Цыганочка без выхода

Елена Логунова, 2019

В очередной раз поссорившись со своим редактором, журналистка Елена ушла с телевидения, но не успела насладиться вынужденным отпуском, как ее пригласили на радио. Посмотреть на жизнь по ту сторону микрофона за компанию с ней напросилась подруга Ирка, которая сразу же стала диктором и местной звездой эфира. И все бы ничего, но девушка, которая начитывала тексты до нее, погибла при странных обстоятельствах. А еще подруги совершенно случайно нашли в городском парке убитую брюнетку…

День третий

— Дети, в школу собирайтесь!

О нет! Опять?!

Тщетно силясь открыть глаза, я вяло охлопала ладонями пространство вокруг себя. Одним шлепком нашла мужа — он протестующе замычал, другим мобильник — он с готовностью высветил время: 05:00.

Кто поставил будильник на пять утра?! Не я, не Колян… Неужели сынище? Или это какой-то программный сбой, электронные мозги свихнулись, начинается бунт машин?

— Петушок пропел давно!

Ненавистный голос ненаглядной (в смысле, глаза бы мои на нее не смотрели) певуньи смолк, но я знала, что она не уймется, пока кто-нибудь самоотверженный не встанет, чтобы поймать эту заразу, бестрепетно взять ее за горло и решительно умертвить путем нажатия довольно тугой кнопки на пузе.

Я села в постели, свесила ноги на пол, последовательно нащупала на полу четыре тапки, выбрала из них две поменьше, с третьей попытки правильно расспределила их — какую на правую ногу, а какую на левую, встала, запнулась о невостребованные тапки мужа, отбросила их в сторону сердитым пинком — боже, столько активных действий и умственной работы в пять утра, это же надо!

— Дети, в школу собирайтесь!

— Я убью тебя! — сказала я с чувством.

— Кого? — сонно уточнил Колян.

То ли тревожился за себя, то ли великодушно хотел предложить помощь — я не стала это выяснять, просто ответила:

— Будильницу.

— Благословляю, — одобрительно пробормотал супруг и заворочался, с головой закутываясь в одеяло.

Это он правильно, сейчас я найду певунью и ка-ак грохну ее об стену — полетят плассмассовые клочки по закоулочкам, как шрапнель!

— Не так быстро. — Внутренний голос зачем-то попытался меня остановить, но был заглушен ожидаемой руладой:

— Петушок пропел давно!

И я пошла на звук, пылая негодованием и, собственно, только им и освещая себе путь. В кромешной тьме несколько раз ударилась о какие-то выступы, столкнулась со стеной, с трудом нашла дверь, но не придала всему этому значения, ведомая одним страстным желанием: найти и обезвредить.

— Эй, послушай меня! Ну послушай же! — тщетно взывал ко мне внутренний голос.

— Потом послушаю, — пообещала я. — Убью будильницу, зарою ее поглубже, и прямо над свежей могилкой мы поговорим, о чем захочешь!

— Дети, в школу собирайтесь!

— Нам туда! — Я сориентировалась в пространстве.

Голос стал ближе, но путь не сделался легче. Я снова во что-то врезалась, удачно подхватила какую-то падающую штуку вроде короткой доски и, расценив это как жест доброй воли со стороны мироздания, любезно одарившего меня оружием, двинулась дальше уже с доской наперевес.

За очередной дверью тоже было темно, но путеводными звездочками горели цифры на корпусе моего врага.

— Не спугни! — Внутренний голос упредил вскипающий у меня в горле боевой клич «Ага! Вот я тебя сейчас!» — И я ринулась в атаку молча.

— Петушок пропел давно! — Певунья взвизгнула колесиками и погасила огни, лишив меня ориентира.

— Под одеяло залезла, — просветил меня внутренний голос, почему-то начиная хихикать. — Но ты же и там ее достанешь, правда?

Правда, одна правда, и только правда!

Запоздало осознав, что шуметь, пугая спящего ребенка, действительно не стоит, я тихо подкралась к кровати, которую нашла без труда (просто врезавшись в нее) и опознала по характерным очертаниям. Отыскала край одеяла, сунула под него руку, двинула ее вверх, искательно шевеля пальцами а-ля шустрый краб.

— Есть! — обрадовался внутренний голос, едва я нащупала что-то округлое. — А, нет, это не будильница, это живое, похоже, пятка…

— Дети, в школу собирайтесь! — Приглушенное одеялом пение доказало, что будильница живее всех живых.

Я выпустила пятку и послала своего пятипалого краба выше.

— Голень, — комментировал поиск мой внутренний голос. — Колено… Хм, разве у сына такие волосатые ноги?

Стоп!

Я проворно вернулась к пятке.

— А сын ли это? — тем временем озвучил мое сомнение внутренний голос. — В смысле, а твой ли это сын?

Бли-и-и-ин! До меня наконец дошло: я же не дома! Мы заночевали у Ирки, мой сын спит в мансарде, а я вломилась в соседнюю комнату, где дрыхнет… Кто?

— Полковник, ты чего это? — с превеликим подозрением вопросил этот кто-то, уводя из моей разжавшейся руки неопознанную пятку.

С другой стороны, как я могла ее опознать? Пятка — не погон, на ней звездочек нет!

— Это Касатиков! Ирка их с Лазарчуком во второй гостевой спальне уложила, — проинформировал меня внутренний голос и забился в беззвучной истерике.

Я вспомнила эту спальню, снабженную одной широченной кроватью, и тоже захихикала, начиная отступление к двери. Суровые менты в одной постели, ну-ну, не будем им мешать…

И тут это подлое пластмассовое создание — китайский лидер восстания машин — опять запело:

— Дети, в школу собирайтесь!

— Кто здесь?!

Похоже, лейтенант Касатиков не знал про певучий и ползучий будильник, иначе с чего бы он так орал и дергался?

Взметнулось, подняв ветер, просторное одеяло.

— Вихри враждебные веют над нами! — радостно запел мой внутренний голос. — Темные силы…

Щелк! Темные силы мгновенно уступили место светлым — кто-то включил лампу. Я на мгновенье ослепла, но это не помешало мне встретить вовремя вскинутой доской летящую черепашку, ориентируясь исключительно на приближающийся свист.

Крак!

— Пе-ту-шо-о-о-ок…

— Ты словами-то не разбрасывайся, Касатиков!

О, и Лазарчук проснулся! И явно принял «петушка» на свой счет!

— Твою мать! Кто это?! Стой, стрелять буду!

Я не сразу сообразила, что за боевой доской бравые парни не видят моего лица и с их стороны ситуация в целом видится не столько комической, сколько пугающей. Еще бы, представьте: два полицейских товарища, просто коллеги, мирно спят в одной постели, не подумайте ничего плохого, ни-ни, и вдруг в опочивальню к ним вламывается некто с дубиной…

— Это не дубина, а лаковая картина на дереве «Пасха в Палехе», — оповестил меня внутренний голос.

Ага, машинально додумала я, глядя на бумажную наклейку на обороте доски, вламывается к ним, значит, некто, снаряженный, как для крестного хода в дурдоме — в пижаме, мягких тапках и с высоко воздетой расписной доской. Как будто благословляет на непристойности какие-то! А перед этим еще под одеяло коварно заползает и волосатые ноги пытливо щупает! И как прикажете реагировать?

— Не стреляйте! — торопливо попросила я.

Тут у меня мелькнула мысль явить парням свое лицо, отбросив в сторону доску, но я отбросила не доску, а эту самую мысль, потому что из внушительной работы палехских мастеров мог получится неплохой щит в том весьма вероятном случае, если пальба все же начнется.

— Эй, ты! Руки вверх! — скомандовали мне.

— Они и так вверх! — огрызнулась я. — И между прочим, уже затекли, потому что доска довольно тяжелая! Можно я сделаю руки вниз?

— Только без резких движений! — В поле моего зрения под нижним краем доски появились осторожно приближающиеся босые ноги.

Я по возможности медленно и плавно опустила руки, но в последний момент они сами разжались, уронив доску на ноги. Не на мои — на те, босые.

— Мать, перемать, разтак ее, мать!

Лейтенант Касатиков подстреленным зайчиком запрыгал по комнате на одной ноге, образовав на диво гармоничную пару с полковником Лазарчуком, который тоже, оказывается, скакал на одной ножке, пытаясь натянуть на себя портупею — почему-то снизу, как трусы.

— А вы слаженно прыгаете! — Я не сдержала восхищения. — Почти как в синхронном плавании! Долго тренировались?

— Елена! — Лазарчук сумел произнести имя без единой буквы «Р» с натуральным тигриным рычанием. — Какого хрена?!

— Ничего так рифма, — сдержанно похвалила его Ирка, возникшая в дверях, аки фурия — вся в белой кисее и со скалкой.

Кисея красиво колыхалась, скалка размеренно постукивала по ладони.

— Я смотрю, ты еще не потерян для великой русской поэзии, Сереженька, — отметила фурия. — А что это вы все тут делаете, а? В пять минут шестого?!

— Черт, мы опаздываем! Где мои носки? — Полковник отказался от намерения украсить трусы портупеей и принялся сноровисто формировать себе более классический наряд. — Касатиков, подбери челюсть и натяни штаны, я тебя предупреждал, что тут возможно всякое, ты знал, куда шел!

— Это он сейчас о моем гостеприимстве? — хмуро уточнила Ирка у меня и крепче сжала скалку. — А я-то его кормила, поила, спать укладывала. Будильник завела, как просил, на пять утра!

— Так это ты, Брут! — Я повернулась к подружке. — Ты купила себе такой же будильник, как у меня?

— Я наконец научилась делать покупки в том китайском интернет-магазине, — смущенно похвалилась она.

— А кастрюльку купила? — заинтересовалась я. — Ту, керамическую, с лягушечкой на крышке?

— Да! И кастрюльку, и сковородку к ней в комплект, и еще такую, знаешь, бутылку с ручкой вроде кувшина, только без носика…

— Носики-курносики, — почти беззлобно проворчал Лазарчук, бочком пробираясь к выходу мимо нас с подружкой. — Касатиков, за мной!

— Не уходите, я накормлю вас завтраком! — опомнилась гостеприимная хозяйка.

— Спасибо огромное, сыты по горло, — вежливо отказался от продолжения банкета лейтенант Касатиков и выскользнул за дверь, как был, топлесс — в одних штанах.

Остальное свое тряпье он страстно прижимал к груди.

— Отличная фигура, — запоздало оценила лейтенантскую натуру Ирка. — Ноги стройные, плечи широкие…

— Пятки гладкие, — поддакнула я.

Широкие плечи лейтенанта Касатикова затряслись.

— Рыдает или ржет? — задумался мой внутренний голос.

— Не пугай мальчика, — сказала я подружке. — А то он больше не придет.

— Жрать захочет — придет, — уверенно ответила Ирка. — Где он еще поест домашних пельменей — да с дикой кабанятиной, да в такой хорошей компании?

Да, в самом деле?

Наши полицейские друзья-товарищи отчалили тихо и быстро — даже не условились с нами о новой встрече.

— Неблагодарные! — Проводив отъезжающую машину Лазарчука угрюмым взглядом из окна, Ирка с треском задернула занавески и побарабанила пальцами по подоконнику. — Ну чем займемся? Попробуем еще поспать?

— Я не смогу, — с сожалением сказала я. — Мне мой Морфей измены не прощает, уж если вылезла из постели — все, обратной дороги нет, прощай, сладкий сон!

— Сложно у вас. — Ирка хмыкнула и зевнула. — А я бы повалялась еще, но как-то опасаюсь оставлять тебя без присмотра…

— С чего бы это? — удивилась я.

— С того, что ты нынче едва не грохнула мою прелесть!

— Это Лазарчука, что ли? Или Касатикова? — не поняла я.

Конец ознакомительного фрагмента.