1941 – Бои местного значения

Иван Байбаков, 2020

Освободив пленных и сформировав из них боевой отряд в тылу противника, бывший командир батальона мотострелковых войск, а теперь командир отдельного мобильного отряда особого назначения Белостокского оборонительного укрепрайона лейтенант Красной армии Сергей Иванов обучает своих бойцов новым боевым приемам и методам ведения войны, сражается с превосходящими силами противника, попутно захватывая и используя оставленные нашей армией ресурсы и трофеи противника. Расширяя территорию, подконтрольную советским войскам в тылу врага, уничтожая коммуникации снабжения и нарушая связь, его отряд вносит путаницу и неразбериху в отлаженную работу германской «военной машины», разрушая планы немецкого командования по организации Белостокского и Минского котлов окружения советских войск. Вот только в Москве об этом пока ничего не знают, поэтому в ежедневных сводках «От Советского информбюро» про эти сражения будут упоминать одной фразой: «На Западном фронте, в районе Белостокского выступа, идут бои местного значения…»

Пролог

«Тиха украинская ночь. / Прозрачно небо. Звезды блещут. / Своей дремоты превозмочь / Не хочет воздух…» — отметил в свое время прелесть ночной природы великий русский поэт А. С. Пушкин в поэме «Полтава». К слову сказать, в этом произведении он, среди прочего, описывал также действия всяких мерзавцев и негодяев, которые нагло приперлись захватывать чужую землю, но по результатам своих необдуманных действий изрядно огребли не только имущественных потерь, но и физических неприятностей на собственные организмы.

С той поры минуло много лет, но людей со звериными душами и ублюдочным мировоззрением в мире не стало меньше. И вот теперь, в июне 1941-го, ситуация вновь повторялась, включая мелкие детали в виде наличия мерзавцев и предателей.

Снова на чужую землю, теперь уже на всем протяжении западной границы Советского Союза, приперлись незваными всякие сволочи и подонки, чтобы грабить, убивать, насиловать, мародерить все, до чего дотянутся, — словом, демонстрировать покоряемому местному населению все свои самые мерзкие качества, за неимением других. Они считали все население огромной страны унтерменшами, недочеловеками, которые могут и должны существовать только на положении рабов — вне зависимости от национальности, этноса и вероисповедания — только потому, что захватчики определили для себя, что так должно быть…

И снова в прозрачном ночном небе блистали звезды, а воздух, пропитавшийся дневной жарой, неторопливо, дремотно шелестел в кронах деревьев, отдавая накопленное за день тепло и насыщаясь взамен прохладной свежестью, попутно разнося по округе птичье щебетание.…Вот только ночи, восхитительные летние ночи, воспетые великим поэтом, тихими уже не были — война теперь шла другими средствами и по другим правилам…

Ночь 28-го и раннее утро 29 июня 1941 года в Белоруссии, в районе Белостока, тоже не были тихими. Еще накануне, как только обозначились вечерние сумерки и фашистские летчики, успевшие за день изрядно нагадить не только советским войскам, но и местному населению и самой белорусской природе, отправились пить вечерний кофе, попутно хвастаясь друг перед другом своими дневными «подвигами», в число которых обязательно входили бомбежка мирного населения и расстрел беззащитных беженцев на дорогах, в темнеющем небе снова послышался тяжелый гул авиационных моторов. И гул этот не прекращался потом всю ночь, до самого утра, — во исполнение приказа командующего Западным фронтом генерала армии Павлова, под Белосток перебрасывалась по воздуху, посадочным способом, 214-я воздушно-десантная бригада из состава 4-го воздушно-десантного корпуса…

Уже перед самым рассветом, нагруженный под завязку и еще чуть-чуть сверху, тяжелый четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3 из состава 326-го десбап (десантно-бомбардировочного авиационного полка) ВВС РККА — крайний в длинной веренице таких же нагруженных в перегруз своих собратьев — мягко коснулся своими здоровенными сдвоенными колесными тележками грунтовой взлетно-посадочной полосы военного аэродрома под Белостоком. Натужно кромсая винтами воздух, он медленно, тяжело порулил с полосы на стоянку, стараясь по возможности объезжать воронки от немецких авиабомб, кое-как засыпанные накануне в большой спешке, — за неполную неделю войны бомбардировщики люфтваффе с истинно немецкой педантичностью отметились и по этому, и по остальным окрестным аэродромам уже не один раз.

Бомбардировщик зарулил на стоянку и замер, неспешно глуша перегретые, славно потрудившиеся этой ночью моторы. К самолету сразу кинулась аэродромная обслуга, изрядно разбавленная для массовости обычной пехотой, — рассупонивать и разгружать закрепленное под днищами самолетов на внешней подвеске имущество, — а к плоскости правого крыла заторопился с лесенкой для спуска десанта молоденький солдат.

Командир экипажа, он же первый пилот, медленно отпустил штурвал, несколько раз сжал в кулаки и разжал дрожащие от напряжения пальцы рук, чуть размял затекшие плечи, а потом устало откинулся на спинку сиденья и с чувством проговорил:

— С… собачья свадьба!.. Как же я умаялся-то!.. Два боевых вылета за ночь, без малого по триста пятьдесят километров туда и обратно, да в темноте и на максимальной скорости, да еще со всякими разнотипными грузами на внешней подвеске!.. А еще погрузка и выгрузка в авральном режиме… Сколько летаю, а так еще ни разу не упахивался!

— И не говори, командир, — поддержал его сидящий рядом и не менее уставший второй пилот. — Я думал, тяжелее, чем когда мы обеспечивали снабжение по воздуху наших войск в Польском походе, быть уже не может, но нынешняя ночь!.. И как только самолеты до конца выдержали… Хотя моторы теперь по-любому основательно перебирать придется…

Пока пилоты обменивались впечатлениями, медленно отходя от сумасшедших физических и нервных нагрузок, выпавших на их долю этой ночью, в фюзеляже открылся люк грузовой кабины, и на правую плоскость крыла начали выбираться десантники. При этом некоторые, особо нетерпеливые, не дожидаясь своей очереди спуска по приставленной к крылу лесенке, начали прямо с крыла, с полутораметровой высоты, спрыгивать на землю, демонстрируя окружающим свою лихость и ловкость. Да еще и потом, уже на земле, ожидая остальных, в качестве разминки затеяли шутливую возню с элементами самбо и рукопашного боя.

«Вот же черти двужильные, некуда им дурную силу и энергию девать, — с улыбкой подумал командир 214-й воздушно-десантной бригады полковник Левашов, наблюдая прыжки, кувырки и прочие элементы прикладной акробатики в исполнении своих бойцов. — Эта ночка всем тяжело далась, да еще и неизвестно, будет ли отдых, или сразу в бой, а им все нипочем — молодцы, горжусь своими ребятами!»

Он спускался последним, не мешая остальным выбираться из тесных и неудобных, не очень-то и подходящих для перевозки людей самолетных проходов и крыльевых ниш. Спускаясь, не удержался и ласково похлопал самолет по обшивке, как бы благодаря его за добросовестную службу вообще и за напряженную боевую работу нынешней ночью в частности. Эти тихоходные, угловатые и давно устаревшие в своем классе старички-ветераны еще перед войной были сняты с вооружения в бомбардировочных частях и использовались в основном в качестве военно-транспортных. Но с началом войны снова вернулись в строй, причем с первых дней показали очень неплохие результаты именно в качестве бомбардировщиков, точнее, ночных бомбардировщиков, — днем-то они, со своей тихоходностью, становились легкой добычей немецких истребителей и средств ПВО. Зато ночью их тихоходность, а вследствие этого малошумность и точность бомбометания давали превосходный результат, так что в первые же дни боев всех «старичков» сразу расхватали обратно по боевым бомбардировочным частям. И даже приданные их 4-му воздушно-десантному корпусу десантно-бомбардировочные авиационные полки вовсю использовали именно как бомбардировочные, еще и потому, кстати, что в текущей оперативной обстановке выбрасывать или перебрасывать по воздуху десанты было некуда и незачем — наша армия отступала.

…Да, война началась совсем не так, как себе это представляли и к чему готовились, никакого решительного контрнаступления, а значит, и никакой массовой выброски парашютного десанта в тыл врага. И уже ходили неясные пока слухи о том, что их 4-й воздушно-десантный корпус готовятся направить на передовую, в боевые порядки пехоты, ну и сражаться, соответственно, как обычная пехота. Оно и это не пугало — десант хоть в тылу врага, так сказать, по специальности, хоть на переднем крае, в рукопашной, он везде десант, труса не празднует и любой пехоте фору даст. Но все же щемило сердце, что его орлы, в обучение и подготовку которых было вложено столько сил, средств, да и изрядная часть собственной души, вместо того чтобы наводить на противника в его тылах страх и трепет своими особыми минно-взрывными умениями и диверсионной подготовкой, будут никчемно разменивать свои жизни на передовой, под немецкими бомбами и пулеметами, зачастую даже не имея возможности сойтись с врагом вплотную, добраться своими руками до его горла. Вот и томились пока десантники в местах дислокации, с бессильной ненавистью слушая сводки боевых действий и готовясь со дня на день воевать как пехота. До вчерашнего дня…

…Началось все со странного — напрямую из штаба фронта — вызова Левашова к командующему фронтом, генералу армии Павлову. Вызова неожиданного и потому еще более странного — вроде не по чину ему, простому комбригу, по высокому начальству шататься, чай не стратег-полководец. Для этого дела есть командующий корпусом, есть его заместители, есть начштаба корпуса, наконец. Его же дело — орлов своих готовить на совесть и потом с ними боевые операции проводить… и если понадобится, так и лично с ними в бой ходить. А боевые приказы ему и начальство корпусное довести может, не обязательно для этого в штаб фронта тащиться. Ну а если не за боевым приказом, так зачем еще туда ехать-то, к самому командующему? Но приказ есть приказ. Впрочем, как выяснилось чуть позднее, командующего воздушно-десантным корпусом тоже вызвали…

В приемной командующего фронтом им пришлось подождать — Павлов проводил совещание. Как скупо шепнул командующему корпусом один из адъютантов, его знакомец, — утром комфронтом неожиданно для всех отменил уже почти начавшееся перебазирование управления и служб фронта в тыл, раздал оглушительных трындюлей высшему комсоставу фронта и своему штабу, а сейчас проводит рабочее совещание по выработке планов обороны Минска и стабилизации линии фронта в целом. Пока ждали, Левашов осмотрелся, и его поразила изрядная суета — все вокруг носились, как наскипидаренные, но суета не бестолково-паническая, а какая-то… сосредоточенная, деятельная суета. Трезвонили телефоны, носились туда-сюда порученцы разных рангов, сновали машинистки с текстами приказов и делегаты связи с пакетами донесений.

Само совещание, к слову, тоже проходило очень интенсивно и весьма… необычно, на взгляд Левашова. В кабинет к Павлову то и дело заскакивали военные и гражданские с одинаковым тревожно-настороженным выражением лица. Причем входили все одинаково — торопливой походкой, чуть ли не бегом, а вот выходили по-разному. Кто стремительно, с воодушевленным лицом и даже с легкой решительной улыбкой, весь собранный, наполненный энергией, словно окрыленный хорошими новостями или интересными заданиями. Кто задумчиво на ходу прикидывающий решение проблемы или боевой задачи, только что поставленной для исполнения и пока не до конца ясной. Кто красный или бледный, на трясущихся, подгибающихся ногах, с испариной едкого пота и выражением трепета на лице, явно после крепкого разноса. А кто и прямиком в камеру или допросную — на его глазах бойцы дежурного комендантского взвода в сопровождении сержанта госбезопасности выволокли из кабинета Павлова какого-то майора-тыловика, безуспешно пытающегося упираться и истошно вопящего что-то про то, что он реквизировал чужие грузовики с передовой «не для себя».

Как только совещание закончилось, их пригласили в кабинет. Павлов тоже был красный, возбужденный, прохаживался туда-сюда возле открытого окна, сбрасывая нервное напряжение. Командующего 4-м воздушно-десантным корпусом полковника Казанкина он уже хорошо знал, а Левашова до этого видел всего раз, когда тот в числе прочих представлялся вновь назначенному командующему ЗОВО. Тогда знакомство прошло очень поверхностно, Павлова личность командира одной из воздушно-десантных бригад явно не интересовала, поэтому все ограничилось коротким формальным докладом. А вот сейчас комфронта смотрел на Левашова изучающе, с явным интересом, но без неприязни или высокомерия, скорее приветливо. После доклада о прибытии поздоровался, предложил обоим присесть, а сам, продолжая прогуливаться у окна, обратился к Левашову.

— Ну что, полковник, давай знакомиться поближе. Расскажи-ка для начала поподробнее о себе.

Левашов коротко изложил свою биографию. Служить и воевать он начал в 1919 году, сначала простым красноармейцем, против войск Колчака, потом, в 1920-м, был направлен служить в пешую разведку. Затем, с 1921-го по 1924 год, учеба в 5-й Киевской пехотной школе, после чего служил уже командиром, начал со взвода. Ну, а в десанте он с 1933 года, с момента формирования в Белорусском военном округе 2-го авиадесантного отряда (батальона) особого назначения. Непосредственно в воздушно-десантной бригаде служит с 1936 года, с момента ее основания (тогда это была 47-я авиадесантная бригада особого назначения). Сначала командиром батальона, а с сентября 1938-го по настоящее время — командиром бригады, которая в 1939 году была выведена из состава ВВС с передачей туда своих авиационных частей и введена в состав сухопутных войск как 214-я воздушно-десантная, с дислокацией в населенном пункте Марьина Горка. Это примерно в шестидесяти километрах к юго-востоку от Минска, рядом с железнодорожной станцией (и аэродромом) Пуховичи.

— Так, хорошо, — Павлов продышался, сел на свое место во главе стола для совещаний и открыл блокнот для записей. — И чем твоя десантная бригада по существу от обычных пехотных частей отличается? Я этим как-то раньше не особо интересовался.

— Ну, личного состава в бригаде по штату одна тысяча шестьсот восемьдесят девять человек, по факту сейчас чуть меньше, но ненамного — это по численности больше половины или даже две трети стрелкового полка довоенного штата получается. По структуре также определенное сходство имеется — тоже три батальона, а к ним в придачу подразделения различного назначения. Дальше начинаются различия, обусловленные как требованиями мобильности, так и особенностями боевого применения десантных частей.

По структуре — три десантных батальона по пятьсот человек в каждом, и каждый из этих батальонов в плане подготовки фактически отдельная боевая группа со своей специализацией по способу десантирования — парашютный, планерный и посадочно-десантный.

По средствам усиления: артиллерии меньше — 76-миллиметровых полковых пушек и 120-миллиметровых полковых минометов нет вообще, но зато вместо этого есть мотомеханизированный батальон, в нем по штату сто восемьдесят девять человек личного состава, 6 противотанковых 45-миллиметровых пушек, 18 батальонных (82-миллиметровых) минометов, а также малые плавающие танки Т-37А, Т-38 и Т-40, общим количеством 24 машины, и 9 легких пулеметных бронеавтомобилей БА-20.

По стрелковому вооружению: отличие в том, что у нас в десантных батальонах в полтора-два раза больше ручных пулеметов и значительно больше, чем в пехоте, доля автоматического оружия под пистолетный патрон. Есть даже, помимо ППД-40, новейшие автоматы ППШ, их только перед самой войной массово выпускать стали и десант в первую очередь обеспечили. У остальных, кто от боя чуть подальше, — только самозарядные винтовки, они при должном уходе и правильном обращении хороши и плотность огня гораздо выше «мосинок» дают. Есть немного автоматических винтовок Симонова АВС-36 — примерно по две-три на отделение. Они при грамотном использовании тот же ручной пулемет, только полегче намного и с магазином поменьше, а за счет этого десанту для скоротечного боя ох как сподручными оказались. Ну, и винтовочно-гранатометные комплексы конструкции Дьяконова имеются, для стрельбы осколочными гранатами по живой силе и для подавления огневых точек противника. Это обычная трехлинейка и к ней гранатомет-мортирка, который крепится на стволе, стреляет 40-миллиметровой ружейной осколочной гранатой Дьяконова образца 1930 года. Комплекс этот конструктивно имеет определенные слабые стороны, но для повышения плотности огня в условиях отсутствия тяжелого вооружения существенный эффект дает. В пехоте такие гранатометные комплексы по одному на каждый взвод полагаются, а у нас на каждое отделение есть.

Еще — помимо 50-миллиметровых ротных минометов — у моих десантников на вооружении есть 37-миллиметровые минометы-лопаты образца 1939 года, тоже по одному миномету на каждое отделение. Эти минометы хоть и с недостатками — прицеливание на глазок, малая дальность, слабая мина, поэтому их выпуск уже прекращен и в стрелковых частях их полностью изъяли на склады, — но моим ребятушкам они в самый раз: малый вес, мобильность и неплохие результаты при массированном применении.

Что касается транспорта: у нас больше автомобилей (32 против 19) и есть мотоциклы, но совсем нет лошадей, ни верховых, ни ездовых, а их в стрелковом полку более пятисот, и это у них основной транспорт. Так что наши автомобили — это так, капля в море, основной транспорт десанта — самолеты, придаваемые из состава специальных десантно-бомбардировочных авиаполков.

Но все эти отличия, товарищ генерал армии, это не главное. Главное отличие десанта от обычных пехотных частей — это, конечно же, в первую очередь люди и их подготовка. Вот взять костяк бригады — младший и средний командно-начальствующий состав. Практически все сержанты-сверхсрочники, многие службу по призыву еще в 47-й адброн начинали, да так в десанте и остались. Подготовка на уровне — почти все значкисты ГТО, больше половины «Ворошиловского стрелка» имеют, у многих спортивные разряды по самбо, боксу или борьбе. В командном звене взвод-рота многие командиры тоже в десанте служат еще с 1932 года, с момента основания в Ленинградском военном округе первой авиадесантной бригады, где их на инструкторов по воздушно-десантной подготовке готовили. Есть такие, что уже до сотни прыжков с парашютом совершили, в том числе в особых условиях: ночные, затяжные, групповые. А еще немаловажный момент — почитай, все сержанты и командиры с боевым опытом. Наша бригада ведь в советско-финской войне участвовала и неплохо себя там проявила.

Что касается рядовых бойцов — они у меня тоже особого отбора. В десант ведь до войны никого силой не тащили — все равно толку никакого не будет, — а только тех, кто хотел и еще на гражданке к этой трудной службе готовился. То есть помимо спортивных разрядов и значка ГТО еще и в Осоавиахиме не один год занимались, парашютную подготовку освоили, не менее трех прыжков совершили. А Осоавиахим, сами знаете, товарищ генерал армии, это подготовка основательная и разноплановая. Это тебе не только прыжки с парашютом, но и радиодело, и авто-мотодело, стрелковая подготовка сильная опять же… Да если еще потом к этой подготовке уже у нас, в десанте, своя, особая, физическая и боевая подготовка приложится…

Вот, к примеру, у меня в бригаде нет выделенных подразделений связи, разведки и саперов, как в пехоте, — у меня каждый десантник, помимо того, что хороший стрелок, сам по себе и разведчик, и немного подрывник, да и медицинскую подготовку имеет. А в каждом отделении минимум два бойца радиодело знают и на рации работать могут.

Или взять наш механизированный батальон — его подготовка тоже от обычных артиллерийских и броневых частей отличается. У нас в десанте ведь особо возиться некогда, бывают такие задачи, что с неба и сразу в бой, поэтому и артиллерия наша с минометами, и бронетехника готовились к максимально быстрому развертыванию и нанесению огневого удара, а еще к быстрому маневру и взаимодействию как между собой, так и с бойцами десантных подразделений. Так что многие бойцы, случись что, и технику водить смогут, и с минометом разберутся…

— Гм, да… — протянул Павлов, закончив делать пометки в блокноте и задумчиво постукивая пальцем по столу.

Он раньше оценивал роль и возможности десантных частей как-то… поверхностно, что ли. Ну да, знал, что они есть. Знал, что их готовят для боев и диверсий в тылу противника. Но считал десантников скорее дополнением к действиям механизированных соединений, чем грозной боевой силой. Ну, выбросят их в тыл врага, ну, пошумят они там, шороху наведут, но это и все. Вот его любимые танки — это да! Это скорость, маневр, броня, огонь! Это мощь и сила, способная прорвать любую оборону и победить в открытом бою любого врага! А десант, даже со своими средствами усиления в виде артиллерии, минометов и совсем легкой брони, — это так, для отвлечения внимания…

Так он думал раньше, до войны. А потом началась война — и все пошло совсем не так. Где теперь эти танки?.. Нет, танкисты молодцы и дерутся отчаянно, но только обстановку это не спасает… Часть танков уничтожена противником, часть просто сломалась, еще до боя, а часть брошена при отступлении без горючего… В результате не прошло и недели боев, а немецкие танки уже под Минском. Со дня на день они могут прорвать оборону, и тогда в городе начнутся уличные бои, где нашим войскам нужны будут уже не танки, которых и так почти нет, а такие вот — самостоятельные, отлично подготовленные бойцы, способные вести бой за линией фронта и малыми группами. Они в этом деле всяко получше обычной пехоты будут… Особо, если к их подготовке и умениям кое-какие средства и идеи из присланных Хацкилевичем материалов добавить…

Полковник Левашов, наблюдая задумчивость командующего фронтом, но не усматривая в его задумчивости особого раздражения, набрался смелости спросить о важном для своих бойцов.

— Товарищ генерал армии, а куда нас теперь, в смысле бригаду мою куда? Был слух, что в пехоту нас отправят?

— Что, полковник, не хочешь в пехоту, на передовую? — с легкой ехидцей переспросил Павлов.

— Дело не в этом, товарищ генерал армии, — глядя тому прямо в глаза, твердо произнес Левашов. — И я, и мои бойцы готовы хоть сейчас в бой, и воевать будем там, где Родина прикажет. А мои бойцы и в пехоте, на переднем крае, себя отлично покажут, будьте уверены, я за это ручаюсь. Вот только жалко будет, если мои орлы там все, чему их учили, применить не смогут, всю свою штурмовую и разведывательно-диверсионную подготовку проявить…

— Штурмовую и разведывательно-диверсионную подготовку, говоришь, — раздумчиво протянул Павлов, немного помолчал и обратился уже к полковнику Казанкину: — А что, полковник, остальные воздушно-десантные бригады в твоем корпусе такую же хорошую подготовку имеют?

Комкор покосился на Левашова, тяжело вздохнул и с сожалением ответил:

— Нет, товарищ генерал армии, остальные две бригады корпуса значительно слабее в плане подготовки будут, а в плане боевого опыта — так вообще никакие. Это ведь только 214-я бригада у нас в корпусе изначально десантная и в боевых действиях поучаствовать успела. И именно на ее основе, собственно, весь наш корпус весной 1941 года развернули. Соответственно, и две остальные бригады, 7-я и 8-я, — они только весной этого года были сформированы, и обе на основе обычных стрелковых дивизий, которые, в свою очередь, тоже были совсем недавно созданы. Какая уж тут подготовка и боевой опыт. Конечно, при формировании новых бригад некоторая часть военнослужащих из состава 214-й вдбр была переведена туда в качестве инструкторов, поэтому кое-какую подготовку за эти пару месяцев они получили, но по сравнению с 214-й бригадой… небо и земля…

Павлов махнул рукой — сидите, мол, — а сам снова встал и подошел к окну, о чем-то основательно задумавшись. Постоял так несколько минут, словно окончательно что-то для себя решая, а потом вернулся за стол и озвучил свое решение:

— Ну, значит, слушайте, товарищи командиры, что я решил и как оно с вашим воздушно-десантным корпусом дальше будет. Твоим орлам, полковник, — обращаясь к Левашову, — действительно нечего в пехоте, да еще в обороне, зря штаны просиживать — пусть своим основным делом занимаются. Они же у тебя для боев и диверсий в тылу врага готовились? Вот пусть в тылу врага и повоюют, подготовку свою покажут. Если конкретнее — твоя десантная бригада вместе с приданной боевой техникой и средствами усиления как можно скорее — максимум сутки — должна быть переброшена за линию фронта, под Белосток, в распоряжение генерал-майора Хацкилевича. Он там сейчас отступающие от границы войска собирает и оборонительный укрепрайон в тылу врага организовывает. Ну, и для действий в тылу врага, за линией своей обороны, просил у меня твою бригаду. Заметь себе, полковник, не просто десантников, а именно твою бригаду — уж откуда он узнал об особой подготовке и боевом опыте твоих бойцов, ума не приложу, видать, кто-то, хорошо знающий тебя и твоих орлов, вовремя подсказал. Да и я теперь, после твоего рассказа, тоже думаю, что десантники твои там несравненно больше пользы принесут, чем здесь, в пехоте.

И увидев, как засияло лицо Левашова, командующий фронтом тут же его немного остудил:

— Но учти — перед сменой места дислокации выделишь часть своих бойцов и младших командиров из числа наиболее подготовленных, общим числом до ста человек, в распоряжение полковника Казанкина, а свою бригаду до штатной численности пополнишь курсантами из Пуховичского пехотного училища — оно как раз рядом с твоей бригадой расположено. Они хоть и не твои десантники по подготовке, но и не рядовые первогодки из пехоты… А дальше уже сам подучишь.

Теперь ты, полковник, — это уже к Казанкину. — Примешь от Левашова сержантов и бойцов как инструкторов и командиров малых боевых групп в оставшиеся у тебя бригады. Сами группы сформировать немедля, и особый упор в их подготовке необходимо сделать на ведение уличных боев, после совещания получишь у меня кое-какие методические материалы на эту тему, так сказать, последние разработки. Думаю, пара-тройка дней, а может, даже и неделя, у тебя есть, так что постарайся. А потом, если немцы все же нашу оборону прорвут и в Минск войдут, эти малые боевые группы мне здесь нужны будут.

Остальной личный состав бригад продолжай усиленно натаскивать по вашей программе разведывательной и диверсионной подготовки — у них сейчас пусть и «кое-какая подготовка», но это все же лучше, чем вообще никакой. И вот еще что — забирай-ка ты себе всех оставшихся курсантов первого-второго курсов Пуховичского пехотного училища, у них уже тоже «кое-какая подготовка» имеется, все не рядовые первогодки из пехоты, что иногда даже стрелять еще толком не умеют. Поэтому забирай и натаскивай их пока на младших командиров уровня замкомвзвода десанта, а там, как в бою себя покажут, глядишь, и дальше пойдут. Ну, и организация переброски 214-й бригады тоже на тебе, отвечаешь лично…

Выйдя от командующего, полковник Левашов пребывал в восторге — мало того что его ребятушек не в пехоту, а именно по военной специальности задействуют, так еще и в тыл врага перебрасывают, как учили, всей бригадой, со средствами усиления. Ну, фашисты, держитесь теперь! В таком состоянии он вернулся в расположение бригады и с энтузиазмом взялся за подготовку к передислокации. Однако ближе к вечеру его энтузиазм и радость изрядно потускнели, а моментами он даже подумывал было с отчаянием, что не справится, что невозможно с этим справиться всего за сутки. Потому что перебросить к новому месту дислокации любую крупную воинскую часть, вроде полка или бригады, — это очень сложно и хлопотно само по себе, даже в мирное время. И намного труднее и хлопотнее в военное время, в условиях неизбежного нарушения территориальной системы управления, связи и транспортного обеспечения. А уж перебросить воздушно-десантную бригаду по воздуху, в военное время, в условиях господства немецкой авиации… и в условиях сильной нехватки собственной транспортной авиации, точнее в условиях полного отсутствия авиации именно специальной, военно-транспортной, да еще и за столь малый промежуток времени, — это было настолько сложно и трудно, что временами представлялось невыполнимым.

Начать с того, что, кроме как на тихоходных тяжелых бомбардировщиках ТБ-3, частью переделанных в военно-транспортный вариант, а частью так и оставшихся именно бомбардировщиками с относительной возможностью напихать в них не так уж и много людей или грузов, больше переброску проводить просто-напросто не на чем. Все потому, что Советский Союз, будучи родоначальником воздушно-десантных войск, до самой войны так и не имел специализированной авиационной техники (кроме планеров) как для массовой выброски десанта парашютным или посадочно-десантным способом, так и для переброски десантных частей со всем своим имуществом. Да и планеры — маломестные, без возможности транспортировки средств усиления и все равно требующие самолетов для буксировки — годились скорее для эффектных показух на маневрах или только для выброски в тыл малых групп со стрелковым вооружением.

Поэтому — только ТБ-3. А эти тихоходные старички мало того что при значительной общей грузоподъемности имеют низкую именно пассажирскую вместимость, так еще и днем, в условиях господства в воздухе немецких истребителей, есть не что иное, как просто большие мишени, которые смогут долететь до места назначения только в том случае, если у немецких летчиков закончился боекомплект.

Отсюда следует, что переброска возможна только ночью, и этот вариант вроде как хорош еще и тем, что ТБ-3 штатно проектировались для ночных полетов (и ночного бомбометания) и оснащены для этого всем необходимым оборудованием, а их экипажи имеют соответствующую подготовку и немалый опыт ночных полетов. Но тут новая сложность — почти никто из летчиков 326-го десбап, дислоцированного рядом, на аэродроме Пуховичи, и с кровью оторванного от бомбежек для переброски бригады под Белосток, на тамошних аэродромах не был, особенностей взлетно-посадочных полос и ориентиров окружающей местности не знает. Нет, летают-то они хорошо, могут даже без привязки к наземным ориентирам, по приборам или по радиолучу, так что долетят, это не вопрос. Но вот как будут садиться — ночью, на незнакомую полосу, битком набитые десантниками, да еще и с грузом на подвеске?! К тому же и сами аэродромы — это тебе не гладкая и ухоженная бетонная взлетно-посадочная полоса, а перепаханная вражескими бомбами грунтовая полоса отнюдь не в идеальном состоянии…

Хорошо еще, что командующий Белостокским укрепрайоном генерал Хацкилевич оказался нормальным военным, без дурного начальственного гонора, без спеси и тупого чванства в стиле «делай, как я сказал!». Даром что танкист, а к проблемам переброски бригады отнесся со всем вниманием — не только собрал и сконцентрировал на оговоренном аэродроме уцелевший состав подразделений аэродромного обслуживания, но и выделил дополнительно в помощь людей, транспорт, быстро решил организационные вопросы размещения прибывающих десантников. Да и вообще, отнесся как к родному — полковник не ожидал такого доброжелательного отношения, и это слегка даже настораживало…

В общем, всем миром, но особенно благодаря героизму и самопожертвованию летчиков, которые всю эту короткую летнюю ночь трудились на пределе сил, справились! Десантников набивали в самолеты, как селедку в бочки, — в крыльевые ниши, в бомбоотсеки, проходы и пулеметные кабины, для экономии места с собой они брали только личное оружие, все остальное — под фюзеляжем, с использованием специальных подвесок конструкции инженера Гроховского, дай бог ему здоровья. Там же, под брюхом, между колесами, транспортировали штатную артиллерию и легкую бронетехнику бригады, а еще мотоциклы, боеприпасы, топливо, снаряжение и все остальное имущество, которого, после того как в суматохе передислокации выгребли склады, оказалось неожиданно много. В дальних закоулках нашлись даже несколько динамореактивных безоткатных 76-миллиметровых пушек Курчевского на колесном ходу, разработанных в 1930-х годах специально для применения в десантных войсках, и запас снарядов к ним. Их тоже взяли, а вот пулеметные броневики БА-20 Левашов, по согласованию с Хацкилевичем, решил с собой не брать. Они хоть и полегче тех же Т-37 и Т-38, но по силуэту значительно выше, за счет этого пристраивать их на внешнюю подвеску под фюзеляж — тот еще геморрой, а предварительно снимать и ставить потом пулеметные башни — оно того не стоит. Да и гусеничные плавающие машины в тех краях однозначно лучше будут. Поэтому броневики оставили, а взамен догрузили взрывчатку и гранаты — вот они уж точно лишними никогда не будут.

Левашов летел крайним самолетом — он, как и все покорители воздушной стихии, категорически избегал слова «последний». А до вылета всю ночь провел на аэродроме, в диком нервном напряжении, организовывая и утрясая, решая внезапно возникающие вопросы и проблемы, с каждым отправленным самолетом боясь услышать, что не долетел, и всеми силами заглушая в себе этот страх за своих ребят. И вот теперь он долетел крайним рейсом, и все его ребятушки и летчики долетели, и теперь все хорошо, и сердце отпустило. А дальше… дальше будет привычная боевая работа, рейды и диверсии в тылу врага — то, к чему так долго готовился он сам и готовил своих орлов. Ну, фашистские гадины, держитесь теперь за свои штаны — десант атакует!