Контракт стервы

Елена Дженкинз, 2019

Можно ли испепелить врага и не обжечься? Где грань между сильной женщиной и стервой? И сколько скелетов в шкафах у двух враждующих семей? Скоро я это выясню. Ведь я подписала "контракт стервы" в надежде победить своего конкурента за наследство, бабника Максима Езерского. Осторожно! История пронизана жестким юмором. Дизайн и редакция 2020 года.

Глава 3

Макс

Был день как день. Понедельник. Ничто не предвещало беды. Я играл в теннис в главном здании «Дола» и как раз отбил мяч у сетки, когда меня окликнула Лана, помощница.

— Максим Михайлович, там такое! — она бежала ко мне, обутая в кроссовки, как и все мои предыдущие помощницы: на каблуках споткнешься при таком-то насыщенном графике.

— Ланочка, у меня перерыв.

Я не спал уже двое суток и на сонном адреналине зверел при любом сбое в работе. И сотрудники об этом знали. А раз Лана все равно не остановилась, получив агрессивный ответ, значит, случилось что-то и правда мерзкое.

— Босс, это конец света! Апокалипсис! Армагеддон! Три всадника уже здесь!

Я подошел к скамейке, взял полотенце и утер лицо.

— Налоговая, что ли?

— Да! Говорят, поступила информация о том, что «Дол» налогов недоплатил три года назад. Десять миллионов!

— Рублей? — я открыл бутылку минералки без газа и сделал небольшой глоток.

— Долларов! Они теперь в у.е. считают, не размениваются!

Лана была симпатичная, ухоженная, послушная. Поначалу смущалась каждый раз, когда я смотрел на нее. Забавная. Будто бы я стал заводить интрижку на работе, да еще с собственной помощницей. Ланочка продержалась дольше других, потому что в итоге поняла, что босс — не для секса, а для карьеры, а значит, нужно пахать.

Так что там она про налоги сказала?.. Да-да, миллионы.

— Они что-нибудь еще поведали тебе, душа моя?

— Да, счета компании заморозят на время проверки. — Лана выдохнула эту фразу как последнюю в своей жизни.

Горло сдавило от ярости. Лана отступила на несколько шагов.

— Они в моем кабинете?

— Да. От чая отказались.

— Ясно…

Я швырнул полотенце на пол и поднялся к себе.

Мой кабинет был отделан красным деревом, стены увешаны картинами и дипломами. Комнату наполнял аромат сандала, и я разозлился при мысли, что налоговики пометят помещение своим присутствием.

— Добрый день, господа, чем могу быть полезен? — поздоровался я, и трое чиновников поднялись в ответ.

— Максим Михайлович, что-то часто мы стали видеться, — заметил главный инспектор, который за последний год навещал «Дол» уже три раза. Раньше гостя выставляли вон за неимением доказательств, но на этот раз он выглядел слишком уверенным в себе.

— Не могли бы вы пояснить ситуацию? — Я присел в высокое черное кожаное кресло, отгородив себя от налоговиков массивным столом, и нажал кнопку, приказав Лане принести напитки и вызвать юристов.

— Максим Михайлович, дело серьезное. У нас уже есть разрешение, ваши счета заморозят с завтрашнего дня на весь месяц, пока будет вестись проверка. У нас имеются доказательства о неуплате налогов. Вам знакомо имя Леонид Болеев?

У меня в глазах потемнело. Чтоб этот Болеев до конца жизни на бирже труда стоял! Это был шпион «Константы», который работал в нашей бухгалтерии до моего назначения президентом и успел такого натворить, что до сих пор не разгреблись. Я «раскусил» его, но Болеев изловчился унести с собой кучу документации, в том числе и «липовой», им же подделанной. Документы он тогда явно передал Сатане, но тот их не выносил на свет до сих пор… А теперь вынес.

Естественно, налоговая должна провести проверку, чтобы в итоге убедиться в невиновности «Дола».

Доказать, что Болеев был промышленным шпионом, я не мог, не имел улик против этого козла. Но я просто знал. Нюхом чуял.

— Какие есть варианты?

— Боюсь, лучший для вас вариант — содействовать нам.

Я согласно кивнул, а когда в кабинете появились мои верные юристы во главе с гордым соколом Витей, то решил прогуляться. До офиса «Константы». Слишком долго Уваров носил голову на плечах, пришла пора снять ее и прибить на стену в своем кабинете. Уваровы ведь меня при любой возможности величают живодером, почему бы и не соответствовать. В свои двадцать шесть я нажил столько оскорбительных кличек, что скоро и правда срастусь с ними.

Впрочем, званием «Егерь» я гордился.

Ненавидел же я морального урода Константина Уварова. И это не коммерческая ненависть, а личная, причем взаимная.

Две семьи, Уваровы и Езерские. Два «старожила» российского бизнеса. У нас был один корень, один создатель, еще при царской России. Когда компания расслоилась надвое, то появились «Константа» и «Дол». Две противоположности: одна — за натуральные кожу и меха, «жестокий» продукт, другая — за гуманность.

Терки между компаниями длились уже столетие, и никто не уступал. И каждый считал, что компания должна быть единой, с единым курсом и единственно верной продукцией.

Уваровы считали, что Езерские их когда-то обворовали и на этом построили бизнес. Мы думали об Уваровых точно так же.

А суть в том, что компанию в начале ХХ века создала семейная пара, Константин Уваров и Екатерина Езерская. Но они, так и не обзаведясь общими детьми, поссорились, разъехались и поделили наследие. Екатерина основала «Дол», а Константин — «Константу». Взаимная неприязнь и конкуренция быстро переросли в ненависть, и с тех пор две компании стремились уничтожить друг друга, захватить и подчинить.

Оба предприятия были закрытыми акционерными обществами и управлялись Советом директоров, между членами которого и были поделены 100% акций. Перекупить долю нашей компании было невозможно: в Совет входили только члены семьи.

Конфликт с Уваровыми утих лет тридцать назад, и все бы утрамбовалось: рынка всем достаточно, тем более мирового. Но Сатана хотел по молодости объединить компании, женившись на моей матери, Екатерине Езерской. Та отказалась, и конфликт вошел в новую стадию бреда.

Я не помнил жизни без ненависти к Уваровым. Мой дед говорил об этом, и мать, и отец, и отчим. Последний так вообще считал Константина исчадием ада. Так оно и было, потому что Уваров не раз оскорблял мою мать прилюдно, а теперь явно вознамерился стереть «Дол» в порошок. Ну, это большой вопрос — кто кого.

Мать приносила меня в «Дол» в колыбельке, и я с детства знал, для чего создан: сохранить и приумножить семейный бизнес. Я занял кресло президента в двадцать три года, сразу после выпуска из французского университета. Тогда у матери начались проблемы со здоровьем. Отчим к бизнесу не имел пристрастия, потому его кандидатура даже не рассматривалась. Другие кандидаты сами отказались, узнав, что компания вошла в полосу кризиса. По сути, последние три года я один был в ответе за процветание семейного предприятия. Компания давно стала для меня «крестом», который я тащил, но бросать его не собирался.

Я затормозил у проходной «Константы», не в первый раз выслушал, что Егеря, естественно, запрещено впускать в святая святых — и решил, что меня оттуда уберут только эвакуатором. Поэтому я вырулил поперек двух въездных полос и попросил передать владельцу свой пламенный привет.

Зазвонил телефон: Соня Либерман, любовница. Я «сбросил», не желая с ней сейчас разговаривать.

На дороге я прождал минут двадцать, не больше, но позади образовался настоящий парад. Можно было делать ставки, как скоро кто-нибудь вызовет полицию.

Но раньше полиции прибыла Фрэнки.

Господи, как же она меня бесила! При виде этой Сирены, которая завораживала мужчину только для того, чтобы сожрать, я испытывал кристально-чистую ненависть. Она отравляла кровь и жгла в груди, потому что я не знал, чего хотел сильнее: придушить лицемерную тварь или сдать в полицию.

Без понятия, почему я тянул столько времени, позволяя Уваровой измываться над «Долом». Ведьма еще в выпускном классе была невыносимой, а сейчас, будучи студенткой, и вовсе превратилась в первоклассную стерву.

Сколько нервов она мне помотала за прошлые два года, с тех пор как возглавила фонд в «Константе», сколько пикетов организовала, срывая у нас продажи. Фрэнки была невинной овечкой, которая притворялась добренькой ради выгоды… Впрочем, я сам тоже был далек от идеального героя, так что винить Уварову в жадности не собирался. Я вообще ни в чем ее не винил. Нет. Я эту конкретную девушку просто на дух не переносил, и у нас это было взаимно.

Она шла, покачивая стройными бедрами, демонстрируя свою власть. Остановилась и постучала в мое окно, как будто я назойливая муха, которую пора согнать.

— Фрэнки, солнце, соскучилась по мне? Меня не пропускают. Видимо, спутали с опасным преступником.

Она испуганно вздрогнула, и у меня нутро в узел завязалось. Несмотря на неприязнь, я испытывал по отношению к девчонке противоречивый охотничий интерес, и это бесило еще сильнее. Мне никак не удавалось сбросить маску с этой представительницы рода Уваровых, потому что она сбивала с толку каждый раз, когда мы сталкивались. Вот и сейчас она будто бы заставила себя ответить холодно, с презрением:

— Добрый день, господин Езерский. Вы один, без охраны… Как беспечно.

Она усмехнулась, снова поменяв настроение, и я в который раз поразился, как легко меня может заинтриговать эта нахалка. Пара слов, обветренные губы без помады и глубокий взгляд не ребенка, а женщины. Создавалось впечатление, что Фрэнки была сама себе неустойчивой мозаикой, которая рассыпалась при первом же поражении, но потом начинала составляться снова. Я надеялся, что это сила духа, а не обычная глупость, иначе я потратил ценное время на рассуждения о пустышке.

Осознав, что девчонка отвлекла меня от цели визита, я прищурился.

— Беспокоишься за меня, солнце? Это знание согрело бы мою живодерскую душу, если бы не факт, что раньше вы обходились только промышленным шпионажем, а теперь опустились до угроз, рейдеры проклятые!

Я распахнул дверь и, сграбастав Фрэнки в охапку, швырнул ее в салон. И снова она не стала возмущаться, а, наоборот, сгладила углы у ситуации, приказав охраннику убраться с дороги.

У Фрэнки были густые темные волосы и синие глаза, и уже не в первый раз я задумался, носит ли девушка линзы. Мы никогда не стояли достаточно близко, чтобы рассмотреть друг друга внимательно, и я не мог отделаться от ее любопытного взгляда, пока ехал на подземную стоянку. Пришлось осадить девушку, чтобы не глазела на меня через линзы, и она возмутилась:

— Это природный цвет!

Именно об этом я и думал, пока мы поднимались в лифте. Да-да, я не сочинял оскорбления, которые брошу в лицо Уварову, а разглядывал его дочь. Ей было неуютно в обществе чужака. Фрэнки нервно покусывала припухшие губы и явно не могла дождаться, чтобы сбежать от живодера, с которым пришлось остаться наедине. Вся такая скромная, что плакать хочется.

Не выдержав, я ступил к ней вплотную и обхватил пальцами подбородок. У Фрэнки были высокие красивые скулы, оттененные в искусственном свете. Я повертел ее лицо, как у куклы, пытаясь рассмотреть линзы, но их и правда не было.

Потрясающие глаза.

— Хм… Не соврала. — И стало трудно отпустить девушку. Я сжал пальцы сильнее, не разрывая взгляда, питаясь оскорбленным достоинством, которое блестело в синих глазах, как у затравленного, но гордого существа.

Отсутствие сна определенно добавило мне рассеянности, и я вел себя, как идиот. Взгляд спустился к ярким сухим губам, которые она тут же облизала…

Двери лифта раскрылись, возвращая в реальность. Девушка оттолкнула меня, и слава Богу. Не хватало еще связаться с Уваровой себе на погибель.

В приемной психически больного главы «Константы» никто не обрадовался моему появлению, а владелец заблокировал дверь в свой кабинет. А стоило мне повысить голос, как бедная овечка Фрэнки показала истинную суть и выплеснула на меня целый бассейн воды. Я чуть не захлебнулся. От неожиданности я так озверел, что подбросил пороха в противостояние, начав оскорблять всех подряд: схватил девушку, прижав к себе, и прокричал в коммутатор пустые угрозы, которые, тем не менее, подействовали. Константин открыл дверь.

…И снова это желание разгадать Фрэнки, которое усилилось с новым прикосновением. Я держал ее спиной к себе и чувствовал под ладонью обнаженный живот… Что кривить душой, я специально сунул руку ей под мягкий топ, чтобы узнать, живая она или обычная кукла.

Еще как живая, горячая — и она просто-таки клокотала от ярости. Но, как и прежде, не вступала в открытый конфликт.

— Вечно я получаю все, что хочу. Даже обидно за остальной мир, — прошептал ей на ухо, наблюдая, как срывается ее дыхание и краснеют щеки.

Черт. Я к ней как приклеился, не мог отпустить. Будто два магнита сцепились, не разорвать.

Обозленный, я оттолкнул Фрэнки, на прощание мимолетно проведя пальцами по ее животу, и пошел в кабинет Уварова.

— Плохого дня, Сатана! Надеюсь, ты будешь страдать от бессонницы весь месяц, на который заморозят счета «Дола».

— Я уже двадцать лет на снотворном, так что не мечтай! — Уваров даже не оторвал взгляда от тонкого экрана компьютера. — Зачем явился?

У Константина был черствый, властный голос, и казалось, что этому человеку лет сто, хотя на самом деле в два раза меньше. Фрэнки походила на него чертами лица, но не цветом глаз. У Сатаны они были черные, как дно пропасти.

— Если ты хочешь открытой войны, то я принимаю вызов. — Я присел в кресло и закинул ногу на ногу, постукивая пальцами по кроссовке. — Обещаю, я тебя уничтожу. Мы достаточно терпели твои оскорбления.

Уваров довольно засмеялся, показывая чрезмерно белые зубы, и, сложив руки на столе, подался вперед.

— На войне все средства хороши, не так ли? — поинтересовался он.

— Так ли, так ли, — поддакнул я.

— Тогда завтра и начнем.

Я подумал, что ослышался. Но, заглянув в зловещие глаза Уварова, понял, что тот не шутит. Мы действительно собрались разрубить гордиев узел давней вражды. Мы двое — Константин и Максим.

— По рукам, — сказал я после короткого раздумья.

— За это стоит выпить, мой дорогой, — протянул Константин и, поднявшись, достал коньяк из бара.

— Яда подсыпал?

— Ну что ты, Максим. Яд — это средство мести у женщин. Женщины — они более изворотливы, иногда даже удивляюсь, насколько они могут быть сволочными.

— Да, я слышал много плохого о твоей жене, — ехидно ответил я, принимая из рук своего врага стакан с неразбавленным коньяком. Вообще, мне, несмотря на лютую ненависть, доставляли удовольствие подобные перебранки с Уваровым. И тот тоже любил спорить со мной.

— За твое здоровье, сатанинское ты отродье, — сказал я.

Константин оскалился и, вскинув бокал, таинственно ответил:

— Твоими устами глаголет истина, дорогой, — и выпил до дна.

***

Я пряталась за углом, ожидая, когда Егерь уйдет. Наконец хлопнула дверь, шаги затихли, и я прокралась из укрытия к помощнице папы. Та нажала кнопку и спросила, готов ли он принять меня.

— Фрэнки опоздала на работу, — был ответ.

Вообще-то, у меня имелась веская причина: Иосиф с контрактом.

Я вошла в кабинет и, как всегда при виде отца, оробела.

— Привет. Я по поводу этого абсурдного контракта. Ты…

Но он оборвал меня на полуслове.

— Сядь, не мямли.

Я проглотила незаслуженный упрек и присела на край кресла.

— Могу я хотя бы обсудить некоторые условия и пункты? — спросила у человека, который умел подавлять меня одним лишь взглядом. Нажимал в моем мозгу «волшебную кнопку» и хоп! — я в его власти. Но сегодня я хотела выстоять… Наивная. Отец проигнорировал мой вопрос, наполнил хрустальный стакан коньяком и отвернулся к панорамному окну, из которого виднелась серая Москва.

— Молчи и слушай. Я хочу быть уверенным, что после моего ухода во главе компании встанет сильный лидер. Не тряпка, а уверенная в себе, жесткая женщина по имени Франсуаза Уварова. Наша компания продолжает расти, скоро и «Дол» вольется в «Константу». Иосиф предсказал, что я поставлю точку в многолетней вражде, причем еще до Нового года. Когда-то я уже пытался, но Катя Езерская выбрала не меня. Она отказалась дать мне детей, и в итоге я страдаю с двумя недочеловеками — тобой и твоим братом. Роберт даже в слуги Максиму не годится! — Отец сорвался в голосе, но сразу успокоился. — Однако, Катя просчиталась. Ее наследник не получит ничего! Ни-че-го!

Я замерла в тихом ужасе, потому что давно не видела папу настолько воодушевленно… злым. Он настроился на важный шаг, но хотел совершить его моими ногами. Я заранее испугалась возможного ответа, когда уточнила:

— То есть контракт стервы поможет захватить «Дол»?

— Дошло до тебя. — Отец фыркнул и пригубил коньяка.

— Погоди… Ничего не понимаю. Зачем тогда весь этот шантаж в условиях?

— А ты согласилась бы подписать без дополнительной мотивации?

— Н-нет… Нет, конечно. То есть, может быть. Не знаю… Да.

— Фрэнки, девочка моя. Если я не веду тебя за руку, ты начинаешь сползать на обочину, теряя цель. Сильная мотивация — это одна из самых надежных гарантий того, что человек не сдастся. Смотри, я сейчас достану документы… покажу тебе… что ты чувствуешь?

Отец выложил на стол толстую папку и подтолкнул ко мне. Внутри находились документы о передаче 51% «Константы» Максиму Езерскому. Дата, подпись Сатаны и его поверенных. Официальные бланки прошиты, пропечатаны… Кошмар.

В нашей корпорации все акции принадлежали только папе: 51% — официально, остальные были разделены еще на пять человек, не членов семьи, а верных приспешников, которые полностью зависели от Сатаны и никогда не принимали собственных решений. Максиму оставалось лишь поставит подпись в документе, чтобы завершить сделку.

Я сглотнула и с дрожью в голосе сказала:

— Но как именно я могу помочь в поглощении «Дола»?

Отец достал тонкую расческу и провел по волнистым иссиня-черным волосам.

— У них семь акционеров, продать свою долю каждый может без разрешения. — Отец отложил расческу и довольно ухмыльнулся. — Максиму принадлежит тридцать пять процентов, его мамаше — двадцать пять. У дядьев, тетки, отчима и невесты было сорок процентов на всех, в равных долях. Я через подставных лиц уже выкупил эти 40%. Мне нужны еще одиннадцать, но Максим и Катерина не прогибаются… Фрэнки, в тебе столько положительных качеств: красота, невинность, беспрекословная преданность мне… Согласись, я прав в том, что ты должна стать шпионкой. Важно заполучить этот дополнительный кусок «Дола». Если внимательно прочтешь контракт, то увидишь возможные лазейки, там вбито расписание Максима до конца декабря.

— А он при чем?

Отец подошел ко мне сзади и подбадривающе похлопал ладонями по плечам. Он стоял, я сидела. Отец всегда умел нарушить личное пространство и дернуть нужные ниточки.

— Максим — такой щепетильный человек, что на него не существует компромата. Единственная его слабость — красивые женщины. Сейчас он, по слухам, встречается с Соней Либерман. Но это не мешает ему заглядываться на других… И он ведь может заинтересоваться тобой настолько, чтобы утерять бдительность и впустить тебя в семейные дрязги.

Я в шоке извернулась в кресле, глядя снизу-вверх на отца. Меня что же, продают Егерю?! То есть… Постойте-ка.

— Но ведь в контракте сказано, что я не имею права вступать в интимную связь с Максимом. И как я должна его одурачить? Сыграть с ним в салочки? Построить пирамидку?

У отца был просторный светлый кабинет, но сейчас мое внимание сосредоточилось на суровых черных глазах.

— Будь изобретательной, Фрэнки. Учись манипулировать. Посоветуйся с матерью, она в этом профи. Но я убью тебя собственными руками, если станешь шлюхой Егеря. Ты облапошишь его и выбросишь.

Отец смотрел хмуро, взгляд колючий, без тени юмора. Он не шутил только что, и это повергло меня в пучину бессмысленного протеста. Отец продолжал подавлять взглядом (он запрещал опускать глаза во время беседы), и я чувствовала, как вдавливается «волшебная кнопка» внутри. Но кое-что больно задело меня. Я выпрямила спину и холодно произнесла:

— Мне жаль, что мы с Робертом разочаровали тебя. Наверное, я заслужила такое отношение, но не унижай Роберта. Он добрый, умный, талантливый. Лишить его поддержки, наследства — значит, укатать в асфальт его мечту стать музыкантом. Езерский и мизинца его не стоит! Кем ты восхищаешься? Бабником, который открыто изменяет своей невесте? Который не имеет ни кодекса чести, ни души? Он же беспринципная мразь!

Глаза отца загорелись опасным хищным светом. Казалось, его окутал ядовитый туман.

— Если ты откажешься, я перепишу все, чем владею, на Максима! Составлю завещание только на его имя, и после моей смерти к нему уйдет Тара! К нему все уйдет! Ни тебе, ни Роберту не достанется ни рубля. Будешь прыгать босоногим волонтером по африканским пустыням в поисках малярии!

Он орал так, что у меня застыла кровь в венах, но я все равно пропищала:

— В контракте это не оговорено! Там указана потеря «Константы», но ни слова о Таре.

— Не напрашивайся… Ты меня знаешь. Составлю новый документ, который будешь подписывать слезами.

Я всегда проигрывала в словесной дуэли с ним. Даже если поначалу появлялся запал противостоять, то отец быстро его тушил.

Вот и сейчас. Он оскорбил, а я не могла ответить тем же. Но все равно каким-то чудом держалась и продолжала с вызовом смотреть в глаза, давая понять, что он меня не убедил на этот раз. Хотя на самом деле мне просто было страшно открыть рот. Я молча хмурилась, чтобы отец перепутал меня со стойким оловянным солдатиком. Хотелось отвоевать хотя бы пять минут мнимой храбрости перед тем, как выбросить белый флаг.

Постепенно отец успокоился и, поправив галстук, снова потянулся к опустевшему стакану.

— Подпишешь? — спросил он.

— Мне нужно подумать. Я категорически против пункта о том, что должна потерять девственность к Новому году. Это насилие над моей личностью.

— Пункт останется.

— Но у меня ведь даже парня нет!

— Самое время найти. Тебе уже восемнадцать. В твоем возрасте средневековые женщины целый выводок детей воспитывали… тех, которые выжили.

— Как мило. Но знаешь что? В вопросе моей невинности коса нашла на камень. Это идет вразрез с моими принципами.

— А у тебя разве есть принципы? — искренне удивился отец.

— Один есть! — Я насупилась, сложив руки на груди. — Поэтому дай мне действительно вескую причину для всей той грязи, в которую ты хочешь меня бросить.

Повисла пауза. Глядя на дно стакана, отец наконец произнес надтреснутым голосом:

— Фрэнки, я умираю. Мне осталось полгода, и я не хочу уходить, не окончив войну с Езерскими. Если мы провалим эту миссию, то я буду приходить к тебе в кошмарах, клянусь.

Отец открыл ящик стола и достал очередную папку, в которой лежало врачебное заключение. Почерк оказался до того непонятный, что я не могла разобрать.

— Что у тебя?

— Рак.

— Когда ты узнал?

— Месяц назад.

— Мама в курсе?

— Нет, пускай не радуется раньше времени. И ты рот держи на замке.

У меня от волнения текст расплывался перед глазами, но я все же запомнила название клиники и номер документа, чтобы потом перепроверить. Я никогда не ставила слово отца под сомнение, и он знал об этом. Но сейчас на кону оказалась не только моя девичья честь, но и будущее всей семьи, и я решила взбунтоваться хотя бы в этой мелочи. Так было легче смириться с собственной беспомощностью перед Сатаной.

— Сделай мне прощальный подарок, дочка. Подари мне «Дол». Я сотру их с лица земли, они наконец перестанут существовать, и я упокоюсь с миром.

Если отец на чем-либо зацикливался, то это навсегда. Я не сомневалась, что он отравит жизнь мне и Роберту, если я не повинуюсь.

Прикрыв глаза, я наконец признала поражение.

— Хорошо. Я попытаюсь.

Отец шумно вздохнул.

— Ты приняла верное решение. Я убежден в твоей победе, потому что в тебе, в конце концов, течет моя кровь.

— А если я не смогу заполучить для тебя акции?

— Тогда Максим — это меньшее зло. Я достаточно рассудительный человек, чтобы признать поражение собственных детей и спасти компанию, даже ценой передачи ее в руки своих врагов… Дело должно быть закрыто до наступления Нового года. Так угодно судьбе.

Иосифу, что ли?! Иосиф предсказал отцу очередную ересь о великой миссии?! Тогда это точно конец.

— Спасибо за ободряющую отповедь, — горько улыбнулась я, все еще не осознав смертельный диагноз папы. Это же Сатана, он бессмертен.

— Я люблю тебя, Фрэнки, потому и продолжаю бороться за тебя. Методы Иосифа действенные, сама убедишься. Докажи, что после моей смерти сможешь управлять «Константой», и она достанется тебе, а не Максиму.

Его голос смягчился, от алкоголя, наверное, и один из самых богатых бизнесменов Москвы вернулся за стол, усевшись в кресло из кожзаменителя, который ненавидел.

Я поцеловала папу в гладко выбритую щеку и вышла из кабинета. Пока не забыла, внесла в смартфон данные клиники и, будто в тумане, побрела к Афелию. Надела шлем, выругалась и умчалась в морг, к другу, который мог помочь с проверкой диагноза.