Купол раздора

Иван Александрович Мартынов, 2023

Санкции. Россия помещена под купол. Энергетическая сфера отрезала страну от всего мира, стёрла её с карт. Граждане оказались на грани катастрофы, но это было лишь начало. Воровство, войны, голод и рабство – на этом не кончается список несчастий, с которым столкнется народ. Вопрос, чем это всё закончится для Паши и всего человечества…Книга написана Иваном Мартыновым в соавторстве с искусственным интеллектом ChatGpt.

Интересное знакомство

Солнце заливает светом улицы, старается оживить пришедший в упадок городской быт; вся тяжесть, витающая в воздухе, окрашивается в теплые тона, и жизнь становится радостнее — ведь сегодня выходной, а это уже своего рода праздник.

Паша проснулся не от надоевшего громкого будильника, а от любопытных лучиков, заглядывающих в квартиру. Птицы щебетали за окном, и горячий чай казался вкуснее обычного. В планах на день была прогулка, поскольку Максим пригласил его собраться в парке с компанией их общих знакомых.

Тимирязевский парк скорее напоминал собой лес: здесь не было ровных дорожек и скамеек, это большая территория, щедро усыпанная деревьями, среди густых зарослей которого стелились тропинки, протоптанные горожанами.

У старых ржавых ворот Паша встретился с Максом, парой бывших коллег и с той самой Верой, которая недавно побывала у него в гостях в его старой родительской квартире. Все улыбались, здоровались, а Максим задавал настрой коллективу, постоянно генерируя шутки, рассказывая интересные истории и много смеясь.

Ну что? Какой план? — полюбопытствовал Паша.

План капкан! Гуляем, шутим и ведем беседы о том, о сем. Чего ты серьезный такой? — улыбнулся в ответ другу Максим.

Они гуляли по узеньким тропинкам, разбившись по парам, ведь ширины не хватило бы для всех, да и собеседники как-то невольно разделились по интересам. Наши парни шли вдвоем, попивая что-то из бутылки.

Максим:

— Ну давай, расскажи как там ваш заводик элитарный!

— Да, нормально… Мне все как и прежде — работаю. Ни с кем пока не познакомился. А, с другом твоим, Виктором, встретился мельком после работы, но мы с ним особо не разговаривали. Вообще, работа работой, хоть и трогаю такие предметы, которые вблизи даже не видел. Знаешь, как-то странно это… Я слышал от тебя всякоое, но насколько же другой мир, видимо, у будущих обладателей этого добра. У нас даже отдельный ликеро-водочный цех есть, прикинь? Виски делают — что это вообще за штука такая? Ладно, давай не о работе? — растеряно и с улыбкой ответил Паша.

Максим с ответом не заставил себя долго ждать:

— Хорошо, брат, не будем, пусть мне и интересно, конечно, что там производят у вас для этих тварей. Давай о вещах более глобальных, насущных. Правда, наш глобус, планета — это же теперь то, что под куполом только, так же в гимне поют, хах!

Помниться, в давние времена доблестная пропаганда говорила о том, как плохо там за куполом, как они там загибаются, да и что вообще враги они и не стоит это забывать. Но вот зато теперь все как изменилось! Теперь говорят нам, что… Да ничего они не говорят. Нет теперь их, есть только мы, у нас — страна-планета, а про внешних стараются не упоминать. Сами-то, зато живут почти как эти самые внешние, мда… А вот ты, брат, знаешь, какова этимология слова купол, а? — он посмотрел на собеседника с вопрошающим видом. Паша отрицательно покачал головой, шел подстраиваясь под темп друга и смотрел себе под ноги, на пыль, шишки.

— «Сupa» с латыни — «бочка». Помнишь, кто в такой жил? Философ Диоген. Ладно, он не в бочке на самом деле жил — их тогда не было — а в амфоре. Но суть не в этом, — парень торопливо махнул рукой, — философия его в аскетизме. Он учил, что для счастья человеку необходимы лишь самые простые вещи, а погоня за богатством и материальными ценностями превращает свободного в раба. И каждому желающему стать его учеником предлагалось испытание: встать в центре Афин и начать просить милостыню.

И вот! Живем мы под куполом, пока мир и наше досточтимое руководство партии ведет нас в светлое будущее под лозунгами аскетизма. Нет роскоши! А, как? Глубоко… Но сами, конечно, придерживаются других философских течений, все к гедонизму ближе. А о стремлении к удовольствиям как стилю жизни размышляли философы Аристипп, Эпикур, многие другие. Вот, видимо, и их учителя. Неплохо устроено, ни правда ли? — иронично, с улыбкой сказал Макс.

— Откуда ты все это знаешь, книжки родителей?

— Черный рынок знаний, друг мой! Покупаю, друзья дают почитать, как еще в наше время веселое? Мы, кстати, пришли! — он указал рукой вперед.

Впереди на бревнах, раскинутых на поляне, сидели несколько ребят — один из них даже приволок с собой гитару. Макс сказал Паше не робеть, похлопал по плечу и устремился энергичным шагом к незнакомцам.

Двое парней обсуждали что-то очень интересное, да с таким увлеченным видом, что других и не замечали. Один высокий, худой, бледный парень в поношенной одежде, а другой низенький, сутулый да полненький, в черном худи и с засаленными волосами. Все начали здороваться, обниматься, шумно заводить разговоры. Тощий парень поудобнее устроился на дереве и стал играть на гитаре, в то время как остальные стали доставать термосы и пакеты с едой.

Компания загудела, зашумела, и со стороны их беседы сливались в один поток звуков. Почти все нашли себе место на брёвнах, кто-то стоял. Паша оглядывался часто на темноволосую прекрасную девушку Веру, иногда впрочем тупив взгляд в сторону и смущаясь. Все болтали о жизни и смеялись, рассказывая анекдоты. Из общего гула можно было уловить следующие слова:

«Почему сын диктатора получил повышение?

Ответ: Это было в его генах!»

«Почему жадный диктатор перешел дорогу?

Ответ: Чтобы добраться до другой стороны его денег!»

Смеяться над такими шутками было, кажется, неправильным, учитывая ситуацию, в которой оказался народ. Но, с другой стороны, без юмора, особенно в тяжелые времена, нельзя. Как говорил Эрнест Хемингуэй: «Если позволять себе шутить, люди не воспринимают тебя всерьёз. И эти самые люди не понимают, что есть многое, чего нельзя выдержать, если не шутить.»

Паша беседовал со старыми коллегами, слушал чужие истории. Макс, встав и посмотрев в заросли, приглушенно прикрикнул: «Шухер! Идут!». Все дернулись, как от разряда током, нервно стали осматриваться по сторонам и судорожно думать, куда теперь бежать. Вокруг — зелень лесного массива, поваленные деревья. Где-то белка пробежала. Тишина. Максим звонко засмеялся и поспешил всех успокоить:

— Пошутил!

«Ну и шуточки…», подумал Паша и покачал головой. Его друг начал говорить негромко и спокойно:

— Я просто хотел привлечь ваше внимание. Да и знаете, люблю же я поприкалываться? Жестко, согласен! Хотел поговорить. Мы все с вами объединены общими взглядами. Кто-то настроен радикально, а кто-то только влился в наши ряды. Паш, тебе стоит познакомиться с этими двумя молодыми гражданами! Прошу — Жора и Женя. Жорик, как и ты, скромный, поэтому общий язык найдете. О чем я поговорить-то хотел…идеология. — Максим сел на поваленное дерево так, чтобы другие могли его видеть. — Вы задумывались? Нет у нашего государства многострадального национальной идеи. Или, быть может, она заключается в отсутствии оной?

Невозможно и даже противопоказано иметь идеологию доминиону, коим мы и являемся. Представьте, позволила бы Британская империя иметь свои личные взгляды какой-то вшивой колонии? Это же опасно. Вот и живем так: без планов на будущее, без целей духовных и экономических.

Мы как страна — ничто, можно ли вообще назвать нас государством? — Он взглянул на вздохнувших ребят. — А помните, с чего это все началось? Мы же все маленькие были — кто-то еще не родился из вас даже, а родители многие не болтали лишнего. Кто-то попросту не знал чего-то или не хотел знать, забыл, не знаю…

Почему вообще мы оказались все здесь? Не на полянке, укутанной солнцем, а внутри сферы, взаперти? Было время, когда молодую страну втянули в ряд вооруженных конфликтов. Даже внутри наших границ были вспышки восстаний на национальной почве, а власть вместо борьбы и принятия правильных решений погрязла в коррупции, в праздности.

Более того, произошел и раскол элит, и часть наших народных слуг радостно потакала иностранным силам — продались тем, кто красиво говорил, но жестоко поступал. Были и те, кто считали себя патриотами, но в угоду тщеславия совершали не самые правильные поступки на международной арене.

Страна доведена до бедности, всепоглощающей бесперспективной реальности. И «Крест» — организация, стремящаяся под красивыми лозунгами наделить часть населения мира большими правами и финансовыми возможностями, чем всю остальную массу, пошла на беспрецедентные меры. Пока одни народы ополчились на другие, элиты делили общий пирог, а солдаты погибали на дальних рубежах. Наши оппоненты, достигнув невероятного технического развития, создали и водрузили этот купол, построив новую реальность. Я не знаю, что было там, за пределами нашего мыльного пузыря, так как связь оборвана.

Но, как я это вижу, власти не заметили у себя под носом беды или не хотели даже попытаться это сделать, потерялись в стихии новых возможностей, в новой конъюнктуре, ураганом кружащей здесь после развала СССР. А противник из-за бугра уловил момент и нанес удар, который вырубил агрессора и дал им безграничный поток бесплатных ресурсов. Прихлопнули двух комаров одним ударов. И ведь уверен — всему миру донесли это так, будто опасный игрок на мировой арене, вносящий хаос в наш мир, закрыт в кокон, а главное, что без жертв и войны, одним хитрым приемом. Да и к тому же, думаю, упомянули о том, какое воровство, невежество и злость царили тут внутри страны, надо же как-то оправдать санкции и изобразить их сравнительную гуманность.

Знают ли люди, миллиарды людей там о том, что происходит у нас тут? Вряд ли… Знают ли те, кто держит нас в этой отнюдь не золотой клетке о репрессиях и воровстве, о бедности, о лишениях? Конечно знают. Они высасывают ресурсы и товары, присылают сюда шпионов, технических экспертов и военных. И попустительствуют нашим чиновникам, пока те их ублажают. Мало того, что у нас забирают возможность развиваться и пускать наши ресурсы на экономическое развитие родины, так еще и у нас тут внутри сидит кучка кровопийц, кто без зазрения совести забирает себе сверх того, что требуют аппетиты заграницы.

Этого быть не должно! — выступающий резко встал, его голос звучал звонко. — Поэтому есть я, есть вы, и да будем же бороться! Мы лишь малая часть повстанческого движения — народ. Есть партизаны, наши старшие братья, которые с оружием в руках готовы сражаться, кому мы с вами помогаем.

Есть центр, где-то далеко, в Сибири, они называются «Север». Мы не какая-то группа молодежи, в идеологическом коде которой произошел сбой, мы — часть огромной структуры с центральным штабом, с армией партизанского движения. Мы все — будущее страны! Ура! — на этом закончилась речь молодого революционера.

Слушатели хлопали. «Будто на съезде партии», — подметил кто-то из ребят. Максим сел на бревно и выпил. Ненадолго после такой бурной речи все примолкли, тихо кушали. Птицы пели, белки устраивали забеги по окружающим их деревьям. Звучала гитара. Скоро должно смеркаться и надо бы расходиться, чтобы успеть по домам до наступления комендантского часа и выхода на улицы силовиков, следящих за порядком на улицах, ведь загулвшие горожане могли оказаться диверсантами.

Их компания была не самой тихой, а этот парк все же не был лесом, подобно тем, в коих прячутся за городом партизаны и их могли бы услышать и обнаружить, но, как всегда в России, помогало правило, заключающееся в том, что строгость закона компенсируется необязательностью его исполнения. Милиция и спецслужбы не особо тщательно выполняли свои обязанности, безалаберность защищала людей, которые шли против системы.

Паша встретился в очередной раз взглядом с Верой. Она села рядом. Павел заерзал, и стеснение его было слишком явным. Девушка сделала первый шаг:

— Привет! Давно не виделись, — улыбнулась она, — ты чего-то не подходил, вот я и решила сама. Ты спрашивал мой телефон домашний в прошлую встречу, но не позвонил. Забыл или не хотел тревожить? Впрочем, я вижу твое смущение, но я не из робких, а противоположности, знаешь ли, сходятся, — подмигнула Вера.

Парень засмущался во сто крат сильнее, и только улыбка молодой особы смогла нейтрализовать подступающий от неловкости паралич. Он начал говорить тихонько и часто отводя взгляд:

— Ты извини, я, ну, позвонить хотел, но там же пьянка была у нас, и я подумал… Что ты не очень хотела бы, чтобы я звонил… Да и я впервые номер у девушки прошу, я же… Я давно ни с кем не знакомился, а тут… Ты правда считаешь, что у нас может что-то получиться? — Паша заикался и так часто забывал слова, что девушка рассмеялась.

— Почему нет? Познакомимся поближе, а там посмотрим, — искренне улыбнулась Вера.

Они сидели в сторонке на краешке поваленного стихией дерева, и беседовали на фоне гаммы чужих голосов и песен под гитару, но их обуревала своя природная стихия. Любовь с первого взгляда — вопрос обсуждаемый, и кто-то верит в нее, а кто-то нет. Но это была она. Впрочем, не стоит торопиться с тем, чтобы называть влюбленность любовью. Им только предстоит узнать друг друга. И начало этому было положено.

Когда все решили расходиться, Паша жал каждому из ребят руку, и последним в очереди был тот низенький неприметный парень по имени Георгий. Он был застенчивым и не успел раскрыться как полноценная личность, но вызывал симпатию — просто говорил, много шутил и не выделялся, был похож на Павла. Единственное, что Жора успел рассказать от себя во всеуслышание — это его мнение о культуре:

- — Жизнь трудная, народу не хватает еды, воды, электричества и других необходимых ресурсов, но несмотря на эту ужасную ситуацию, люди нашли способы справиться с обстоятельствами и сделать жизнь сносной для себя и своих семей. Приходится искать литературу на черном рынке, там же добывать необходимые для выживания и жизни вещи. Но народ находит утешение в искусстве; музыка стала способом свободно выражать себя, не опасаясь наказания. И мы используем искусство, как средство протеста против репрессивной среды, создаем песни, подчеркивающие несправедливость, совершенную против людей внутри стен тюрьмы России.

Толпа разходилась по петляющим тропинкам, молодые люди направлялись к двум разным выходам. Макс шел с воодушевлением от своих и чужих речей, с настроем бороться и объединять коллектив, а Паша — с улыбкой на лице и с мечтательным взглядом, направленным вверх к небесам. Иногда он спотыкался, но при это даже не ругался про себя, так как был всецело занят мыслями о любви к той, что разделила его жизнь на до и после. Веру посещали такие же мысли.

Кто-то двинулся в сторону автобуса, кто-то сел на велосипед, а парень с засаленными волосами в темном худи прошел километр пешком, огляделся и сел в черный тонированный в круг джип, который тут же тронулся, виляя по дорогам, игнорируя скоростные ограничения.

Фонари не работали, машин на дорогах почти не было — экономия была на всем, — и мегаполис больше был похож на деревню. Город засыпал, и тишина этой воскресной ночи окутала в себя каждую улочку, заботливо уложив спать трудовой народ столицы.