Петля любви

Елена Казанцева, 2022

Я – успешная, уверенная в себе женщина… У меня красивый муж, любящие родители, квартира в центре Москвы, хорошая работа в иностранной фирме. Все это в прошлом… Меня кто-то пытается убить. Прихожу в себя с веревкой на шее, которая вот-вот затянется, мне удается спастись, но почему-то никто не верит, что я не пыталась покончить жизнь самоубийством. А дальше психиатрическая клиника, лечение, и жизнь вокруг делает оборот на 180 градусов…. В моей квартире живут чужие люди, муж исчез в неизвестном направлении, мои родители якобы погибли в автомобильной аварии, но их могил нет. На работе оказалось, что я давно уволена! А мои друзья Алина и Алекс пытаются меня спасти от каких-то "гончих императора"?? Сюрреализм! Меня сглазили? Почему моя жизнь похожа на сумасшедший дом! Что происходит? Кто за этим стоит? Кто пытается свести меня с ума! Наверное, здесь ни один детектив не разберется. Но я попытаюсь…

Книга 18+. В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой.

Глава 1 Ксения

Я точно помню, с чего начался этот ужасный день.

Он был майский, теплый, солнечный. У меня должно было быть совещание с утра, и я долго выбирала костюм, чтобы произвести благоприятное впечатление на немецких коллег, что приехали в наш московский офис, и даже подготовила речь.

Пока шла на работу, прокручивала ее в голове, все ли правильно.

Ночью прошел дождь, и озорные воробьи купались в лужах, которые я старательно обходила стороной, дабы не забрызгать свои туфли лодочки. В воде играло бликами солнце, золотые купола церкви отражались в водной глади. Цвела сирень, ее бесподобный аромат щекотал ноздри; глаза радовала изумрудная зелень молодой листвы…

Как я оказалась в петле???????

Я пришла в себя и не сразу поняла что происходит. Каким-то непостижимым образом я оказалась стоящей на стуле с петлей на шее, в глазах рябит; не могу сфокусировать взгляд. От страха трясутся ноги, и стул подо мной шатается, дрожащими руками пытаюсь снять петлю, что больно сдавливает шею и вызывает дикий страх, кожа саднит, пытаюсь что-то сказать и не могу…

Надо закричать, но изо рта вырывается только слабый хрип, как было у меня при ангине. Соплю, хриплю, а звука все нет…

Стул подо мной трясется, а меня саму уже так трясет, что это больше напоминает конвульсии, по спине предательски течет холодный пот, он выступает на лбу, и ручейками стекает по вискам. В этот момент ножка стула не выдержала и подломилась, стул падает, и я повисаю в воздухе. Ужас! Судорожно хватаюсь руками за петлю из веревки, пытаясь снять с себя или хоть как-то ослабить узел, я отчаянно дергаюсь, ломая ногти, обдирая с пальцев кожу. Кислорода все меньше, каждый вздох становится все труднее, легкие горят.

Слышу сзади шум, пытаюсь позвать на помощь, но из горла вырывается только хрип….

И тут в уши, разрывая барабанные перепонки, врывается крик, кто-то кричит так, что может заглушить шум взлетающего реактивного самолета, на фоне шума топот от чьих-то многочисленных ног…

И крик уже где-то вдали…

Топот затихает…

Я одна дергаюсь в этой ужасной петле…

Всполохи пламени перед глазами, наверное, от недостатка кислорода. Я так и не поняла, как мне удалось освободиться, может, не выдержал крюк в потолке и вырывался. Но я с грохотом падаю на пол, рядом падают куски штукатурки и кусочки бетона, веревка, первое время не могу дышать, кажется, горло не пропускает достаточно воздуха для моих легких, они горят, чувствую смрад и запах жженой бумаги, мучает кашель, я вся засыпана чем-то белым, толи пеплом, толи штукатуркой.

И снова гул людских голосов, кто-то забегает в комнату, щупает пульс. Почти ничего не вижу, размытые тени пляшут по стенам, пятна передвигаются, ухо режут чьи-то всхлипы и причитания, как по покойнику.

— Она жива, скорую, вызовите скорую….

Крики неприятны, зачем тут нужна скорая, я же жива, почему меня трогают, ненавижу чужие прикосновения, чьи то руки пытаются расстегнуть на мне рубашку. Голова кружиться и я теряю сознание.

Очнулась непонятно где. Словно кто-то выключил меня, а потом щёлкнул выключателем. Оп! И уже утро.

Первая мысль о папе с мамой, потом о муже…

Где они? Боже! Что они могли подумать обо мне!

Нет! Нет! Они не могли подумать, что это я сама одела петлю на шею! Меня кто-то пытается убить! Надо им срочно позвонить.

Пытаюсь вскочить с кровати…

И тут обнаруживаю, что мои руки и ноги привязаны! Боже! Меня похитили…

Ужас молнией прошил тело от головы до копчика, ладони стали мокрыми, как и мои подмышки, у меня трясутся от страха руки. Сейчас сюда войдут похитители!

Папа с мамой, наверное, сейчас тоже в ужасе! Собирают деньги на мой выкуп, только бы они успели!

Тихонько скрипнула дверь, которую я не вижу, шаркающие шаги, и надо мной склонилась приятная пожилая женщина.

— Проснулась, сердешшшнаааааяяя, — пропела она красивым мягким голосом.

— Тетенька, бабушка, меня что, меня похитили? — спрашивая старушку, а у самой из горла только хрипы вперемежку с буквами вырываются.

— Сейчас, сейчас, милая, доктора позову, — бабушка убегает.

«Доктора», значит, я в больнице! Уф, отлегло, сразу стало легче, хотя в руках еще осталась дрожь. А если это больница, тогда почему на мне ремни, что сковали меня по рукам и ногам?

Через несколько минут я услышала шум шагов, скрип двери, надо мной склонилось мужское лицо, этакий старичок боровичок.

Лицо как у доктора Айболита их детской сказки Чуковского. Плешь на голове, по бокам волосенки седые кучерявые, очки круглые в металлической оправе на толстом носу картошке, и маленькая аккуратная бородка.

— Таксссс, что тут у нас, очнулись, больная, — и голос у него приятный, он смешно жует свой ус и смотрит на меня как-то задумчиво.

— Доктор, где я? — пытаюсь спросить его, но из горла вырывается только хрип.

— Такссс, вы милочка повредили себе голосовые связки, ну этим займется у нас доктор Кузнецов, он — у нас оториноларинголог, а я, милочка, ваш доктор по душевному спокойствию, — доктор говорит мягко, как то даже вкрадчиво. — Не рекомендую вам пока разговаривать, не надо травмировать свое горло, давайте дадим ему отдых, и вам тоже…

Он обернулся и кому-то начал диктовать, сыпать какими-то медицинскими терминами, называть препараты, в моей голове стоит гул, кажется, я опять начала проваливаться в сон. Кто-то невидимый ставит возле моей кровати трансфузионную стойку и вешает на нее несколько прозрачных пакетов с растворами, укол, почти не больно, и я проваливаюсь в сон.

Мое сознание подводила меня, я то выныривала из сна, то опять проваливалась в мутный сон с непонятными видениями.

Сны были настолько реалистичными, что проснувшись, я не всегда могу отделить сон от яви, даже не знала что правдоподобнее, то, что мне снилось, или мир, в котором я живу.

Мне снились люди с птичьими головами, с крыльями, они что-то говорили мне, но я слышала только горловое клокотание да шум крыльев, то небо вспыхивало всполохами пожаров, огромные толпы людей куда-то бежали, крик, шум, но вот они начинают падать, обагряя землю кровью…

Я в ужасе просыпалась…

Какие странные сны, наверное, мне вводят препараты, которые вызывают галлюцинации.

Не знаю, сколько я спала, но однажды проснувшись, ощутила себя свободной. Пытаюсь поднять руки. Они затекли, с них сняли путы, по тому, как от кончиков пальцев разбегаются мурашки, а кончики пальцев почти ничего не чувствуют, наверное, давно так лежу. Затем пробую подвигать ногами.

С ног тоже сняты ремни. Осторожно пытаюсь согнуть ноги, первое время они меня не слушаются, с трудом сгибаю сначала одну ногу, потом — вторую. Поворачиваюсь на бок.

Теперь вместо белого потолка я вижу такую же белую, ничем не примечательную стену. Маленькая комната, моя койка и белая тумбочка, в углу старый деревянный стул, помнится, такой стоял у бабушки на кухне, он скрипел, когда на него кто-нибудь пытался сесть. Такая же безликая белая дверь, почему-то с глазком, чем то напоминает дверь в камеру тюрьмы, только покрашена в белый цвет. Странно…

Где-то высоко под потолком расположено окно, из которого льется свет, солнечные пятна играют на полу в догонялки. Наверное, за окном растут деревья, через кроны которых пробиваются лучи солнца. Ветер шелестит листвой, и вот пятна света играют на полу в моей комнате.

Дверь скрипнула, лязгнула замком, открылась с противным скрипом, и в проеме показался здоровый дядька в костюме медперсонала, белая рубашка и белые штаны, поверх огромный ремень на толстом пузе, на нем висит связка ключей. Как надзиратель в тюрьме.

— Больная в тридцать шестой очнулась, — орет он басом куда-то в сторону.

Слышу шаркающие шаги, и в дверях появляется фигура старичка Айболита.

— Как себя чувствуем, больная? — он говорит тем же доброжелательным голосом, а в глазах неподдельная забота.

— Хорошо, — я хриплю, голос у меня так и не восстановился.

— Нет, говорить не надо, просто кивайте головой, — он заходит, берет старый стул и ставит его рядом с моей койкой, садится, и стол издает пронзительный скрип, словно его ножки живые, и от старости совсем расшатались. — Так-с, что тут у нас.

Он осматривает мою шею, заглядывает в глаза, водит молоточком, и заставляет следить за ним глазами. Я не понимаю ничего. Зачем меня заперли, да и где я?

— Где я? — пытаюсь спросить.

— Нет, не надо говорить, ваш ларинголог запретил вам говорить еще неделю, вот потом говорите, сколько хотите, — доктор сурово сводит густые брови к переносице, когда он хмурится, мне становится смешно. Так и хочется спросить: сколько за день он спас зайцев, лис и волков, и как там поживают гиппопотамы.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я не знаю что там с папой и мамой, где мой муж, и что вообще происходит.

Глава 2 Вопросы, вопросы, а ответов нет…

Почти двое суток ко мне приходили, чтобы помыть, ну просто обтереть мокрой тряпкой, нянечка приносила мне судно, три раза в день кормила с ложечки. Медсестры в первой половине дня приносили таблетки, а нянечки проверяли, чтобы я их съела.

Я не могла встать, дико кружилась голова, меня тошнило, ноги и руки предательски дрожали и не слушались меня, словно у меня был инсульт и меня парализовало.

Но больше меня пугало, что никто не хотел со мной разговаривать, я вроде как заключенная непонятно где, цербер у дверей, в которую вставлен глазок, то есть за мной еще и наблюдают.

Это пугало до колик, отбивало аппетит, есть не хотелось со всем, но только я попыталась отказаться от еды, злая тетка в форме санитарки заявила мне: Не будешь есть — вставим зонд, будем кормить насильно.

И я испугалась.

Через несколько суток ко мне вернулась возможность ходить.

Но встать я смогла только с помощью медсестры. Да и то потому, что пришел добрый доктор «Айболит» и захотел посмотреть, как я хожу.

Он долго за мной наблюдал, как я ковыляла из одного конца комнаты в другой, цокал языком и покачивал головой. И только потом вынес вердикт.

— Ну-с, милочка, вы быстро восстанавливаетесь после инсульта! Рад, очень рад!

— Каааакоооогоооо инсульта, доктор, меня же пытались убить….

— Ну, вот опять за воду деньги…

Доктор хмуриться, смотрит на меня осуждающе.

— Ах, милая моя деточка, вы меня с мысли сбили….так, так….о чем это только что я говорил, ах, да….инсульт…

И он разворачивается и уходит.

По-моему, тут не меня лечить надо, тут медперсонал с прибабахами.

И он уходит, оставляя меня одну с сомнениями, я долго сижу на краешке кровати, и в голове все прокручиваю последние события, а на языке вертится вопрос: За что?

Я не хотела себя убивать, и точно не желала смерти, так почему вдруг это случилось.

И почему доктор Айболит ставит мне такие страшные диагнозы, что вообще здесь происходит?

Когда приходит нянька, пытаюсь спросить у нее о моих родителях, но та горестно вздыхает, утирает слезу и уходит, так и не ответив на мой вопрос.

— Я хочу поговорить со своим мужем или с кем-то из моих родителей, — твердо ставлю вопрос в следующий приход моего лечащего врача.

— Чуть позже, чуток совсем, милочка, — снова уходит от ответа мой доктор Айболит.

— Почему мне никто ничего не говорит, вы знаете кто мой отец!

— Конечно милочка, но он вам не поможет…

О чем он говорит? Что за странные фразы.

— И где мой муж?

— Ваш муж очень печется о вашем здоровье, поэтому оплачивают вам самое дорогое и лучшее лечение…

— Муж оплатил мое лечение? Так это он отправил меня в эту клинику?

Но Айболит что-то пишет в своей книге, разворачивается и уходит, так ничего и не объяснив.

И только вечером нянечка мне потихоньку сказала: Погибли твои родители, на машине разбились, как раз в тот самый день, только не говори, что я сказала. Наверное, ты из-за этого в петлю и полезла…

Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба! Сначала ступор…

Потом осознание, что на этом свете я осталась одна!

Ужас!

Я рыдала всю ночь. Ужас одиночества сковал мою душу, ей холодно и одиноко, она воет, стонет и бьется в груди, от мысли, что я осталась на этом свете одна одинешенька, мне плохо, я один на один со своей бедой!

Рыдаю и вспоминаю свою прошлую жизнь, там, где папа и мама еще живы, и мы вместе! А я — их любимая дочь!

Что за напасти вдруг свалились на меня, почему так круто поменялась моя жизнь?

Глава 3 За три месяца до этого.

Я лежу на кровати. Ночь. Тихо. Мне никто не мешает просто лежать и перебирать в уме события, всплывают картинки из прошлого, забытые воспоминания. Я так хочу вспомнить в хронологическом порядке последний мой день, день, когда кто-то попытался меня убить, но все расплывчато, только какие-то отрывки и смазанные картинки. И тогда начинаю вспоминать все подряд.

Каждое утро я, собираясь на свою любимую работу, перемериваю кучу нарядов, у меня ответственный пост — главный маркетолог в известной немецкой фирме, торгующей красками.

Туда я попала сразу после института. И хотя многие недоброжелатели упорно распускали слухи, что это папины друзья мне помогли, это не так. Я сама подала резюме, прошла собеседование, и меня выбрали из кучи претендентов. Три года упорного трудилась, и вот я — главный маркетолог, заветная должность. Работу свою очень люблю, много времени провожу там, тружусь не покладая рук, и через три недели мне обещали командировку в Германию на стажировку, наверное, поедем вместе с мужем.

Муж у меня тоже замечательный. Мы с ним познакомились в институте на последнем курсе. Константина, конечно, знала с первого курса, но он не обращал на меня внимания. Он такой красавец, за ним бегали все девчонки в институте, и не мудрено, что меня он почти не замечал. Обратил внимание случайно, на вечеринке по случаю Хэллоуина, и я пришла в костюме ангела с большими крыльями на спине. Он подошел ко мне и сказал: Зачетный у тебя костюм! Ангел мой! И все, мы больше не расставались. Поженились сразу после окончания института. У меня в наследство от бабушки осталась просторная квартира на Кутузовском, мама с папой сделали нам ремонт, заново обставили квартиру, и после свадьбы мы поселились там. Поэтому мне часто говорят, что я родилась с серебряной ложкой во рту.

Считаю, что все это от зависти. Я много работаю, в институте была лучшей на курсе, закончила с красным дипломом, школу с золотой медалью, и на работе я много работала, чтобы меня начали продвигать. Поэтому всем завистницам говорю: Работайте над собой и добивайтесь успеха.

Моим примером для подражания всегда был папа — Александр Гончаров. Он был известным хирургом, стажировался в Германии, сумел открыть свою клинику в Москве. И конечно — мама, она маленькая кареглазая брюнетка была тоже на стажировке в клинике и так понравилась папе, что он женился на ней уже через две недели.

Мама отлично знала немецкий и английский языки и помогала папе в работе, в написании научных статей, в общении с иностранными клиниками. Папа ее боготворил и называл «моя помощница».

Они очень любили друг друга ( тут у меня слезы навернулись на глаза). Они любили меня, я — их.

Единственный раз мы поссорились, когда я решила выйти замуж, Костя им сразу не понравился, и они долго пытались меня отговорить от свадьбы. Но прошел год, и они смерились.

Из нас с Костей получилась хорошая пара, хотя он не так много получает, и не поднялся по карьерной лестнице, но ведь это не важно, главное — это наша дружная семья.

В тот самый день я точно помню, что ушла на работу, а Костя нет. Мой муж остался дома, вот только не могу вспомнить почему?

Ага….Кажется, он потерял работу и искал новую, и должен был пойти на собеседование…

Да, да, вспомнила, я пришла с работы раньше…

А дальше все размыто, но точно дома был кто-то еще!

И этот кто-то подал мне стакан с водой!

И все…

В памяти лишь размытые пятна, тени на стене, а потом: петля на шее, качающийся старый обшарпанный стул, веревка из грубых волокон с тугим узлом…

Откуда взялся старый стул, папа и мама купили нам в квартиру после ремонта все лучшее. У нас были дорогие итальянские стулья! Почему я стояла на каком-то старом шатающемся стуле?

И откуда взялась веревка! Я точно знала, что находится в шкафу, и что лежит на каждой полочке. Веревок там не было.

А эта была пеньковая веревка, скрученная из множества волокон, такую, наверное, не так уж просто найти? Или нет?

Невыносимая боль, она не физическая, она — душевная, раздирает мне душу, какое-то невыносимое горе????

Какое горе? Все же было у меня хорошо…

Ах, да…

Мне сказали о гибели родителей, вот оно что!

Поэтому я горевала. Но в петлю бы от этого точно не полезла. Значит, кто-то меня заставил? Или усыпил.

Наверное, в том стакане было успокоительное, но кто его мне подал? Человек, который принес дурную весть?

А зачем? Вопросы множатся как пчелиный рой, но я не могу на них найти ответа, я заперта в четырех белых стенах!

Рядом нет мужа, он объяснил бы мне все…

Но его нет, он не приходит меня навещать, пропал.

Почему он пропал и куда?

Что случилось тем вечером у нас дома?

И где сейчас мой муж?

Глава 4 Алина

Через неделю добрый доктор Айболит разрешил мне прогулки по коридору. И после завтрака охранник открыл для меня дверь!

О! Как я об этом мечтала, мне казалось, что выйдя из своей конуры — палаты я попаду совсем в другой мир, там смогу найти телефон, и позвонить мужу.

Какое разочарование ждало меня!

Там за белыми дверями меня ждал коридор, покрашенные в зеленый цвет стены, окна с решетками, и две комнаты, в которых на стульчиках, таких же скрипучих и старых сидели больные умалишенные люди и смотрели передачи, в основном детские.

В длинных коридорах не было ничего примечательного, в них выходили белые, как и у меня, двери с глазками, за ними безликие комнаты с двумя или тремя койками.

Самое интересное — это холлы с зарешеченными окнами. Взглянув в одно из таких окон, я поняла, что нахожусь где-то за городом. Больницу окружал лес, из каждого окна открывался вид на заросший густым кустарником сад, с узкими песчаными дорожками, унылый бетонный забор с прикрепленной вверху колючей проволокой, что усиливало ассоциацию этого места с тюрьмой. А дальше за забором простирался дремучий лес, сквозь него не проглядывало ни одного строения, поэтому я сделала вывод, что мы находимся где-то далеко за пределами Москвы.

–Привет! — кто-то позади меня пытается со мной поздороваться.

Оглядываюсь. Позади меня только огромный фикус в горшке с бочку, окно с решетками и скамейка, прикрученная к полу. Но только я отворачиваюсь, мне в спину летит уже знакомое: Привет…

— Кто ты и где ты, — если голос у меня в голове, значит я того…

— Я здесь за фикусом, сядь на скамейку, есть разговор.

Спокойно сажусь, тут все ненормальные, чему удивляться. Эта, видимо, изображает из себя разведчика во вражеском тылу. Но все лучше, чем разговаривать с мычащими существами, коих здесь множество, которые и слова понять не могут и только пускают слюни.

— Ты кто? — вновь спрашиваю я.

— Алина, — говорит кто-то за горшком.

Я осторожно скосила глаза, между горшком с фикусом и стеной забилась в узкое пространство девушка худенькая и хрупкая на столько, что от нее остались только огромные глаза орехового цвета.

— Не смотри на меня, заметят…

— Ты зачем туда залезла?

— От медсестры скрываюсь, та хотела заставить меня пойти мыться.

— А что в этом плохого?

— Медсестра — садистка заставляет меня мыться под холодным душем.

— Ммммм, понятно, а ты давно в этой больнице?

— В психушке то…года три уже, — говорит Алина, а меня прошибает холодный пот, мне страшно от одной мысли, что меня могут запереть в этом учреждении надолго.

— За что тебя сюда?

— Да, мачеха решила избавиться от меня…

Мимо нас пробегает медсестра, толстая неопрятная баба, с сожженными пергидролем волосами, собранными в халу на макушке, на ее лице черные брови, которым позавидовал сам Леонид Брежнев, и густые усы аля — Буденный. Она — садистка, я тоже ее ненавижу. Давно уже замечала за ней, что любит причинять боль, и всегда при этом смотрит тебе в глаза. По ее взгляду всегда понятно, что это ей доставляет удовольствие. Не нас здесь лечить надо, а вот таких садистов, как эта женщина, называющая себя медицинской сестрой. А еще она любила орать и бить больных, ведь те не могут ей дать сдачи, только мычат и пытаются прикрыть лицо руками. Она — злая склочная баба. За ней прошли два амбала — охранника.

Пусть считает, что разговариваю с фикусом, я — сумасшедшая, что с меня взять.

Когда они прошла мимо, мы продолжили разговор.

— А у тебя, Алина, папы и мамы разве нет?

— Мама умерла, когда мне было пять лет, а отец — три года назад от инсульта, после него дом остался, бизнес, деньги на счетах, вот мачеха и не захотела делиться.

— Как можно здорового человека упечь в психушку?

— Да, запросто! Деньги решают все…

— Но ты же здоровая, или нет…

— Здоровая, здоровее тебя буду, я не лезла в петлю…

— Алина, я в петлю не лезла! И откуда тебе известно, что меня вынули из петли? — обрываю свою собеседницу.

— Здесь медперсонал болтливый! А чего тогда о тебе говорят, что ты суицидная?

— Не совершала я суицид, меня нарочно кто-то в петлю засунул, а перед этим напоил чем-то, что я до сих пор вспомнить ничего не могу.

— Значит и о тебе «любимые» родственники позаботились.

— Нет, меня любят….любили…

— Если бы любили в эту клинику не засунули бы, сюда спроваживают тех, от кого хотят избавиться.

— Что ты, меня муж любит…

— Ага, значит, муж! Ну, ну, тут таких неудачных жен пятеро, вон бродят, слюни пускают.

— Так они же больные, за ними уход нужен!

— Когда сюда попали — были здоровыми, как ты, только вот доктор Айболит постарался.

— Какой доктор Айболит? — говорю я испуганно, а сама догадываюсь, кого имела в виду Алина, и удивляюсь, что у нас похожий взгляд на людей, ведь я ему такую же кличку дала.

— Твой лечащий врач, кто ж еще, он тут препараты испытывает на людях, если неудачно, то вот в такой овощ превратишься.

— Нельзя проверять лекарства на здоровых людях, что ты такое говоришь! — я возмущена.

— Это в обычной больнице нельзя, я же тебе объяснила, а здесь платная частная психиатрическая больница, тут все можно, потому что твои родственники решили от тебя избавиться, им все равно, чем скорее получат свидетельство о твоей смерти, тем для них лучше.

— Алина, от меня никто не хотел избавляться, ты все придумываешь? — сердита на эту вздорную девчонку.

И вдруг ко мне подскакивает медсестра: Больная, вам плохо, может быть укольчик поставить…

— Нет, все хорошо!

— А почему вы тогда сама с собой разговариваете, — удивленно спрашивает девушка.

— Так, задумалась о жизни, рассуждаю, — а сама кошу глазом, вижу, как Алина уползает куда-то за кадку, и сейчас из-за кадки торчит ее тощая задница, вот ведь вредная, ничего толком не сказала, и дает деру.

Медсестра уходит, а я отправляюсь на поиски девушки. Иду по коридору, заглядывая в каждую открытую комнату, захожу в одну, оборудованную для групповых занятий, и налетаю на девушку, Алину — худенька, почти невесомая, с тонкими светлыми волосами, давно не мытыми, ее личико узкое с мелкими чертами лица, наверное, она даже была когда-то симпатичной, но сейчас об этом трудно судить.

— Ты таблетки не ешь, — шепчет она мне, схватив меня за грудки. — Когда тебе таблетку дают, ты ее за щеку положи, потом в ладонь выплюни и в карман, когда гулять будешь, в фикус в землю зарой, я там уже столько зарыла…

— Фикус ведь засохнуть может!

— Ничего ему не делается, я туда не один килограмм спрятала!

Медсестра прерывает нашу беседу, и таки уводит Алинку мыться под холодным душем.

Алинка своими рассказами усилила мое беспокойство, вызвала волну вопросов, на которые я не смогу найти пока ответ. А главное, посеяла панику у меня в душе. А что если это правда, и мой муж просто решил от меня избавиться? У меня много завистников, вдруг кто-то специально ему посоветовал эту клинику, чтобы меня превратили тут в овощ. Мысли мечется, как тигры, загнанные в клетку на арене цирка. Вот только дрессировщик из меня никудышный, никак им не могу скомандовать, чтобы они расселись по своим местам на тумбы.

Что-то подсказывает мне, что из фактов надо составить логическую цепочку, которая и приведет к правде. Вот только в этой цепочке не хватает кусков, а без них картина так и остается мутной и расплывчатой…

Глава 5 Алекс

Каждый день я гуляю по галерее коридоров и холлов, но Алинка упорно прячется за горшки с цветами, объясняя это тем, что не хочет, чтобы о нашей дружбе узнал персонал, а то нам хуже будет. У нее было так…

Рассказывать об этом она боится, поэтому я сижу в большом холле и разговариваю то с фикусом, то с огромным разросшимся гибискусом, ветви которого покрыты яркими красными цветами.

Он так широко раскинул свои ветви, что за ним можно спрятать самого толстого охранника, что ходит по коридорам клиники, поэтому Алина надежно укрыта зеленым покрывалом его яркой листвы.

— Ты пыталась отсюда сбежать? — осторожно интересуюсь я.

— Бесполезно, днем за нами следят, ночью — тоже. Закрывают на ключ дверь палаты, двери входа на этаж тоже закрыты, а двери клиники я даже не видела, мне поставили укол и привезли сюда сонную.

— И как нам быть, выплевывать таблетки мы долго не сможем, заметят, когда-нибудь до нас доберутся и превратят в овощ.

— Я тоже над этим думаю…

Вот в один из таких ужасных дней, когда от нахлынувших мыслей становилось тошно, появился он!

Если бы мы были в сказке, то я бы его описала так: царевич — королевич, глаза как яхонты горят, брови соболиные, уста сладкие…Блин…Поплыла…

Глаз оторвать не могу, ну красавец, да и только…

У меня конечно муж ничего, но с этим не сравнится, а выправка как у офицера, плечи в развороте с сажень будут, сам высокий, волосы, что вороное крыло…

Кошу глазом на Алинку, а та сидит на попе за цветком, челюсть на пол уронила, глаза пучит.

Он подходит ко мне и смотрит в глаза, так проницательно, словно читает мои мысли.

— Здравствуй Ксания! — голос его тягуч как мед, он словно проговаривает каждую отдельную букву, обволакивая ту сладкой патокой.

— Меня Ксенией зовут! Здравствуйте! — говорю я, но мой голос предательски дрожит, и где то внутри меня растекается лава желания…Совсем сбрендила, дома муж ждет, а я тут перед чужим мужиком медом растекаюсь.

— Вас зовут Ксания, вы — Феникс!

Ооооооо, приехали, а как все хорошо начиналось, а оно-то оказалось….

Значит еще один сумасшедший новенький, видимо, мы его с Алинкой еще не видели.

— Позвольте вам представиться, я — Алекс Беренгран де Тосни, граф Роккен, третий сын короля Эварда верного.

— Пи…..

Слышу я из-под куста. Ага, Алинка, наконец-то, смогла что-то сказать. И из ее уст как горох сыпется, и только «неприличные» эпитеты.

— Ко мне можно обращаться «ваша светлость», но меня бы устроило и обращение «Алекс».

— Ну, не фига себе…

Алинка вылезла на свет божий: Это как долго надо играть в компьютерные игры, чтобы так «крыша протекла»?

Удивлению Алины нет предела, ее и без того большие глаза стали огромные, рот напоминает букву «О», причем — заглавную, во всей ее позе застыло удивление и возмущение. И то правда, вот встречаешь обалденно красивого парня, а у него «крыша уехала», и не сказала куда…

Алекс удивленно смотрит на Алину своими бездонно синими глазами, не глаза, а яхонты синие, вода в озерах…Тьфу ты…

— А вас как зовут, милая девушка? — обращается он к Алинке.

— Алина, — она протягивает ему свою тощую грязную ладошку, но он церемонно склоняет голову и представляется.

— Ко мне, Алина, вы можете обращаться «ваша светлость граф Алекс».

— Ну, офигеть не жить… — отжигает Алинка.

— Я не совсем понимаю вас, не до конца выучил язык, поэтому простите мою настойчивость, но не объясните мне, что обозначают слова «пи….», «офигеть», «не фига»…

— Ээээээээ…..

— Давайте я объясню это вам в следующий раз, — беру я бразды разговора в свои руки. — Вы нам не расскажите, как попали сюда?

–О, это цель моего путешествия по мирам…

Ну, все точно, «протекла крыша» у мальчика, после игр на компьютере. А мы были рады, думали, что нашли себе сообщника.

— Я прибыл сюда, чтобы стать вашим хранителем, Феникс.

–Это чего? Ты птица Феникс?

— Алина, ты посмотри, у меня из опы еще перья не торчат? — спрашиваю ее, а сама тихонько от «нашей светлости» в сторону отъезжаю, вдруг еще кинется.

Алинка косит глазом в сторону моей пятой точки, и с удивлением смотрит на графа.

— Не замечала, чтобы из твоей попы перья торчали, хвост у тебя точно еще не вырос.

— Уф, успокоила, а то я грешным делом было подумала…

— Нет, — прерывает наш с Алинкой диалог Алекс. — Вы не о том подумали, Фениксы — это женщины, обладающие редким даром возрождения, у нас в стране их берегут и охраняют, мне, к сожалению, поздно сообщили, что ваши хранители погибли, я не успел пройти весь курс обучения на хранителя, но смею вас заверить, что буду с честью исполнять свои обязанности.

Блин, вот так и хочется взять в руки веер, сделать реверанс, поддерживая рукой шелковое платье на корсете, шаркнуть ножкой в парчовой туфельке, склонить голову с безупречной прической в поклоне, кокетливо смотря на собеседника.

Но, увы! На нас застиранные до дыр халаты, одетые поверх таких же старых ночных рубашек, чулок нам не полагается, а на ногах стоптанные тапочки, которые до нас носили еще пять поколений пациентов этого филиала «кащенко».

— Ты въехала, он это о чем?

— Не знаю? Пока не знаю…

Мы хотели продолжить разговор, но в этот момент раздался звонок к обеду, и мимо нас, шаркая ногами, потянулись больные в сторону столовой. Мы тоже поспешили.

Странно, но во время обеда Алекса не было среди больных!

Что это? Он из вновь прибывших, которых кормят в палате? А может он из буйных?

Вопросы, вопросы…

Вот у меня и так голова раскалывается от тайн в моей жизни, а тут на мою бедную голову свалился еще «хранитель».

С ним тайн стало еще больше!

Даже не знаю, может его надо бояться? Кто знает, ведь кто-то меня повесил, затянул веревку на моей шее, и я до сих пор не могу найти ответов.

Глава 6 Мы готовим побег

Весь следующий день я только и думала о красивом парне, который назвал себя хранителем. О, как бы я хотела, чтобы такой хранитель встретился мне в моей нормальной жизни.

О чем это я? У меня есть муж, тоже красавиц, почти фотомодель, девушки проходя мимо него головы сворачивают. А уж на пляже так челюсть на песок роняют. Он такой мускулистый, красивый, чуть накаченные мышцы, красивое тело с длинными ногами, светло-русые волосы всегда небрежно растрепаны, и только я знаю, сколько время он тратит, чтобы получилась такая небрежная прическа. И одевается он всегда с «иголочки». Его лучшие друзья — парикмахер, портной, а круг его общения — артисты, музыканты, дизайнеры.

Я так по нему соскучилась, мне так хочется прижаться к нему, обнять его за плечи, услышать его: Давай не сегодня….

Да, секс, к сожалению, у нас бывает редко, наверное, поэтому у нас так долго нет детей. Хотя мама и папа мне говорили, что с детьми спешить не надо, но мне так хотелось, чтобы по дубовому паркету в нашей с ним квартире бегали и топали маленькие ножки. Но детей у нас не было. А ведь мне уже двадцать пять лет.

Наверное, долгое воздержание сказывается на моих мыслях.

Но почему тот парень у меня из головы не выходит?

Они такие разные — мой муж и мой «хранитель». Муж красив, его красота богемная, тусовка такая же, а мой хранитель — это принц из сказки, его словно ваяли в Голливуде, этакий принц из Диснеевских мультиков, красивый, широкоплечий, с голливудской улыбкой в тридцать два зуба, нереальный.

Когда он появляется в коридорах клиники, у меня ощущение выпадения из реальности, словно другой мир появляется вместе с ним.

И вот я опять прогуливаюсь по коридорам больницы для умалишенных, ищу глазами его! НО его нет.

Странно все это.

На моей скамейке возле большого фикуса пристроились две старые девы. По ним сложно угадать, сколько им лет, слышала от Алинки, что сюда их спровадила родная сестра, которая не захотела делить с ними наследство родителей. Они чинно сидят на скамеечке, сложив руки на коленках, как примерные ученицы, их седые волосы заплетены в косички, на застиранных стареньких халатах нет ни одной складочки.

Мне приходится сесть на другую скамейку, и почти сразу слышу Алинкин шёпот.

— Сегодня наше место заняли старые грымзы, привет…

— Алин, так нельзя говорить, нельзя обзывать этих женщин, и они могут сидеть, где хотят.

— Ты видела сегодня этого, — Алина всегда перескакивает с темы на тему.

— Нет, а ты?

— И я нет, странно, ты это не находишь, — Алина елозит своей тощей задницей за горшком с фикусом.

— Может его привозят сюда лечиться?

— Тогда он свободный человек! А что если его попросить помочь нам сбежать, ну он же все равно псих, что ему за это будет?

— Алина, не надо людям клеить ярлыки и обзываться.

Алинка не успела мне ответить, как из-за поворота показался он…

Все так же хорош в своем строгом черном одеянии, длинная черная челка лежит волной над его прекрасным лицом, цвет глаз глубокий синий….

Ой, блин. О чем это я?

Он как наваждение. Когда вижу его, забываю все на свете, он притягивает к себе и завораживает, и тянет как магнит.

Наш граф подходит ко мне, и даже Алина вылезает из-под куста.

— Добрый день, мой Феникс, как ваше драгоценное здоровье сегодня.

— Добрый день, Алекс, спасибо, хорошо, — церемонно раскланиваемся мы.

— Фу, вас слушать противно, вы как старцы разговариваете, — шипит сзади Алина, а сама глаз с Алекса не сводит.

Вдруг с соседней скамейки вскакивают старые девы и делают реверанс: Добрый день, ваша светлость.

Мы с Алиной чуть в обморок не падаем, а Алекс только учтиво кивает им и произносит: Добрый день, Дамы.

— Слышала? Дамы! — ржет сзади Алинка, так и хочется ей дать подзатыльник, ну нельзя смеяться над больными.

— Добрый день, граф, — говорит проходящая мимо нас медсестра, и тут уже челюсть падает и у меня и у Алины. — Граф!

Значит, его тут хорошо знают, и он одет не в больничную одежду, вернее всего приезжает на лечение и уезжает домой. Как молния, мысль пронзает мой мозг. Вот он наш шанс вырваться отсюда!

— Алекс, а вы где живете? — осторожно спрашиваю я.

— О, мой дом далеко, но мой долг сейчас быть рядом с вами, Феникс, — он наклоняет голову, его голос проникновенный, от его слов в груди становится тепло, прямо слезу выдавил, но сейчас меня заботит совсем другое.

— А как ты добираешься до больницы? — задаю сакральный вопрос Алексу.

— Я передвигаюсь на колесницах популярных в этом мире, хотя в моем мире такие технологии давно в прошлом, я вынужден констатировать тот факт, что вреда для окружающей среды от них больше, чем пользы.

— Боже, он может изъясняться более доступно, а то у меня шарики за ролики в мозгу закатились, — бормочет Алина, и я толкаю ее локтем, чтобы она не мешала мне вести «светскую беседу», ведь на кону стоит наша жизнь.

— Алекс, а вы бы могли нас с собой взять, на прогулку, например? — я пытаюсь выведать пути и возможности побега.

— Зачем вам уезжать отсюда, о мой Феникс! — восклицает граф. — Здесь так чудесно, прекрасный воздух, вы живете в окружении изумрудных лесов и цветущих лугов, и сей дом хоть и не совсем соответствует вашему статусу, но обеспечивает вашу безопасность, за его пределами я не смогу оказать вам должной защиты!

— Ааааааааа, капец, — шипит сзади Алина, и вновь получает от меня локтем по ребрам, ойкает и закрывает ладошкой рот, в знак молчания.

— Граф…

— Прошу вас, просто Алекс!

— Алекс, видите ли, меня здесь тоже пытаются убить, отравить если точнее.

–Этого не может быть! — восклицает Алекс.

— Но это так, Алекс.

— Тогда конечно вас надо увезти отсюда, и чем скорее, тем лучше, я позабочусь об этом в ближайшие дни, — он задумчиво потирает изящной ладонью лоб и виски, словно гроссмейстер, что просчитывает ходы шахматной партии наперед.

Затем разворачивается и уходит.

О, мой герой, вот этого я и добивалась, и пусть там у вас в голове идут компьютерные бои, где вы главный герой и спасаете прекрасную даму, главное выбраться из этого гиблого места, пока нас не сделали «овощами». А мне уже пора начать разбираться в тех событиях, что привели меня сюда.

После ужина я шла в палату, когда за одним из поворотов коридора чуть было не налетела на доктора Айболита, который что-то обсуждал с почтенным господином в дорогом костюме от кутюр.

— Алексей Васильевич(так зовут моего доктора Айболита), вы поспешите с исследованиями, у нас время поджимает.

— Ах, Альберт Эдуардович, я не могу спешить, это может вызвать подозрение, если в моей больнице смертность увеличится.

— Алексей Васильевич, но мы поправили формулу препарата, и теперь количество побочных реакций снизилось в разы.

— И все же надо проявлять осторожность….

— Алексей Васильевич, мы вам платим очень хорошие деньги за риск!

Боже, они действительно проводят опыты на душевно больных людях. От такой информации мне становится не по себе, страшно за себя, за Алинку, даже Алекса жалко, пусть он и тронулся умом, играя в компьютерные игрушки, но ведь он тоже человек, да и всех остальных тоже…Они ни в чем не виноваты, что от них отказались родственники.

А тут нас используют как подопытных мышей.

Я осторожно вышла из-за угла, и тихой серой мышкой прошла мимо двух мужчин.

— О, это дочь Гончарова? — слышу я тихий разговор за спиной.

— Да, она.

— Знавал я ее отца, хороший был хирург, мир праху его…

Ударило по ушам «мир праху его», «был»…

Вот так, был человек — и нет его, а его дочь отправлена на опыты, если не умрет, то станет «овощем», никого это не волнует.

От ужаса ситуации у меня мурашки бегут по спине, сразу становится холодно и тоскливо. Родителей нет, и теперь защитить меня некому, остается надежда на свихнувшегося Алекса, может подговорить его, и он украдет нам ключи. С него какой спрос?

Все равно ничего ему за это не будет, а для нас с Алиной — это шанс.

Шанс остаться в живых! А для меня шанс разобраться во всем, что со мной произошло за это время.

Я захожу в свою палату, сажусь на койку и жду, жду, когда толстый охранник, брякая ключами, начнет закрывать двери палат.

Я смотрю туда, под потолок, где в узкое окошко падают последние лучи заходящего солнца. Они пробиваются сквозь листву и узкими золотистыми лучиками прорезают сумрак моей палаты. Это последнее, что я вижу перед тьмой.

Ночью у нас выключен свет, только светится маленькая дырочка-глазок на двери. Наступает тишина, которую изредка прерывают шаркающие шаги ночного охранника. Я всегда знаю, кто сегодня дежурит, их трое, у каждого своя походка, свои привычки. Сегодня должен дежурить дед Василий. Он уже стар, у него болят колени, а на руках разбухли суставы. Он сильно кашляет и шаркает ногами. А еще он добрый, если очень хочется в туалет, то можно постучать в дверь, и он проводит до туалетной комнаты. Я часто этим пользуюсь, когда накатывают ночные страхи, а деда Василия мучает бессонница, и он любитель поговорить по ночам, и наши прогулки по коридорам больницы иногда затягиваются на час, иногда и дольше. И мне не так страшно. Говорит он много о своем прошлом, о наболевшем. Сетует на горькую судьбу, что не дала ему завести семью, что разлучила с любимой женщиной, теперь у той своя семья, дети, внуки, скоро правнуки родятся, а он доживает свой век одиноким. Он говорит — я слушаю, иногда поддакиваю и качаю головой, ему нравятся такие молчаливые слушатели, как я, ведь я его не упрекаю, что он сам виноват, в своей судьбе. Он все сделал своими руками, что пил и бил свою женщину, и только поэтому она ушла, и дети в том браке не родились только потому, что избитая им женщина скинула мертвого ребенка. Но дед Василий пытается в своих рассказах найти лазейку для своей совести, поэтому рассказывает истории, каждый раз находя себе все новые и новые оправдания. Мне не жалко времени, у меня его вагон и маленькая тележка, я давно уже не слушаю его, абстрагируюсь и думаю о своем.

Другие охранники не такие, они — злые. Иногда просто кричат на тебя, но могут и зайти в палату и ударить резиновой дубинкой по ногам.

Раздаются шаркающие шаги, и со скрежетом начинают закрываться двери. Скоро наступит ночь!

Глава 7 Побег

Двери закрываются одна за другой, шаркающие шаги все ближе, и я со страхом жду, когда захлопнется моя и отрежет меня от света, льющегося из коридора. С темнотой приходят мои кошмары.

Я не могу сказать, что мне снится, а может и не сниться. Словно вижу другой мир, чудесный, покрытый изумрудной зеленью, с небесно — голубыми озерами. Но надвигается что-то страшное, словно туча. И от мира ничего не остается, бегут в ужасе люди, падают, становятся на колени и посылают в небо свои молитвы, но боги их не слышат. И горят леса, высыхают голубые озера, и падают окровавленные люди.

Я в ужасе просыпаюсь!

Почему эти видения стали меня посещать после моего чудесного спасения?

Мне долго казалось, что это побочное действие тех лекарств, чем пичкали меня доктора, что вливали в меня, втыкали в виде уколов и пихали в рот таблетками. Но вот уже месяц с легкой руки Алины, я выплевываю таблетки. Почему видения так и не ушли? Они стали еще ярче и красочнее. Теперь в конце я вижу обагренную кровью землю, пустую и холодную, а на песке, что остался от озер, лежат кости когда-то погибших людей. И только колючий ветер носится по пустыне, поднимая в воздух клубы пыли, и колышет обрывки одежды на костях.

Я так задумалась, что не заметила, как мимо моих дверей шаркая ногами, прошел охранник, оставив дверь открытой!

От удивления я чуть было не закричала ему вслед, но быстро подавив в себе такое желание, осторожно подошла к проему. Охранник дядя Вася закрывал последнею, он потряс ручку двери, словно проверяя, хорошо ли она закрыта, и похромал в свою коморку, где его ждал ужин, заботливо приготовленный для него буфетчицей.

Я тихонько вышла в коридор и, крадучись прошмыгнула в большой холл, где обычно мы встречались с Алиной. И чуть было не заорала от радости, увидев, как из-под куста цветущего гибискуса торчат со стоптанными задниками тапки Алинки.

— Тихо, ты заполошная, — цыкнула на меня Алина, вылезая из-под куста, видимо я все же успела произнести какие-то звуки.

— Алина, — шёпотом зову ее. — Ты как здесь оказалась?

— Я это давно придумала, кладу одеяло, свернутое в два раза, сверху простынкой закрываю, все думают, что я уже сплю, а сама ухожу в коридор, под кустами никто не проверяет, да и сегодня Василий дежурит, он сейчас на грудь пятьдесят грамм примет и не пойдет ночью на обход.

— Почему мне никогда не рассказывала, что так можно?

— Так я еще не придумала, как сбежать. А ты как здесь оказалась?

— Дед Василий прошел мимо моей двери и не закрыл сегодня!

— Чего это он?

— Не знаю, сама в шоке.

Мы вместе с ней сели на лавочку, Алина достала из кармашка своего халата два пирожка, и мы принялись с наслаждением поглощать еду. Пирожки были домашние, мягкие и вкусные, в этот раз с мясом, просто волшебные, из пышного теста, их иногда приносила и угощала Алину местная повариха, что жалела девчонку. Начинка в пирожках всегда была разная, но всегда сытная. Мы ели медленно, держа пирожок двумя руками перед собой, откусывая по маленькому кусочку, тщательно прожёвывая, продлевая удовольствие. Запах домашней выпечки будоражил и навевал воспоминания о доме, напоминал о той жизни, которой мы были сейчас лишены по прихоти близких нам людей.

Мы так увлеклись поеданием домашних пирожков, что не заметили, как появился он!

Его явление было настолько фантастичным, как и домашний пирожок в нашем заведении, на миг мы замерли с открытыми ртами, с куском пирога за щекой, и остатком в руках, а он шел к нам, словно ангел воплоти, в безукоризненном темном костюме тройке, с прической — волосок к волоску, в начищенных ботинках. Он — само воплощение элегантности!

— Ты понимаешь, что сейчас происходит? — с набитым ртом спрашивает меня Алина.

— Не-а, — я, подавившись остатками пирога, с трудом отвечаю ей, а у самой глаза на лоб лезут.

— Я прибыл за вами, мой Феникс, — произносит Алекс, смотря мне в глаза, от его взгляда даже поперхнулась, где-то в груди что-то екнуло и скрутилось внизу живота болезненным узлом.

— Ааааааа, мы куда? Зачем? — блею я.

— Я должен увезти вас отсюда, раз вы считаете, что находиться для вас здесь стало небезопасно!

Я уже привыкла к высокопарной речи Алекса, но меня выбило из колеи его ночное появление, да еще и намек на то, что нам пора отсюда бежать. Конечно, мы давно хотели этого, в моей голове вертелись идеи, как похитить ключи, как выйти, чтобы охрана не заметила, сцены побега вертелись в голове, как кадры голливудского фильма. А тут оказалась все так просто, он просто за нами пришел…

И я не могу ничего ответить ему, из речи у меня только междометия остались, и у Алины, по-видимому, тоже. Слышу только, что рядом со мной тихо шепчет она что-то такое, что в приличном обществе и сказать нельзя.

— Алекс, вы застали меня врасплох, я еще не подготовилась к побегу, — я, наконец, собралась с духом и выпалила эту фразу, почти не перемежая ее плохими словами.

— Вам не надо ни о чем думать, о мой Феникс, я все для вас сделаю, — снова вторит Алекс, он сама предупредительность, галантность, образец джентльмена. Ага, вот только мы с Алиной в рваных халатах, старых стоптанных тапках, с маслеными от пирожков руками, и на голове черт стог сена построил, прям леди из-под забора.

— А как мы отсюда выйдем, ведь сейчас ночь и все двери заперты? — рождается в моей голове здравый вопрос.

— Я уже все решил, моя госпожа, — отвечает предупредительный и галантный Алекс, но чем дальше идет наш разговор, тем больше я понимаю, что ничего не понимаю.

И тут встревает Алинка.

— Чего титьки мять, пошли быстрее, — она в своем репертуаре.

— Куда мы пойдем, Алин?

— Куда, он же тебя зовет, пошли…

— Нас никто не выпустит…

— Ну, вот и проверим.

Я встаю и делаю шаг в сторону выхода, потом еще, иду как сомнамбула, переставляя ноги. Мне не верится, что сейчас откроются двери с железным засовом, провернуться огромные замки, и мы выйдем куда-то туда, куда еще толком не знаю.

Но все так и есть. При нашем появлении дверь со скрипом открывается, пропуская нас в узкое темное пространство другого больничного коридора. Здесь сыро, старые обшарпанные ступени, стены, выкрашенные масленой краской, от старости невозможно понять какой это цвет, краска в некоторых местах облупилась, обнажая штукатурку, погнутые старые ограждения, словно их кто-то пинал ногами. Мы долго спускаемся по зарешёченной лестнице, с потертыми ступенями, она приводит нас к еще одной двери, которая неожиданно оказывается открытой.

Все это очень напоминает компьютерную игру, ты набрала достаточно очков, собрала всякие бонусы, и перед тобой открылась дверь на следующий уровень.

И я впервые выхожу на улицу…

Закат. В мозг врываются тысячи звуков, яркие краски, миллиарды запахов, словно тебя долго держали в изолированной комнате, а потом вытолкнули в мир, наполненный все тем, что было тебе недоступно в замкнутом пространстве.

Небо еще голубое на западе, но по краям уже темное, и на его бархате загораются звезды, а там, на западе оно алое, переходящее в оранжевые цвета, с желтыми мазками. Небо как огромный купол над нашими головами. Мир наполнен звуками. Стрекочут кузнечики, где-то посвистывает какая-то птица, вот дятел застучал по сухой березе, слышится шум двигателя автомобиля. Миг, и из-за поворота выруливает старенький жигуленок, он словно из старого кино о давно ушедших днях. Автомобиль советского автопрома бодренько бежит по ухабистой дороге, освещая себе путь желтыми и мутными от старости фарами, его бока с явными отметинами от коррозии, двигатель чихает и кашляет, он подруливает к нам и останавливается.

Это не похоже на действительность, нереально, сюрр какой-то.

Я оглядываюсь назад. Передо мной старое трехэтажное здание из белого кирпича, в таких зданиях раньше были либо детские больницы, либо детские садики. На окнах — решетки, дверь из которой мы вышли, видимо запасная, нет табличек и указателей, да и сама дверь не внушает доверия, сколоченная из досок и обитая куском железа. Кругом густой лес.

Алекс приглашает нас сесть в машину. Как истинный джентльмен он открывает перед нами двери, как будто это двери кареты, а не старенькой машины, берет под локоток и помогает устроиться на сидении, поправляя полы стареньких халатов, чтобы их не прищемило дверьми, это вам не бальные платья поправлять. Его не удивляет не соответствие нашей одежды ситуации, это не вызывает волнение на его лице, а вот меня это очень беспокоит.

Остается одна надежда, что муж дома, нас встретит, и я смогу переодеться.

Машина кряхтит, чихает, но трогается с места.

Мы ускоряемся, и вот уже несемся по узкой дороге, в рытвинах и колдобинах, за окном темнеющий ночной лес, густые кусты, высокая трава. Не проходит и десяти минут, как солнце заходит за горизонт, и становится совсем темно. Только два желтых пятна впереди от света фар, да темные тени за окном.

Чем дальше мы едем, тем лес становится гуще, уже не видно просветов, он как стена, что воздвигнута по краям дороги, кажется, если выйти из машины и пройти сквозь эту стену, ты попадешь в другую реальность, или на другой уровень игры.

В голову начинают приходить странные мысли. Мы сели в машину с человеком, у которого мозги немножко того, Алекс словно вышел из другого мира, в его голове переплелось все, а водителя мы не знаем от слова совсем, может они маньяки, и работают на пару, сейчас увезут далеко, далеко и что-нибудь с нами сделают. От этих мыслей у меня мороз по коже, Волоски на руках и ногах встают дыбом и по коже бегут мурашки. На очередной кочке хватаю за руку Алину, и чувствую, что и ее кожа холодная, чуть потная и покрыта мурашками.

Мы смотрим друг другу в глаза, в них плещется страх, он не просто пронизывает до костей, он уже течет в наших жилах, бежит по нейронам, рисует самые страшные картины в нашем воспаленном мозге.

И Алина тихо шепчет мне: Бежим отсюда!

Глава 8 Мы в бегах…

Мой воспаленный мозг нарисовал уже сцены насилия над нами двух страшных маньяков, и в своих видениях я уже лежу на окровавленном столе, разделанная как кусок мяса, надо мной стоит наш водитель с мясницким ножом, а рядом Алекс с окровавленной бензопилой, как в фильме «Резня бензопилой…». И, конечно, все действо должно обязательно происходить где-нибудь в заброшенном доме, где в окна будет заглядывать бледная луна, вокруг стены с кусками старых обоев, сломанная мебель и старая утварь, и где нас никогда не найдут.

И вот, словно в подтверждении моих слов, машина едет мимо полянки, где в зарослях каких-то кустов стоит сарай, а вокруг густой лес, темнота, и только над верхушками елей начинает вставать огромная желтая луна.

Алекс оборачивается к нам и улыбается, и в темноте кажется, что я вижу все тридцать два его белых зуба, и клыки у него как-то длиннее, чем все остальные…

Что только не нарисует воспаленный мозг, зубы начинают непроизвольно выбивать дробь, по спине бежит струйка холодного пота, страшные видения просто парализуют мой мозг. Волосы на всех местах встают дыбом! Все! Приехали!

Это два вампира, они сейчас высосут нас досуха! Смерть пришла за нами!

Видимо не только мне пришли такие мысли, вижу краем глаза, что Алинка как-то вытянулась вся, бледная сидит так, словно кол проглотила, дрожащей рукой она коснулась меня. И когда на следующей кочке водитель притормозил, она схватила меня за руку, словно испугавшись чего-то, а затем резко распахнула двери машины и выскочила наружу, увлекая за собой меня!

Господи! Как это страшно, мы скатились в глубокий овраг, обдирая колени и локти, бежим по его дну непонятно в какую сторону, а потом карабкаемся по его склону, и слышим над головами зловещее, завывающее: Кссссссссаааааанияяяяяя…..

Это как вой тысячи волков, звук раздирает барабанные перепонки, пугает до чертиков и без того воспаленный мозг.

Но и придает нам силы, мы с удвоенной скоростью ползем вверх по склону оврага в надежде, что в темноте нас не заметят.

Но его крутые склоны заросли густым кустарником, ветки так переплелись друг с другом, что образовали крепкую стену, они рвут на нас одежду, царапают кожу, наши и без того пострадавшие колени и локти жжет крапивой, но мы не останавливаемся, у нас нет времени, мы боремся за свою жизнь.

Там на верху оврага высокая по пояс трава, редкие кустарники, и от этого становится вдвойне страшно, здесь не спрятаться от наших преследователей. Слишком открытая местность. И тут Алина бормочет: Смотри, смотри, деревня. И мы рванули туда.

Действительно где-то вдалеке светятся какие-то фонари, желтый свет то вспыхивает, то потухает, огоньки нас манят и притягивают. Мы бежим, уже не замечая, что траву под ногами сменила стерня, жесткие стебли ранят ноги, и наши лодыжки уже исколоты, ранки сочатся кровью, что привлекает комаров. И к боли от ран прибавляются укусы комаров, но мы ничего не замечаем, летим как сумасшедшие.

Бежим быстро, спотыкаясь, падая, раня колени, но упорно продвигаясь в сторону спасительного света. Не могу сказать, сколько прошло времени, часов у нас не было, но нам показалась дорога очень долгой. Луна за это время поднялась из-за горизонта и встала в центре небосвода, освещая путь своим белесым светом, высветила строения вдалеке, и теперь мы видим перед собой избушки и сараи, там точно есть люди, там нам окажут помощь.

Но чем ближе становились постройки, тем грустнее становились мы, не веяло от них жилым духом. Луна своим белым безжизненным светом высветила прорехи в крышах, заборы с дырами, словно это гнилые зубы во рту бомжа, пустые глазницы окон. От некогда видимо большой деревни несло запустением и унынием. И только в одном месте горел какой-то тусклый фонарь, он мигал, словно зазывая путников к себе.

И мы свернули на боковую дорожку, в конце которой было желтое пятно света. Дорожка была натоптана, что давала нам уверенности, что по ней ходят, а значит, кто-то все же живет в этой убогой деревеньке.

Минут через пять мы вышли к маленькому домику. Помните сказку о бабе Яге? Сюрреалистично! Один в один домик бабы Яги!

На высоком фундаменте стоит избушка, больше похожая на квадратную коробку, с очень маленькими оконцами и дверью, сколоченной из досок.

Вот так и хочется сказать: Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Вот только мы, наверное, и стоим возле этого «переда».

Стоим, смотрим на странное строение, как откуда не возьмись, на нас бросается чудовище. Ну, прямо собака Баскервилей…

Огромный волкодав, с глазами, горящими как у демона, пасть такая, что туда ребенка засунуть можно, и эта тварь не подавится. Лай стоит такой, всю округу разбудить можно!

Мы в ужасе и от собаки и от ее громкого лая, ведь на этот шум могут явиться наши похитители.

Но на этот шум скрипит дверь, и на пороге избушки возникает…баба Яга…

Нет, без шуток! Сгорбленная от старости старушка с крючковатым носом, с усами как у Буденного, с бородавкой на щеке, хромая и сердитая. Прямо картинка из моей детской книжки…

— Чего голосишь, Бобик? — скрипит старушечий голос.

Бобик, она это серьезно, вот этот волкодав, который легко может откусить ногу — Бобик! Ой, держите меня семеро, сейчас от смеха умру!!!

И тут старушка замечает нас, из-за кустистых бровей на нас смотрят два горящих недобро ока, у нас аж мурашки по всех коже. Но лицо старушки меняется, разбегаются во все стороны морщины, и вот уже беззубый рот улыбается нам самой доброжелательной улыбкой.

— Ой, у нас гости, — радостно воскликнула старушка, а у самой голос поменялся, исчезла старческая скрипучесть и охриплость.

— Здрасте, — пробормотала Алина.

— Здравствуйте, помогите нам, пожалуйста, — я беру в свои руки спасение наших задниц. — Мы заблудились…

Ну, не объяснять же старушки, что мы только что из дурдома сбежали, того и гляди захлопнет дверь и оставит нас ночевать со своим волкодавом.

Бабушка засуетилась, замахнулась на пса, и это исчадие ада исчезло где-то в глубине построек.

— Проходите, проходите, будьте как дома.

В этом приглашении было что-то слащаво-сладкое, и где-то внутри со скрытой угрозой, или мне это только кажется, у страха — глаза велики.

— А вдруг бабка нас заманит и съест, — шепчет мне Алина на ухо.

— Очнись, Алина, сказок начиталась, — но у самой ой, как неспокойно на душе.

— Проходите, проходите, цыц, Бобик, — бабушка успевает цыкать на своего волкодава, одновременно заманивая нас рукой внутрь избушки.

Вот что-то мне нехорошо. Я словно в игре «бродилке» на выживание. Симуляция реальности. Мы словно передвигаемся в игровом поле, избегая смерти, находим выходы из лабиринта, и игра началась тогда, когда я попала в петлю…

Где конец этой игры…

В избушке, куда мы входим, тесно, но чисто. У окон выстроились деревянные лавки, с накинутыми на них домоткаными коврами, русская печка чисто выбелена, на дубовом столе нарезанный каравай хлеба, прикрытый сверху вышитым полотенцем. На окнах белые кружевные занавески, от печи веет теплом и сладким запахом пирога. Все как, наверное, было и лет так эдак сто назад. И снова в моей голове рождаются мысли, о нереальности происходящего, словно это не со мной.

Старушка суетится, накрывая на стол, и сердится на нас, когда мы пытаемся отказаться от еды.

Но у нас через пять минут начинает течь слюна от запаха всех вкусностей, что бабуська выставила на столе. Мы и сами не заметили, как очутились за ним, уплетая за обе щеки бабкину еду.

— Сейчас бабка нас откормит и потом съест, — шепчет мне Алинка.

— Алина, ты, видимо, в сказки еще верить не перестала…

Но бабка оказалась на редкость умная, выспросила нас о наших злоключениях, мы, конечно же, утаили, что сбежали из психушки, еще испугается и выставить нас за двери. Только и рассказали, что сели в автомобиль с двумя неизвестными личностями мужского пола, потом от них сбежали, и бежали до тех пор, пока не увидели фонарь над ее домом. После расспросов, она нас разложила по лавкам на ночлег, дав каждой по подушке и одеялу. Спать на лавках было жесть как тяжело, но после всех приключений, что с нами произошли ночью, мы так быстро уснули, что не заметили, как наступило утро.

А утром наступило почти мгновенно, мне показалась, что я только успела закрыть глаза, а уже взошло солнце.

Баба Варя, как она себя назвала, уже метала из печи пироги и рогалики, за окном кукарекал петух, и радостно крякали утки.

Я села на скамейке и глянула на Алинку, та тоже, видимо, только проснулась. Вид у нее был ошарашенный: волосенки стоят дыбом, морда расцарапанная, как у алкоголички после недельного запоя и боя с собутыльником за последнюю рюмку (вот откуда мне это известно); она словно забыла, как попала сюда.

— Привет! — говоря я ей. — Бабуля, доброе утро.

— Доброе утро мои милые, вставайте, уж завтрак готов.

Нам не очень удобно объедать бедную старушку, но пахнет так вкусно, что уже текут слюни. Бабка погнала нас предварительно умываться, а там…

— Девки, коромысло, ведра взяли и за водой пошли, умывальник во дворе на яблоне висит…

Коромысло? Она это серьезно?

Это оказалась странная выгнутая деревянная штуковина с крючками на конце, мы долго вертели ее и так, и сяк, но так и не догадались, как на этом воду носить. Поэтому, взяв два оцинкованных ведра, взвалив на плечо странную штуковину под названием коромысло, побрели к колодцу.

А тут свой квест!

Эта как оттуда воду доставать?

Мы постояли возле странного деревянного сооружения с цепью, решили повесить на крючок коромысла ведро и опустить его вниз, но длины этой странно изогнутой штуковины до уровня вода не хватало. Стоим, репу чешем…

— Ну, чего, девки, взгрустнули, — мимо лихо на кобыле чешет дедок лет так восьмидесяти.

— Да, вот, дедушка, воды нам набрать надо…

— Чего, городские чоли? Не знаете, как воду из колодца набирать.

— Из Москвы мы!

— Мммммм, ну да, ну да, сердешшшшные, вы от деревни, оторвались, петуха от утки не отличите, корову с козой спутаете, небось, бычка с коровой перепутаете и доить не за то начнете.

Смеется над нами дедок, потом спешивается, легко спрыгивает с кобылы, как будто ему восемнадцать, а не восемьдесят, и давай лихо крутить ручку с цепью. Ведро со звоном и шумом упало внутрь колодца. Ах, вот оно для чего ведро на цепи? А мы-то решили, что ведро на цепь посадили, чтобы не украл никто.

Не прошло и двух минут, как в наших ведрах уже плескалась вода.

Дед подхватил коромысло и водрузил его на плечи Алины, а потом на крючки повесил ведра.

— О, я бы в жизни не догадалась как это надо, — шмыгнула носом Алинка.

— А тебе, красавица, вот ведро картошки, неси бабе Варе, давно ей обещал завезти.

И мы нагруженные водой, картошкой потащились обратно во двор.

Но умыться у нас тоже получилось не сразу…

Умывальник представлял собой емкость, наполненную колодезной водой, внизу у него была пупочка, на которую надо было нажать, чтобы в ладошки вылилось немного жидкости. Приходилось периодически наливать себе немного водички, и плескать в лицо, часть воды просто разбрызгивалась по сторонам, да и то место, что я терла, не становилось особо чистым. Грязь размазывалась по коже, чище не становилось. А такого сервиса мы никогда за свою недолгую жизнь не видели, да и в деревне первый раз. Кое-как умывшись и расчесавшись, наконец сели за стол.

В свете дня баба Варя уже не казалась нам страшной, она оказалась очень заботливой, одинокой старушкой, которая была рада внезапно свалившимся на ее голову гостям. Поэтому мы были накормлены, напоены, и даже одеты.

Наша одежда пришла в негодность после забега по кустам, да и как могла выдержать старая ткань колючки и острые ветки, мы, наверное, на тех ветках оставили добрую половину наших халатов, поэтому с антресолей бабушкой были вынуты все вещи, которые хранились там лет тридцать.

Так я нашла себе длинную черную юбку, подбитую кружевами понизу и белую футболку. На Алинку надели старые джинсы (бабка сказала, что их еще в юности ее дочь носила, мы, конечно, не стали уточнять, в какие годы прошла юность ее дочери), и не менее старую кофту «прощай молодость», на ноги нам нашлись стоптанные босоножки…

Ну, как босоножки, это скорее сандалики с застежкой на боку, я такие в детском садике носила…

Ну, если вы представляете, как выглядят дети самых бедных и нищих цыган, так вот это мы с Алинкой.

Баба Варя наскребла нам несколько рублей на дорогу, а дед пообещал подкинуть до станции на телеге!!!

Глава 9 Дом, милый дом!

И вот стоим мы такие красивые на станции, а денег на билеты нам не хватает, если только на электричку наскребем, да и то на один билет, но та идет только поздно вечером, говорят, переполнена так, что двери с трудом закрываются.

Сели мы на лавочку возле касс и сидим голову повесили, а Алинка у бабульки еще панамку прихватила. И вот сидит Алинка, панамку сняла и в руках держит.

Видим, мимо нас какой-то дядечка прошел, прихрамывая, и тут в панамке Алины что-то брякнуло, смотрим, а на дне несколько монеток лежит. Не успели мы отойти от шока, как проходящая мимо нас женщина кинула туда сто рублей…

— Они нам что…..это милостыня… что ли???? — у меня челюсть отпала так, что обратно не вставляется.

— Молчи, голову повесь, может еще подкинут, глядишь, на билеты хватит… — тихо шипит Алинка.

На перроне появился весьма респектабельный господин, проходя мимо нас, он пробурчал что-то под нос, но кинул в панамку две измятые бумажки.

— Стыдно-то как, побирушки вокзальные сидим тут, — ворчу я.

— Меньше ворчи, если еще чуток подкинут, тогда наковыряем на автобус, — шипит на меня Алина.

Две бабульки со словами «горемыщщщныыыые» бросили нам пару десятирублевок…

И мы так бы высидели, наверное, еще деньжат, но тут к нам подошел весьма дурно пахнущий мужик со словами: «Эй, девахи, вы откель и чьи будете? Чтобы тут побираться аще Кольке меченому мзду платить надо за место…!»

Вот мы не стали выяснять кто такой Коля меченый, что такое мзда, а прихватив панамку с деньгами, рванули в сторону автобусной станции.

Тот мужик, конечно, попытался за нами погнаться, но где ему догнать двух беглянок из сумасшедшего дома. Уже на первой стометровке он начал тяжело пыхтеть, на второй — хрипеть, а потом сошел с дистанции.

На билеты на автобус нам не хватило совсем немного, и Алинка долго упрашивала водителя автобуса, чтобы он взял за наличку без билета, наконец, ей это удалось, но нам пришлось тащиться за угол, где нас и подобрал автобус.

Москва встретила нас дождем, мелким, моросящим, противным, нагретый солнечными днями асфальт остывал, испаряя влагу, что падала с небес. Поэтому лужи были теплыми, а над поверхностью поднимался легкий туман. Земля, иссушенная неделями пекла, с благодарностью впитывала влагу, все цвело и благоухало, по краям тротуара прибило пыль, и она превратилась в вязкую субстанцию, что пачкает ноги и обувь. Люди спешили, они шлепали по лужам мимо двух странно одетых девушек, мокнущих под дождем, не замечая тех, да и кому какое дело как ты одета. Лица, закрытые зонтиками ничего не отражали, в своей обычной суете, людям не было дела до окружающих.

— Ну, чего, теперь куда? — спросила Алинка, я уже привыкла к ее простоватому говору, манерам уличной девчонки, мне в ней нравилась тяга к жизни и способность выживать в любой ситуации.

— Теперь нам надо добраться до моей квартиры.

Кое-как мы набрали денег на два билета и спустились в подземку, люди от нас шарахались, а дежурная по станции подозрительно смотрела нам вслед. И тут появился патруль, пара полицейских с рациями и резиновыми дубинками, идут по центру зала, дубинками помахивают, и так внимательно глазами в нашу сторону стреляют! Ну, все, сейчас как прицепятся, а у нас ни документов, сами сбежали из сумасшедшего дома, одеты как попрошайки вокзальные…

Нас спасла подошедшая электричка.

Мы с Алинкой в нее влетели и быстро забрались в уголок, чтоб не отсвечивать. Но и тут люди подозрительно на нас покосились, и старательно прижимали свои котомки и кошёлки к груди, вдруг чего…

Алинка решила быть приветливой и улыбнулась окружающим, ой, зря она это сделала…

Конец ознакомительного фрагмента.