Женить чудовище

Елена Трифоненко, 2022

На Таню свалилась куча проблем сразу: развод, потеря работы, трудности с выплатой ипотеки. И вот как-то ночью ей поступает заманчивое деловое предложение. Чтобы получить работу мечты, она должна выполнить одно непростое поручение. Ей нужно найти жену наглому самодовольному толстосуму. Тот бесит Таню одним только видом, а требования к потенциальной невесте у него просто безумные. Но чего не сделаешь ради денег. Таня берется и за поиски невесты, и за перевоспитание несносного богача.

Глава 7

Не слишком грациозно поднявшись с четверенек, я одергиваю халат. Кузнецов отмирает и наконец встречается со мной взглядом. Я смотрю на него с укоризной. Интересно, есть у него совесть, или забыли выдать при рождении?

Вместо того чтобы устыдиться, Кузнецов хмурится и скрещивает руки на груди.

— Миленькая картина! — говорит он. — Танчик, ты что, наврала в резюме?

— В смысле?

— Мне Серега показывал твое резюме. У тебя написано: в разводе, детей нет. Я поэтому тебя и нанял, посчитал, что именно ты сможешь посвятить моей личной жизни всю себя.

— Это не мои дети, — признаюсь я.

Он усмехается:

— Дай угадаю: тебе их подкинули?

— Вроде того. У подруги случилось чепе, она полчаса назад их привела.

Кузнецов, кажется, не верит. Он с хитрым видом поворачивается к детям и показывает на меня:

— Ребят, а почему не помогаем маме убираться?

— Это не наша мама! — оскорблено вопит Паша. — Наша — добрая, а эта просто ужас какой-то.

Лицо Кузнецова светлеет.

— Я уже закончила уборку, — говорю я, выбросив осколки, убираю совок и щетку в кладовку.

Кузнецов следит за мной с плохо скрываемой подозрительностью. Наверное, считает, что у меня в кладовке есть черных ход, и я могу через него ускользнуть.

— Может, перенесем нашу встречу на завтра? — предлагаю я. — С детьми как-то неудобно обсуждать рабочие вопросы.

— Мне удобно, — возражает он. — Сделай мне только чайку, что-то в горле пересохло.

Он отваливает в сторону, освобождая мне дорогу на кухню. Я покорно делаю пару шагов, но потом меня прорывает:

— А что насчет слова «пожалуйста»?

Кузнецов глядит недоуменно.

— Ты о чем?

— Когда о чем-то просите, хорошо бы говорить «пожалуйста», — напоминаю я. — По этикету вроде так положено.

На его лице отражаются усталость и недовольство.

— Я вроде заплатил за то, чтобы обойтись без всех этих расшаркиваний.

— А вот и нет! — из духа противоречия возражаю я. — В ту сумму, которую мне привезли ваши люди, не входит надбавка за хамство.

— Прямо как знал, слушай! — Он выуживает из кармана потертых джинсов несколько купюр. — Держи!

— Неужели так сложно выдавить из себя «пожалуйста»? — не верю я.

Он молча запихивает деньги мне в карман:

— Танчик, не грузи меня своими тараканами. Чайку сделай. И побыстрей.

Мы вдвоем проходим на кухню. Кузнецов выходит на балкон, с царственным видом озирает окрестности. Я, скрипя зубами, навожу ему чаю, спрашиваю:

— С сахаром?

— Да, одну ложку, — не оборачиваясь, отвечает он.

Я из вредности кладу пять. Понятия не имею, зачем это делаю, но не могу справиться с желанием напакостить.

— Готово, ваше высочество! — кричу я, ставя чашку на стол, и тут же убегаю в комнату, посмотреть как там дети.

Паша и Маша выглядят смирными. Машка, правда, уже красит ногти на ногах моих любимым лаком.

— Осторожней, — прошу я. — Не испачкай обивку дивана.

Машка закатывает глаза.

Пашка, в отличие от нее, ничего не трогает, просто воткнулся в телек.

Я беру со стола блокнот и ручку. Буду, пожалуй, записывать все, что Кузнецов расскажет, дабы потом ничего не напутать.

— Дети, мне надо немного поработать, — предупреждаю я. — Если что-то понадобится, зовите.

— А есть скоро будем? — спрашивает Паша. — У меня уже в животе урчит.

Я задумываюсь. Блин, чем покормить детей? В холодильнике у меня шаром покати: я не обманывала, когда говорила Кузнецову, что мне срочно нужно за продуктами. Впрочем, в шкафчике еще есть геркулес.

— Кашу будете? — предлагаю я. — Овсяную.

— Что? — одновременно переспрашивают Паша и Маша. Вид у них такой, будто я предложила им съесть дохлую мышь.

— С изюмом, — добавляю я, надеясь, что они проникнутся.

— Какая гадость! — морщится Пашка, а потом по лицу его вдруг катятся слезы. — Я хочу к маме. Почему она нас бросила? Почему? — Пашка откидывает голову назад и даже немного подвывает. — Я ненавижу кашу, я ее не бу-у-ду. Я лучше просто умру от голода.

Я подскакиваю к нему:

— Паша, тише. Я не заставляю тебя есть кашу. Не хочешь — не надо.

Его слезы тут же высыхают, на лице появляется деловитое выражение.

— Правда? Что же вы тогда приготовите?

— А чего бы тебе хотелось?

— Картошку фри! — сразу отвечает он. — И наггетсы.

— А я хочу суши, — вторит брату Маша. — Давайте закажем где-нибудь, а?

— Это идея! — соглашаюсь я. Но, когда хватаюсь за телефон, вспоминаю рассказ Сони о том, как Маше однажды стало плохо из-за какой-то рыбы. Ей даже скорую вызывали. У нее, кажется, случился отек Квинке.

Вот мне не хватало только Сониных детей угробить, ага.

— Маш, может, тебе тоже картошки? — робко предлагаю я.

Она дует губы.

— Нет. От картошки толстеют, а я не хочу превратиться в кабаниху.

— Тогда, может, пиццу?

— Фу! — орет Пашка. — Я на нее смотреть уже не могу.

— Я тоже! — подхватывает Маша. — И мама говорит, что там пальмовое масло.

Мое терпение лопается.

— Так, ребят, я не ресторан, — бурчу я. — Не согласны на пиццу, будем есть пельмени. Сейчас я быстро переговорю с гостем, а потом мы пойдем в магазин.

Дети кривятся, но я игнорирую их скорченные мордочки.

Когда я возвращаюсь на кухню, Кузнецов уже сидит за столом, помешивает чай ложкой.

— Василий, давайте к делу! — Я тоже присаживаюсь. — Расскажите, какой информацией о себе вы готовы делиться с потенциальными невестами.

Он делает глоток чая и тут же меняется в лице.

— Это что за гадость? — Василий показывает взглядом на кружку. — Пить невозможно.

Я развожу руками:

— Увы, я плохо готовлю. Извините, что не предупредила.

Он встает, выливает чай в раковину, а потом протягивает кружку мне:

— Попробуй еще раз. Будешь практиковаться до тех пор, пока я не получу что-то нормальное.

Под зорким наблюдением мне приходится сделать ему еще одну чашку чая. Потом я с видом прилежной ученицы раскрываю блокнот.

— Итак, Василий, что мне следует написать на вашей странице в «Контактике»?

Он задумывается, самодовольно щурится.

— Танчик, самое важное, что тебе следует помнить: я не хочу светить богатством. Придумай мне какую-нибудь простую профессию. Я хочу, чтобы девушки клевали на мой богатый внутренний мир, а не на бабло.

Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Не, ну каков фрукт! Сам, значит, с людьми как с ветошью обращается, но мечтает о большой и чистой любви.

— Хорошо, я запомню про богатство, — обещаю я.

В кухню вваливается Паша:

— Теть Тань, у меня в глазах темнеет.

— В смысле?

— От голода темнеет, теть Тань, — Пашка вытягивает перед собой руки и демонстративно хватается за воздух. — Я, кажется, сейчас потеряю сознание.

За Пашкой вплывает Маша.

— Он не обманывает, — с мстительным видом говорит она. — Паша уже однажды падал в обморок от голода — у бабушки в гостях.

Я подскакиваю со стула:

— Значит, варю геркулес!

— Геркулес? Ой, мне нехорошо, — Паша зажимает рот руками, будто его тошнит.

Я кидаюсь к холодильнику, шарю взглядом по полочкам.

— Еще помидор есть. И одна морковка. Будешь морковку? Хотя погоди, вот тут в пакете, кажется, сушки еще завалялись.

Я выхватываю из холодильника и протягиваю ему пакет. Пашка чуть покачивается, а потом, закатив глаза, начинает оседать на пол.

Сегодня явно не мой день. Сначала меня похитили, потом подкинули мне детей, а теперь Пашка нашел самое неудачное место для обморока. Он падает прямо рядом со шкафчиком с мойкой, рискуя приложиться о него головой. К счастью, в ситуацию вмешивается Кузнецов. Он подскакивает со стула и подхватывает Пашку, а потом аккуратно опускает на пол.

— Это вы! — как резаная верещит Маша, тыча в меня пальцем. — Вы довели Пашу до обморока!

Мне нечего возразить. Я с ужасом смотрю то на Пашку, то на Кузнецова, который уже вернулся за стол и снова взял в руки чашку.

— Господи, что делать? — спрашиваю я. — В скорую позвонить?

— Не надо, — меланхолично отзывается Кузнецов. — Пускай лежит. Не мешает вроде.

Я ушам своим не верю:

— В смысле, не мешает? Вы предлагаете оставить его в таком состоянии?

Кузнецов шумно отхлебывает чай, а потом косится на Пашку.

— Ну хочешь, я его немного в сторону отодвину?

Даже Машка роняет челюсть от такого предложения, а уж я и подавно теряю дар речи.

Не дождавшись ответа, Кузнецов делает еще глоток чая, а потом, брякнув чашку на стол, довольно скалится.

— На чем мы там остановились? На легенде, кажется, да? — Он замечает на столе крошки сахара и, лизнув палец, быстро собирает их на него, а после отправляет палец в рот. — Пиши, значит, Танчик, что я из маленького городка. Работаю обычным менеджером, по вечерам хожу в тренажерку. Про жилье не распространяйся.

Я зажмуриваюсь, выжидаю несколько секунд и лишь потом открываю глаза. Ничего не изменилось: Паша по-прежнему в отключке, а Кузнецов сидит за столом с довольным видом.

— Наверное, надо и фотки какие-нибудь у меня на странице выложить, да? — продолжает разглагольствовать он. — Может, у тебя сейчас и нащелкаем? На телефон.

Я опускаюсь на колени рядом с Пашей, зачем-то трогаю его лоб. В голове у меня каша. Не пойму, что делать: звонить врачам или самой гуглить правила первой помощи при обмороках.

Кузнецов наконец отвлекается от своей личной жизни, подходит ко мне.

— Таня, вернись за стол, — раздраженно шипит он. — Я перед кем, вообще, распинаюсь?

Я отшвыриваю в сторону дурацкий пакет с сушками.

— Василий, отстаньте хоть на минуту! Ребенку плохо, а вы все о девках думаете.

Крепкие мужские руки ложатся на мои плечи и до того, как я успеваю что-то понять, оттаскивают меня от Паши.

— Танчик, угомонись. Ничего с ним не будет, — бурчит Кузнецов.

Я брыкаюсь:

— Мы должны привести его в чувства! Мы должны ему помочь!

— На фига? — Кузнецов отпускает меня, разворачивается к Маше, которая застыла у стены как вкопанная. — А ты, девочка, кстати, не хочешь рядом с братом хлопнуться? Ты давай, не стесняйся. Места еще много.

Я смотрю на него с ужасом.

— Вы же говорили, что любите детей.

— Люблю, ага, — подтверждает Кузнецов и грубо треплет Машу за щеку. — Они же такие милые зайчики.

Машка взвизгивает и отшатывается. Кузнецова это ни капли не смущает, он поворачивается ко мне и достает телефон:

— Пойдем сфоткаешь меня. На балконе.

Я пытаюсь возражать, но он все равно выталкивает меня на балкон, захлопывает за нами дверь.

— Василий, пожалуйста, отпустите: мне надо позвонить в скорую, — мямлю я, потрясенная его напором.

Он перестает ухмыляться, смотрит серьезно:

— Танчик, ты совсем, что ли, лохушка?

— Что? Да как вы смеете! — Я задыхаюсь от возмущения. — Я не позволяю общаться со мной в таком тоне.

— Ты не видишь, что тебя разводят?

— Кто разводит? Вы о чем?

Он укоризненно качает головой.

— Прояви уже терпение. Сейчас Паше твоему надоест комедию ломать, он и очухается, — Кузнецов косится в окно. — Вон, кстати, уже шевелится.

Я заглядываю через стекло в комнату. Пашка почесывает нос и чуть ерзает, а потом снова распластывается в прежней позе.

— Упрямый, чертяка! — одобрительно замечает Кузнецов. — Далеко пойдет.

Я даже не знаю, что сказать.

— Ну ты это… Фоткай давай! — Кузнецов передает мне телефон, а потом облокачивается о перила. Немного подумав, он откидывает голову назад и смотрит на меня с легким прищуром. Косит, типа, под мачо.

Я еще раз заглядываю в комнату. Паша опять ерзает — значит, точно притворяется. Наверное, он в Сонькину свекровь пошел, перенял, так сказать, ее штучки.

— Танчик, я жду! — напоминает Василий.

Я со вздохом поворачиваюсь к нему. Как же все не вовремя: и разговор наш, и фотосъемка.

— Фоткай, пока у меня шея не затекла, — поторапливает Кузнецов.

— Ага, сейчас все будет, вы только лицо проще сделайте.

— Оно у меня и так несложное.

Я ловлю его в объектив камеры:

— Ну вы хотя бы улыбнитесь.

Кузнецов возвращает голову в нормальное положение.

— Зачем?

— Чтобы понравиться будущей жене, конечно.

— Я и так понравлюсь.

— Ладно, не хотите — не улыбайтесь. — Я тут же щелкаю камерой телефона.

— Эй, я еще не встал, как надо! — Кузнецов спешно пытается вернуться к позе самодовольного самца.

Для его успокоения снимаю его и в таком виде. А потом происходит странное: Кузнецов начинает расстегивать рубашку. Получается у него очень сексуально. Я на пару секунд засматриваюсь, облизываю губы:

— Василий, вам что, жарко?

— Нет.

— Для чего тогда вы расстегиваетесь?

— Я хочу сделать пару фото с голым торсом, — поясняет он. — Я ведь и правда хожу в тренажерку.

Кузнецов стягивает рубашку, кидает ее на табурет, стоящий в углу балкона. Должна признать, Василию есть чем гордиться. Он мускулист, да и кубики на животе имеются.

На этих самых кубиках я, кажется, задерживаю взгляд дольше, чем допускают приличия. Но мне ведь простительно: я не видела раздетых мужиков с самого развода.

Кузнецов замечает, какой эффект произвели на меня его мускулы, и на лице его опять проступает самодовольство.

— Нравится? — больше утверждает, чем спрашивает он.

— Вы в отличной форме, — признаю я, поспешно отводя взгляд. — Но вряд ли фото с голым торсом добавит вам очков.

— Почему это?

— Это мужчины любят глазами, а мы, женщины, в первую очередь, обращаем внимание на другое.

— И на что, интересно? — ехидно уточняет он. — На кошелек?

— Нет, на поступки.

Кузнецов смотрит на меня снисходительно:

— На свидании я впечатлю поступками. Но до него еще нужно дойти.

— Вот именно! — киваю я. — Полуголое фото прямо кричит, что вы кобель. Серьезные девушки вас забракуют.

— Не говори глупостей! — отмахивается он. — Серьезные девушки тоже любят горячих парней.

Ну и придурок! Зачем он вообще меня нанял, если даже не пытается прислушиваться к моим советам?

— Я бы вас точно забраковала, — цежу я.

Наши взгляды скрещиваются.

— Это не аргумент, Танчик, — с усмешкой возражает Кузнецов. — Может, у тебя просто слабая половая конституция? Я не слишком расстроюсь, если такие ледышки, как ты, будут обходить меня стороной.

— Как специалист, я все-таки рекомендую вам отказаться от обнаженки, — мрачно говорю я.

Он раздражается, скрещивает руки на груди:

— Хорошо, допустим, я откажусь. Но на что тогда мне цеплять девушек?

— Можно заснять, как вы что-то готовите, — предлагаю я. — Или как сажаете дерево. Это как раз будет про поступки.

— Сажаю дерево? — Его голос источает ехидство. — Где ты раньше-то была? Я за свою жизнь тысячи деревьев уже посадил и не знал, что это надо было запечатлеть.

— Зачем вы сажали деревья? — не понимаю я. — Где?

— Танчик, ты от стресса, что ли, подтормаживаешь? — Он пару раз щелкает пальцами у моего лица. — Тебе же Серега говорил, что у меня свой агрокомплекс.

— Разве? У вас же аптеки…

В голове у меня проясняется. Боже, я — идиотка! «Кузнецовфарм» — это от английского слова «ферма», а не от слова «фармацевтика». Кузнецов у нас фермер. Деревенщина!

— Ох, теперь понятно, — вырывается у меня.

Кузнецов напрягается:

— Что именно тебе понятно?

— Все.