Кровавый ангел

Елена Саммонен

Он вечно молод и прекрасен. У него тысячи имен и масок. Его видели накануне своей трагической смерти и античные гении, и простые люди из нашего времени. Он, приходящий в мир для того, чтобы сделать последние дни жизни обреченных людей хоть немного счастливее. Привыкнув нести свой тяжелый крест с начала времен, он честно выполнял работу, хоть и скрепя сердце. Но однажды нечеловеческое существо было очаровано обычной девушкой Ингрид, и судьба ее была повернута вспять. Спасут ли Ингрид от трагической участи теплые чувства к ней вестника смерти? Или он сам не властен над судьбой?

Глава 1

Мрачное воскресенье

Этот воскресный день не обещал тепла и солнца. На рассвете Олаф очнулся от неприятного видения, которое ворвалось в его сознание, пока он пребывал во сне. Ему снилось, будто он присутствует на чьих-то похоронах и вроде как скорбит, а о ком — не ясно. Открыв глаза, он ощутил настоящую боль в сердце — этот сон пустил в его душу каплю какой-то неосознанной горечи. А за окном утреннее небо, едва просветлев после ночи, затянулось свинцовыми тучами…

Нет, сегодня он не пойдет в адвокатскую контору. Не станет Олаф перебирать кипу бумаг, не будут приходить к нему люди, потерявшие близких и задумавшиеся о вступлении в наследство. Это было вчера, то же самое будет завтра, а сегодня у него выходной.

Несмотря на дурной сон и отвратительную погоду, настроение у него было прекрасным: он молод, влюблен, и сегодня его ждет встреча с любимой женщиной. Олаф встретил свою Талину ровно два года назад в этот день, когда будучи курсистом правовой академии Рессодена, приехал на каникулы в родной Хельсинки. Он, стремясь развлечься, отправился с другом в один паб, чтобы выпить пива и сыграть в карты, а сам влюбился в жгучую брюнетку, отплясывающую там нечто, похожее на канкан. Олаф был счастлив любить взаимно, но почему-то его выбор не приняли в семье. Именно поэтому в тот же год ему пришлось идти работать клерком и поселиться в трущобах — на иное просто не хватало денег. Сейчас, когда академия осталась позади, и наметилось повышение по службе, жить стало лучше. Поэтому, наверное, пора сделать это. Нужно связать свою жизнь с Талиной — наверное, она не будет против этого.

Олаф, сварив себе кофе, открыл свежую газету. Вообще-то издание называется «Путешествия», но почему же везде суют эту пресловутую политику? Да, очень ему интересно, как финны и немцы друзьями стали. Олаф, пробежав глазами по заголовкам, пролистал газету к концу и погрузился в чтение статьи о вулканах Исландии.

Но спокойно читать он не мог. Перед глазами стояла красавица Талина в милом розовом платье с белыми гипюровыми ленточками, и Олаф уже представлял, как засверкают счастьем ее глаза, когда он сделает ей предложение руки и сердца сегодня.

Олаф, чтобы хоть чем-то себя занять до вечера, долгожданного часа встречи с Талиной, открыл ящик своего рабочего стола и достал оттуда стопку писем. Хоть они с Талиной жили в соседних районах города и имели возможность разговаривать по телефону, предпочитали им бумагу и перо. Это более романтично. Вчерашний клерк и сегодняшний адвокат имел обостренное ощущение красоты.

— Что тут у нас? — проговорил вслух Олаф, на мгновение оторвавшись от писем, чтобы поставить в граммофон новую пластинку. — Венгерская музыка. Купить — купил, а так еще и не послушал.

С музыкой окунаться в чтение романтических посланий было еще приятнее. Но письма, которые он уже сотый раз перечитывал, Олаф знал уже наизусть, поэтому скоро и это дело его утомило. Он взглянул на часы — как же долго до вечера! Можно еще успеть съездить на другой конец города за свежими розами для Талины.

Выключив граммофон и одевшись, как всегда, исключительно опрятно, хоть и не совсем респектабельно, Олаф вышел из дома и отправился в район Круунунхака на крытый рынок, надеясь отыскать там белые розы. Да, пусть будут белые, а не красные. Они как-то нежнее выглядят.

Всю дорогу моросил мелкий противный дождь. Олаф ненавидел Хельсинки да и вообще всю Финляндию за такой климат. Его город был всегда мрачен — это так давило на него. Но сегодня почему-то все вокруг было таким ярким, мелкий прохладный дождь приятно капал ему на лицо и руки без перчаток, а угрюмые люди казались такими приветливыми!

Вернувшись домой, Олаф с порога услышал, как играет граммофон. Надо же, он его вроде бы выключал… Хотя, наверное, только подумал это сделать, но отвлекся и забыл. Играла манящая мелодия. Он подошел ближе и растворился в прекрасных звуках. Если бы еще и текст был таким же прекрасным… А то, если вслушиваться, то это исповедь самоубийцы. И лейтмотивом всей песни такое актуальное сегодня «мрачное воскресенье» на английском языке. «Популярная песня, на многие языки переведена», — подумал тогда он, мысленно сопоставляя иностранные слова со своим пониманием их.

Но упиваться красивым мотивом, хоть и таким печальным, счастливый Олаф сегодня явно не собирался. К семи часам вечера он надел свой новый костюм с классической белой сорочкой, уложил фиксатуаром волосы, начистил до блеска черные туфли. Букет белых роз, в кармане пиджака — изящное серебряное колечко с гранатом для Талины… И заготовленные заранее в мыслях пылкие признания. Все самое лучшее, что только может с ними случиться, ждет их впереди.

На пересечении Сенатской площади и Алексантеринкату он встретился с Талиной. Она как всегда томно смотрела на него и была одета совершенно роскошно, словно и не работала в простом пабе. Молодая женщина тоже хотела сказать Олафу нечто важное.

— Спасибо большое за цветы — они прекрасны, но… — опустив в смущении глаза, Талина вернула ему букет. Улыбка стерлась с его лица. Олаф с самого начала заподозрил что-то неладное. — Но мы больше не можем быть вместе. Я пришла на встречу с тобой в последний раз.

— Но что случилось, Талина? — едва смог произнести он после минутного потрясения. — Мы же все время были вместе… Все так внезапно…

— Я полюбила другого, — свинцовым шаром скатилось с ее губ.

— А как же то, что было между нами? Как же любовь? — едва не плача, произнес Олаф.

— Да не было никакой любви, — она говорила это так легко, словно признавалась в этом не впервые.

— Прощай, Талина, — произнес он, и, бросив букет роз к ее ногам, ушел прочь.

Олаф угрюмо брел в сторону Лиисанкату. Жизнь его лишилась красок в одно мгновение, он остался один во всем мире. Можно вообще-то вернуться домой, к родителям. Скорее всего после расставания с Талиной они его снова примут, но Олаф не думал об этом. В голове заевшей пластинкой играло «Мрачное воскресенье», и хотелось просто взять и броситься под поезд. Эта Талина наверняка нашла себе мужчину богаче. Кому нужен начинающий адвокат, конторская крыса? Говорил ему отец, что эта танцовщица распутница, а он думал, что любовь к нему ее образумит. Самое большое заблуждение в его жизни. Как можно быть таким идиотом в двадцать два года?

Он набрел на какой-то кабак неподалеку от сквера Агриколы. «Проницательный лис» — красивое название. Но Олафу было на все наплевать. То он хотел броситься под поезд, то напиться. В данный момент ему хотелось пропить все деньги, которые он планировал потратить в этот вечер на свидание с любимой Талиной.

Это место было очень уютным — приглушенный электрический свет, приятная музыка, небольшое количество посетителей. Олаф, достав из бумажника пять марок, отдал их бармену и сказал: «Что угодно на эти деньги».

— Могу предложить пинту «Хейнекен», — равнодушно проговорил служитель злачного места и, получив немое согласие, наполнил бокал светлым пивом.

Олаф под легкомысленные мотивы, воспроизводимые кабацким граммофоном, думал о своей несчастной любви, упущенном счастье и о смерти, которая, наверное, даст ему вечный свет и покой. Он не заметил, как рядом с ним у барной стойки пристроился молодой мужчина с длинными волосами цвета льна. Незнакомец носил довольно изящный черный плащ с шелковым светлым платком на шее. Щеголь. Наверняка актер Национального Театра — эта богема лучше не поужинает, но нарядится.

— Что, напиваетесь, нуори мьёс Канерва? — этот господин был не из робких, если мог так легко заговорить с человеком, который видел его впервые.

— Откуда вы меня знаете? — удивился Олаф, взглянув на него. А вообще этот парень выглядел дружелюбно. Как и все в этом пабе.

— Как не знать адвоката с Алексантеринкату, — проговорил господин в плаще, сделав глоток капучино. Он пришел сюда не для того, чтобы напиваться. Ему нравилось, как здесь варят кофе.

— Только перестал быть клерком, и уже стали узнавать в незнакомом кабаке, — угрюмо усмехнулся Олаф.

— Как же без этого, нуори мьёс Канерва, как же без этого? — тоном давнего приятеля говорил с ним незнакомец. — Я тоже с низов начинал, знаете ли.

— Да что мне эта карьера, когда все плохо, — произнес Олаф, снова положив деньги перед барменом и попросив теперь водки.

— Только не говорите, что вам разбили сердце, нуори мьёс Канерва, — усмехнулся этот человек, глядя прямо в глаза Олафу.

— Именно, — признался он. Где, как ни в злачном месте, изливать душу незнакомым людям? — Я так любил ее, хотел связать с ней жизнь… Трудился в конторе, чтобы заработать повышение — все для того, чтобы ей было со мной хорошо, чтобы она не ограничивала себя в средствах. Хотел сделать сегодня ей предложение руки и сердца, а она сказала, что полюбила другого!

И Олаф разрыдался. Редко можно увидеть, как мужчина так убивается из-за отвергнувшей его женщины.

— Наверняка нашла себе мужчину богаче и старше, — он в запале обиды ударил по стойке. — Я теперь не знаю, как мне жить — мне хочется просто взять и умереть!

— Знал я многих юношей и девушек, которые бросались в залив вниз головой от неразделенной любви. Вот придурки, — вроде бы равнодушно, но с тенью досады произнес незнакомец.

Конец ознакомительного фрагмента.