Зал ожидания

Группа авторов (2024)

«Зал ожидания» — это сборник рассказов писателей — выпускников магистерской программы НИУ ВШЭ «Литературное мастерство». Под обложкой вы найдете истории в самых разных жанрах, реалистические и фантастические сюжеты, знакомых, но тем не менее непохожих друг на друга персонажей. Вас ждут семнадцать рассказов, объединенных мотивом дороги, пути и ожидания. Кто-то отправляется в путь, чтобы куда-то добраться, кто-то — чтобы откуда-то уйти. Ожидание тоже двояко — оно может быть продуктивным, а может быть обезоруживающим. Кто знает, может, эта книга и вас застанет в пути. Наберитесь терпения. Уже скоро мы двинемся дальше, каждый своей дорогой, а пока — устраивайтесь поудобнее, и добро пожаловать в зал ожидания. Для широкого круга читателей.

Елена Антар

Налегке

1

Одно Поля знала твёрдо: в дорогу надо отправляться налегке. Дед всегда так говорил. Сам он был лёгкий на подъём. Настолько лёгкий, что однажды, в очередной раз собравшись в путь, он подкинул её вверх так, что она коснулась бантами потолка, и ушёл, чтобы больше не вернуться. В памяти остались его спина, прямая, как у мальчишки, и лёгкая походка. А ещё тощий рюкзак на одном плече. Наверное, там была зубная щётка, потому что вечером, отправившись умываться, она не нашла дедовой щётки на привычном месте. Дед, уехавший так легко и просто, контрастировал с мамой и бабушкой — полными, мягкими, слегка примятыми, ни дать ни взять две спелые груши, которые шлёпнулись с дерева и вдруг решили удрать, пока их не съели. Так они всю жизнь и удирали, непонятно от кого, непонятно почему. Они пахли одинаково — кисло-сладко, как подгнившие фрукты. Поля считала, что это из-за тяжелых авосек. Баулы, чемоданы, пакеты — всегда находилось что тащить.

Вспомнилось — вот мать катит большой чемодан. У него два колеса, но одно в дороге сломалось. Остатки крепления противно скребут дорогу — хррррр, хрррррр. А Поля идёт следом и смотрит на тонкую глубокую борозду, которую оставляет на пыльной дороге хромой чемодан. В руках у Поли — пакет с едой, которую не доели в поезде. Но там ещё осталось — хватить на сегодня и, может, даже на завтра. Большая бутылка газировки из мятого пластика — они пили прямо из горла, передавая бутылку друг другу. Красной жижи чуть меньше половины. Газ уже весь вышел. Недогазировка тёплая и совсем не вкусная, а всё равно хочется её пить и пить. Вот мама останавливается, кладёт на чемодан потёртую кожаную сумочку, вытирает пот со лба большой белой рукой. Поля хорошо помнит эту руку, ей всегда казалось, что она похожа на плавник дельфина. Сверху много, а снизу — маленький аккуратный треугольник ладони. Поля, радуясь неожиданной передышке, достаёт мятую бутылку, и вот уже неприятно тёплая, но приятно сладкая жижа льётся в горло.

Когда Поля перестаёт пить, а мама — вытирать пот, обе они смотрят на чемодан. Туда, где секунду назад лежала кожаная сумочка. Её там нет. Нет на чемодане, нет под чемоданом, нет на мамином плече, нет в пакете с едой. Её просто нет, а значит, нет всех документов и денег. Если честно, немножко денег спрятано в мамы в белье, но паспорт в лифчик не зашьёшь.

Пока Поля таращит глаза, сжимая в руках красножижную бутылку, ей прилетает затрещина маминым плавником. Куда ты смотрела… Лишь бы к бутылке присосаться… Никакого от тебя толку… Матери отвернуться нельзя… А потом мама плачет одной нотой «иииии», что звучит совсем уж неприлично на контрасте с её большим дельфиньим телом.

Но всё это продолжается недолго. Не проходит и двух минут, как появляется бабушка, которая победоносно сжимает одной рукой потерянную сумочку, а другой — ухо худого грязного мальчишки (к уху прикреплён и сам мальчишка — не подумайте дурного). «Со мной не пропадёшь, эх вы, тетери». Все плачут, Поля с мамой от радости, мальчишка — от боли, а у бабушки всегда слезятся глаза на ярком солнце.

В тот раз всё разрешилось счастливо, но когда Поля стала взрослой, она никогда не брала с собой в дорогу вещей. Всё, абсолютно всё можно купить на месте. Всё, абсолютно всё можно оставить без сожаления.

Даже человека, с которым прожила несколько лет. Но ведь несколько лет — это ещё не вся жизнь, правда? А всю жизнь она и не собиралась. Уходить нужно налегке. Каждые несколько лет она уходила от очередного возлюбленного. Этот ритуал ей невероятно нравился. Посудите сами, как удобно. Начиная отношения с человеком, не нужно прислушиваться, ёкнуло у тебя что-то или нет. Достаточно простой симпатии, чтобы нырнуть в эмоции с головой, купаться в них, отфыркиваясь от удовольствия, а когда надоест, без всяких объяснений просто отправиться в институт мозга и стереть человека из памяти. Она любила совмещать эту процедуру с переездом на новое место. Это как подстричь волосы — голове сразу становится легко, а люди вокруг даже не знают, что ты что-то с собой сделала.

Ещё один плюс процедуры — всё экологично. Твой бывший возлюбленный получает уведомление из института, что он стёрт из памяти, поэтому просьба гражданина/гражданку N не беспокоить, он/она всё равно вас не вспомнит, только примет за сумасшедшего.

Иногда ей бывало жалко расставаться с очередным временно любимым. Но чем очевиднее было это сожаление, тем быстрее она стремилась в институт мозга. Только бы не привязываться, только бы скорее почувствовать долгожданную лёгкость.

— Не уезжай, — дежурный любимый обнимал её так крепко, будто и правда мог бы не пустить.

— Я скоро вернусь, — отвечала она, пытаясь вывинтиться из его объятий. — Я буду звонить часто-часто.

Его номер она уже удалила из памяти телефона. Дело за собственной памятью.

— Давай сфотографируемся вместе, — предложила она.

— Ты же терпеть не можешь совместных фотографий?

— А на эту буду смотреть и вспоминать тебя.

Это была уже почти правда. Так делать было нельзя, вернее, не рекомендовалось институтом мозга, но она не могла удержаться. С каждым из них она делала совместное фото, а потом кидала в коробку, туго замотанную скотчем, через специальную прорезь. Когда она станет старенькой и мужчины в её жизни кончатся, она откроет эту коробку и посмотрит сразу на всех, кто у неё был. Ей уже сейчас интересно, кто они и сколько их. Ладно, сколько — она и так могла бы подсчитать, не зря же она хранила все квитанции из института мозга. Но вот что это за мужчины — на этот счёт у нее не было ни малейшего представления. Она предвкушала, как будет вглядываться в их лица и гадать, чем её привлек этот, как мог понравиться тот. Интересно, одобрит ли она старенькая свой выбор в молодости. А вдруг ей даже удастся кого-нибудь вспомнить по-настоящему?

Фотопринтер выплюнул фото, она аккуратно вывела на обороте дату.

— Ты правда будешь думать обо мне? — тоскливо спросил он.

— Конечно, — ответила она.

Они оба знали, что она врала. И Поля знала, что он знал. А если не знал, то догадывался. Но он отлично воспитан, не будет устраивать сцен. Не станет колотить посуду, не заорёт дурниной. Всё же у неё есть вкус.

— Тебе уже сорок два, а ты вся в разъездах.

— Это моя работа, ты же знаешь.

— Надо себя беречь.

Она себя берегла, ещё как. Она и вправду ездила в командировки, но вовсе не так часто, как он думал, и не так уж это было утомительно. Добрая половина этих командировок — флирт, интрижки, лёгкие измены, совместный отдых со случайными мужчинами. Такие мужчины никогда не попадали в её коробку. Так что угрызения совести её не мучили: не попал в коробку, значит, не считается. Значит, всё хорошо.

2

После процедуры новый мужчина не появлялся удивительно долго. Не то чтобы у неё совсем никого не было, но это было настолько несерьёзно, что не требовало посещения института мозга. Большая часть из них сами бросали её. Если бы их уход её по-настоящему задевал, то и это можно было бы стереть. Но ей было всё равно. Совсем.

Поле исполнилось уже пятьдесят, когда она познакомилась с ним. Он был старше на одиннадцать лет. Это был минус, в последнее время она предпочитала мужчин моложе себя. Но он не исчез после нескольких встреч, как исчезали те молодые красивые, и это был плюс. Он тоже был красив. Без детей и бывших жен. Они встретились на юге, куда она приехала с одной сумочкой. Всё остальное она, как всегда, собиралась купить на месте. Первым делом — туфли. Она поехала, в чём была, а была она в неудобных босоножках. Пора бы уже завязывать с каблуками, вот и доктор всё — варикоз да варикоз. Поля всего-то наклонилась поправить застёжку, а когда выпрямилась, сумочки, которую она пристроила на скамейке рядом, уже не было. Пока она беспомощно оглядывалась, подошёл он. Поля сразу поняла, что это не он, а ОН. Не то чтобы у неё что-то ёкнуло — она с юности не верила во все эти «ёки». Но он держал её сумочку, и это был почти что знак, особенно на фоне её многолетнего безмужья.

Завертелось быстро. Она могла бы сказать, что всё было, как в двадцать лет. Но она не помнила, как оно было в двадцать лет. Но если бы нужно было придумать их отношениям название, это было бы «лёгкость». Так, легко, играючи, он позвал её замуж. Она снова хохотала. Замуж она не собиралась, но было приятно.

Они прожили вместе десять лет. Десять чудесных лет. Десять лет смеха, путешествий, шёпота и ночных откровений. Десять лет лёгкости. Она рассказала ему обо всём. Кроме института мозга и коробки, перемотанной скотчем, которая лежала в глубине комода.

Всё закончилось 23 июля. Они собирались в очередной отпуск, вещами, как всегда, занимался он. Она по-прежнему ездила налегке. Её пляжные тапочки, полотенца, три купальника и панамку от солнца — всё это теперь упаковывал он, чтобы ей не приходилось потом бегать по магазинам с облупившимся носом и больной головой, втридорога покупая туристические товары. Она никогда не думала, что лёгкость может быть такой надёжной.

В тот день, 23 июля, он поехал к приятелю, хотел оставить дубликат ключей от дома на время их отъезда. А через два часа ей позвонили из больницы. Авария. Живой. Состояние средней тяжести. Она с трудом воспринимала слова. Казалось, они скользили по ней, но не попадали внутрь. Номер больницы смогла записать с третьей попытки.

Когда-то учёные выяснили, что солнечный свет помогает выздоровлению больных, и с тех пор во всех больницах мира непрекращающееся утро. Утренний свет признан самым комфортным. Дневной вы найдёте в больницах попроще. Поле повезло: там, куда попал он, было вечное утро. А значит, и врачи опытнее, и содержание лучше. Усталый доктор говорил нехотя, а потому неразборчиво, всё время норовил уйти, и Поле приходилось хватать его за руку. Он морщился от её беспардонности, но всё же говорил, и это главное.

— У него амнезия. Он не помнит последние десять лет.

— Этого не может быть.

— Может.

— Он не мог меня забыть.

— Мог.

На долю секунды в лице доктора мелькнуло что-то человеческое. Эта немолодая женщина казалась жалкой, хотя ему не было жалко её. Ему никого не было жалко, но он любил наблюдать за людьми. Белое лицо с оранжевыми пятнами румян, неровно подведённые губы, как две пластилиновые колбаски. Старенькая девочка, тетушка фавна на копытцах-каблуках.

Ей разрешили увидеть его только через несколько дней. Он сидел на кровати, спустив босые ступни, смотрел вниз и сосредоточенно шевелил пальцами ног.

— Алёша, здравствуй, — робко позвала она.

Он не реагировал. Она села напротив и заглянула ему в лицо.

— Женщина! — он недовольно отпрянул. — Вам чего?

— Алёша, ты узнаёшь меня?

Он смотрел на неё неприязненно, и Поля как будто впервые увидела своего Алёшу. Хотя какой же он свой? То же лицо, те же руки, тот же запах, а весь чужой. Под его взглядом она вдруг остро почувствовала свои морщины, складочки и пигментные пятна, как будто она новобранец, который проходит строгую медкомиссию. Только в отличие от новобранца, который всегда годен, её в эту армию, похоже, не возьмут. Она видела, что не нравится ему. Человек, который ещё неделю назад составлял список её вещей для отпуска, сегодня говорит ей: «Женщина, вам чего».

— Алёша, это же я, твоя Поля.

— Женщина, уйдите, я устал.

Он залез под одеяло, натянул его до самой макушки, так что наружу торчали только пальцы ног. У неё защемило сердце. Она узнала бы его даже по этим пальцам. В голове, как по заказу, вспыхнула картинка: холодные ноги, на которые не хватило длины простыни, на большом пальце — бирка. Нет, только не так. Что угодно, только не бирка.

— Алёша, ты ведь вспомнишь меня?

Он даже не выглянул из-под одеяла:

— Ненормальная.

Ненормальная — несётся вслед, бьёт в спину, звучит в ушах, пульсирует в мозгу.

Поля не помнила, как добралась домой. К Алёше её больше не пускали, сказали — он запретил. Она пыталась объяснить, пыталась сказать, что она для него — та самая, единственная, даже почти жена, он просто забыл. Врачи кивали, соглашались, но к Алексею по-прежнему не пускали.

Она маялась дома и не могла выйти на улицу. Пойти куда-то, общаться с людьми казалось ей предательством. Домашняя работа не спасала. Она сидела в мировой сети, смотрела глупости, переключалась с одного на другое, пока реальности не смешивались в одну. А потом просто падала в незаправленную постель.

Как-то утром, спустя две недели после того, как Алёша выгнал её, она вспомнила о своей коробке. Как будто прежняя Поля вдруг проснулась и встряхнула старушку-себя: «Эй, очнись. Ещё мы из-за мужика не страдали! Вон сколько их у нас было, и каких!». А правда, каких? Все эти годы Поля предвкушала момент, когда сможет вскрыть свою коробку, но никогда не загадывала, когда и как это на самом деле произойдёт. И вот сейчас, в свои шестьдесят с копейками, она вдруг подумала, — а почему бы и нет. Любопытство, которого она никогда не испытывала, вдруг проснулось и вцепилось в неё, подзуживая: «Ну давай же, давай».

Поля достала коробку. Посмотрела в прорезь. Почти ничего не видно. Встряхнула — шуршит. Со скотчем пришлось повозиться, но острый нож — хороший помощник в таких делах. Открыла. Внутри — карточки, одиннадцать штук, ровно столько же, сколько раз она была в институте мозга. Одиннадцать влюблённых в неё мужчин. Одиннадцать разбитых сердец. Эта мысль грела её собственное сердце.

Взяла первую карточку. 18 ноября 2028-го. Здесь ей двадцать три. Поля с удовольствием посмотрела на себя. Приятно вот так, спустя сорок лет, снова вглядываться в своё молодое лицо. Кто же он, первый забытый ею мужчина? Вытравленный из памяти, выброшенный, ненужный. Вспоминал ли он её все эти годы? Долго ли страдал? Она поправила очки и вгляделась в изображение.

С карточки ей улыбался Алёша. Моложе, чем сейчас, красивый до дрожи в коленках — её Алёша. С минуту Поля внимательно смотрела на фото, потом осторожно отложила его, взяла второе, третье, четвёртое…

Она аккуратно разложила фотографии перед собой. Одиннадцать Алёш. Одиннадцать влюблённых в неё Алёш. А двенадцатый, настоящий, её забыл.