Синдром звездочета

Елена Логунова (2024)

Писательница Елена встречается со своей подругой Иркой в Петербурге в волшебное время белых ночей. Но погулять не получается — Лена устроилась на работу в научный институт, и там ужасно скучно! Однако ей лишь казалось, что это сонное царство. Какой-то девушке стало плохо возле проходной, и Лена не успела помочь, услышала только странные слова: «Всех погубит звезда…» Позже она узнала, что Вера умерла от анафилактического шока — у нее была сильная аллергия на креветки. Но зачем бы та стала их есть, зная о смертельной опасности? А вскоре странным образом умирает один из сотрудников института, как выясняется, бывший жених Веры. Теперь уже Лена с Иркой никак не могут остаться в стороне от расследования! Бывшая тележурналистка, ныне писательница Лена и ее неунывающая подружка Ирка — героини многих иронических детективов Елены Логуновой. В ее новом остросюжетном романе «Синдром звездочета» они снова берутся за свое! Ведь эти энергичные дамы просто жить не могут без криминальных приключений и отважно встают на защиту справедливости.

Глава пятая

В свой четвертый рабочий день я явилась в университет не просто вовремя — с получасовым запасом времени: с Петроградской стороны добралась куда быстрее, чем из Мурино.

Траурный плакат с портретом Чижняка из холла уже убрали, печальные гвоздички тоже. О приглашенном внештатном лекторе в университете скорбели недолго.

Немного подумав, я нашла на поэтажном плане здания кафедру культурологии и отправилась туда, чтобы узнать, когда и где состоятся похороны Степана Степановича. Никакие поиски в Интернете не заменят роскоши человеческого общения, а на траурной церемонии можно будет встретить родных и близких усопшего. У них можно разузнать о внезапно скончавшейся невесте.

На двери кафедры висело объявление: «Ключ в каб. 320. По всем вопросам обращаться в каб. 340».

— По всем остальным вопросам, — машинально отредактировала я короткий текст.

Ключ мне был не нужен, сам по себе кабинет тоже не интересовал. Хотелось пообщаться с кем-то из его обитателей, поэтому я пошла прямиком в триста сороковой.

Там было тесно и пахло старой бумагой. Почти все пространство занимали столы разной степени прибранности и шкафы, содержимого которых я не смогла увидеть, так как дверцы не были стеклянными. За заваленным книжками и папками столом в дальнем углу обнаружилась тощенькая испуганная женщина, похожая на птичку. При моем появлении она чуть не выронила надкусанное печенье и закашлялась, поперхнувшись чаем: явно не ждала гостей.

— Прошу прощения, я на секундочку с вопросом: не подскажете, когда и где будет прощание со Степаном Степановичем Чижняком? — в меру печально поинтересовалась я, сунув голову в кабинет.

Вся целиком внедряться не стала, чтобы дополнительно не нервировать пугливую женщину.

— Чижняк, Чижняк. — Вернув на блюдце печенье, хозяйка кабинета потерла лоб.

— Приглашенный лектор из МГУ, он позавчера скоропостижно скончался, — подсказала я.

— У нас?! — испугалась женщина и зачиркала взглядом по захламленному кабинету, словно предполагая найти того, с кем предстояло проститься, в одном из шкафов.

— Не в университете, где-то в городе, — успокоила я. — Так вы не в курсе насчет похорон?

— Я — нет. — Женщина помотала головой, отчего ее гладкая прическа растрепалась. — Но сейчас узнаю и… — Она схватилась за круглобокий телефон на столе.

«Дисковый, — умилилась я. — Надо же, не думала, что где-то еще используют такие винтажные аппараты. Похоже, передовые идеи и технологии дальше парадных помещений славного вуза не распространились».

— Не отвечает, — с нахмуренными бровками послушав гудки в трубке, сказала женщина. — Но вам же это не срочно?

— Не думаю, что погребение проведут с неприличной поспешностью, — согласилась я. — Степан Степанович умер позавчера, наверное, хоронить будут завтра-послезавтра…

— До этого времени я вам обязательно сообщу! — пообещала хозяйка кабинета. — Оставьте телефон, пожалуйста.

Я написала на бумажке свой номер, еще раз извинилась за беспокойство и пошла к себе. Пора было приниматься за работу. Докладчики прислали на предстоящие научные чтения столько своих трудов, что литературным редакторам впору было работать круглосуточно, в три смены. Микробосс повелел нам презреть нормативы и ускориться.

Мы презрели, ускорились, и до конца дня я трудилась, не поднимая головы, даже забыла пообедать. К счастью, заботливая тетушка с утра накормила меня плотным завтраком, а лучшая подруга выразила желание угостить ужином и подхватила меня за турникетом сразу после окончания рабочего дня.

— Куда едем? — спросила я, быстро нырнув на заднее сиденье.

На переднем пассажирском уже расположился Архипов. На коленях у него помещался большой бумажный пакет, источающий аппетитные ароматы.

— И что это так вкусно пахнет?

— Сегодня у нас ужин на траве, — следя за дорогой, ответила Ирка, частично ответив на оба прозвучавших вопроса.

— А трава в парке, а парк на Московском, — объяснил зануда Архипов. — А вкусный запах — из пакета, в котором еда из грузинского ресторанчика, он называется «Фасол-мосол» и находится почти на пересечении улиц…

— Не надо лишних подробностей, — попросила я и помассировала виски.

Ирка глянула на меня в зеркало заднего вида, укоризненно цокнула, но промолчала.

Минут через десять мы уже шагали по парку, высматривая подходящее местечко для пикника.

В парке было хорошо. Гораздо лучше, чем в пыльных захламленных кабинетах! Цвела сирень — не кусты, а целые деревья, — на клумбах пестрели тюльпаны.

Любуясь ими, я подумала, что северное лето рвет мои шаблоны: для южного человека тюльпаны — весенняя тема, их пора — март-апрель, а в Питере они цветут в июне и стоят удивительно долго. На Кубани едва нальются красками — и сразу разваливаются, будто из каждого тюльпана рвется на волю энергичная Дюймовочка. Должно быть, в культурной столице цветочные феи особо деликатные и не разваливают лепестки энергичными пинками.

В Питере вообще не принято фонтанировать эмоциями, и нужно быть очень, очень странным, чтобы привлечь к себе внимание. Полуметровый красный ирокез на голове — не повод таращиться. Лежбище нудистов за символическими кустиками в парке — тоже.

— Ой, может, здесь расположимся? — Архипов не петербуржец, поэтому отреагировал на розовые телеса на зеленой травке.

Я невозмутимо прошла мимо, сделав зарубочку на память: в старом парке есть и тенистые аллеи, и удобные лавочки, и статуи с фонтанами, и пруды с лодочками, и нудистский солярий.

— Не вижу ничего особенно интересного! — громко прокомментировала Ирка, тоже не самый культурный гость города.

Розового на зеленом стало меньше — за кустиками подругу услышали, и кое-кто из загорающих стыдливо прикрылся полотенцем.

— Давайте там, — предложила я, указав на зеленый бережок пруда. — И мы никому не помешаем, и нас никто не побеспокоит.

Мы удобно расположились на травке. Убедившись, что все наполнили тарелки, Ирка завела беседу. И опять о моей работе, конечно же!

— Вижу, ты устала. Что у тебя сегодня было?

— Сплошь доклады. — Я укусила ножку вкусного цыпленка табака, надеясь, что подруга удовлетворится коротким ответом.

Но она, разумеется, не удовлетворилась.

— И все одинаково плохие?

— Почему одинаково? По-разному плохие. — Я села удобнее. — Есть такие докладчики, которые скрывают отсутствие свежих мыслей и научной новизны за нагромождением сложных конструкций и терминов. И вместо, скажем, простого и понятного «Мама мыла раму» пишут: «Родитель женского пола осуществлял удаление грязи и пыли с несущей конструкции для оконных элементов».

Ирка хихикнула.

— А есть такие, которые слишком креативны и не довольствуются имеющимися в их распоряжении словами, придумывая свои собственные.

— Какие, например?

— Например, «еврализм» или «хомериканус».

— Это что еще за звери?!

— Еврализм — это, как выяснилось, европейский либерализм. А хомериканус — Хомо Американус, человек нового типа — продукт западной цивилизации.

— А я, кажется, поняла принцип: надо склеить куски двух слов. Инопланетная цивилизация — инолизация, дедуктивное мышление — дедушление…

— «Дедушление» отчетливо попахивает нафталином, — поморщилась я.

— Так и мы с тобой уже не молоды, душечка. — Подруга добавила в голос деревянного скрипа и похлопала меня по руке — между прочим, не морщинистой и пока еще без всяких пигментных пятен. — Шерлок Холмс-то до нашего возраста не дожил, погиб в тридцать семь.

— А комиссар Мегре и в пятьдесят еще был как огурчик! А мисс Марпл до пенсии даже не думала о частном сыске! А «душечку» ты слямзила у тети Иды, но ей же под девяносто, и она нам в бабушки годится!

Конец ознакомительного фрагмента.