Колодец и бабочка

Елена Михалкова (2024)

Один кот. Один миллион рублей. Одно убийство. Кража, мошенничество, предательство… И очень, очень много лжи. У частных сыщиков Макара Илюшина и Сергея Бабкина новое дело — возможно, самое странное за всю их карьеру. Читайте в новом детективе Елены Михалковой «Колодец и бабочка».

Глава четвертая

На следующее утро позвонила Татьяна. Наташа почти не удивилась ее звонку. Подсознательно она ждала, что Федосеевы еще проявятся. И сама не могла их отпустить. Полночи промаялась, крутила в голове, как сказать Федосеевой, что обманули ее не мошенники, а кто-то из своих. Так и не придумала.

Встала, естественно, опухшая.

К своему лицу за тридцать шесть лет она худо-бедно привыкла. Хотя все равно иногда наваливалось удивление. Внутри себя Наташа была тоненькая, скуластая, почему-то с раскосыми глазами и темными индейскими косами. А в зеркало посмотришь — белесая плюшка. Носик пуговкой, глазки невнятно-голубые: и от незабудок далеко, и от морской волны. Надо лбом — кудряшки. И не золотые, и не медные, а тоже какие-то невнятные. Белобрысая, одним словом. Когда-то Наташа с помощью парикмахерши из дворового салона красилась в благородный каштан. Краску обеспечивала Наташа. А парикмахерша обеспечивала ровное нанесение и безостановочную болтовню. За два часа Наташа узнавала столько о ее ереванской родне, что выходила с чувством, будто ей насильно показали «Игру армянских престолов». К тому же — что греха таить — мастер так щедро осыпала ее комплиментами, что Наташа расцветала. Приятно быть нежной розой, красоточкой, белокурой ласточкой и звездой.

Однако через год ласточка стала замечать, что за комплименты платит все больше, а кудрей остается все меньше. Когда сквозь благородный каштан начал просвечивать ласточкин череп, Наташа перепугалась и бросила краситься. За год волосы отросли и загустели. Пришлось привыкать к своему родному цвету.

Наташа проводила детей в школу. И тут зазвонил телефон.

— Наталья Леонидовна, вы занимаетесь с детьми? — огорошила ее Татьяна. — Моему старшему тринадцать, он тоже хочет рисовать. Может, вы проведете несколько уроков с ним лично? Гриша — хороший мальчик, спокойный, с ним не будет хлопот…

Наташа в первую секунду решила, что таким образом Татьяна пытается расплатиться за ее вчерашний визит. Но на словах «хороший мальчик» голос в трубке зазвучал умоляюще. Наташе представился унылый мальчуган, которого не любят ни в школе, ни во дворе. Лишь мать расправляет над ним крылья в страхе за своего сутулого птенца. И она неожиданно легко согласилась:

— А что, давайте попробуем!

Вместо сутулого птенца ее встретил крепкий загорелый подросток с отчетливыми усами под носом.

— Мама скоро вернется, — ломающимся баском сказал он. — Она велела напоить вас чаем из термоса. Вы будете чай?

— Нет, спасибо.

— Я бы тоже не стал, — заверил Гриша. — Мама постоянно добавляет в чай шиповник. Ненавижу шиповник. Он кислый.

— Но полезный. — Наташа даже не успела подумать, как затертая фраза сама сорвалась с губ.

— Вот-вот! Все взрослые так говорят.

Наташа не хотела принадлежать ко «всем взрослым», она хотела быть сама по себе. Они сели заниматься, и в следующий час ей удалось отстоять право на индивидуальность.

В прихожей послышался шум, затем в дверь деликатно постучали.

— Занимаетесь? — с улыбкой спросила Татьяна, просунув голову в щель. — Добрый вечер! Не буду вам мешать.

— Ма, мы почти закончили! — Гриша заштриховывал небо. — Знаешь, какая у нас была тема? «Наскальные рисунки двадцать пятого века».

— А почему двадцать пятого?

— Мы придумали, что в нашем мире случился апокалипсис, человечество уничтожено, но отдельные выжившие пытаются сохранить для будущих поколений информацию об ушедшем мире. Для этого они выцарапывают на стенах рисунки. Как древние племена в пещерах. Смысл в том, что у разных индивидуумов будут разные концепции случившегося. Кто-то считает, что человечество угробили инопланетяне. Другие убеждены, что президенты сверхдержав развязали ядерную войну. А мы все это зарисовывали. Работали только простыми карандашами!

Татьяна озадаченно подняла брови, но промолчала.

«А ты думала, мы с ним будем попугаев раскрашивать? — мысленно спросила Наташа. — Отличный парень, между прочим. Умный, думающий. Законов перспективы не знает совсем, зато глаза горят, усы топорщатся, сочинил на ходу десять историй, восемь сразу зарисовал».

Вслед за Татьяной в дверь проскользнула девочка со смешными хвостиками и выпущенной розовой прядью, застенчиво поздоровалась.

— Татьяна, как себя чувствует мама? — спросила Наташа.

— То лучше, то хуже. Но занятие с вами ее здорово взбодрило! Раньше только сидела плакала-причитала, а теперь, знаете, снова огрызается, даже покусывает меня. Значит, возвращается в норму. — Таня улыбнулась, но невесело.

Наташа понимающе кивнула. Она видела много таких мам: деспотичных, раздражительных, упрямых… Они всегда находили, за что упрекнуть своих детей. И собственные отпрыски всегда им были нехороши. Не дотягивали до высокой планки идеальной дочери или сына. Зачем этим небезупречным людям понадобились безупречные дети — бог весть.

— У моих родителей крошечная дача в Кратове, — неожиданно сказала она. — Каждую весну мама едет сажать тюльпаны, а папа — ремонтировать дорожку. Если я их не отвезу, они потащатся на перекладных. На такси наши люди в Кратово не ездят, даже если я оплачу поездку туда и обратно. Я несколько раз проверяла. Папа просто отказывается садиться в машину, и все. Они возвращаются оттуда больными, разбитыми… У мамы — протрузии, у папы — мениск… А кто в итоге виноват? А что будет, если сказать: «Мама, давай в этом году обойдемся без тюльпанов»? Риторические это все вопросы, мда.

Конец ознакомительного фрагмента.