В обнимку с удачей. Книга 1

Ефим Терлецкий, 2022

Терлецкий Ефим Давидович – инженер; наряду с основной работой занимался научной популяризацией. Его перу принадлежит ряд научно-популярных статей в центральных газетах и журналах и книга «Лик невидимки» (М., Химия. 1982), удостоенная диплома на ежегодном конкурсе Всесоюзного общества «Знание» на лучшее произведение научно-популярной литературы. В данном издании представлена первая часть автобиографической книги воспоминаний "В обнимку с удачей". В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Кемерово

Первое жилище — хата обыкновенная

И вот я попал не то чтобы в сказочный мир, но в реалии даже не советского, а чисто российского быта. Нас поселили в обыкновенной крестьянской избе, где, помимо нас и хозяев, проживали куры, коза Юлька и еще какая-то мелкая живность. Эта сволочная коза с большими рогами как-то задумала даже меня бодать. С тех пор я обходил её стороной.

Кемерово я бы назвал городом деревянных тротуаров. Здесь все было необычным, и эти дорожки из широких досок, как бы демонстрировавшие невероятное изобилие сибирских лесов, и пузатые низкорослые лошаденки, называвшиеся монголками.

Да и сами сибиряки были людьми особыми, для которых еще сохранилась сибирская вольница. Родиной для них была именно Сибирь, а все, что за Уралом — было далеким, неведомым и называлось «Расея». Именно так говорили сибиряки. «Вы из Расеи?» — спросили нас при подселении. «Да, из-под Москвы», — ответила мама. А я даже растерялся, так как не понял вопроса и, хотя мои познания в географии были довольно слабыми, все же для меня Россией был весь Советский Союз.

Зато какая здесь, в Сибири, была благодать! Во-первых, не было затемнения, и скудные фонари светили вовсю; во-вторых, спать можно было раздевшись хоть догола. Такой роскоши мы не испытывали давно.

Хозяева — по фамилии Путинцевы — на мой взгляд, были людьми почтенного возраста, короче — стариками. Старуха была одета весьма вольно, не обращая на себя особого внимания, зато старик, очень похожий на Всесоюзного старосту, как называли одного из знаменитых советских вождей, Калинина, с такой же аккуратной бородкой, был опрятен. У нас он получил прозвище «старик Путинцев». Я не знаю, чем он был занят на самом деле, но часто с интересом наблюдал, как в сарае он делал дратву: просмаливал крепкую крученую нить для починки валенок, которые сибиряки называли пимами. Дратвой, в основном, пришивали подошвы к валенкам. Вероятно, старику нравилось, что за его обыденной работой с открытым от любопытства ртом наблюдал этот эвакуированный мальчонка.

Да, дратва дратвой, но всё же какие инструменты были у старика Путинцева! Стамески, отвёртки, рубанки, разные щипцы и приспособления, названий которых я не знал. Я буквально обалдевал от богатства таких невиданных мною до этого человеческих приспособлений для облегчения ручного труда. Может быть, в этот момент и открылся мой талант, ну, не талант — это громко сказано, — а способность, которая называется «умелые руки» и которая поможет мне выжить в далёком будущем… Кстати, я полагаю себя приверженцем многоточия, ибо считаю, что в определённых местах текста для его усиления стоит применять этот знак препинания.

Но меня ждала школа. Прошло несколько месяцев с начала войны. Сибирь, окраина города, темень, лают собаки. Друзья, вы представляете себе сугубо городского (я уж не говорю, еврейского) мальчика, которому необходимо было идти учиться в таких условиях в первый класс и в третью смену (да, школы превращались в армейские призывные пункты и госпитали, помещений не хватало, и детям приходилось учиться в три смены). Конечно, я боялся идти в школу и просил маму меня проводить.

Когда я первый раз пришёл в класс, то увидел, что у всех сидящих за партами ребят лежали не тетради, а отдельные листочки. Я, вынув из портфеля большой блокнот (захваченный впопыхах при сборах), тоже хотел вырвать листок. Я, пришелец из другого мира, имел целый блокнот! И они, глядя на меня, как на ненормального, заорали: «Ты что? У нас нет тетрадей, и писать не на чём. Вот мы и принесли листочки». Бумага для школ быстро кончилась. Листочки! Потом мы вообще писали на газетах в промежутках между печатными строками. Для газет бумага была… Ещё бы, газета тогда — это не столько вестник новостей и информации, сколько глас, призывающий к разгрому ненавистного врага.

Никакой бумаги не было вообще, и прочитанные газеты не выбрасывались, а бережно сохранялись, используясь в хозяйстве и в быту. Прежде всего, в военных буднях из газет нарезались полосы и по диагонали крестообразно наклеивались на оконные стекла для защиты от взрывной волны при вражеских налетах. Счастливчики газетами обертывали потрепанные обложки доставшихся при распределении учебников, которых далеко не всем хватало. Газетами утепляли двойные оконные рамы, промокшие ноги и… впрочем, об этом чуть позже…

Наступила зима. Кругом было бело от снега. Я сидел на горшке в темных сенях (нежилое помещение перед входом в избу). Дверь была открыта, и в её проёме я увидел двух мужчин, по протоптанной тропинке идущих к нам. Когда они вошли, один из них оказался… моим папой.

Жилище второе: барак обыкновенный

Конечно, жизнь снова изменилась: мы из избы, кишевшей домашней живностью, переехали, с позволения сказать, в более цивилизованное жилище под названием барак.

Вот этот «шедевр» еще довоенной постройки. Мне удалось его изображение выудить из разных источников. Вот, вот, именно такой, каким я его помню, только, может быть, менее покосившийся:

Такие бараки наряду с коммунальными квартирами долгие годы служили основой советского жилья.

Что ж, может, тут было более комфортно и близко к заводам, где стали работать родители. Но… Но здесь я познакомился еще с одной российской — да чего уж там — чисто русской реалией, которая на меня, тогдашнего восьмилетнего (и, будем говорить, «интеллигентного») мальчика произвела сильнейшее впечатление своим невероятием.

Кое — что о сортирах

Речь пойдет о том, что же я увидел в том месте, где человек справляет свои естественные надобности. Заметим только, что тогдашние сибирские отхожие места, которые вынужденно приходилось посещать не только в детстве, но и в дальнейшей жизни, даже в студенческие годы, можно было просто назвать дыркой в полу.

Российские отхожие места находились обычно снаружи, вне жилых помещений, как говорилось, «во дворе». Даже ученики во время урока при необходимости выйти, поднимали руку и спрашивали учителя: «Можно выйти на двор?» Так, например, говорили у нас в классе, в Сибири.

Впрочем, я увлекся. Конечно, всё это для современного молодого человека кажется далекой архаикой, но дырки в полу, где нужно садиться на корточки, в России во многих местах еще существуют.

Однако вернемся к тому, что именно для меня тогда явилось невероятным и невозможным впечатлением.

В центре нашего двора стоял общественный дощатый сортир… И вот представьте, что я увидел, впервые входя в этот самый сортир. Сибирь. Мороз минус 30–40 градусов. Стараясь побыстрее сделать свое дело, никто не обращал особого внимания ни на что и мочился, и испражнялся мимо дырки — скорее выскочить домой, в тепло. Вы представляете, какие предо мной предстали натёки и возвышались коричневые сталагмиты того самого. Потом они снились мне почти всю жизнь…

Продолжаю про применение газет. Мягкая газетная бумага использовалась для довольно гигиенического действа: так называемой подтирки задницы. Представляете, вся огромная страна подтиралась газетной бумагой. И на всех хватало! Действительно, а чем же еще? О такой роскоши как туалетная бумага, советский народ даже и не догадывался.

Да, сегодня мы, пользуясь туалетной, а не газетной бумагой, понимаем, какой вред нашему организму наносят токсичные вещества, содержащиеся в типографской краске газетных полос. А тогда, когда шла страшная война и товарищ Сталин провозгласил знаменитое «Всё для фронта! Всё для победы!», негоже было думать о благополучии своей задницы.

Впрочем, использованные таким образом газеты иногда приносили, как ни странно, некоторую пользу. Когда я уже работал в проектном институте, после одного из совещаний главный инженер проекта Зиновий Гимпельсон, веселый человек, которого все звали просто Зяма, поведал нам об одном любопытном обстоятельстве. Он был гораздо старше нас и в суровые сталинские времена, как говорится, загремев по одному «делу», стал обвиняемым. Его посадили в камеру предварительного заключения, где не было даже радио. И вот он вместе с другими сокамерниками существовал в полном неведении о происходящем вне стен заключения. Поэтому, идя на допрос, хитрые узники просились в туалет. А туалеты эти, предназначенные только для начальства, были в нормальном состоянии. Там в мусорных корзинках (чтобы не засорять унитазы) громоздились использованные от подтирки начальственных, разумеется, задниц, газетные клочки. Счастливчики, которым удавалось напасть на такой «богатый» источник информации, судорожно доставали эти самые обрывки и читали, читали… Вот таким образом информация проникала в тюремные камеры. Этим как бы оправдывалось замечание товарища Ленина о том, что «газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор…»

Жилище третье — нормальный rирпичный дом

Где-то в 1943 году мы наконец переехали в нормальный пятиэтажный кирпичный дом в самом центре города. У нас была двухкомнатная квартира, как тогда говорили, со всеми удобствами. Так закончились наши жилищные скитания, благодаря которым я в полной мере испытал «прелесть» жизненных условий многих советских людей и уже никогда и ничему не удивлялся.

Наш дом. 1950 год

Кемерово — областной город. Он является еще и столицей Кузнецкого угольного бассейна — Кузбасса, одного из самых крупных угольных месторождений мира. Город расположен на правом высоком берегу реки Томи, в которую впадает речушка Искитимка.

В Кемерово в результате эвакуации сосредоточилось несколько химических заводов, которые вкупе с местными предприятиями своими выбросами создали жуткую экологическую обстановку. Зимой, в морозные дни, при температуре нередко минус 30–40 градусов, в воздухе висел смог, а снег, покрывавший землю, становился черным.

Морозный денёк. Темновато от смога

ЦИРК

Зато в городе был цирк, правда, деревянный, но это не имело значения.

Кемеровский цирк

В цирк мы ходили с папой. Больше всего мне нравилась, как тогда еще говорили, «французская борьба».

Из названий приемов французской борьбы нам, мальчишкам, больше всего нравился «двойной нельсон» — это такой захват…

Когда в цирковом представлении называли фамилии борцов, они выходили и кланялись. Из этого мне запомнилось: «Владимир Загоруйко! Вес 120 килограмм». Папа говорил, что это цирк и всё подстроено заранее: вся борьба — это не соревнование, а просто красивое представление. Действительно, «нарочитое сопенье, напряженные выдохи и вздохи, мычание, звонкие шлепки по плечам и загривкам», как говорили знатоки. Я не верил и спорил.

Рассказывают, что в 1971 году, простояв сорок лет, цирк сгорел…

Вот чудом сохранившаяся афишка, завлекающая в цирк детей:

Выступление в цирке учащихся женской школы. Ученицы в нарядных белых фартуках школьной формы. 1951 год.

Баня

А еще с папой мы ходили в баню. Как известно, это такое заведение для общественного мытья. Баня эта находилась совсем рядом с нашим домом и стояла к нему торцом. Эту стену-торец я каждый день мог наблюдать из окна, и она являлась непременным компонентом моих ранних рисунков. Итак, баня. Мы с папой после раздевалки брали шайки — это такие металлические тазики с ручками, в которые наливается вода, садились на бетонные скамьи и начинали мыться. После мытья шли в парную, где папа меня хлестал березовым веником. Это называлось «париться в бане». Он сам очень любил такую процедуру, и мне она нравилась. После парилки некоторые любители обливались холодной водой. Вот так раз в неделю происходило это действо.

Вот она, баня, глухой торец которой, был «любимым» объектом моих ранних рисунков

Толик Росин

В 1943 году ввели раздельное обучение для мальчиков и девочек, и на новом месте я попал в школу, которая носила солидное название Мужская Средняя Школа № 1, в ней я проучился семь долгих лет.

Кемеровская мужская средняя школа № 1

Где-то в 4 классе у нас появился полненький, невысокого роста новичок. Какая-то сила неудержимо толкнула меня к нему, и я подошел первым. «Толик Росин» (именно Толик), — назвался он, и мы стали неразлучными друзьями. Он был тоже эвакуированный из Белоруссии, из Минска.

У Толика еще были младшие брат Валерик и сестрёнка Света.

Кое — что о нашем существовании во время войны

Вот только война, которая все продолжалась и продолжалась… В обиходе стали привычными словечки такие, как «иждивенец», «паёк», «стройбат».

Огромная территория страны была захвачена, как тогда говорили, оккупирована, немцами, и сельскохозяйственных продуктов не хватало. Ввели систему, по которой рабочие, инженеры, служащие, иждивенцы (нетрудоспособные люди, старики, инвалиды) и дети получали продукты питания в соответствии с особыми талонами, называемыми карточками. Если, скажем, рабочие и инженеры получали по 800 граммов хлеба, то иждивенцы и дети — в два раза меньше.

Продуктовые карточки

При предъявлении сокровенной карточки купон на этот день отрывался, а терпеливый обладатель, отстоявший длиннющую очередь, устало отдувался: «Уф-ф, наконец-то отоварился!» Как важно было «отовариться» — иметь еду на сегодня! Вот такой чисто советский неологизм!

Но часто многим не хватало этой самой «пайки», и из мерзлой картошки готовились блины, или скорее оладьи, которые назвали «тошнотики». Пацаны бегали по улицам и кричали: «Тошнотики, тошнотики — советские блины!» Такая была развлекуха!

А продуктовый набор, выдаваемый солдатам или заключенным, носил название паёк, или, по-блатному, в жаргоне уголовников, — пайка.

Ах, эти печально знаменитые «три П»: пайка, похоронка (официальное извещение о гибели военнослужащего на фронте) и продуктовая карточка.

В это время появились странные люди, в основном, среднеазиатской внешности, вызывавшие некое удивление. Они были в потрепанной солдатской одежде, которую трудно было назвать формой, и обычно с котелками. Их называли стройбатами и дразнили:

Стройбат с котелком,

Куда ты шагаешь?

В райком за пайком.

Разве ты не знаешь?

Это были мобилизованные в батальоны армейских военно-строительных частей.

Карточная система настолько вросла в нашу жизнь, что, когда ее отменили в 1947-м году, долго не верилось, что можно жить, свободно покупая продукты.

Самое интересное и необычное, что было для нас, мальчишек, — это американские автомобили, прибывшие по ленд-лизу, так называемой «американской помощи». Наше восхищение вызывали невиданные мощные грузовые «студебеккеры», юркие, чуть ли не игрушечные, «виллисы» и стильные, шикарные «легковушки» (так мы называли легковые автомобили): «бьюики», «шевроле», «кадиллаки»… Но апофеозом американского дива в то голодное время была вкусная до невозможности, знаменитая тушёнка! Она поставлялась в консервных банках, которые, мы вылизав до блеска, потом пинали вместо мяча, играя в футбол. Да настоящих мячей-то и не было. Наевшись вкусного содержимого, с чувством выполненного долга, обладая уже азами немецкого языка и уверенные в себе, мы читали на банках из-под тушёнки: MADE IN CHICAGO как «маде ин снисаго».

Конец войне!

В 45-м году 9 мая вдруг объявили об окончании войны и что этот день будет нерабочим. Ура! Мы, конечно же, в школу и так не пошли бы. Радостные, собрались во дворе. Решили, что надо произвести победный салют. Мы для шумовых эффектов обычно использовали повсюду валявшиеся бракованные заготовки от упражнений ремесленников на токарных станках. Обычно мы брали маленькие круглые болванки с просверленным в торце не до конца тонким канальцем. В каналец настругивали содержимое спичечных головок, вставляли гвоздь с заранее затупленным концом для получения взрывного эффекта и ударяли обо что — нибудь твердое. Для отдачи салюта мы выстроились вдоль домовой стены и разом ударили об нее такими вот, с позволения сказать, петардами. Точно не помню, грохнуло или нет. Да это было и неважно. Главное, мы дружно отметили победу. Война кончилась… А что творилось на улицах!

Хочу привести и мое отношение к войне, выразившееся в мальчишеских потугах на творчество вот в такое стихотворение, которое я внезапно вспомнил аж 22 марта 2022 года и успел включить в эти воспоминания до передачи их в издательство:

Пишу письмо тебе об этом,

Как мы подбили танк немецкий,

Как десять фрицев я убил

Из снайперской винтовки меткой.

Они лежат на поле боя,

Там, где дымятся города,

Там, где разбитые снарядом

Стоят в развалинах дома.

Никчемные победители великой войны

А после войны появилось много инвалидов. Одноногие ковыляли на костылях или на деревянных протезах, похожих на бутылку; безногие грохотали по дорогам на самоделках с колесиками из шарикоподшипников. Однорукие еще как-то управлялись, а вот безрукие… Были и несчастные, лишившиеся обеих рук и ног, их горестно прозвали «самовары». Как нам пояснил один проходивший доброхот: «Дык у их один крантик остался».

Инвалидов войны в народе стали называть «военными калеками». Не могу не рассказать, что с ними произошло.

Конечно же, ни о каких удобных протезах, ни о каких нормальных инвалидных колясках, да и просто о заботе и человеческом обеспечении этих несчастных военных калек, речи не было. Кажется, прошедшие ад солдаты, все еще были виноваты в том, что они не отдали полностью свою жизнь за Родину, а только пожертвовали какой-то частью своего тела, оставшись увечными недееспособными обрубками. А как можно было обеспечить этих бедолаг, когда в стране жрать было нечего? И вот улицы городов заполонили тысячи инвалидов-фронтовиков, не имеющих средств к существованию. Давайте говорить, что это, в основном, были молодые люди, перебивавшиеся случайными заработками: просили милостыню, играли на гармошках у вокзалов и на рынках. Это было невыносимое зрелище, а сердобольный русский народ, перекованный в советский, ничем не мог им помочь, только пел осанну вождю.

Вождь этот был, к тому же, и брезглив. Ему, выдающемуся победителю, уже не нужен был такой «отработанный материал», портивший всю картину послевоенного времени. Поэтому в 1949 году распоряжением правительства в глуши страны (с глаз долой) были созданы дома инвалидов. Туда «военных калек» эвакуировали насильно в спешном порядке. Для этого устраивались облавы, и несчастных извлекали со дворов, из подвалов и чердаков.

У инвалидов, попавших в такие заведения, отбирали паспорта и солдатские книжки, превращая воинов-победителей практически в заключенных. Что за жизнь, а вернее, жалкое существование в таком инвалидном доме было для людей, покалеченных войной и жестокостью своих же? Невыносимая обида и полуголодное существование. Вот и вся награда ущербным победителям, не считая цацек — орденов и медалей… Всё делалось в тайне и в спешке.

Мы, мальчишки, конечно же, об этом ничего не знали (а кто знал?) и с любопытством наблюдали за тем, как инвалиды, располагаясь в людных местах, за мелочь показывали разные фокусы… А иные, протягивая руку за милостыней и вопросительно поглядывая на прохожих, жалостливо пели:

Дорогая жена, я — калека:

Нету ног, нету правой руки.

Расскажи же ты мне, дорогая,

Как ты будешь с калекою жить?

Обыкновенный антисемитизм

Об антисемитизме в Советском Союзе — благословенной стране, порожденной большевиками, — можно говорить долго. Заметим лишь, что как государственная политика антисемитизм здесь возник в конце 1930-х годов, в период установления сталинского правления. Ну, а бытовой антисемитизм был всегда и особенно разнузданным стал во время войны.

Разумеется, в нашем дворе у всех ребят были прозвища: у меня — «паяльник», за мой нос. Такой вот был медный «носатый» паяльник, нагреваемый на открытом огне, а не электрический, какой применяют сегодня:

Был просто парень по имени Геник, самый старший из нас. Он обладал настоящим футбольным мячом, которым мы иногда играли вместо консервных банок. А еще был пацан Толька Тюрин по прозвищу Геббельс. Всё-таки как точно ребята припечатывают прозвища. Йозеф Геббельс, немецкий министр народного просвещения и пропаганды, был, пожалуй, ненавидим советским народом не меньше Гитлера. Обычно его изображали крикливым и даже истеричным. Таким был и Толька Тюрин, который в споре доходил чуть ли не до драки. Его лицо краснело, на шее вздувались жилы, он начинал дергаться и действительно становился похожим на карикатурного Геббельса.

Толька вовсю занимался тем, что называлось «сшибать бычки»: он собирал окурки от папирос — бычки, высвобождал из них остатки табака, делал самокрутки и курил. Надо сказать, что курили тогда именно папиросы, сигареты появились гораздо позже. Курили многие взрослые, и многочисленные окурки валялись повсюду.

Так вот этот самый Толька Тюрин был первым, кто назвал меня жидом. После этого мы подрались. Это была моя единственная драка в жизни. Я очень миролюбивый человек.

«Команда» нашего двора

Вот такими были мы, многие босоногие. Пацаны, огольцы — так звали мы друг друга. Крайний справа — тот самый Толька-Геббельс.

В годы войны появились школы-семилетки, где основной обязательный школьный курс укладывался в 7 лет. После окончания семилетки поступали в школы ФЗО (фабрично-заводского обучения), ремесленные училища или техникумы либо шли учениками непосредственно на производство.

В нашем новеньком, но еще не достроенном доме, куда мы переехали из барака, на первых этажах располагалось ремесленное училище, где из ребят лет с 14 готовили заводских рабочих. В обиходе их называли ремесленниками, а мы про себя звали их ремеслухой. Связываться с ними мы не собирались, так как они были старше и сильнее нас. Была война, и чтобы как-то приободрить таких ребят и придать им особый статус, этим ремесленникам была положена черная форма, полностью напоминавшая военную, особенно морскую.

Ремеслуха — это вечно голодная черная масса, сосредоточенная не столько на учебе, сколько на жратве — была очень агрессивна. В ожидании обеда ремесленники вечно толпились в нашем подъезде, где был вход в столовую. На лестничной клетке они выстраивались чуть ли не до самого верха. И вот, когда я возвращался домой, мне каждый раз, как сквозь строй, приходилось проходить мимо этих оглоедов. Выражение «прогнать сквозь строй» означало наказание, когда в царской армии провинившегося прогоняли сквозь выстроенных двумя рядами солдат, которые били палками или прутьями-шпицрутенами этого беднягу, идущего между рядами.

Представляете, а ремесленнички эти понимали, к тому же, что я — еврей. Вот это для них была потеха. Ухмыляясь и гримасничая, они каждый раз выдавали запас популярных в то время юдофобских дразнилок. «Жид, жид по веревочке бежит», «Узе (это на то, что евреи якобы так произносят слово «уже»), «Скажи “кукугуза” (картавя). Нет, я лучше скажу три раза пшёнка, пшёнка, пшёнка».

Так, гогоча, они забавлялись. Я молчал. Что я мог? Драться с этими обалдуями? Правда, они меня не трогали. Я молча проходил мимо. Я не плакал и никому не жаловался. Это была прививка от антисемитизма на всю жизнь.

Антисемитизм штука непростая, и истоки его объяснять сложно, но можно попросту сказать, что это ненависть к евреям. С далеких времен, евреи, независимо от места проживания, возраста и занимаемого положения стали заложниками этой ненависти. И вот, прожив столько лет, я до сих пор не могу понять, откуда такая ненависть взялась у сибирских мальчишек, которые и евреев-то увидели впервые, пожалуй, — закинутых в Сибирь эвакуацией во время войны?

Наши игры

А вообще во что мы играли? Конечно, в войну, вооружившись деревянным оружием собственного изготовления, в ножички (перочинные, складные), демонстрируя блестящее владение этим предметом, увеличительными стеклами выжигали на дереве, гоняли на самодельных деревянных самокатах с колесиками из шарикоподшипников. Особый интерес заключался в играх на деньги, конечно же, не в карты — применялись манипуляции с монетами: в пристенок, в расшибалку, или чику…

А чем мы играли в хоккей? Ни за что не догадаетесь. В хоккей мы играли естественно, зимой, ибо, как говаривала незабвенная Фаина Раневская: «хоккей на траве — это извращение». Несмотря на американские автомобили и автотранспорт вообще, еще как-то доживал и транспорт гужевой, где тягловой силой были лошади. Зимой они оставляли после себя навоз, который замерзал в виде кругляшек, по размеру удивительно напоминавших хоккейные мячики. Мы их называли «котяхи» и с азартом гоняли. Вот такая была развлекуха.

Типичный зимний сибирский пейзаж: лошадь, запряженная в сани — гужевой транспорт

Тогда был популярен именно хоккей с мячом, а с шайбой — появился гораздо позже. Но мы не на коньках играли в хоккей, а просто в валенках, так как льда не было, да и настоящих катков — тоже, как и хороших коньков. Клюшки делали сами из чего придется.

Хоккейная команда нашего двора

Сегодня трудно представить, что наши коньки прикручивались к валенку веревками при помощи палочки. Да, именно к валенку, какие там ботинки!?

Улицы от снега не чистились, а утаптывались прохожими. Можно было кататься вполне, но в основном на санках. А вот настоящий лед был на залитых помойках, огороженных снежными валиками. Вот там-то и было хорошо скользить на коньках. Мы никогда ничем не возмущались, потому что другой жизни не знали.

Еще отчаянные пацаны, развлекаясь, цеплялись длинными крюками из толстой проволоки сзади за движущиеся грузовики или трамваи. Такое «геройство» часто кончалось трагедией: если не смертью, то лишением ноги. Среди взрослых был даже шуточный тост: «Выпьем за то, чтобы наши дети не цеплялись за трамваи».

Вечером обычно играли в прятки (мы говорили «в пряталки»). Выбирали бедолагу — водящего, который оставался иногда чуть ли не до конца игры.

Это были игры коллективные, не то что сейчас забавы компьютерных одиночек.

Играли в пёрышки, мы говорили «в пёрышки». И здесь открывается простор для объяснения не только того, чем мы писали, но и деталей нашего школьного быта. А писали мы перьями, не гусиными, конечно, как в с тари-ну, а специальными стальными. Вот такими:

Вот ими-то мы и играли: нужно было переворачивать перо особым образом, и тогда оно выигрывалось. Но далеко не всегда это получалось. Каждое перо имело свою цену.

По прямому назначению перо использовалось так: оно вставлялось в металлический наконечник деревянной палочки, которая называлась ручкой.

Перо макалось в специальный сосуд, называемый чернильницей, в которой была жидкость для письма — чернила. Особенно интересны были чернильницы-непроливайки. Мы их звали непроливашки.

Фарфоровые непроливайки. Позже появились пластмассовые.

А портфели? Так назывались сумки, в которых носили учебники, тетради и прочую нехитрую школьную мелочь.

Вот типичная парта, за которой мы сидели на уроках. Сбоку на ней висит портфель, именно такой, какой мы носили.

Парта была с крышкой на петлях, которая открывалась и закрывалась, когда в парту клался или из нее доставался портфель. А вы сидели когда-нибудь на первой парте, хотя правильно: за первой партой? Я — нет. Где-то в середине. Я вообще человек середины.

Если вспомнить известный афоризм «Булыжник — оружие пролетариата», то можно сказать, что рогатка — оружие нашего детства!

Рогатки вырезались из веток с развилкой, к которой прикреплялись резинки и кожаный кусок, обычно от языка старого ботинка. Трудно представить советского ребенка, который бы не знал, что такое рогатка и не стрелял бы из нее.

Нет, мы, конечно, играли и в самый настоящий футбол, но это было уже позднее. Об этом свидетельствует чудом сохранившаяся фотография нашей школьной команды, где мы стоим на фоне, с позволения сказать, футбольных ворот из жердей, без сетки. И какие сетки у самодельных ворот в то время?!

Здесь следует сказать о нашей форме. Какой футболист без щитков на ногах? А где их взять? Мастерили сами, кто как мог, потом на них натягивались старые чулки, получалось вполне прилично. Почему я в кепке? А какой вратарь был тогда без кепки? Мода! В воротах стоит наша постоянная болельщица (за кого — не помню, может быть, подружка Геника).

Итак, слева направо: наш физрук, имени его не помню (он был одноглазым) далее Геник, потом я — вратарь, затем Толик Росин, нападающий — видно, как он изготовился к бою, за ним другие «грозные» игроки.

Так называемый «Конструктор»

Я хочу восславить «Детский конструктор», как, помнится, называли эту игру, развлечение, что ли. На самом деле это была не игра и далеко не развлечение, а самая настоящая сборка деталей, невероятно развивающая технические навыки и творчество. Думаю, что девочки, особенно в то наше время, этим не увлекались.

Детали «Конструктора»

Не знаю как для других (и были ли у них такие «конструкторы» — мне их покупал папа), но для меня это было настоящей работой. Я тщательно, с помощью винтиков и гаек, конструировал (оправдывая название) всякие сборки и думаю, что это здорово помогло мне стать именно технарём.

Шахматы

Пожалуй, о них стоит сказать особо: мы все были увлечены в то время этой прекрасной игрой, но Толик Росин играл лучше нас всех.

Это было время расцвета советских шахмат, когда в матч-турнире на первенство мира в 1948 году Михаил Ботвинник впервые стал советским чемпионом мира.

Толик Росин и Арик (Арнольд) Честной за шахматами у нас дома.

Книги

В то суровое послевоенное время хорошие книги купить или достать было невозможно. Книги папа приносил мне с работы, из заводской библиотеки.

Марки

Еще одно бешеное увлечение того времени — марки! Конечно же марки почтовые, но мы их называли просто марками… Мы говорили: «собирать марки», а некоторые даже — «копить». Что сказать? Марками я «заболел» надолго. Мы менялись марками, где-то их доставали; иногда, если обзаводились деньгами, то покупали. Разумеется, особую ценность составляли марки иностранных государств, как мы говорили, заграничные. Благодаря этому я прекрасно разбирался в географии и мог сразу найти любую страну на карте. У меня была еще одна редкостная возможность обзаводиться этими, как говорилось, знаками почтовой оплаты. Дело в том, что мой папа, будучи главным бухгалтером завода, каждый год отбывал с годовым отчетом в министерство в Москву, а значит, считай, «за границу» и привозил всякие дефицитные и даже невиданные в нашей сибирской глуши вещи. Мне, разумеется, ничего не нужно было, кроме марок. Как я радовался, когда он привозил их мне!

Пионерское вообще и пионерский лагерь (пионерлагерь)

Вспомним, что советский ребенок должен был проходить несколько стадий идеологической обработки перед тем, как стать коммунистом, то есть членом коммунистической партии, которая тогда носила звание ВКП(б): Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков). Почему большевики писались с маленькой буквы и заключались в скобки, мы особо не задумывались: значит, так было нужно.

Сначала, в первом классе школы, ученик должен был стать октябрёнком. Октябрятами в честь победы Октябрьской революции с 1923 года и стали называть младших школьников.

Но оказывается была решена очень важная проблема: что предложить советскому ребенку вместо привычного нательного православного крестика? Оказалось — цацку в виде красной звездочки с детским изображением курчавого Ленина, такого милого и ласкового…

Значок октябрёнка

А нарком просвещения Луначарский для октябрят еврейской автономной области Биробиджана предложил шестиконечную звезду. Была изготовлена пробная партия таких значков, но товарищ Сталин их не утвердил.

С 3-го класса, обычно в торжественной обстановке, школьников принимали в пионеры. На совете дружины новоиспечённый счастливчик давал торжественное обещание пионера Советского Союза. Ему вручали красный пионерский галстук и пионерский значок. Пионерский галстук был символом принадлежности к пионерской организации, частицей её знамени. Три конца галстука символизировали нерушимую связь трёх поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров. О своем таком ценном приобретении как пионерский галстук необходимо было заботиться и беречь его. Да кто из нас об этом думал, и часто ли мы носили этот самый галстук?

Заметим еще, что пионерским приветствием был салют — поднятая чуть выше головы рука демонстрировала, что пионер ставит общественные интересы выше личных. «Будь готов!» — призывал пионеров вожатый и слышал в ответ: «Всегда готов!»

Пионерский значок

В наше время для пионерского галстука еще применялись зажимы.

Зажим для пионерского галстука

Зажимы не получили широкого распространения и ушли в прошлое, а пионерские галстуки стали завязывать узлом…

Заметим, что социалистическую пионерию, большевики полностью нагло «содрали» со скаутского движения, возникшего в буржуазной Англии.

Пионерлагерь

Линейка — построение пионеров перед трибуной

Именно в заведении, носившем название пионерлагерь, я проводил летом большую часть времени. Я не думаю, что пионерские лагеря были предназначены только для пионеров. Дело в том, что они организовывались предприятиями для детей своих сотрудников, где и распределялись путевки для пребывания в них. Но, кажется, в то время дети определенного возраста все были пионерами.

Время пребывания в пионерском лагере распределялось на три сезона — смены. Учитывая жуткую постоянную экологическую обстановку в городе, родители старались меня «запихивать» в лагерь на всё лето, вот я и «пахал» там все три смены. Я и не возражал, как иные дети, не терпевшие строгого распорядка, обязательного дневного сна (сон-часа) и коллективных мероприятий, которые надоели еще в школе. Лагерь находился в прекрасном сосновом лесу, и там было чем заняться, сбегая от опеки вожатых.

Конец ознакомительного фрагмента.