Три мужа для Кизи. Книга 4

Елена Юрьевна Свительская (2022)

Демон Сибасур и царь богов Индра сражаются за сердце храмовой танцовщицы Сандхьи.К Ише пожаловал первый сват, да в компании легендарного Ханумана, но у молодого жениха есть изъян заметный. Сможет ли гордая девушка это принять?..Мужья и Кизи перебираются жить в обычную деревню, притворяясь обычной местной семьёй, дабы избежать подозрений: после гибели сыновей Шандара начались допросы и зверства, раджа Акрур гневается и жаждет найти убийц царевичей-послов, чтоб жестокий Шандар не объявил их царству войну. Кизи выдают за жену Поллава, но Мохан, впервые влюбившийся, не собирается уступать девушку старшему брату.Кизи теперь видит во снах и страну Шандара. Что с ней связан и названный брат Сибасур. Сколько же зловещих тайн скрывается в жизни и царстве могущественного раджи Шандара?..

Камень 75-ый

Индра прошёл вперёд — втаптывая цветы в землю ещё глубже, раздавливая нежные лепестки ещё больше своими туфлями из парчи, расшитыми золотыми нитками и драгоценными камнями — и остановился перед Сандхьей. Та спокойно дожидалась его, едва приметив. Так сразу и перестала танцевать.

— А хороша! — довольно сказал раджа богов, оглядев её сверху вниз. — Хотя кожа слишком смуглая. А всё остальное… — взгляд его упал на чхоли, вымокшую от пота, прилипшую к пышной груди. — Остальное очень даже… ничего.

Худенькая смуглая девушка замерла, изогнувшись немного назад — одна рука с пальцами загнутыми над головой, а другая — красиво изогнутая — у груди. Вздымавшейся сильно и опускавшейся от волнения.

Дэврадж, высокий, статный, мускулистый, широкоплечий, задумчиво скользнул широкой ладонью по её руке — от запястья хрупкого вниз, до плеча, по жаркой коже, липкой от пота. Он уже её хотел.

— А для людей и вовсе красавица! — ухмыльнулся Индра. — Не удивительно, что тот мерзкий демон, увидев тебя, обо всём забыл. Даже забыл, каких хотел разрушений в моём храме.

— Он не разрушать пришёл! — строго сказала храмовая танцовщица, сердито взглянув на своего бога. — Он пришёл за мной!

— Ужели ты не признала меня? — сдвинул густые изящные брови раджа богов. — Это мой храм! И ты — его дэвадаси — и, следовательно, моя женщина! И, раз уж я пришёл, теперь мои приказы сильнее приказов настоятеля этого храма! А я хочу…

— Вы можете забрать моё тело, но не мою душу! — перебила наглая дева своё божество.

— Что?! — вскричал Индра в гневе. — Я — твой бог! И этот храм — мой!

— Да, этот храм ваш, о дэврадж! — продолжала упорствовать глупая дева. — Но моё сердце я давно отдала другому божеству.

— Кому? — царь богов сердито нахмурился.

Аравинда робко наблюдал за ссорой своего бога и дерзкой дэвадаси со стороны. Он и жалел её, неразумную, и не смел вступиться за неё. А Индру она явно разозлила. А кто из прислужников храма не слышал, как опасен раджа богов в гневе?! Тем более, что храм и все предметы, танцовщицы в нём и правда принадлежали ему. Только обычно дэвадаси танцевали перед изваянием своего божества, а в этот день их бог явился к ним сам. Да ещё и милостиво выбрал одну. Которая почему-то не проявила ни смирения перед своим богом, ни благодарности к оказанной ей милости! Аравинда совсем не понимал, как так?.. Тем более она, опороченная, наверное, молодым демоном, должна была припасть к стопам своего бога и в слезах молить о заступничестве и помиловании! И вообще… она почему-то так ни разу не упомянула того молодого демона, который дерзнул коснуться её. Ведь наверняка же дерзнул?..

«Или не молодого, — подумал грустно юноша. — Демоны владеют майей. А какие они под иллюзией — так и не поймёшь. И, увы, участь у неё тяжёлой будет. Настоятель возненавидел её. Только заступничество нашего бога может её спасти! Но почему же… она не просит его защиты?..»

Эта девушка сегодня дважды потрясла Аравинду: сначала дивным танцем — хотя её, новенькую, почти ничему не успели обучить ещё, даже в храме танцевать не пускали — а потом и непокорностью перед божеством.

«Она даже не выглядит счастливой от явления нашего бога! Хотя некоторые люди — даже сами брахманы — бывает, всю жизнь проводят в аскезах, достойно, но и то не удостаиваются чести видеть своё божество! Почему она себя так странно ведёт?»

— Лет десять назад на мою семью напали разбойники… — ресницы глаз, всё ещё дерзко смотрящих на раджу богов, всё-таки дрогнули, испуганно, но не от него. — Они убивали всех! Отца, братьев, дядей, деда… они за несколько мгновений убили их всех! — по смуглым щекам потекли две дорожки слёз. — А потом стали хватать женщин и девочек, задирать подолы… они резали нам ноги, били лезвиями по щиколоткам, чтобы мы не могли убежать, — она всё-таки опустилась, сняла с щиколоток широкие гхунгру и дрожащими руками приподняла края пышных дхоти.

И Индра, взгляд опустивший, приметил три росчерка узких шрамов у неё на голенях. Вздрогнул невольно, поняв, как больно было ей передвигаться с разрезанными мышцами. А тогда убежать — и вовсе не возможно.

— Они калечили нас… насиловали… смеялись… потом перерезали нам глотки… только отталкивая запятнанных… — ресницы дэвадаси задрожали. — Они насиловали мою подругу передо мной, а потом… — голос её дрогнул. — Когда она уже застыла… кажется, сердце не выдержало. Потом появился он! — взгляд подняла сердитый, залитое слезами лицо, сжала кулаки. — Тот мальчик-демон с жуткими глазами! Золотыми, с узким зрачком. Он был ниже меня… младше меня. Он меня первый увидел… увидел слёзы на моих глазах… Он зарычал вдруг, метнувшись на них. Его испуганно кто-то ударил по руке, раскроив до кости. Он не остановился. Он не кричал от боли. Ногти на руках его отрасли… блеснуло, зашуршало вдруг появившиеся ожерелье из змеиных клыков… потом… — тело её передёрнулось, глаза распахнулись от ужаса, слёзы даже перестали течь. — Потом… — и замерла, оцепенев, вспомнив.

— Что потом? — Индра не выдержал. — Он схватил тебя и утащил за собой?

— Он… — жуткая улыбка исказила её лицо — Аравинда невольно попятился, увидев её — она глаза горящие подняла на царя богов. — Он растерзал их всех! Рычал жутко… взмахивал руками с когтями длинными… изогнутыми… кровавые ошмётки летели во все стороны! Он не упустил ни одного! Потом… — взгляд опустила, вдруг улыбнулась иначе совсем, доброю, нежною улыбкой. — Потом он робко ко мне подошёл. Женщины уже лежали… убитые. Или сердца уже остановились у них. Я осталась одна. Он прошёл по голубой юбке моей подруги, залитой её и чужой кровью. Робко протянул мне руку, когти на которой вдруг уменьшились, ногтями вдруг стали обычными. Худой, низкий, окровавленный и в ошмётках чужой плоти и кишок… он протянул ко мне руку и сказал вдруг неожиданно робко: «Пойдём, я тебя к людям отведу. В ближайшую деревню. Или в караван купцов, что два дня назад здесь прошёл. В караван купцов даже лучше, вдруг они напали на этих людей неспроста? А там искать, может, и не будут».

— И ты поверила ему? — усмехнулся Индра. — Поверила чудовищу?!

— Я узнала его! — улыбнулась Сандхья и снова сердито посмотрела в глаза своему божеству. — Я видела его недавно. Тогда ещё меньше израненного. Просто худой мальчик. Волосы длинные, спутанные. Он был ранен. Внимательно следил за мной с дерева, но не подходил, будто боялся. Я видела кровь на его щеке. Кровь с его ноги разодранной стекала по стволу. У меня был ладду. Я достала его из-за пояса и протянула ему. Он не сразу слез. Не сразу мне поверил. А когда спустился — ловкий, как обезьяны — просто спрыгнул, то метнулся ко мне и цапнул угощение с руки. Отбежал подальше. В рот торопливо запихнул, — засмеялась невольно, на миг, вспомнив. — Помню, так вытянулось его лицо, когда он перестал жевать, почувствовав вкус! Как будто прежде он ничего подобного никогда не ел! Я ещё спросила, как его зовут, а он сказал, что у него нет имени. Я назвала его Сохэйл… он вдруг пришёл, когда разбойники уже убили всех мужчин. Я дала ему один только ладду, но он спас за него и мою жизнь, и мою честь! — по щекам смуглым опять потекли слёзы. — Я так хотела остаться вместе с ним! Отдать свою чистоту ему!

— Чудовищу?! — возмутился Индра.

— Спасителю моему! — сердито прокричала на него Сандхья, заставив раджу дэвов невольно отодвинуться на шаг. — Неужели вы, бог кшатриев, против того, чтобы спасённые девы влюблялись в своих спасителей, смелых и сильных воинов?!

На этот упрёк бог воинов не сразу додумался, что сказать. А его дэвадаси продолжила, опустив дерзкие глаза и усталую голову, в которой опять воскресли воспоминания, и, кажется, ярко воскресли.

— Я думала, он заберёт меня себе. Боялась его… немного, но боялась после увиденного. Но ведь в сказках и смелые кшатрии, и сильные демоны забирали спасённых девушек себе, — брови сдвинула. — Но он даже не предложил! Даже не подумал о том! Он привёл меня к реке, отмылся сам, меня, замершую от потрясения, отмыл. И, шумно принюхавшись, перекинул через плечо. И пошёл, нашёл тот караван. День шёл и ночь. Быстро шёл… израненный…

— Асуры и ракшасы живучие! — проворчал Индра.

— Он оставил меня людям! Ушёл, потом вернулся, три золотых браслета принёс. Тёти и… — голос её дрогнул, и она не смогла договорить.

— Надо же, какой добрый демон! — выдохнул Аравинда, растерянно внимавший этой странной истории, рассказанной ей.

— Именно! — она сжала кулаки. — Он добрый! Только тот купец, которому он дал золотые украшения моей матери и тёти — и просил меня как свою дочь растить — был ужасным! Он сначала лекарей нашёл, чтоб лечили мои ноги. А потом, когда подросла, он меня продал! В ваш храм! — сердито на Индру посмотрела. — Может, моё тело и принадлежит вам, о дэврадж, но решили то за меня! — ударила себя кулаком по левой груди. — Но сердце моё принадлежит ему! Давно уже!

— Так… — голос Аравинды дрогнул. — Это тот демон за тобой пришёл?.. На днях?..

— Он! — Сандхья гордо вскинула голову.

Индра молчал, шумно дыша. Убивать её перед верным слугой, да ещё и могущим стать очень полезным в будущем, да ещё и после рассказа такого жалостливого, было совестно. Но как же она, так упорно и дерзко хамившая ему, разозлила своего бога!

— Ты — дэвадаси моего храма! — проворчал дэв. — И, значит, ты принадлежишь мне! Не тому демону!

— Вы можете сделать с моим телом всё, что угодно! Но кому я отдам своё сердце — буду решать я сама! — прокричала на него Сандхья, снизу вверх.

— Тот демон бросил тебя! Сам! Давно! — Индра сам сорвался на крик, разъярённый её неповиновеньем.

— Но он забрал моё сердце! Ещё десять лет назад! — она сжала тонкие, хрупкие пальцы в кулаки. — И я никому больше моё сердце не отдам!

— Я даю тебе последний шанс, о непокорная! Встань на колени и извинись за дерзость, а не то…

— Делайте со мной всё, что угодно! — строптивица упала на колени. — Прямо сейчас! А я решила, что он — мужчина из моих мечтаний — и он им единственный и останется, покуда я дышу!

Раджа богов шумно выдохнул. Сжал кулаки, разжал. Гневно повернулся к другому своему слуге, покорному.

— Передай главному брахману, чтоб не смел давать ей ничего из еды! Только лишь воду, два раза в день! — торжествующе ухмыльнулся. — Ты, кажется, говорил, что наставнику твоему трудно уже мыть полы самому, так, Аравинда?

— Я и сам могу помочь моему отцу!

— Нет! — рявкнул на него бог. — Я запрещаю тебе и Гандаги ей помогать! Пусть она каждый день моет полы по всему храму, без еды! — насмешливо прищурился, хотя строптивица глаз не подняла и торжество его не видела. — Но, раз уж я бог — существо по природе саттва — я прощу тебя, после того, как ты ночь простоишь на коленях перед моим изваянием! — и, шумно дыша, исчез.

Аравинда вздохнул. Робко подошёл к девушке, сидящей на коленях, сгорбившейся.

— Прости, я не успел его уговорить.

— Не надо! — она сердито посмотрела на него, заставив замереть. — Я виновата — и я заслужила наказание, — поднялась, поморщившись, на ноги. — Отведи меня к настоятелю, Аравинда. Расскажи, что повелел дэврадж.

— Прямо сейчас? Поела б хоть!

— Аравинда… — она сжала его запястье — и юноша вздрогнул, робко посмотрел на неё — и добавила, мягко ему улыбнувшись: — Я знаю, что ты добрый. Я давно то заметила. Но мне от того лишь сильнее не хочется, чтобы на тебя злился дэврадж! — нахмурилась. — Ты, говорят, вместе с Гандаги выступил против того асура…

— Прости! — смутился Аравинда. — Я не хотел. То есть, я хотел его остановить. Но я не знал, что тот демон был так добр с тобой!

— Я благодарна тебе за то, что ты захотел меня понять, — Сандхья тепло улыбнулась.

А он, взгляд опустив, посмотрел опять на раздавленные цветы.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым! — добавила она смущённо. — Ведь ты по-своему был прав: в храм нашего бога ворвался демон — и хотя бы ты с Гандаги пытались его остановить. А то бы нам совсем стоило стыдиться других служителей. Это ведь позор, если кто-то пришёл осквернить храм, но никто из служителей не вступился!

— Я благодарен тебе за стремление понять и меня, — тихо произнёс юноша, не отрывая взгляда от земли. — Но я вообще-то думал сейчас о другом.

— О чём же? — растерянно распахнулись густые ресницы.

Он указал на белые капли жасмина, упавшие с её головы.

— Я вначале не понял, почему эти цветы так приковали мой взгляд, когда я увидел тебя, но…

— Эти цветы? — она ещё шире распахнула глаза. — Ты увидел мой танец, но смотрел на затоптанные цветы?!

— Ты очень красиво танцуешь, Сандхья! — смущённо улыбнулся юноша, на миг взглянув на неё, снова на землю и давленные цветки, и лепестки оторванные посмотрел. — Просто… я увидел тебя… и эти упавшие цветы…

— Ну, цветы и цветы! — она вздохнула. — Раздавленные. И что с того?

— Я просто теперь подумал, что они похожи на тебя и… — голос его дрогнул. — И на женщин твоей семьи. Я смотрел на твой танец. И почему-то заметил их.

Они долго молчали. Оба разглядывали упавший и задавленный жасмин — некоторые цветы и лепестки были совсем уже в земле, уже едва виднелись, некоторые её босые ступни ещё не успели примять.

— Мне жаль тебя и тех женщин. Тех девушек, — добавил Аравинда спустя время.

— Ты странный! — растерянно выдохнула Сандхья.

Юноша поднял взгляд и посмотрел на неё. Он… вдруг улыбнулся ей, открыто и широко, заставив её от изумления замереть.

— Мне все это говорят, — сказал Аравинда. — И много всего. Но разве стоит слушать всё, что говорят?

— Ты странный не потому… — девушка наконец-то смутилась и опустила взгляд. — Просто, ты услышал, что я люблю чудовище — и не испугался. Не побрезговал.

— Если тот мальчик кого-то защитил, значит, он не чудовище. Тем более, что он покарал убийц, напавших на мирных людей. Это доблесть воина — вступаться за слабых. Чудовище — тот, кто уничтожает и мучает других без разбору.

Она робко посмотрела на Аравинду. Тот снова ей улыбнулся. Добавил, смущённый, чуть погодя:

— Прости, я не знал. И… — голос его дрогнул. — И я обещал уже Индре, что буду охранять наш храм. И… в том числе, и от него. От твоего возлюбленного.

— Я всё равно не покорюсь дэвраджу! — Сандхья снова сжала кулаки.

Вздохнула.

— А теперь пойдём! — сама первою пошла. — Расскажи настоятелю о моём наказании, Аравинда. Я не хочу, чтобы такого доброго юношу наказали из-за меня.

— Прости, я не могу тебя защитить! — пылко сказал Аравинда. — А ты не виновата ни в чём.

— Разве я правильно повела себя, что надерзила нашему божеству? — грустно усмехнулась девушка.

— Это, разумеется, зря, — Аравинда нахмурился. — Но издавна девушки и женщины влюбляются в тех, кто спас им жизнь. И ты по-своему права, что не хочешь отступать от своей любви, — грустно на девушку замершую посмотрел. — Я только боюсь, что у вашей истории будет грустный конец. Дэврадж разозлился на Сохэйла.

— Сибасур! — улыбнулась она. — Моего любимого зовут Сибасур!

— Но ты сказала… — глаза его расширились. — Ты соврала своему богу?!

— Мой спаситель — мой бог! — пылко произнесла танцовщица. — Но, впрочем, я не соврала. Не волнуйся за меня, Аравинда. Прежде моего любимого звали Сохэйл. Но когда-то — ещё когда мать его носила — его родители хотели назвать Сиб. Сиб из асуров, — улыбнулась, имя возлюбленного произнеся. — Сибасур… — сжала кулаки. — И пока я жива, я буду бороться за мою любовь! Индра может насильно завладеть моим телом, но сердца моего я никогда ему не отдам! — сжала дупатту, промокшую от пота над сердцем. — Кому женщина отдаст своё сердце — решает только она сама! Даже если тело у нас слабое и хрупкое. Я буду сражаться за мою любовь!

— Если что-то с вами случится… — голос юноши дрогнул. — Или… с тобой… я расскажу Сибасуру и людям о храмовой танцовщице, которую когда-то давно спас демон — и которая в ответ его полюбила.

Сандхья рассмеялась. Потом, ступив к растерянно замершему Аравинде, ласково потрепала его по щеке. И, вконец уже его смутив, отступила:

— Я наконец-то могу гордиться, что я дэвадаси в храме, в котором есть великие люди из прислужников!

— Да я… как бы… ничего особо не сделал… — юноша замялся.

— Нет, ты и твой отец не побоялись выступить против демона, который всех напугал!

— Кроме тебя, — Аравинда усмехнулся. — А впрочем, если честно, он мне ещё при встрече немного понравился: он не напал на моего отца, когда тот остался безоружным. Я думал, нападёт — и у меня сердце едва не остановилось. Но он проворчал, что победа над хилым стариком ему чести не принесёт — и моего отца пощадил. Отец… — он нахмурился, но всё-таки признался, неожиданно даже для себя самого: — Отец молил его пощадить хотя бы меня. Взяв его жизнь.

— Сибасур добрый! — улыбнулась Сангхья.

— Странно, что в нашем царстве случайно встреченный мной демон добрее нашего раджи! — Аравинда вздохнул.

Девушка сердито зажала ему рот:

— Не говори таких глупостей! А то вдруг тебя кто услышит?!

— Я вообще-то тебя наказывать веду! — возмутился он, когда она ладонь убрала. — Не нужно быть со мной такой доброй!

— Но в сердце твоём ты не желаешь мне зла! Разве не это важно?

— Поступки определяют всё! — юноша возразил. — Какая разница, какие помыслы в моём сердце, если дела мои грязны? И какая разница, о чём я думал, если поступки мои принесли кому-то счастье?

— А разве может быть, чтобы чьи-то помыслы были ужасны, но он приносил другим добро? — удивлённо взглянула на него девушка.

— В этой жизни бывает всё! — грустно улыбнулся её спутник. — Скажем, я, служитель храма, внезапно восхитился каким-то демоном. Ну, не странно ли? Но тот демон совершил добро.

— Он хороший! — возмутилась Сангхья.

— Наверное, не зря же ты так любишь его, — улыбнулся Аравинда.

Они прошли ещё сколько-то, почти вровень друг с другом, хотя танцовщица старалась хоть на полшага отставать от него: ей не хотелось, чтобы доброго юношу ругали или наказали из-за неё.

— Должно быть, тебе больно танцевать? — спросил он грустно, спустя сколько-то шагов.

Они вышли из-за других построек и внезапно увидели вход в храм. Храм появился перед ними как будто внезапно, величественный, высокий. Множество резьбы и сцен сливались в одно воплощённое совершенство, крыши которого поднимались к небесам.

— Почему ты спросил это? — удивлённо повернулась девушка к юноше.

— Ты сказала, что разбойники ранили ноги несчастных женщин и девочек, чтобы никто не смел убежать, — Аравинда грустно посмотрел на неё, нахмурился. — И у тебя осталось несколько шрамов. Но тот злой купец, которому тебя доверил твой возлюбленный и друг, всё же продал тебя в храмовые танцовщицы! Выходит, в каждом твоём шаге ты чувствуешь боль! И каждый твой танец — это новая ягья, в огне которой ты жертвуешь во славу бога свою красоту и боль!

— Перед тобой красивая девушка, а ты видишь только лишь шрамы на моих ногах? — глаза её удивлённо распахнулись.

— Ты — красивая девушка, — смущённо улыбнулся Аравинда, — но мне жаль, что тебе довелось испытать такую боль.

— Ноги не столь уж и мучают меня, — она смущённо опустила взгляд. — Да и давно это было. Тело сколько-то смогло зажить.

— Но разве зажила твоя душа? — грустно спросил он.

— Когда-то я думала так же… — она подняла взгляд по стене храма, к его крыше, устремлённой в небеса. — Я винила свою судьбу и тосковала, что не умерла. Я потеряла всех моих в тот день. А потом я подумала, что всё же — благодаря ему — я не всю возможную боль испытала в тот день. Пусть я никогда не смогу подарить ему мою чистоту — теперь уже не в этой жизни — но зато он от какой-то боли меня спас. Могу ли я роптать на мою судьбу? Знаешь… — опустила взгляд на него, наполненный слезами. — Там… среди трупов… лежала моя подруга. На ней в тот день была такая же голубая юбка, как и у меня. Но они мучали её! А меня эта участь миновала, потому что он за мной пришёл… — всхлипнула. — Я иногда думаю… если б моя подруга выжила… ведь она б жила в большем ужасе, чем я! Опозоренная! Видевшая только смерть в тот день! И, если бы она выжила, значит, никто за неё так и не вступился! Как она будет с этим жить?!

— У тебя доброе сердце, — Аравинда вздохнул. — Жаль, что ни ей, ни тебе я помочь не смогу!

— В этом мире ещё достаточно тех, кто нуждается в чьей-то помощи, — она снова посмотрела наверх. На небо.

Потом взгляд опустила на молодую заплаканную женщину и идущих за нею детей.

Чарующе улыбнулась вдруг и, перекружившись вокруг молодого прислужника — у него дыхание перехватило от внезапной грации её движений — поплыла к детям. Смеясь, в танце прошлась мимо них, приласкала по волосам заплаканную девочку. Та, глаза широко распахнув, смотрела за ней. Даже мать позабыла плакать — засмотрелась.

Сандхья исполнила свой танец перед храмом. Или, скорее, перед случайными этими людьми. Пока она танцевала — они забыли обо всём. Пусть даже лишь на несколько мгновений. Но Аравинда видел, каким восторгом горели глаза у них всех.

— Пойдём! — доплыла до него наконец дева, подобная апсаре. — Настоятель нас ждёт.

— Пойдём, — смущённо ответил он.

Но, уходя, обернулся и посмотрел на зачарованные глаза детей, от которых уплывала сказка.

Сказка, которую они внезапно увидели.

— Мама, я тоже так хочу! — потянула мать за дупатту младшая девочка. — Она так божественно танцует!

Сандхья лишь улыбнулась и уплыла. Чудо красоты, которое она им подарила, высушило слёзы и осталось в их сердцах.

— Вообще-то, я из семьи музыкантов и артистов, — шепнула она Аравинде, когда они уже отошли. — Я родилась, чтобы играть и танцевать. И я теперь попала в храм, чтобы снова танцевать. В танцах моя судьба.

— Ты поэтому так быстро научилась! — улыбнулся Аравинда. — Ты уже видела…

Она, загадочно улыбнувшись, прижала ладонь к губам.

— Но я боюсь, что шрамы и те раны тебя беспокоят, — добавил он несколько шагов спустя.

— Ты во мне видишь лишь шрамы и раны? — усмехнулась молодая дэвадаси.

— У всех есть тело, а раны его болят.

Она рассмеялась.

В покоях настоятеля что-то упало и прокатилось по полу, металлическое.

Сандхья тут же посерьёзнела.

Аравинда, вздохнув, выступил вперёд.

— О почтенный! Простите, что я нарушил ваш покой! Но наш бог велел мне кое-что вам рассказать и немедленно!

— А-а, это ты! — поморщился старый брахман, выйдя из своих покоев.

— Индра велел наказать её, — Аравинда смущённо указал на Сандхью, которая виновато опустила голову. Добавил торопливо, увидя, как зажглись глаза главного брахмана: — Но он не хотел, чтобы её били. Велел лишь заставить её мыть полы, пока не раскается. И… — запнулся. — И ничего кроме воды не давать. Если Сандхья, почувствовав вину, простоит всю ночь на коленях перед изображением нашего бога — он её простит.

— Значит, простит… — шумно выдохнул толстяк, почесав большой живот.

Он понял, что девушка уже приглянулась самому Индре, а, значит, ему её тела обнажённого уже не видать под собой.

— Ну, что ж… — сказал серьёзно настоятель, в последний раз окинув взглядом пышные дхоти, под которыми прятались упругие пышные бёдра, скользнул взглядом по высокой груди, к которой липли и пропотевшая чхоли, и накидка, расшитая золотом. — Пусть исполняет своё наказание. Пусть начинает прямо сейчас. Ты… — взгляд перевёл на Аравинду. — Принеси ей тряпок и воды, — усмехнулся вдруг ядовито, — ты же у нас мастер по полам!

— Слушаюсь, мой господин! — юноша будто совсем не заметил подколки, ладони с почтением сложил и поклонился ему, Сандхье бросил: — Пойдём!

Солнце уже перевалило за полдень. Она всё ещё ползала по храму, протирая бережно его камни своими дхоти и локтями, тряпкой. Взмокла совсем вся. Прислужники пробегали мимо, смотря на неё с ненавистью. Кто-то шептался, что ей — подвернувшейся под демона — надо было самой оборвать свою грешную жизнь. Что их бог милостив, раз она отделалась таким простым наказанием. Никто не принёс ей воды.

Храмовые постройки уже начали расплываться, а тело болело уже от усталости всё — так и подмывало просто упасть и погрузиться в спасительное забытье — как её разгорячённого лба коснулась прохладная рука, смоченная водой.

Сандхья напугано подняла голову.

Аравинда, никого не таясь, протянул ей чашу с водой, глубокую. Пока она жадно пила, поставил возле неё большой таз с чистой водой. Подхватил таз с грязной.

— Но постой! — испугалась она. — Тебя же накажут из-за меня!

— Так ведь Индра разрешил давать тебе попить! — грустно произнёс Аравинда, строго оглядывая молодых прислужников, приостановившихся в стороне. — И вообще, он велел тебе лишь мыть пол, каждый день. А кто будет приносить и уносить для тебя воду — он вообще не упомянул. Да и так ли это важно? Были б полы чистыми! — тряпку грязную у неё забрал, протянул чистую.

И улыбку от красавицы тёплую получил, какой от неё не видел никто. Даже настоятель, таскавший ей после ночи или перед ночью драгоценности.

И ушёл, не таясь, спокойно улыбаясь.

Он, впрочем, помнил, что она могла улыбаться своему спасителю ещё теплей. Он не хотел забывать.