На острие чувств

Елена Ромова (2024)

Отправляясь на инопланетную станцию, чтобы спасти человечество, можно столкнуться с самым настоящим тираном. Ему безразлична судьба землян, он холоден и высокомерен. Но только от него зависит спасение Земли. Смогу ли я убедить его, что люди достойны жизни?

Глава 4

— Просто поверьте, — попросила я. — Они должны слышать нас, а не чертов голос из динамиков. Посмотрите на них. Им плевать.

Грудная клетка Алексея заходила ходуном, а на лбу выступила испарина. Он вдруг разжал пальцы, позволяя мне встать, и я, схватив свой чемоданчик, на ватных ногах двинулась к нашему спикеру, который, заметив переполох среди переводчиков, обеспокоенно спросил:

— Что случилось?

Когда я сказала, что текст нашего с трудом согласованного с самим президентом послания изменился, спикер ошарашенно запротестовал. В этот момент Ветров прервал запись, и все погрузилось в тишину. Собравшись с духом, я протиснулась за трибуну, вынуждая спикера отшатнуться, молча положила перед собой чемоданчик и произнесла на обобщенном языке:

— Рада приветствовать вас в этом зале. Меня зовут Ульяна. Я хочу, чтобы мы пришли к соглашению.

Акустика была великолепной, поэтому мне не потребовалось никаких усилий, чтобы мой голос был слышан всюду. Арх Авор, за все время не сделавший не единого движения, поддался вперед. Его темный взгляд переместился с лица спикера на мое лицо, и он внезапно рассмеялся. До того странно, что душа у меня провалилась в пятки.

— Кеса ара эл, Авор! — прогремело в зале, и арх смолк. (Прим. — вольная интерпретация деррианского языка, приблизительный перевод: «Не принимай ее всерьез, Авор!»)

Я боялась поднять взгляд на говорившего. Его голос, как и внешний вид, кричали о том, что он бессердечен и зол. Единственное, что не вязалось с образом карающей десницы, — белоснежные волосы, обрамляющие красивое лицо.

Взгляд арха, между тем, сдирал с меня кожу. Он вдруг заговорил с остальными главами Совета, и каждый из них дал ему ответ, который переводчик в моем наушнике озвучил, как «неизвестный язык».

— Мы достойны быть услышанными, потому что мы такие же, как и вы, — продолжила говорить я, и губы арха тронула злая усмешка.

«Такие же?» — динамики зашумели, а следом голос переводчика взорвался в моей голове.

Боже Всемогущий!

Он отвечает. Мне.

— Человечество достойно жизни, как и любая жизнь. Как и ваша! — выпалила я с горячностью. — Не вам решать, жить нам или умереть. Мы здесь, чтобы говорить за себя. Вы не имеете никакого права судить нас.

Дыхание обдирало горло, с трудом врываясь в легкие. Я чувствовала, как слабеют колени. И видела, как глаза Авора становятся двумя раскаленными щелками.

Его голос прорезал тишину и зашелестел у меня в ухе металлическим звуком переводчика: «Мы решим судьбу планеты, исходя из ваших деяний и ценности».

— Вы не можете определять нашу ценность. Мы здесь, чтобы просить вас о помощи, но это не значит, что мы хуже. Просто наши возможности не так велики.

Я ощущала на себе чрезмерное внимание глав совета, и кожа буквально зудела от их заинтересованных взглядов.

— Чего вы хотите за вашу помощь? — наконец, спросила я то, ради чего и была организована эта встреча.

Авор облокотился ладонью на трибуну, усмешка на его губах стала еще более омерзительной. Он указал на нашего спикера, и в моем наушнике прозвучал перевод брошенной им фразы: «Подарите повелителю Дерры эту девушку».

Признаться, я не сразу осознала смысл. Почувствовала лишь, что Ветров осторожно подталкивает меня к выходу. Переговоры еще не были закончены, но наша группа вернулась в зал, где расположились пилоты, чтобы организовать связь с Землей. Кажется, дипмиссия уверовала в то, что с помощью меня решатся все наши проблемы.

Дожидаясь, когда послышаться позывные центра управления, я опустилась на пол и взъерошила густые темные волосы. Поймав на себе растерянный взгляд Ветрова, усмехнулась:

— Только не говорите, что оставите меня здесь.

— Ульяна, — он сел рядом. — Нам просто нужно время, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

Голос Одинцова сменил резкий шум помех, и наш спикер произнес:

— Нужна консультация и связь с правительственной группой. Мы получили первое предложение.

Марк был хладнокровным руководителем, но точно не был глупцом. Он понимал, что никто не может распоряжаться моей жизнью. Но сейчас он, кажется, забыл об этом, потому что слушал молча.

— Вы думаете, они обменяют девушку на спасение Земли. Насколько это реально? — спросил он в итоге. — Какие гарантии?

— Никаких. Мы все еще испытываем трудности в интерпретации перевода, — произнес спикер.

Динамики молчали — Одинцов должен был сказать то самое пресловутое «нет», но почему-то раздумывал.

— Ремезова? — наконец, позвал он, и от этого голоса моя выдержка дала трещину. — Это шанс их понять. И выжить. А, может, и переубедить. Питание вашего скафандра будет отключено. Обратно вы не полетите.

Не самое лучшее время для шуток. Я взглянула на Ветрова, ища поддержки, но он лишь добела закусил губу, уведя взгляд в сторону. Олег тоже на меня не смотрел, и я почувствовала, как холодеет кровь в жилах.

— Вы с ума сошли, — лишь прошептала я. — Это… незаконно.

— У нас есть все полномочия по принятию любых решений, — сказал Одинцов. — Миссия, содержание переговоров, происходящие события засекречены и никогда не станут доступны широкому кругу лиц, а законы, действующие на земле, не действуют в космосе.

— Вы просто… не имеете права! — взорвалась я.

— Со своей стороны могу заверить, — произнес Марк. — что, если у нас появится возможность, мы вас вытащим.

Когда мы вернулись в зал переговоров, мои щеки горели от злости. Шум связи сквозь наушник просачивался прямиком в голову и оглушал. Я видела, как судорожно сглатывает спикер, а Ветров нервно постукивает мыском ботинка по полу. Я исподволь взглянула на правителя Дерры. Клянусь, все, что было в его ответном взгляде — презрение. Видимо сама мысль иметь такого питомца, как я, резала его на лоскуты.

На мгновение я прикрыла веки, и перед глазами возникла жуткая картина из прошлого: я просила отца не уходить и не бросать меня и умирающую от рака маму. Но отец брезгливо выдернул руку из моих ладоней. В ту самую секунду, глядя на его удаляющуюся спину, я поклялась никогда больше не унижаться до мольбы. И сейчас не буду.

Деррианец поднял руку и поманил меня к себе. Его мощная кисть, затянутая в перчатку, приковала к себе мой взгляд. Этой лапищей он мог запросто меня придушить. Втянув носом воздух, я молча поднялась из-за стола и начала машинально складывать свой чемоданчик. Руки дрожали, вынуждая ошибаться, но я продолжала методично и сдержанно паковать свой скромный багаж. Зарядки хватит на неделю, как минимум. Больше у меня ничего нет.

Я прошла мимо спикера, который выглядел так, будто именно ему предстояло провести остаток жизни вдали от своей родины, без элементарных вещей, к которым он привык. Ветров тоже виновато отвел взгляд.

— Передайте это Одинцову от меня, — сказала я ему, а когда он посмотрел мне в лицо, выставила средний палец.

Я не сразу нашла путь до трибуны моего нового хозяина, и сгорала от стыда и ярости за то, что даже в такую минуту выглядела жалкой. Отвергнутой другими землянами, словно во мне не было никакой ценности.

Хотите знать, чего мне стоило подойти к дьявольски высокому, широкоплечему и грозному существу, чьи белые волосы струились по плечам, а черные брови были сурово сдвинуты к переносице? Всей воли моей души — вот чего!

На черной верхней тунике и широком поясе его одеяния шли плотные строчки символов, вшитые серебряной нитью. «Великий» — вот как это переводилось. Кайма белоснежной нижней рубахи плотно прилегала к его груди, а за v-образным вырезом скрывалась вязь черной татуировки. Его руки были в черных перчатках, а меч — в черных ножнах. Это существо — сама смерть в обличии мужчины. Не человек.

Сглотнув, я остановилась рядом с ним, с удивлением отмечая, что даже при своем среднем росте не дотягиваю макушкой до его подбородка.

— Ульяна Ремезова, — зачем-то сообщила я, будто его, вообще, могло волновать мое имя.

…ну, или называй меня, как хочешь…

Мужчина взглянул на меня искоса, и его темные глаза, источающие холодность и превосходство, сощурились.

Дороги назад нет. Все самые страшные моменты моей жизни — ничто по сравнению с этой секундой.