Чистые сердца

Замба Шорван, 2019

Кто способен выжить в жестоком мире дикой степи, где мысль о смерти более жестока, чем сама смерть? Тот, кто не боится умереть во имя жизни! «Чистые сердца» – приключенческая повесть о пяти братьях, величественных овчарках, оберегающих границы человеческого мира от коварных и жестоких степных хищников, прошедших долгий и тернистый путь ради выхода к истинной свободе. Вместе с героями повести вы познаете истинную сущность кровного родства и крепости духа, столкнетесь со знамениями предопределенности судьбы, изучите природу зла и добра, прочувствуете суть первозданного звериного насилия во имя выживания и сущность человеческого мира, как единственного пути освобождения от оков животных инстинктов.

Глава Четвертая

Волки!

Часть I

Ночь. Вместо жаркого солнца на вершине темного неба сияла полная луна, а горячий суховей сменился на крепчающий прохладный ветер, предвещающий скорый ливень. Старый пастух вместе с тремя банхарами был на подходе к животноводческой стоянке. Ночная тьма давно поглотила путников, спустившихся с невысокой волнообразной возвышенности и вышедших на плоскую равнину. Единственное, что в непроглядной ночи было различимо — брякающие серебряные колокольчики на поясе старого пастуха, отражающие блеклый лунный свет, и крохотная мерцающая точка далеко впереди, казавшаяся не то ночным миражом, не то ночным кошмаром, не то угасающей звездой, упавшей на землю — в самую пучину тьмы. То был сигнальный костер, предусмотрительно зажжённый для него сыном, оставшимся на стоянке. Этот огненный маяк посреди степного океана значительно упрощал задачу для путников, до этого блуждавших в кромешной темноте. Братья ничего не видели и шли только по запаху, слуху и памяти, ориентируясь в пространстве своим шестым собачьим чувством. Старый пастух вёл коня вслед рысившим банхарам. Остатки волчьей крови растеклись по лошадиным бёдрам, и конь нервно подрыгивал мышцами, будто отгоняя паразитов. Мрак ночи всё сгущался, окутывая не только тела, но и души забредших в далекую степь путников.

Где-то глубоко в пучине степных пределов пронёсся вой. Он стремительно проходил по всей степи наравне с ветром, нарушая покойную тишину ночи, а потом исчезал, поглощённый мглой, из которой и был рождён. Волчий вой был пронзителен, он ощущался и касал собой всех, кто его слышал, и касание это было пугающим. Вой возвещал о страданиях и боли, о жизни, смерти, и той грани, разделяющей два этих явления. Волки выли, взывая к жалости и внушая ужас в одно и то же время.

Пылающее, разгорающееся из-за ветра пламя от костра из кизяка, нескольких бревен и сухих верблюжьих колючек обжигало крылья любопытных насекомых, слетающихся на свет огня. Трески и хрусты звонко разносились по стоянке, но они не могли пробудить ото сна коров и овец, крепко спавших после выпаса на дальних бескрайних пастбищах, где произрастали дикие степные травы: ковыль, полынь, прутняк, дикий лук и типчак. Санан, отработавший сегодня за всех троих братьев, ушедших на охоту вслед за старым пастухом, также спал крепким беспробудным сном. Он, как обычно, лег в своей старой будке у крытого загона и уснул настолько крепко, что даже звонкий смех молодого пастуха не мог его разбудить. Пламя от костра металось и дрожало на ветру. Человек сидел поодаль от костра на лавке у юрты, а лицо его освещал слабый, доходивший до него свет от огня.

Бурул с щенячьим любопытством смотрел на молодого мужчину и сравнивал его со старым пастухом. Сын был выше своего отца. Глаза его были шире, а нос длиннее. Черные, угольного цвета волосы молодой пастух носил в недлинной темно-матовой косе, а старый — налысо сбривал седые жесткие волосы, обнажая свою круглую голову. Скулы у молодого мужчины не выпирали, и лицо казалось чистым из-за нежной светлой гладкой кожи, лишенной глубоких морщин, кои присутствовали на отцовском лице в изобилии. Также на лице старого пастуха была борода с проседью, а под глазами выделялись большие выдвинутые скулы и плоский нос. При этом Бурул заметил, что оба носят серебряную серьгу в левом ухе и оба похожи в своих манерах и привычках. Они с одинаковой тональностью говорили на своём человеческом языке, одинаково смеялись, одинаково ходили. Бурул чувствовал, что и запахи у них похожи, и чтобы лишний раз убедиться в своей правоте, он уперся своим носом в человеческую руку и начал её внимательно нюхать. Молодой пастух улыбался и гладил Бурула по голове и чесал за свисающими треугольными ушами. От этих ласк банхар скатывался на спину и, довольный, подставлял свой живот — самое уязвимое место всякого зверя, тем самым демонстрируя своё глубокое доверие к человеку. Они оба были рады, но улыбки их были призваны умом, а не выходили из души. Молодой мужчина и овчарка переживали за старого пастуха и всячески пытались подбодрить друг друга лаской и добротой. Бурул видел, как часто молодой пастух поглядывал в ту сторону, куда ускакал его отец еще днем. Было видно, что он переживал, но в своей тревоге он был не одинок — ведь и Старый Бурул тихо поскуливал, вглядываясь в темноту, пытаясь найти в ней своего хозяина.

Так же, как и старый пастух сегодня утром, молодой ударил ладонями по коленкам, встал и направился в юрту. Открыв одну из створок деревянной двери, он перед тем, как зайти самому, пригласил в неё банхара, позвав его по имени. Старый Бурул, в отличие от своих братьев, регулярно захаживал в жилище человека, так как славился чрезвычайно послушным и спокойным нравом, отличался удивительной для пастушьей рабочей овчарки чистоплотностью. Его лапы, как у птицы, не оставляли после себя грязных следов, а его шерсть, словно кошачья, всегда была гладкой и чистой.

Бурул вошел в юрту. Каждый раз он удивлялся этому зрительному обману, ведь снаружи юрта выглядела неказистой и маленькой. Обитая белым войлоком и переплетённая бечевкой, она всегда портила вид прекрасных степей своей неестественностью, но внутри она казалась венцом человеческого таланта. Зимой в ней было тепло, а летом прохладно. Ни дождь, ни ветер не проникали внутрь. В юрте всегда пахло сливочным маслом, свежим молоком, вареным мясом или жареным тестом. Каждый раз, когда выпадала возможность посетить человеческое жилище, Бурул внимательно разглядывал мебель и убранства своего хозяина. Он, со свойственным ему академическим любопытством, рассматривал закрепленные на решетчатых стенах плети и кнуты, элементы конской упряжи и хозяйственные инструменты, саблю в ножнах, лук и колчан со стрелами. На одной части стены — над кроватью, где спал старый пастух, висел большой разноцветный ковер, а рядом с ним, на створках, висела полка, на которой стояли реликвии и святыни, лежали подношения в виде теста и мяса, горела лампадка, от огня которой чадило, а пламя — тревожно содрогалось. На противоположной стороне юрты стояла еще одна кровать, где спал молодой пастух, когда он приезжал к отцу, а также деревянный шкаф и сундук. Парень взял тускло горевшую медную масляную лампу, наполненную растопленным жиром, и с её помощью разжег очаг, на котором уже стоял казан с говяжьей похлебкой. Он уселся на кровать, а Бурул улегся у его ног, с грустью свесив голову.

Часть II

Из балки, лежащей близ животноводческой стоянки, во мрак полуночной степи вышла стая голодных волков, ведомая своим вожаком. Легкой скользящей рысью они быстро добрались до животноводческой стоянки с подветренной стороны. Ловко перепрыгнув через деревянный забор открытого овечьего загона и бесшумно приземлившись, хищники рассредоточились, выбрав каждый себе жертву. Многие из волков обнюхивали спящих овец, а слюни из их пастей стекали на овечью шерсть.

— Убейте всех. Никто не должен выжить. Ни один баран, овца или ягненок не покинет эту стоянку живым. Делайте всё быстро и тихо. Сначала убиваем, потом едим, — скомандовал вожак стаи.

Подойдя к своей жертве, будто острой бритвой волк полоснул своими острыми зубами шею овцы, и красная кровь, поблескивающая в лунном свете, разлилась на землю. Овца умерла мгновенно. Белоснежные клыки легко пронизывали овечью шерсть и кожу, добираясь до бурлящих вен, а стригущие движения мощных волчьих челюстей разрезали плоть, выпуская теплую кровь.

Каждый волк последовал примеру своего вожака, и волчья стая начала резать мирно спящую отару. Волки метались от одной овцы к другой, и водянистая овечья кровь медленно растекалась по всему загону. Один из ягнят проснулся из-за того, что его мать в предсмертных конвульсиях случайно лягнула его копытом. Не сразу сообразив спросонья, он попытался уснуть вновь, но ощущение теплой влажной крови, в луже которой он лежал, разбудило его окончательно. Увидев страшную картину перед своими глазами, где в ночной темноте, столь буднично, механически и планомерно уничтожается весь его мир, ягненок, блея, заревел во все горло.

Один из членов стаи — огромный одноухий сутулый волк тотчас же прыгнул к нему и с яростным рыком перегрыз ягненку шею, но блеянье успело разбудить тех, кого ещё не успели растерзать волки. Сразу же позабывшие о сне, испуганные овцы начали носиться из стороны в сторону по загону, скользя в крови и спотыкаясь о тела своих павших собратьев. Выжившие сбивались в кучу, но их отара сразу же рассыпалась, стоило только хищникам приблизиться. Волки кровожадно нападали и оттаскивали овец в другую часть загона, душили и перегрызали им горло. Оставляли умирать и отправлялись за очередной жертвой.

Сжавшаяся, испытывающая неописуемый ужас, но не в силах противостоять волчьей стае овечья отара просто блеяла и дрожала от страха, пребывая в парализующем ужасе. Умирающие овцы также пытались блеять, но из их перерезанных гортаней выходили лишь хриплые булькающие звуки предсмертных мук. Волки резали овец с неистовой жестокостью, словно мстили им за нарушение главного и единственного закона — закона дикой степи, где нет места заборам, юртам, собакам и человеку.

Ни Санан, сильно уставший от сегодняшней пастьбы, ни Бурул с молодым пастухом не могли прийти на помощь умирающим овцам, потому как и не помышляли о происходящем. Но звуки ошарашенной отары услышали коровы, спавшие в стойлах крытого саманного загона рядом. Суетливый топот и обеспокоенное мычание в коровнике заметили некоторые волки. Вожак скомандовал двум волкам — обойти загон и пробраться к коровам. Самка вожака стаи, большая белая волчица, и огромный одноухий сутулый волк вновь перепрыгнули забор овечьего загона и разошлись по обе стороны загона, обходя строение в поиске удачного места для подкопа.

Самка наткнулась на двустворчатую деревянную дверь, верхняя часть которой всегда была открыта для проветривания загона. Волчица прыгнула в раскрытую створку, растянувшись во всю длину и сжавшись в плечах. Пролетев через препятствие и приземлившись, она предстала огромной черной тенью для сонных коров. Они чуяли резкий незнакомый запах, но не могли понять, кто это и что это. Из-за пугающей неизвестности коровы ещё больше засуетились. Один из молодых и неопытных телят робко подался к неизвестной тени, просунув свою голову через деревянные перила стойла и потянувшись внимательно внюхивающимся носом к волчице. Хищница тотчас же схватила резцами теленка за его нежный нос и с гневным остервенением начала мотать головой из стороны в сторону, пытаясь разорвать неосторожного детеныша. Теленок истошно заревел, при этом ударяясь о перила стойла плечами и шеей. Весь загон мгновенно вскипел от ярости. Из-за истошного телячьего рёва и резкого кровавого запаха коровы и быки истерично замычали в сторону тени, шумно переступая и бодая своими рогами деревянные ограждения стойла. Шум в саманном загоне разбудил даже уставшего Санана. Молодой пастух также услышал громкое мычание коров и вышел из юрты с масляным светильником, громко ругаясь. Бурул настороженно следовал за ним.

Часть III

Одноухий сутулый волк, отправившийся параллельно волчице, вдоль стен загона наткнулся на будку. Учуяв запах собаки, он перешел с рыси на осторожный подкрадывающийся шаг, но вся его скрытность исчезла, когда из будки донеслись лай и рычание. Санан услышал волка раньше, чем тот его учуял, и разразился гневным рычанием и сигнальным лаем. Волк также рычал, но пытался медленно подходить к источнику шума. Каждый шаг только усиливал рычание и лай Санана, высматривающего робко приближающегося волка из щелей будки.

Услышав заливающийся лай Санана, молодой пастух поспешил в коровий загон. Он забежал, громко открыв дверцу, затем быстро пошел неспокойным шагом, боясь пролить топленое масло из светильника, освещавшего ему путь, на разбросанное сено на полу загона. Вокруг света от масляной лампы хаотично запорхали мотыльки, сопровождая молодого пастуха до самого крытого загона и даже залетев туда вслед за ним.

Молодой пастух остановился и медленно начал идти по загону, осторожно переступая. Приближая масляный светильник к стойлам, человек видел отблескивающие от света светильника глаза испуганных мычащих коров и неистовствующих топчущихся быков. Он медленно проходил всё дальше в глубь загона, пока не остановился, увидев на полу кровь, а рядом свисающую голову задушенного теленка. Его бездыханное тело облизывала мать. Это пугающее зрелище ужаснуло парня. Он отпрянул от стойла и собирался уже быстро выйти из загона, но его остановило рычание, доносившееся из-за спины. Направив светильник в сторону, откуда доносились грозные рычания, он увидел светящиеся глаза большой белой волчицы. Она сама подошла к человеку ближе, и тусклый свет от масляного светильника показал человеку страшного дикого зверя с окровавленной мордой.

Волчица не скулила и не прижимала хвост, как обычно реагируют эти животные на присутствие человека. Лишь рычала, но без оскала. Она понимала, что молодой пастух один, и она не видела оружия в человеческих руках, что только увеличивало осознание собственного преимущества над ненавистным человеком. Немного озадаченно она стояла перед парнем, навострив уши, и несколько игриво повиливала хвостом. Молодой пастух оцепенел. Он был неподвижен, словно статуя. Лишь капли пота скользили по его налитыми пухлыми венам и вискам. Страх сковал его настолько, что даже тяжелый масляный светильник не дрожал в его вытянутой руке.

Он медленно потянулся за ножом, что был спрятан в его сапоге, но волчица заметила это сомнительное движение. На мгновение согнувшись для выпада, хищница резко прыгнула на человека, нацелившись в шею для смертельного укуса. Однако молодой пастух быстро среагировал. Предплечьем левой руки он удерживал её за шею. И несмотря на то, что волчица свалила его с ног, он умело оттягивал белоснежные волчьи клыки от себя, лёжа на спине. Волчица давила, стараясь дотянуться до нежной кожи и прокусить её. Если бы ей это удалось, то жизнь молодого пастуха оборвалась бы в считанные секунды.

Словно раскаленным добела ножом по оттаявшему куску сливочного масла волчьи клыки проникли бы в человеческую шею и прокусили яремную вену — молодой пастух умер бы, истекая кровью до того, как волчица успела выйти из загона. Но человек сражался. И сражался достойно. Он удерживал волчицу, лязгающую своими острыми зубами прямо перед его лицом. Слюни стекали из пасти зверя и падали на лицо полузажмурившегося пастуха. Человек, также оскалившийся, обнажил свои белые квадратные зубы, тяжело и надрывисто дыша. Ему явно было нелегко сдерживать эту большую волчицу, и он понимал, что долго противостоять ей не сможет. Продолжая удерживать хищницу левой рукой, правой он вновь начал тянуться за ножом. И опять она заметила его движение. Она боднула носом руку пастуха и, оказавшись под ней, потянулась к раскрытой шее. Этот прием был столь умным и ловким, что пастух на короткий миг ужаснулся перед великим интеллектом этого животного. Она перехитрила его — человека. Бросив попытку дотянуться до ножа, он подставил предплечье уже правой руки, закрыв волчице доступ к своей шее. Хищник впился в человеческую руку. Своими мощными челюстями и всей силой своей шеи она начала вертеть головой, пытаясь разорвать и сломать руку пастуху.

Человек уже не кричал, а рычал, словно зверь, от неописуемой боли. Он сжал свой мозолистый кулак левой руки и начал наносить тяжёлые удары по голове волчицы. Он бил её по голове, пытаясь выколоть волчице глаза и обцарапать ее морду своими короткими ногтями. Волчица зажмурилась и оскалилась в ещё более гневной ярости. Эти удары лишь разозлили её. Теперь же она пыталась раздробить человеку кости на руке и оторвать ему конечность. Её раздражало упорство молодого пастуха. Широко раскрывая рот, она с ещё большим усилием вцеплялась клыками в человеческую плоть, вкладывая ещё больше неудержимой волчьей мощи в свои укусы. Это и было роковой ошибкой для хищницы. Она раз за разом раскрывала пасть шире, перехватываясь и улучшая позицию для более мощного захвата. И в тот момент, когда волчица чуть ли не полностью раскрыла свою пасть и освободила человеку его правую руку от своих зубов, молодой пастух просунул свободную левую руку в пасть волчице.

Он крепко ухватился за скользкий язык, сдавливая его из всех сил, что у него остались. Волчица заскулила от боли. Её одолевали рвотные позывы. Она пыталась и укусить человеческую руку, и сбежать, но уже была обречена, хоть и не понимала этого. Молодой пастух попытался правой рукой вытащить свой нож из сапога, но изорванная конечность не хотела слушаться. Из руки сочилась кровь, а сквозь огромные рубцы виднелись голые мышцы и белые кости. Большой и указательный пальцы не сгибались. Человек больше не мог ими управлять. Трясущейся истекающей кровью рукой он, как мог, тянулся за ножом, рыдая и крича, но всё же вытащил оружие из сапога.

Волчица же с широко раскрытыми глазами следила за движением руки, которую только что разрывала в клочья. Человек достал короткий острый нож. Блеснувшее лезвие на секунду ослепило их обоих, от чего оба зажмурились на короткий миг. Пастух поднял левую руку, державшую волка за язык, и волчица послушно задрала свою голову вместе с ней. Хищница дрожала, а хвост её настолько поджался от страха, что облегал волчице живот. Молодой пастух, набравшись решительности, и из последних сил, что у него были, медленно провёл острым лезвием ножа по волчьей шее, разрезав её, как порывистый ветер разрезает стройные ряды высокой травы. Тёплая темно-красная кровь хлынула на лицо пастуха, будто обжигая его кожу. Человек содрогался под потоком кровавого дождя, обрушившегося на него. Волчица рухнула на молодого пастуха, испустив дух.

Парень, тяжело дыша, с огромным усилием стащил с себя тело волчицы и, опираясь за перила стойла, качаясь, поднялся на ноги. В дверях стоял испуганный Бурул. Банхар замер, не дыша и не моргая, ведь он видел всё, что произошло. Молодой пастух, истекающий кровью, смотрел на него с улыбкой своими уже закрывающимися глазами. Между ними горел огонь. Стеклянная лампа масляного светильника упала, когда волчица напала на человека, и разбилась. Тряпичный фитиль поджег растопленный жир, служивший топливом, и огонь распространился по всему загону, полному старым сеном и сухой древесиной. Зрительный контакт между Бурулом и молодым пастухом прерывали языки разгоревшегося пламени. Последнее, что увидел Бурул, был улыбающийся человек, рухнувший на землю.

Часть IV

Домашний и податливый Бурул отчаянной прытью, превозмогая страх, вошел в огонь. Его прекрасная белоснежная пышная шерсть, соприкоснувшись с танцующими языками пламени, обуглилась и почернела, но в героическом стремлении спасти молодого пастуха он этого не замечал. Бурулом овладел страх за молодого пастуха. Пройдя сквозь пламя, он увидел лежащего парня. Банхар с щенячьим поскуливанием начал робко подталкивать носом человека и облизывать его лицо, но человек был без сознания. Он потерял слишком много крови. Из чистых глаз Бурула потекли блестящие слезы, а душа его разрывалась на части. Он пытался протащить молодого пастуха к выходу, но путь им преграждало пламя. Лая от бессилия и горя, Бурул то оттаскивал тело хозяина ближе к двери, то подальше от огня. Банхар лег рядом, обнимая своим телом молодого пастуха и протяжно завыл.

Земляной пол, покрытый соломой, вспыхнул вмиг, и огонь охватил весь саманный загон, а затем плотный дым окутал всё пространство, смешиваясь с едким запахом жженых волос. Быки заметались по своим стойлам, затаптывая телят, жавшихся в страхе к углам. Коровы, охваченные паникой, уже не мычали, а ревели во все горло от ужаса перед пожаром. Животные били и толкали друг друга. Начав задыхаться от дыма, испуганный и убитый горем, Бурул, стиснув зубы в горестном оскале, поднялся на ноги и выбежал из горящего загона, еще сильнее подпалив свою шерсть. Перед тем, как покинуть лежащего человека, он облизнул его прекрасное белое лицо.

Огонь стремительно начал распространяться по всей стоянке, перебравшись с крыши коровьего загона из прутняка на скирды сена, а затем, пройдя по сухой летней траве, добрался даже до юрты и небольшого деревянного курятника. Бурул, обогнув полыхающий загон, несся к брату. Сквозь плотные клубы дыма он увидел огромную тень сутулого одноухого волка. Зверь с ужасающим оскалом и блестящими желтыми глазами, словно призрачный образ, появлялся и исчезал, скрываемый облаком дыма. Наконец, он пошел в сторону Бурула, пройдя мимо будки, из которой продолжал неистово рычать Санан. Медленно идущий волк смотрел банхару прямо в глаза. Страх вновь сковал Бурула. Уши заложило, и слышно было лишь сердцебиение, ускорявшееся с каждой секундой. Сердце билось настолько быстро, что казалось, оно вот-вот взорвется внутри. Лапы начали трястись и подгибаться, а хвост и уши поджались. Голова Бурула невольно начала клониться к земле, уводя взгляд поникшей овчарки. Бурул, сжав крепко челюсти, всецело осознавал свой позор. Он видел себя со стороны в этот самый момент, но ничего не мог сделать. Страх овладел его телом, а потому он себе больше не хозяин. Бурул был в отчаянной и бессильной злости. Слёзы начали выступать из глаз от смешанных неоднозначных эмоций. Наконец, усмирив страх и ужас волей, Бурул поднял голову, но его туманный взгляд тут же приковал к себе хищный взор ужасного одноухого волка. Сутулый хищник, словно призрак из кошмаров, шептал, продолжая медленно подходить к нему:

— Я чую твой страх. Я слышу твой страх. Я вижу, как ты боишься, как ты сомневаешься, как ты торгуешься с самим собой за жалкие секунды своей жалкой жизни.

Услышавший зловещий волчий шепот Санан вылетел из своей будки и залаял на волка, стоя у него за спиной, но сутулый одноухий волк даже не обернулся.

— Возвращайся в свою будку, шавка, и я сохраню твою жалкую жизнь!

От переливающейся наглости страх перед одноухим волком переменился на гнев. Оскорбленные Санан и Бурул, окружавшие волка, залаяли, надрывая свои глотки. Банхары лаяли так яростно, что глаза их налились кровью, а слюни пеной разлетались во все стороны, будто они были больны бешенством, но одноухий волк стоял неподвижно, словно не видел и не слышал овчарок. Зверь продолжал смотреть на них исподлобья, открыв свою большую пасть, с которой стекали слюни. Банхары продолжали лаять.

— Так и будете гавкать всю ночь, шавки, или кусаться начнёте?

Тем временем хищники, успевшие порезать всех овец и насытиться их мясом, начали спешно уходить, чуя новые запахи надвигающейся угрозы. Их тени зловеще отражались от света пожара в ночном небе. Одноухий сутулый волк, услышавший вой вожака, командовавшего отход, демонстративно нехотя прекратил дразнить банхаров. Под лай и рычание овчарок он длинными прыжками достиг овчарни, где подобрал мертвую овцу. Схватив свою добычу, дикий зверь ушел вслед за стаей, растворившись во мраке степи.

Огонь, окружавший коровий загон, уже начал подходить к собачьей будке, и братья отбежали в сторону. Ветер в степи усилился, разгоняя огонь, но вслед за ним пришел и ураганный ливень, сопровождаемый оглушительным громом и сверкающими молниями. Одна природная стихия не устояла перед другой, и огонь начал потухать. Через шум дождя и грома они услышали лай своих братьев и голос старого пастуха. Сверкнувшая молния на секунду показала их.