История любви

Елена Полубоярцева

Про людей, совершивших непоправимые ошибки из-за собственничества, неумения уступать. Горькая история двоих… Когда сама любовь остаётся мечтой…

Глава 3

После похорон

Элис не могла уснуть той ночью, порывалась набрать номер Джека, зная, что он тоже не смыкает глаз — всё, что было до этого казалось лёгким. Трудности предстояли завтра!

Оставив надежду хотя бы задремать, она выбралась из-под одеяла, щёлкнула выключателем ночника, и немного посидела на кровати, обняв руками колени…

Каким горьким представлялось завтра! И чьи — то сильные руки держали их обоих за горло — ни Джек, ни Элис ещё не знали, как смириться с потерей. Но и горевали они по — разному: Элис уже и не помнила, что чувствуешь, когда близкие уходят насовсем. Своих родителей она давным — давно потеряла, и единственным родным ей человеком был Джек, тот, для кого она, Элис, так много значила.

Но она снова хотела плакать от жалости к мужу, был ли он бывшим, или со дня на день снова становился настоящим, её глодала тоска по мужчине в темноте незнакомой комнаты, который устремил немигающий взгляд в потолок. Наверное, и Джек сейчас думал о ней, но не мог потревожить её сон. Нет, он знал, что в эти же минуты Лис также не может поймать сон.

Она встала с постели, прошла в гостиную, вынула из ящика старенький фотоальбом. Вечер для воспоминаний, ночь, чтобы страдать! С первой же попавшейся страницы смотрели на неё две счастливые женщины: она сама и женщина, заменившая Элис мать. В какой — то, но очень серьёзной степени. И единственный наказ миссис Брайтлин она всегда будет держать в памяти: «Люби его!»..

И Элис любила Джека, так самозабвенно, нежно и страстно, ненавидя и боготворя!

***

Проснулась она разбитой, долго не желая встать с постели, начать проклятый день. Казалось издёвкой солнце, пробивающееся сквозь занавески. Как было больно, больно от того, что мир не замер хотя бы на минуту, потеряв Лилиану Брайтлин, а даже наоборот, словно вдохнул глубже, преобразился, а день её смерти стал для него маленькой несчастливой неурядицей, на которую он, огромный и величественный, не обратил внимания!

Как это было несправедливо!

И Элис снова плакала от этой несправедливости!

***

Она несколько раз звонила Джеку, но, видно, он не был готов сейчас её слышать, говорить с ней. Элис его понимала, но думала, что он уже не вернётся к ней тем, которого она знала удивительно хорошо. Они только — только начали всё с чистого листа! Эта смерть, как тень, встанет между ними?

Кофе был неприятен на вкус, и Элис вылила больше половины в раковину. Есть не хотелось.

Она оделась тщательно, причесала волосы, макияжем скрыла покрасневшие от соли слёз глаза. Никто бы не заметил катастрофичные следы долгой ночи на её лице. Она была безупречна в зеркале, но всегда мало заботилась о своём совершенстве, ничем не отражённом. Она всегда без особых хлопот сияла, и многие восхищались чуть небрежной красотой Элис.

Но, Боже, какое значение это могло иметь сегодня, когда с часу на час!?..

И даже машина Элис строптиво не завелась.

***

Раньше время плыло размеренно, а сейчас бежало галопом, спешило.

Работа не шла на ум, хотя Элис выверено заполнила уже, вероятно, сотни отчетов. Кипа бумаг не становилась меньше, утро превратилось в день. И Элис всё думала и думала, думала, поглядывая на часы, что вот сейчас холодная земля принимает гроб с телом свекрови, не давая никому другому уже позаботиться о ней. И у пасти могилы, с самого края стоит её Джек, он бледен и молчалив, когда кто — то похлопывает его по плечу в знак поддержки и понимания… Кто — то, но не она, Лис, долгожданная, встреченная и почти свободная…

Стрелки часов были непреклонны и бессмысленно жестоки. Элис казалась сама себе жалкой и отвратительной. Её не оставляла, губила тревога…

Когда зазвонил мобильный, даже в этом было что — то из новой реальности: она радовалась его трелям:

— Родная… — голос Джека был тих: он пережил страшное один.

Как ей безумно хотелось кинутся ему на шею, спасти и спастись:

— Милый, как ты?

— Ничего! — «подробности при встрече».

— Мне так жаль!

— Лис, я думал всё время о нас! О тебе! Там на кладбище… — выпалил Джек, но добавил так нежно, что сердце Элис зашлось и восторгом, и болью: — Знаешь, если бы не ты, я не держался бы ни за что… Меня бы ничто не волновало…

— Милый, не говори так! Я — далеко не всё, что случилось с тобой хорошего…

— Лис, я скучаю, я люблю тебя!

— И я тебя очень люблю! Я жду тебя дома, ладно? Приезжай поскорей, пожалуйста! — попросила Элис.

***

— Где ты сейчас? — спросил Джек.

— Ещё на работе! Собираюсь домой! — Элис, как раз, прислонила мобильный к уху и держала его плечом, в то же время собирая в рабочий портфель некоторые бумаги, чтобы изучить их подробнее дома. — Я позвоню ещё, когда доберусь, хорошо?

— Слушай, вспомнил! Как машина? Бензин? — торопливо спросил Джек.

— Пришлось оставить её припаркованной, я так и не смогла её завести! — ответила Элис.

— Я посмотрю, как приеду или отгоню в сервис!

— Что бы я без тебя делала, любимый? — нежно, с любовью в голосе, осведомилась Лис. — Я позвоню ещё! Целую тебя!

***

К автобусу Элис опоздала: он вильнул перед ней задом и был таков. Женщина немного постояла в нерешительности, но такси решила не ловить: ей весь день не хватало воздуха. Лис подумала погулять, чтобы чуть рассеять сомнение, печаль и беспокойство, такое назойливое, что, наверное, сбежать от него можно было только на собственных ногах.

Часы говорили, что с момента похорон прошло уже два часа. Она чувствовала, как вместе с Джеком осиротела, хотя можно ли называть сиротами взрослых уже мужчину и женщину?

Элис поправила на плече маленькую сумочку, вспомнила, что телефон уложила в портфель с бумагами, сделала первые шаги по мостовой. Они казались ей гулкими, они вели к чему — то непостижимому и, пожалуй, ещё не испытанному. Возможно, то чувство беспокойства, сопровождающее её с утра, было предупреждением?!

Сначала шаги давались ей тяжело…

***

Оглушительно орал телевизор: певичка со сцены заявляла о своей бездарности. В комнатушке с единственным окном, где проснулся молодой человек, был настоящий бедлам. Разбросанные по полу вещи требовали стирки, на горах одежды пизанскими башнями громоздились сотни журналов сомнительного содержания. На столике напротив дивана, на котором лежал юноша, были оставлены остатки кое-какой еды, пивные бутылки… Витало в воздухе зловоние, мухи хозяйничали в тарелках с объедками, было полно пыли, проржавевшие жалюзи удерживали снаружи солнечный свет…

Собирала пыль старая барабанная установка в углу, велосипед без колеса и цепи болтался, прикреплённый, вместо картины, к стене…

Болела голова…

***

Молодой человек по имени Брайан Малин грузно сел на скрипучем диване, из которого торчала, никого не стесняясь, пружина. Толстовка, надетая на нём, была велика и не нова, джинсы были в пятнах грязи. Он спал прямо в обуви.

Его трясло, он сотрясался всем телом, не мог сидеть ровно и спокойно. Ноги его ходили ходуном, но он чувствовал в них слабость. Кроссовки отстукивали по полу жуткий такт. Дышал юноша, как при одышке, хотя был изрядно худым. Красные, воспалённые глаза оглядывали бардак в жилище, и лицо в улыбке походило на зловещую маску. Волосы были всклокочены и давно не стрижены.

Малин потянулся рукой к маленькой коробке на полу, которую выронил вчера, но, не найдя в ней ничего, отшвырнул. Тихий смех вырвался из его горла, а потом превратился в вой. Брайан, вырвав у себя несколько клоков волос, обхватил голову руками, надсадно зарыдав без слёз:

— Чёрт, ничего не осталось… — простонал он.

Да, он истратил вчера последнюю дозу волшебства. Пара вдохов, пара затяжек. Мир стал светел и прекрасен…

***

Его затрясло в ломке сильнее прежнего: мир снова смотрел на него, неприглядно чёрный. И под этим взглядом, Брайан силился что — то вспомнить, но только глубже тонул в забытьи.

— Нет-нет! НЕТ! — об обнял себя за плечи, чувствуя пульсацию внутри. — Мне нужно ещё…

Он кричал, но его не слышали…

***

Он скатился с дивана на липкий пол, лёг, свернувшись клубком, дрожал и плакал. А потом! Поднялся на ноги, покачиваясь, как на палубе корабля в сильный шторм, сделал пару неуверенных шагов…

***

Он перевернул всё сверху донизу. Нашёл в углах плесень, а в коробочках из-под всякой дряни — пустоту. Бесновался, расшвыривая всё кругом… Падал на диван, принимаясь раскачиваться из стороны в сторону… Снова поднимался на ноги, брёл тем же кругом…

***

Ему нужно ещё, нужно… Хоть грамм свободы от самого себя… ему нужно… Грамм свободы, чтобы парить, взлететь… он хочет улыбаться… он хочет жить…

***

Денег не было. Брайан обшарил, выворачивая, все карманы. Ни одного фунта. И юноша вспомнил, усмехнувшись, что недавно отдал последние деньги за эту прогнившую квартиру, чтобы не коротать эти прогнившие дни под мостом. Вчера же его «выручил» друг, одолжив немного порошка…

***

Брайан нахлобучил на голову капюшон, надел потёртую куртку. Сунул руки в её карманы, наткнулся на что — то, вытащил на свет. В глазах его ещё двоилось, но он увидел в пальцах рукоятку небольшого перочинного ножа. Улыбнулся своему приятелю. Они вместе иногда мелко грабили.

Почему бы нет?!..

***

Он шёл по улицам, низко опустив голову, глубоко засунув ладони в карманы куртки. Свежий воздух действовал успокаивающе, но Брайан не спешил изменить свой план. Но улицы были почти безлюдны.

***

Ему попалась на глаза единственная женщина. Она выглядела хорошо, респектабельно, как всегда выглядят обеспеченные люди. Наверное, она была довольна жизнью, хоть и выглядела печальной…

Какое ему дело?..

***

Он не пошёл за ней следом, опасаясь подозрений. Он стал незаметен, но стиснул в руках нож, как святыню сжимает праведник…

Параллельная улица, в которую он шмыгнул, наблюдая за женщиной, была идеальна — никто не видел его, даже и она…

Шаркая ногами по асфальту, он шёл, выжидая удачный момент…

***

Вместе они достигли проулка. И, едва она отвлеклась, Брайан выбежал из своего укрытия, поравнялся с ней. Чуть только женщина заметила его, он с неожиданной ловкостью схватил её и поволок в темноту и безлюдность, из которой появился, но она тогда не обратила внимания. Женщину он держал крепко, вдруг появилась в нём дьявольская, опасная сила.

— Пустите, пустите меня! — закричала она, застигнутая врасплох, но не смогла от него вырваться.

Нападающий потащил жертву дальше, ладонью зажав женщине рот, хотя она попыталась его укусить, чтобы освободиться. Она выпустила из рук свой портфель, и он остался лежать в начале проулка. Одна из туфель потерялась чуть раньше, спав с её ноги, когда на неё напали…

Она по-прежнему брыкалась…

***

— Отпустите! — снова вскричала она, дождавшись момента, когда он ослабит натиск.

— Обязательно! — сказал ей неизвестный, и голос показался ей чудовищно — молодым. — Не бойтесь!

Они были в совершенно жутком месте, одни. Она испугалась пропылённого, почти совсем не знакомого переулка.

Молодой человек — она теперь заметила! — подтащил её к стене и поставил на ноги. Без слов стало понятно, что нужно ему, когда он сдёрнул с её плеча сумочку. Это было ограбление. Он заберёт её деньги, и отпустит.

Только денег при Элис Брайтлин было совсем немного…

***

Юноша распотрошил сумку, вытащив всё до последнего фунта.

— Это всё, что есть! — пискнула она, утратив чувство страха.

Он же не преступник! Этот мальчик!

— Издеваешься!? — взревел он. Лицо его вдруг отразило ненависть, накопленную в сердце. — Мне нужно больше! У такой дамочки, как ты, не может быть так мало!

Он помолчал, и, захохотав отвратительно и сатанински, спросил:

— Или ты, что, обанкротилась на днях?

— Это всё, что есть! — снова сказала Элис.

Она не знала, что в голове юноши слова эти были вердиктом. Рассвирепев, он почуял, как запах крови, презрение к ней, такой холёной и жадной. У неё не было проблем, и она не хотела решить его собственную проблему! Такие люди, как она, скорее, скинут тебя со скалы, чем помогут взобраться…

Брайан Малин безжалостно ударил женщину по лицу, и Элис упала на землю, не удержавшись на ногах.

***

Элис сплюнула на мостовую капли крови. Посмотрела на юношу снизу — вверх. Понемногу в ней поднимался страх, который раньше обошёл её стороной. Юноша сел напротив неё, откинув куда-то пустую сумочку.

Он и правда был очень молод. Даже юн.

Он смотрел на неё в упор, не мигая. Красивая или красивая до сих пор, с глазами, в которых заметен был страх и…

— Отпусти меня! — прошептала она.

Сейчас Элис видела сумасшествие в его глазах. Искры безумия плясали в них, подёрнутых нездоровой пеленой. Он страшно громко дышал, задыхался воздухом. И Элис видела его больное лицо, искажённое то ли крайним нетерпением, то ли сожалением.

— Отпусти меня! — опять сказала она, но ещё тише.

Но любая её попытка — крах и провал.

— Как ты болен! — сказала она. — Пожалуйста, не делай ничего, отпусти меня…

***

— Заткнись, ясно? — проорал восемнадцатилетний Брайан Малин, снова ударив её.

Элис мечтала вырваться от него, но, когда сконцентрировала взгляд после нового удара, обнаружила нож в руке юноши.

— Прошу, не надо! Не делай мне больно…

Он не мог больше слушать её голос. Он хотел её молчания, а не бестолковых слов. Чем больше она говорила, тем чётче подводила чёрту подо всем.

Брайан глянул на неё свирепо, отравленные наркоманией годы заставили его закричать:

— Замолчишь ты или нет…

И, не издав больше ни звука, мгновенно затихнув, он в бешенстве ударил её своим ножом. И, уже не понимая ничего, ранил её снова, и снова!

***

Элис так и сидела перед ним, притихшая. Расширившимися от боли и удивления глазами она продолжала смотреть в его лицо, словно запоминала каждую его черточку, чтобы свидетельствовать на суде после.

Чувствуя боль, которая постепенно нарастала в ней, Элис иногда закрывала глаза, а потом глядела на напавшего снова. Она зажимала кровавые раны ладонью, и непонятно чему улыбалась едва заметно. Брайан наблюдал за ней, вдруг придя в себя и испугавшись.

— Я не хотел… — он отполз от раненой. — Я не хотел…

Он подскочил на ноги, сказал:

— Ты сама виновата! Не надо было меня бесить…

Элис услышала только его бег прочь.

***

Она сидела словно посреди зимы. Ей было холодно, мурашки бежали по спине. Блузка пропитывалась красной, вязкой кровью. От холода Элис дрожала, нервно сглатывая комок в горле. Не могла позвать на помощь. Ощущала, как по лицу противно скатываются капельки ледяного пота. Снова закрывала глаза, но улыбалась той самой странной улыбкой, которую продемонстрировала напоследок сбежавшему мальчишке — она думала о Джеке, о том, как встретит его уже завтра в аэропорту, обнимет и ответит на объятие, поцелуй. Не расскажет ничего о сегодняшнем дне, потому что не случилось ничего примечательного…

На ней не будет ни единой раны, и будет совсем не больно…

Элис попыталась встать, но тут же тяжело рухнула обратно.

Ей совсем не больно… Она повторяла про себя…

Завтра она встретит Джека, и всё станет хорошо!..

Совсем скоро вместо холода лезвия, она почувствует внутри себя — там, где сейчас всё разрывается от боли, горит огнём острой стали — маленький живой комочек, самый родной на свете, чудесное слияние мамы и папы, её и Джека, в одном хрупком существе! Скоро…

Элис опять сделала попытку встать. Мысли путались, но ещё возвращались к самой лучшей её мечте… Любая женщина должна пройти через великолепие этих ощущений… Она шла сейчас лабиринтами безнадёжности…

Она сможет всё вытерпеть ради своей, самой большой в мире, любви…

***

Его пёс наткнулся на женскую туфлю, и Барон залаял, призывая хозяина.

— Что здесь, дружище? — недоумевая, спросил владелец пса — совсем седой старик. Он подошёл ближе, не узнав сначала находку любимца.

— Туфля! — обнаружил он, принимаясь почему — то оглядываться по сторонам. Тревожный лай собаки не замолкал, и теперь она тянула человека в проулок, где старик заметил ещё какой — то предмет.

Он спешно последовал за Бароном, поняв, что найденный ими предмет — это портфель для бумаг.

— Что же? — пробормотал старый человек, едва удерживая пса рядом: Барон рвался в темноту, натягивая поводок.

Он уже почти бежал, Барон вёл его за собой, но потом сам резко встал, как вкопанный. Мужчина обнаружил сначала ещё одну сумку, намного меньше, а чуть поодаль:

— Бог мой! — вырвалось у него.

***

У стены, завалившись на бок, лежала женщина. И он бы подумал, что она пьяна, если бы не гигантское кровавое пятно на её одежде, словно с каждой секундой становящееся всё больше.

Старик подбежал к ней, упал рядом на колени:

— Девочка, кто же это сделал? — протянул он, быстро доставая из кармана брюк старый мобильник. Строго велел собаке: — Да, замолчи ты уже, негодник!

Незнакомка, ненадолго открывшая глаза, прошептала:

— Помогите мне…

***

Барон норовил носом пошевелить тяжело раненую женщину, скулил жалобно. Но хозяин сказал ему:

— Не трогай её, Барон!

Пёс лёг на асфальт рядом с ней, взглянул печально на старика, скулить стал тише, но словно ещё жалобнее.

Мужчина потрепал собаку по загривку:

— Ты молодец, что нашёл её! Умница! — и уже совсем другим тоном закричал в безответную трубку: — Да, возьмите, кто-нибудь трубку, наконец, чёрт бы побрал!

А молодой женщине сказал, погладив её по спутавшимся волосам:

— Потерпи, детка! Сейчас тебе помогут…

Это Элис ещё услышала, и, на одно крошечное мгновение, почувствовала себя рядом с незнакомым человеком в безопасности…

***

— Долго она в таком состоянии? — спросили его.

— Я не знаю! — ответил хозяин пса.

Мигалка машины не переставала сигналить, будто сама взывала о помощи.

— А нашли мы её минут двадцать назад! На минуту глаза открыла… И вот ещё…

Он подал одному из врачей две сумки и подобранную туфлю.

— Этим займётся полиция, сэр! — ответили ему. — Спасибо!

***

Сирена скорой вопила. Машина мчалась, но словно недостаточно быстро. Элис ещё не пришла в сознание и была для всех безымянной пострадавшей.

На лицо ей надели кислородную маску, надеясь помочь женщине дышать. Только…

— Много крови потеряла! Да и четыре ножевых…

Противный писк приборов оповестил об остановке её сердца.

— Чёрт!

Дефибриллятор! Разряд и ещё…

Прямая линия на экране стала то восходящей, то ниспадающей. Они вздохнули с облегчением, но…

Новый продолжительный писк, бесконечная прямая…

— Давай, малышка!

Ещё несколько разрядов, пущенных сквозь тело. Оно словно поддавалось, но сигнал о потерянной жизни всё лился в уши медиков.

***

— Она мертва… Хватит! — сказал один из них другому.