Электросон

Елизавета Олеговна Иванова

Потерянные, сломленные, спящие… Бродят по улицам в поисках смысла, моля о помощи. Спастись суждено лишь единицам из них, ведь большинство не желает просыпаться, пока им не начнёт сниться настоящий кошмар.Добро пожаловать в Ноев ковчег на крышке торгового центра! Где каждый первый — фрик, бродяга и изгой. Здесь нет места слабым, но каждый искалеченный найдет здесь приют. Из обломков раздробленных костей ему соберут крылья. И научат летать.Эта книга только для игроков! Ботам вход воспрещён.

Глава 3. Грязный идеал

«Опасность?» — подумала Коралина. — Звучит потрясающе. И совсем не страшно. Страшно, но не совсем.

Нил Гейман «Коралина в Стране Кошмаров»

— О каком посте ты говорил? — спросил я, усиленно шаря фонариком перед собой.

Рэм прочистил горло.

— Пост смотрителя, вышка, что-то наподобие штаба. Раньше там выслеживали появление вражеской авиации, а сейчас он закрыт, и туда имею доступ только я. Потому что для входа нужны ключи.

Тут на свет из его кармана явилась громадная металлическая связка.

— А этого добра у меня хватает.

— Хе, — повеселел я, — ты что, крадёшь их, что ли?

— Нет, — без тени обиды ответил он. — Это — привилегия работника ремонтных мастерских. Дубликаты.

«Всё-таки крадёт», — отметил я про себя, пряча усмешку.

Внезапно, будто вспомнив о чём-то, Рэм стал серьёзен и, засовывая связку обратно в карман, произнёс тихо, будто бы исповедуясь:

— Вообще, я там сплю.

— Спишь? — растерянно повторил я. — На вышке?

Он кивнул. И тогда, просто чтобы не обрывать только начавшийся было разговор, я спросил со смешком:

— Так ты что же, бездомный?

Рэм мечтательно улыбнулся:

— Да…

— Неужели? — недоверчиво покосился я на его явно не бездомный вид.

— Да, так и есть, — снова подтвердил Рэм, и в его голосе отчего-то вдруг послышались горделивые нотки. — Я живу на улице. По своему собственному желанию.

Спрашивать ещё раз я не стал. Он что-то договаривал так, молча, глазами, но настолько оживлённо, что разобрать, о чём речь, было просто невозможно. Не в силах добиться продолжения, я нахмурился и, отвернувшись, бросил лишь:

— Это глупо.

И хотел было двинуться дальше, но Рэм не дал мне этого сделать. Внезапно схватившись за рукав моей ветровки, он резко дёрнул его и, приблизившись, поцедил вкрадчиво:

— Глупо? Ты так считаешь?

Я даже опешил от неожиданности. Но, слава богам, спешно взял себя в руки и смог ответить сурово:

— Да. Жить на улице, если у тебя есть дом, — это полное безумие.

— Что для тебя дом? — спросил тогда он с какой-то странной надеждой.

Я, желая поскорей отделаться от его напрягающей близости, выдал первое, что взбрело мне в голову:

— Место. То место, куда ты стремишься.

И не знаю почему, это сработало.

— Правильно, — кивнул Рэм и, по-отечески улыбнувшись, наконец отпустил меня, отодвинувшись. — А знаешь, куда идёт человек, которому некуда стремиться?

— На улицу? — устало поддержал я бессмысленную игру, недовольно косясь на его заговорщическую мину.

— Вот именно! — Казалось, его восторгу не было предела. — Он идёт на улицу, туда, где его никто не ждёт!

— И что? — воскликнул я раздражённо и громко. — Что всё это значит, а?

— Да то, что тот, кому некуда стремиться, совершенно свободен! — победоносно воскликнул Рэм. — Тот, кому некуда стремиться, не привязан ни к дому, ни к бесполезным вещам в нём, ни к людям, обитающим там. Ему некуда складывать своё барахло, и он перестаёт нуждаться в нём! Он перестаёт нуждаться вообще!

Немного поутихнув, Рэм прислонился к стене чьего-то чердака и, глядя на снег, пробормотал уже тише:

— Я мечтал стать таким. Поэтому и ушёл из дома.

И в ту секунду, в тот самый момент, взглянув на него повнимательней, я наконец понял, что мы похожи. Я и этот чудак Рэм. Его глаза в свете электрического фонарика горели ночным томлением, криками в пустоту, разрушением и созерцанием звёзд. Всё это, до боли знакомое мне, вспыхнуло ярким, искрящимся бенгальским огнём, заставив в который раз испытать то щемящее, разрывающее душу чувство, о котором я так старался забыть. Закопать, спрятать, засунуть подальше в глубины. Туда, где его никто не найдёт. Я так надеялся, что мне это удалось, но, видимо, всё-таки ошибся.

— Рэм, — окликнул я вполголоса. — Ты и есть то, во что ты веришь.

Ложь. Не столько для него, сколько для себя. Рэм потупился, будто прокручивая мои слова, и запоздало ответил, оскалившись:

— Конечно.

По-видимому, удовлетворившись этим, он, недолго думая, отлип от кирпичей, отряхнулся и направился дальше. Я же потянулся следом, всё ещё отгоняя болезненно-муторное наваждение, кружившее надо мной, словно стая комаров в ломке, не удовлетворённый совсем. Нога снова заныла, чем ужасно разозлила меня, уже и так порядком разозлённого. С язвительной усмешкой я начал представлять на её месте красивый, блестящий, новенький биомеханический протез и себя, кибернетизированного по образу и подобию терминатора, тыкающего в холодную конечность титановым пальцем с громким смехом. Ха-ха-ха! Мне казалось, что такими мыслями я смогу заставить её замолчать, но план не сработал. Голень взвыла ещё сильнее. Голову прострелила раздражённая мысль: «Зачем вообще нужно было вываливать на меня весь этот бред?» Будто в ответ на неё, виновато сгорбившись, Рэм обернулся на ходу.

— Знаешь… — понизив голос, пробубнил он, мельком глянув на меня, — ты — первый, кому я рассказал это. И не без причины.

— Что ты имеешь в виду?

В ответ — тишина. Недолго, буквально на долю секунды, но этого вполне хватило, чтобы понять — разговор действительно серьёзный. Рэм глотнул изрядную порцию воздуха. Так, будто собирался нырнуть куда-то очень глубоко.

— Я выбрал тебя, — он почти шептал. — Не просто так. Ведь ты такой же, как и я. Ты подходишь, как никто другой. Я знаю это.

Рэм по-прежнему смотрел куда-то в сторону. И в тот момент что-то мучительное, скованное, надтреснутое проступило в его чертах. Это выглядело как признание, но было совершенно не ясно, в чём же оно заключалось.

— Куда подхожу? О чём ты, Рэм?

Мои вопросы повисли, прилипнув к вязкому воздуху, но долго ждать их разрешения мне не пришлось. Рэм остановился. И, резко развернувшись, тут же оказался рядом. Глаза в судороге. Слишком близко. Так близко, что казалось, они могут коснуться меня. Он замер и еле слышно прошептал:

— Нам. Ты подходишь нам. — И, сглотнув, тут же, намного громче, чем нужно, намного громче, чем было, прокричал: — Я ведь не один такой!

Дрожь его зрачков стала невыносимой.

— Есть те, кто разделяет мои взгляды, те, кто тоже готов жить как я. Без собственности, без дома, без границ. Абсолютно свободные! И эту свободу мы способны дарить. А для этого нужно выбрать. Того, кто подходит. Того, кто и сам хочет этого, понимаешь? Я был таким же, как ты, когда меня подобрали. Я вижу себя в тебе. Поэтому и спустился. Тебе ведь всё время чего-то не хватает, правда? И по ночам, изо дня в день, ты ищешь это. Ты постоянно бродишь по ночам, я знаю! Но теперь больше не нужно искать! Я дам тебе то, что ты так давно жаждешь! Просто нужно стать одним из нас.

Меня передёрнуло. Рэм напугал меня. Его слова, его тон, всё. «Боже, зачем я только попёрся за ним? Он же совершенно больной! Нужно валить. Срочно. Надо выбираться отсюда…»

Воцарилось молчание. То самое, в котором тщетно пытаешься скрыться, представив, будто ничего не произошло. Будто все слова, вырвавшиеся наружу, растворятся и исчезнут. Будто и не было. Но такое молчание никогда не спасает. Оно дарует лишь ложную надежду — худший из подарков. Рэм ждал ответа, я его не находил.

— Так ты согласен? — его голос был полон тревоги.

Тишина зазвенела у меня в ушах. «Давай же, скажи хоть что-нибудь!» Я замотал башкой, беспомощно опустив плечи и, не придумав ничего лучше, наконец промямлил:

— Извини, но мне уже пора.

Обернувшись в сторону горизонта и не найдя там солнца, Рэм возразил с надеждой:

— Но ведь ещё не поздно. Да и твои раны…

— Прости, — тихо прервал его я. — Мне действительно нужно идти.

Я отступил. К моему огромному облегчению, Рэм почему-то не последовал за мной. Убедившись в этом окончательно, я развернулся и медленно побрел к лестнице, стараясь как можно сильнее замедлить шаг, стараясь казаться естественным. Я прятался от огня его взора, полного несбывшихся ожиданий, повернувшись к нему спиной. И каждую секунду боролся лишь с одним желанием. С диким желанием сорваться и побежать. Удрать как можно скорее.

Бросив последний взгляд на его застывшую фигуру и положив фонарь на мокрый снег, я покинул уступ крыши, не прощаясь.

Больше в ту ночь я не оборачивался. Мне казалось, если я обернусь, произойдёт что-то ужасное, как в какой-нибудь старой сказке, и тогда я уже ничего не смогу исправить.