Чужой гость

Елена Полубоярцева

Роман о художнике и его «случайной» натурщице… Книга о том, какое решение принять: войти в чужую семью и стать счастливым или остаться одиноким, сдаться собственному нежеланию перемен… Кто ты: человек, достойный лучшей жизни, или тот, кто притерпелся к старому существованию?

12

По зеленеющим лугам поезд мчался, приближая конец путешествия. В купе Филипп всё время был один, ни на одной станции не пришлось ему встретить попутчика. Всю жизнь будучи одиночкой, «хорошим собеседником один на один», именно сейчас мужчина был бы не прочь скоротать тянущиеся невыносимо долго часы до приезда с кем-нибудь.

Он в который уже раз вытащил из кармана афишу Дэшена, в раздумьях повертел её в руках, положил на столик, снова проглядел глазами. Уложил на прежнее место. Чемодан с вещами он то водружал себе на колени, похлопывая по чуть выцветшей коже ладонями, то отдвигал от себя, ставил подальше. То вытягивался на сидении, то расслабленно откидывался на его мягкую спинку. Беспокойно обводил глазами купе, словно что-то искал, но никак не мог вспомнить, что именно. С каждым новым стуком колес сердце немолодого мужчины билось все сильнее.

И вот, наконец, трепетное ожидание закончилось. Хотя прибытие его отнюдь не успокоило, а даже заставило ещё поволноваться, он был рад избавиться от тряски вагона. Пока многочисленные пассажиры с трудом справлялись со своим багажом, Филипп одним из первых ступил на платформу вокзала.

Его всегда пьянил лондонский воздух, случилось это и сейчас. Он втянул его в лёгкие, предвкушая начало приключения, которое ещё манило его. На нетвердых от долгого сидения на месте ногах, мужчина медленно пошёл вдоль поезда.

Этот город был совсем не похож ни на какой другой. Про себя художник всегда именовал его «городом „настоящей свободы“». Город, в котором он мог бесконечно смаковать одиночество и его горечь или безмятежно предаваться нежданному счастью. Филипп чувствовал: Лондон — это его город.

Из всех вагонов похожего на ворчащего в ожидании нападения зверя высыпали десятки людей. Платформа наполнилась приехавшими, похожими на Филиппа, и встречающими. Мужчина легко узнавал их по лицам, различал в толпе, угадывал их нрав добродушных хозяев. Наблюдая всё, он подвигался к выходу.

В здании было чуть больше народу, чем на платформе. Филиппа теснили к стенам, он натыкался на спины, неловко по своему обыкновению извиняясь, пытался отстраниться и стать незаметнее. Он лавировал между людьми, протискивался мимо, шёл в общем потоке. Мало-помалу, толпа поредела, он смог вдохнуть.

На площадке в группе встречающих, в руках которых Филипп разглядел табличку с собственным именем, он заметил ещё и маленькую семью. Младшая девчушка с длинными рыжими косами в тёмно-синем пальтишке и такой же шляпке прыгала на одной ножке вокруг женщины, видимо, бывшей ей матерью, держалась за её руку. Слышно было, как мать шепотом пытается её успокоить, но безуспешно: в ожидании кого-то девочка была весела и ни на кого не обращала ни малейшего внимания. Филипп улыбнулся, заметив это и ещё, пожалуй, что мать совсем не сердита на дочь. Вплотную к женщине (художник приметил их непохожесть) стояла вторая девочка, которая, однако, уже могла называться девушкой, потому что была на добрых десять лет старше маленькой.

В силу возраста, она не могла проявлять такую же буйную радость, как сестра, но на её хорошеньком лице Филипп увидел счастливую улыбку. Она что-то говорила женщине, и та, заинтересованная сказанным, согласно кивала головой. Приближаться к ним оксфордец не торопился, желая разглядеть лицо женщины. Он отчего-то подумал, что оно украсило бы портрет художника.

Спустя минуту он смог увидеть его. Она была ещё молода, бесспорно, значительно моложе самого Филиппа. И она была очень красива, тоже, бесспорно. Сияющие свои зелёные глаза женщина на миг обратила на Филиппа, и он увидел в их глубине щемящее душу отчаяние. Глядя на её бледное, ему казавшееся по-настоящему юным лицо, он подумал с тревогой: уж не больна ли она? Но она улыбнулась его мыслям ясно и очаровательно, без малейшего намека на недомогание, подняла руку и призывно помахала ему.

В тот момент Филиппу показалось, что он ускорил свой шаг, не желая заставлять её ждать себя. И ещё ему показалось, что она ждала достаточно долго и пошёл навстречу ей ещё быстрее. Тогда её малышка-дочь вырвала из ладони матери руку и побежала навстречу Филиппу, смеясь задорно. А мужчине захотелось тут же поймать её в объятия, и больше не отпускать.

— Мы тебя так долго ждали! — на бегу крикнула девочка. Но, поравнявшись с Филиппом, ловко вильнула в сторону. Оглянувшись, мужчина увидел, как девчушку подхватил на руки и крепко обнял, поцеловав в щёчку, молодой человек, явно только что прибывший в Лондон, ведь одет он был по-дорожному, на плече висела туго набитая сумка.

Филипп грустно смотрел на парочку секунду или час. Он не знал сам, сколько времени прошло, прежде чем он снова взглянул на женщину. Она всё также улыбалась, ласково и по-родственному, но теперь мужчина ясно видел, что взгляд её устремлён был не на него, а на того юношу, на руках которого так и осталась сидеть малышка. Он теперь обогнал художника и приближался к ней.

Казалось, Филипп никогда не испытывал такого горя. Никогда он не чувствовал такого одиночества, как в тот час, в ту минуту. Мужчина вдруг понял, что его никто и нигде не будет встречать вот так же. Его сестра, Китти, сумевшая годы назад создать семью, никогда не сможет дать брату подобного, как бы не ждала и не скучала в разлуке. Он всегда один.

Когда это стало ясно ему, он обратил свой взгляд на тех, кто встречал его. Это были двое мужчин, строгого, делового и безрадостного вида. Филипп теперь обратил внимание, что на табличке с его именем была эмблема «Дэшен-Арт». Мужчины неприветливо и напряженно стояли рядом, не говоря. Для Филиппа оставалось загадкой, видели ли они его, но он всё же нашёл в себе силы пойти к ним. Он быстро поравнялся, а потом и обогнал юношу с девочкой на руках. Однако, краем глаза успев заметить, как его приняла в объятия та самая красивая женщина. Парень назвал её, приветствуя, «тётя Полина».

Филипп же в это время поочередно пожал руки недружелюбных господ и без интереса, ещё погружённый в разочарование, заставил себя запомнить их имена: Стоклс и Ричмонд.