Во свет. Тропа духовного мира

Еремей Власов

Юные друзья влахи Светозорь, Зарен и Илия избраны Светлыми Богами и Верхними Духами для спасения своего и многих других миров от дланей зла, дабы остановить многочисленные орды Властителя тьмы Цхератоса. В канве бытия образуются щели, миры перекрещиваются, образуя проходы, ведущие в скрытые миры.

В поле

Белокрылые крыла ало-бурой птицы рассекали насыщенные светом облака, проникая в густую, млечную сочь, черпая их своей волнительной свободой, внутренне тревожной волей. Небесная проседь, давно уже омывалась пурпурной кровью, то была дань срединного Мира Тал в паутине Верхних и Высших Миров.

— Какой беспечный и воздушный полёт. Эта загадочная птица завораживает в своём парении, приглашая в лазурные небесные просторы, — любуясь полётом, молвил Свят.

— Ей там спокойно и безмятежно потому, что рядом нет того, кто бы мог её потревожить, — ровным голосом, с небольшой ухмылкой, сказал Зар.

— Как ты так можешь говорить, друг? Она же прекрасна, так хочется очутиться с ней рядом, познать эти воздушные потоки, испить их и опьянеть до одури от их бескрайности.

— Эта птица, так высоко, но я её чувствую подкожно, совсем рядом, — молвила дева, принимая сторону своего суженного.

— Ну не знаю, моё мнение такого, пусть оно вам и не нравится, — сказал, недовольно, сын ведуна.

— Почему не нравится, мечтательности в тебе мало, — с улыбкой молвил Светозорь.

— Это да, что-то я загрустил, как мы деда Меня покинули.

— Все мы опечалены этим, но возможно ещё встретимся, старик-то хитрец по чём зря словами сорить не будет, да и мне так кажется.

— А вот у меня на сердце легко, эта лёгкость пришла от дедушки Меня, и в душе он всегда со мной, — вставила со слезами на глазах Илия, чуть не расплакавшись, уткнувшись Святу в рукав.

Поле обволакивало, шепталось под ногами, играя молодыми ветрами-юнцами с осиянными волосами влахов. Безбрежное море акрилов убегало и убегало за кромку горизонта, цепляя вспененных жеребцов небес за злачённые копытца.

— Током по спинам степных кобылиц, — вполголоса сказал Свят.

— Ты о чём, родной?

— Не знаю, Илия, будто песня-змея, обвила эта фраза мой разум, интересно к чему бы это.

— Да, тут каждое слово, как и каждая былинка, несёт свой загадочный лик! — задумываясь, молвил Зар.

— Это что тут бравы загрустили! Али медник потеряли! — расхохотался знакомый глас.

— Ах ты, шут-балагур, сучий дух! А мы тебя ужо потеряли, а он, клявдится, тут как тут! — весело, с нескрываемой радостью кричал Зар.

— А мы и впрямь, дружище, тебя затеряли, ну говарь, что видел, где бывал?

— Ага, так и сказал, я вас помучаю немного, ревь-травой по спинам ваших дум похаживаю, чтобы не печалились и бровь не хмурили.

— Родной дух, как мы тебе рады, — молвила младая дева, — мы тут с Меней подружились, знаешь ли такого?

— Знаю-знаю, слышал-переслышал, хрютики нашептали, — хихикнул Ведом.

— Ты и про них знаешь, хранитель?

— Забидеть хотите, какой бы я тогда был дух-хранитель, я раньше вас с ними познакомился, да и с Меней знался, правда, давно-то было. Как старец живёт, хотя можете не отвечать, по акрилам лиловоглазым вижу, что всё у него ладно.

— Прости, Ведом! — хором сказали влахи и низко поклонились голосу.

— А у Мени всё ладно и складно, хороший он старичок, жалко было с ним расставаться, — вспоминая, молвил Зар.

— Вот и не вешайте носы, что родное — вернётся, что чуждое — сгинет!

— Ой, а это кто? — молвила Илия, улыбаясь.

Через поле, навстречу путникам, бежал со всех ног шустренький маленький зверёк, а за ним остромордый поджарый зверь. Малыш обессилел и задыхался, почти налетев на влахов, сбавил скорость, но более опасаясь врага, бежавшего за ним сзади, юркнул под ноги Илии, спрятавшись, как за двумя твердынями.

Остромордый остановился поодаль, ощерился и оскалился, издал рычаще-мяукающий рык, но не рискнул напасть на трёх более крупных, чем он сам, защитников его почти настигнутого обеда. Илия подставила ладонь, зверёк юрко, забрался к ней на плечо и уставился жалобными чернильными глазками. Зверь, понимая, что сегодня обед сумел ускользнуть от его острых зубов, громко рыкнул, махнул на прощание лапой, и побежал прытью в обратном направлении.

Зар со Святом громко рассмеялись, пытаясь прогоготать не только друг дружку, но видимо и громогласного воителя Перуна.

— Ну чего вы, хватит, бедняжка ещё больше напугался от вашего смеха, — прикрикнула на них Илия, зверёк прижался к шее девы и начал облизывать шершавым розовым язычком, — ну хватит, малыш, успокойся, никто тебя в обиду не даст.

— Он такой забавный, а тот такой трусливый, что невозможно не рассмеяться, — говорил, утирая нахлынувшие слёзы, Зар.

— Это точно, — подтвердил Свят, — смотрите, как тот смельчак удирает, только пятки мелькают.

— Ну и пусть мелькают, а нашего длинноносика то не должно волновать.

— Нашего длинноносика? А когда это он нашим стал, Илия!? — недоумённо, спросил Светозорь.

— Пару мгновений назад и стал!

— Не ссорьтесь, други мои. Этот зверёк здесь зовётся Мехоносик, так как его длинный носик обрамляет чёрно-белый мех, вроде малой бородки. Мехоносики очень дружные и ласковые, их можно приручить, души их чистые и открытые, надёжнее друзей сложно найти в этом Мире. А тот, кто его преследовал — это полевой Волон, помесь лисицы и Сяра, небольшого здешнего волка. Когда волонов много, они особо опасны, а в одиночку трусливы и жалки, лишь рычать да ворчать умеют, — молвил мягкий и дружественный голос хранителя, — а тебя он полюбил, юная дева, поэтому к тебе и прижался сразу, не отвергай его, он этого не переживёт. Теперь ты ему и мама, и сестра, и защитница.

— Он и впрямь мой, как забавно, — молвила, рассмеявшись, Илия.

— Твой, заботься о нём, и он будет заботиться о тебе, — будто внемля словам духа, мехоносик стал облизывать щёки и лоб своей хозяюшки.

Свят подошёл и погладил малыша, тот лизнул влаха и мурлыкнул, — и впрямь дружественный чудик, — хохотнул герой.

— Ну, Ведом, поведай всё же, где же ты пропадал? — спросил сызнова Светозорь.

— Не здесь, далеко от срединного Мира, нам вольным духам для перемещения троп не нужно.

— Значит, не скажешь, лешай-поднебесный? — улыбаясь, спросил Зар.

— Вам пока знать об этом не нужно, рано ещё, но там, где я был, наслышаны про ваши подвиги и приключения. Радует их, что вы не пали духом, а стали только твёрже и уверенней в своих деяниях.

— Ага, падёшь тут, когда вокруг, то поляны ехидные, то звери лютые, — насвистывая что-то себе под нос, молвил сын ведуна.

— А вы думали, прогуляетесь по полям, да песни попоёте, и всё само собою уразумеется? — вздохнув, сказал дух и продолжил, — Многие против вас заточили клинки, да готовят армады нежитей, всё ещё только начинается.

— Прости дух, я не про это, мы готовы головы сложить, лишь бы свет да лад царил на нашей и других землях.

— А мне вот, всё, что с нами произошло понравилось, столько всего, да мы чуть дважды не погибли, но сколько новых друзей обрели, а сколько их ещё будет, — молвил Свят.

— Будет, всё будет, и главное, вы к этому готовы!

— Твоя правда, Ведом, — поклонилась голосу Илия, а затем и все друзья.

Небо стало обретать более тёмные цвета, облака меняли свои малые обличия, причудливо сливаясь, образуя набухшие спесивые виноградины, готовые разразиться безумным хохочущим громом, породив ливень, а может и градобой. Позвизд стал плясать в безудержной пляске, подгоняя облачное стадо в густеющую тень грозовой нахмуренной тучи.

— Ого, как тут всё быстро меняется, было тихо, да спокойно, а сейчас…

— Лихо явилось, — перебил ведун, — Сейчас громыхнет, а мы в открытом поле вымокнем до нитки, — прикрикнул Зар, так как налетевший юнец ветер подворовывал их голосами.

— Не вымокнете, вас само поле скроет от надвигающейся стихии, вы же его гости, — молвил Ведом, — прижмитесь ближе к цветам, они их накроют, не дадут промокнуть, Меня защищает своих друзей, — хихикнул дух.

Лиловые головки акрилов обрели форму, будто насытились воздухом, они освободили немного пространство и расступились в две стороны, влахи недолго думая, юркнули под них, прижались к земле, а цветы над головами стали плести таинственный белёсый шатёр. Млечные корни растений поднялись в воздух и стали переплетаться, образуя загадочные паутинки, паутинки распушивались, образуя трепещущую ватную сорочку. Небо громыхнуло в тысячи набатов, оскалила спицы-зубья перекатница — гроза, и шквальным потоком воды обрушились на головы путникам и на паутинное поле танцующих цветов.

— Ой, — вскрикнула Илия, когда первые спицы стали цеплять горизонтную проседь.

— Не пугайся, родная, — Светозорь крепче обнял юную деву и сжал её руку.

— Как из ведра, лютая гроза, а на нас ни капли, а куда же вода девается и земля сухая? — удивляясь, спросил Зар.

— А вот корешки акрилов всю воду прогоняют через себя и глубоко под землёй хранят, там у них подземное озерцо, на случаи засухи и худших времен, — пояснил дружественный голос.

— Нет, этот мир мне безумно нравится, — улыбаясь, сказал Зар.

— Чудь на чуди! — хихикнула Илия, а через минуту уже все хохотали, заливаясь гогочущими брызгами, даже Мехоносик резвился, петляя между рук героев.

Ливень набирал обороты, тарабанил дубинками по белёсой крыше, пытаясь вычернить веселящихся друзей, но все его попытки терпели неудачи, разбиваясь о неприступные своды нежных цветов.

— Можете вздремнуть, друзья мои, если сможете под этот гнетущий душу шум. Небо прохудилось надолго, и не скоро Хорс зашьёт его своими златыми нитями.

— Уснуть под таким громыханием вряд ли кто сможем, — молвила Илия, — ты, Ведом, лучше нам историю расскажи, я вот уверена у тебя их предостаточно.

— Млада, да хитра! — молвил хранитель, — ладно поведаю, чтоб не скучали-печалились, история правдивая, может, не так весела и лучезарна, как искрящий смех Илии, но поучительна и интересна.

«Льются златые волосы Айнисы, переливаются соцветиями жизни, ветер ими балуется, играет, как шаловливое дитя, а она смеётся и упивается своим смехом, усмехаясь над всеми тяготами, бросая вызов времени, застыв на краю утёса-Мытаря, прозванного так за причудливое обличье своих валунов-перевёртышей. Сердце трепещет на подорванной ниточке света, вот-вот и оборвётся связь, соединяющая этот Мир и ладный Ирий. Совсем недавно она была юной беззаботной девой, тринадцати вёсен от роду, мечтающей о светлом будущем, о безграничной любви, а теперь её сватают за дряхлого мужчину, в три раза старше её. Отец Айнисы был главой поселения, дабы утрясти все неурядицы с соседствующим племенем Тейсов, нужно было заключить брак его дочери с братом главы Айнора, Синтором. Разница в возрасте не удручала жадного и жестоко отца, для него важнее были новые земли, новая власть и богатство, да и дочка его уже давно невеста. Во всех соседствующих племенах дев выдавали в двенадцать лет отроду и чаще всего не по любви, а на взаимно выгодных условиях. Сердце юной Айнисы было взято в ржаво-медные тиски, в капканы суровой судьбы, но десять дней назад оно снова забилось с необузданной силой, возродившей внутреннюю свободу и безграничную любовь, чувства владели ей и накрывали волнами бушующей жизни. Момент, изменивший её постылое существование, произошёл на берегу моря Спеси, прозванного так из-за частых и беснующихся юнцов ветродувов, но Айниса любила бывать на его берегах, здесь она плакала, общалась с одиночеством и волнующимися волнами, ища внутренний покой, который находила почти всегда.

Когда заря-мать стала пробуждать своих детушек, раскидывая алую медынность небес, дева вышла к побережью, присела на песок и стала молить Богов о спасении своей души. Волны плясали в огненной пляске, ярились сукроватой ржавчиной, и тут она заметила нечто новое, будто кто-то шагал по морю в сторону Утёса-Мытаря, волны то приподнимали, то погружали его тело в жгуче-жаждущие пучины. Решила Айниса проследить за сим чудом, обходя сбоку древние скалы. Спрятавшись за небольшим деревцем, она стала смотреть и вот, что ей открылось:

Небольшой силуэт приближался к берегу, по фигурным очертаниям — это был мальчик, может паренёк лет двенадцати, сначала было сложно понять, ибо он был цвета морской пены, но приближаясь, всё больше обретал телесные цвета. Да, сомнений больше не было — это был младой паренёк, он был нагим, но не это тревожило душу и тело девы, от него исходило млечное свечение, которое сливалось с лучами утренней денницы и завораживало взгляд. Выйдя на берег, паренёк улыбнулся, Айнисе показалось, что весь Мир обнажил свою доброту в этой улыбке, приоткрыв воскресшие крылатые души. Мальчик стал танцевать, выполняя таинственные, как ей показалось, обрядовые плясы, тело его, то сгибалось, как кусты Деньги (дерева из которого плели короба и корзины близлежащие племена), то разгибалось, руки чертили полукруги в воздухе, пытаясь охватить простор. Танец уводил деву, владел её душой, рождая пылающее пламя любви, любви, которая её осияла тысячами всплесков рождённой зари. Песок под его стопами окрасился в злачённые тона, и ещё некоторое мгновение держался, прежде чем вернулись естественные краски. Любой миг не может быть вечностью, так и чарующий танец закончился, паренёк улыбнулся, наклонился, набрал горсть песка, что-то нашептал и кинул по направлению к морской пене, песчинки развеялись поветрию, и волнующая фигурка стала возвращаться в колыбель переливающихся волн. Вот уже его тело слилось с морской пучиной, отдавшись первозданности, и последняя искра его свечения, больно царапнув пылающее сердце Айнисы, погасла. Дева разрыдалась, но слёзы не несли боль, они пеленали её душу в купину, ниспосланную этим морем Спеси, а для неё морем искренней любви. Каждое раненное утро дева приходила и пряталась за деревцем, ожидая появления своего любимого, пусть он не знал про неё, но она была счастлива и счастье — одаривало её улыбкой жизни. Айниса, наконец-то смогла жить. На седьмой день дева не смогла удержаться и вышла навстречу своему любимому, скинув всё своё одеяние, ибо любовь не имеет одежд. Айниса окликнула, мальчик оглянулся, осветив её долгожданной улыбкой, но тут же поник и стал меняться, цвета стали улетучиваться, тело истончаться, он на глазах превращался в световые нити, постепенно исчезая. Она бросилась к нему в попытке ухватить хоть блик этого света, но странник морской глади, исчез, как будто его и не существовало вовсе. Дева кричала и молила простить её, лишь бы увидеть его снова, но более мальчик-светлячок не появлялся у древнего утёса. Она ждала его три утра, но он так и не явил свой взор, сердце её пылало ликами Хорса, прожигая крылатую душу своими лучами. Айниса потеряла смысл своей жизни, а влачить своё существование с дряхлым старцем не желала и не хотела. Ответ пришёл от небес, на одиннадцатый день после «знакомства» со своим возлюбленным, она бросилась с утёса-Мытаря в сине-зелёные воды моря Спеси. Улыбка освещала её лицо, покой наполнял и владел её душой, обнажая новую жизнь, жизнь со своим любимым, которая у неё будет, обязательно будет, ибо так уготовано ей судьбой…»

— Как грустно, но так спокойно от этой истории, — молвила Илия, утирая прильнувшие слёзы.

— Они же обрели свою любовь и сейчас вместе? — спросил, задумашийся, Зар.

— Всё может быть, — бодрым гласом молвил дух, — Паче любви ничего не бывает сильней, я хочу в это верить и верю.

— Вот, что странно, поведал ты нам довольно грустную историю, но она наши души окрылила! — взирая в светлые очи любимой, молвил Светозорь.

Дождь заканчивался, капли превращались в крапления, ярость утихала; своды прояснялись, лучи скрытого светила стали прочерчивать небесную густоту, прожигая беременную тучу, помогая ей разродиться.

— А небо проясняется, смотрите как красиво! — молвила дева.

— Да, лепь-лепота! — вдохнул полной грудью Свят, пытаясь насытиться волнительным воздухом.

— Скоро в путь, друзья мои! — молвил совсем рядом хранитель, но по голосу был далёк, словно летал в дальних краях.

Облака неслись по бескрайним просторам, прикасаясь гривами к кудрям разродившегося светила, а небольшие туманные облачка, что стелились над головами путников, почти исчезли, отдав дань грозовой туче. Сах набирала свою силу, яростно жаря удаляющиеся фигуры трёх странников и ушастенького зверька Мехоносика.