Завтра будет солнечно. Том I

Елизавета Антоновна Тимофеева

Ион – рядовой водитель маршрутки Кишинёвского автопарка Молдавского района СССР.На дворе 2029 год, апрель. Время подводить итоги пятилетки, чем и занимается каждый порядочный гражданин.Но Иона категорически не устраивает идеология счастья. Ему кажется, будто отдельный человек настолько неважен, что он решает вступить в полемику с правительством и доказать, что его район, он и его сограждане заслуживают особого исторического пути, в отличие от того, что диктуется всей стране уже больше ста лет…

Том 1,

в котором рассказывается о прекрасной жизни граждан Страны Советов

06.04.2029 Молдавский район, Кишинёв, 19:15

В тишине предзакатной столицы радио, включённое в маршрутке №7, прерывало неловкость незнакомых, ничем не связанных между собой людей и сближало их:

— Знаете, за эту пятилетку мы добились таких высоких результатов, которых не ожидал никто. Даже партия.

Выражения лиц пассажиров говорили сами за себя. Люди ехали с работы с чувством выполненного долга.

— Хотелось бы отметить, что уровень счастья вырос на 30,8% после 2019 года и составляет 98,2% по показателям 11 республик. Завтра, в продолжение обсуждения предстоящей пятилетки, будет объявлен план правительства.

И только один человек в этом замкнутом помещении выражал недовольство.

— Самый высокий уровень счастья наблюдается в Угандийском районе, следом идёт Американский район, а замыкает тройку Центральный Российский. В связи с этим я хочу заявить об увеличении… — рука водителя дотянулась до кнопки выключения и погасила волшебную атмосферу миропорядка.

Но буквально через несколько секунд раздались недовольные окрики граждан из салона:

— Включите радио!

— Имейте совесть!

— Мы ведь слушаем!

Водитель думал настоять на своём, но понимал, что положение у него не выигрышное, и единственное, что ему оставалось сделать, это злобно выругаться:

— Проклятое счастье!

06.04.2029 Молдавский район, Кишинёв, 22:04

Пробираясь по спящей коммуналке, он пытался не издавать лишних звуков, но поход по длинному коридору в кромешной темноте не мог быть беззвучным.

— Опять этот козёл оставил свой поганый раствор у дверей!

Хлюп-хлюп, шлёп-шлёп.

И вот уже по коридору спящего дома полетело ведро.

Открыв дверь в свою комнату, он издал наигранный возглас удивления. Ведь именно её он и ждал сегодня, в свой очередной одинокий вечер.

— Привет, Лизика, почему тебя выгнали на этот раз?

Лизика лежала на только что лично ею вымытом полу лицом вниз, в обнимку с самой труднодоступной во всём Кишинёве бутылкой водки. Но для ответа на вопрос подняла зарёванное лицо и промямлила еле живым голосом, переходящим в истерику:

— У меня конфисковали самогонный аппарат… я давно, давно думала, что нужно переходить на вино! Но меня никогда, никогда не слушают… Твари мусора… ой твари… — и она, уронив голову обратно на пол, принялась кататься по паркету, отчего её длинные русые волосы топорщились во все стороны и постепенно превратились в клоки. Правда, Лизике было не до мелочей, анализ сложившейся ситуации забирал у неё последние силы, собранные волею в кулак.

— Ладно, Лизика, ты можешь оставаться столько, сколько нужно, сама знаешь.

Она на секунду остановилась и снова подняла голову.

— Спасибо, Ион, я…

Но Ион уже закрыл дверь и устремился на кухню выкурить «Ленинца», которого ненавидел, да только в магазинах богатого выбора товаров не наблюдалось.

Войдя в общественное помещение, где сидело человек шесть, Ион снова услышал выпуск новостей.

Не то, чтобы ему было всё равно, — нет, его коробила сама важность момента, которую наблюдала вся страна.

— Сегодня Генсек Счастья СССР выступила со своим первым докладом о пятилетке, рассказав о самых «счастливых» и «несчастливых» республиках. Уже четвёртую пятилетку подряд Молдавский район занимает первую строчку по «недовольству» в международном списке…

Ком в горле. Темнота.

Это было уже поинтереснее. Может, зря всё это время он так категорично не хотел смотреть и слушать. Может, его негативный настрой имел под собой нечто большее, чем оппозиционное настроение в голове, не находящее выхода за пределы раздражения и назойливых мыслей в три ночи.

Определённо что-то было в этой статистике. Что-то, что смогло зацепить даже его.

А затем сидящие за столами соседи вздрогнули от громкого крика, сотрясшего третий этаж:

— Жива, жива молдовская душа!

Действие 1

Дневник. Запись 1

«Официально СССР образовался 10 декабря 1905 года, но последняя республика была присоединена лишь 7 ноября 1999 года. Именно этот день является государственным праздником — Днём Полного Освобождения.

7 декабря 1905 года в Москве началось Декабрьское восстание, была объявлена всеобщая политическая стачка. Закрылись школы и театры, перестали выходить газеты, не прибывали и не отправлялись поезда.

Казалось, будто вот-вот начнутся те драматичные события, которые вытекли из народного недовольства…

Но вдруг с балкона второго этажа раздалось громогласное:

— Граждане! Во избежание ненужного кровопролития в столице Родины нашей, я, Николай Второй, складываю с себя… — именно так закончилась великая буржуазная эпоха человечества и началась величайшая эра Справедливости и Счастья.

Николай II сошёл с монархического престола, вверив Российскую империю, вместе с её аппаратом, временному правительству РСФСР.

Временное правительство РСФСР образовалось из элиты России — интеллигенции, честных заслуженных рабочих, бывших императорских чиновников, которые оправдали себя достойными поступками — и вот народом стал править народ, всеобщий класс пролетариата.

Но что же случилось с царской семьей? Когда они оказались не у дел, у них забрали все резиденции-особняки вместе с предметами роскоши, и они были преданы самим себе. Николай, почувствовав в своём искреннем сердце что-то неизвестное и пугающее, собрал семью и уехал к Георгу V в Англию. Им никто не препятствовал и не угрожал, так что обосновались они там на долгие пятнадцать лет — ровно до того момента, как Англию присоединили, а Романовы, получившие английское гражданство, вновь вернулись на Родину.

Последней присоединённой республикой была Китайская. Она была добавлена в самом конце — потому что, став в 1930 году закрытой (но тоже коммунистической) страной, держала в отношении остального мира железный занавес. Несмотря на бедность населения, правительство будто парило в облаках, полагая, что сможет выстоять в одиночку.

А ведь уже в 1925 году было понятно, что Советский Союз заполонит весь мир. На тот момент в составе государства насчитывалась 31 республика. Но Китай не терял веры в свою независимость, хотя власть, существовавшая в стране Советов, устроенная намного лучше, чем любой управленческий аппарат, не диктовала ничего, кроме власти и воли народа; был признан единственным государственным судом Народный (НС СССР), дано полное право на выбор всего того, что только мог бы пожелать советский гражданин — начиная с вероисповедания и заканчивая сексуальной ориентацией.

На рубеже 1930—50 годов Советский Союз расширился до 74 стран-членов; а к 1970 году в его состав входило уже 178.

Постепенно понимая неизбежное, оставшееся человечество либо бессмысленно барахталось в поисках замены продукции, производимой в самой мощной империи в истории планеты, либо, чтобы понести наименьшие потери, становилось независимыми республиками Союза.

Уже к 1990 году в составе СССР было 194 республики. Человечество приближалось к правильному ходу духовного и физического развития. Упрямых почти не осталось; а те, что ещё могли встретиться, латали дыры в бюджетах. Таким образом, к 1999 году в составе СССР была 201 республика — кроме одного только Китая.

Надо отметить, что китайская экономика оказалась гораздо более живучей, нежели у любой другой страны. Но и она не могла сопротивляться вечно, поэтому к началу нового тысячелетия, к январю 2001 года, на карте мира была изображена единая страна Советов, по-новому разделённая на 11 независимых республик».

07.04.2029 Молдавский район, Кишинёв, бульвар Штефана Чел Маре, 07:04

Весь проспект снова стоял как обычно с утра. Маршрутка была забита пассажирами как обычно с утра. Солнце светило рассветным ярким лучом мне прямо в левый глаз как обычно с утра. Всё было как обычно с утра, и меня это как обычно бесило.

Моя левая рука окончательно сгорела на весеннем солнце, и мне порядком поднадоело смазывать её каждый день перед сменой. Поэтому я решил, что, если мне суждено содрать свою кожу, то это произойдёт только из-за солнца, направленного в мою маршрутку.

Я оторвал руку от окна, где она могла лежать часами, одёрнул майку и внимательно осмотрел место ожога, ведь делать всё равно было нечего.

По радио играл Суручану, мне было несколько муторно стоять в пробке, и я то и дело косил глазом на переулок справа, стуча в такт песне.

Aste sare mult meine, mult meine

Каждый день вот уже десять лет я вставал в пять утра и начинал рабочий день вместе с Аделаидой. Я, как порядочный гражданин, уважаю профессии других людей, но по-настоящему нашёл себя именно в вождении маршрутки. Говорят, что высшее образование необходимо каждому порядочному советскому человеку, ну так я и закончил машинно-механическое.

Parke-n truna as visa,

Правда, я терпеть не могу эту ежедневную тошнотную обстановку, заключающуюся в бесконечном информационном потоке о том, как «всё хорошо».

Aste sare doar ku tine, doar ku tine,

Определённо, что-то было в том, что ради всеобщего блага трудится весь миллиард жителей планеты, но мне было неприятно это неменяющееся руководство, которое вело нас к светлому будущему, и мы не видели перемен.

Doar ku tine vo dansa.

Пошёл припев песни — я слышал, как в салоне подпевали пассажиры.

Ох, любит наш народ с утра включить классические национальные произведения. Невозможно выбросить Суручану из головы весь день.

Yn lumina palide — a-ha

По центральной улице города шло много людей, они спешили по своим делам. Солнце играло на домах, отчего казалось, будто утреннее общественное сознание возведено в абсолют, и нет уже ничего непознанного на нашей улице. В такие моменты мне казалось, что я излишне философски отношусь к жизни.

And a lumynor achistor — a-ha

Дорожная полоса загружена исключительно общественным транспортом, ведь на собственное средство передвижения может рассчитывать только определённая категория граждан, которой необходима мобильность в передвижении. Это те, кого могут срочно вызвать на другой конец города в любое время суток или государственная тайна не позволяет выполнять поручение на виду у простых граждан — то есть я говорю о категории граждан, которая называется «управленческая». В моём поле зрения есть две «Волги» на солнечных батареях, что говорит о наличии этих наших «святых». Всё остальное — маршрутки, троллейбусы и автобусы. Вообще, обязательное введение маршруток произошло около пятнадцати лет назад, так что мы, маршрутчики, в некотором роде новаторы, и нужны наши старания для того, чтобы разгрузить центр нашей прекрасной столицы.

Nu ku vin ymbateme — a-ha

Хотел бы подчеркнуть, что Аделаида — исключительная в своём роде машина. Я долго занимался её улучшениями, и так получилось, что теперь она и по госзаказу (целиком на солнечных батареях), и по моей осторожности (на дровах как «Запорожец») может быть пригодна к любым природным условиям. Только внутри неё могла быть уверенность в завтрашнем дне, и только она могла дать своим пассажирам спокойствие и защищённость.

Chi ku seruter, chi ku seruter

Жители Кишинёва в конце февраля слёзно попросили отремонтировать дорогу, вот правительство и решило неотложно заняться делами первой необходимости. Поэтому уже два месяца я стоял в пробке каждое утро.

Но граждане так положительно к этому относились, аж за душу брало — казалось бы, им самим стало проблематично передвигаться. Ну, да и ладно, зато власти пошли навстречу народной воле, и вот результат, — мы сами тонем в том, чего так хотели. Как будто до людей ещё не доходило, что они сами решают свои же проблемы; что у власти такие же, как они.

Как же!

Но народ у нас удивительный, радуются как дети малые.

Только меня раздражал сам факт наличия вот этой самой гармонии в головах людей, вот этого слишком идеалистичного миропорядка, действующего абсолютно повсеместно.

— Т. водитель, вы не могли бы ехать побыстрее? Мы опаздываем на работу! — прокричал седой дед мне прямо в ухо.

Центр столицы стоял вдоль и поперёк, но как же я мог отказать? К тому же, деду?

Пробки и очереди никого не раздражали, они никогда не вызывали у советского народа отторжения — их можно было, скорее, назвать отражением нашей коллективистской самобытности. Несмотря на то, что в магазинах давно всё было, люди по старой привычке любили собираться в очереди, хотя уже и не проводили там большую часть жизни, как это было пятьдесят-шестьдесят лет назад. Все чинно стояли в пробке, никто не говорил, что опаздывает, но очевидные вещи видны налицо. Так что дед правильно поступил, указав на мой просчёт.

Я должен был показать воспитанность, поэтому, тряхнув чёрными вьющимися волосами, на весь салон чётко ответил:

— Конечно. Дайте мне минуту — и мы приедем.

А ведь мне нужен был только повод, верно?

Я крепко взялся за чёрный кожаный руль и нежно провёл по нему пальцами.

— Ну, давай, Аделаида!

Неописуемо радостное для обывателей утро, бесившее меня с самого восхода, переставало быть таким приторно-сладким.

Постепенно серость мира разбивалась на мелкие кусочки, будто глиняный горшок, упавший со шкафа и медленно расползавшийся по полу в замедленном действии.

Да, ремонт мешал двинуться с места, но это никогда не было проблемой для настоящих профессионалов своего дела; людей, которые ценили и знали своё благородное призвание, — водить маршрутки. Поэтому я ехал напрямую к дому Правительства Молдавии.

Аделаида была с утра начищена моими трудолюбивыми руками и теперь, когда мы составляли с ней единое целое, я был уверен в том, что своим блеском она сможет затмить всех недоброжелателей. Объезжая транспортные средства, она издавала настоящую музыку для ушей любого уважающего себя водителя этого чудесного вида транспорта. Её величие превосходило любую маршрутку из соседей по цеху — все шофёры безумно завидовали мощи и выдержке Аделаиды, которой я занимался не покладая рук вот уже два года.

— Пожалуйста, держитесь крепче.

Я объезжал, сигналил, ругался, но выехал из пробки.

Мы быстро ехали по прямой улице, никуда не сворачивая. Подъезжая к остановке, я замедлил ход, чтобы пассажиры со всеми удобствами остановились прямо у стеклянной панели.

— Приехали.

Пассажиры ошеломлённо выходили из обители Молдовской Неприкасаемости. Солнце играло на стеклянной крыше со светодиодной подсветкой остановки.

Я продолжил движение, пока не доехал до автопарка.

Весь штат кишинёвских водителей состоял из профессионалов, которые работали на благо молдовских пассажиров. Мы все идейные люди, каждый из нас имеет высшую цель, но мы всегда сходились в одном — в стремлении к благополучию нашего автопарка.

Вот я уже удовлетворённо сверил время, растёкся было в кресле, предвкушая божественный аромат вчерашней, вылежавшейся на солнце котлеты, как вдруг:

— Это что такое, блин?! Нет, ты мне, блин, объясни! Датчики снова на тебе звенят!

Жаль, что я не мог разлечься поудобнее как перед экраном, потому что планировалась подлинно МХАТовская игра в исполнении прирождённого актёра — моего начальника; но, к сожалению, контакт с аудиторией должен был проводиться только через меня.

Он разъярённо залетел в транспортное средство. Чёрный пиджак, надетый поверх рубашки, развевался вслед его движениям. И как ему не было жарко?

Все пассажиры вышли ещё на остановке, мы остались в маршрутке одни, хотя спиной я ощущал чьё-то присутствие на последнем кресле. Я не имел привычки проверять наличие или отсутствие людей позади меня — надеялся на добропорядочность и уважение к себе с Аделаидой.

И правда, я так увлёкся демонстрацией своего профессионализма с утра пораньше, что только сейчас уловил звуки скрипа обновлённой кожи кресел Аделаиды. Но у меня даже не было возможности встать в пол-оборота, иначе я рисковал потерять выгодную позицию напротив собеседника, которого уже ожидал возможности побесить меня своей позой и саркастическими шутками. И это тоже было обыкновенной утренней церемонией.

— Я привёз людей чётко по расписанию, господин Цуркану.

— Господами будешь звать этих!.. Как их, блин!..

Цуркану не был колоритным персонажем в среде молдавских водителей, он скорее вызывал улыбку и иногда — насмешку со стороны подчинённых. Его странная помешанность на русизмах очень смешно выглядела в среде носителей молдавского языка. Да, русский был введён как государственный язык, но излишнее употребление русских слов не подчёркивало его преданность Союзу, а лишь доказывало… ограниченность, что ли.

— Буржуев? — Цуркану всегда можно было легко подначить, и он на меня за это сильно злился.

— Во-во, блин! Буржуев так будешь звать!

Я уже мысленно пустил его на колбасу для этих самых буржуев (так как еду я видел в последний раз часов десять назад, котлета безбожно членила моё сознание), что обычно и делал в подобных случаях; но Цуркану не дал времени на придумывание новой юморески — руководство решило удивить меня новыми выученными словами:

— Мне надоели твои выходки! С завтрашнего дня ты работаешь на пригородном сообщении! На тебе в который раз «городки» срабатывают, напомни?

Мы очень часто ругались, и каждый раз Цуркану не выдерживал моего напора. Он мог угрожать, но никогда не доводил дело до критической отметки — не любил мой начальник криков с истериками.

— Но как же так, т. Цуркану? — только этого не хватало. Опять приходится принимать эти треклятые уступки в этом треклятом мире. Даже побесить его сегодня не удастся. — Я же всех привез вовремя, тютелька в тютельку. Никто не справляется с планом лучше меня…

— Ещё одно слово, и ты уйдёшь в строительное отделение. Я с тобой уже намучался, спасибо. Асфальтоукладчик — то, что нужно, не находишь?

— Но…

— Никаких «но». Что выбираешь — пригородные маршруты или асфальтоукладчик?

Цуркану был парень добрый, но очень непонятливый, я всегда находил в нём идеальную жертву для насмешек, так что свои кривляния я на постоянной основе посвящал начальству. И Цуркану никуда не мог меня деть, потому что я уже пятый год подряд был одним из лучших водителей нашего автопарка. Может, и в этот раз это был блеф, я просто неудачно подвернулся ему…

— Да, слушаюсь, т. Цуркану, — сказал я как можно более уныло, чтобы не выдать гнев и перебороть желание двинуть по его тупой морде.

— И ещё. Партийный мне сюда. А то будет мне тут, блин…

Он меня конкретно выбесил, но я снова промолчал, вынул партийный из заднего кармана брюк и кинул билет на бардачок.

— Так-то лучше, т. Бойко! — и он вышел, показательно вставив мой партийный во внешний кармашек пиджака, и так же показательно засунул руки в карманы чёрных в тон пиджаку брюк.

Ну ничего, я устрою ему сольное выступление позже, а пока меня занимало наличие гостя на последнем ряду. Не успел я до конца повернуться, как сзади слишком театрально раздался раскатистый мужской голос:

— А слухи о тебе не врали…

Это ещё кто? Секретарь из Дома культуры ищет новые лица?

Я отвёл взгляд от удаляющегося торжествующего Цуркану и посмотрел на молдавскую народную самодеятельность.

Это был парень примерно моих лет, в солнцезащитных очках, с такими же непослушными кудрями как у меня. Правда, был он брюнет, и волосы прижимала кепка, надетая задом наперёд. Вдобавок одет он был в клетчатый серый пиджак, что выглядело странно. Он разлёгся в кресле и неотрывно смотрел на меня.

— Люди в наше время совершенно не умеют ценить таланты, не находишь?

Он встал со своего места и неторопливо, можно даже сказать, вальяжно, направился ко мне.

— Трудно ожидать чего-то особенного от тех, кто считает, что румынский так же, как и русский, имеет шесть падежей, — в тон ему ответил я.

— Ai un roman bun?¹

— Este².

— Bine³. — он засмущался и не нашёл, что ответить.

Повисла пауза. Я не очень понял, чего хочет этот кудряш, но он явно что-то затеял. Предчувствия меня редко обманывают, а маршрутки Кишинёва учат ждать. Поэтому я ждал и пытался произвести мысленный расчёт дальнейших действий собеседника.

— Eu sunt Viorel, но друзья зовут меня Вио. Прямо как персонажа в «Лесных поселенцах»⁴. Забавно, да? Мы ведь похожи с ним. Но речь о другом. У меня есть группа ребят, которые… могут тебе помочь…

Что-то заклокотало у меня внутри, но я взял себя в руки. Или попытался это, по крайней мере, сделать.

— Помочь с чем?! Я не нуждаюсь…

Виорела слегка передёрнуло — ему не очень понравилось, что я его перебиваю. Похоже, он привык, что его все носят на руках и слушаются беспрекословно.

— Да ты дослушай сначала. Моё, так сказать, сообщество любит Молдавию…

Истинный патриот, да? Знающий историю! Понимающий разницу происхождения!.. Сектант! Нужно было его выгонять. Причём, желательно в ближайший милицейский участок.

— МОЛДАВИЮ?

Я не собирался тешить его самолюбие; Вио, похоже, не понимал, с кем имеет дело.

— И хочет её процветания. Ты ведь так же считаешь? — он проигнорировал мой возглас.

Лучше пойду-ка я добью начальство, задействую ребят… Зачем мне ещё одна жертва анального аборта?

— Молдавия будет у совков, а у патриотов — это Молдова, — и после этих слов я вскинул голову. Правда, посмотрев на Вио сверху вниз, я понял, что он говорил со всей душой…

Не знаю, почему я на него так разозлился. Наверное, всему виной была жертва пропаганды борьбы-с-объездами-остановок-маршрутки Цуркану.

Поэтому, осознав, что выгляжу злым и излучаю желание избавиться от парня, я решил принять противоположную позицию — стать искренним и более… оптимистичным, что ли?

Вио молчал. Он как будто чувствовал, что я хотел выговориться. Поэтому я сел на водительское место и пригласил его к себе на соседнее для продолжения беседы, об исходе которой пока строил только догадки.

— Молдова есть «страна сосен» в переводе с иллирийского. Сосны — деревья величавые и непреклонные. Мы держим самобытность в своём лесу, в этих самых соснах. Очень неправильно, что мы делаем под чью-то указку…

Почему-то Вио отреагировал несколько странно: его глаза буквально вспыхнули, он весь покраснел и начал чуть ли не брызгать на меня слюной:

— Ничего, что молдавская идентичность играла существенную роль при преобразовании в Советскую республику? Никто никого за руку не ловил, говоря об отказе от своей самобытности?

Может, Вио хотел выглядеть лучше, чем он есть, поэтому пытался воздействовать на меня, доказывая абсурдность моей точки зрения? Может, ему от безделья просто хотелось найти себе жертву и поглумиться над ней?

Но почему это я? Он же не может читать мысли и видеть людей насквозь!

— Никто никого не ловил потому, что деваться было некуда! Если исход и так понятен — все объединятся, то смысл отпираться? И вообще, при этом объединении любая самобытность стирается. В массовое сознание транслируется только позиция того этноса, который находится у власти.

Вио потупил взгляд, а затем отвернулся к окну.

— По-моему, жизнь внутри самих себя, отсутствие границ, позволяет нам стирать границы между «чужими» и «своими». Взгляд на врагов устарел, по меньшей мере, лет на двадцать. А что касаемо власти — так там те же братья-славяне, — он театрально повернулся и так же театрально снял очки. — Или ты отрицаешь в молдаванине часть славянина?

Я немного не ожидал, что разговор выльется в такое русло.

— У молдаван свой путь, непохожий ни на чей другой, — я решил не усугублять ситуацию и ответить как можно более размыто.

Вио долго на меня смотрел.

— Другими словами, ты просто не любишь наше правительство?

Я сам себя по глупости загнал в бедственное положение.

Пацан был не промах, вместе мы могли бы устроить с нашими водилами забастовку, о которой я мечтаю уже который год темными тёплыми кишинёвскими вечерами… Но ведь и меня за такое посадят. Ведь у нас, в стране пролетариев, один шаг от слов к делу…

Но почему-то ему я доверился.

— Да. Давайте называть всё своими именами. Я считаю себя оппозиционером по отношению к власти СССР.

07.04.2029 Центральный Российский район, Москва, Люблино, 5:00

Дальнозвон бренчал как ненормальный. Мне уже начало казаться, что я не спала в кровати, а отстояла на утренней литургии часа три — звон был такой громкий, что отдавало в голове.

Звонят из Индонезии, начинаем рабочий день.

Я сняла блокировку, и передо мной возникло лицо собеседника. Точнее, собеседницы.

— Да, Булан, доброе утро. Что-то случилось?

Булан — девушка харизматичная и очень шустрая по характеру, весь вид её говорит об этом. На ней яркое жёлтое платье и лёгкий макияж. Из-за разницы во времени её рабочий день заканчивается, но деловой тон соблюдается на протяжении всего разговора.

— Здравствуйте, т. Секретарь! Нет, спасибо, не жалуемся. Нам прибыл «Маяк» по вашему распоряжению. Но беда в том, что штабные не получили доступа к базе Чукотского здравоохранения.

Я, с некоторым трудом разлепив глаза, сидела в квартире на своей кровати. Колоссальная разница во времени обладает потрясающим свойством путать время суток и звонить на другой конец света в противоположное твоему часовому поясу время, отчего стирается понимание того, сколько же сейчас за окном.

— Хорошо, я прослежу, чтобы сегодня вам открыли доступ. Пришлите мне сообщение по получении, пожалуйста.

Булан просияла. Наверное, она несколько стеснялась звонить мне лично.

— Спасибо большое! — быстро прокричала она и отдала мне честь.

Надо было разбавить диалог светской беседой. А то как-то деревянно всё прозвучало, будто мы, как машины, просто вбили необходимые данные и разошлись по делам. Не было того живого диалога, который необходим при работе с людьми.

Мне жутко хотелось спать, после трёхчасового отдыха я не была готова сразу бросаться в омут с головой, и ничего оригинального мне на ум не приходило.

— А погода какая у вас наблюдается?

— 38 градусов уже четвёртый день…

Какой ужас… а ведь как хорошо быть в средней полосе России…

— Понятно… у нас такая же жара, уже третий день 14 градусов держится, всем не верится… Ведь мы так переживали эту холоднейшую зиму, а теперь настоящее лето в начале апреля…

Булан хотела ответить что-то остроумное и броское.

— Думаю, теперь мы сделаем рывок вперёд на следующие пять лет, худшее ведь уже позади. Мы все ждём вашего выступления.

Наверное, она хотела сделать мне как можно приятнее, но я не могу позволить окружающим даже возможности допускать, что всё худшее, что случилось, это предел, — ведь люди сразу начинают терять хватку и могут уже не быть готовыми к любому повороту событий.

— Нельзя думать, будто худшее позади. Если принять факт, что, не дай Бог, начнётся война, то народу легче будет принять картину разворачивающихся боевых действий, когда всё резко произойдёт.

В глазах Булан возникла паника, затем девушка потупилась. Замминистра индонезийского здравоохранения не общалась со мной лично, и ей тяжело слышать такие резкие высказывания на ровном месте.

— Вы так говорите, будто мы на грани военного конфликта, хотя показатели впервые такие высокие… — негромко проговорила она.

Меня не перестают умилять люди, которые в первый раз слышат от меня на пустом месте подобные вещи. Я нахожу, что человечество должно быть готово абсолютно ко всему, несмотря на то что внешне всё кажется абсолютно спокойным; и все те, кто со мной работают, знают о значении для меня бесконечных учений, которые были введены в обязательном порядке во всех республиках.

Я не особо стараюсь объяснять свою позицию, потому что те, кому надо — поймут всё по моим поступкам, а те, кто по определённым причинам понять меня не могут, — так и не поймут.

— Т. Булан, вы же сами прекрасно понимаете, что, если люди расслабятся и начнут жить как потребители, мир долго не протянет.

Булан молчит — понимает, что последнее слово должно быть за мной.

Поэтому отключаю связь я:

— Хорошего вам дня, держите меня в курсе «Маяка», до свидания.

— До свидания.

День обещает быть очень насыщенным. Все снова ждут от меня важных решений и помощи.

5:30

Созыв по плану пятилетки был назначен на 7:30 в Кремле. У меня оставалось чертовски мало времени, а дел сделать надо было ещё много.

Первым делом я позвонила помощнице из личного штаба, чтобы дать команду устранить неполадки.

— Алло, Крис, привет.

После первой фразы я поняла, что из меня на бедную помощницу вырвется огромный поток недовольства.

— Привет, Иголочка.

С того времени, как работаю в правительстве, я живу одна в двухкомнатной квартире, которая была получена от государства пожизненно за пост национальной важности.

Практически каждое утро я вскакиваю под чьи-то звонки на дальнозвон в Маленькой комнате, и утро начиналось для меня с беготни по квартире. В процессе приготовления завтрака, уборки комнаты и прочих бытовых обязанностей параллельно я выполняла дела по работе. И сейчас я зашла в Большую комнату, чтобы полить цветы.

В любой квартире я делила комнаты на Большие и Маленькие — с малых лет я привыкла, что в брежневках малометражные квартиры кажутся гигантскими; хотя, когда приходишь в Сенатский, оказывается, что квартиры — это какие-то коробки.

— Я не понимаю, чем занимаются эти дебилы в ведомстве. Вроде же все по-русски говорят? — Я поочерёдно лила воду на цветки и на время выполнения дел дальнозвон закрепила на плече, чтобы не отключать видеосвязь. — Я сразу обозначила, чтобы доступ прислали вместе с «Маяком».

Как мне ещё надо было им сказать? Да чем надо было слушать?

Когда три моих цветка были политы (орхидея Дмитрий, бамбук Евгений и кактус Сергей), я пошла заваривать чай на кухню, дальнозвон положила на стол.

Я не делала никакого современного чудо-ремонта, который получил у нас широкое распространение, — не было у меня индукционной плиты и подвесного унитаза; мне сложно было даже отказаться от газа, — и вот сейчас, делая чай, мелькнула мысль, как бы испечь пирогов.

Мой внутренний конфликт заключался в том, что подобные желания были ничтожны по сравнению с предстоящим днём.

— Слушай, я честно не понимаю этой глупой позиции медиков, мол, женщина не может управлять страной… — начала было Кристина.

Это тут ещё при чём?

Я не очень хотела сейчас заниматься отвлечёнными темами, поэтому проигнорировала предположение.

— Да плевать я хотела на их позиции! Сказали сделать — значит, надо сделать. Какими имбецилами надо быть, чтобы перечить, когда от них зависят люди? Большое количество людей! Я сама за патриархат, все знают, но не тыкаю же в феминисток пальцем.

Я доварила кашу и поставила кастрюльку на стол.

Феминизм и патриархат — вещи хорошие и даже, в некоторой степени, пересекающиеся между собой, если суметь их хорошо связать. Но, к сожалению, большинство людей не умеют не мешать понятия… Правда, и жить этим людям легче.

Для себя же я давно уяснила, что на главенствующем посту женщина быть не может, она не сможет управлять единственной на планете страной; а вот быть на моём посту — с этим не каждый мужчина справится.

Ведь понять то, что нужно людям, может женщина, которая интуитивно чувствует изменения в умах.

На кухонном столе лежала в ночи написанная мною бумажка: «7:30 в Екатерининском».

У меня на сегодня назначено восемь встреч, и это может означать, что я могу забыть про главное выступление, которое все так ждут каждые пять лет. Точнее, в теории я могла забыть, ведь я постоянно всё забывала, кроме того, что говорила и делала на работе. Но сегодня… сегодня я не могла забыть того, что будет в семь тридцать утра.

— Слушай, я же сама просила Выргыргылеле, — не успокаивалась Крис.

— Может, проблема какая?

Я могла бы вообще проигнорировать эту ситуацию, переложив ответственность на федеральное здравоохранение, но нет же.

Я села за стол и распрямилась настолько, насколько было возможно.

— Теперь у них точно проблема, — я посмотрела прямо в глаза Кристине. — А на них я порчу наведу такими темпами.

Она расхохоталась.

— Иголочка, окстись.

Но я уже завелась и пока не выплесну всё, что думаю, не успокоюсь.

— Крис, пойми меня правильно, я требовала! ты требовала! все требовали! Это вообще не мой отдел, а им хоть бы что! Зачем копать самому себе яму? Дебилы!

— Успокойся, давай я ещё поговорю, — Крис уже начала переживать, — все мои штабные очень ответственно относятся к своим обязанностям.

— Эти конченые не поймут, — я понимала, что нужно найти выход и сделать это надо срочно.

Теперь вспыхнула Кристина.

— А что ты предлагаешь? Сама собралась ехать? Тебе заняться нечем? Зачем ты на себя всё вешаешь? Может, это ты конченая?

Пауза. Мне нужно было выдохнуть. Я перестала дышать и почувствовала, как темнота подступает к горлу. Я начала говорить на выдохе:

— Ты права. Попробуй всё сама выяснить и отправь отчёт Эгле, иначе я сама этим… медикам позвоню, и мало точно не покажется.

Кристина сразу успокоилась.

— Я всё сделаю до двенадцати.

И я успокоилась.

— Спасибо большое. Извини за эти эмоции.

Крис улыбнулась. Она все «эти эмоции» за семь лет прекрасно знала.

— Забей, главное, чтобы всё работало. До связи.

В любой работе важна команда, и когда она состоит из идейных людей, которые близки тебе, любая задача выполнима. Ведь важен коллективный подход.

— До связи, — сказала я, выключив связь и облокотившись на стол. За окном рассветало утро нового дня.

Я сижу и понимаю, что у меня остаётся достаточно времени, чтобы собраться, и могу спокойно посидеть пять минут, именно поэтому

6:20

— ГДЕ ЭТИ ТУФЛИ? — закричала я на всю квартиру, окончательно разбудив тех несчастных соседей, которые ещё не успели проснуться. Нельзя было исключать, что, возможно, они именно из-за меня не опоздали сегодня на работу.

Зато опаздывала на встречу я, но не могла найти свою обувь. Ведь обувь — это не документы; она нужна только мне, а не народу, поэтому я зачастую просто не уделяла ей должного внимания.

6:27

Концерт окончен — я нахожу, что лучше пойду на каблуках, чем буду тратить ещё минуты три на сборы. Ну, нет этих балеток и нет — не помню я, куда кладу свои вещи. Ну, что тут поделаешь. Ну, могу я прожить без этих платьев и рюш — не велика беда.

А вот если я опоздаю на собрание, это действительно будет беда. Поэтому лучше я приду на каблуках, хотя нельзя этого делать сегодня, зато приду вовремя.

Сегодня я в чёрном питерском пальто, подаренном мне матерью на восемнадцатилетие. Несмотря на свой возраст, оно выглядит очень прилично. Я не могу от него избавиться, потому что сильно привязываюсь к любимым вещам, равно как к людям.

На голове у меня кремовый платок и очки, поэтому узнать меня в толпе будет несколько проблематично.

И, конечно, в честь сегодняшнего торжества я в тёмно-синем костюме, который идеально сочетается с чёрными туфлями на высоком каблуке.

Также наперевес болтается чёрный «дипломат», который ударяется об меня в такт шагам.

Тем временем Люблино медленно просыпается. Московское утро поражает величавой красотой и разнообразием жителей. Люди разного возраста и всевозможных профессий идут огромной толпой — кто к метро, кто к небоходу, а кто, — по старинке к наземному транспорту. Всех нас объединяет общая идея, нас не разобщает различие в социальных ролях — пионеры несут батарею, чтобы сдать на металлолом; профессор спешно поправляет очки и обгоняет припудривавшуюся на ходу без пяти минут комсомолку; сидящие каждое утро у меня во дворе на скамеечке две бабушки (Антонина и Галина) смотрят на окружающий их мир и обсуждают между собой проходящих мимо.

Такая картина наблюдается каждый день в каждой республике мира, но именно Москва способна выталкивать из меня остатки усталости из-за недосыпа или мелких неудач в управлении, заставляя каждое утро вставать снова и идти вперёд.

6:34

Самоубийство с моей стороны — ехать в небоходе на каблуках. Несмотря на свежий налепленный пластырь, я понимаю, чем может кончиться дело.

Лифт неспешно поднимается, не думая о том, как важно как можно быстрее пустить меня в вагон. Земля становится всё дальше и дальше, меня захватывает лёгкий подъем механизма, который несёт нас вверх.

Выйдя из лифта и зайдя на платформу, я поняла, что ещё даже не красилась!

Стоя вместе с парой сотен человек, я достаю из дипломата косметику. К нам подъезжает голубая капсула на триста пассажиров. Забегая внутрь, я быстро начинаю краситься, глядя в стеклянную дверь.

— Следующая остановка — «Охотный ряд». Расчётное время в пути — восемь минут.

Закончив все процедуры, я убираю косметику и подхожу вплотную к окну. Лучи солнца сегодня такие яркие, что хочется рассмотреть их игру на домах. Но картинка размывается от скорости локомотива.

Тогда я начинаю смотреть в сверхпрочный пол, но и там ничего не видно. Если я дождусь, когда поезд остановится, то увижу родные красные звёзды. А ради мгновения, чтобы увидеть их на одном уровне с собой, можно и потерпеть.

Капсула летит быстро, но мне надо быть на шаг впереди даже неё.

6:48

Со скоростью света я бегу по Красной площади. Мне уже давно в один голос говорят перейти на реактивку, но я нахожу, что раз у меня есть возможность наравне с обычными гражданами пользоваться общественным транспортом, то я буду со своими согражданами до последнего.

— Доброе утро, т. Секретарь! — весело здоровается со мной охранник на первом пропускном пункте. Я захожу сегодня со стороны Спасской башни.

Меня будто кольнуло в голову, — забыла пропуск. Все документы, речь, всё взяла, а тут…

— Володь, чёрт, я забыла бумажный…

Разумеется, мы все друг друга знаем, но дисциплина в наше время — то, что позволяет держать всю организацию в боевом порядке и быть готовым к любым ситуациям.

В глазах охранника играет бесовское солнце утренней Москвы.

— Я тебя не видел.

Иногда у меня происходят заскоки, когда я могу забыть какую-то мелочь, как сегодня — пропуск, туфли… я часто забывала свои личные вещи. Если бы у нас не было дальнозвонов, я бы забывала и деньги, и средства связи. Но, слава Богу, всё это давно было сосредоточено в одном месте и неразрывно связано с работой. Так что максимум, что я могла забыть, это какую-нибудь косметику.

За всю жизнь я ничего не забыла принести на работу; на моей совести не было ни единого потерянного документа. Если от меня что-то зависело — я это могла держать в голове от рассвета до заката, а затем от заката до рассвета, но никак не могла это выбросить из головы. Так уж повелось у меня.

— Спасибо!

Огибаю археологические раскопки, которые были организованы для изучения истории нашего государства, и бегу во дворец.

— О, Господи, Господи, Господи!

Володе я могла что угодно накрутить, а вот перед входом в сам дворец могут быть серьёзные трудности…

6:52

Ну ничего, без бумаги можно прожить, без электронки — нет.

У входа собрались съёмочники, а мне нужно попасть внутрь.

— Ребята, доброе утро! Назад, назад!

По этикету советские съёмочники не должны задавать вопросы, когда им не дано разрешение, поэтому все безропотно расступились, здороваясь.

Быстро влетаю в здание, прохожу через турникет, прислонив дальнозвон.

Но сегодня пропуск по бумаге, как будто бы назло.

Ох и будет меня Таракан мучать за эту забытую бумажку… Он же всё узнает и найдёт повод для издёвок.

— У меня сегодня только электронка, Толян, открой, пожалуйста, — стучу в стеклянную будку охраны.

Толян охранник нашего дворца вот уже пять лет. Будучи военным, пришедшим сюда после десятилетней службы на корабле, поначалу ему пришлось привыкать к этой работе. Характер у него скверный, и пару раз его хотели отсюда убрать, потому что на все вещи у Толяна было своё мнение. Но я при первых же подобных попытках сказала, что страждущие избавиться от моего любимца сразу пойдут на покой.

Мы познакомились при странных обстоятельствах: я оставляла вечером на вахте отчёт для Таракана, которому было необходимо выступать с утра. На дежурстве сидел Толян. Я ему тогда объяснила, кому, когда и что передать. Но Толян сказал, что не запомнит, и попросил написать. Разумеется, я так и сделала. На что он просто взял и поджёг мою бумажку. От такого поступка я так и ахнула. Но Толян не стал медлить — он достал персональную швабру, которая стояла на каждом посту охраны, и попросил посвятить его в рыцари моего отдела. Поджог он объяснил как стирание недомолвок между нами. Мне было не жалко, я его посвятила, и с того момента мы подружились.

— Опаздываете, т. Секретарь, ох, опаздываете! Спали бы на рабочем месте! — усатый блондин-охранник усмехается, но, разумеется, открывает. Не дальше, чем два дня назад мы пили чай у меня в кабинете.

— Отстань, Толян, я готова как никогда! Если будешь вонять, надеру тебе уши после вечерней аудиенции!

Мы проводим традиционную утреннюю перепалку, к звукам которой все кремлёвские давно уже привыкли. Почему-то именно с Толяном у нас была такая манера общения, и мы вели себя так столько, сколько знаем друг друга.

— У меня смена через пять часов заканчивается! — он показывает мне язык.

— Дуракам всегда везёт! — и я рванула вверх по бесконечной лестнице, покрытой красным ковром, необыкновенно сочетающимся с кремовыми стенами. Солнце сверкало на стенах и слепило глаза, но каждое утро от этой привычной картины меня брало за сердце.

6:56

У меня есть время подготовиться — и ни много ни мало, а целых тридцать минут.

Влетаю в приёмную, где наготове стоит моя помощница.

— Эгле, доброе утро.

— Доброе утро, Иголочка.

Волосы у Эгле завязаны по-литовски, в них вплетены разноцветные ленты, она готова к торжественному интервью, одета в прекрасное народное платье. Как всегда женственна и красива.

— Как на боевом фронте? — спрашиваю и вижу, что Эгле мнётся. Наверное, что-то случилось.

Она всегда тактична и спокойна. Я уверена в помощи литовки, потому что в силу своего природного человеколюбия Эгле не допускает несправедливости.

— Мне позвонила Кристина Владимировна… Те ребята из здравоохранения принадлежат к чукотским сепаратистам. А ты говорила о своём не очень положительном отношении к их взглядам, вот они и решили нагадить, — она нервно разглаживает красивое платье. Не чета мне — я выгляжу как городская сумасшедшая в этом своём уже чуть ли не изодранном пальто.

— Вот симфонию закатили, — рывком снимаю его. На мне костюм, лишающий меня последних элементов женственности, и если бы не наличие румян и синей туши, да серёжек с голубым камнем, то меня было бы не отличить от парня.

— Слушай, тут такое дело… собрание перенесли на 7 утра, — не очень громко произносит Эгле.

Я взвыла и открыла кабинет.

— Кто? — кричу я, заведомо зная ответ, вследствие чего не испытываю злобы, гнева, разочарования или что там ещё можно испытывать. Но мне нужно услышать Эгле. Нужно.

Бегу в кабинет, скидывая туфли, и быстро жалею об этом — пол буквально за несколько секунд покрывается небольшими лужицами крови.

— Т. Главнокомандующий.

На моей раскладушке лежит новое платье, белое в красный горошек. И записка «К сегодняшнему интервью. От Таракана из Омска».

— Что за человек! Откуда такие берутся! — я мечусь по кабинету. — Он сегодня в Кёльн или Прагу?

— Да в Прагу. Чехи всё по высшему разряду решили сделать.

— Повезло… — шиплю я, увидев злополучные туфли без каблука и начинаю смеяться.

Эгле на меня смотрит со страхом.

— С ногами всё в порядке?

— Более чем, — я лезу в сумку, чтобы поменять пластырь. — Где собрание?

После собрания будет перерыв на завтрак, затем нужно будет давать интервью по всем планам, высказывать личное мнение, без партии. Поэтому лучше сделать приятное Таракану и переодеться в его подарок.

— В Екатерининском зале.

Краем глаза смотрюсь в зеркало на столе, понимаю, что себе я не нравлюсь, улыбаюсь этому и быстрее копаюсь в «дипломате».

Эгле, видно, думает, что я расстраиваюсь из-за своего всклокоченного вида, поэтому стандартно старается подбодрить. Хотя я каждый день прекрасно вижу себя в зеркале. И мне глубоко безразличен свой вид, если он находится в рамках приличия:

— Иголочка, ты сейчас выглядишь лучше всех, все мужики страны к дальнозвонам прилипнут. Всё-таки важный момент в современной истории. И с такой красавицей.

Я смеюсь.

— Дура ты, Эгле. Думать мне больше не о чем.

Быстро поменяв пластырь, я выхожу из кабинета в балетках. Очень хорошо, что каблука сейчас нет.

— Отзвонись Энрикс и узнай о Перуанской стороне на Осакском саммите. Сообщения из Кракова на стол.

Эгле открыла мой Деловик, синие иконки окружили её на 180 градусов, и по нему начала говорить мое расписание:

— В 15 встреча министров Западно-Азиатской республики.

— Отлично! — я стою и проверяю документы с папкой. — От скуки не умрём сегодня… умрём от другого. Где Сербский посол? Я собираюсь цензурить их телевидение. Детей искалечат, борцы за природную натуральность.

Эгле быстро сверяется.

— Аудиенция в 19.

Всё нужное на местах.

— Спасибо, что бы я без тебя делала.

И тут зазвонили часы в приёмной — 7:00. Мы встретились взглядами с Эгле, и я рассмеялась.

7:01

— Доброе утро! Извините!.. Я!.. — влетаю в зал запыхавшись и не могу вымолвить ни единого слова. Пока все со мной здороваются, я наблюдаю эстетичную утреннюю картину.

В пока ещё пустом зале находилось три человека: т. Главнокомандующий, который сидел на стуле и листал своё расписание, раскидав иконки на соседний слева стул; т. Премьер-министр, пивший воду у окна и поглядывавший в сад, полузакрыв глаза; т. Пресс-секретарь, который несколько сонно сидел справа с Головней и норовил стащить иконки, чтобы дать им нецензурные названия. И теперь ещё я, т. Генеральный Секретарь, или, как прижилось в народе, Генеральный Секретарь по Счастью, медленно шла в середину зала, где были наши места.

— А вот и наша звезда образца пролетарского счастья! Как не стыдно на Мировое опаздывать! — Таракан сонно клюёт носом, следя за каждым движением Головни, но уже готов начать издеваться, он аж светится. Это значит, что нам нельзя сегодня садиться вместе, иначе мы будем смеяться в самый неподходящий момент. — Сепаратисты ещё кусков не отрезали? «Я за свободу взглядов, но сепаратизм мне чужд!» — передразнивает меня, вытянувшись по струнке. — А потом что-то резко произошло с Индонезийским здравоохранением. Кто виноват? — он выдержал паузу. — Вот он, — Таракан жестом указывает на Головню.

— Да ладно, ничего страшного, всего на минуту опоздала, — Головня обыкновенно не обращает внимания на кривляния Таракана, он стандартно отстранённо смотрит на меня, тоже немного мутным взглядом. — Я сам не хочу лететь раньше. Извини, что не предупредил, но сегодня нужно осмотреть с Зубенко завод. Ребятам было легче, они тут уже полтора часа торчат, — он кивает на это сонное царство.

Алмаз смотрел в окно и тщетно пытался допить стакан воды, нервничая перед выступлением:

— Головня, мы когда начнём? — с полным спокойствием спросил он.

Головня закрыл Деловик (Таракан наигранно вскрикнул, он уже ухватил было голубую иконку), встал и резко выпрямился, огляделся и будто сразу выспался.

— Иголочка, раскладывайся, ты у нас будешь первой. Таракан, запускай съёмочников. Алмаз, давай на место, завтрак после будет.

Мы принялись исполнять.

Народ стал заходить и рассаживаться. Мне нужно было разложить бумаги перед выступлением. Речь я репетировала только перед сном, но волнения не было, потому что говорить сегодня нужно было только о хорошем.

Я выложила всё по порядку на трибуне и посмотрела в дальний конец светлого длинного зала.

— Ты готова? — Головня максимально раскрыл карие глаза и, стоя прямо под трибуной, вгляделся снизу вверх в мои, ожидая, пока я кивну.

Что-то внутри меня оборвалось, но в тот момент я не поняла, что это было.

действие 2

Дневник. Запись 2

«Советский народ испокон веков тяготел к сильным предводителям.

Если говорить о роли дедушки Владимира Ульянова в истории Советского Союза, то стоит сказать, что этот человек одним из первых поставил страну на ноги. В честь этого он, вместе с последующими правителями, был похоронен в Волгограде, на том самом кладбище, где открывался неописуемый вид на Родину-мать.

Таков был приказ Иосифа Джугашвили, похороненного там же, — человека, создавшего наиболее эффективную систему промышленности за всю историю человечества и получившего народное признание за счёт жёсткого управления, которое вело в светлое будущее Коммунизма, но так и не перешло в геноцид своих же граждан. Ведь именно при т. Джугашвили была разработана система ГУЛАГа, необходимая для борьбы с врагами народа. Благодаря образованию Народного Суда, Союз смог очищаться лишь от по-настоящему вредных для человечества личностей. Вследствие этих мер общество было построено по-новому, ему будто дали вторую жизнь.

К своим руководителям народ относился с обожанием, — ведь ничто так не заводит нацию, как природное красноречие вперемежку с трудовым подходом к делу. Любое предложение об объединении народ встречал исключительно положительно, и вместе с ростом территории, наращивалась коллективизация; чем шире становились просторы страны, тем сильнее рос дух единства общества. С каждой секундой, на протяжении всего двадцатого века, всё больше и больше представителей молодого поколения посвящалось в октябрята, пионеры, комсомольцы; быстрее и быстрее распахивали свои двери колхозы — всё начинало цвести и пахнуть. Делалось это для того, чтобы люди завтрашнего дня, двадцать первого века, смогли воспользоваться благами, созданными усилиями ещё зарождающегося пролетариата.

По прошествии множества лет беспрерывной работы приближалось новое тысячелетие. Благодаря межреспубликанским выборам было принято решение вступить в новую эпоху с новым предводителем — человеком, который смог бы держать весь мир под своим контролем; человеком, который смог бы чувствовать малейшие движения в глобальных масштабах. И так получилось, что эта роль выпала обыкновенному петербургскому гражданину, исполнявшему ранее обязанности руководителя в Министерстве Искусств города Санкт-Петербург, который переизбирался вот уже пять сроков подряд.

***

На заре появления Страны Советов и совершения первых трудовых подвигов, увековеченных в истории, необходимо отметить одного человека, на которого в недавнем прошлом я наткнулась при немного странных обстоятельствах.

Жил один такой товарищ, которому оказались обязаны впоследствии очень многие школы искусств, — Адольф Шикльгрубер. Благодаря своему таланту он с первого раза поступил в немецкую школу искусств и, будучи уже в зрелом возрасте, стал одним из первых художников, признанных в СССР и имевших впоследствии целое сообщество поклонников своего творчества. За свою жизнь Адольф обучил свыше трёх тысяч учеников; также он приобрёл большое количество последователей, которые есть и по сей день.

Адольф был любвеобильным человеком, изъездившим страну вдоль и поперёк. Одной из героинь таких «командировочных романов» была Аделина Лунгу, прабабушка Иона Бойко».

07.04.2029 Молдавский район, Кишинёв, проспект Штефана Чел Маре, 08:35

— Слушай, Ион, у тебя же сейчас перерыв? — Вио всё же понял, что подобные заявления в открытой маршрутке на всеобщем обозрении могут привести к неблагоприятным последствиям.

Я, в свою очередь, вовсе не переживал, что развожу полемику с человеком, которого вижу впервые в жизни. За время работы в кишинёвском автопарке я наслушался немало историй от водителей и пассажиров, имевших диаметрально противоположные точки зрения — от привычного мировоззрения до противоречащего установленным канонам. Ведь наше государство не может карать за позицию гражданина. Так прописано в Конституции.

Поэтому, облокотившись на стенку маршрутки, я взял котлету с бардачка, на котором её оставил (как раз солнце подогрело), начал шуршать фольгой и ответил максимально загадочным тоном:

— Ну, допустим, — я решил всем видом показать кудрявому, что это именно я контролирую ситуацию. Если захочу — мы пойдём, если не захочу — мы не пойдём.

Вио приспустил очки на нос и теперь смотрел на меня прямым взглядом карих глаз. Он был до странности на меня похож, но не внешне, а будто каким-то внутренним укладом…

— Тогда пошли пройдемся, — Вио встал с места, дёрнул меня за локоть и хотел было потащить из маршрутки. Я чуть не уронил завтрак.

Меня это несколько взбесило, но я в который раз сдержался.

— Погоди, — я остановился и высвободился, подошёл к рулю, приложил к ключнице дальнозвон, услышал «blocat» и только после этого неспешно вышел на улицу, крепко держа котлету в левой руке.

Виорел стоял перед Аделаидой и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, дожидаясь меня; он был готов сорваться с места и побежать в любой момент.

Но я не спешил. Мне необходимо было закрыть Аделаиду и при этом дожевать тёплую котлету на ходу, не уронив на асфальт ни единой крошки.

Автоматическая блокировка дверей сработала, я снова приложил дальнозвон к сенсору. «Оnchis», — известила меня Аделаида.

— Теперь идём.

Спешка Вио куда-то исчезла, и мы молча вышли из автопарка под пристальными взглядами сослуживцев. Уж не знаю, насколько уверенно я выглядел со стороны, но, зайдя за поворот, начал немного нервничать. Как можно медленнее дожевав несчастную котлету, я выкинул обёртку в мусорку.

Почему сюжет развивается так стремительно, и Вио так чётко выполняет будто продуманные действия?

— Куда мы идём? — я прервал затянувшееся молчание, начавшее негативно на меня действовать.

Вио загадочно на меня посмотрел и промолчал. Он чувствовал, что я не собирался паниковать, но, видно, кудрявый хотел растянуть интригу.

— Ион, а почему ты стал водителем маршрутки? — неожиданно резко спросил Вио.

Мне слишком часто задавали этот вопрос, поэтому я готов был ответить. К нашей работе народ относился с благодарностью, потому что водители, знающие своё призвание, служили пассажирам. Ведь нам самим ни жарко, ни холодно от того, во сколько мы приедем, но людям, спешащим по делам, каждая минута дорога.

Именно поэтому я мог подготовленно ответить на вопрос Виорела, и ему не удастся загнать меня в угол.

— Я всегда видел в вождении общественного транспорта своё призвание и хотел быть полезным людям тем, что лучше всего у меня получается.

С детства я любил перевозить вещи — сажал в тачку игрушки или живых кошек с собаками, которые могли усидеть, и перевозил их из точки «а» в точку «б». Потом я пошёл в институт и стал профессионально разбираться в механизмах, заставляющих выбранный мною транспорт ехать.

— Ну, хорошо… — кивнув, Виорел медленно, растягивая слова, проговорил куда-то в сторону. — А почему хотя бы не автобус? Почему маршрутка?

Что значило это «хотя бы»?! Это что, какое-то унизительное дело? Непристойное? Без престижа и понтов?

— Потому что моя Аделаида — не просто маршрутка! Это отдельный мир, в который попадает любой в него входящий — открыв дверь, гражданин отныне не именуется привычным социальным клеймом пролетария, а приобретает гордый статус пассажира! И моя Аделаида несёт всех попавших в неё пассажиров к месту назначения! Ты не понимаешь: это дом, в котором тебе все рады и куда тебя впустят в любое время рабочего дня!.. А автобус… это будто сборище… будто место скопления людей, где нет ни своей атмосферы, ни состояния уникальности… понимаешь? Сос-то-я-ни-я! Именно к состоянию стремятся пытливые умы — к тому, что никуда не пропадёт!

Вио смотрел на меня как на чумного.

— Хочешь сказать, что состояния не пропадают?

Он действительно не понимал, о чём я говорю, или просто прикидывался?

— Именно! Состояния вечны, в отличие от эмоций и чувств.

Он расплывчато кивал. Может, Виорелу вовсе не было дела до ответов на им же заданные вопросы. Нужно было лишь как-то занять время.

— Знаешь, Ион, я же человек, как и ты, идейный. Но почему ты в открытую недоволен правительством, как сам изъясняешься, но сам при этом ничего не делаешь?

Я вспыхнул и, разозлившись, бросил:

— Как это — ничего не делаю? Я выполняю свою работу.

Вио усмехнулся.

— Просто выполнять свою работу недостаточно. Если бы наше правительство просто выполняло свою работу, мы бы не убежали так далеко вперёд.

В этот момент у меня мелькнула последняя надежда на то, что Вио пришёл просто пообщаться со мной. Хотя чем дольше мы находились вместе, тем больше мне казалось, что он из какого-то министерства… Но отступать поздно, нужно было отвечать за свои слова.

— Что же такого делает правительство? — буркнул я и засунул руки поглубже в карманы.

— Та же ГенСек выполняет работу и не в своих отделах, она помогает людям, просто услышав просьбу, не доводя малейшую неурядицу до происшествия национального масштаба.

Я вскипел и начал недовольно выговаривать Виорелу:

— Вот ещё, дуру эту красную мне в пример ставить! У девки внутренний конфликт, она на работе и отыгрывается, свою жизнь на страну променяла… Тут нечем гордиться и не на кого равняться.

Похоже, он был готов к такой реакции и смотрел на меня умными и невинными карими глазами.

— А ты чем лучше?

Мы приближались к единственной припаркованной «Волге» у жилого комплекса. Но я не обратил на это должного внимания, потому что Вио распалил меня.

— У меня своя жизнь есть как минимум!

Вио саркастично поднял бровь.

— Такая успешная, что ты недоволен всем тебя окружающим?

Вполне заслуженно он вогнал меня в краску. Потому что ровным счётом ничего у меня не было, кроме Аделаиды.

Отвечать на поставленный вопрос мне не пришлось, потому что Вио постучал по заднему тонированному стеклу машины и спросил:

— Baieti? Esti aici?⁵

Вио так заговорил меня, что я смог потерять бдительность. Делал он это профессионально, то есть, скорее всего, не в первый раз. Наверное, мысль о том, что он сектант, была правильной, а я в который раз не послушал себя.

Но что уже сокрушаться, если дело сделано. Раз я влез, надо вылезать.

Задние и водительская двери открылись, и из новенькой, 2027 года, «Волги» вышли двое парней и девушка. По возрасту я мог однозначно сказать, что мы ровесники — 25—27 лет навскидку.

Страх, что меня завербуют или бросят под Аделаиду, начал немного рассеиваться, хотя внешне поводов для спокойствия было мало.

Вио пошёл к водительскому месту и заговорил о чём-то с низким парнем с выцветшими на солнце чёрными волосами, которые из-за этого казались серо-коричневыми.

Первой ко мне подошла боевого вида девчонка; её выражение лица говорило о том, что она всяко лучше какого-то там меня.

— Совсем не похож на разменочного, — она тряхнула длинными вьющимися волосами природного смоляного цвета, осветлёнными на концах.

На девушке были круглые очки. Она встала ко мне лицом, сложив на груди руки, облокотившись на правую ногу и выставив левую вперёд, будто нажимая на меня. — Ты нам интересен, и, мне кажется, мы могли бы сработаться, — она протянула мне правую руку. — Илеана.

Я сделал вид, будто мне вовсе не любопытно, что будет дальше, а всё происходящее — лишь часть каждодневной рутины, поэтому старался ничего не показывать на лице.

— Здравствуй. Я Ион.

Видимо ей было неприятно моё выражение лица.

— Думаешь, мы следим за тобой? Тогда спешу разочаровать: такой кусок говна мало кого заинтересует.

Я не очень понимал: это она так показывает своё презрение ко мне или пытается присмотреться. Зачем Илеана при первой же встрече говорит мне такие вещи в лицо?

— Тогда зачем я вам?

Она фыркнула и закатила глаза.

— Для лабораторных исследований, — она рассмеялась и отошла в сторону.

Будто из ниоткуда возник парень, похожий на шкаф и несколько напрягающий меня громадными размерами. Он был в майке, обтягивающей его накаченный от физического труда торс. Казалось, будто его ладони больше головы.

— Иль, не перегибай. Свои дурацкие шутки оставь до того момента, пока парень не освоится и перестанет писаться с одного моего вида, — и он повернулся ко мне. — Андре, — он протянул мне руку и пожал мою так, что мне показалось, будто она сейчас оторвётся.

— Ион.

Я вновь сделал вид, что это всё обыденно, и я не чувствую боли в кисти правой руки.

Илеана засмеялась в голос.

— Какой же ты выскочка действительно!

Тут появился последний парень, говоривший с Вио.

— Александру. Очень приятно, — он спокойно пожал мне руку.

Это был единственный спокойный и внешне адекватный человек, но почему-то он не мог внушать мне доверия. Сам вид Александру по непонятным причинам наводил на меня жуть — видавшая виды рубашка с джинсами поры 2010 года и эти выцветшие волосы… смотря ему в глаза, я видел, как будто потеряли блеск некогда серо-голубые глаза… хотя, возможно, у него они были всегда такого цвета — ведь Александру от силы было 28 лет.

— Ион. Мне тоже, — я старался отвечать каждому с той же интонацией, с какой человек говорил мне.

Вио захлопнул машину, подошёл к нам и сказал:

— Раз теперь все познакомились, давайте сразу к делу. Времени мало, у Иона скоро закончится перерыв, а нам с Илей ещё на другой конец города ехать.

Я внутренне содрогнулся. То есть, получается, Вио специально выбрал время, когда я отвожу последний маршрут перед перерывом и решил меня подкараулить?

— Значит, слушай сюда, огрызок, — начала Илеана. — Не строй из себя чёрт пойми что, а вливайся в коллектив. Мы люди идейные, боремся за молдовскую идею, и если ты такой же, то в твоих интересах работать с нами.

Она произнесла вроде бы всё складно, но при этом мне стало как-то не по себе и ещё более непонятно.

— Иля не умеет выражаться человеческим общедоступным языком, — откуда-то из недр сознания проговорил Александру. — Дело в том, что мы вчетвером…

— Да куда ты лезешь, Саня! — Вио раздраженно провёл рукой по волосам. — Давайте я всё расскажу, а вы не встревайте, а то получается бедлам!

— все замолчали и безоговорочно стали слушать Вио. — Так вот… Мы с Илеаной работаем в городской мэрии в сфере ЖКХ, Андре работает на ферме, конкретно в сфере виноделия, Александру же заслуженный шахматист Западно-Европейской Республики и преподаёт в спортивной школе… — я видел, что Вио стал более нервным, чем в маршрутке, но почему, мне было непонятно, — вчетвером мы собираемся для того, чтобы создавать и вести новые городские проекты. Дело в том, что сейчас мы хотели бы предложить реформировать сферу транспорта… Таким образом мы и вышли на тебя.

После монолога Вио многое встало на свои места, и я успокоился. Всё-таки этот парень мне внушал доверие ещё в самом начале, и не могло же это быть обманчивым впечатлением!

Меня очень заинтересовала деятельность Андре — Лизика последнее время с ума сходила из-за желания сменить деятельность. Несмотря на информационный перегруз за последние полтора часа, я понял, что в нынешней ситуации мне необходимо через Андре узнать, как всунуть Лизику в винную промышленность.

— Одним словом, Ион, хочешь ли ты вместе с нами работать над проектом? — спросил Вио, выдержав небольшую паузу.

Разумеется, во мне были заинтересованы. И, конечно, я хотел бы улучшить транспортную составляющую Кишинёва. Передовой город как-никак… У меня самого была пара-тройка идей, вопрос был лишь в их реализации.

— Да, конечно! Я бы с удовольствием занялся развитием города!

Вио просиял, но Илеана внезапно огорошила меня:

— Но только о минуте славы даже не мечтай.

Я промолчал и сделал вид, что не слышал её слов. Так же сделали и остальные. Видимо, это было чертой её характера.

— Тогда чем раньше мы начнём — тем лучше!.. — начал было Вио, но я его перебил.

— Можете приехать ко мне в комнату сегодня вечером. Я вас познакомлю со своей… помощницей.

Четверо переглянулись между собой, Вио пожал плечами и, кивнув на машину, произнёс напоследок:

— Хорошо. Давай адрес, мы к тебе в 19 вечера, сразу после твоей смены и после нашей работы, заедем.

Мне оставалось только гадать, откуда же они про меня столько знают.

07.04.2029 Молдавский район, Кишинёв, улица Колумна, 19:03

Я стоял под окнами своего дома и смотрел в своё окно, откуда на меня в ответ глядела Лизика. По дальнозвону я слышал её смех в наушнике:

— Minunat! Sa deschidem noua sticla!⁶

Я не знаю, как переключить Лизику с её зацикленности, поэтому вместо того, чтобы запрещать, я просто боюсь лезть в её внутренние расстройства и соглашаюсь с тем, чего она сама хочет.

— Cred… ca e o idee buna. Oaspetii vor iubi lumina ta de horilca⁷.

Лизика смеётся в трубку и скрывается с моих глаз в глубине комнаты.

— Оl pregatesc⁸.

Я сбрасываю вызов и убираю наушник в дальнозвон.

Весь день мне не давало покоя странное появление в моей жизни новых людей. Резкие перемены всегда меня пугали, потому что я не мог знать, чего ожидать от неизвестности. И эта ситуация исключением не являлась.

Я стоял и тупо смотрел на закат. Конечно, люди правы, когда говорят банальные вещи: «не попробуешь — не узнаешь», но непонятное новое чувство перемен не покидало меня последние десять часов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

1 У тебя хороший румынский?

2

Вполне

3

Чудно

4

Вымышленная детская книга, являющаяся неотъемлемой частью культуры в СССР

5

Ребята? Вы здесь?

6

Какая прелесть! Давай откроем новую бутылку!

7

Думаю… это хорошая идея. Гостям понравится твой самогон

8

Пойду готовиться