Свет мой Ленка

Елена Зверева

Знаете поговорку: «снаряд два раза в одну воронку не попадает»? Я тоже так думала, пока не убедилась, что раз в десять лет может случиться какой-то сбой. Моя подруга юности уже попадала в автокатастрофу, и Небеса её пощадили. Через десять лет ситуация повторится, но только потери вырастут вдвое…

посмертно посвящается

© Елена Зверева, 2019

ISBN 978-5-4496-5945-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Худенькая, высокая, темноволосая и большеглазая Ленка была третьей, кого поселили в нашу с Ольгой Татариновой комнату в рабочем общежитии связи. Ленке было 19 лет и она была очень красива. Округлое яркое лицо с милыми ямочками на щеках, всегда улыбающееся, с наивно распахнутыми карими глазами полностью искупало некоторую, присущую юности, угловатость фигуры, острые локти и коленки. При этом она была высока, стройна и тонка, словно берёзка, не до конца расправившая ветви.

Через неделю после заселения Ленка заболела чесоткой. Её положили в стационар, а нам с Ольгой поступило распоряжение от коменданта общежития пройти обязательный осмотр у дерматолога. Мы дико злились по этому поводу, кляня Ленку на чём свет стоит, но избежать данной процедуры нам не удалось. Получив справку о том, что здоровы, мы с Ольгой ещё долго шипели на тему: шляется молодняк, где попало, заразу носит…

Позже оказалось, что в городе просто чесоточный бум, и подхватить эту заразу можно было на раз-два, элементарно держась за поручень в общественном транспорте.

Через три недели ещё больше похудевшая бледненькая Ленка вновь возникла на пороге нашей комнаты. В руке она держала мороженку на палочке, с аппетитом её облизывала, смущённо улыбалась и говорила, что на улице такая жара, и что так мороженного захотелось…

Почему-то в тот момент мы смотрели на неё и её мороженное с неприязнью, как будто, переболев чесоткой, она получила клеймо на всю оставшуюся жизнь и уж точно не имела никакого права покупать и наслаждаться мороженным!

Через полчаса, застелив свежим, полученным у кастелянши бельём постель, она ушла в душ смывать многослойность больничной мази. Мыться в стационаре не разрешали.

А ещё через несколько дней Ленка вновь расцвела, наряжалась в очень крутые джинсы, японские фирменные батники и футболки, и весело чирикала. Дружба моя с ней и возникла на почве этих самых батников. Но, конечно же, проживание в комнате на троих и совпавшие рабочие смены не могли нас не сблизить и не подружить. Мама Ленки жила в поселке Пластун Т — — ого района, Приморского края и работала в каком-то хитром месте, через которое шёл поток фирменной импортной одежды, которую она периодически присылала Ленке.

Но Ленке было недостаточно заработанных денег, потому что сразу после училища ставка электромонтёра в аппаратном зале Центрального телеграфа явно была мало оплачиваемой. Поэтому Ленка раз в месяц продавала какую-нибудь шмотку по спекулятивной цене.

Так я приобрела у неё ярко — жёлтый батник за 50 рублей, что равнялось почти половине моего оклада в 115 рублей, что было достаточно круто на тот период времени. На оклад накручивались 30 процентов районного коэффициента, доплата за ночные смены, а так же за выпадающие выходные и праздники.

Второй красный батник с чёткими строчками по рельефным линиям я купила всего за 25 рублей уже по дружбе, завязавшейся между нами. Излишки вещей я помогала Ленке продавать на своём пятом и других этажах, просто заходя в девичьи комнаты и спрашивая присутствующих:

— Девочки, кому надо?!

Потом Ленка получала деньги, а я признательность. Красный батник я проносила много лет, любила его безумно и вспоминаю до сих пор…

Ольга была нас старше, она в батники не влезала по причине особенностей роста и ширококостной фигуры, потому смотрела на нас снисходительно и особой нежности не проявляла. Когда Ольга в свою очередь готовила ужин на нас троих на общей кухне, то, как правило, здесь же колдовала над плитой Валюшка, одна из сестёр — близняшек, ближайших Ольгиных подружек по работе.

— Что ты там готовишь, Ольга? — ехидничала Валюшка,

— Кого выкармливать собралась?! И наваривает, и наваривает!!!

Словарный неповторимый запас Валюшки и её сестры — близняшки Людмилки был настолько заразителен, что весь наш этаж через какое-то время сыпал словечками, добавляя всевозможные приставки: «выглядывать, вышагивать, выкрашивать (глаза тушью), вываривать (картошку) и так далее.

— Та у меня ж две Ленки в хозяйстве, и обе худые, одни кости! — закатывала глаза к потолку Ольга и одновременно пожимала плечами, отвечая, как истинная хохлушка.

Всё это звучало вполне беззлобно, жили мы в комнате мирно, а в выходные у каждого были свои интересы, и мы разбегались в разные стороны, отдавая предпочтение собственным интересам, а не коллективному отдыху.

У Ленки в городе были какие-то друзья, у которых она иногда зависала на все свои выходные дни между сменами. Мы к этому привыкли и особо её не расспрашивали. Прошёл почти год, и Ленка стала иногда не приходить домой ночевать, а однажды, вернувшись в общежитие после выходных дней, объявила нам с Ольгой:

— Девочки! Я познакомилась с мужчиной. Он взрослый, ему 28 лет, и я выхожу замуж!

— Ленааа! — осторожно протянула я имя своей тёзки,

— Зачем тебе взрослый дядька?! Тебе ещё и 20 лет нет!

— Мы любим друг — друга! — пискнула Ленка.

— Игорь придёт завтра и мы пойдём знакомиться с его родителями.

Игорь пришёл на следующий день, был очень мил, но мне он рядом с очень юной Ленкой показался старым. Высокий, светловолосый, он был хорошо и добротно сложён: не худой, но и не полный, носил пальто и всё в нём кричало, что этот «мальчик» из очень хорошей семьи. Незаконченное высшее образование, четыре курса мединститута сразу себя показали. Я второй день мучилась болями в области сердца, было больно дышать. Две таблетки Аскофена по совету Игоря облегчили мою жизнь и подтвердили защемление какого-то нерва.

Надо сказать, что Ленка, несмотря на молодость была очень серьёзна и рассудительна. В ней не было присущей её одногодкам некой бесшабашной шалости, по своей природе она была «правильной» девочкой, поэтому их знакомство с Игорем нам с Ольгой показалось вполне закономерным.

Игорь жил с родителями в просторной, по меркам тех лет, трёхкомнатной, полностью упакованной квартире на первом этаже одной из новых пятиэтажек, самого ровного и зелёного района города. Район назывался Вторая речка, и я ещё не могла себе представить, что благодаря Ленкиному замужеству и сама проживу в этом месте 23 года.

Отец Игоря Фёдор Матвеевич оказался директором школы с уклоном на изучение китайского языка, а мать Людмила Фёдоровна работала в этой же школе завучем.

— А как они поют!!! — с восхищением рассказывала нам Ленка, сидя за столом в нашей уютной общежитской комнате и, подперев щёку худенькой длинной ладонью, прикрыв глаза, затягивала песню:

— Ой, мороз, мороз!..

Понимая, что тоненький голосок подруги не передаёт всей вероятной мощи домашнего пения будущих родственников, мы с Ольгой ржали и по-хорошему завидовали!

Вопрос о свадьбе был решён, была назначена дата на конец апреля. Я удостоилась чести стать свидетельницей, и мы с Ленкой отправились заказывать платья в ателье, одно белое свадебное, другое, сиреневое, покороче, для второго свадебного дня. А ещё, в один из вечеров, меня повезли знакомить со свидетелем со стороны Игоря.

Мы сидели вчетвером в уже зелёной от распустившейся листвы крохотной беседке рядом с домом Игоря, обсуждали свадьбу, её регламент, различные шутки и конкурсы для развлечения гостей, и много смеялись. Свидетеля звали Евгений, ему было 26 лет. Высок, строен, темно — волос и кучеряв, таково было моё первое впечатление. А ещё он искромётно шутил. Длинные ноги Евгения не хотели помещаться под столиком беседки, потому он сидел на перилах и я смотрела на него снизу вверх.

В этот вечер Ленка осталась у Игоря, а Женя вызвался меня проводить до общежития. Женька повёл меня к общежитию какой-то сложной тропой, в итоге я чуть не описалась по дороге, но признаться, что мне надо в кусты не решилась!

День свадьбы побаловал тёплой погодой без дождя, и после регистрации мы катались по городу на двух машинах, возлагали цветы у Вечного огня, и, по традиции, фотографировались у больших букв «ВЛАДИВОСТОК» на въезде в город.

Свадьба точно удалась! Мы с Женькой жгли, гости смеялись, родители были довольны. Столовая, снятая по этому случаю, была красиво украшена и полна приглашённых гостей, а столы были полны различных закусок.

Не обошлось и без происшествий. Одна из девочек из нашего общежития, приглашённая невестой, сломала каблук у босоножек. Босоножки были чужие, взяты на прокат под честное слово и клятвенное обещание не угробить!

Девочка плакала, мы сочувствовали. Решил проблему Женька, свидетель.

— Давайте, приклею я ваш каблук! — сказал он.

— У меня дома есть отличный клей! Утром, как новенькие будут! Живу совсем рядом.

И вот, Женька, я и Света, сломавшая каблук и прихрамывающая, одной ногой идущая лишь на носочке, идём в темноте по дворам за худощавой Женькиной фигурой и слушаем его бесконечные смешные истории про него и его лучшего друга Анохина. Женька так и звал его — Анохин. Это была фамилия. Имя у друга тоже было, Владимир, но совсем не использовалось в Женькином повествовании. Вдруг Женя неожиданно резко остановился и, обращаясь ко мне, серьёзно проговорил:

— Лена! У меня дома сейчас женщина. Но это ничего не значит!

— Мне-то какое дело до твоей женщины?! — удивилась я, подавляя желание вернуться туда, на свадьбу, где всё было просто, весело и понятно.

Он не ответил, а потянулся ко мне и взял за руку. Так мы и вошли в подъезд пятиэтажного дома: впереди мы с Женькой за ручку, и Светка, ковыляющая за нами.

Поднялись на третий этаж, и Женя открыл дверь. Мы по инерции ещё смеялись со Светкой какой-то шутке, поэтому очень шумно ввалились в прихожую однокомнатной квартиры. Из комнаты навстречу нам метнулась женщина средней полноты, блондинка, лет 30—32, очень удивлённая и возмущённая нашим вторжением, что явно читалось у неё на лице.

— Знакомьтесь! — сказал Женя:

— Это — Галина, а это — Лена и Света. Сейчас мы будем босоножки чинить! А ты, Галка, сообрази девочкам коньячку с лимончиком.

Находясь уже под лёгким градусом спиртного, выпитого на свадьбе, мы со Светкой чувствовали себя вполне непринуждённо и болтали о том о сём, расположившись в двух креслицах, разделённых маленьким журнальным столиком, на который Галина поставила маленькие рюмочки, бутылку коньяка и на блюдечке порезанный лимончик.

Женя же открыл нижнюю дверцу стенки, которая являлась основной мебелью в достаточно большой двадцатиметровой комнате, кроме дивана, шкафа и двух креслиц со столиком, на которых мы сидели со Светой, достал инструмент, клей и занялся ремонтом босоножки. Гале место было лишь на диване. Он был расстелен и заменял собой двуспальную кровать.

Мы все, втроём, ещё полные свадебного веселья, громкой музыки и действия нескольких рюмок шампанского (закусывать как-то не удавалось), переговаривались, как — будто не замечая её присутствия.

Я не помню, в какой момент женщина занервничала, сказалась дополнительная рюмка коньяка. Услышала только Женькины слова, адресованные Гале:

— Тебя никто не держит! Можешь уйти!

Галя забегала нервно из кухни в комнату, потом вдруг прокричала, обращаясь, почему-то, ко мне:

— Ты думаешь, он золото?!

А потом зло сказала, обращаясь к Женьке:

— Отдай мне мои двадцать рублей и я уйду!

— У меня сейчас нет денег, — ответил он.

И тогда, повинуясь какому-то душевному порыву, я встала, пошатываясь, прошла в прихожую, где на крючке осталась висеть моя сумочка, достала из неё двадцать рублей.

— Возьми! — сказала Галине. Она взяла. Потом, вдруг, замахнулась и ударила меня по щеке!

В прихожую выскочил Женька, обнял меня со спины, прижал к себе. Я закрыла пылающую щёку ладонью, и искренне не понимала: за что? Ведь я всего лишь хотела избежать некрасивой ссоры, убрать повод для скандала!!!

— Вот теперь ты точно уйдёшь! — сказал Женька Гале.

Галина сдёрнула плащик с вешалки, схватила свою сумку, вставила ноги в туфли и выскочила из квартиры. На полу остались женские, достаточно приличные шлёпки.

— Ну-ка, примерь! — сказал Женька Свете,

— Это мамкины, она в моря ходила, с загранки привезла. Босоножки до завтра трогать нельзя, клей встать должен.

Потом внимательно рассмотрел моё лицо.

— Жить буду! — сказала я.

— За это надо выпить! — сказал он.

И мы пошли пить коньяк…

Первая ошибка мною была сделана, Судьба ухмыльнулась и перестроила, как навигатор, весь мой жизненный путь.