Дневник измены

Елена Колина, 2010

Собственная душа кажется нам такой сложной, такой многогранной, как мозаика в калейдоскопе, полной нюансов. Не то что у других людей – у них-то, как на полке, аккуратной стопкой уложены несколько простых мотивов, и все. С ними все ясно, а вот наши побуждения то и дело понимают совсем не правильно!.. «Дневник измены» Елены Колиной – на самом деле не один дневник, а сразу несколько. Две пары независимо и тайно друг от друга меняются партнерами – все изменяют всем. Эту трагикомическую коллизию каждый участник описывает со своей точки зрения. Те, кто читал «Дневник новой русской», узнают главную героиню – неунывающую преподавательницу психологии из Петербурга. Однако роман «Дневник измены» – отдельная самостоятельная история. Обаятельная, легкая и духоподъемная, как всегда у Елены Колиной, история о том, почему мы изменяем, и как трудно нам бывает понять друг друга.

Глава 2

Даша

19 сентября, пятница

День, состоящий из жутких историй, — как будто я еду на карусели и мимо меня проплывают картинки одна ужаснее другой.

Утром — жуткое одиночество. Андрей на работе. Андрей Андреич танцует на трех языках в детском саду. Мура празднует получение зачета. Мама читает Маринину, второй том. Лев с Саввой смотрят ток-шоу — телевизор сам включился, потому что Лев Евгеньич улегся на пульт. В университете без меня читают лекции.

А я одна — вместо того, чтобы быть вместе со всеми в аудитории. Так что очень хорошо, что у меня больше никогда не зазвонит телефон. И ни один человек в мире, ни один заведующий кафедрой не скажет мне:

— Экзамен переносится на завтра, на девять утра. Нет, никаких «немножко опоздаю» и никаких «быстренько приму и побегу», — примете нормально, я прослежу.

Или:

— Где зачетная ведомость?! Опять забыли на подоконнике в курилке?

Или:

— Вы не могли бы прочитать лекцию в субботу? Ах не можете? Ах вы в субботу играете Снегурочку у дочки в детском саду? Не врите, сейчас весна, к тому же ваша Мура уже студентка медицинского института. Придете и прочитаете как миленькая.

Или:

— И так далее.

Очень хорошо, что мне больше никогда никто этого не скажет. Очень хорошо, что я больше никому не нужна.

Очень хорошо, что я не преподаю, — ничто меня не отвлекает, и я моментально напишу новую книжку.

Думаю, я моментально напишу миллион новых книжек — раз уж у меня теперь так много свободного времени.

Еще хорошо, что я больше не преподаю, потому что мне скоро тридцать семь (было в прошлом году, а сейчас уже тридцать восемь). По возрасту мне уже грозила профессиональная деформация — это когда профессия накладывает на человека неизгладимый штамп. Я бы превратилась в училку, такую, с седым пучком на голове и в кофте…

Я — очень одинокая замужняя женщина, так что хотя бы буду поверять свои горести дневнику. Наверное, все же придется сесть за компьютер и начать эту новую книжку… а так хорошо было лежать в постели и думать, что я бедное милое одинокое существо.

…Бедное милое одинокое существо… У него очень много времени для творчества — оно же ушло из университета… Но сначала оно должно развлечься. Магазины, фитнес, обед с подругами, что еще?.. Что-то еще можно, я забыла что… а-а, еще можно в бассейн и к косметологу.

Ни на какой фитнес я не пойду. Когда я была там в последний раз, год назад, тренер сказала, что некоторые члены группы валяются на своих ковриках в углу зала как ленивые тюлени и думают, что их никто не видит. Ленивые тюлени на своих ковриках в углу зала — это я.

Еще более глупо было бы думать, что я пойду в бассейн.

А что, если записаться на курсы французского или завести хомяка?..

Днем — жуткая история с Ольгой.

— Мне — больше — незачем — жить, — размеренно произнесла Ольга и тут же всхлипнула, — он меня не любит.

— Любит, он тебя любит, — сказала я, — он тебя очень любит!

— Сказал мне, чтобы я ему больше не звонила. Что я его проверяю. Что над ним все друзья смеются. А я ему нечасто звонила, как всегда, каждые полчаса. Я же его не проверяю, я просто хочу знать, где он.

— Антон тебя любит, — сказала я, — он просто защищает свою мужскую независимость.

— Он и так полностью свободен, — запальчиво возразила Ольга, — вчера опоздал на двадцать минут, а я ему ни слова, только говорю «ты что, хочешь, чтобы у меня был инфаркт?».

— Он тебя любит, любит, — горячо повторила я, — я точно знаю!..

— Да? — едко сказала Ольга. — Я ему предложила устроить поэтический вечер, почитать друг другу Бродского, как раньше… а он мне знаешь что сказал?! Вечером я ухожу с друзьями. Пришли его друзья, и я говорю «поцелуй меня перед уходом и помни: если что, у меня будет инфаркт». А он так неохотно меня поцеловал, как будто стесняется… По-твоему, это что, любовь?.. Мне с ним стра-ашно тяжело.

Ольге с Антоном страшно тяжело. Антону пятнадцать лет, а Ольга хочет, чтобы он был ее маленький ребенок.

На самом деле Антон — сын Ольгиного мужа. Мать Антона доверила его нам перед тем, как уехать навсегда в Америку. А Ольгин муж, отец Антона, — тренер по теннису и все время пропадает на корте. Ольга уже много лет одна с ребенком. За эти годы Ольга с Антоном прочитали и обсудили всю всемирную литературу, прослушали все оперы в Мариинке и посетили все абонементные концерты в филармонии, в Большом зале и в Малом. А теперь ребенок почему-то больше не хочет с ней ходить в театр и обсуждать книги. Не слушает Ольгу, не слушает Бродского, не слушает Чайковского, Моцарта тоже не слушает, даже Баха, — странно, уж Баха-то он всегда любил… Хочет гулять со своими друзьями, а не с нами.

Я целый час читала Ольге главу из книги «Как любить своего подростка», она конспектировала и довольно хихикала, — оказывается, у всех такие проблемы, не только у нее…

— Ну почему, почему я должна читать тебе книжки по телефону? Я бы и сама могла тебе все это рассказать своими словами, — наконец возмутилась я, — нет пророка в своем отечестве, вот почему.

Ах нет, оказывается, не поэтому. Ольга сказала, что я больше не преподаю, поэтому наверняка что-нибудь забуду, кое-что упущу из виду и все перепутаю…

Сразу вслед за жуткой историей с Ольгой жуткая история с Аленой.

— Все, — трагическим голосом сказала Алена и вдруг заверещала: — Положи трубку, положи трубку, положи трубку!

Я испугалась и послушно положила трубку. Через минуту опять раздался звонок. Оказалось, это было не мне, а на всякий случай — Аленины дети могут взять трубку, чтобы одновременно поговорить и со мной, и с ней.

— Все, — простонала Алена, — вот и все.

Я долго спрашивала, что именно «все», — в магазинах закончилась плетеная мебель, плохо положили кафель? Но Алена только стонала как привидение.

— Мне тридцать восемь лет, — наконец призналась Алена.

— Тридцать девять, — поправила я.

Я просто уточнила, а может, у меня окончательно испортился характер. Когда человеку никто не звонит, кроме мамы, Муры, Алены и Ольги, с ним могут произойти личностные изменения — на почве одиночества и чувства социальной ненужности никому, кроме мамы, Муры, Алены и Ольги.

— У меня начался климакс, — сказала Алена, — ранний климакс. Мне всего тридцать восемь, а у меня климакс!..

Климакс!.. Бедная Алена, как это неприятно!

Алену все утро бросает в жар, так что она прямо горит.

— А у тебя нет температуры? — спросила я. — Ну, может, это просто грипп или ветрянка?

— Нет, климакс, климакс, — прорыдала Алена, — пот стекает с меня градом, я вся мокрая и красная!.. У меня ранний климакс!.. А как же Никита?!

— Ну… Никита ничего не узнает, если ты ему не скажешь. Только мы с тобой будем знать, ты и я… а он нет, не будет, — ласково сказала я.

— А как же быть с детьми?

— Ну… им мы тоже не скажем. Какая им разница, есть ли у тебя климакс? — удивилась я.

— Я совсем не этих детей имею в виду.

Аленины дети в этом году поступают в институт. Они мальчики.

— Я имею в виду, что я еще могла бы родить, — задумчиво сказала Алена, — а теперь как мне жить? Ужас, да?

Ужас, конечно, но все довольно быстро разрешилось.

Оказалось, это не климакс, а батареи. Оказалось, что под Алениной кроватью Никита сложил самые дорогие в мире батареи для дачи — две штуки. И зачем-то включил их в сеть перед уходом на работу. Проверить, наверное, хотел. Мужчины иногда совершают необъяснимые поступки, — зачем проверять, как работают самые дорогие в мире батареи? Даже я знаю, что они работают хорошо… Алена посмотрела на термометр в спальне — сорок два градуса.

За это время — пока не нашлись батареи под кроватью — мы успели записать Алену к лучшему эндокринологу, к лучшему гинекологу и в лучшую консультацию по искусственному деторождению.

Ближе к вечеру — жуткая история с Андрюшечкой. Воспитательница пожаловалась — он плохо себя ведет, ужасно и невыносимо, хуже всех. Все дети маршировали по кругу под «айн, цвай, драй», а Андрюша упрямо маршировал в направлении, противоположном общему движению.

— Все люди как люди, а он? Все люди строем нах рехт, а он нах линкс, все люди строем нах линкс, а он нах рехт, — ябедничала воспитательница.

— Простите нас, мы больше не будем, — пообещала я, — просто… понимаете, он весь в отца. Андрюша, обещай воспитательнице, что мы больше не будем нах рехт, когда все нах линкс.

— Мы будем, — твердо сказал Андрюшечка и выпятил подбородок, в точности как Андрей, — мой папа говорит «я строем не хожу». Оба мы с моим папой такие люди, которые строем не ходют.

Хорошо, что нас не выгонят из частного детского сада за пятьсот долларов, нах рехт и нах линкс за отдельную плату. Но в школе, как Андрюшечка с его папой будут учиться в школе?!.. В школе все-таки требуется дисциплина, послушание, нах рехт и все такое. Неужели придется отдавать ребенка в частную школу, где два человека в классе и можно совсем без дисциплины?.. Вот пусть и сидят за партой вдвоем со своим папой и вместе не слушаются учительницу… Ну ладно, это еще будет не скоро, может быть, школа изменится или они успеют перевоспитаться.

Вечером жуткая история со мной.

— Завтра суббота. Мама забирает Андрей Андреича на весь день. Хочет читать ему «Илиаду». Говорит, стыдно, что ребенок до сих пор не знает Гомера. А мы что будем делать? Куда мы пойдем?

— Куда хочешь, — рассеянно откликнулся Андрей, — куда хочешь, туда и…

Да? Отлично! Я очень много куда хочу!

— А я еду на рыбалку, — сказал Андрей.

Раньше у него всегда было одинаковое выражение лица — чудная улыбка, нежная, чуть застенчивая. А теперь у него бывает разное выражение лица — печальная усмешка, тоскливая полуулыбка, угрюмый взгляд, немой укор. На этот раз был немой укор.

— Когда?

— Завтра. В субботу.

Как завтра, как в субботу?!.. А я, как же я?..

— Семга, — значительно сказал Андрей.

Ну… ну, тогда конечно, раз семга.

Почему в субботу, почему, почему?!.. А я, а мне что делать? И в голове у меня заметалось: «Ольга или Алена, Ольга или Алена?»

20 сентября, суббота

Зачем быть замужем, если суббота по-прежнему начинается с размышления — Ольга или Алена?

Я хотела не отдавать Андрея Андреича маме, но мама пришла под предлогом накормить его оладьями и, как только я отвернулась, мгновенно исчезла с ним вместе. Унесла тайным коршуном. Будет читать ему «Илиаду» или Маринину, второй том… А я?

А я буду совсем одна.

Спела Андрею жалобным голосом детскую песенку:

— Я всю неделю жду воскресенья, у папы и мамы будет выходной, с утра и до вечера будет веселье… А потом знаешь что?

— Что?

— Папа уходит, у него дела, мама от дел оторваться не может, и я остаюсь на целый день одна… Неужели, в самом деле, не хватило им недели, им недели не хватило, чтоб хоть день побыть со мной?.. — с выражением, как меня учили на уроках пения в детском саду, выводила я.

— Малыш, что это ты распелся? — сказал Андрей. И все.

Ему что, не хватило недели? Чтобы хоть день побыть со мной?

Сказала Андрею, что у нас сегодня будет родственный обед. У всех людей бывает обед с родственниками. Пусть попробует отвертеться.

— А когда ты приедешь? — спросила я. — Хотя бы к концу родственного обеда успеешь?

— Приеду.

— Отлично. Когда? К торту успеешь?

— Скоро. Дня через два.

Ах вот оно что.

— Давай хотя бы один раз не будем ссориться, — собирая удочки, сказал Андрей, довольно агрессивно.

— Обед, понимаешь? Родственники, понимаешь? — кротко втолковывала я. — Обед с родственниками — это святое.

Андрей долго упирался, говорил, что у него а) нет времени обедать и б) нет родственников.

Но я ему объяснила, что у него как раз есть родственники — мои друзья Алена с Никитой.

Ольга не может прийти — Антон согласился пойти с ней в Мариинку на первый акт балета «Драгоценности». А Алена с Никитой могут прийти.

Алена спрашивала меня, выбрала ли я проект. Алена с Никитой строят домик в Испании, и мы тоже строим домик в Испании. Алена сказала, что это хорошее вложение капитала, Никита сказал, что все хлопоты он берет на себя, Андрей сказал: «Ладно, стройте что хотите. Я не знаю, зачем нам домик в Испании, но теперь, наверное, уже неудобно отказаться?..»

— Опять?! — жутким шепотом произнес Андрей и отступил к двери. — Опять?! Опять обсуждать с Никитой проект дома в Испании?! Бассейн?! Клумбу?! Место для гриля?

— Ну да.

— Ну нет, — сказал Андрей и проникновенно добавил: — Малыш. Хариус. Семга. Отпусти меня. Это всего-то пятьсот километров, так что я быстро — туда и обратно, — сказал Андрей и пошел дальше собирать удочки.

Мы с Львом Евгеньичем и Саввой Игнатьичем валялись на диване и рассматривали, как блестит мое кольцо. Кольцо подарил Андрей, я его тут же потеряла, а недавно нашла — на Муре. Теперь я его не снимаю, чтобы противная Мурища опять не утащила, — мне не жалко, просто страшно, когда она его носит. Хотя Мура уверяет, что они с бриллиантом в полной безопасности: никому не придет в голову, что это настоящий бриллиант, а не огромная стекляшка.

— Лучше бы я читала лекции по субботам, чем лежать на диване совершенно одной, — очень громко сказала я сама себе, несколько раз с разным выражением. Никто меня не услышал.

Андрей, совершенно готовый к рыбалке, зашел попрощаться. Он был такой красивый в этом своем рыболовном костюме!.. Одним мужчинам особенно идут смокинги и галстуки, другим военная форма, а некоторым особенно к лицу рыболовный костюм, резиновые сапоги, удочки и коробка с наживкой. И я вдруг увидела его как будто заново, мужественным небритым красавцем с твердым подбородком и низким голосом. Так иногда бывает, что хорошо знакомый человек внезапно предстает в новом, неожиданно прекрасном свете… Так было, например, когда мама и Мура вышли в масках поросят на Новый год.

Андрей был такой мужественный и красивый, будто прекрасный норвежский рыболов, или скиф, или гунн…

— Ты похож на скифа или на гунна, — мечтательно сказала я, — ну, помнишь, они еще завоевали Гренландию и другие славянские земли.

— Викинги, ты имеешь в виду викингов, — хриплым голосом сказал Андрей и прислонил удочки к стенке.

— Да, точно, викинги. Они сначала наедались мухоморов для храбрости, а потом отправлялись завоевывать славянские земли.

— Викинги завоевывали народы Северной, Центральной и Южной Европы. — Андрей выпустил удочки из рук, спихнул Льва и Савву с дивана и сел со мной рядом. — Еще викинги были в Испании… если ты помнишь испанскую историю до одиннадцатого века.

— Э-э, да… Помню очень хорошо, особенно до одиннадцатого века, — сказала я. — Послушай, а как же славяне? Их еще не было?

Андрей подвинулся ближе и взял меня за руку.

— Почему же не было? Было Владимирское и Киевское государство, — прошептал Андрей мне на ухо, как будто это большой секрет.

А что, если, пока он на рыбалке, мне хорошенько выучить историю и вместо любовного романчика написать большой исторический роман, так сказать, историческое полотно — мама будет довольна…

— Попроси Льва и Савву выйти, скорей! — быстро сказал Андрей и обнял меня.

— Ты что, мухоморов объелся? — спросила я.

— Да, хочу прямо сейчас завоевать славянские земли…

Он был такой красивый, особенно в свете последних завоеваний викингов… Наверное, я тоже была очень красивая и тоже в новом, неожиданно прекрасном свете…

По-моему, всякому понятно, что из нашей внезапной бурной любви логически вытекает моя внезапная бурная победа, то есть родственный обед с Аленой и Никитой, но не тут-то было.

— Ну, я пошел, пока, — сказал Андрей, подхватив свои удочки.

Но наверное, ему показалось неловко вот так уйти и оставить меня совершенно одну сразу же после внезапной бурной любви. Поэтому он обернулся и проникновенно добавил:

— Малыш, ты вообще знаешь, что такое семга?

— Вообще?.. — удивилась я. — Вообще да… или нет…

И тут раздался звонок. Ох, это уже Алена с тортом и Никита с новым проектом клумбы, а я еще не успела привести себя в порядок… Алена расстроится, если я встречу ее в таком виде, какой бывает сразу же после внезапной бурной любви, — это напомнит ей о ее проблеме.

Аленина проблема такая — секс. Не то чтобы Никита против секса в принципе, он выступает только против излишеств. К излишествам Никита относит спонтанный секс, секс чаще, чем два раза в неделю, секс дольше десяти минут и другие излишества. Алена расстроится, поэтому мне нужно поскорее надеть джинсы и футболку и сделать приличное лицо, лицо, у которого только что не было внезапной бурной любви, лицо, которое все утро пекло пироги к родственному обеду. На самом деле лицо все купило в китайском ресторане напротив.

* * *

Но это не были мои родственники Алена с тортом и Никита с клумбой. Это были чужие родственники, он и она.

Ох!.. Незнакомая она — красавица! Так редко о ком можно сказать «красавица», но она была именно что не хорошенькая, а настоящая красавица! Высокая, худая, как модель-блондинка, но не модель и не «блондинка». Жесткое холодное лицо, прямые пепельные волосы до плеч и ничего кукольного, пухлого, голубоглазого, а совсем наоборот — нервные губы, высокие скулы. Как у выпускницы Смольного института или у одной знаменитой американской актрисы, которая всех убивает во время секса. Я никогда не видела таких красивых женщин, только в кино… Выпускниц Смольного я тоже никогда не видела, только на фотографии — мою собственную прабабушку в белом платье и кружевных перчатках. Перчатки у меня сохранились, кстати, где они, мои перчаточки?.. А-а, ну да. Фамильные перчатки стащила Мура, носит их с маленьким черным пальто с круглым воротником и укороченными рукавами, очень красиво и загадочно, пока Мура не откроет рот и не начнет болтать и смеяться.

— Добрый день, я Полина, — чуть напряженно представилась незнакомая красавица, протягивая мне визитку.

На визитке было написано «Polina Stankevich, Inhause Counsel» и еще что-то по-английски, наверное, название фирмы. Я пробормотала: «О-о, да… звала Полиною Прасковью». Не то чтобы я постоянно цитирую «Евгения Онегина», я просто растерялась и сказала первое, что пришло в голову.

Незнакомая красавица еще больше напряглась, как будто я чем-то ее обидела, а она изо всех сил старается не показать. Но я же ее ничем не обидела? Зачем ей тогда такое лицо, как на войне, как будто выпускница Смольного института надела армейскую папаху, сжала губы и отправилась бороться за счастье рабочих и крестьян?

— Максим, — представился незнакомый он.

Максим?.. Максим. Он был не похож ни на американскую актрису, ни на выпускницу Смольного, зато он был похож на арабского скакуна, небольшого, но очень породистого. Худощавый, невысокий скакун в модных очках. Умный, тонкий, неординарный. Бывают такие люди, что с первого взгляда понятно — умный, тонкий и неординарный.

— Это твои родственники? — насмешливо прошептал Андрей. Он стоял сзади, обнимал меня за плечи и хотел одновременно бубнить мне на ухо и незаметно проскользнуть мимо меня в дверь со своими удочками.

— Нет, твои, — шепотом огрызнулась я.

Так мы препирались, чьи же эти прекрасные незнакомцы, но все-таки Андрею пришлось отложить свою рыбалку — не бросать же меня с новыми незнакомыми родственниками.

У нас все-таки получился родственный обед! С Алениными родственниками. Ну, Алена, ну погоди!

Полина

Ну, это просто вообще! Представляете, когда мы к ним пришли, у них был такой вид, как будто они только что встали с постели!.. Он такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Такая очень жесткая, очень мужская красота. И обаяние — такое большое обаяние бывает у человека, который меньше всего на свете хочет быть обаятельным.

Она… Она сказала «звала Полиною Прасковью»… Зачем она это сказала?! Хотела меня уколоть? Обидеть?

На пороге мы вручили ей конфеты, ему коньяк, недорогой. Лучше бы мы принесли «Jonnie Walker», купленный в аэропорту в Нью-Йорке, чтобы произвести правильное впечатление. Но я же не знала, что он такой!..

О’key, я… на самом деле я даже не знаю, с чего начать. Что я никогда не бывала в таком смятении? Это не будет слишком?

У них собака, черный боксер, и жирный кот. Терпеть не могу, когда люди носятся со своими животными. Собаку и кошку представили нам как членов семьи: Лев Евгеньич увлекается поэзией и сосисками, Савва Игнатьич очень хозяйственный. Она удивилась, что я не помню, откуда эти имена. Что, из старого фильма?.. Я вообще не понимаю любви к советским фильмам и другим приметам из прошлого. Какая-то убогость!

Я уже сказала, он — такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Я уже сказала — такая очень жесткая, очень мужская красота. Рост около метра девяносто, потрясающая фигура. Что еще?.. Хриплый низкий голос, модная легкая небритость. Сложно как следует описать его взгляд: пытливый, застенчивый? Спрошу у Максима, он так хорошо описывает все. Равнодушно-застенчивый?.. Улыбка тоже равнодушно-застенчивая, ну и еще сексуальное обаяние, — как говорится, бывают мужики, которым сразу хочется дать.

На лице у хозяйки было выражение, как у кошки, наевшейся сметаны, такое лицо бывает у женщины после удачного секса. Но может быть, у них не всегда все так хорошо?.. Может быть, у них, к примеру, целый месяц ничего не было, а как раз перед нашим приходом было?..

Она внешне вообще совершенно обычная, — честное слово, это объективно. Такая болтунья, в стиле «сразу всем подружка». Улыбалась, словно мы ее лучшие друзья. Ну, наверное, кто-то называет это обаянием. О’key, по-моему, когда у женщины на лице написано все, что она в данный момент чувствует, это не обаяние, а дешевый шарм.

Джинсы на ней — фирмы «Seven», стоят триста долларов, таких никогда не бывает на распродажах. Я бы тоже могла себе это позволить, но ведь я сама зарабатываю. Серьги старинные, а кольцо современное, с большим бриллиантом. Бриллианты вместе с джинсами во всем цивилизованном мире считается дурным тоном!

И ко всему этому копеечная футболочка с Эйфелевой башней, из тех, что продаются в сувенирных лавках. Футболка была надета на левую сторону. Наверное, она схватила ее, услышав звонок, и закричала «скорей, скорей!». Мне было неприятно это представлять.

В прихожей висело шелковое пальто «Dolce & Gabbana», на одной ручке болталась сумка «Prada»(минимум шестьсот долларов, если сейлы). Я тоже могла бы себе позволить сумку «Prada», но я трачу деньги разумно. Например, я обычно покупаю обувь на распродаже, уцененную со ста долларов до 39, 99, а один раз купила за 220 долларов туфли «Mephisto». Это была невероятная цена для туфель, но фирма гарантирует, что кожа вечная, а замена подошвы положена со скидкой. Эти «Mephisto» я носила восемь лет, а недавно заказала новую подошву за 80 долларов, со скидкой, — я все так делаю, разумно. Но сейчас мне стало неприятно, что у нее висит «Prada», да еще с оторванной ручкой, как будто ей наплевать, что сумка стоит минимум шестьсот долларов! Как будто все то, чего я добилась в Америке таким трудом, — ерунда!

Он смотрел на нее влюбленными глазами. А на нас — с такой тоской, что во мне сразу все вспыхнуло, я как загорелась!.. У меня так бывает — очень сильное возбуждение, когда во что бы то ни стало нужно произвести впечатление. И я вдруг ужасно захотела, чтобы он посмотрел на нее равнодушно, а на меня с интересом. И еще мне вдруг ужасно захотелось, чтобы этот красавец оказался — бедным. Тогда он не был бы таким уж моим безупречным идеалом, и я могла бы не расстраиваться и сказать себе — да, он потрясающий мужик, но не successful,^[2] не состоялся, и значит, он не такой уж идеал, и он мне вообще не нужен.

А как у них в России понять, какое у кого материальное положение?.. В Америке уже по тому, где находится жилье, все понятно. А здесь как определить?

Квартира у Невского. Но может, вообще досталась от бабушки.

Одежда дорогая. Но в России особое отношение к одежде, дурацкое, я же помню, как у девочек было три рубля до стипендии, но зато самые дорогие сапоги…

Машины. Около подъезда стоят две машины — «Range Rover» и «Lexus», наверное, это их, но дорогие машины тоже ничего не значит. В России люди берут кредиты, не думая, смогут ли они расплатиться. Банки не должны давать кредиты, не зная кредитной истории человека, а кредитной истории в этой стране ни у кого нет. И закончится это полным кредитным коллапсом.

Ну, в общем, с утешительной мыслью об их бедности пришлось распрощаться. У него в руках были удочки. Если человек может позволить себе удочки за несколько тысяч долларов, значит, он не miserable, а очень даже successful, значит, у него все хорошо. Откуда я знаю про удочки? Да просто у меня был boyfriend, который каждую субботу таскал меня в магазин рыболовных снастей. Каждую субботу этот придурок полдня выбирал дорогую удочку, но никогда, ни разу, не купил, и вообще никогда в жизни не ездил на рыбалку. Среди тех, с кем я встречалась, было много придурков, потому что в Америке каждому можно быть странным, и это не странно, а наоборот, нормально.

Ничего, что у меня получается как-то путано? Это вообще-то для меня нехарактерно, меня в юридической школе ставили в пример, отмечали логичность подачи материала.

Почему я пошла в гости к незнакомым людям?.. Ну, во-первых, мне интересно, как здесь живут. Мы в Америке не слишком-то много общались с русскими, в Цинциннати почти нет русских, ну, правда, к тем, кто есть, иногда приезжают гости. Только это была не объективная информация. Максим говорит, что гости всегда представляют свою жизнь в ином свете, лучшем, или наоборот, преувеличенно трудной. Обязательно смещают акценты. А уж эмигранты… у них вообще компот комплексов. У них любимая песня — «В Рашке все ужасно, слава богу, что мы в Америчке». Максим говорит, что со сменой гражданства менталитет не меняется, что эмигранты все равно остаются русскими. А в Америку они как бы совершают вылазку — ходят на работу, к врачам, а живут как русские. Он говорит, я по менталитету тоже русская. Не знаю, как другие, а лично я — я не эмигрантка, я американка и по-настоящему живу в Америке. И по менталитету я никакая не русская.

Так вот, по порядку. Это была очень глупая ситуация, глупейшая! В гости нас позвала кузина моего мужа Алена.

Алена с Никитой — типичные новые русские — богатые, глупые и сами себе неинтересные. Строят дом в Испании, но где бы они ни возвели себе дворец, все равно у них на заднем дворе на веревке будут сушиться трусы и лифчики, — такие уж они, неподходящие своему материальному положению… Так вот, Алена пригласила нас в гости, только отчего-то не к себе, а к этим своим друзьям. Я засомневалась, что ее друзья будут очень рады такому американскому сюрпризу, как мы, но она сказала, что ее подруга обожает сюрпризы. Ну, мы и пошли, хотя от Алениных друзей я ничего особенного не ждала, думала, они такие же скучные, толстые, внешне и внутренне.

Джулию мы оставили у родителей Макса. Думаю, мы вообще обойдемся без беби-ситтер, они готовы нянчить Джулию, это большая экономия.

Когда мы вошли во двор дома номер 7 на Владимирском проспекте, чтобы встретиться там с Аленой и Никитой, — кстати, во дворе была помойка, — грязные переполненные баки, из которых торчали пакеты мусора! И это в трех минутах от Невского! Вот он, этот их распрекрасный Ленинград! Так вот, когда мы вошли во двор, позвонила Алена и плачущим голосом сообщила, что к ним на дачу забрались воры. И мы должны идти в гости к этим ее друзьям одни, потому что они нас очень ждут. Алена с Никитой поехали на дачу, спасать свое драгоценное имущество… кажется, в это самое Пупышево. Сказали, будут позже. Ну, я уже не хотела ни в какие гости, но Максим говорит — пойдем, все равно Юльку отдали родителям. Лестница была покрашена синей краской, двери расцарапаны. За дверью лай.

Квартира большая, неухоженная, наверное, богемная, или просто она плохая хозяйка, небрежная. Много книг, полки пыльные. Картинки, старые фотографии. Везде валяются книги, диски. Если бы не множество дорогой техники, можно было бы подумать, что мы перенеслись на пятнадцать лет назад. Я прошептала Максиму — фу, пыль, а он прошептал мне в ответ да ладно тебе, типичное безалаберное жилье питерской интеллигенции… Подумаешь, питерская интеллигенция!..

Ну вот так, в результате набора случайностей, возникла дурацкая, нелепая ситуация — четверо совершенно незнакомых людей оказались за одним столом на кухне. В ресторане еще можно было бы скрыть неловкость — поизучать меню, обсудить заказ, получился бы small talk, а дома что? Я бы ни за что не хотела оказаться в роли хозяйки на тесной кухне с незнакомыми заморскими гостями.

* * *

За столом завязался разговор о бизнесе — благодаря мне.

— Я уже встречалась с разными людьми и кое-что поняла. Я привыкла в Америке изъясняться цифрами, фактами, а здесь, у вас, все выражаются чрезвычайно туманно… Всеобщая любимая фраза «ну хорошо, ну ладно…», и это абсолютно ничего не означает!

— Да, — кивнул Андрей, — кажется, уже обо всем договорились, и уже рюмки поднимают, чтобы выпить за сделку, и вдруг — «да-да, но нет», — и выставляют совершенно новые условия. И все сначала.

— Бизнес по-американски состоит в том, что мне позарез нужно продать… к примеру, колготки, а кому-то позарез нужно купить. Я лучше уступлю в цене, зато буду сотрудничать с партнерами долго и успешно. И всем будет хорошо, они в колготках, а я с долгосрочным контрактом. А смысл бизнеса по-русски в том, чтобы продать дырявые колготки и быстро убежать с деньгами. А кому они в следующий раз всучат колготки… им все равно. У вас нет понятия долгосрочного сотрудничества, долгосрочной выгоды — упрутся в сумму контракта как завороженные, как будто следующего раза не будет. Единственная цель — обмануть здесь и сейчас, в ущерб своему же бизнесу.

Андрей опять кивнул. Он такой уверенный, сильный, спокойный.

— Ну, это вообще характерно для ресурсной экономики. Зачем долгосрочная выгода, если дыры всегда можно заткнуть деньгами? Так всегда будет, пока есть ресурсы.

— Даша, а вы чем занимаетесь? — вежливо спросила я.

— Я?.. Да… ничем. Я домохозяйка, — смутилась Даша.

Весь вечер, просто бесконечно, звонил ее телефон!.. Какая-то подруга — у нее ребенок отказался пойти на балет. Дурочка Алена с подробным отчетом из сарая, что у них украли. Старые лыжи. Велосипед. Даша подробно обсуждала чужого ребенка, лыжи, велосипед. Как можно заполнять подобной чепухой свою жизнь?

Я задала Андрею несколько вопросов о его бизнесе и все про него поняла — он из тех мужчин, которым интересно только про работу. А эта домохозяйка, пустышка, ничего не добившаяся в жизни, разве она может дать ему то, что ему нужно? Не понимаю, что их связывает… Да, у них двое детей, взрослая девочка и мальчик возраста Джулии, ну и что?

В середине вечера появилась девочка, Мура, — странное имя. Оказалось, девочка — ее дочка, не его, хотя называет Андрея на ты.

Девочка рыжая и кудрявая, hiperactive — слишком уж разговорчивая. Очень избалованная. Вбежала, сказала мне «здравствуйте, какая вы красивая» и тут же заверещала:

— Мама, зачем ты прислала мне сто двадцать sms, из них половину пустых? Ах, тебе показалось, это смешно? А зачем ты послала мне прямо посреди очень важного свидания sms содержания «мура-хря»? Ах, ты хотела написать «хряк», но не смогла? Тогда конечно… А если я сейчас возьму и вообще отключу эту функцию у тебя в телефоне?..

Действительно, зачем взрослый человек посылает дочери sms содержания «мура-хря»?

— Мурка, ты в моем новом свитере! — воскликнула Даша.

— Случайно! — заорала девчонка. — Он случайно сам на меня наделся. Бирки я сохранила и прямо сейчас пришью их назад.

— Зачем мне бирки? Ты поставила пятно, грязнуля несчастная!

— Я простирну в «Новости», — быстро сказала девочка.

В какой «Новости», неужели они все еще стирают в «Новости»?..

— Это из культового советского кино, — снисходительно пояснила девочка, видя мое удивление. — Фрейндлих и Мягков, помните?

При чем тут какое-то старое кино? Зачем брать чужие вещи? Это значит, у человека непродуманный гардероб, к тому же негигиенично.

Я отвлеклась на болтовню девочки, и пес стащил с моей тарелки кусок мяса. Никто не удивился. Я не понимаю, в этом доме что, такой стиль — каждый живет, как хочет?

Девочка теребила Андрея, как щенок большую собаку, все время что-то выпрашивала. Я слышала, как она сказала ему на ухо: «Я бомж в смысле туфель». Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но он, очевидно, понял, потому что сразу же достал бумажник. Интересно, он и на ее просьбы так же покорно вынимает бумажник? А я, а мне никто… а я никогда и не хотела, чтобы мне давали, я сама себе даю.

— Человеку нужны дорогие аксессуары, — убежденно сказала Мура, — это очень экономно. Тогда можно не покупать дорогую одежду, можно покупать совсем дешевую одежду или даже вообще не покупать одежду.

Я спросила, что она называет дорогими аксессуарами. Оказалось, машину. Выпрашивает новую машину! Андрей сердито закричал — ни за что, потом так же сердито поинтересовался, какую машину она хочет.

Вот за что этой пустышке-глупышке Даше такой мужик? Никакое это не женское недоброжелательство, это объективная оценка ситуации! Она же просто домохозяйка, так почему она даже хозяйка плохая? Почему пыль, невоспитанные животные, китайская еда, купленная в ближайшем ресторане?

В общем, я не то чтобы в него влюбилась, а просто я захотела, чтобы он был моим. Так вдруг подумала — я его хочу. Это звучит не особенно романтично, но я подумала именно этими словами: «я его хочу». Не только в сексуальном смысле, а как будто увидишь какую-нибудь вещь в магазине и сразу же понимаешь — это моя вещь, я ее хочу! Как будто какое-то озарение. Ну, и в сексуальном смысле вообще-то тоже, я вообще-то тоже его хотела… Я проверила — как будто случайно дотронулась до его руки и поняла: да, хочу!

Когда я вижу то, что я хочу, я сразу же мысленно составляю план действий — такая привычка. Иногда на бумаге составляю план, в зависимости от сложности. В юридической школе нас учили составлять план не только на юридические случаи, а на все случаи жизни, на разные бытовые ситуации. Я не добилась бы всего, что я имею, если бы я действовала под влиянием эмоций. И заодно пусть этой Даше будет плохо, и поделом ей — за эту ее «Прасковью». За сумку «Prada». За то, что ей все просто так досталось, а я сама всего добивалась!

Так что я подошла к этому своему желанию логично, как к сделке, которую я должна провести. К сделке со сложным клиентом. Потому что Андрей — сложный клиент, он не такой человек, чтобы можно было легко завести роман — сунуть ему визитку, пока никто не видит, или самой позвонить. Я вообще хорошо чувствую людей. Я понимаю: как только за мной закроется дверь, он забудет, как меня зовут.

Когда проводишь подготовительную работу к любой сделке, прежде всего необходимо найти в аргументах партнера слабое место. Слабое место в отношениях Андрея и Даши я определила без труда: как только я спросила Андрея о работе, у него загорелись глаза, а у нее глаза стали уплывать. Значит, у него дома нет интереса к тому, что для него важно. Ну, а у меня есть такой интерес. Человеку нужно дать то, чего у него нет, и он будет твой, разве не так?

Вот мой план: подружиться с этой милой парой. Предлог имеется — мне нужна помощь, чтобы сориентироваться в новом месте. Найти стоматолога, гинеколога, портниху… и так далее. Понять, в какие рестораны ходить, в какие театры, клубы. Дополнительно удобно, что у нас дети одного возраста.

— В следующий раз мы придем с Джулией, если вы не очень заняты, — сказала я.

Даша оказалась не очень занята, у нее была целая куча предложений — цирк, детская опера, рыцарский зал в Эрмитаже, фонтаны в Петергофе, особенно она хвалила какой-то фонтан «грибок». Я сказала, что можно и просто посидеть дома, а дети поиграют.

Я часто мысленно разговариваю с Максимом, потому что до него у меня не было людей, которые мной особенно интересовались. Вслух я многое обсуждать стесняюсь, я не приучена вести беседы на всякие такие темы — ну, про любовь там, или про секс, или про отношения. Вообще я часто вслух говорю ему одно, а про себя совсем другое. И когда мы с Максом шли домой, я с ним мысленно разговаривала.

Я про себя сказала — Макс, ты же сам всегда говорил, что мы свободные люди. Что глупо целиком и полностью претендовать на сексуальность своего партнера. Ты говорил.

А Макс мне как будто ответил — но ведь это чужой брак, чужой муж, отчего же ты с такой легкостью претендуешь на чужое?

А я как будто сказала — я могу объяснить.

Во-первых. Ты говоришь, чужое?.. А они все тогда тоже не давали мне свое!

В этом месте я немного запнулась, потому что Макс спросит меня, кто не давал мне свое, а я не хочу, чтобы он знал…

Во-вторых. Это не чужое. Женщина, которой случайно достался такой мужик, такой первый приз, должна понимать, что она не останется навсегда единоличным владельцем эксклюзива. Она должна делиться, это же только справедливо.

В-третьих. А если я хочу? А почему я должна не получить то, что мне надо? Между прочим, везде написано, что подавление сексуального желания ведет к неврозам, застою крови в малом тазу, головным болям, и человек начинает нервничать, совершать глупейшие ошибки на работе. А мне сейчас нужно быть очень сосредоточенной. К тому же сильное сексуальное желание возникает нечасто, ты, Макс, сам говорил, что это как драгоценность. Я ведь только хочу с ним спать, и больше ничего. Я же не собираюсь «разрушать» их брак, а уж тем более наш. Логично?

Ну, а если тебе, Макс, кажется, что я просто сука, то это твое дело и ты можешь дальше не разговаривать со мной, а… ну, не знаю, начать читать сказки. Хотя нет! Тогда тебе и сказки не нужно читать, они все очень жестокие. Построены на том, что нужно брать, что хочется, и тогда все будет хорошо. Вот ты недавно читал Джулии «Огниво». Там солдат так хотел золота, что убил ни в чем не повинную ведьму — между прочим, только за то, что она потребовала у него свою собственную зажигалку, то есть огниво. И при всем этом он, этот солдат, — successful, положительный герой. Мораль — хочешь быть successful, бери, что тебе надо.

Да, еще спроси себя, Макс, — а что ты обычно делаешь, когда тебе чего-то очень хочется? Полагаешься на судьбу и вяло ждешь, когда тебе это принесут? Или берешь сам? Ты, Макс, вяло ждешь… И что, много тебе принесли? По сравнению со мной ты вообще ничего такого не добился в жизни, вот так-то!

…Ну, а вы, вы все, вы-то сами, вы всегда ждете?! И что, многого дождались?.. Это я уже не знаю, кому говорила. Так, вообще, всем…

Даша

20 сентября, суббота

Я же не могла дать понять прекрасным незнакомцам, что они никому не нужные ничейные родственники! У Андрея было вежливое лицо, хотя бывают лица и повежливее, лица, которые не мечтают проскользнуть мимо ничейных родственников на рыбалку. Вот мне и пришлось радоваться за двоих.

Наши гости оказались американцами, особенно Полина.

— У вас в России нет ни одного закона, который… which people don t break all the time… как это по-русски?.. Ни одного закона, который не нарушался бы каждую минуту: не курить в лифте, не бросать мусор, не рисовать в подъезде! — Это была первая фраза, которую произнесла Полина.

Я немного обиделась — есть, у нас есть законы, которые не нарушаются! Закон Архимеда, закон всемирного тяготения, закон бутерброда, который падает маслом вниз… по-моему, достаточно для одной нашей страны.

Существует несколько тем для светской болтовни — чем занимаешься последнее время, отлично выглядишь, где делал подтяжку и так далее, — но нам даже не пришлось искать тему для разговора. Как только мы сели за стол, наши новые родственники заговорили сами с собой — быстро-быстро поссорились насчет Америки. Из-за того, кто из них демократ, а кто консерватор.

Максим — демократ за социалистические ценности, а Полина — консерватор за капиталистические ценности. Они краснели, нервничали и возбужденно говорили друг другу «а ты, а Америка, а ты, а Америка!..».

— Твой Буш — дурак! — сказал Максим так, будто дернул Полину за косичку, и пояснил нам, довольно улыбаясь: — В Америке назвать Буша дураком — все равно что сказать человеку, что его мама некрасивая.

— А твои демократы — вруны! — покраснев, откликнулась Полина.

— А твои республиканцы — фашисты!.. — парировал Максим.

Они в таком темпе перебрасывались репликами, как будто этот спор был для них привычен. Наверное, у них на кухне вечерами бывает очень интересно — ведутся политические диспуты, ярко горит полемический огонь, происходит голосование и так далее.

А если бы у нас с Андреем была такая семья, мы бы сидели вечерами на кухне и тоже беседовали на политические темы:

— А твой Путин, он знаешь кто?! А «Единая Россия», — это знаешь что?!..

— Да?! Вот ты как! Ах, тебе «Единая Россия» не нравится?! А СПС тебе, значит, нравится?! Может, тебе и «Яблоко» нравится?.. — и так далее… Было бы весело и полемично.

Максим считает, что Америка — тупая страна, а Полина — что самая лучшая. Алена сказала бы, что они не пара, потому что у супругов должны быть одинаковые политические взгляды. А мы с Андреем? Мы очень даже пара, потому что нам обоим наплевать на Америку.

— При опросе американцев выяснилось, что девяносто процентов из них принадлежит к какой-нибудь религии, а пятьдесят процентов серьезно верят в привидения, — сказал Максим, — и что же тут дальше обсуждать?

— Я тоже верю в привидения, в маленькие, но ужасно-ужасно опасные привидения из Вазастана, — примирительно сказала я, но Полина даже не улыбнулась. — Вы не любите Карлсона?

— Я не знаю, кто это, — пожала плечами Полина.

Не знает, кто это? Обязательно дам ей почитать, только не моего, детского, а нового, — у меня много Карлсонов. Я люблю покупать свои любимые книги в другой обложке, наверное, подсознательно надеюсь — а вдруг туда еще что-нибудь дописали?! Хотя я зря надеюсь, ведь все мои любимые писатели уже давно умерли и мне больше нечего от них ждать. Но я все равно покупаю иногда, не часто, не чаще раза в неделю. У меня есть… у меня очень много чего есть в другой обложке. Андрей говорит, я книжный маньяк, а может быть, я не маньяк, а коллекционер?..

— Посмотри на лица потомков Романовых — тех, что остались в Европе, и тех, что в Америке, — сказал Максим. — У европейцев нормальные царские лица, а те, кто в Америке, — это же дебилы, вырожденцы, как будто они впитали в себя всю американскую тупость!..

— А ты сам-то! — по-детски вспыхнула Полина. Вовсе она не замороженная, как мне показалось вначале, а очень даже страстная, вон как она любит Америку. — Тогда зачем ты там живешь? Если у нас одни кретины!

— Правильно, Полина, у вас одни кретины… В Америке три процента населения страдает синдромом беспокойных ног, это непроизвольное подергивание конечностями, — ласково ответил Максим, — а все остальные, кто не дрыгает ногами, страдают одержимостью здоровым питанием. Испытывают чувство вины при малейшем нарушении навязанных им правил питания, требующих времени и денег!.. И презирают тех, кто питается неправильно!.. Это содержание их духовной жизни. А содержание твоей духовной жизни, Полина, — органическая еда.

— Я… ты… я… это бе… белиберда… — задохнулась Полина, и Максим передразнил ее — «бе-бе-бе-е…». Отвернулся от Полины и объяснил:

— Полина ест только органическую еду, без удобрений и химикатов. Но в Америке она продается в специальных магазинах, а здесь органическую еду можно купить только у бабушек на улицах — у тех, что продают укроп и петрушку. Это точно органическая еда, потому что у них нет денег на удобрения. Так что придется Полине питаться одним укропом.

— Ну и пожалуйста, можешь оставаться тут и, пожалуйста, можешь есть жареную картошку, макароны… хоть сало, как медведь, — холодно отозвалась Полина, — а ты, ты… у тебя вообще клавиатурный тендинит!

— Это слишком частое пользование кнопками мобильного телефона, — объяснил Максим.

— Он же пишет стихи и записывает, — быстро сказала я, — то есть он, может быть, вероятно, пишет стихи… на самом деле, почему бы ему не писать стихи?..

— Как вы догадались, что я пишу стихи? — удивился Максим и благодарно посмотрел на меня: — Спасибо, хоть вы за меня заступились, а то бы я так и жил с диагнозом…

Во время обеда Полина рассказала, как она уехала в Америку — совсем девочка и совсем одна. Как убирала квартиры, пекла блины и давала себе обещание — добиться всего.

— А у вас здесь, наверное, были свои трудности?.. — сказала Полина. — Голод, путч?

Голод?.. Ну, что-то такое было… Мы с Аленой и Ольгой рассыпали сахар по пакетам — Алене килограмм, Ольге килограмм, мне килограмм… И муку мы делили, и гречку, и разные другие крупы. Но это разве голод? Это же было здорово, как будто мы и правда делимся друг с другом последней рубашкой… Один раз я нашла на антресолях пачку геркулеса 1968 года, мы ее тоже разделили, а у Алены нашлась банка сгущенки, которая от старости сама сварилась. Сгущенку мы не стали делить, а просто съели все вместе одной ложкой, Алена жульничала, чтобы Ольге больше досталось, — Ольга очень худенькая, а у нас с Аленой внутренние резервы организма.

А путч — это вообще было здорово, я никогда не видела на улицах столько красивых лиц, одухотворенных, настоящих лиц, как будто это настоящее восстание Спартака… Кстати, куда они потом подевались, эти лица?..

— Да, у нас тоже были трудности, — согласилась я, потому что у меня было странное ощущение, что я не должна Полине возражать, а должна все время соглашаться, а то она встанет дыбом, как Савва Игнатьич, когда он кому-то не доверяет, подозревает, находится настороже…

Когда мы пили кофе (все, кроме Полины, она попросила заварить пакетик травы, который принесла с собой), Полина рассказывала, что она юрист в большой процветающей компании. У нее зарплата. В Америке не принято говорить о зарплате, но она сказала — очень хорошая зарплата, и еще она недавно получила promotion — повышение.

Американская компания, в которой работает Полина, хочет купить завод, какой именно, я забыла. Или нет, не завод, а часть завода. Полина здесь, в Питере, — чтобы подготовить договор, или, как это правильно сказать… контракт, документы. В общем, вот это все.

У Полины — судьба. Вот у меня, например, нет судьбы. У меня ничего такого не было — одиночества, борьбы, завода, контракта, документов, зарплаты, promotion и др. Я просто родилась, училась, закончила, живу на Владимирском проспекте, дом 7. А у Полины — судьба.

Ну, а если серьезно, то — ура! Считается, что в нашем возрасте невозможно подружиться с новыми людьми, и это даже отчасти печально — неужели только Алена, неужели только Ольга, неужели только мои старые подруги и друзья — и это уже все?!.. И навсегда?

Оказалось, нет, можно подружиться с новыми людьми!.. Мы с Полиной подружились.

Полина — коренная ленинградка. Родилась в Питере, но теперь у нее здесь никого нет. И у нее даже не осталось ни одной фотографии, все фотографии сгорели.

А если бы у меня сгорели фотографии?! Особенно та, где мне пять лет, я в шубе с шарфом, и другая, где я с телефонной трубкой, и все школьные — наш класс с пионерскими галстуками, и университетские фотографии, где мы на картошке… и моя детская фотография в красном пластмассовом шарике на море, и шарик бы сгорел, оплавился… ох. Ужас.

— Но как же это, сгорели?..

— Сгорели при пожаре, — объяснила Полина.

Оказалось, что у Полины здесь никого нет, кроме меня. Полина попросила меня ввести ее в курс дела — театры, клубы, рестораны, стоматолог, портниха и др. Тем более они с Максимом живут в двух шагах от нас. Им сняли квартиру на Верейской, у Техноложки.

Чем я могу ей помочь? Портнихи у меня нет, я ненавижу шить, куда лучше прибежать в магазин, быстро купить, а потом сдать обратно…

В клубы Андрей не ходит, так что клубов у меня тоже нет, а вот театры у меня есть, и рестораны тоже есть. Только на одной улице Рубинштейна по соседству с нами у меня есть двадцать семь ресторанов — я считала. И это еще не включая кафе «Кофесол», там всегда сидят актеры из соседних театров и можно выпить капуччино, считая, что принадлежишь к театральной среде. Из стоматологов у меня только Мура — интересно, у Полины есть для нее лишний здоровый зуб?..

Муре Полина не понравилась. Мура вела себя неприлично, корчила рожи, стянула с Полининой тарелки кусок мяса и отдала под столом Льву Евгеньичу. Один кусок Лев Евгеньич сам стянул, другой Мура. Нашептала мне на ухо, что Полина похожа на сторожевую собаку, которая охраняет саму себя.

Самое лучшее в чужих родственниках — это то, что, когда остаешься без них, вдвоем, сразу же чувствуешь какую-то особенную близость.

— Правда, она необыкновенная? Да? — спросила я.

— Да, — кивнул Андрей, — да. Кто?

— Как кто? — удивилась я. — Полина. Как тебе Полина?.. Эй, очнись!.. Полина тебе как?

— Она очень красивая, — очнувшись, сказал Андрей, — но очень хищная… хочет избавиться от всех конкурентов, мелких и крупных. Крупных она просто перекусывает.

— Думаешь?.. Да, наверное, — согласилась я, хотя мне кажется, что Андрей не очень хорошо разбирается в людях, я лучше разбираюсь как психолог, — но… она что, красивей меня?

Это неумно и унизительно так спрашивать. Тем более людей красивей меня становится все больше и больше — к тем, кто и прежде были красивей меня, постоянно прибавляются новые, только что окончившие школу… и как тогда жить? Вообще можно с ума сойти.

Нужно вести себя умно и гордо — небрежно признавать красоту других женщин, поскольку чужая красота ничуть не умаляет нашу ценность для партнера, человек любит другого человека не только за красоту, отнюдь не за красоту, а за другие оригинальные качества и так далее…

— Она красивей меня? — напряженным голосом переспросила я.

— Вы с ней очень разные, — улыбнулся Андрей и задумчиво прибавил: — Она такая плотная, мощная, так и пышет здоровьем…

— Она высокая и худая, — вразумляюще сказала я, — по-моему, даже слишком худая.

— Да. У нее спина прогибается и живота нет… Но это сейчас она похудела, потому что осень, — сказал Андрей, — осенью основной ее корм — это белая морская селедка. И насекомые. Часто единственное, что она сейчас ест, — это насекомые.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я. — Хотя… селедка и насекомые — это все органическая еда… Так ты думаешь, что она ест насекомых?! Полина?!..

— Полина?.. Какая Полина?.. Семга. Знаешь, как это — поймать семгу? А хариуса? Это настоящая борьба, и…

— О господи, ну я же не о семге и не о хариусе, а о наших гостях. Мне было с ними… с ней интересно… А тебе?

— Незваный гость хуже хариуса, — меланхолически отозвался Андрей.

— Ничего подобного, незваный гость лучше хариуса, — горячо возразила я, — Полина очень красивая и умная.

— Хорошо. Полина лучше хариуса, — согласился Андрей и, подумав, добавил: — Но ненамного лучше семги.

Да, именно так — самое лучшее в чужих родственниках — это то, что, когда остаешься без них, вдвоем, чувствуешь особенную близость.

Но особенная близость вовсе не подразумевает, что нужно говорить друг другу все. Все, что думаешь. Все, что знаешь. В семейной жизни, особенно в семейной жизни, наоборот, нельзя говорить о чем-то, обнажать какие-то вещи, что-то непременно надо держать при себе. Есть в близости людей заветная черта, ее не перейти влюбленности и страсти, пусть в жгучей тишине сливаются уста, а сердце рвется от любви на части… Чрезмерная откровенность делает людей, живущих в браке, неинтересными друг другу. У каждого должны быть свои тайны, секреты, особенно некоторые вещи обязательно должны оставаться недосказанными; я, к примеру, вчера купила еще одно издание «Ребекки» в другой обложке, седьмое по счету в моем книжном шкафу, и это должно остаться недосказанным…

Ну и, конечно, секреты по работе. Если жена — разведчик, а муж — простой гражданин, то она довольно много оставляет недосказанным. Или, наоборот, у мужа секретность, как было в советское время, и тогда он оставляет недосказанными свои личные тайны оборонной промышленности.

Наверняка у Андрея тоже есть от меня тайны, и это нормально. Интересно, какие и как мне их узнать?

А у меня и не тайна вовсе, так, одна очень маленькая недосказанность.

Я не знаю, почему я не сразу сказала, — наверное, потому, что, увидев наших гостей, просто остолбенела в дверях, еще потому, что Алена — идиотка! Я также не знаю, почему я потом сразу не сказала. Потому что потом было глупо говорить «сразу»! Когда две незнакомые пары всячески стараются наладить разговор, не скажешь же вдруг посреди разговора, — ой, кстати, совсем забыла, мы же знакомы с Максимом, и мало того, я была в него влюблена… да, и этого тоже мало — я была в него очень сильно влюблена, а он в меня — нет, не был.

Надеюсь, я ничем себя не выдала, не сказала ничего лишнего. Не сказала, зато громко подумала, что Максим — самое мое унизительное воспоминание!.. Я очень громко подумала, надеюсь, никто этого не услышал.

Вечером, когда я читала Андрей Андреичу «Войну и мир» (мама велела прочитать ему сцену, где Наташа и Соня клянутся друг другу в дружбе навсегда и Наташа прижигает руку в знак вечной дружбы), позвонила Алена.

— Украли все… — горестно сказала она, — все, что у нас есть. Лыжи, на них еще мой дедушка катался, мой трехколесный велосипедик, дедушкины лыжные ботинки… Ничего у нас теперь не осталось, ничего…

— Ты уже говорила про лыжи, и про велосипедик, и про дедушкины лыжные ботинки, — холодно прервала я. — Алена. Зачем ты это сделала? Идиотка интриганская, вот ты кто. Ты разве не помнишь, как я была в него влюблена?..

— Не помню, совсем ничего не помню… — небрежно сказала Алена, — ты была очень сильно влюблена. А что я такого сделала? Я хотела как лучше… Хотела, чтобы сюрприз…

Алену пришлось простить, тем более Идиотка Интриганская звучит так красиво, словно какая-нибудь Изабелла Баварская. Алена не очень виновата — она хотела сделать мне сюрприз, но после того, как украли лыжные ботинки с полужесткими креплениями, у нее окончательно отказал мозг и она предоставила всех самим себе. Она подумала, что я и без нее брошусь Максиму на шею и закричу: «Ой, неужели это ты?»

Я не бросилась к Максиму на шею и не закричала: «Ой, неужели это ты?» — не потому, что Макс меня не любил — подумаешь, не любил, — а потому, что тогда, сто лет назад — если точнее, девять, — он меня очень сильно обманул.

Кстати, у некоторых людей полностью отсутствует подозрительность, недоверчивость, наблюдательность и так далее. Только такой задумчивый рыбак, как Андрей, который все время мечтал о хариусе и семге, мог не удивиться: если я знаю Алену с рождения — с первого курса университета, — как я могу не знать Алениного кузена?!

Максим

Только такой равнодушный ко всему, кроме себя, Железный Феликс, только моя жена Полина, которая никогда в жизни ни с кем не дружила и поэтому не имеет никакого понятия о механизме дружбы, могла не догадаться, что мы с Дашей давно знакомы. Что так смотрят друг на друга, так смеются «с полуслова» только те, кого что-то связывает.

Я и забыл, где она живет, — лет десять прошло, не меньше, и эта встреча оказалась для меня полной неожиданностью, но, когда я увидел Дашу в дверях квартиры, я мгновенно решил попробовать сыграть в игру «незнакомец» — просто из любви к острым психологическим ситуациям. Ума не приложу, что помешало Даше броситься ко мне на шею и заверещать: «Ой, ой, неужели это ты?..» Даша… не помню в точности, что у нас было, помню, что спал с ней, и она была смешливая, нежная. Подробности, конечно, уже выветрились из памяти, но в целом Даша — не противное воспоминание, как это часто бывает со старыми любовницами, а даже, пожалуй, милое.

— Давай сделаем крюк, — предложил я, — посидим на Ватрушке и по Фонтанке дойдем до дома.

Полина кивнула и направилась к Невскому.

— Эй, — удивленно сказал я, — ты не знаешь, где Ватрушка? А где Сайгон, где Климат?.. Может, вы не местная, девушка?

— Я местная, — улыбнулась Полина, — но не сентиментальная. Любой европейский город не хуже Петербурга. Даже лучше. Чище и вообще…

— Похоже, Полина, у тебя есть страшная тайна в прошлом. И город ты не знаешь, и фотографии у тебя сгорели. Может, ты самозванка, кого-то обобрала, может, у кого-то отобрала наследство?

— А может, кого-нибудь убила и съела, — засмеялась Полина.

— С тебя станется, — сказал я и небрежно спросил: — Как тебе Андрей, понравился?

— Симпатичный, — равнодушно ответила Полина.

Симпатичный… Полина настолько поглощена своей карьерой, настолько сексуально неактивна, что на нее не действует даже такое сексуальное обаяние, я бы даже сказал животный магнетизм, как у Дашиного нового мужа…

Андрею постоянно звонили по трем телефонам, он кому-то что-то разрешал, кому-то что-то запрещал, кому-то велел что-то сделать. От него зависят люди и вообще что-то зависит. Ну, и при чем здесь я? Почему-то Дашин муж вызвал у меня неприятное чувство…

Я же не прямолинейная Полина, я привык себя анализировать, и, конечно же, я знаю ответ на этот несложный вопрос по предмету «география меня».

Есть у меня одна детская мыслишка, не могу сказать, что она меня мучает постоянно, но как фон, пожалуй, существует с тех самых пор, как мы приехали сюда, в Питер. Мыслишка невесть какая, не сказать, чтобы очень сложная, но моя.

…Всегда есть они и есть мы. Они нами как-то управляют, командуют, влияют, и хоть мы и говорим презрительно «а-а, они…», в душе все же понимаем, что что-то в них такое есть, чего нет в нас, и мы сами никогда не могли бы управлять, командовать, влиять… Я встретил в Питере своих однокашников, сослуживцев — кое-кто из них вырвался из стада и стал они… Да, большинство из них стали еще в большей степени мы — стадо. Но я-то, я, человек неординарный, умный и талантливый, почему оказался среди этих мы?!..

Я ведь только по внешней видимости из этой породы питерских мальчиков-интеллектуалов, которые с рождения убеждены в своей элитарности, — вот он, мир, а вот такой замечательный я. Человек моего интеллекта не обманывает сам себя, и я понимаю, что вся эта элитарность яйца выеденного не стоит. Что я не творческий человек, то есть я творец, конечно, но среди себя. Все мы в юности наполнили себя, как ведро водой, модными цитатами, стихами и всю свою жизнь собирались встать на стул и прочитать миру стихотворение в надежде, что мир будет рукоплескать нашей элитарности, интеллектуальности и прочей «ности»… На самом деле для правильной, нестыдной интеллектуальности нужны деньги. И чтобы перестать быть человеком из стада, нужны всего лишь деньги. Которых у меня никогда не будет… Неужели я просто талантливый неудачник, вечный инженер, вечный младший научный сотрудник (от перемены места жительства суть не меняется), безответно бренькающий слабыми струнами своего невостребованного интеллекта?..

Примечания

2

Успешный (англ.).