Сталкер. Истории. Ч.З.О. Сестра Радиации

Захар Чернобыльский (2024)

Пришлый с группировкой АПЛ, бандой Шприца и Тёмным Сталкером дали противнику решающий бой. Враг, который угрожал всем сталкерам и жителям Забытых Земель, исчез. Но исчезнут ли в Зоне опасности и угрозы, когда сама человеческая сущность является источником настоящего зла? В центре сюжета сталкеры Игнат и Михалик, сестра Пришлого, Отец Ведомир и Чёрная Жемчужина со своим подручным. Тяжёлая жизнь вынуждает сестру Пришлого вступить в группировку, а двое сталкеров занимаются своими повседневными делами в мире полном страха и отчаяния. Но даже в самых мрачных обстоятельствах люди способны на великие поступки, сохраняя при этом человеческий облик. Даже если некоторые из них не являются людьми. Роман «Сестра Радиации» продолжает понравившуюся многим трилогию про сталкера Пришлого, сиамского кота-мутанта Тишку и группировку АПЛ.

Глава 5. Неизбежные изменения

Часть 1

— Вот такая история, товарищ. Говорят, этот старец до сих пор живёт в Зоне, и стал… — Михалик отвёл взгляд от костра. Смотрел по сторонам. Обвёл настенные иконы усталым, полупьяным взглядом. — Толи священником, толи превратился в настоящего Святого, я не знаю… — поправил свисающие на лоб тёмные волосы. Почесал грубыми, испачканными сажей, пальцами, правую скулу. На щеке появилась чернота. — Но народ говорит, что дар у него есть, необычный. Что старик этот как-то связан с Зоной. Мол, это она ему даровала некие способности. За то, что он… вовремя остановился. В то время как другие, продолжили своё «благое» дело с чёрной, как сама бездна, безответственностью.

Игнат внимательно слушал товарища. Его лицо вытянулось в долгих думах. Брови взлетели выше потолка, а глаза округлились, стали большими, похожими на белые пластиковые мячи от настольного тенниса.

— Во-о, а ты говоришь, нахрен все эти посиделки у костра, сказки, да байки. Как говорил Уинстон Черчиль: «Кто владеет информацией, тот правит миром». Как-то так, кажется.

— Тот, который политиком заделался?

— Ага, он самый, из Англии. Или Великобритании. Короче пофиг откуда он там.

— А я помню, он и писателем был…

— Ещё и художником. Да в общем много кем. Вот такой знаменитый крутой мужик был, сто лет назад.

Костёр медленно догорал. Хвороста осталось меньше половины. Довольные и сытые сталкеры кимарили полулёжа, подпирая спинами старые деревянные стены часовни.

— Михалик… ты что… спишь? Не спи… тебе дежурить. Был уговор… — сонно ворчал Игнат. Глаза с трудом открывались и снова схлопывались.

— Да-да… с-сейчас. Дай ещё… ровно минутку. Уже встаю… и иду.

Голова Михалика совсем упала, уткнулась подбородком в грудь. Как вдруг, через сладкую томную пелену, послышалось что-то. Но пелена никак не хотела отпускать, словно увяз ногами по щиколотку как бывало дело в Одичалых Топях, и чем больше сопротивлялся, тем сильнее затягивало. Непонятное сопение, урчание, и шипение, приближалось. Становилось сильнее, а источников этих звуков всё больше.

— А? Что это!? — вскочил перепуганный Игнат, взмахнул ногой со всей силы. С неё что-то сорвалось. Нечто круглое и колючее, улетело куда-то в густую высокую траву, наполненную мраком ночи и тусклым светом крупной луны. Улетевший комок ударился о дерево. Пронзительно пискнул и жалобно заурчал, заплакал.

— Э, чё происходит? Ты что творишь? — как и не спавши, быстро проговорил Михалик, продирая глаза и озираясь по сторонам.

— Хрень какая-то вгрызлась в ногу, выше берц. Штанину порвала, с-сука, — констатировал на эмоциях напарник.

И тут они заметили внизу, у входа, крупных округлых мутантов, размером с футбольный мяч. Их спину, всё тело кроме брюха, покрывали огромные шипы, величиной с указательный палец. Сами шипы и морды мутантов были похоже на… древесину? В свете костра плохо, но всё же удалось разглядеть, что морда, колючки, и все тело, имело древесную структуру, с похожим, как у коры, рельефом, и такого же коричневого цвета. Только морды были на пару оттенков светлее. Нос очень похож на жёлудь, точнее это и был он. Вытянутый жёлудь, в котором сужались и расширялись тёмные дырочки-ноздри, грозно сопя. Огромные вишнёвые глаза окружал необычный, травяной, волосяной покров. Существа оскалились, обнажая тонкие и частые зубы-иглы, похлеще, чем у пираний. И зарычали. Но тут что-то произошло. Они заскулили, как трусливые собаки, и побежали на своих небольших, но мощных когтистых лапах мелкими быстрыми шажками в разные стороны.

— Вот и правильно. Звездуйте в свои дебри откуда пришли, колючки недоделанные, — Михалик сплюнул в сторону, расслабляя ладонь на кобуре с ТТ.

Вдруг раздался резкий громкий шум и треск веток. На них быстро катились огромные колючие шары.

Ага-а, всё-таки набежали, паскуды! — только и успел сказать Михалик стоя в траве, в паре шагов у входа. Достать пистолет не хватило времени — с огромной силой в него врезался колючий ком и тот отлетел внутрь часовни. Михалик почувствовал себя воздушным шаром который сдулся, когда в него ткнулось острые колючки. Сотни огромных игл. Ощутил, что тело превратилось в дуршлаг. Как продырявленная старая ветошь от прямого попадания из дробовика. Сильно приложился о стену с иконами. Они не на шутку взволновались — закачались и задрожали. Несколько из них, самые тяжёлые, сорвались и упали плашмя на пол. В добавок сталкеру прилетело по голове парой икон поменьше. Сбил стойку со свечами. Та отлетела в сторону и глухо упала. Он сдулся. Выпустил весь воздух, что был внутри. Как лопнутый воздушный шар, который стал похож на кусок рваной бесполезной тряпочки, он хрипел и кашлял, стоя на четвереньках. В этот момент Игнат прыгнул вправо, в траву. Сделал кувырок и перекатился. Второй колкий шар пролетел мимо, обдавая его грязным крошевом и рваной травой от земли, всклокоченной его шипами. Вскочил. Схватил свой Калашников, который мирно стоял у входа, прислонившись к стене. Игнат готов был поклясться, что слышал, как автомат ему кричал нервным шёпотом: «Возьми меня, стреляй! Быстрее, ну!» И он схватил. Уговаривать не пришлось, от слова совсем. Целиться некогда, да и незачем. Такие крупные мишени… Тут и слепой не промажет, даже в ночной темноте, как сейчас. Дёрнул затвор, и выжал спусковой крючок. С громким криком поливал тот шар, который сбил Михалика и теперь хотел раздавить его самого. Яркие вспышки света, сверкали летящие гильзы. Едкий запах пороха, который напитывался ночной влагой после дождя и делался настолько невыносимым и кислым, что пробирало до мурашек и било в нос, от чего кружило перед глазами. Тёмно-коричневые иглы огромного монстра, злое лицо сталкера в диком оскале; глаза, наполненные ненавистью к этому существу. Шар начал движение, но тут же перестал. Пули кромсали тело мутанта, выбивая и ломая десятки острых игл. Добирались до тела, крошили кору, что была их кожей. Пробив защитный слой, проникали в мягкое содержимое, из которого вырывались фонтанчиком тонкие струйки чего-то бурого, липкого. Ещё вспышки, ещё брызги. Их было так много, что всё стало чавкать вокруг. Огромная туша рухнула и выдохнула. Но вместо сопящего выдоха получилось шипящее бурление. Второй ком остановился недалеко от Игната. Распрямился. Показал свою изъеденную радиоактивными ожогами и шрамами морду с глазами, которые смотрели на него с ярым бешенством. Раскрыл зубастую пасть и издал дикий рёв на всю заросшую округу. Зелёные мутные слюни, — как вода в пруду, когда цветёт, — летели во все стороны. Игнат поморщился, затаив дыхание. И прикрыл лицо рукой. Даже на таком расстоянии до него дошёл этот гниющий смрад из пасти мутанта. После чего резко вскинул автомат и прицелился, но завидев страшно шумящую, изрыгающую смерть, палку, монстр сжался в ком и покатился от него в противоположную сторону оставляя за собой широкую дорогу из примятой поросли. Сталкер опустил автомат, чуть расслабившись. Опёрся на колени и выдохнул. Вход в часовню и территория вокруг была окроплена содержимым монстра.

— Ну дела-а… — слегка пошатываясь и тряся головой, Михалик вылез из часовни.

— Ты как, цел? — Спросил Игнат.

— Я как танк — немного покоцан, но не пробит, — улыбнулся серыми зубами напарник.

— Какой ещё танк ёпть? Фанера ты, самая настоящая, — усмехнулся Игнат.

— П-ф, между прочим, фанерные танки тоже были, — ответил на это заявление Михалик и продолжил:

— И где они, эти кругляши долбанные? Зар-раза… голова гудит, кружится, — произнёс постанывая. — Вот же дрянь! — завидев здоровенную мёртвую тушу, он пнул её в желудиный нос. — Да это же… Мутоёж, здоровенный мутоёж!!! — завопил от удивления. — Вскопать мой сад, иглу мне в зад! А где остальные? Ну эта мелочь мячеобразная и второй ещё был, такой же здоровый.

— Да не вопи ты. Всё. Как говорится, один лежит — второй в лес бежит. А мелочь… хрен его знает. Тоже рассосалась куда-то. Может, за ним побежала, а может, прячется здесь неподалёку. Тебе не похрен? Главное, что теперь вряд ли нас тронут. По крайней мере, пока.

— Будем надеяться, что вообще их больше не увидим. Грёбаные ежи-людоеды. Да, и они странные какие-то. Похожи на… — Михалик сбавлял свой разговорный темп и потихоньку успокаивался.

— На деревья или траву? — перебил напарник.

— Именно, на что-то древесное.

— Разве мало в Зоне странностей, и мутантов всяких, — ответил Игнат.

— Это верно. Толи ещё увидим. Стой, погодь. А это… всё с них?

— Ну не с меня же, — усмехнулся здоровяк.

— Ну точно, биотвари Зоны, мать её, — Михалик осматривал примятую поляну. Крутил худощаво-бледным, скуластым лицом.

— После такого докимарить точно не получится. И до утра осталось совсем чуть-чуть. — Игнат смотрел на ночное небо. Внизу, ближе к горизонту, начинало светлеть.

— Ничего, посидим, чайку попьём, — Михалик поправлял ногой разворошённый костёр, поднял опрокинувшийся котелок. — Вот же пеньки недоделанные, всё пролили. Хорошо, что чая осталось немного. Ничё, щас новый заварим, в бутылке есть ещё вода.

— Давай-давай, орудуй. Воин костра и котелка. А я пока оружие от соплей мутантского отродья очищу, да магазин до полного заряжу.

— У тебя на лице, и на одежде тоже, это… мокрое, в общем, — Михалик показал пальцем.

— Ага, спасибо. Фу, ну и воняет. — Игнат тыкнул пальцем в слизь и поднёс к носу. Понюхал. Пахло гнилым деревом вкупе со свежескошенной травой и чем-то тяжёлым, таким… металлическим. — Гадость какая.

Ночное небо постепенно светлело, а уходящая луна освещала голубоватым свечением двух сталкеров и часовню, её низкую крышу и крест. На кресте блестела мокрыми пятнами тёмная, ржаво-зелёная кровь.

Часть 2

Подвели мы тебя родимая, любимая ты наша, природа-матушка. Подвели и исправляться не собираемся. Никогда не забуду свою работу на станции. Ближе к концу, — к тому моменту, когда уволился с ЧАЭС, — я всё знал. У меня имелись документы. Человек, что мне их передал, и те люди, которые хотели, чтоб папка оказалась у меня, скорее всего были осведомлены о содержании документов. Но они являлись… слабыми. Остались трусами. Не смогли уйти как я, примерно за полгода до аварии. Боялись руководства, боялись потерять работу. Страх потерять способность кормить свои семьи, своих детей; родственников, которые не могут прожить лишь на одну пенсию, обеспечить себя лекарствами… Но я понимаю их, в какой-то мере. В некотором смысле, они являлись смельчаками. Знали, вернее, чувствовали, что грядёт что-то не доброе, что-то плохое. Ведь нельзя не учитывать тот факт, что́ ты знаешь или как минимум догадываешься, как всё устроено, и построено. Что ничем хорошим не закончится. Понимали, что это самое «хорошо» продлится недолго. Может, понимали не так ясно, но на задворках разума пряталось абсолютно всё. Сидело себе тихонько, как мышка, и помалкивало. По другому и быть не могло. Вот это они знали. И я узнал, когда прочёл те документы. Они были храбрыми трусами, или трусливыми храбрецами, как бы нелепо это не звучало. Всё-таки пожертвовали собой. Своей жизнью. Своей судьбой. Ради близких. И тем самым, эта жертва оказалась только ещё хуже во вред для них самих.

К нему постучали.

— Да-да? Войдите.

Деревянная дверь слегка скрипнула. На пороге избы стоял молодой парень, лет двадцати с небольшим, чисто выбритый. Одет в белую длинную рубаху-косоворотку и синеватые портки. Рубаха подпоясана красным поясом, на ногах новенькие лапти и белые онучи, обвязанные плетёными лыковыми оборами (тесьмой). Оборы тоже не простые, а в красном окрасе. Праздник всё-таки. Великий день. По другому никак. И молодой человек этому был несказанно рад.

— Святой Отец, — снял войлочную шапку и привечал старца низким поклоном. — Всё готово. Прихожане ждут вас. Собрались все, от мала до велика, — говорил с нескрываемой долей благоговения, полными света глазами.

— Хорошо, Алёшенька, очень хорошо. Сейчас я выйду.

Стройный молодец утвердительно кивнул, попятился, слегка кланяясь. Так и вышел спиной в дверь, тихонько прикрыв её за собой.

— Э-ээ-эх… Голова моя седая, да лицо морщинистое, — разглядывал себя в маленькое зеркальце, что стояло на столе с кипой разных бумаг. Только бумага это была не обычная, а береста, самая настоящая. Хлопец этот, Алексей, — бойкий, хороший парнишка, энергия так и прёт, — нарезал её давеча, на неделе. С берёз не молодых, и не старых. Со старых мы не берём, нет. Очень грубая, да сучков полно. А эта в самый раз, лет которым больше дюжины, аль вообще, третий или четвёртый десяток идёт, да. Вот на такой, на внутренней и мягкой жёлтой стороне, мы и пишем. А с маленьких берёзок совсем бересты нет. Да и жалко, такие молодые. Самый цвет. Зачем уродовать? Им тоже больно. А за этими повзрослевшими, мы ухаживаем. Ранки обрабатываем, это обязательно. Что мы, изверги какие, «кожу» сдирать с зелёных красавиц. Они же нас и соком своим весенним по́ют, и жажду утоляют в тёплые солнечные деньки. Дух и тело он хорошо укрепляет. Иммунитет у всех наших ого-го какой. Ведь на природе живём, с природой дружим. Помогаем ей, чем можем. Мы как добрые хорошие соседи, а не как раньше. Когда ещё на станции работал и некоторый промежуток после. Хорошо, что так всё получилось и я теперь здесь. Все мы́ — здесь. Добрый люд, который труда не чурается. Ни простого, ни тяжкого. Живём в полной гармонии. Как ещё наши предки завещали, давным-давно. Эх ладно, что-то я заболтался уже, в своих мыслях. Сижу тут, за столом, писа́лом своим вон какую речь на бересте накарябал. Пора б и к людям выйти.

Седой человек, с зачёсанной прядью волос набок, не спеша поднялся со стула. Взял свою трость и направился к выходу.

Часть 3

Старец вышел из боковой двери небольшой комнаты в огромный зал ведического храма-капища с высоким потолком и тонкими длинными окнами. Воздел руки к собравшимся.

— Смотрю, больше сотни человек собралось. Как всегда, внутри не уместились, — с добрым взглядом обратился к народу.

— Тянется вереница ото входа, на сотню аршинов. И с каждым годом становится всё больше и больше. Люд прибавляется. Детишки вон, бегают радостные, резвятся.

Довольная толпа одобряюще загудела. Даже как-то невольно смутились. Взглядами начали переглядываться друг с другом, да улыбаться.

— Какая у нас ребятня, а? Загляденье просто. Одни мальчишки с волосами цвета светлой пшеницы, а другие понасыщеннее, как колоски ржи. Девчушки наши с роскошными прядями цвета спелой гречи ниже плеч, а у других косы плетёные аж до самого пояса. Блестят они на солнце, переливаются! И у русых, и у тёмненьких. Словно серебро источают. Сколько счастья и красоты может быть в обычных, повседневных явлениях!

Как же мы дошли до того, что перестали замечать всё прекрасное вокруг. Перестали радоваться глотку свежей чистой воды, вздоху тёплого воздуха летом. Мягкого, освежающего весной и осенью. А зимой, когда морозец, тоже ведь хорошо? Оно всё необходимо. Морозный бодрящий вдох очистит душу и встряхнёт, прояснит разум. В голове и внутри тела всё очищается, и светом сияет. Искрит, переливается. Как свежевыстиранное бельё, на морозе кристалликами инея покрытое. Ну ничего… возродим вместе прошлое величие мира людского, когда болезни были нипочём, никто не пичкал себя всякой химией, которую глотают та́м, — старец показал вытянутой рукой вперёд, за массивную деревянную дверь святилища. Она была распахнута, не вмещалось столько людей. Другие стояли и слушали снаружи.

— Возродим! Возродим! Возродим! — скандировал народ, с каждым выкриком поднимая над головой руку со сжатым кулаком. Пришли все. Старец наблюдал крепких парней и мужиков, их детей, ладных молодых девушек и симпатичных жён с цветочными венками на голове. Все одеты в белые рубахи, украшенные разными узорами-цветочками: синими, красными, и других цветов. Весь люд как на подбор. Будто сама Природа, втихаря от Зоны и остального мира, организовала здесь тайник самых сильных, красивых и здоровых людей всех полов и возрастов. По сути так и было. Но, не без его помощи. Того, кто проповедовал.

— Тише, тише, братья мои и сёстры! — поднял правую руку. Слегка покачал ладонью, успокоил толпу. Рукав его серого балахона низко свисал и колыхался. Все притихли. Люди продолжили слушать с огромным желанием. Впились вверх блестящими, наполненными верой, надеждой и радостью, глазами.

— Мы, как и раньше, будем жить здесь, подальше от остального мира. Незачем стремиться в то место и к тем людям, которые обречены. Они сами в этом виноваты. Обрекают себя на гибель своими же руками. Начиная от образа жизни и еды, заканчивая наплевательским отношением ко всем во круг и в первую очередь — самим себе. Но мы не будем их трогать. Не будем мешать. Они сами… справятся. Мы — люди добрые. Мирный народ. Но кто к нам с плохими намерениями придёт — того Сварга заберёт. А кто ускользнуть от неё сможет, от её Справедливой Кары, того мы сами на вилы подымем, да молотом в землю вобьём. Но нас не найдут, покуда сами себя не обнаружим. Мы под защитой Плевры, которая невидимым куполом покрывает всю нашу общину, наше поселение. Там, снаружи, искажает реальное на недоступное, неведомое и страшное. Пока будет так — мы в безопасности. Главное, помните — не выходить за неё, не покидать Границу. Это священное правило, прописанное на Святой бересте Стародавней Берёзы, родительнице нашей Берёзовой Лощины и Леса. Нарушение правил карается… — старец сменился в лице и поник. Сгорбился, сильнее сжал рукой трость. Тут же выпрямился и заулыбался народу довольно целыми крупными зубами.

— Что будет вы и сами знаете, получше меня. Я не молод, голова не та, всё не упомню. А что помню — часто забываю. Но не будем в этот великий праздничный день о грустном. Время подношения нашей великой Сварге!

Все ждали этого момента. Две русые девушки с роскошными косами в белых сарафанах — длинных платьях без рукавов — синего цвета с золотыми расписными узорами медленно приближались. Сарафаны одеты не на белую рубаху, а прям на голое тело. Красивые формы едва проступали и просвечивали сквозь ткань. Толпа пред ними расступилась в стороны, давая возможность пройти. Нежные шеи девиц украшали ожерелья из стеклянных бус красного цвета. Словно огромные зёрна граната переливались и блестели в длинных лучах послеобеденного солнца, которое пробивалось в окна святилища. Никакой обуви, лаптей или туфель, не было. Так и шли, аккуратно и не спеша, касаясь стройными босыми ножками по прилежно выложенному шлифованному серому камню, от которого отдавало приятной прохладой. Одна несла на металлическом подносе только что испечённый высокий хлеб. Он него шла дымка умопомрачительного сладковатого аромата. Другая несла поднос с мёдом, с красными и зелёными яблоками, и виноградом.

Все неженатые молодцы вцепились своим взором и медленно поворачивали головы им в след. Да что греха таить, и взрослые женатые невольно попадали взглядом на полных молодостью и жизненным соком девушек. Как стройные берёзки, распустившиеся в тёплые весенние дни. Но женатые долго свой взгляд на них не задерживали, ибо семья — это святое. Любовь к своей жене и детям превыше всего. Никто никогда никому не изменял. Это являлось страшным грехом, да и воспитание не позволяло. Если женились, то всю жизнь жили в согласии. Случайных связей не было. К этому подходили очень серьёзно и обдуманно. И, естественно, до свадьбы — ни-ни. Только после разрешались плотские физические утехи.

Красавицы поставили поднос на специальное место перед идолом Сварги. Заговорили переливистыми голосами громко и уверенно:

— Великая Сварга, приди к нам в сей день, вкуси угощения наши, отпразднуй с нами этот урожайный год. Мы чувствуем твою помощь и благодарим тебя! — легонько поклонились и разошлись, встали поодаль.

Идол представлял собой статую молодой женщины по пояс со стройной талией и стоял на специальном постаменте. Её фигура выделялась хорошими, ничем не покрытыми формами выше подтянутого живота, и тончёнными линиями лица с легка заметными скулами. Статуя, сделанная из дерева, имела тёмно-коричневый цвет. Её глаза, ресницы, брови, волосы и всё остальное были вырезаны местным мастером Николой и его подмастерьем Игорем. А подчеркнули красоту изящных форм, глаз, и волос с помощью пирографии. Никола очень долго и кропотливо выжигал раскалёнными на углях прутьями, и если б не Игорёк, который быстро менял и подавал инструменты из печи, то не быть богине Сварге сегодня на празднике. Один Никола просто бы не успел.

После того как девушки поставили подношение, Святой Отец начал большую речь:

— Мы, жители Забытых Земель, которых все бросили на произвол судьбы. Бросили людей, кто отказался покидать родные дома. Мы одни из первых, кто приняли Кару Чернобыльскую, сотворённую руками человека. Человека, который невразумел даже после ужасной трагедии. Продолжил творить бесчинства и по сей день, наплевав на моральные принципы, всевозможные правила и установленные законы. Его действия, действия всего этого общества, направлены только на разрушение и уничтожение всего вокруг, а в первую очередь — нашей Природы, нашей Матери, нашей Богини. Медленно и в страшных муках умирает она и от этого ещё чудовищнее и страшнее становится ситуация. Она страдает в ужасных пытках, которые могут продлиться не десятки, а сотни, много сотен лет! Мёртвая рыба заполонила реки, моря и озёра. Смерть устилает чёрной плёнкой те берега и водяные просторы, которые раньше были светлы и чисты. Но Чёрная Смерть распространяется не только на тех, кто обитает в водных глубинах. Мёртвые животные заполоняют прибрежные леса всё больше и больше. Смертельный яд попадает в землю не только с водных простор, но и на самой земле люди питают почву не отфильтрованными ядовитыми стоками, опасными химическими отходами. Догорают последние леса. Воздух — отравлен. А позже, потребляют плоды своего труда с этой земли — овощи, фрукты и ягоды, тяжело болеют и мрут сами. Ну как можно назвать таких созданий — умными, разумными существами? Как они могут называть себя людьми? Таких безумцев ещё нужно поискать во всей необъятной звёздной системе. Не сыщешь и среди десятка миллиардов планет! А виной тому — безмерная неутолимая жажда богатства и власти вкупе с безрассудным использованием технологий. Они в своём большинстве не только оказывают медленное, незаметное губительное влияние на организм человека, но, как мы уже с вами ощутили на себе, могу привести к катастрофическим последствиям. Поэтому и было принято совместное коллективное решение об отказе от всех этих технологий при создании нашей общины и поселения. На наших плечах возрождение крепкого и здорового общества. Даже в случае, если и не случится больше ужасных аварий и катастроф, человек просто лишится остатков своего иммунитета. Самая простая хворь, любой «чих» со стороны будет смертельным. Всё к тому и идёт. Мы не допустим этого. Не допустим истребления нашего народа. Мы будем передавать наши знания, наши правила, наш здоровый дух в здоровые тела наших детей. А самое главное — передадим нашу историю. Ведь именно благодаря ей всё это и будет возможно. Пока все помнят и знают. Пример того, чего нельзя допустить и стоит избегать всеми возможными способами. Люди добрые. Милые мои, — он посмотрел на всех так тепло… Для каждого человека здесь он был родным.

— Любите природу и этот мир. Любите своих родных и близких. Цените всё то, что вас окружает.

— Славься, Сварга. Славься Природа-Мать. Славься Богиня Земля! Славься!

— Славься, славься, славься! — подхватила толпа.

— Как и в этом году, принеси богатый урожай в закрома, да на столы трапезные наши. И пополнения просим, не только в уже существующих, но и в будущих семьях. Упаси от хвори, чтоб не знали боли. Эти дары мы преподносим тебе. И приглашаем вместе отведать, за нашим столом!

Старец достал из-под балахона небольшой прозрачный пузырёк, открыл его, и немножко окропил принесённые дары, стоящие ниже его трибуны у идола. После чего подал пригласительный знак двумя пальцами. К дарам подошёл один из его людей, высек искру с помощью огнива сначала на поднос с хлебом, потом с мёдом и фруктами. На несколько секунд хлеб вспыхнул. Его поглотили малиновые языки пламени, мёд загорелся золотистым огнём, а фрукты зажглись жёлто-зелёными огоньками.

— Великая Сварга принимает наши дары, приглашение на пир и присоединяется к нам! — произнёс старец. Сваргавцы ликовали, хлопали в ладоши, улыбались и обнимались. А кто-то и целовался. Старец в балахоне смотрел на людей с трибуны, которая была примерно на метр выше от пола, и тоже улыбался. После чего все устремились к столу. Тем, кто не уместился за громадным столом внутри, угощения выносили на улицу. Там стояло несколько длинных лавок и больших деревянных столов, накрытые клетчатыми скатертями с цветной каймой. Все ели мясо и фрукты, пили мёд, яблочный и виноградный сок; веселились и отмечали день треб богине Сварге.

Заиграла музыка. У входа в святилище, сделанное из брёвен, расположились музыканты. Один играл сидя на табурете, перебирая обеими руками струны на гуслях, другой же использовал дудку и играл стоя. И ни аномалий здесь не было, ни радиации, ни страшных кровожадных мутантов. Укрывал их от взгляда не только непрошенных гостей, но и самой Зоны, некий артефакт, — Плевра, — который притащил Святой Отец. А откуда, никто не знал.

— Народ, что же мы в самом деле, — встал из-за стола в святилище молодой парень. — Совсем забыли, кому обязаны чистому небу над головой, да хрустящей золотистой поляни́це на нашем столе? — чуть не столкнул рукой с кружкой здоровенный поднос, на котором лежала запечённая курица.

Святилище загудело. Застучали деревянные кружки, наполненные квасом и берёзовицей (берёзовица — слабоалкогольный напиток в Древней Руси, который производили из закисшего берёзового сока, кидали в бочонок ячменные зёрна или ржаные сухари и оставляли ещё на сутки).

— За нашего Отца, за Ведомира! — поднял руку с кружкой молодец.

— За Ведомира-аа! — встали из-за стола и поддержали остальные. Выкрики сливались в один большой гулкий ком, который катился за пределы храма, дальше по деревне, заражая собой всё больше людей.

Ведомир хотел что-то сказать, но не нашёл слов. Губы задрожали, а на глазах проступили слёзы.

Часть 4

Светало. Двое сталкеров пили горячий чай — только что с огня. Тощий подкинул пару палок в костёр на тлеющие угли. Через полминуты ветки сильно задымились и из-под низа заморгала, проявилась бледно-жёлтая пелена. Сначала, легонько так укутывала. Еле касалась, пробуя на ощупь. Осмелев, увеличилась в размерах, покраснела и превратилась в жёлто-оранжевые лоскуты, которые полностью поглотили чернеющее дерево, победоносно потрескивая. Михалик выглядел более-менее отдохнувшим. Взгляд поумнел, стал ясным. Темноватые мешки под глазами на сером лице немного уменьшились. Хорошо, что после атаки древоежей смогли поспать несколько часов.

— Я до смерти боюсь всех, кто с иголками… всех острых и колючих.

— Да? — удивился Игнат. — Чёт ты раньше и не говорил об этом. — Он достал пачку с сухарями и закидывал по одному в рот, долго рассасывая и медленно жуя.

— Травма, давнишняя, — обняв кружку и прислонившись спиной к часовне заговорил Михалик. — Однажды в детстве я пошёл в лес с бабушкой и дедушкой за грибами. Мне то конечно не до грибов было, носился как угорелый. Вот и приземлился разок, жопой своей, на ежа. Эх и о́ру от меня пятилетнего тогда было… Но хорошо, что ёж каким-то чудом остался цел. Я его пнул ногой, от греха подальше. Это ж в его интересах, чтобы рецидива не было.

— А вот нехрен своими костлявыми ляжками падать куда ни попадя.

— Так я и смотрел! А там всё в листве было. Толи спал он, толи хрен знает что, но зафырчал и заукал будь здоров. А уж ляжки мои тощие после этого превратились в добротный такой помидор, гы-гы, представляешь? — сталкер улыбнулся. — Неделю минимум вообще сидеть не мог, и спать на спине, вот так. Домой пришёл, штаны, труселя белые, всё в красных точках и кровоподтёках, прикинь. Хорошо обошлось без заразы, а то мало ли…

— Та ёпть легко мог подцепить энцефалит с лишаём и кишечную инфекцию, там много всего есть. Ведь сколько они на своих иголках таскают, чё ток к ним не прилепляется. Гниль там всякая… не только фрукты-овощи, ага. А теперь прикинь, что могло быть у этих древоёжных громадин на иглах…

— Да-аа уж, иглы у них будь здоров, на шампур похожи… — Михалик повернул голову влево и скосил взгляд на лежавшего дохлого мутоежа.

— Раз тебе очень не понравилось, — впечатления не из приятных, — значит, какую-нибудь приставучую личность, с которой не хочешь общаться и иметь дел, можно посылать на новые три буквы — иди-ка ты на ежа!

Чисто гипотетически, на практике, это окажется гораздо больнее и смертельно опасней классического варианта.

Они переглянулись и прыснули от смеха как какие-то подростки.

— А знаешь, кого эта тварюга может насадить на шампуры кроме грибочков с яблочками? — спросил Игнат. Прищуренные глаза сталкера язвительно блестели.

— Ну, пф-ф, мелких зверюшек там, мышей наверное, — Михалик почесал репу и выпустил воздух из надутых щёк.

— Всё верно, — Игнат почти улыбался и еле сдерживался, чтоб снова не заржать, — мышей, грибочки… и такую большую тощую крысу, как ты! — пшикнул и рассмеялся во всё горло.

— Ой да умник, ой да сталкер. Браво, мышечный кусок, — похлопал в ладоши прям перед его лицом.

— Да ладно, тебе ж понравилось, не отрицай. Убери уже от меня свои тощие вилки, — Игнат отмахивался от костлявых рук Михалика, которые мелькали возле наетых круглых щёк.

— Ну а ты, чего боишься? Великан не может совсем ничего не бояться, — Михалик успокоился. На лице снова ноль эмоций. Смотрел на горящие ветки пустым бессмысленным взором, а тусклый свет пламени дёргано освещал его серое худое лицо.

Ночь светлела. И правда, даже у Игната цвет кожи выглядел более землянистым, каким-то… мёртвым. От его взора веяло холодом. На вопрос, чего он боится — не ответил ничего. Только утвердительно произнёс:

— Я люблю.

— Чё? Да кого ты можешь любить? Свой «калаш», гранаты, хабар в рюкзаке? Кстати, не забудь, ты же его перебрать хотел, артом воспользоваться…

— Сейчас дожую, чай допью, и разберу, — Игнат бормотал с полным ртом. Закинул ещё один румяный сухарь и прихлебнул.

— Что, интересно стало, кого я люблю? — вопросительно посмотрел на напарника. Толстые тёмные брови поднялись выше, изогнулись дугой. — Зверушек люблю, всяких. Белочек очень. Они такие мягкие и пушистые. Особенно хвостики. Приходят ко мне, когда я в одну глотку бутыль высасываю, — гоготнул, вытирая мокрые от приятных воспоминаний губы.

— Ну ты и звиздец, — заключил Михалик. — У меня такое ощущение, что это не мне «сидеть», а тебе надо было.

— С кем поведёшься, от тех и наберёшься. Особенно когда всю жизнь, вот так вот с вами за решёткой находишься, хоть и по другую сторону. Но всё равно — за арматурой. Знал случай, когда у одного надзирателя, на вашем петушином говоря, вертухая, крышняк сорвало. А ведь нормальный мужик был. Не знаю подробностей, но в итоге кого-то из родных толи топором, того, толи ножом зарезал…

— А я белочек люблю-ю, хвост пушистый тереблю-ю, — ёрничал Михалик.

— Если без шуток, то мне и правда нравятся эти зверушки. А люди совсем не нравятся. Не люблю людей. Никого. И точка.

— Вот парадокс! — воскликнул Михалик вскинув руки к небу и продолжил: — Людей не любит он, а глотки тем хмырям, когда нас чуть не повязали, пришлось резать мне!

— Хм, — Игнат ухмыльнулся. — Судьба-злодейка, что ещё скажешь. Повезло тебе тогда, по-крупному.

— Ага, повезло. Не то слово, — бурнул напарник.

— Но то, что ты тогда сотворил… разве это было необходимо?

— Необходимо?! — переспросил Михалик не в духе. Толи его это задело, толи ещё что… — Потому что захотелось. Бывает же, сам знаешь. Хочется иногда перчинки, остроты в «отношениях». Да так сильно, что аж до крови в глазах, — лицо Михалика стало довольным. Вспоминал как протирал кровь, которая брызнула на него.

— А ты типа этот, мизантроп? — кайфанув от воспоминаний, спросил Игната.

— Не знаю, возможно социопат. Истина где-то между. Ладно, засиделись с тобой. Надо рюкзачок тряхнуть и идти дальше. А ты давай пока, все наши пожитки, чашки-плошки собери, костёр затуши. И мусор прибери по максимуму. Банки консервные закопай, чтоб цивильно всё было.

— Ты чё, сдались нам эти банки…

— Зона всё видит и слышит. Тем более, сам сидишь перед святыми ликами, уже забыл, верующий?

— Ля-я тополя-я, твоя правда. Древоёж дохлый в башке что-то отшиб, когда насадить меня хотел, — признал свою неправоту сталкер и начал прибираться.

— Столько лет прошло, а от тебя всё зоновским амбрэ несёт…

— Шучу я, шучу-уу. А у вас, Игнат батюшкович, мыслёнки то какие проскакивают, ай-яй-яй, — подкалывал он напарника. — К таким как я, только подойди ближе метра. Мигом вены всем озабоченным вскрою, н-на.

— Снова начинаешь сквернословить в святом обителе? — поддел его Игнат.

— Если погром и непонятная древоежо́вая жижа, которой забрызгана часовня, и шарообразный труп у входа, не является для тебя чем-то осквернительным, то постараюсь стать святой монашкой. Сейчас, дай только переодеться. Где же тут была ряса… — зашерудил руками по зелёному мху на полу и за спиной. Повернулся к нему с придурковатым видом и сказал: — Как найду, сразу одену. Обещаю. И после этого, точно, ни-ни, — сталкер похлопал ладонью себе по губам. Игнат дивился над ним, что-то еле слышно сказал. Потом покачал головой и продолжил разбирать рюкзак.

— Ну, посмотрим, что за хабар раздобыли, аж вещмешок чуть не разрывается.

Сверху в вещмешке лежала пара аптечек, бинты и какая-то деревянная шкатулка с замком, запертым на мизерный ключик. Нашли в каком-то заброшенном доме, стояла в спальне на полке. Выглядело довольно красиво. Декорирована барельефом из цветов и пары влюблённых, которые стояли в парке под фонарями. Далее шли три пачки патрон к «калашу», по двадцать патронов каждая, и одна пачка к «тэтэшке» Михалика на пятьдесят. К слову сказать, одни только патроны в рюкзаке весили под два кило, плюс пара пустых запасных магазинов ко всему оружию. Ниже усиленный сухпай ИРП-У в количестве одной штуки, в который помимо различных каш в фольгированных прямоугольных плошках входили и каши в пакетиках, в том числе фруктовые. Ещё сгущёнка, пачка арахиса и много чего по мелочи. Такой ИРП был потяжелее лежащих в рюкзаке патронов и магазинов. Выменяли его у торговца на какую-то мелочёвку из хабара. Благо тот нуждался в том, что они принесли (толи конденсаторы там были, толи ещё чего из электроники), и он обменял. Даже не торговался. В самом низу лежал чёрно-матовый металлический кейс на защёлках, в котором хранились части тела озверевших и кровожадных «буровиков» (барсуков-мутантов), на которых поступил заказ от торговца. Прозвали их так из-за белых полос на вытянутых мордах тёмно-ржавого цвета. К слову, морда у них стала ещё длиннее, а на мощных лапах росли когти размером с мизинец. Такие твари по два кило в день едят, если не больше. Ничем не брезгуют. От мутоягод и грибочков, до мутантов по меньше, с кем под силу справиться. Но участились случаи и нападения на человека. Нападали в паре и даже по одному. Вот и получили заказ.

Очень хорошо ценился их жир в медицине и научных целях, поэтому приходилось разделывать в полевых условиях, срезать сало и упаковывать в плотные специальные полиэтиленовые пакеты с застёжкой-молнией. Тащить на себе вымахавшие до огромных размеров туши, весом под сорок килограмм, просто не реально. И когти тоже покупали. Иногда прям с лапами. Это если заказчику нужны не только когти, а могут пригодиться кости, кусок шкуры, и плоти. Хрен знает, что с ними делают. Сталкерам по большому счёту и знать не нужно, и не интересно особо. Деньги поднять, амуницию новую, защитный костюм, оружие — вот это интересно. А что с кусками тварюг происходит… пусть хоть в банки с огурцами и помидорами закручивают, и на рынке продают. Каждому своё.

Много не утащишь, быстро не дойдёшь — время потеряешь, чудом не умрёшь.

Вообще здесь столько дикой твари развелось, да и люди могут всякие попасться. Не редко и такие, кто захочет тебя убить. Места заросшие, прям первобытные. Человек больше не хозяин ни здесь, ни в остальных местах Зоны. Не хозяин самому себе с рациональной точки зрения. Подвластен жадности, подлости, а также другим, нечеловеческим звериным инстинктам. Такие пытаются накинуть кандалы на более слабого, да в аномалию ради наживы пустить за артефактами. Причём кандалы реальные. Физические. В виде верёвок на шее и ржавых цепях на ногах, чтоб не убежал. Или в логово мутантов направят, как приманку. Где накинутся на него, будут рвать на куски. А «хозяева» эти с холодным расчётом займутся отстрелом нужных зверушек ради будущей прибыли. Это бизнес, ничего личного. Не в то время, не в том месте. Просто не повезло.

***

Игнат взял из этого металлического ящика контейнер поменьше, открыл его. Серебряный кейс предназначался специально для артефактов. Внутри обработан резиной с добавлением композиции оксидов редкоземельных элементов (антирадиационная добавка).

Он рассчитан на три артефакта, и все три ячейки были заполнены. В левом лежал «Радончик» (светло-зелёный артефакт в форме печени), который хорошо выводил радиацию и немного избавлял от токсинов. Нашли его около аномалии «Язвенник». Это аномалия, в которой периодически набухают, похожие на вулдыри, образования ядовито-зелёного цвета размером с кулак. При достижении определённых размеров они лопались. Сильно жгучая, ядовитая жидкость разлеталась вокруг на небольшое расстояние. Если по какой-то причине человек окажется в аномалии, то ни в коем случае нельзя наступать на эти волдыри. Иначе, при попадании на голое тело, простую куртку, или плохой защитный комбинезон, не прожигало, а просачивалось сквозь них. Попадая на тело, вызывало сильнейшее раздражение, покраснение, зуд, повреждение кожи и тканей. А потом гниение, в плоть до гангрены. И лекарства особо не помогали. Только артефакты, способные выводить или нейтрализовать опасные химические вещества. После них медпрепараты могли делать свою работу.

Михалик достаточно проворный и лёгкий. Поэтому совершенно очевидно, кто должен был лезть в «Язвенник». Лавируя между зелёными волдырями на цыпочках, как акробат, Михалик с лёгкостью добрался до артефакта и подобрал его в аномалии, которая попалась сталкерам на пути в зарослях немного южнее Рассохи.

В середине, в следующей ячейке, лежал «Золотой глаз». Круглый, жёлтого цвета, с блестящими вкраплениями, размером не больше теннисного мяча. Но не гладкий. Довольно рельефный, с множеством почти плоских, тонких, выпирающих граней. В его центре находилось белое пятно, словно глазной белок, и чёрная точка. За что и получил такое название. Причём артефакт был такой с обеих сторон. Некоторые сталкеры делали догадки, что это и вправду глаза. Человеческие, мутантов, или зверья какого, которому очень не повезло. А найти такой арт можно в «золотом тумане». Аномалия, которая и правда выглядит как золотой туман. Непонятная взвесь сверкает на свету, заманивая неопытных и плохо подготовленных сталкеров. Говорят, надышавшись такой взвеси, она начинает разъедать изнутри, превращая частички человеческой плоти и кости в золотую пыль. И по каким-то причинам оставляет всего один глаз целым, который затем облепляет золотой прах уже мёртвого существа. Всё это превращается в окаменелую, прочную как бетон, субстанцию, с довольно интересными свойствами. У носителя улучшается зрение и реакция настолько, что можно, например, разглядеть летящую в него пулю и увернуться. Возможно, он даже способен замедлить время на какие-то мили секунды. Но происходит это далеко не всегда. Так и не понятно, как он работает. Его действие может проявиться в любое время.

Среди побочек выделяли повышение внутричерепного и глазного давления, лопнутые глазные капилляры и возможность кровоизлияния в мозг при очень-очень большой нагрузке. Этот артефакт сталкеры получили от бродяги, которому, с его слов, они спасли ранее жизнь. Игнат и Михалик пересеклись с ним на окраине одной из деревень, где отдыхала небольшая группа сталкеров. Он им не был знаком, но тот уверял, что их точно знает. И очень хотел, чтобы они приняли этот подарок в плату за спасение.

Третьим артефактом с края был «Оползень». Одна из самых загадочных субстанций Зоны. Частицы багровой земли хаотично вращались, перетекали из стороны в сторону, собирались вверху и скатывались вниз водопадом. Происходило это под воздействием электромагнитных волн или чего-то ещё. Если взять этот живой шевелящийся комок земли странного цвета, размером с ладонь, то становилось очень щекотно, пробирало до мурашек. Учёные до сих пор не изучили его и не представляли какие положительные и отрицательные свойства он может оказать на своего носителя или на тех, кто находится рядом. Найти «оползень» можно в разных зонах с высокой радиоактивностью и чаще всего в зонах сильного возмущения электромагнитного поля. В таких местах деревья изогнуты в разные стороны, и даже загнуты вниз, прям до земли. Касаются страшными искривлёнными макушками твёрдой поверхности. Тем не менее ветки и стволы деревьев не треснуты, и не сломаны. Поразительно, правда? Такие аномальные районы называют Гибким Лесом. Масштабный Лес является сплошной аномалией, но губительного воздействия, при нахождении в нём человека достаточно короткий промежуток времени, не наблюдалось. Так, голова побаливала у некоторых, да подташнивало. Конкретно этот артефакт, «оползень», Игнат нашёл в специальном кармане разгрузочного жилета одного из застреленных в заварушке сталкеров, около полутора суток назад. Хотели ободрать их до нитки, но не на тех напали.

Игнат взял"Радончик"из ячейки, и положил в кожаный подсумок для артефактов, расположенный на поясном ремне.

— Вот, теперь порядок. Поправлю своё здоровье, если этот дождь, как ты говорил, — он повернулся к Михалику, — гадостей радионуклидных на мою проплешину накидал. Всё, готово, — утвердительно кивнул. — Магазины зарядил, всё перебрал и укомплектовал, как надо. Ты чё там, уложил котелки да ложки с вилками?

— Уложил. Ведь это — самое главное, — отпечатал Михалик. — Если ложку не возьмёшь, хрен нормально ты пожрёшь.

— С тобой только в котелок и смотри, иначе голодный останешься, бездна костлявая. Поднимай свой скелетон, и вперёд, эрон-дон-дон. — Игнат похлопал напарника по плечу, на что Михалик ответил:

— «Эрон-дон-дон…» Где-то я уже это слышал…

Часть 5

Вышли из Терехова. Решили вскользь заглянуть в Андреевку, которая находилась очень близко. Пешком примерно минут пятнадцать-двадцать. Хорошо, что аномалий здесь не наблюдалось, только огромные мутировавшие древесные ежи хорошенько взбодрили этой ночью обоих. Они шли так близко к невидимой границе, отделяющую тридцати километровую Зону Отчуждения от остального мира, что до неё было рукой подать. Андреевка находилась прямо на той самой, тёмно-красной линии, которой помечали область ЧЗО на картах. В остальном село-сосед было аналогичным Терехову: сараи, которые почти поглотила земля и растения, низкие утопленные в грунт деревенские дома с тёмно-серым шифером на крышах; с их когда-то побеленных стен отваливались куски светло-коричневой глины, оголяя дранку и прочие внутренности мёртвых строений.

— Нет здесь ничего и никого. Что можно разобрали и растащили, а артефактами и не пахнет. Только крысами-переростками, да мутировавшими травами. — Игнат издалека прищуром смотрел на огромный, вроде бы, одуванчик, а может, на что-то другое…

— Вымахала, дрянь зелёная. Давно не время, а растёт, отцветает. Вон какая бошка здоровая, белая. Выше колена, почти по пояс будет, — размышлял Михалик, водил нижней челюстью из стороны в сторону.

Сильный порыв ветра сорвал со склонившегося к земле стебля белую шапку, и семена размером с ноготь на белых парашутиках разлетелись в стороны. Одно долетело до Игната. Приземлилось на рукав серо-зелёной брезентовой штормовки. Материал зашипел, пошёл едкий запах.

— Зараза, ну нахер! — сталкер бросил на землю автомат, пал на колени, и стал елозить рукавом по траве. — Грёбаный одуван-убийца, чтоб его… — встал, отряхнулся, посмотрел на прожжёную в рукаве дыру.

— До кожи достало? — с интересом, но без переживания спросил Михалик. Смотрел, как крутит-вертит и разглядывает свою руку напарник.

— Не, обошлось вроде. Злые однако здесь одуванчики. Глубже заглядывать не будем.

— Не охота сдохнуть от одуванчика, или другой Чернобыльской ромашки? — Михалик смотрел на него всё также, без эмоций.

— Не-а. Совсем не охота.

— Вот и правильно. Пойдём, вернёмся немного назад. Пройдём через Топи.