшки! Вот я ворона старая… Муки-то больше нет! А я пироги затеяла. Ведь тесто уже поднимается.

— Дак я сбегаю до магазина, — обрадовался дед.

— Сбегает он, знаю я чего ты засиял, как медный таз.

Дед покашлял:

— Ну, а чего? Делать всё равно нынче нечего, можно и чекушечку взять. Под пироги-то…

— Ладно уж, старый. Будь по-твоему, сходи.

Дед засиял.

— А я, деда, с тобой, — подпрыгнула Катюшка, — Сейчас только валенки надену.

Метель кидалась со всех сторон на одиноких путников, пробирающихся сквозь непроглядную пелену снега. Шли собачьими тропами, как выражался дед. Дорогу замело окончательно. Вьюга залепляла глаза и рот мокрым снегом, так, что тяжело было дышать. Вдруг где-то рядом хлопнуло что-то с силой, захохотало злобно, тёмная тень отделилась от сугроба, метнулась в сторону, скрылась за кустами.

— Ой, деда, — укрываясь от порывов ветра поднятым воротником, ойкнула Катюшка, — А это кто был? Мне страшно!

— Босоркун это, — ответил дед, — Ветряником ещё кличут. В лесу да в горах он живёт. А в такое-то вот ненастье, как нынче, к человеческому жилью осмеливается подойти. Людей попугать. А ты не бойся, не тронет он нас.

— Деда, а расскажи про него, — попросила Катюшка.

— Дома уж. Метёт тут больно. Рта не раскрыть.

Вечером, когда напились чаю с пирогами, а кто-то принял и чего погорячее для сугреву, уселись на диванчик баять. Дед у печки пристроился, фуфайку свою латать взял, чтобы руки занять. Баба Уля с Катюшкой перебирали старые подшивки журналов «Сад и огород».

— Деда, — напомнила Катюшка, — А про Босоркуна-то расскажи. Перепугалась я сегодня, ну просто ух как! Ничего не разглядела толком, только ком чёрный да хохот.

— Отчего не рассказать, слушайте, — прокашлялся дед и завёл рассказ.

— Случилось это, когда дед мой молодой был, тогда ведь тот мир людям больше был открыт. Много чего видели люди и знали. Сейчас-то уж не то совсем. Так, краем глаза только где чего увидим, да и всё на том.

Ну дак вот, жила в отцовской деревне знахарка. Женщина ещё молодая, но одинокая. Годов может тридцать ей было всего. Ну, а тогда ведь такие уже в перестарках ходили. Да и сказать прямо, она и сама не больно замуж рвалась. Сватались, говорят, к ней женихи. Да она всем от ворот поворот давала. Отчего так, не скажу, сам не знаю. Но так было. Бабы, те болтали, что есть у ей муж, только не человек он вовсе. И даже, мол, была знахарка на сносях, только разродилась она не дитём, а чёрным дымом. Вот чего только бабы не придумают, а!

— А ты прям и знаешь всё, — вставила слово баба Уля, — Может и правду баяли? Такие вещи случались на свете, что летун к одиноким женщинам летал, да змеем огненным в трубу печную залетал. А после бабы тяжёлые становились, да только вместо дитяти, дымом разрождались.

— Ну ладно-ладно, — примирительно согласился дед Семён, — Может и было, спорить не стану с вами, себе дороже. Вы дальше слушайте. Вот знахарка эта Босоркуна не только видела, но и могла ему приказывать даже. Когда нужно бывало ветер сильный поднять, выходила она в поле за деревню, кликала громко, да слова заветные говорила, какие — никто не знал, она не позволяла близко подходить.

И вот как кликнет она, так над лесом-то сразу облако чёрное поднималось, многие люди это видели. По полю пробегал сначала лёгонький, едва заметный ветерок. Лишь слегка колосья колыхал. После всё сильнее да сильнее, и через несколько минут такой ли ветрище поднимался, что люди по домам прятались.

— Деда, а зачем такой ветер?

— Дак для мельницы, знамо дело! Раньше-то муку мололи на мельницах, в нашей деревне ветряная была, реки-то поблизости не было. На большом озере наша деревня стояла. Вот и случался простой, коли ветра нет. Как муку смолоть? Тогда и обращались люди к знахарке той. А она никогда не отказывала.

А однажды вот какое дело было, — продолжал дед, — Жила в нашей деревне Параня, муж у ней помер, одна она четверых детей поднимала, и были у них лошадь да корова. Берегли они свою животинку пуще золота. Холили, лелеяли своих кормилиц. И вдруг — беда! Пропали обе сразу! И лошадь и коровка. Параня слёзы льёт, убивается, как жить, мол, теперича станем?

Пошла она к знахарке той, так, мол, и так, помоги, иначе с голоду пропадём с детьми. Выслушала её знахарка и говорит:

— Не горюй, я твоей беде помогу. Ступай домой да возьми сбрую от лошадки своей, да тряпицу, которой вымя коровье обтираешь, когда доишь, и назад возвращайся.

Сбегала Параня до дому, принесла всё, что знахарка велела. И пошли они в поле. Положила знахарка сбрую да тряпицу на землю около себя. После начертила круг и велела Паране встать в него, да ни в коем случае не выходить, чего бы она не увидела. Встала Параня. А знахарка руки к небу подняла, закричала что-то непонятное, после забормотала, глаза закрыла, шепчет что-то.

И вдруг над лесом облако чёрное появилось. Колосья зашелестели, травы погнулись, ветер пробежал. Скрылось солнце за тучами, птицы смолкли. А облако чёрное приближаться стало. Ближе да ближе оно. И видит Параня, что не облако это, а будто человек огромный, в лохмотья тёмные обряженный, на голове то ли колпак, то ли шапка высокая, борода свисает серая, брови густые, глаза как у кошки светятся, а из груды лохмотьев шесть рук выглядывают, по три с каждой стороны, как паук какой будто, а не человек.

Жутко стало Паране, вся сжалась она от страха. А знахарка и говорит чёрному, мол, вот тебе тряпица да сбруя, найди, что взяли, да домой верни. Закивала нежить, взметнулась вихрем в небо и пропала в миг. Тут Параня-то и сознание потеряла.

Очнулась — солнце на небе. Знахарка усмехается:

— Что, страшно было?

— Страшно, — призналась Параня.

— А ты не бойся, будет тебе и лошадка и коровка, иди домой.

Ушла Параня, а к вечеру привела знахарка их животинку. Вот радости-то было!

— Где же были они? — спрашивает.

— Цыгане их увели, что за соседним селом на берегу реки стояли. Спрашивает теперича Босоркун, что делать с ними? Что прикажешь? Твоя воля.

— Да ничего не надо, нехай с ними, — отвечает Параня.

— Ох, добрая ты душа, — усмехнулась знахарка, — Ну что ж, как скажешь.

И шепнула в сторонку:

— Забирай себе.

Параня и спрашивать побоялась, с кем это знахарка говорит-то. Слава Богу животинка дома, остальное неважно.

А спустя несколько дней бабы, что в лес по ягоды ходили, перепуганные прибежали. Рассказали, что ходили они ходили, и не заметили, как забрели в самую чащу, и вдруг видят, к одному дереву вроде как коконы какие-то привязаны, два веретена больших, серых. Любопытно им стало, что такое. Поближе подошли поглядеть. Потыкали веточкой в них, пальцем тихонько тронули, и тут видят, что из одного кокона лицо проглядывает человеческое — рот перекошен в немом крике, глаза вытаращены, неживое лицо…

Закричали бабы в голос, да рванули оттуда, что есть духу. Как до деревни добежали, не заметили. От их воплей вся деревня на улицу высыпала. И знахарка та пришла. Послушала она, что бабы говорят, улыбнулась, да домой пошла. А люди за ней, ты, мол, знаешь, поди, что это такое? А знахарка им и ответила:

— Коль чужое кто решил взять, пусть помнит, что и ответ держать придётся.

— Так-то вот, девоньки, было, — закончил дед Семён, — А вьюга-то, гляди, вроде утихла к ночи. Завтра баню будем топить.