В жизни тележурналистки Елены внезапно наступила черная полоса. На балконе засох редкий цветок, в почтовом ящике обнаружились отрезанные косы пропавшей подруги Ирки, а в телефонной трубке слышен противный голос предводителя преступников. Кому это нужно – красть Ирку, могучую даму, способную в одиночку уложить роту спецназа? Ответа на этот вопрос, похоже, не знают и сами похитители! В виде выкупа они желают получить непонятное «чужое добро», и именно Елена должна найти требуемое в огромном Иркином доме. А там партизанит бесхозная собака, орудует приблудившийся подозрительный родственничек и шныряют алчные преступники. Елена готова отдать им что угодно, лишь бы спасти Ирку! Эврика! Она решает поменять на подружку кстати подвернувшуюся редкую марку – «Голубую Булабонгу»! А если враги предполагали получить что-либо другое, так у них есть еще выбор – страшная месть двух разгневанных женщин или прямая дорога на Колыму!..
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Снегурка быстрой заморозки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Понедельник
Тяжелый день понедельник начался с того, что я проспала время подъема. Это меня огорчило, но совсем немного. Гораздо больше я расстроилась, когда вспомнила события вчерашнего дня — в частности, похищение Ирки и вторжение в мою квартиру неизвестно кого. У меня даже аппетит пропал, так что я не стала завтракать, даже чаю не попила, сразу двинула на работу, в свои телевизионные рудники.
Вздернув заранее собранный рюкзачок на спину, я вышла на лестничную площадку, крепко-накрепко закрыла свою дверь, дернула ключ и тут обнаружила, что он прочно застрял в замке. Это еще что за новость? До сих пор замок не барахлил!
Я еще раз дернула непослушный ключ, потом еще и еще — безрезультатно! При этом проворачиваться в замке он не отказывался, крутился, как гимнаст на турнике, только вылезать из скважины категорически не желал. Я открыла дверь, снова ее захлопнула, еще раз заперла, но на строптивый ключ это никак не повлияло. Я толкнула дверь плечом — не надеясь таким образом разъединить слившиеся в экстазе ключ и скважину, а просто для разрядки нервного напряжения. До чего же глупая ситуация! Уйти я не могу — не бросать же без присмотра дверь с гостеприимно торчащим из нее ключиком! И вернуться в квартиру тоже не могу — все по той же самой причине!
В сердцах я бухнула в дверь кулаком и вдруг услышала:
— Замрите, гражданочка. Вы у нас кто будете?
Я не замерла, наоборот, резко повернулась и внимательно посмотрела на человека, задающего такие оригинальные вопросы. «Кто вы будете у нас!» Я знаю только, кто я есть у меня!
— И кем же я могу быть, по-вашему? — поинтересовалась я, прикидывая, не поскандалить ли с этим не в меру любопытным типом.
Непокорный ключ меня жутко разозлил, и было бы неплохо выплеснуть на кого-нибудь свое раздражение!
— Какие у вас есть варианты? — спросила я.
Тощий носатый дядька с седыми усами, неаппетитно свисающими с губ, как две дохлые мохнатые гусеницы серого цвета, выпятил вперед костистый подбородок. Гусеницы конвульсивно дернулись и снова замерли.
— Запросто можете оказаться воровкой-домушницей или невезучей медвежатницей. В любом случае хорошо бы взглянуть на ваши документики, — скучно промолвил усатый, заставив гусениц поплясать в соответствии с артикуляцией.
Это зрелище меня так увлекло, что смысл сказанного дошел до меня с опозданием.
— Насчет взлома — это вы не по адресу, — секунд через пять обиженно заявила я. — Это моя квартира, я тут живу.
— Документики попрошу, — слабо трепыхнулись гусеницы.
— Паспорт у меня дома, но я за ним не пойду, потому что не могу вытащить ключ из замка и не собираюсь бросать дверь без присмотра, когда на площадке торчит подозрительный тип вроде вас, — на одном дыхании протарахтела я, разозлившись пуще прежнего.
Решено, сейчас поскандалю с этим нудным дядькой, так что он пожалеет, что ко мне привязался!
— Могу показать служебное удостоверение, оно у меня в кармане лежит, только не знаю, зачем я буду это делать? Вы-то сами кто такой будете? У вас и у нас?
— Полковник Червяченко, — сонно моргнул дядька.
— Червяченко — это от слова «червяк», да? Вот здорово! — бестактно восхитилась я. — Слушайте, полковник, а вы такие усы нарочно отпустили, под фамилию?
— Нет, усы я отпустил под бороду, — дядька неожиданно мило улыбнулся, и мохнатые червяки усов изогнулись полукружьями. — Я зимой в отпуск ходил, отпустил бороду, а к ней до комплекта усы просились. Потом, конечно, бороду сбрить пришлось, а усы так и остались.
— Прижились, — заметила я, оттаивая.
Улыбающийся Червяченко выглядел вполне симпатично, и я решила простить ему ошибку: в самом деле, со стороны я, наверное, и впрямь смахивала на взломщицу.
— Усы, лапы и хвост — вот мои документы, — миролюбиво пошутила я, протягивая полковнику свое служебное удостоверение.
Вместе с нормальным настроением ко мне вернулась и способность соображать.
— Секундочку! — вслух подумала я. — А что вы, полковник, делаете на нашей лестничной площадке? И вообще, вы полковник чего?
— Телеви-и-идение! — изучив мое удостоверение, протянул Червяченко вне прямой связи с моим вопросом.
Он скорчил гримасу отвращения и вернул мне красную книжицу, держа ее за уголок двумя пальцами, как дохлую мышь.
— Да, телевидение! — с вызовом сказала я, снова начиная ершиться. — А что вы имеете против? Нет, не отвечайте, я и так знаю, почему ваши органы недолюбливают журналистов: мы тоже ведем расследования и зачастую гораздо более успешно. Молчите! Не возражайте мне, все равно не переубедите, у меня в вашем ведомстве есть пара добрых приятелей, мы с ними все время спорим на эту тему. Молчите, говорю! Лучше скажите, что случилось? Кого-то из соседей ограбили?
Конечно, об ограблении я подумала потому, что и в моей квартире кто-то побывал без спроса и разрешения, да еще ключ, застрявший в замке, наводил на мысль о том, что с ним что-то приключилось. Не с ключом — он все время был при мне, а с замком, в котором кто-то вполне мог поковыряться. Помнится, в милые сердцу школьные годы мои одноклассники заталкивали в замочные скважины запертых кабинетов спички и монетки, чтобы заблокировать механизм замка и сорвать урок.
— Почему обязательно ограбили? — ухватился за мои слова оживившийся полковник.
Подумав секундочку, я не стала пересказывать ему ход своих мыслей. Я подозревала, что несанкционированное проникновение неизвестного лица или группы лиц в мою квартиру находится в одной связи с похищением Ирки и поисками неведомого добра, а в таком случае мне следовало избегать контактов с правоохранительными органами. Не дай бог, похитители решат, что я нарушила их запрет, обратилась в милицию, еще выполнят свою угрозу и навредят моей Ирке! Нет уж, никому ничего не скажу. Лучше, наоборот, натрясу информации из полковника.
— А теперь вы покажите мне свои документы, — потребовала я.
Вместо красной книжечки удостоверения Червяченко протянул мне маленькую карточку.
— «Ваш участковый уполномоченный милиции — Бондарь Семен Иванович», — прочитала я.
Перевернула карточку — там были ФИО и служебные телефоны начальника окружного УВД и ГУВД края. Правда, никто из них не носил фамилию Червяченко. Видно, мой собеседник исполнял роль посыльного. Такой полковник на побегушках!
— Это мне зачем? — удивилась я.
— Информация к сведению. Вдруг пригодится? Я в каждую квартиру такую визитку отдаю.
— Ну, ладно, так уж и быть, я готова поверить, что вы не жулик, — смилостивилась я.
— Тогда я верю, что вы не домушница, — сказал полковник, смешно подергав гусеницами. — Давайте, помогу вам с ключом.
Я склонна думать, что у мужчин взаимопонимание с элементарными механизмами налажено гораздо лучше, чем у женщин. Наверное, эти простые устройства — я имею в виду, механизмы и мужчины, — чувствуют друг друга на каком-то субмолекулярном уровне. А женщины со свойственными им непредсказуемостью и многовариантностью поступков вызывают у примитивных механизмов (мужчин, дверных замков и так далее) что-то вроде классовой вражды, выражением которой становятся забастовки и бунты. Вот и сейчас, стоило только настоящему полковнику протянуть руку к замку, как ключ чуть ли не сам выпрыгнул из скважины в подставленную ладонь.
— Спасибо, — забрав у Червяченко ключик, вежливо сказала я.
При этом не удержалась и покосилась на дядьку с подозрением: может, это он тут у нас медвежатник?
— Не за что, — тряхнул гусеницами полковник.
В этот момент бесшумно открылась дверь квартиры Куропаткиных, и на лестничную площадку выступила Марина, и без того нескладная фигура которой была перекошена под тяжестью большого ведра. Емкость была накрыта крышкой, но это нисколько не мешало догадаться о ее содержимом. Ведро распространяло характерный запах хорошо выдержанных кухонных отбросов, такой концентрированный, что крысы, тараканы, грифоны и гиены должны были начать массированное наступление на квартиру Куропаткиных уже несколько часов назад.
— Ну, мне пора, — полковник скривил физиономию, и мохнатые червячки усов сделались досадно несимметричны.
— Мне тоже, — поспешила заметить я, вздергивая на спину рюкзачок.
Марина обволокла нас одним липким взглядом, насмешливо хмыкнула и всей своей буратинистой наружностью выразила оскорбительное неверие в случайность и невинный характер нашей с полковником встречи.
— Вот дрянь, — прошептала я.
— Это не дрянь, это помои! — объявила Марина, в подтверждение сказанного снимая с ведра крышку.
Зловонное месиво могло вызвать активное выделение желудочного сока у голодного стервятника. У меня тоже началось слюноотделение, но лишь как предвестник скорого и острого приступа морской болезни. Почувствовав дурноту, я оперлась рукой о стену.
— Кстати, о мусоре! — нарочито твердым голосом произнес мужественный полковник. — Возьмите, гражданочка, визитную карточку вашего участкового уполномоченного милиции. Обращайтесь, если что.
И, сунув в карман халата мадам Куропаткиной картонный прямоугольничек карточки, господин Червяченко так легко вспорхнул по лестнице на следующий этаж, словно его дрессированные гусеницы мгновенно превратились в бабочек особо высокой грузоподъемности.
Фыркнув повторно, Марина накрыла вонючее ведро просторным пакетом из прочного пластика и перевернула его. Мусор с противным шуршанием и журчанием перевалился в пакет, а мой желудок сделал попытку выскочить через горло. Невозмутимая Марина, у которой, похоже, напрочь отсутствовали всякие рецепторы в носу, завязала горловину мусорного пакета узлом и понесла освободившееся ведро в квартиру. Пакет с гадостью остался лежать посреди площадки, но задержался там ненадолго.
— Опять дерьмища под дверь навалили, сволочи! — заревел в своей берлоге Дядьвась, катастрофически нетрезвый с раннего утра.
Дверь квартиры Дунькиных широко распахнулась, придавив меня к стене и скрыв от моих глаз дальнейшие события, суть и ход которых я некоторое время представляла по слуху.
— Колдуны проклятые, извести меня хотите? — проорал Дядьвась. — А хрен вам! Нате, выкусите!
Плюх! Нога бодрого старца Дунькина с сочным звуком впечаталась в податливый бок свертка с мусором, из чего я сделала вывод, что выкусить обещанный им хрен проклятые колдуны должны были непосредственно из пакета, причем в момент его непродолжительного, но эффектного полета со второго этажа — через открытое окно на площадке, над угольно-черным телом мирно спящего на бетонном козырьке кота Тимони, сквозь редкий виноградник, мимо уха дворничихи Лизы и, наконец, на капот новехонькой «Вольво-S-40» цвета бордо, моментально превратившегося в цвет бурды.
Протестующе заревела оскорбленная в лучших чувствах автомобильная сигнализация «Набат» — тут я подвинула дверь, чтобы задействовать зрение, и увидела, как пробудившийся Тимоня в панике влетел с козырька в подъезд и помчался вверх по лестнице, прижав к башке рваные уши и оскалив пасть в беззвучном крике.
— Сгинь, нечисть! — выкрикнул суеверный Дядьвась, поспешно уводя с пути Тимони большую часть своего пьяного организма, за исключением одной ноги, которая должна была отфутболить черного кота куда подальше и отчасти выполнила свою миссию.
Тимоня, которого пинок, пришедшийся по касательной, лишь сбил с курса, влетел в открытую дверь квартиры Куропаткиных, и оттуда сразу же послышались шум падающей мелкой мебели и истошный женский визг.
С верхней площадки орлом слетел бравый полковник Червяченко — и тоже прямиком в куропаткинскую дверь!
— Ах, мерзавец! — с чувством обругала Марина то ли кота Тимоню, то ли полковника.
— Стой, стрелять буду! — донесся до меня полковничий рык.
— Так их, вурдалаков! — с энтузиазмом проорал неугомонный Дядьвась. — Серебряными пулями, пли!
— Ополоумели, придурки?! — взвыла Марина Куропаткина. — Какая стрельба? Он в люстру сиганул!
Поскольку вообразить себе усатого полковника, с разбегу прыгающего на осветительный прибор, мне было трудновато, я решила, что речь идет все-таки о Тимоне.
— Не сметь стрелять! Это люстра из богемского хрусталя! — в режиме истошного крика проинформировала нас Марина.
— А насрать мне на твою хрустальную люстру! — весело возвестил азартный Дунькин.
Этот процесс я также затруднилась себе представить.
Бешеный мяв вперемежку с громкой мужской руганью заглушил визгливые крики Марины, и секундой позже из дверного проема белкой-летягой на приличной высоте вынесся Тимоня. Он пролетел мимо моего плеча, а следом за ним стройным птичьим клином просвистели эмалированная миска, диванная подушечка-думка и одинокий резиновый шлепанец. Превосходная аэродинамическая форма миски вывела ее в лидеры воздушной гонки и позволила даже опередить Тимоню, который камнем ухнул с козырька в жасминовый куст, в то время как летающая тарелка врубилась точнехонько в руины мусора на капоте «Вольво» и подарила второе дыхание притомившейся сигнализации.
Удержавшись от того, чтобы тоже сигануть в окошко, я сбежала по лестнице во двор. Эпицентр скандала переместился к изгаженной бордовой «Вольво», возле которой приседал и взмахивал руками какой-то мужик, красномордый и огнедышащий, — вероятно, владелец авто. Я бы посмотрела на его занятные телодвижения подольше, но меня подвинула с крыльца Марина Куропаткина. С абсолютно непроницаемой физиономией, заставившей меня вспомнить любимый мебельщиками термин «древесина твердых пород», она проследовала к «Вольво» с веником, совком и пустым ведром, в которое деловито собрала свой мусор. На это мне было уже совсем неинтересно смотреть, и я свернула за угол дома, направляясь на троллейбусную остановку.
На работу я со всем этим цирком, разумеется, опоздала. Вошла в редакторскую, когда часы показывали половину десятого утра и большая часть нашего народа уже разбежалась по боевым постам. В просторной комнате, тесно заставленной письменными столами, находились трое: дежурный редактор Юрик, мой напарник — оператор Вадик и белокурый юноша Лаврентий Листьев по прозвищу Лавровый Лист. Я, впрочем, назвала бы его не лавровым, а банным листом, потому что более прилипчивого и неотвязного существа никогда не встречала.
Лаврик, самовольно присвоивший себе звание внештатного корреспондента, появлялся в телекомпании примерно раз в неделю и всякий раз приносил какую-то нездоровую сенсацию.
— Всем привет! — громко сказала я, проходя к своему столу мимо гостевого дивана, по большей части занятого длинным телом Вадика.
Тело пошевелилось и выбросило одну руку на манер шлагбаума, преградив мне путь.
— Для головы что-нибудь есть? — хрипло спросил Вадик.
— Только лак для волос, — ответила я, обходя препятствие. — Стоит на полочке у зеркала.
Лысый, как колено, Юрик при упоминании средства для укладки волос болезненно поморщился и громко произнес, явно желая сменить тему:
— Ты опоздала на два часа.
— Какие два часа? — удивилась я. — У нас рабочий день начинается только в девять!
— У нас-то в девять, — Юрик кивнул и недобро улыбнулся. — Но ты с сегодняшнего дня работаешь уже не у нас!
— Меня уволили? — безмерно удивившись, я с размаху села на диван, забыв, что там валяется оператор.
Придавленный Вадик издал возглас негодования и дернул ногой, сбросив меня на пол.
Лаврик Листьев разинул рот, но не успел ничего сказать.
— Да нет, не уволили, — с явным сожалением сказал противный Юрик. — Просто продали.
— Я бы сказал, сдали в аренду, — уточнил Вадик, поджимая ноги, чтобы освободить мне кусочек дивана.
— Я не поняла, наша дирекция открыла пункт проката журналистов? — спросила я, поднимаясь с пола и снова усаживаясь на диван.
Ехидно усмехаясь, Юрик вкратце пересказал мне события пятничного вечера, которые я пропустила, потому что уезжала к Коляну и Колюшке на море и ушла с работы сразу после обеда. Оказывается, ближе к вечеру наш директор Алексей Иванович нашел блестящее решение проблемы, которая занимала и донимала всю нашу редакцию уже месяца полтора. За это время трое из четверых имеющихся в компании журналистов один за другим попробовали себя в написании сценария получасового презентационного фильма, призванного в наилучшем виде представить деятельность телекоммуникационной компании, названной просто и без затей — «ТелекомКом».
Наверное, именно это нелепое, с точки зрения филолога, название предопределило судьбу нашего сотрудничества с данной компанией: раз за разом сценарные «блины» выходили комом. Руководство ТелекомКома» забраковало все три варианта, мотивируя это тем, что авторы «недостаточно прониклись духом компании». Я лично духом «ТелекомКома» пока не дышала, но обеспеченная заказчиком стопроцентная предоплата наших телевизионных услуг не позволяла мне надеяться, что это чаша меня минует. Рано или поздно, но меня тоже ждал «ТелекомКом».
Он ждал — и дождался! В рамках достигнутого в пятницу кулуарного соглашения между телекомкомовским и нашим руководством я должна была с сегодняшнего дня прибыть в распоряжение начальника рекламно-информационного отдела компании связистов. Гениальная задумка нашего Алексея Ивановича, горячо одобренная телекоммуникационным начальством, заключалась в том, чтобы внедрить меня в РИО под видом штатного сотрудника и таким образом предоставить мне возможность полной грудью вдыхать неповторимую атмосферу «ТелекомКома».
— А зарплату они мне платить будут? — без особой надежды поинтересовалась я. — Или я буду редактировать и даже сочинять увлекательные тексты об оптоволоконных кабелях, распределительных коробках и герметизированных муфтах за просто так?
— Не за просто так, а за свою обычную зарплату штатного сотрудника нашей телекомпании, — поправил меня Юрик.
— Наш пострел везде поспел, — прокомментировал Вадик.
— Слуга двух господ, — кивнула я и невидящим взором посмотрела на Лаврика, который открывал рот, как выброшенная на сушу рыбина, явно ожидая возможности заговорить.
Мысленно я прикидывала, не смогу ли я извлечь какую-нибудь выгоду из имеющегося расклада.
Если я не буду в этом «ТелекомКоме» особенно перетруждаться — а я не буду, потому что не обязана пахать задаром на чужого дядю, — то у меня будет больше времени на то, чтобы разобраться со странной и откровенно тревожащей меня историей с похищением Ирки.
— И когда я должна приступить к новой работе? — спросила я Юрика, приняв решение.
— Говорю тебе: два часа назад! — Юрик постучал крепким ногтем по циферблату наручных часов. — В «ТелекомКоме» работают с восьми утра.
— Ты хочешь сказать, что я должна буду ходить на работу к восьми утра?! — ужаснулась я. — А просыпаться, стало быть, мне придется в семь?!
— В шесть тридцать, — широко зевнул Вадик. — Эта контора находится в самом конце Новокубанской, аж на въезде в Пионерский. По моим прикидкам, от твоего дома туда ехать час, не меньше.
— Чудесно! — нелогично обрадовалась я.
Однако все очень удачно складывается: это от моего дома до конца Новокубанской ехать целый час, а от Иркиного, в Пионерском-2, при желании минут за тридцать можно дойти пешком.
— Скажите, пожалуйста, а надолго меня откомандировали? — спросила я, уже стоя в дверях.
— На неделю.
— Отлично! Пока! — решив, что за неделю я, пожалуй, все проблемы утрясу, я вышла из редакторской, весело напевая.
— Елена, подождите, пожалуйста! — Лавровый Лист ожил и бросился за мной вдогонку.
— Лаврик, я очень спешу! — взмолилась я. — У меня уже два часа, как рабочий день начался!
— Я вас не задержу, — пообещал Лаврик и крепко схватился за хлястик на кармане моего рюкзака.
— Отцепись, — попросила я, не прекращая движения. — А то мы с тобой похожи на слониху-мать и слоненка, цепляющегося за ее хвост.
— Я только на минуточку! — взмолился Лаврик. — У меня сенсация, настоящая информационная бомба!
— Знаю я твою минуточку, — проворчала я, вынужденно останавливаясь.
Не хотелось мне загреметь с крутой лестницы с рюкзаком на спине и Лавриком на буксире!
— И сенсации твои я тоже знаю, — добавила я.
Впервые сей юноша бледный со взором горящим — Лавровый Лист — появился у нас прошлым летом. Маниакально блестя голубыми очами, нервно-взлохмаченный и захлебывающийся восклицательными междометиями, Лаврик выдал суперновость: на окраине города, в чистом поле, лежит разбитый пассажирский самолет!
Сразу две наши съемочные группы стартовали в указанном направлении, даже не дослушав Лавриково сенсационное сообщение. Третья группа — мы с Вадиком — задержалась только для того, чтобы узнать у жадно хлебающего минералку Лаврика, известно ли ему что-нибудь о жертвах авиакатастрофы. Лаврик на этот вопрос отвечал уклончиво и все больше норовил многословно описывать чувства, которые он испытал при виде рваных кусков металла, ослепительно сияющих в лучах полуденного солнца. А потом прямо с набережной позвонила моя коллега Наташа, попросившая нас с Вадиком никуда не спешить и задержать до ее возвращения брехуна Лаврика. Оказалось, что «потерпевший катастрофу авиалайнер» — это аккуратно разрезанный на части списанный самолет, чин-чином подготовленный владельцем — компанией «Аэролайн» к отправке в пункт приема цветных металлов. Лаврика прогнали взашей и наказали забыть дорогу в телекомпанию раз и навсегда.
Как бы не так! Лавровый Лист прибегал к нам с тех пор регулярно, примерно раз в неделю, обычно по понедельникам. Подозреваю, что в другие дни он посещал иные студии и редакции бульварных газет, которых у нас достаточно много.
— Вы хоть взгляните, какое чудо! Ну, Еленочка, ну, посмотрите, что вам стоит! — заканючил Лаврик.
Я обреченно вздохнула.
Оценив этот мой вздох абсолютно правильно, Лавровый Лист осторожно поднял с пола не замеченную мной пластиковую дырчатую торбочку, дожидавшуюся момента демонстрации под банкеткой в коридоре.
— Вот, — с гордостью сказал Лаврик. — Это моя сенсация!
Я заглянула в пластиковую кошелку и увидела непонятный меховой комок, больше всего похожий на валик для окраски стен, уже использовавшийся по прямому назначению и потому помятый и клочковатый. Лаврик поспешно запустил руку в торбу и вытащил из нее сонно моргающего полосатого котенка с довольно длинной шерсткой, наводящей на мысль о дальнем родстве с персидскими кошками.
— Самый обыкновенный уличный Васька, возможно, незаконнорожденный перс по одной из родительских линий, — заметила я. — Или «Сенсация» — это его второе имя?
— Вовсе даже не обыкновенный! — обиделся Лаврик. — Это же единственный известный представитель породы шейно-волосатых или гривастых кошек! Да вы сами посмотрите, какая у него грива! Вы видели что-нибудь подобное?
Я присмотрелась к воротнику из особенно длинных белых волос, окружающих кошачью мордочку, ставшую похожей на сердцевину ромашки или хризантемы.
— Видела, конечно! Такую куафюру из искусственных нарощенных волос можно соорудить в каждом парикмахерском салоне!
— Вовсе и не в каждом! — с жаром возразил Лаврик. — Только в специальной парикмахерской для животных, и то по знакомству!
Тут Лавровый Лист сообразил, что проговорился, и его гладкие и крепкие, как яблочки, щечки покрылись пятнами свекольного румянца.
— Спроворили вдвоем с подружкой дворовой кисе оригинальную прическу — и думали выдать своего зверька за новое четвероногое чудо? Совести у вас нет, молодой человек! — заключила я, решительно отодвигая беспринципного Лаврика со своего пути. — Врушка-Лаврушка! Сгинь с глаз моих, чтобы я тебя больше не видела.
— Ну и ладно! — выкрикнул мне вслед разобиженный Лавровый Лист. — Подумаешь! Не хотите сенсаций — и не надо! Вам же хуже будет, проиграете в конкурентной борьбе с желтой прессой! Между прочим, в «Живем!» мою информацию с руками отрывают!
— Жалко, что не с головой! — проворчала я.
«Живем!» — это популярная газета, желтая, как греческий лимон. В ее редакции действительно очень любят всяческие сенсации, по большей части высосанные из пальца. Редакция «Живем!» находится в одном здании с нашей телекомпанией, этажом ниже, так что Лаврику с его кошкой-ромашкой за признанием недалеко идти. Думаю, в одном из ближайших выпусков газеты появится полоса с портретной фотографией Лаврикова котика и убойным материалом под интригующим названием вроде: «Гривастые кошки: кто они?» В подзаголовке будет сообщено, что ученые спорят, является ли гривастая кубанская кошка тупиковой ветвью эволюции кошачьих, промежуточным звеном между львами и тиграми, или же это странное существо появилось в результате мутаций, вызванных техногенными факторами. В подверстке обязательно будет нарочито бесстрастный перечень тех самых факторов, способствующих рождению двухголовых телят, плешивых соболей нехарактерного пятнистого окраса и кошек с блондинистыми гривами сивых кобыл. Между прочим, проскользнет мысль о том, что деятельность Чернореченского химического завода наверняка не столь экологически чиста, как это хотят представить владельцы предприятия (список основных акционеров прилагается), и какой-нибудь депутат Законодательного собрания края воспользуется возможностью еще раз высказаться против строительства в крае АЭС… В общем, при грамотной раскрутке Лаврушкин длинногривый питомец может в короткий срок прославиться не меньше, чем клонированная овечка Долли, и занять достойное место в пантеоне монстриков, в одном ряду с гремлинами и Чебурашкой!
Размышляя подобным образом, я ехала устраиваться на работу в «ТелекомКом».
Несмотря на мое опоздание, встретили меня там очень тепло. Вручая мне анкету, которую я должна была заполнить, начальница отдела кадров жмурилась, как разомлевшая на солнцепеке кошка, породы «гривасто-химически-завитая». У меня сложилось впечатление, что эта любезная дама заговорщицки мне подмигивала — вероятно, намекала, что знает о том, что я не настоящий соискатель места, а разведчица с телевидения. Впрочем, возможно, что у кадровички просто был нервный тик. Очень скоро я поняла, что у моих новых коллег в массе своей с психикой серьезные нелады. Особенно плохо обстояли дела с душевным здоровьем у сотрудников рекламно-информационного отдела, в который меня и направили.
— Вы наш новый редактор? Боже, какое счастье! — восторженно вскричала начальница рекламщиков, едва я сделала сдержанный книксен на пороге ее красивого кабинета с евроремонтом и дорогой мебелью.
Немного удивившись тому, что сделала кого-то счастливым одним своим появлением, я не стала сопротивляться, когда начальница поволокла меня в отдел. Вдобавок я разомлела от уличной жары и, оказавшись в кондиционированном помещении, чувствовала себя подтаявшим пломбиром, проходящим курс реабилитации в морозилке. Нормальную форму я еще не обрела.
Начальница — хрупкая женщина в строгом брючном костюме — была ниже меня ростом, но гораздо энергичнее, и со стороны мы с ней должны были выглядеть, как маленький целеустремленный муравей и обморочно обмякшая куколка. Это зрелище вызвало улыбки на лицах аборигенов рекламного отдела, однако всякие следы веселья испарились с их физиономий, когда начальница прямо с порога кабинета радостно провозгласила:
— Друзья мои! У нас снова есть редактор!
— Опя-ать? — тихо простонала одна из двух девиц.
— Со святыми упокой, — прошептала вторая барышня, посмотрев на меня с жалостью.
Я подавила закономерное желание спросить, какая судьба постигла предыдущего редактора или редакторов, и приветливо улыбнулась.
— Ваше рабочее место там, — показала начальница, демократично представившаяся мне как «просто Мария». — Прошу! Мы вам очень рады и создадим вам самые благоприятные условия.
Часа через полтора я поняла, что мне создали самые благоприятные условия для потери аппетита, хорошего настроения и вообще рассудка. Самым первым и весьма ответственным заданием, порученным мне как редактору, было сочинение оригинальных поздравлений десяти именинникам и юбилярам. Каждое поздравление должно было быть особенным, при этом требовалось соблюсти общий стиль.
Проанализировав три дюжины образчиков, выданных мне предусмотрительной Марией, я обнаружила, что поздравления пишутся по общей схеме. Во-первых, следовало назвать именинника (юбиляра) уважаемым и по имени-отчеству, а затем убедительно просить его принять искренние (теплые, сердечные) поздравления с днем рождения (юбилеем) от всего коллектива «ТелекомКома». Потом нужно было отметить большой вклад именинника (юбиляра) в дело, которому он служит, — не имея ни малейшего представления о том, что это за дело такое! После этого полагалось высоко оценить человеческие качества героя торжества и переходить непосредственно к пожеланиям. Тут приветствовался витиеватый стиль и выражения типа: «ощущение абсолютного здоровья», «победоносное движение в будущее» и «неиссякаемый творческий потенциал».
Мой собственный творческий потенциал иссяк минут через сорок. Где-то на пятой или шестой «поздравлялке» я обнаружила, что в пожеланиях пошла по второму кругу. Кроме того, меня посетило близкое к сумасшествию ощущение, будто я разговариваю с манекенами в витрине магазина: все именинники, без различия возраста и пола, сделались в моем воображении однояйцевыми близнецами, в равной степени наделенными однообразными достоинствами. В комплект обязательных добродетелей входили высокий профессионализм, фантастическое трудолюбие, а также сила воли и упорство в достижении цели, парадоксально сочетающиеся с редкой добротой, поразительной чуткостью и чувством юмора, причем последнее непременно было искрометным — хоть спички зажигай!
Застопорившись на сочинении шестой «поздравлялки», я жалобно попросила у коллег гуманитарной помощи в виде чашечки кофе, получила ее и выхлебала горячий напиток в два приема, однако это нисколько не стимулировало мою умственную деятельность. Не дала освежающего эффекта и холодная пепси, налитая мне сердобольной девушкой Катей, занятой на конвейерно-поточной сборке полуфабрикатных флажков с фирменной символикой.
Оглядевшись по сторонам — не смотрит ли кто на меня? — я отодвинула в сторону компьютерную клавиатуру и несколько раз аккуратно стукнулась головой о столешницу. Камера видеонаблюдения над входной дверью с готовностью развернулась в мою сторону. Я придурковато подмигнула заинтересованно поблескивающему объективу и сказала:
— Эврика!
— С «Эврикой» мы уже не работаем, — не прекращая производство флажков, откликнулась замордованная тупой работой Катя. — Они запороли нам печать последнего буклета.
Я внимательно посмотрела на девушку, но не стала объяснять, что мое восклицание не имеет никакого отношения к одноименной типографии. «Эврика!» я вскричала потому, что придумала, как внести в свою работу по сочинению поздравлений свежую струю. Очень просто: буду пытаться представить себе человека, к которому обращаюсь!
Ну, кто у меня на очереди? Я посмотрела в бумажку со списком именинников. Шестым номером шел некий Кузьма Абрамович Чернорученко, и небанальное сочетание имени, отчества и фамилии на некоторое время выбило меня из колеи. Неведомый Кузьма Абрамович, банкир полных пятидесяти лет, виделся мне маленьким лысым живчиком с большим семитским носом, сливовыми глазами и лихим казачьим чубом, завитым спиралью на манер пейса. Облаченный в рязанскую вышитую косоворотку, Кузьма Абрамович наяривал на гармонике «Хава нагила» и подрагивающим в такт музыке подбородком указывал на шляпу с логотипом своего банка, призывая меня сделать денежный вклад в этот головной убор.
Я преодолела порыв достать кошелек и потрясла головой, выбрасывая из нее зримый образ гибридного славяно-еврейского банкира. Пропущу-ка я, пожалуй, господина Чернорученко. Кто там следующий?
Седьмым в списке числился Федор Федорович Быков, директор оптовой продовольственной базы. Я почесала в затылке. У меня лично был только один знакомый Федя — хулиганистый одноклассник, жизненный путь которого я наблюдала пунктирно: «волчий билет» в восьмом классе — ПТУ — армия — вещевой рынок — зона — снова рынок — снова зона и потом как-то вдруг — частная сеть дорогих магазинов. Один Федя закономерно проассоциировался с другим, и директор базы Быков представился мне здоровенным мордоворотом с забритой под машинку низколобой головой и толстой красной шеей, зажатой тугим воротником белой сорочки. Господи, да какое поздравление можно написать такому типу? «Федя, кореш, чисто с юбилеем тебя, в натуре!»
Идея с олицетворением адресатов позорно провалилась. Что бы еще придумать? Я порылась в сумке, нашла завалявшийся в складках огрызок маленькой шоколадки и слопала его вместе с неопределенного происхождения крошками и обрывком станиоля. Мозги, получившие допинг, заработали — неохотно, как проржавевший механизм, и с жутким скрежетом.
— У вас телефончик звонит, — видя, что я игнорирую раздражающий звук, подсказала мне Катя.
Оказывается, скрежет издавали не шестеренки в моей черепной коробке, а мобильник, в режиме вибрации гигантским тараканом сноровисто ползущий по ламинированной столешнице. Я перехватила жужжащее «насекомое» на пути в корзину для бумаг и поднесла к уху.
— Кыся, привет! — весело закричал мой муж. — Как ты там?
— Нормально, — буркнула я.
Катя посмотрела на меня с откровенным сомнением.
— Чего звонишь? — недружелюбно спросила я супруга, отрывающего меня от значительной и важной работы по восстановлению нормальных параметров творческого потенциала.
— Кыся, я тут подсчитал на досуге и обнаружил, что моя последняя статья в «Мире компьютеров» — уже двадцатая! Это же юбилей получается! Поздравь меня!
Я тихо зарычала. Коллеги отклеили заинтересованные взгляды от мониторов и прилепили их ко мне.
— Ну, что ты молчишь? — теребил меня Колян.
— Уважаемый муж! Примите искренние поздравления с Вашим юбилеем от всего коллектива нашей семьи! — провозгласила я, сбиваясь на угрожающее рычание. — Вы вносите значительный вклад в важное и нужное дело ознакомления компьютерных пользователей с новинками открытого программного обеспечения! Двадцатая статья — это рубеж, когда отшлифованные за годы активной работы навыки специалиста умножаются на присущие Вам прекрасные человеческие качества — природную доброту, отзывчивость, сердечность! От всей души желаем Вам ни в коем случае не подводить итогов, сохранять бодрость, оптимизм, хороший аппетит и крепкий сон! Ура!!!
— Сдохнуть можно! — восхищенно прошептала Катя.
— Аминь! — донесся из угла ехидный голос дизайнера Коки, которого я еще не успела толком разглядеть, так как его закрывал огромный монитор.
— Кыся, ты не заболела? — после паузы встревоженно спросил Колян.
— Я абсолютно здорова! — рявкнула я.
Выключила трубку и обвела тяжелым взглядом коллег, которые тактично удержались от того, чтобы озвучить свои соображения и комментарии.
— Возьми, это тебе! — Катя потянулась через проход, разделяющий наши столы, и поставила передо мной маленький телефончик из мягкой резины.
— Катюша, — сказала я сначала тихо, а потом все повышая голос. — Я понимаю, что должна казаться совершенной идиоткой, причем буйно помешанной, но неужели я буду выглядеть более нормально, если начну вести разговоры по игрушечному телефону?!
— А прикольно будет! — оживился Кока, высовываясь из-за своего монитора.
— Не дождетесь, — твердо сказала я.
— Не надо по нему звонить, это не телефон, а стресс-бол: такая штука для снятия нервного напряжения, — мягко пояснила Катя. — Его можно тискать в руке или швырять об пол.
— Помогает?
— Мне — нет! — сообщил Кока. — Я бы предпочел стресс-бол в человеческом облике, такую большую резиновую куклу с набором масок по числу сотрудников компании!
— Две с лишним тысячи оригинальных масок? Полноцветных, на картоне, с вырезкой? — профессионально заинтересовалась Катя. — Если печатать в типографии, это будет стоить жутких денег!
И милая девушка с готовностью потянулась за калькулятором.
Дизайнер Кока демонически захохотал и рухнул на клавиатуру. Я подняла правую руку с указательным перстом, приготовленным для вращения у виска, но в последний момент проявила деликатность и просто поправила завиток волос над ухом.
— Лично я обычно втыкаю в эту штуку кнопки и булавки, — хищно улыбнувшись, сообщила мне незаметно подошедшая Мария.
— Помогает? — повторила я.
— С каждым днем все меньше, но я уже приготовила отличное бритвенное лезвие! — Мария мечтательно прищурилась, очевидно, воображая, как она будет пластать острым лезвием несчастный телефончик, превращая его в нарезку-ассорти.
Сказать, что к концу первого своего рабочего дня в «ТелекомКоме» я одурела — значило ничего не сказать. У меня жутко болела голова, а перед глазами, стоило только их закрыть, заплясали маленькие изумрудные человечки — все, как один, в конусообразных картонных шапочках, с пищалками, хлопушками и кусками жирного именинного пирога, которыми зеленые поганцы норовили запустить прямо в меня. Задремав в маршрутке по пути домой, я нервно вздрагивала.
Окончательно одурев, я перепутала маршрутки: села в машину, следующую в сторону моего собственного дома, а вовсе не в Пионерский, как я планировала ранее. Очнулась, когда поворачивать было уже поздно, и решила сначала немного отдохнуть в родных пенатах, а уже потом — вечерком, когда спадет жара, — потихоньку двигаться в Пионерский. На тот случай, если там объявился кто-нибудь из хозяев — Моржик или Ирка, — я из квартиры позвонила приятелям на домашний телефон. Никто мне не ответил. Я с сочувствием подумала о Томке, вероятно, страдающем от голода и жажды, повесила трубку, и тут телефон ожил по собственной инициативе.
Звонил Пискля, которому хотелось знать, увенчались ли успехом мои поиски неведомого «добра». Я злобно гаркнула: «Нет», и мерзавчик противным голосом посоветовал мне наведаться к почтовому ящику.
Бросив трубку на обувницу, я сгоняла на первый этаж, сквозь небольшую толпу каких-то граждан и гражданок протолкалась к ящику и вынула из него вторую пшеничную косу с плодово-ягодной заколкой. Банда Писклявого полностью обкорнала Ирку!
— Убью скотину! — в бессильной ярости вскричала я, представив себе подружку с кошмарной стрижкой выздоравливающего тифозника. И гневно топнула ногой, наступив на щегольской дырчатый штиблет какого-то дядьки. Мужик ни единым словом не выразил своего неудовольствия, но посмотрел на меня так пристально, словно хотел запомнить в лицо.
Не обратив на это внимания, я взбежала по лестнице, хлопнула дверью и закричала в трубку:
— Послушай,ты! Прекрати играть в шарады! Хоть объясни по-человечески, что именно я должна найти!
— Ценность, — как-то неуверенно ответил Пискля. — Чужую, не принадлежащую твоей подруге.
— Какую ценность? Хоть размеры назови! Что мне искать, жемчужные зерна россыпью или слиток серебра размером с холодильник?
— Какой холодильник? — опешил Пискля.
— Двухкамерный «Самсунг»? — предположила я, машинально покосившись в сторону кухни.
— Ты что, нашла ничейный холодильник? — после паузы спросил Пискля.
Мне показалось, что на заднем плане в этот момент слышны были еще какие-то голоса, но заговоривший Пискля их заглушил.
— А что, скажешь, холодильник — это не ценность? — завелась я. — Хороший холодильник — он дорогого стоит! Впрочем, я не находила никаких бесхозных холодильников, — тут я снова покосилась на собственный морозильный агрегат, который вполне можно было назвать бесхозным, так как о его наполнении в отсутствие Колянов я совершенно не заботилась.
Пискля невнятно кашлянул.
— Минуточку! — сообразила вдруг я. — Ты что же, и сам не знаешь, чего хочешь? Не имеешь никакого представления о том, что я должна искать, точно? Я угадала?
В трубке опять послышалось приглушенное многоголосие.
— Ладно, будем откровенны: вы правы, мы не знаем, какую именно ценность прячет от нас ваша подруга, — Пискля вдруг перешел на «вы» и заговорил мужественным басом. — Однако это не меняет положения вещей: наш… гм… человек передал нам некое добро, которое ваша подруга бессовестно присвоила. Мы не знаем, что это такое, но очень хотим это получить. А ваша подруга отказывается с нами разговаривать…
— Не хочет говорить по-хорошему — заговорит по-плохому! — бас снова сорвался в писк.
Я догадалась, что у телефона собралась вся шайка и аппарат передают из рук в руки.
— Нет-нет, не надо по-плохому, — нарочито спокойно попросила я. — Я постараюсь найти это ваше добро, чем бы это ни было. А вы обещайте не причинять вреда Ирке.
— Я подумаю, — важно пообещал Пискля.
Тон нашей беседы, поначалу весьма агрессивный, как-то незаметно изменился и стал почти приятельским. Мы даже едва не пустились в обсуждение тарифов на мобильную связь! Как я поняла, эта тема Писклю живо интересовала. Во всяком случае, он озабоченно спросил, плачу ли я за входящие звонки или же это делают мои собеседники. Тема дороговизны сотовой связи возникла в связи с моей настоятельной просьбой впредь звонить мне не домой, а на мобилку. Выраженное нежелание Пискли нести материальные расходы меня неприятно удивило. Что это за банда такая жалкая мне досталась? Киднепинг они осуществляют с помощью общественного транспорта, на сотовую связь денег жалеют, а главаря, вообще, похоже, в пятом классе средней школы себе подобрали. Правильно, детки сейчас как раз на каникулах, какого-нибудь хулиганистого пацана вполне можно нанять в бандиты — за мороженое и билет в кино!
Впрочем, Ирку банда Писклявого все-таки похитила, так что недооценивать эту криминальную компанию не стоило.
Тут мне вдруг пришло в голову, что у меня нет никаких доказательств того, что Пискля и его команда действительно похитили Ирку. А не мешало бы чем-нибудь подтвердить честное бандитское слово! В следующий раз, когда мой писклявый приятель позвонит, потребую дать трубку Ирке.
А пока не поленюсь, перерою подружкин дом от подвала до крыши. Буду искать что-то такое, что обладает большой ценностью и, о чем я знаю, не принадлежит Ирке. Вообще говоря, под это определение прекрасно подходит Томка! Не собака, а чистое золото, причем не Иркино золото, а мое собственное! У Максимовых Том только квартирует, правда, так долго, что уже прижился, и искренне считает Ирку и ее мужа такими же законными хозяевами, как меня. А неплохо было бы всучить писклявому паршивцу в качестве выкупа за Ирку здоровенную зубастую овчарку!
Представив, как бандюги, алчно блестя глазами и потирая ладони в предвкушении наживы, развязывают бантик на горловине большого холщового мешка и из подарочной упаковки на оперативный простор вырывается мое полнозубое четвероногое, я мстительно хохотнула.
Желание полежать-отдохнуть у меня как-то само собой прошло, так что я была уже вполне готова стартовать в направлении Пионерского. Правда, желание чего-нибудь перекусить не только не прошло, но даже усилилось, но тут я мало чем могла себе помочь: в холодильнике было почти так же пусто, как у меня в желудке. Нет, в желудке был хотя бы желудочный сок!
Впрочем, морозильный агрегат тоже оказался не вполне безнадежен: в ячейке на дверце нашлась бутылочка с кетчупом. Считать острый томатный соус самодостаточным блюдом, конечно, нельзя, но если полить им какое-нибудь хлебобулочное изделие…
Я вовремя вспомнила про булочку, которую купила еще по дороге в «ТелекомКом», но забыла съесть, потому что сочинение «поздравлялок» надолго отбило у меня аппетит.
Теперь булка сгодилась. Щедро полив ее кетчупом, я вышла из квартиры, чтобы мчать в Пионерский.
Однако мчать с места в карьер не получилось, потому что одновременно со мной на лестничную площадку важно выступила несносная Марина Куропаткина. Одета она была очень оригинально, но разностильно: в короткое шелковое кимоно, оставляющее открытыми костлявые коленки, и резиновые калоши на босу ногу. Я остановилась, чтобы уступить дорогу противной бабе, а заодно рассмотреть ее получше.
Пользуясь терминологией наших видеомонтажеров, наружность Марины являла собой качественный «микс» праздничного и повседневного варианта. Жуткие калоши в пятнах нитрофоса свидетельствовали о принадлежности Марины к племени тружеников полей и огородов, кокетливая шелковая разлетайка поверх проглядывающих из-под нее застиранных трикотажных панталон говорила о желании принарядиться, на лице белела косметическая маска из каолина, а волосистая часть головы уже пребывала в торжественном убранстве. Судя по всему, мадам Куропаткина находилась на промежуточной стадии превращения из чудовища в красавицу. Интересно, для кого это Марина преображается? Явно не для тех, с кем общается постоянно, иначе бы не вышла из квартиры в таком полуфабрикатном состоянии.
Вредная тетка прошла мимо меня, даже не кивнув. Может, она косметической глиной не только морду, но и глаза себе замазала? Ага, и рот тоже, так что теперь слепая и немая!
— Чтоб ты с лестницы свалилась! — шепотом пожелала я ей, не трогаясь с места.
Дожидаясь, пока Марина уйдет подальше, я укусила политую кетчупом булку. Хм, не так плохо, как можно было подумать! Запить бы еще чем-нибудь, да не хочется возвращаться в квартиру.
Энергично чавкая, я перестала прислушиваться к звукам, сопровождающим перемещения Марины. Шуршание шелка и калошное шлепание затихли внизу. Неужто красавица-соседка в таком виде вышла в люди? Представляю себе реакцию прохожих на появление в их рядах дикого гибрида Чио-Чио-сан и Бабы-яги! Дети плачут и разбегаются, собаки заливаются лаем, а бомж, копошащийся в мусорном баке, молодцевато приосанивается и приглашает Марину на фуршет у помойки!
Я ухмыльнулась и поскакала вниз по ступенькам.
Зачем меня понесло к почтовому ящику — я не знаю. Честно говоря, в этом жестяном скворечнике крайне редко бывают какие-то почтовые сообщения, потому что мы с Коляном, как цивилизованные люди, пользуемся современными средствами телекоммуникации. Тем не менее я постоянно заглядываю в ящик! Это неистребимая привычка, выработавшаяся еще в детстве, в период нетерпеливого ожидания очередного номера любимого журнала — сначала это был «Мурзилка», потом «Костер», потом «Наука и жизнь» с новым фантастическим рассказом.
На сей раз поход к почтовому ящику «наградил» меня ужастиком.
В нашем подъезде ящики висят под лестницей, рядом со входом в подвал. Дверь в это помещение, чрезвычайно привлекательное для мальчишек, сексуально озабоченных граждан и бомжей, дополнительно усилена кустарно изготовленной решеткой из тонкой железной арматуры. Пара круто выгнутых штырей свидетельствует о попытке взлома и представляет определенную опасность. Однажды я по неосторожности до крови оцарапала о ржавый штырь локоть и потом всерьез опасалась, что могу заболеть столбняком! Памятуя об этом, я стараюсь держаться подальше от решетки, поближе к ящикам. Вот и на этот раз круто свернула и… со всего маху столкнулась с каким-то человеком! Или же это он сам неожиданно выпрыгнул на меня из-под лестницы? Мужчина это был или женщина — я не поняла. Кто-то высокий, крупный и гораздо тяжелее меня, судя по тому, что меня отбросило обратно на площадку, а на его (или ее?) стремительном движении к выходу из подъезда наше столкновение никак не сказалось.
Я шлепнулась на цементный пол подъезда, ударилась головой о стену, но отключилась не сразу. Успела еще увидеть в темной нише под лестницей светлое кимоно, жутким образом повешенное на штырь, пронзивший тело Марины Куропаткиной.
«Куропатка на вертеле», — мелькнул еще в мозгу кошмарный каламбур, окончательно добивший мое сознание. В голове запели комарики, потом прозвенел звоночек, и стало тихо-тихо и темно-темно.
Уронив недоеденный бутерброд, я аккуратно улеглась под стеночкой.
— Девушка! Женщина! Дама! Гражданочка!
Озабоченный мужской голос настойчиво пробивался ко мне сквозь туманную мглу, но я его игнорировала.
— Уважаемая! — мужчина попробовал новое обращение.
В моей голове что-то громко щелкнуло, и я зашевелила губами, выговаривая самопроизвольно родившееся:
— Уважаемая Елена Ивановна! От всего нашего коллектива примите теплые и искренние поздравления с днем Вашего падения!
— Здорово же она башкой приложилась! — сочувственно заметил мужчина.
Я открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на человеке, восседающем рядом со мной в позе отдыхающей жабы. Чувствовалось, что сидеть на корточках мужчине вполне удобно, так как большой живот обеспечивал ему устойчивое равновесие. Тело толстяка было упаковано в тесную милицейскую форму, и это помогло мне удержаться от крика: он заклокотал в моей грудной клетке, едва я вспомнила ту жуткую фантасмагорию, которая повергла меня в глубокий обморок.
Скосив глаза мимо толстого милиционера, загораживающего мне обзор, я бросила полный ужаса взгляд на решетку подвала. Марины там уже не было, но торчащая пика была измазана чем-то красно-бурым, и пятна крови чернели на полу. Я вновь услышала предобморочный звон в ушах и прижалась лбом к холодному полу.
— Не крути башкой, у тебя, наверное, сотрясение, — сурово распорядился голос, который был мне давно и хорошо знаком.
Я открыла один глаз и кивнула, побудив поющих комариков закружиться:
— Серега! Ты что здесь делаешь?
— Работаю, — буркнул Лазарчук, бочком протискиваясь ко мне мимо дородного дяденьки-милиционера. — Как услышал, что по этому адресу имеется свежий женский труп, так сам напросился в группу. Честно говоря, я испугался, что труп — это ты.
— Нет, я не труп, а труп — не я, — объявила я очевидное. — Но все равно спасибо, что пришел. Ты уже вылечил свою ангину?
— Как трогательно, что вы беспокоитесь о товарище, находясь в таком состоянии! — умилился толстый мент. — Все хорошо, поберегите силы, сейчас вами займется «Скорая».
— Что с рукой? — озабоченно спросил Лазарчук, кивая на мою ладонь, густо испачканную красным. — Тебе больно?
— Больно, точно! Мне мучительно больно за бесцельно брошенную булку, — подтвердила я. — Отличный бутерброд с кетчупом пропал абсолютно зазря. Лучше бы я его в нападавшего метнула, все больше пользы было бы: вы могли бы искать его по особой примете — следам томата в экстерьере!
— Ну-ка, ну-ка! Про нападающего давай подробнее! — велел капитан.
К сожалению, я мало что могла рассказать. Человека, который выскочил на меня из-под лестницы, я не разглядела, а мертвую Марину и вспоминать не хотела. Зато я могла поведать много интересного про Марину живую. В частности, я в подробностях пересказала Лазарчуку и толстому милиционеру (он оказался нашим участковым, тем самым Семеном Ивановичем Бондарем, визитку которого я получила не далее как вчера) давешний скандал с перелетным мусорным пакетом и предыдущий — с засохшей розой.
Беседовали мы уже у меня дома, потому что капитан заставил меня вернуться и лечь в постель. Так мы и общались: я возлежала на диване, а мужики притулились на табуреточках рядом. Голову мою туго охватывало мокрое полотенце, бахромистый край которого живописно свешивался мне на плечо, и чувствовала я себя ни много ни мало дамой полусвета, принимающей кавалеров в своем будуаре.
В режиме легкого салонного трепа я поведала ментам, что убить Марину Куропаткину запросто мог, например, ее собственный муж. Супруги жили, как классическая пара — кошка с собакой, все время ссорились и то и дело во всеуслышание заявляли о желании друг друга убить. Последнее такое программное заявление Гоша Куропаткин сделал как раз вчера! Правда, Марина тоже обещала пристукнуть родную половинку, даже сковородой размахивала, но Гоша мог оказаться проворнее. В смысле, опередить женушку в намерении овдоветь.
Также убийцей Марины легко мог оказаться психованный Дядьвась. Старец, помнится, выкрикивал что-то в этом духе. Мол, бей колдунов проклятых! А Марина, что и говорить, вполне могла сойти за ведьму.
Желание пристукнуть вредную бабу должно было возникнуть и у владельца новенького автомобиля «Вольво», на капот которого шваркнулся Маринин пакет с мусором. Вряд ли машина в результате сильно пострадала, разве что испачкалась сильно и приобрела нехарактерный для дорогой тачки аромат, но я знаю фанатичных автовладельцев, которые, не раздумывая, грохнули бы пару-тройку человек и за меньшую провинность.
В общем, отселить Марину Куропаткину в мир иной могли желать самые разные люди и даже звери — вспомним хотя бы нашего дворового кота Тимоню, которого злобная тетка давеча загнала на люстру.
— М-да, веселенькая картинка вырисовывается, — Лазарчук со вздохом поднялся с табуретки.
По его тону было понятно, что картинка совсем не веселая и вовсе она не вырисовывается. Надо полагать, огорчение капитана было вызвано довольно туманной перспективой поиска убийцы гражданки Куропаткиной. Грустный вздох Лазарчука не вызвал у меня жалости к суровой милицейской доле: ловить преступников — это Серегина работа. Я, например, занимаюсь поисками какого-то преступного добра вообще на общественных началах!
— Кстати, что там с Максимовыми? — словно подслушав мои мысли, спросил Лазарчук. — Они нашлись или нет?
— Нашлись, нашлись, — поспешила заверить его я. — Уехали вдвоем на курорт, сейчас отдыхают.
Мое беспардонное вранье преследовало благородную цель: не допустить вмешательства приятеля-мента в историю с исчезновением подруги Ирки и Моржика. Раз Серега вышел с больничного, значит, он теперь снова полноправный мент, а Писклявый мне строго-настрого наказал к ментам за помощью не обращаться. Не буду я ничего рассказывать Лазарчуку, попытаюсь разобраться сама.
Поэтому я ни словом не обмолвилась и о своем намерении мчаться в Пионерский сразу, как только озабоченный Серега и добродушный Семен Иванович отойдут от моего ложа.
— Ну, мы пойдем, а ты лежи, — наказал мне Лазарчук. — Если почувствуешь себя хуже, немедленно вызывай «Скорую». Я тебе попозже позвоню, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
— Ладно, только звони на мобильный, — слабым голосом умирающего от недоедания попросила я.
— Ты куда-то собираешься? — моментально насторожился Лазарчук.
— Нет, что ты! — я вяло махнула рукой, на которой пугающе темнели пятна засохшего кетчупа. — Куда мне сейчас идти! Я буду безвылазно лежать в постели, поэтому не хочу вставать к телефону. Я его выключу, а мобильник поставлю в режим вибрации и положу под подушку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Снегурка быстрой заморозки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других