Свет остаётся

Елена Янушевская, 2023

Многомерность смысла, эмоциональная сила и утончённость формы – отличительные черты поэзии Елены Янушевской. В книгу «Свет остаётся» вошли стихотворения, написанные автором в период с 2020 по 2023 годы. Часть из представленных произведений была опубликована в литературных журналах «Плавучий мост», «Зарубежные записки», «Сура», «Вторник», часть – публикуется впервые.

© Янушевская Е.В., 2023

© Издательство «У Никитских ворот», серия, 2023

Моей матери

В русле пятистиший

«Мне снилось, из оранжевого света…»

Мне снилось, из оранжевого света

сквожением прозрачным невесомым

вплывают в малахитовое лето

младенцы с беззаконной хромосомой,

не принятые к пиршеству земному,

и это шествие сквозь лепесток бездонно,

не остановит их великий оум

на коврике в тени рододендрона.

Раз все источники энергий станут данью

над ними возвышающейся силе,

сирени куст подарит состраданье,

когда о нём уже и не просили,

и ссыплет в жменю таинств пятилистных,

будто привет от эмбриона Жени,

сирени цвет придёт евангелистом

мужских надежд и женских поражений.

Тоска остынет в русле пятистиший,

зелёный лист зацепится за платье,

и смысл блеснёт, последней капли тише,

зачем же Сын был послан на распятье.

Созерцатель

Здесь берёза одна без греха

исцелована всуе девицами:

золотится серёжек труха,

смотрят листья зелёными лицами.

Зная местность от А и до Я,

подойдёшь в неглиже к подоконнику —

и опять: «Эта жизнь не моя!»

Над районом небесные конники

уплывают в закатный атлас,

отливая то розой, то сливою,

даже если прикинуть на глаз,

всё равно в этом мире счастливые.

Зимняя хроника

Снег пахнет яблоком и молоком,

так тих, что подступает к горлу ком:

на сизых елях антураж венчальный,

вернее, саван — саван изначальней.

Не забывать, не помнить ни о чём,

рисуя вехи в темноте лучом:

честней остаться летописцем снега

на повороте трассы к центру века…

Под небом опустевший тротуар

белел, как на паркете — пеньюар.

Так время шло, читая лонг с экрана.

Жёг репортаж из пустоты, как рана.

В торговом центре

Под белым небом февраля

пьёт дева голубую матчу,

а рядом затаился мачо

с ухмылкой в духе «У руля!»…

Влюблённость — бабочка.

И вдруг

легко поймать, не покалечив, —

косуху или плащ, как друг,

набросить в вечности на плечи.

Красные ягоды

Теплеет блеск в лиловой оболочке:

свет прибывает, снег — уже устал,

а минус двадцать — просто проволочка,

чтоб дать нам время разглядеть хрусталь…

Минорный звон сверкающих кристаллов:

отпет январь! Он за мираж погиб,

когда пришёл февраль по нотам алым,

ведя к экстазу белизны изгиб.

«То света тьма, то света сердцевина…»

То света тьма, то света сердцевина,

меняет луч фактуру облаков,

и, даже мёртвая, материя повинна:

как будто вздрогнул пульс снеговиков!

Жжёт жажда жить. И тянет — мимо, мимо —

пройти в открытый в тишину портал:

никто не вспомнит, как неутомимо

тот день порошей метки заметал.

В феврале

Ночь заклинает отсветы весны,

а мне б дождаться рейсовый автобус.

Метель метёт — ни зги — огонь блесны…

А кто ловец? Куда летит наш глобус?

В тепле на кухне где-то жарят хек.

Возможно, из небес достали рыбу.

Там человека слышит человек…

И мы с тобой, ну согласись, могли бы.

Капель

В блеске белого снега

заливаются птицы,

звонких звуков Онега

над кварталом струится.

Март — старик или детка?

порожденье природы! —

раздаёт из пипетки

счастье странной породы:

сквозь деревья фигуры

проступают за МКАДом,

мчатся фурии-фуры,

им иного — не надо.

Ожидание у окна

многоэтажки

снег

куполов заострённые свечи

и заголосило синиц

заоконное вече

пейзаж до горизонта не живописен

безличен

поздней зимы

в мегаполисе чёткая фича

ожившие грезят: море

кальвадос

девушка в сьюте…

но это никак не коснётся,

они это знают, сути

жемчужного неба —

где звёзды

царят в многослойном эфире…

колеблются волны — звучит домофон —

о запах весны в квартире!

«Жизнь показалась не ошибкой…»

Жизнь показалась не ошибкой,

когда на слякоть выпал снег, —

блеснула золотая рыбка,

плывущая во льду навек.

Всё ярче на сыром бетоне

алмазный солнечный салют,

и только ясно: все мы тонем —

есть только миг, как нам поют.

Прохожей

«Чтобы скосить живых громады,

костлявой нужен дофамин,

любовник, впрочем, не один,

кроваво-алый цвет помады…» —

орала мартовская птица

охрипшим городским баском…

Ах, дева с выбритым виском,

и ты ведь смерти ученица!

Первое религиозное впечатление

Закрываю глаза: беспризорные розы, ручные бабочки,

перескоки солнечных зайчиков, и паутинка нечаянно

прилипает к искусанной нижней губе, и матовый

женский голос в глубине анфилады из лип и сияния

зовёт меня…

Мама…

Мама, что ж, у меня уже не получится

вот так напевать и остаться в дочерней памяти голосом,

льющимся, как молоко только что из-под вымени,

тёплым, густым и, что б ни случилось,

не прокисающим.

«Вплетая в звук обертона прохлады…»

Вплетая в звук обертона прохлады

и отдалённый, из мансарды, альт,

играет дождь магические ритмы

и превращает в облака асфальт.

А ты по кронам лиственного леса,

внутри зелёных в эту пору снов,

идешь и видишь: влажные пролески

важнее всех иных первооснов.

Но, как ни странно, в месяц яркой сини

ростки не кажутся мечтателю родней,

чем бледный отблеск облачности в луже,

и каждый всплеск — история о ней.

Давний июль

Ненужный дар — в предчувствие любви

по коридору страха возвращаться,

там не ответят, даже не зови,

там плещет море лиственных оваций:

в бордовой блузе, блёстки на висках,

ты в первый раз в смертельном поединке —

запечь в алмаз позор, и пух, и прах

и боль подвесить к хрупкой паутинке.

В гостях

Сирень качается, сирень благоухает,

как облако, сирень за шторами плывёт —

в квартире изо льда, любимая, седая,

улыбку смерти женщина не сожалея ждёт.

Поёт в окне романсы юный соловей,

поёт, что, как всегда, до слёз не в ту влюбился.

А над густой иргой… нет, всё-таки левей…

вселенский пульс мерцал, как до потопа, бился.

«Я здесь была… Я помню этот час…»

Я здесь была… Я помню этот час.

Между реальностью разорвана граница

и подсознанием, в окне анфас

плывёт Луна и блесков вереница…

А птах ночной горланит без проблем —

от звонкой ноты в носоглотке жженье:

не суетись, уснём не насовсем,

раз не слабеет сила притяженья.

«Для жизни слишком оказавшись хрупким…»

Для жизни слишком оказавшись хрупким,

на грани между жизнью и скорлупкой —

застывшим кадром — скрюченный птенец

находит свой, так говорят, конец…

Апрель, весна, гарцуют в небе птицы,

за руку веткой трогает сирень —

куст понимает: страшно не родиться!

И убегает в розовую тень.

«Над полями, над садами…»

Над полями, над садами

дымка летняя легка,

небожитель пролетает,

или просто — облака…

Как же выдержало сердце?

Тромбы, бомбы не беда:

не обнимемся с тобою,

нерождённый, никогда.

На жаре

И вот плыву по ветру в белом сквере!

Ещё порыв — и вишни полетят

кружить легко, как птицы, в атмосфере

и не успеют к октябрю назад —

утешить шорохами пожелтевших перьев

вечерний сплин иссушенных умов…

Вернёшься в дом — стучатся ветки в двери,

отречься требуя от пустотелых слов:

мол, посмотри-ка, на столе нарциссы,

всех выверенных истинней идей,

не зная, что у точки есть абсцисса,

глядят в окно на вальс полутеней.

С пятницы на субботу

По воде, похожей на опал,

воздух в мелкой лодке проплывал:

по белёсо-розовой воде

тихо-тихо плыли мы нигде,

проходя сквозь сон, короткий сон,

безмятежно, точно в унисон

без одежд легли вдвоём на дно

белой лодки — было нам дано

плыть, обняв друг друга, по реке,

замолчать, дышать, рука в руке,

и текла зеркальная вода,

будто не причалим никогда.

«Во времена цветения жасмина…»

Во времена цветения жасмина

луна плыла и не меняла мину,

и отчего-то — Боже, отчего же! —

была, красотка, на меня похожа…

Туман, пришедший в сердце с ностальгией,

загустевает… Мы — уже другие.

И отчего-то — Боже, отчего же! —

бегут мурашки на ветру по коже.

Оракул

Так бывает, сгорает источник, но свет остаётся…

В магнитоле звучит баритон, мне напомнивший Отса…

Хороши ароматы — жасмина, шиповника, кухонной

прозы,

чистоты на веранде, во дворике частном — навоза…

А я жду не дождусь ожидания нового счастья!

Приоткрыли цветочные тигры пятнистые пасти —

зарычали: ну кто под болеющей яблоней курит!

Золотистые розы проплыли в румяной лазури…

На стекле начертав гексаграмму и гамму — на стенке,

бог небес обновлял, как обои, сиянья оттенки:

то пятном, то волнисто, то перисто, то полосато…

На столе зеленели листы молодого салата…

Бабочка

Освежают гортань сладковатые слюни:

от жары не уйдёшь у травы на постое;

однодневные души порхают в июне,

в голубое одетые и золотое,

и вливаются в полдень неторопливо,

упоительно благоухая, пионы:

говорят, что они из Аида шпионы,

потому и стоят тихо-тихо за сливой.

Настроения

1

Белый, нежный, бесстрастный —

сквозь листья лучистые липы…

— Свет?

— Воспоминание.

Оборвётся, когда я умру.

2

Упрёки его, насмешки —

искра танцует во мне.

На нёбе — дождинка.

А ветки жасмина взлетали к Луне

и опадали, сплетались с пыреем, ласкались к земле:

июль, ты ли это?

3

рожденье нам приносит смерть

оправдывает жизнь

прикосновенье

и облачко

в тяжёлом небе

его отяжелевших век

«Мелодия воды, сапфировая влажность…»

Мелодия воды, сапфировая влажность

и этой малости космическая важность.

В евклидовой прозрачной пустоте

на нас деревьев абрисы похожи,

нас поджидают истины не те.

Но огонёк слезы на цветоложе

уже летит: в потерянном раю

уже ослушалось, взошло, зазеленело —

у тайны сущего, как прежде, на краю.

Прогулка в жизнь всегда как недотрога:

на расстояньи двух неутолённых рук,

обняться приглашающих в беседке, —

«Конечно, да… Конечно, нет… А вдруг…»

«ещё прозрачная весна…»

ещё прозрачная весна

берёт легко-легко за руку:

всё будет — август до пьяна

и повторение по кругу

и завтра и через века

другая в кардигане дама

пойдёт гулять у родника

как все мы со времён Адама

с прожилкой красной лепесток

ей упадёт в карман нагрудный

а капля звонкая — в песок

невыносимо… трудно-трудно…

«Даже если остаться одной…»

Даже если остаться одной,

не напялить корону утраты:

навсегда остаётся с тобой

камнем в почке любовь в три карата.

Разрастается, как на дрожжах,

и пульсирует, и тяжелеет,

потому что никто в соцсетях

наш континуум не пожалеет —

беспризорную кошку в соплях,

в серо-бурой одежде соседку

Конец ознакомительного фрагмента.