Преступление отца Амаро

Жозе Мария Эса де Кейрош, 1875

«В первый день Пасхи в Лерии стало известно, что священник местного собора Жозе Мигейш внезапно скончался утром от удара. Это был полнокровный и сильно упитанный человек, прозванный приходским духовенством обжорою из обжор. Про его жадность к еде рассказывались самые невероятные истории…»

VIII

Отец Амаро вернулся домой в ужасном состоянии.

— Что мне делать теперь? — спрашивал он себя, и сердце его сжималось от волнения.

Надо было прежде всего уехать от сеньоры Жоаннеры на другую квартиру. Нельзя было оставаться жить под одною крышею с девушкой, после того, что случилось.

Он видел, правда, что Амелия не рассердилась на него. Может быть, она сдержала свой гнев из уважения к его сану или из внимания к нему, как к другу каноника. Но она могла, рассказать все матери или Жоану Эдуардо. Какой ужас! Это пахло большим скандалом, может быть даже переводом в деревенский приход. Что сказала бы графиня де-Рибамар?

Амаро решил переговорить с каноником Диас. При своем слабом характере он чувствовал во всех трудных случаях потребность обратиться за помощью к чужой воле. Кроме того, ему было бы трудно найти себе квартиру и прислугу без содействия каноника, знавшего Лерию, как свои пять пальцев.

Придя к Диасу, он застал его в столовой. Старик сидел у стола в покойном кресле с молитвенником на коленях и дремал. Услышав шаги Амаро, он лениво приоткрыл, глаза и пробормотал:

— Я, кажется, заснул слегка.

— Я зашел к вам по делу… — начал Амаро.

— А славным обедом угостил нас аббат, — перебил его каноник и забарабанил пальцами по молитвеннику.

— Знаете, отец-наставник, — сказал Амаро и чуть было не добавил: — со мною случилось нечто ужасное, — по удержался и сказал вместо этого: — сегодня я чувствую себя прекрасно, но последнее время мне все что-то нездоровилось…

— Вы действительно бледноваты, голубчик, — ответил каноник, пристально разглядывая его. — Примите-ка разок слабительного.

Амаро помолчал несколько времени, уставившись на слабое пламя лампы.

— Знаете, я собираюсь переменить квартиру.

Каноник поднял голову и поглядел на него та недоумении.

— Переменить квартиру? А почему?

Отец Амаро подвинул свой стул ближе к канонику и заговорил тихим голосом:

— Видите ли, мне приходит в голову, что неловко жить в доме, где есть молодая девушка…

— Что за ерунда! Вы — жилец и живете, как в гостинице. Не говорите глупостей.

— Нет, нет, отец-наставник, поверьте, что я прав…

И он вздохнул. Ему хотелось, чтобы каноник вызвал его на откровенность.

Тот поглядел на него пристально.

— Скажите откровенно — вы находите плату слишком высокой?

— Нет, — возразил Амаро нетерпеливо.

— Так в чем же дело? Должна же быть какая-нибудь причина для этого. Мне кажется, что лучше такого дома трудно найти.

— Конечно, конечно, — согласился Амаро, возбужденно шагая по комнате. — Но мне неловко оставаться. Не поможете ли вы мне найти недорогую, скромно меблированную квартирку? Вы лучше меня знаете толк в таких делах.

Каноник помолчал, медленно поглаживая подбородок.

— Гм… недорогую квартирку… — проворчал он, наконец. — Что же, надо будет подумать… Может быть, оно и, правда, лучше.

— Понимаете ли вы? — начал было Амаро, наклоняясь к канонику. — Дом сеньоры Жоаннеры…

Но в это время отворилась дверь, и в комнату вошла дона Жозефа. Начался общий разговор об обеде у аббата, о болезни полного каноника Саншиша, и в результате Амаро ушел от Диаса даже довольный, что он «не открылся ему».

Каноник остался сидеть у стола. Решение Амаро уехать от сеньоры Жоаннеры было в сущности даже приятно старику. Устроив молодого священника на квартире на улице Милосердия, он уговорился с хозяйкою, что перестанет давать ей обычную сумму, которую он аккуратно приносил ей в конце каждого месяца в течение нескольких лет. Но он скоро пожалел об этом поступке. Когда не было жильцов, сеньора Жоаннера спала одна в первом этаже, и каноник мог спокойно наслаждаться ласками своей старой подруги. С приезда же Амаро сеньора Жоаннера перешла спать наверх рядом с комнатою дочери, и каноник сразу понял все неудобство этой перемены. Приходилось выбирать время, когда Амелия обедает где-нибудь в гостях, а прислуга уходит за водою. В результате важный каноник, сделавшийся на старости лет порядочным эгоистом, был лишен правильного гигиенического удовлетворения своих потребностей и попал в положение школьника, который любит учительницу. Если бы Амаро уехал теперь, сеньора Жоаннера перешла бы снова спать вниз, и каноник получил бы возможность наслаждаться прежними удобствами. Правда, пришлось бы опять давать некоторую сумму на хозяйство, но ничего не поделать! Лучше уж давать деньги, чем терпеть неудобство.

— По крайней мере буду жить всласть, — закончил он вслух свои размышления.

— О чем это вы разговариваете сами с собой, братец? — спросила дона Жозефа, начавшая дремать в кресле рядом с ним.

— Я обдумывал, как мне обуздать плоть во время поста. — ответил он, смеясь густым басом.

* * *

Амаро был уже дома в это время и шел наверх пить чай, ожидая увидеть в столовой грозно настроенную сеньору Жоаннеру. Но он застал за чаем одну Амелию; услышав его шаги на лестнице, она быстро схватила работу и склонилась над шитьем, вся красная, как рак.

— Добрый вечер, Амелия!

— Добрый вечер, — ответила она сухо.

Её тон поразил священника.

— Амелия, — сказал он тоном мольбы, — прошу вас, простите меня. Я совсем забылся. Я сам не понимаю, что делаю. Но поверьте, я решил исправить это и попросил уже сеньора каноника найти мне другую квартиру.

Он говорил с опущенным лицом и не мог видеть, как Амелия подняла на него глаза, полные удивления и отчаяния. Но в этот момент в комнату вошла сеньора Жоаннера и закричала при виде его:

— Я уже знаю, я уже знаю все. Отец Натарио рассказал мне, каким чудным обедом вас накормили. Ну-ка, расскажите еще раз все по порядку.

Амаро пришлось подробно описать все блюда и повторить дословно все разговоры. Потом стали говорит об имении, и священник спустился к себе, не решившись сказать хозяйке, что он уезжает от неё.

На следующее утро каноник явился к Амаро рано утром. Тот сидел у окна и брился.

— Знаете, я, кажется, нашел для вас квартирку. Недалеко от меня есть домик маиора Нуниша. Его переводят в другой город.

Эта поспешность неприятно, поразила Амаро.

— Это меблированная квартира? — спросил он с огорчением в голосе.

— Да, меблированная, и с посудой, и с постельным,= бельем.

— Как же мне быть?

— Как же быть? Переехать поскорее. И я должен признать, Амаро, что вы нравы. Я тоже пришел к убеждению, что вам следует жить одному. Одевайтесь скорее и пойдемте посмотреть квартиру.

Домик находился на улице Созас. Это было старое одноэтажное здание с покривившимися полами и выбитыми стеклами в нескольких окнах. Мебель в квартире была самая допотопная. Тем не менее Амаро согласился переехать. Каноник достал ему в тот же день прислугу, бывшую кухарку адвоката Годиньо, очень набожную и тихую женщину. Она была сестрою знаменитой Дионизии, которая славилась в Лерии тем, что была прежде любовницею всех важных лиц в городе и причинила немало горя многим женам и мамашам. Теперь она уже состарилась, открыла прачешное заведение, брала вещи в заклад и занималась акушерством и сводничеством.

Каноник сообщил сеньоре Жоаннере о решении Амаро в этот же день. Она очень удивилась и назвала священника неблагодарным, но каноник успокоил ее, объяснив, почему это удобнее, и обещав снова давать ей на хозяйство.

Амаро уложил свои вещи, печально оглядывая комнаты, мягкую постель, столик с белою салфеткою, большое кресло., в котором он сидел так часто, читая молитвенник и прислушиваясь к пению Амелии наверху.

— Кончено, кончено все, — думал он с отчаянием, возмущаясь своим поспешным решением. Ему было ясно, что Амелия любила его и никому ничего не сказала. К чему же было затевать переезд на другую квартиру?

Обед прошел очень печально. Амелия жаловалась на головную боль, чтобы объяснить как-нибудь свою бледность. Каноник, встал и сказал, что проводит Амаро на новую квартиру.

Священник подошел к хозяйке.

— Благодарю вас, сеньора, я крайне признателен вам за все. Поверьте, что…

Но волнение сдавливало ему горло. Сеньора Жоаннера поднесла белый передник к глазам.

— Полно, полно, сеньора, — добродушно засмеялся каноник: — ведь падре не в Индию уезжает.

— Тяжело расставаться с друзьями, — всхлипывала сеньора Жоаннера.

Амаро попробовал было шутить, но это плохо удалось ему. Амелия была бледна, как полотно, и кусала губы от волнения.

Наконец, Амаро ушел. Жоан Русо, принесший ему чемодан на улицу Милосердия, когда он приехал в Лерию, понес его теперь на улицу Созас, подвыпивши, как и в первый раз.

* * *

Очутившись вечером один на новой, мрачной квартире, Амаро впал в черную меланхолию. Он оглядывался в комнате, и взор его с отвращением останавливался на маленькой железной кровати с жестким матрацем, на мутном зеркале, на умывальной чашке с кувшином, стоявших прямо на подоконнике, так как в комнате не было умывальника. Все кругом было пропитано сыростью и покрыто плесенью. На темной улице шел мелкий, непрерывный дождь. Боже, что за жизнь!

Его гнев обрушился тогда на Амелию. Она была виновата в том, что он лишился удобств, очутился в одиночестве, должен был платить дороже за такую гадость. Если бы у неё было сердце, она пришла бы к нему в комнату и сказала: — Отец Амаро, почему вы уезжаете? Я не сержусь, оставайтесь. — Она ведь возбудила в нем желание своими нежными взорами и чрезмерной любезностью. Так нет, она не сказала ему теперь ни слова, а предоставила уложиться и уйти.

Он поклялся не ходить больше к сеньоре Жоаннере и стал обдумывать способ унизить и наказать Амелию. Но как? Надо было укрепить свое положение в высшем набожном обществе Лерии, сойтись поближе с настоятелем собора, отвлечь от улицы Милосердия каноника и сестер Гансозо, дать понять дамам хорошего круга, что сеньора Жоаннера — проститутка, забросать мать и дочь грязью… Амаро возненавидел весь светский мир за то, что многие преимущества и наслаждения этого мира были недоступны ему. Ненависть ко всему мирскому побуждала его увлекаться мечтами о своем духовном превосходстве над людьми. Жалкий чиновник Жоан Эдуардо мог жениться на Амелии, но что представлял он собой в сравнении со священником, облеченным властью от Бога награждать людей райским счастьем или карать их муками ада? Это сознание наполняло душу Амаро гордостью. Он жалел только о том, что лучшие времена церкви прошли, и она не располагает больше кострами инквизиции, тюрьмами и палачами.

Жизнь Амаро потекла очень однообразно. На улице было холодно и сыро. Отслужив утром обедню, он возвращался домой, снимал грязные сапоги, надевал мягкия туфли и начинал скучать. В три часа ему подавали обед, и он ни разу не поднял с миски разбитую крышку без того, чтобы не вспомнить веселых обедов на улице Милосердия. Прислуга Висенсия была больше похожа на. солдата, в юбке, чем на женщину, и постоянно сморкалась в передник. Притом она была очень неопрятна и часто подавала грязную посуду. Амаро был так мрачно настроен, что не жаловался ни на что, ел всегда на-спех и сидел часто часами один, покуривая сигару и отчаянно скучая.

По вечерам ему бывало всегда особенно тяжело. Он попробовал было читать, но книги скоро надоедали ему; отвыкнув от чтения, он часто даже не понимал смысла книги. Стоять у окна и глядеть на темную ночь было тоже скучно. Он ходил по комнате, заложив руки за спину, и ложился спать, не помолившись. Ему казалось, что отказавшись от Амелии, он принес огромную жертву и мог не утруждать себя молитвою.

Каноник никогда не заходил к нему, уверяя, что «у него начинает болеть живот, как только он попадает в такой мрачный дом». Амаро дулся, страдал, но не шел ни к Диасу, ни к сеньоре Жоаннере.

* * *

Сердце Амелии начинало сильно биться каждый раз, как она слышала звонок у двери. Но на лестнице скрипели сапоги Жоана Эдуардо, или шлепали галоши старых богомолок. Она закрывала глаза в немом отчаянии, обманувшись в своих ожиданиях. Иной раз, часов в десять, когда ей становилось ясно, что Амаро не придет, рыдания сдавливали ей горло, и ей становилось так тяжело, что она уходила к себе, жалуясь на головную боль.

Первые дни после его переезда на новую квартиру дом показался ей пустым и зловеще-мрачным. Она в бешенстве прижала к груди полотенце, которым Амаро вытер руки в последний раз перед уходом, и прильнула губами к подушке на его кровати. Днем она постоянно видела перед собою его лицо, ночью он являлся ей во сне. Любовь к священнику разгоралась в ней все сильнее и сильнее, несмотря на разлуку с ним.

Однажды вечером она отправилась навестить родственницу, служившую сиделкою в больнице. Дойдя до моста, она увидала кучку народа, собравшагося вокруг растрепанной девушки в ярко-красном платье, ругавшей на чем свет стоить какого-то солдата.

— Что тут случилось? — спросила Амелия, узнав в толпе одного знакомого торговца.

— Ничего, барышня. Солдат швырнул девчонке дохлую крысу в лицо, а она подняла целый скандал. Просто гулящая девка.

Амелия вгляделась поближе в лицо скандалистки и узнала в ней свою подругу детства Жоанну Гомиш. Она сошлась со священником Абилио; его перевели в худший приход, а она уехала в Опорто, стала вести распутную жизнь, впала в нужду и, вернувшись в Лерию, поселилась около казарм.

Эта случайная встреча произвела на Амелию очень глубокое впечатление. Она тоже любила священника и плакала от разлуки с ним. Куда могла привести ее эта любовь? К судьбе Жоанны. Она живо представила себе, как, на нее будут показывать пальцами, как отец Амаро бросит ее, да еще, пожалуй, не одну, а с ребенком и без куска хлеба. Эта встреча подействовала на нее очень благотворно; она решилась воспользоваться разлукою и постараться забыть Амаро, а также поторопить свадьбу с Жоаном Эдуардо.

Конец ознакомительного фрагмента.