Глава 2
Город просыпается. Острая линия белеющего горизонта раскалывает небо, искажает его, открывает дверь для солнца. Только солнца не будет. Как и вчера, как и позавчера, его сожрут тучи, поглотят целиком и припорошат мокрым снегом, спрячут от тех, кто в нём нуждается. Сегодня… у солнца нет шансов выжить и это даёт ему полное право ненавидеть осень. Как ненавижу её я.
Листва давно «отжелтела» своё, «откраснела» и отжила. Теперь преет, гниёт, мешается под ногами, липнет к подошвам ботинок. Чем она лучше мусора? Такого же бесполезного и вонючего?..
Ненавижу запах осени.
Ненавижу встречать рассветы так, как это происходит сейчас, но всё равно продолжаю это делать. Раз за разом, вот так, сидя на крыше девятиэтажки, как прикованный; будто от гнетущего чувства одиночества легче становится. Будто кайфую от того, во что превратилась моя жизнь.
Иногда кайфую, как чокнутый мазохист. А иногда… как сейчас например, не чувствую абсолютно ничего.
— Ты становишься предсказуемым, Макс. Всегда знаю, где тебя искать.
А ещё терпеть не могу, когда вторгаются в моё личное пространство.
— Вечеринка закончилась. Всё прошло удачно.
— Как и всегда, — не свожу взгляда с белеющего горизонта и позволяю пальцам Вероники копаться у меня в волосах.
— Ты не доволен? — голос даже удивлённо не звучит, диалог завязать пытается.
— Макс? Ну поговори со мной. Куда ты?!
— Спать, — отвечаю, не оборачиваясь.
— Можем поспасть вместе?.. Ма-а-кс!
— Не сегодня. Я устал. — Открываю стальную дверь выхода и бросаю на Веронику короткий взгляд. Красивая, как кукла фарфоровая. Делает всё, что я хочу — это и нравится в ней больше всего.
— Почему она? — кричит вдогонку. Утомляет. — Сначала одна Багрянова, теперь вторая. Ты помешался на этой семейке, или что? Объясни.
— А должен? — смеряю Веронику тяжёлым взглядом.
Смотрит, будто обижено. Сейчас цокнет.
Цокает.
Сейчас волосы за ухо заправит.
Заправляет.
Сейчас руки на груди сложит.
Разумеется. Предсказуема, как и всегда. Идеальна, как всегда: в тонком чёрном плащике, с идеальным макияжем, с идеальной жизнью, с идеальным представлением обо мне, твою мать.
Рассмеяться хочется.
— Она год была за границей, вроде как на оздоровлении. Кто-то говорит с психикой проблемы, кто-то, что с головой, кто-то вообще не верит в эти сказки, — шагает ко мне, стуча каблуками. — Только вернуться успела, а ты сразу в неё вцепился. Вот мне и интересно, Макс, в этой Лизе есть что-то особенное? Что-то чего я не знаю? Что вообще в этих Багряновых такого?
Молчу с минуту. Устал отвечать. Устал слушать одни и те же вопросы, устал повторять что такие, как Вероника — судьи. Их задача — подсчитывать очки, контролировать новую «птичку», глаз с неё не спускать, подталкивать. Если надо внедряться в доверие, если надо лить дерьмо в уши.
Они достали задавать вопросы!
И вот главный из них:
— По какому принципу идёт отбор?
Достаю из помятой пачки «Winston» сигарету, подкуриваю, отхожу к ограждению, делаю глубокую затяжку и смотрю, как вдали едва различимо плещутся волны. С этой точки море плохо видно, многоэтажками застроена вся центральная часть города, и эта — одна из немногих, которая ещё позволяет понаблюдать, как на рассвете первые лучи солнца плещутся в морской воде, собственно, поэтому и прихожу сюда практически каждое утро. Прибиваю себя к этому месту. Чтобы побыть одному. Чтобы ни о чём не думать. Или наоборот — чтобы думать слишком много. Отключаю телефон и пытаюсь забыть, кто я есть и во что превратилась моя жизнь. Во что я сам её превратил.
— Макс?
И обычно у меня здесь нет гостей.
— Максим!
Я не звал её сюда.
— Возвращайся домой, — бросаю не глядя, после очередной затяжки и сплёвываю вниз.
— Макс, — рука Вероники падает мне на плечо и это не то, о чём я просил. — Мы на твоей стороне, ты же знаешь. Просто кое-кому нужны ответы.
— Тебе? — холодно улыбаясь, смотрю в бездонные голубые глаза и практически вижу в них своё отражение. Всегда нравились её глаза. — Оскару? Кому ещё?
Приближается ко мне, обвиваясь руками вокруг торса, пробегается ногтями вдоль позвоночника, приподнимает голову и тянется к моим губам:
— Ты выбираешь «птичек», — шепчет, прижимаясь ко мне грудью. — Ты выбираешь кураторов. Ты выбираешь и одобряешь задания. Ты выбираешь следующую жертву… Макс, — проводит языком по моей нижней губе и мой рот приоткрывается, а рука на автомате ложится на её затылок, сжимает волосы в кулаке, и я вижу, как в глазах Вероники вспыхивают огоньки желания.
«Почему бы и нет?» — думаю, обхватывая её второй рукой за талию, и накрываю рот своим.
— Ты всегда так делаешь, — сопротивляться пытается.
— Да, — вновь прижимаюсь к её губам. — Потому что это лучший способ заткнуть тебя.
— Мы не договорили, — больше не звучит уверенно, — подожди… Макс… подожди… Я хочу… я хочу быть куратором Багряновой.
Отлипаю от её губ и усмехаюсь:
— Жаль расстраивать тебя, но это место уже забито.
