Я тебя присвою

Елена Тодорова

Все называли ее Барби. Красивая, тихая, правильная девочка из семьдесят второй квартиры… Я вырвался из того старого убогого района. Добился всего, к чему когда-либо стремился. Но ее из души так и не вытравил. Да и не пытался… Я всегда знал, что заберу ее. Время пришло. Я хочу её. И она не может мне противостоять.

8

Рейнер

— Как вообще? — Сауль откладывает папку с договорами и стопорится на мне взглядом. — По морскому экспорту сам вижу. Как с остальным?

— Да как… Снова грузопоезда с кругляком[!Кругляк — лес, необработанная древесина.!] на китайской границе мурыжат, — выбивая из пачки сигарету, поднимаюсь и отхожу к окну.

Саульский с привычным хладнокровием прослеживает мое перемещение. Задумчиво кивает и следом из-за стола выходит.

— С нашей стороны? — подкуривая, в окно смотрит.

— Угу, — глубоко втягиваю едкий дым.

— А что с документами? Порядок?

— Все доходы легализировать нельзя, — достаточно прямо отвечаю я.

Саульский усмехается и качает головой.

— Да, нельзя. Поэтому, когда ты у меня пять лет назад ссуду брал, я тебе советовал, в какие сферы лучше вложиться и где проще всего наращивать капитал.

Знаю, что несерьезно сейчас говорит. Хоть чаще всего понять юмор Сауля невозможно.

— А я сказал, что героин и шлюхи — не мое.

— И как? Сейчас, в ретроспективе, мнение не поменял? Пять лет зверем мечешься, чтобы удержать один из крупнейших субъектов городской экономики.

— Я «держу» только север леса. Не поменял.

— Ты — север, остальное — государство. Вот сейчас поговаривают, что власти хотят ввести запрет на экспорт необработанной древесины, — озвучивает то, что я и сам слышал. — Что дальше?

— А что дальше? Будем больше перерабатывать и производить. Кроме того, у морского экспорта есть свои преимущества.

Сауль молча докуривает. Думает, не спешит с выводами и советами. Потому и ценю его мнение, умеет концентрироваться. Не говорит, как бывает у других, что-либо, абы сказать. Полноценно включается в ситуацию, ставит себя на мое место и только потом сообщает, как бы сам поступил.

— Может, это тот самый знак заранее начать перестраивать работу комплекса? Уже сейчас. Понятно, что терять доход неохота. Но иногда риск не то что не оправдан. Очень опасен.

— Надо подумать. Трезвая мысль, — соглашаюсь, тормознув собственных скакунов.

— Вот и подумай. Хорошо подумай.

Вначале нулевых Сауль едва ли не весь Владивосток «держал». Много людей под ним ходило. Обзаведясь женой и детьми, как он сам рассказывает, выменял статус криминального авторитета на другие ценности. Нынче Роман Викторович законопослушный гражданин и примерный семьянин. Из каждого утюга личные фото — и видеоматериалы Саульских лезут. Видимо, людям они интересны. Я и сам, признаться, люблю бывать у них дома.

— Я тебе сейчас скажу, ты не пропускай. Отложи, подумай. Знаю, как это со стороны выглядит, когда кто-то тебе, умному и борзому, свои личные взгляды навязывает, — ухмыляется и подкуривает вторую сигарету. — Ты молодой и горячий, Рейнер. Любишь, чтобы все по-твоему было. Я это прекрасно понимаю. Сам таким каких-то десять лет назад был. Молодость, — выдыхая облако никотина, качает головой. — Будь умнее, работай на перспективу. С годами пыл поумеришь, захочется спокойной жизни. Тебе сколько сейчас?

Я, злой и невежливый, не умею благодарить. Но в тот момент определенную признательность к нему чувствую. Хоть башню рвет действовать махом и получать все и сразу.

— Двадцать восемь.

— Молодость, — повторяет и снова качает головой. — Почти как моя Юлька, — имя жены необычайно мягко выговаривает. — Она сейчас серьезнее меня под себя городские порядки метет, — усмехается. — Везде пролезет.

— И что делаешь?

— Жду, пока надоест.

Вспоминая реактивную Саульскую, хмыкаю и сам неосознанно усмехаюсь.

— Слышал, Ставницер духом воспрял, — подкидываю, когда пауза в очередной раз затягивается. — Говорит, в боксе толковый парень появился.

— Кстати, да. На следующей неделе летим в Москву поддерживать. А ты как? С нами давай? Тоже ведь в свое время немало ринг протоптал.

— Да я так, несерьезно. Одни Олимпийские, — отмахиваюсь.

Воспоминания о секции тянут другие, неприятные фрагменты из жизни. Мать, когда меня, пятилетнего, отдавала в спорт и годами, во всем себя ограничивая, горбатилась на всю эту амуницию, явно большие надежды на меня возлагала. Не оправдал. Раскачанную силу в другое русло направил.

— Все равно. Подноготную понимаешь. Интересно вживую взглянуть на этого Егора Аравина.

— Интересно. Надо подумать. Предложение заманчивое, — подвожу итог. И сообщаю, как есть: — У меня на личном сейчас перемены.

— Неужто забрал свою принцессу?

— Забрал. И, должен признать, не особо она на контакт идет.

— Воюете? — тут Саульский неожиданно смеется.

Я веселья не разделяю. От неожиданности нить этого посыла теряю. Но все же не выкручиваюсь.

— Воюем.

— Ты давай, чтобы без беспредела, — впервые Сауль конкретно давит своим мнением. — Вот с ней головой думай. Лес — это хуйня. Бабло проебёшь, новое всегда сколотишь. Для этого голова у тебя на плечах имеется. Не выгорит в одном, в другом месте обретешь. А с девчонкой мягче будь. Не жести.

— С ней я сам разберусь, — даю понять, что совета не просил.

— Разберешься, да. Вижу, что уже, молодой и борзый, не в ту степь двинул.

Да какой молодой? Вот Барби зеленая. Я же, почти тридцатилетний половозрелый мужик, всякое повидал. Опыта хапанул, будь здоров. Дураком был бы, не стоял бы сейчас здесь.

— Все под контролем, — заверяю с лихой уверенностью.

— Тогда бери девчонку в Москву. Познакомишь и заодно выгуляешь. Наверняка столицу она еще не видела.

— Ничего она не видела, — хмурюсь. — В том бараке и жизни не видела. Хочу его нахуй снести. Ставницер обещал поспособствовать.

— Давно пора.

— Да, только знаешь, как народ за годы даже к дерьму душой прикипает? Половина жильцов яростно негодуют против переселения. Купчиха — активно «за», только не думаю, что она где-то так же успешно мимикрирует под среду. Сука последняя. Вот к кому кирпичей навязать и — в Амурский. Не просто пугнуть. Утопить тварь, без сожаления.

— Понимаю. Вот это желание я очень хорошо понимаю.

— Ладно, поехал я, — делаю последнюю долгую затяжку. И выдыхаю вместе с густой струйкой дыма: — В кои-то веки домой раньше попаду.

— Тянет? — снова ухмылка с непонятным посылом. — Пораньше?

— Все под контролем, — не глядя, втрамбовываю окурок в хрустальное днище пепельницы.

— Ладно, — отступает Саульский. — Дай знать насчет Москвы. Юля будет рада женской компании.

— Позвоню.