Секс в браке

Елена Ровинская, 2016

Говорят, что стерпится – слюбится. А кому стерпится, кому слюбится – не поймешь. Да и возможно ли притерпеться, когда ты любишь? Когда уже родила и твои услуги больше не требуются, как долго ты сможешь верить, что достойна любви? Заключительная книга трилогии "Секс андэ!" Содержит нецензурную брань.

«Список претензий и притязаний».

Повинуясь безмолвному приказу его подбородка, я перебралась на переднее сидение. Хотелось из принципа отказать, но я не решилась. Нет таких принципов, которые стоили бы передних зубов.

— Пристегни ремень, — рыкнул Дима.

Словно ветер провел шершавой ладонью по арктическим льдам. Чехлов на передних сиденьях не было: он их терпеть не мог и я, опасливо, без всякого удовольствия, опустила практически голый зад на ледяную белую кожу.

— Еще раз ты в таком виде выйдешь на публику, — процедил Кан, пока я пыталась натянуть миниюбку хотя бы до края чулок, — я не знаю, что я с тобой сделаю!..

— Забыл, что ли, как это называется? — ехидно вставила Соня.

Кан обернулся, и она отодвинулась, замолчав. Будто он мог полоснуть ее взглядом, словно мачете.

— Ты, вообще, кто такая, чтобы рот открывать?

— Соня, — вклинилась я. — Твоя любовница. Секс дэ, все такое. Чистый, страстный, бездетный секс.

Дима набычился и умолк. Так, в ледяном молчании мы доехали до Речного вокзала, и Соня вышла.

— Сделай что-то с лицом, — прошипел он, вместо прощания. — Два дня я выторговал, но, если не сможешь работать, я другую девку пошлю.

— Я тебе позвоню, мы не договорили, — сказала она, игнорируя Кана с таким, добела раскаленным, спокойствием, что мне померещилось: на нем вот-вот займется одежда.

Дима всем корпусом повернулся к ней, вцепившись в руль так, словно висел над пропастью.

— Нет, ты ей не позвонишь.

— Почему?! — завопила Соня.

— Почему?! — возмутилась я.

— Потому что я так сказал! — рявкнул он, теряя терпение.

Соня открыла и снова закрыла рот.

Когда Димина врожденная интеллигентность начинала сдавать под напором сидевшего в нем братка, вопросов не возникало.

— Пошла домой, блядь! Живо! — выдохнул он, явно сам себя презирая за то, что не может утихомирить женщину словом. За то, что не может успокоиться сам.

— Я не твоя собственность!

— Да что ты? Даже, вот, так? — он вдруг ухмыльнулся; глаза вспыхнули адским пламенем. — Знаешь что? А ведь ты права: ты не моя собственность… С какой стати мне оплачивать текущий ремонт?.. — он взял телефон и набрал чей-то номер. — Кан, — представился, когда абонент ответил. — Где сама?.. Пьешь? Молодец, не пей. Завтра в двенадцать на Ленина, работаешь вместо Поповой… Не ори, — он поморщился, отводя трубку от уха. — Да, я знаю, что лучший. Все, спать иди.

Позабыв о Соне, застывшей столбом за приоткрытым окошком, я зажала ладонями рот; в носу щипало. Вот с кем он спит! С этой соской, как ее?.. Новой восходящей звездой эскорта… То есть, модельного бизнеса.

Если бы я только не тянула так долго, прежде, чем пойти на аборт!..

Мысль была гадкой, — умом я осознавала, — но выбросить из головы не могла. Как мне, вообще, пришло в голову, что Дима вдруг меня полюбил? В какой момент? Когда он подложил мне подушку под бедра?.. Якобы. В заботе о простынях, а на самом деле, чтобы сперма не вытекла. Чтобы его генетические маркеры объединились с моими, которые устраивали его?

Как я могла быть такой тупой? Мне было до боли жаль себя. Если бы я тогда сдалась и вернулась к Максу, ничего бы этого не было. Я и Соня бы помирились, у нас бы были другие парни. Макс бы не возражал.

— Не реви, — рявкнул Кан, отъезжая от вставшей, как жена Лота, Сонечки.

Я всхлипнула еще громче — назло ему.

— Ты с этой девкой спишь?! С той, с которой ты только что разговаривал?..

Кан не отреагировал. Поглядывая то на дорогу, то в телефон, Дима набирал чей-то номер.

— Ты, что оглох?!

— Захлопнись! Здорово, Бро. Слышишь, ты чем занят?.. — его голос отвлек меня от раздумий. — Опять жрешь, что ли?.. Я тебе отвечаю: я тебя в зале запру. С двумя морковками и пакетом овсянки… И, кстати, о морковках. Слышал про «Велик»?.. Да, пиздец. Две наши дуры и чья-то третья, — он послушал, приложив трубку к другому уху и рассмеялся. — Не-е, страшная… Ничего ты не пропустил. Съезди, свози Попову в больничку… С хера ли бы она пострадала? Ты че?.. Она, как обычно, жертва чужих амбиций.

Кан швырнул телефон в пустой подстаканник между сиденьями и еще раз приказав мне «перестать выть», вдавил в пол педаль газа. Жертвой, видимо, была я.

— Я виновата, что Катька решила в меня влюбиться?!

— Ну, что ты? Конечно, нет…

Выплеснув первый истерический залп, я достала салфетку и уткнулась в зеркальце, вытирая расплывшуюся тушь. Замолчала, стойко и яростно: пусть сам все поймет. Сволочь!.. Но Дима совсем не искал ключей к моему молчанию. Он ткнул пальцем в магнитолу и салон заполнился тягучими хрипами Элиса Купера, который пел свой «Яд».

Джип пролетел поворот на Ленина.

— Э-э, — нарушила обет молчания я, беспомощно вывернувшись в кресле. Моя четырнадцатиэтажка стремительно исчезла за поворотом.

— А-а?.. — мыслями Дима был так далек, что, если он и понял, почему я так трагично молчу, его это не задело.

— Ты пропустил поворот!

— Мы едем домой.

Я вновь умолкла. Уставилась на летящую за окном дорогу. Дома слились в серую, испещренную оранжевыми полосками, пелену. Изредка, мимо нас с грохотом и музыкой, пролетали другие автомобили, но по большому счету дорога была пуста, и Дима гнал машину под двести.

В первый миг я даже не поняла, что он спросил о чем-то. Оглянулась недоуменно через плечо. Кан пристально смотрел на дорогу, мертвой хваткой вцепившись в руль. Его ногти на кончиках стали багровыми.

— Ты понимаешь, что она тебя не просто присвоила, она тебя уже проглотила и переваривает? — повторил он, выключив музыку.

Голос был спокоен, поэтому я решила, что могу огрызнуться.

— Тебе достается меньше ласк, или что?

Оправданиями Дима не унижался.

— Я тебя щас так приласкаю, что ты навеки дерзить разучишься! — джип уже летел, но теперь ускорился так, что меня вжало в кресло, как в самолете.

Я схватилась рукой за дверную ручку.

— Едь медленнее! Ты думаешь, что будет с детьми, если ты разобьешься?!

Кан выдохнул, сбрасывая скорость.

— Их заберет моя мать.

Он отвечал спокойно и взвешенно. Очевидно, уже давно все решил.

— А я?

— А ты со мной разобьешься, — ответил Кан просто и я, обалдев, умолкла.

Мы выехали за город и мощные фары джипа выхватили из мрака кусок дороги. То тут, то там на асфальте зияли пробоины, и Дима маневрировал между ними, как в компьютерной игре. Мелкие камешки стучали о днище джипа.

Меня трясло на сиденье.

— Куда ты меня везешь?.. Ты хочешь убить меня?..

— Заткнись! — шепнули бледные губы.

Он сжал их снова. Так крепко, что рот превратился в тонкую линию; вытертый побелевший шов на кожанке. Я разрыдалась, глядя в окно. Молча и яростно. До боли в горле, до трясущихся плеч. Если бы Дима остановил машину, выстрелил мне в голову и поехал дальше, — оставив тело лежать посреди дороги, — это было бы гуманнее, чем то, что он делал со мной сейчас.

Я вспомнила почему-то, нашу первую брачную ночь. Как проводив гостей, мы с ним упали в постель и… старомодно уделали его простыни кровью.

Кто бы знал, что так легко избавиться от ребенка? Всего-то пара толчков и готово, а я-то на аборт собралась. Врачи сумели предотвратить выкидыш, но больше Дима не рисковал. Конечно, говорил, что все временно. Что подождет, пока я рожу, потом наверстает…

Я родила. С кем он наверстывал, я не знала.

Я снова всхлипнула. Есть такие мужчины, что ставят мать своих детей в специальный стеклянный ящик с подсветкой. С табличкой поверх стекла «Не ебать!» И продолжают жить; семейной и личной жизнью.

— Значит, теперь ты встречаешься с этой девкой, — постановила я медленно. — Которая завтра вместо Сони работать пойдет… Понятно.

Кан зло выдохнул, на миг закатив глаза. Джип вновь ускорился, — всякий раз, когда Диме хотелось сдавить мне шею, Дима давил на газ. Он набычился, крепче ухватился за руль, широко расставив напряженные локти: машина то и дело подскакивала на встречных колдобинах. Потом вдруг полетела плавно и ровно: мы выехали на асфальтовую дорогу, ведущую к коттеджному поселку. И Дима заговорил. Медленно; сухо. Отмеряя слова, словно отливал из них пули.

— Месяц почти… Да, месяц! Месяц, как ты переехала!.. Ты хоть раз, хоть голову к моему приходу помыла, не говоря уже о том, чтобы как-то там интерес проявить? Я думал: ладно, девочка пережила такой стресс… Я думал: будь терпеливее. Девочка чуть не умерла… Ей нужно время. Ей нужно оправиться, будь терпеливым… И что же в итоге? Я был терпеливым и что получил взамен? Мало того, что ты мне в наглую изменяешь, ты еще смеешь меня чем-то попрекать!

Я задохнулась от возмущения:

— Прости, что спрашиваю, но ты охерел?! Что именно ты называешь изменой?

Машина ехала ровно, но Дима этого словно не замечал. Его продолжало трясти и я поняла, что его колотит от бешенства. Давно колотит, просто я решила, что его по инерции, вместе с машиной трясет.

— Измена — это измена. Неважно, с мужиком или с бабой.

Я промолчала, и он продолжал:

— Уже ноябрь кончается!.. Сколько раз у тебя успела Соня заночевать? Восемь!.. И я молчал, как последний лох, который!.. Молчал, лишь бы ты была счастлива!.. Блядь, ты хоть бы раз, из приличия, намекнула, чтобы и я заглянул к тебе как-нибудь!.. — он стиснул зубы, словно силился не произнести то самое слово, но это было сильнее его. — Потрахаться! Я, блядь, по-твоему, евнух?!!

Я все молчала, остекленев от его признаний.

— И нет, я не трахаюсь с этой девкой, но, блядь, я все чаще думаю: почему — нет?!

— Вообще, здорово!

— Здорово, да? Ну, еще бы не здорово. Ни один мужик такого терпеть не будет, что я от тебя терплю. Я с тебя пылинки сдувал. Я для тебя дом построил. У тебя есть няня. Две няни! У тебя есть повар, у тебя есть домработница, у тебя есть шофер. Что тебе еще, блядь, надо?! — он врезал кулаком по рулю. — Чего тебе еще не хватает?!

Первым порывом было обнять его, сказать, что все, чего мне не хватает — это он сам. Но я не осмелилась. Сам Димин вид в тот миг отбивал желание вообще к нему прикасаться. Словно на коротко-стриженном виске горела табличка: «Не влезать — убьет!»

И я пролепетала беспомощно:

— Дим, ты… Я… Я не знала…

Он притормозил у шлагбаума, дальним светом маякнул охраннику в будке. На третий раз тот вскинулся в кресле и наклонился вперед — к панели управления. Спал на посту! Димин взгляд был громче самого вульгарного мата. Кан собрался было открыть окно, но слишком сильно дернул и сорвал ноготь. Боль отвлекла его. Охранник так и не узнал, что его жизнь была под вопросом. Кан вспомнил, что у него есть я.

— Чего ты не знала? — прошипел он, вынимая изо рта пораненный палец. — Что нельзя изменять мне?!

— Я не изменяла тебе! — буркнула я. — Я не знала, что тебе, как женщина интересна. Если бы ты просто намекнул…

— Я на тебе женился! Как еще прозрачнее тебе намекнуть?!

— Словами!

Дима коротко посмотрел на меня, но ничего не ответил. То ли не расслышал, то ли услышал что-то свое. Шлагбаум дрогнул и взмыл наверх, освобождая дорогу. Сетчатая дверь-купе, с металлическим лязгом поехала в сторону.

Выехав на главную улицу, Дима сбавил ход и понизил голос. Шины мягко шуршали о ровный асфальт.

— Ладно, я тебе намекну сейчас. Словами. Все, дорогая, хватит. Не можешь по-хорошему, будет по-плохому. Хер ты будешь там жить одна. Хочешь работать — будешь просыпаться пораньше. Не хочешь, блядь, тогда плети макраме! Захочешь поразвлечься, будешь ходить со мной. В «Шанхай»! Не хочешь в «Шанхай», будешь дома сидеть. А дружить отныне будешь с легализованными блядями — женами моих пацанов. Вплоть до Ирки, если понадобится? Понятно?! Увижу рядом с тобой Попову, прибью.

— У меня с ней в этом плане все кончено!

Димин взгляд был подобен молнии.

— Ах, да. Забыл… Она же спит с Кротким.

Я дрогнула. Я всякий раз вздрагивала.

Какая девушка спокойно уснет, узнав, что бывший не распался на атомы, узнав о ее замужестве? Что вместо того, чтобы расплакаться и убежать в монастырь, он преспокойно трахается с другой? Получше.

Это помогло мне взять себя в руки.

— Какая знакомая песня. Только раньше, вместо «Кроткий» там всегда было «Кан». Он тебе на свадьбу текст подарил?

Дима сузил глаза и раздул ноздри. Грудь напряглась и расправилась, став еще шире.

— Мое терпение, — сказал он на выдохе, — велико, но не безгранично.

Джип дернулся, меня вжало в кресло.

— О, — сказала я ровно. — Слава богу. Я думала, тебя подменили эльфы!

Глава 5.

«Старые обиды».

Сидя у туалетного столика в супружеской спальне, я бездумно и резко расчесывала волосы, не чувствуя боли. А Дима расхаживал взад-вперед за моей спиной. Вдоль нашего супружеского ложа. Брошенные им подушка и одеяло валялись у двери, как тела убитых охранников.

— Я не могу читать твои мысли! — драматически восклицала я.

Кан корчился, словно ходил по углям. Мы оба помнили, ни на секунду не забывали про то, что в доме полно посторонних. И все они сейчас навострили уши в едином порыве не пропустить ни слова. Мне мерещилось, я слышу, как по стенам скребут приложенные к ушам стаканы.

Хотя, возможно, я просто льстила себе, и все давно спали.

— Мысли? — тем временем изощрялся Дима. — Да ты даже прямую речь не распознаешь!

— Когда ты, в последний раз, говорил со мной прямой речью? Только что, в машине, орал, что я не уделяю тебе внимания. Я решила, это прямая речь. И кто сейчас не хочет трахаться? А? Кто?!

— Мне не нужен секс из жалости, ясно?

— Какая жалость?!! — заорала я одними губами и не удовлетворившись расческой, вцепилась в свои волосы пальцами. — Ты что, больной?! Ты себя в зеркало видел? Ты, блядь, отражаешься в зеркалах? Если нет, то найми, блядь, художника!

Наставив на меня указательный палец, Кан сказал всего одно слово:

— Заткнись!

И замер, прислушиваясь.

Джипы уже не взрывались. Реальные «пацаны» застраивали страну церквями и верили"по понятиям", как и жили. Но изменилась лишь видимость. Мужик, что не мог поставить на место собственную бабу — больше был не мужик.

Я замолчала, нервно закусив прядь волос.

— Прекрати это, — приказал Дима. — Иначе я тебя опять на принудительное лечение уложу. Какого хера ты это делаешь?

Я задумалась, перестала грызть волосы и принялась мрачно кусать губу.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Дима, не глядя. — Вообще?

— Прекрасно! — вне всякой логики, воскликнула я и горестно всхлипнула. — Лучше бы я вообще умерла!

Дима даже не обернулся. Задумчиво, словно труп неизвестного зверя, он легонько пинал подушку.

— Ты знаешь, где я храню оружие.

Я поджала задрожавшие губы.

В первый раз, когда я пыталась таким образом вызвать сочувствие, Кан попросил меня в лесок выйти. Мол, задолбался он видеть чьи-то мозги на стенах и больше не хочет. Даже, если это, совсем уж крошечное пятнышко.

— Ты меня за этим сюда вернул? Чтобы я застрелилась?

Дима смущенно потер подбородок.

Я прошла мимо него, легла в постель и включив лампу, открыла лежавшую на тумбочке книгу. Я оставила ее, когда уезжала и горничная, вытирая пыль, продолжала класть ее на прежнее место. «Унесенные ветром». Трагическая повесть о том, как любящие друг друга люди, так и не осмелились признаться в своей любви.

Еще, там было что-то о чести, выживании и войне…

Со стороны двери скрипнула кровать: это современная версия Ретта Батлера, — преступника, сутенера, контрабандиста, — присела на край матраса. Спиной ко мне. Я искоса посмотрела на Димину спину. Футболка натянулась, когда он уперся локтями в широко расставленные колени. Вдоль хребта мгновенно вздулись полосы мышц. Когда-то меня один только вид его мускулов завораживал. Я прислушалась к себе… Но нет. Я ничего не чувствовала.

Не было ни тепла в районе солнечного сплетения, ни волнующих спазмов внизу живота. Вообще ничего. Передо мною просто сидел мужик. Просто рослый мужик. Хорошо сложенный и очень красивый. Он не имел ничего общего с мальчиком, которого я всем своим детским сердцем любила.

Это все еще был мой Дима. Но в то же время, он больше не был им.

Я поймала себя на мысли, что вновь надеюсь, что мои мальчики унаследуют его скульптурные скулы, подбородок и нос. И все. Ничего больше не замирало внутри, когда он сидел со мной рядом. Разве что от страха при мысли, что если бросить в меня ключи, они полетят со свистом. Если бы Дима сейчас решил изнасиловать себя супружеским долгом, я бы ему простила. Долг. Отказалась бы.

— Иди ко мне, — сказал он, словно мысли мои прочел.

И резко обернулся, а я… я отпрянула от его руки. Да так, что едва настольную лампу не сбила. Дальше слов не потребовалось. Изменившись в лице, он встал и вышел из комнаты. Даже подушку с одеялом не прихватил.

Глава 6.