Стратегия победы. Разгрома 1941 года не было

Елена Прудникова, 2019

Книга Е.А. Прудниковой рассказывает о самом трагическом периоде Великой Отечественной войны – лете 1941 года. Автор разбирает различные мифологемы первых дней войны: внезапность нападения, срыв мобилизационного плана, преступные директивы и многое другое. Отдельная глава посвящена неизвестным героям 1941 года.

© Прудникова Е.А., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Введение

— Мастер, — судорожно выдавил из себя Тэйглан.

— Ты задал неправильный вопрос.

— Тебе виднее, Младший, — помолчав, кивнул Мастер Дэррит.

–…Если ты знаешь правильный вопрос — спрашивай.

Элеонора Раткевич. Превыше чести

Физика — наука чрезвычайно прагматичная. Ей иначе нельзя, ибо, в отличие от наук гуманитарных, по итогам работы физиков делают конкретные машины. Если взорвется атомный реактор, то всем, кто его проектировал, во множестве компетентных органов начнут задавать массу неудобных вопросов. Поэтому наука о решении задач в физике развита до чрезвычайности. И в числе прочего в ней говорится, что перед тем, как решать задачу, надо ее поставить. А чтобы поставить задачу, надо задать правильный вопрос. Не тот, который хочется. И не тот, на который есть ответ. А — правильный.

…Но перед тем, как начать, хотелось бы принести большую и искреннюю благодарность Виктору Суворову. Если бы не его невероятно оскорбительные работы, мы, наверное, до сих пор пережевывали бы официальную советскую историю войны. Удивительнейшим образом за сорок лет историки, тщательно исползав с лупами все карты военных действий, ухитрились не сказать о войне ничего. Потому что количество описанных баталий так и не перешло ни в какое качество.

Да, впрочем, и не могло перейти — поскольку после 1956 года в нашей истории появился персонаж, намертво блокирующий выход с тактических на стратегические этажи исторического здания. Во многих воевавших странах существует мемориал Неизвестному солдату — чтобы люди помнили, что войны выигрывают не только генералы. А вот Неизвестный Верховный Главнокомандующий (без мемориала) — это наше, эксклюзивное. Более того, только у нас был победоносный главнокомандующий, влияние которого армии и народу пришлось мучительно преодолевать, чтобы выиграть войну. Надо полагать, с другим Верховным мы бы немчуру от границы шапками закидали.

Появление зияющей дыры на месте главнокомандующего дало военным историкам и мемуаристам драгоценную возможность перевешивать всех собак на власть. Чем они с удовольствием и занимались. В итоге получилось дивное батальное полотно: оказывается, на протяжении всей войны умные генералы только и делали, что пытались объяснить штатскому тирану, как надлежит действовать. Иной раз тиран их слушал — и тогда Красная Армия побеждала. Или не слушал — и тогда случались катастрофические поражения.

Конечно, не все мемуаристы пользовались этой шкурной возможностью — но ведь цензурой ведали все те же «умные генералы». Так что сказка о «несокрушимой и легендарной», тупо подставленной под немецкий удар, и о главе государства, который безоглядно верил Гитлеру и не верил в возможность немецкого нападения, добралась аж до школьных учебников.

От такого переноса центра мышления с головного на спинной и костный мозг вся стратегия жестоко перекорежилась, и понять что-либо, кроме бессмертного «ди эрсте колонне марширт», стало попросту невозможно — оставалось только заучивать движение колонн.

И лишь после суворовского «Ледокола», который и в самом деле послужил ледоколом, взломав панцирь окаменевших концепций, в обществе проснулся настоящий интерес к событиям той войны. А вслед за общественным интересом появились и историки — правда, большей частью не «остепененные», ну да это им не мешает. Даже источниковедению — и тому научились в боях информационной войны, а солдатский опыт — самый надежный. И у нас, хоть и с опозданием в полвека, но все же пишется история Великой Отечественной войны.

Однако пишется она мужчинами. А мужчины любят играть в солдатики, и с этим ничего не сделаешь. Любой из них, едва попав на заветную тему вроде пушки Грабина или взрывчатки Леднева, сразу забывает обо всем и принимается с упоением обсуждать, как бы повернулась война, если бы эти чудные изобретения стояли на танках или лежали в трюмах. А уж когда доходит до действий мехкорпусов, остается только доставать с полки Донцову — ничего другого в этот вечер просто не будет.

Все это, конечно, очень захватывающе, да… но почему-то никто из военных историков до сих пор не ответил мне в доступной для домохозяйки форме на крайне простой и даже в чем-то неприличный вопрос: а на что рассчитывал Гитлер, когда пошел на СССР? Ответы варьируются: на то, что население поднимется против большевиков; чтобы захватить ресурсы для борьбы с Англией; не ожидал такого сопротивления, думая, что будет как в Европе; оборзел; а в войнах вообще не рассчитывают, а дерутся (нужное подчеркнуть)…

А почему наши ошиблись с направлением главного удара? Варианты: Сталин верил Гитлеру; не верил, а просто дезинформация; плохо работала разведка; разведка работала хорошо, а Генштаб плохо; все работали плохо; в Генштабе сидели предатели (аналогично)…

Ну, а почему генерала Жукова, при его явной непригодности к штабной работе, назначили начальником Генштаба? Варианты: «заговор генералов»; а почему бы и не Жуков?

Ну, а почему армия готовилась к одной войне, а Сталин — к другой? Ответ без вариантов: то есть как?

А так: наша военная доктрина была наступательной, а Сталин… впрочем, слово Молотову: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, и это перед войной мы обсуждали».

Так что мы собирались делать — наступать или отступать? И вообще: почему все в этой истории повели себя так странно?

Странно вел себя Гитлер — до сих пор все его великолепные авантюры были точно рассчитаны, хорошо подготовлены и потому успешны. И вдруг он очертя голову кидается в совершенно безумную войну, ведомый, кажется, одними лишь мужскими гормонами: Наполеону не удалось, Вильгельму не удалось, а я круче всех, мне удастся! Да, конечно, «Майн кампф»… но уродливая реальность имеет гнусное обыкновение вносить поправки в самые красивые планы. Вот всего лишь один пример. В «Майн кампф» Гитлер писал: «Говорить о России, как о серьезном техническом факторе в войне, совершенно не приходится… Россия не имеет еще ни одного своего собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик». Спустя пятнадцать лет, когда настало время реализации программы фюрера, СССР делал не только «живые» грузовики, но и не менее «живые» танки, самолеты, реактивные установки… Это была уже совсем другая Россия, и нелепо думать, что Гитлер не сделал соответствующую поправку. Гормоны гормонами, а с головой у немецкого фюрера было все в порядке, и на что-то он явно рассчитывал.

Вот только на что рассчитывал Гитлер?

Странно вел себя Сталин — действительно создается такое ощущение, что он в начале войны не то очень крупно ошибся, недосмотрев за реальным состоянием дел в Красной Армии и за расположением войск на границе, не то поверил Гитлеру, а потом растерялся. Но ведь он в военные вопросы вникал — по крайней мере, до такой степени, что у него хватило квалификации возглавить армию и привести ее к победе, и управлял он, даже на первых порах, не хуже своих генералов. Другое дело, что использовал он при этом все свои таланты, а не только военные — так ведь ему ограничений не ставили: мол, полководцем вы, Иосиф Виссарионович, можете быть, а вот организатором и кадровиком — ни-з-зя!

Ну а «растерявшийся Сталин» — это из какой-то другой, параллельной или альтернативной истории. И то, что нам эту самую параллельную историю полвека впаривали, ее сути не меняет.

Так что вдруг случилось со Сталиным? В чем была его ошибка?

Странно вела себя армия — впрочем, об этом уже написаны десятки книг.

А самое странное — это ощущение, что страна и армия готовились к каким-то разным войнам. У военных была одна стратегия, а у Сталина — другая. Какая именно?

В сотнях книг о войне про сталинскую стратегию не сказано ни слова. Точнее, достаточно много говорится о его военных планах и действиях как полководца, но ничего не говорится о стратегии Сталина как главы государства. Общепринятый вариант таков: в начале войны он растерялся… впрочем, об этом мы уже говорили… но потом смог собраться, мобилизовать страну и пр. Хотя если бы он начал заниматься этой работой после 22 июня, то мы сейчас говорили бы по-немецки и книг не писали и не читали, поскольку планы Гитлера не предусматривали для русских грамотности.

Альтернативный вариант: Сталин и не думал теряться или ошибаться, все шло по плану. Да, но… по какому плану?

Сталин мог иметь не один план действий, а несколько, он мог менять курс мгновенно, крутым поворотом руля… но чтобы он этого плана не имел вообще — такого не бывало никогда. Значит, был у него и план на начало войны, не мог не быть. А то, что об этом нигде не говорится ни слова… так ведь это не факт, что Сталин доверял его всем и каждому. В курсе сталинских планов были только те, кого касалась их реализация. А чтобы понять, кого их реализация касалась, надо знать сами планы. В итоге круг замыкается, змея заглатывает собственный хвост.

Впрочем, есть и еще один способ: догадаться. Это не так безнадежно, как кажется на первый взгляд. Как говорят военные, сложные маневры редко удаются. А поскольку война шла без права на поражение, то и план должен был быть очень простым. Может быть, смелым или даже безумным — но простым.

Однако для начала давайте предадимся любимому занятию — расчистке дороги для нашего экипажа. То есть разбору многочисленных сказок…

Интермедия

Олесь Бенюх. Из трагедии «Иосиф Сталин»

4 часа 30 минут утра 22 июня. Кремлевская квартира Сталина. К двери, ведущей в спальню, подходит Ворошилов. Осторожно стучит. Еще и еще раз. Злой голос Сталина: «Кто там ещё?» Ворошилов сдержанно: «Да это я, Иосиф». Появляется Сталин. Он в галифе и тапочках, на плечи наброшен френч, под ним нижняя рубаха.

Сталин.

(зевая)

Что за визит в воскресный ранний час?

Суровый взгляд. И маршальская форма.

Не душно в ней?

Ворошилов.

Война, война, Иосиф.

Германские войска на нас напали.

В четыре бомбами обрушились на цели

От Белого до Черного морей.

Пехота, артиллерия и танки

Пересекли по всей длине границу.

Сталин.

Я знаю — ты шутник. Да нет глупее шутки.

Ты сам же чокался, пил тосты с Риббентропом.

Ворошилов.

Отдал приказ я по войскам: «Назад ни шагу».

Своей земли вершка не отдавать, стоять

Всем насмерть.

Сталин.

Война? Война?! Да что ты, право, мелешь?

А как же Пакт? Берлина заверенья?…

Я знаю — ты пугаешь, Клим, признайся.

Прощу тебе я розыгрыш нелепый.

Приказ отдал — «стоять, назад ни шагу».

Нам даже в играх немцев злить не стоит.

(Осторожный стук в дверь. Не дождавшись ответа, входит Молотов.)

Молотов.

Германия напала вероломно.

Бомбят Одессу, Ленинград и Киев.

Сталин.

Теперь я вижу — оба сговорились

Устроить испытанье моим нервам.

(Появляется Поскребышев.)

Сталин.

Ну что еще?

Поскребышев.

На проводе Буденный.

Сталин.

Кто-кто, а вот Семен шутить не станет.

(Берет телефонную трубку, долго слушает. Не проронив ни слова, медленно садится, кладет трубку на стол.)

Молотов.

Товарищ Сталин, вот текст заявленья.

Страна, народ, весь мир его услышит.

(Передает копию текста Ворошилову. Тот читает. Сталин сидит, закрыв глаза.)

Молотов.

Концовку предлагаю дать такую:

«В войне священной против черных сил фашизма

Умрем иль победим. Тому порукой

Великий Ленин…»

Ворошилов.

И великий Сталин.

Сталин.

(подняв голову, тихо)

И великий Сталин.

Молотов.

«Мы перед предками за Родину в ответе.

Мы пред потомками Экзамен чести держим.

И стойкости, и доблести, и силы,

И жизненности нашей на века».

Сталин.

Ты сделай заявление в двенадцать.

Я выступлю поздней. Теперь меня оставьте.

(Поскребышеву)

Политбюро созвать сегодня ровно в девять.

(Оставшись один, подходит к столу, перебирает бумаги.)

Какое черное, бездонное коварство.

Я азиат. Меня тевтон чванливый

Не просто обманул — продал и предал.

Я верил слову Гитлера. Позор. Сто раз позор.

Как я бездарно, глупо просчитался!

Два года выиграны. Да, всего два года.

Как быстро пали Франция и Польша.

Теперь с Америкой и Англией союз —

Одна надежда. Трудная надежда.

Как я был слеп! Как запрещал я верить

И Черчиллю, и Зорге, и другим.

А ведь они день точный называли:

Сегодня, годовщину нападенья

Наполеона на Россию. Символично.

Однако наш француз бежал с позором.

А был воистину великим полководцем…

Нет, утешенье слабое мне в том.

Хоть Гитлер и похож на Бонапарта,

Как кот облезлый на владыку-льва,

Тогда страна к войне была готова.

Тильзитский мир ей дал ту передышку,

Которая нужна была как воздух.

А что у нас? Где Михаил Кутузов?

Ермоловы, Багратионы — где?

Где самолеты, танки, минометы?

Все надо строить, делать, создавать.

А время наше кончилось. Пошло чужое время.

Лихое время. Слышу гул набата.

На нас идут сто семьдесят дивизий,

А наше воинство еще в постелях дремлет.

А наши командиры боевые

Еще не кончили военных академий.

Вернуть, вернуть в войска комдивов,

Комкоров, командармов боевых.

Егоров, Блюхер, Уборевич, Тухачевский —

О, где вы все, соратники мои?

Где мудрые конструкторы, творцы

Ракет и самолетов несравненных?

Какой злой гений, враг, бандит, убийца

Вас уничтожил, как маньяк кровавый?

Кто обманул меня и государство —

Кретин Ежов, Ягода-интриган?

О горе мне, ведь я за все в ответе.

За все, что есть и будет на Руси.

А будет что? Грядет чума и мор…

Бомбили Киев, Ленинград, Одессу.

Беда. Нашествие страшнее Тамерлана…