Поручик Ржевский и дама-вампир

Иван Гамаюнов, 2023

Летом 1826 года к поручику Ржевскому, скучающему в деревне, приезжает бледный господин, похожий на упыря. Этот «упырь» очень хочет купить у поручика дворовую девку Полушу и весьма обижается, услышав отказ, а вскоре Полуша исчезает.Время начинать поиски! И очень кстати, что у соседей Ржевского гостит его давняя знакомая – девица Тасенька, которая рада помочь в раскрытии новых тайн. В упырей Тасенька не верит и готова разоблачать мифы даже после того, как Ржевский знакомится с женой бледного господина. Кожа у этой дамы так же бледна, как у мужа, а зубки очень остры. Однако, несмотря на зубки, дама эта приятна во всех отношениях, чарует своей красотой, будто колдунья, и в таких обстоятельствах Ржевскому очень трудно вести расследование.

Глава вторая,

в которой происходит таинственное исчезновение, а затем появляются вопросы

Ржевский возвратился домой уже в темноте, но его ждали. Прямо у ворот усадьбы дежурил дворовый с фонарём — старый отставной солдат. Ещё издали заслышав топот рысака, дворовый распахнул створки и вытянулся по струнке.

Поручик въехал во двор и остановился у крыльца. Конюх взял коня под уздцы и проговорил:

— Спаси, Господи.

Кухарка Маланья, когда Ржевский выбрался из коляски и поднялся по ступенькам, зачем-то перекрестила его и сказала:

— Слава Богу.

Поручик насторожился:

— Что такое? Случилось что-то?

Маланья замялась, но тут на крыльцо выскочил белобрысый мальчонка, её внук, и начал скороговоркой:

— Ваше барское благородие, разрешите доложить.

— Докладывай, — разрешил Ржевский.

— Пока вас не было, у нас тут ничего не случалось.

Поручика это почти успокоило.

— Ужинать будешь, барин? — спросила Маланья.

— Нет, в гостях накормили, — ответил Ржевский, проходя в дом. — Квасу дай.

Он прошёл в спальню, с помощью лакея Ваньки избавился от верхней части мундира, сладко потянулся, разминая затекшую от долгой дороги спину, и заглянул в шкаф. Там висели костюмы, в которые одевалась Полуша, когда изображала Наполеона, маршала Нея и прочих военачальников.

Поручик задумался, что из вещей сегодня «вдохновляет», и уже почти решил, что в этот раз можно и без переодеваний, когда явилась Маланья — принесла квас.

— Маланья, позови-ка мне Полушу, — сказал Ржевский, беря с подноса холодный стакан кваса, но тут кухарка опять замялась, как недавно на крыльце:

— А её нету, барин.

— Как нету? — Поручик, отпивая из стакана, чуть не поперхнулся.

— Нету. Днём после твоего отъезда ушла и пока не возвращалась.

— Куда ушла?

— А кто ж её знает.

— И это называется «ничего не случилось»! — рассердился Ржевский, с силой поставив полупустой стакан на стол так, что часть кваса разлилась. — Хорошо же вы мне докладываете обстановку! Где этот пострелёнок?

— Не ругай его, барин, — жалобно проговорила кухарка, вступаясь за внука. — Это я его подучила, чтоб так сказал. Чтоб тебе, барин, спокойнее было. Ну сам посуди: где мы Полушу среди ночи искать будем? А утро вечера мудренее. Может, к утру она сама вернётся.

Ржевский задумался, а Маланья добавила:

— Ты не беспокойся, барин. Она наверняка вернётся. А дом и всю усадьбу мы нынче освятили. Батюшку позвали, и он расстарался. Везде святой водой покропил, так что упырям сюда хода нет. — Она ещё помялась. — Ты уж прости, что я тебя по приезде перекрестила. Хотела проверить, не скривишься ли. А то вдруг ты упырём стал. Ведь приехал уже в ночи.

— Ты обалдела что ли? — снова рассердился Ржевский. — Чтобы я про упырей больше не слышал! И кликни мне сейчас Грушу. И Дуньку заодно. Расспрошу их, куда Полуша ушла.

— Сделаю, барин, сделаю, — Маланья с поклонами начала отступать к двери, на всякий случай прикрываясь подносом, как щитом.

Вскоре пришли Груша и Дуня, которые вместе с Полушей составляли барский гарем, подобранный не по цвету волос, а по формам.

У Груши были пышные бёдра, а в грудях заметно меньше пышности. У Дуни — наоборот, верх был больше, и каждая грудь, как дыня. Не астраханская, конечно, но очень похожа на те, которые в центральных губерниях часто растут в оранжереях. У Полуши, сейчас отсутствовавшей, верх и низ были одинаково выдающиеся и, возможно, поэтому поручик выбирал её чаще других.

Груша и Дыня… то есть Дуня явились причёсанные, опрятные и совсем не заспанные, словно на смотр, однако Ржевский звал их не за этим, а потому что обе жили с Полушей в одной комнате.

Казалось бы, они должны знать про свою соседку всё, но на вопрос барина, куда делась Полуша, девки только пожали плечами.

— Не знаем, барин. Не знаем.

— А как уходила, видели?

— Видели, — ответила Дуня, а Груша добавила: — Она так уходила, будто тотчас вернётся. Мы и не спросили, куда.

— Ладно, идите. Отбой. — Поручик досадливо вздохнул.

Девки с лёгким удивлением направились к выходу.

— Погодите, — остановил их Ржевский.

Те обернулись и лукаво заулыбались, но разом скисли, когда услышали:

— Маланью мне кликните.

Кажется, Груша с Дуней обиделись, ведь в коридоре они заспорили, кто пойдёт за Маланьей, а кто — спать, но поручика сейчас мало заботило настроение гарема.

Наконец вернулась Маланья.

— Выясни у остальной дворни, кто чего слышал, — строго произнёс Ржевский, допивая квас. — Не может быть, чтоб Полуша ушла и никому не сказала, куда и зачем.

— Выясню. — Маланья поклонилась и забрала стакан.

— И сразу доложишь.

— Завтра с утра доложу по всей форме.

— Почему завтра? — Ржевский нахмурился.

— Ох, барин. — Маланья просительно сложила руки, продолжая держать в одной из них стакан. — Христом Богом тебя молю: обожди до утра. Не гони людей в ночь. Ведь не будет толку. А утром всё наверняка само уладится. Христом Богом молю!

— Хорошо, — Ржевский смягчился, но ему всё равно было неспокойно, а ночью привиделся странный сон — эротический кошмар.

Приснилось поручику, как он ночует совсем один, но это было ещё не самое страшное. Дальше приснилось, что в спальню явилась Полуша.

— Ты где была? — спросил Ржевский, но та лишь улыбнулась, будто оскалилась, а зубы у неё оказались все как один острые.

— Не увиливай. Отвечай, где была, — строго сказал Ржевский, но Полуша опять ничего не ответила, лишь прошипела нежно:

— Барин. — Она подошла к кровати, откинула одеяло, коленом — на перину и потянулась к барским подштанникам: — Сейчас я твоего жеребца приласкаю.

Ржевский снова посмотрел на её зубы, а там на концах — будто иглы.

— Куда ты лезешь! С такими зубами! — воскликнул поручик и попытался отодвинуться, но не тут-то было. Полуша прыгнула вперёд и давай пуговицы на подштанниках расстёгивать, а сама шипит:

— Барин.

— Полуша, не смей! — крикнул Ржевский и проснулся.

За окном уже рассвело, пели петухи.

Больше заснуть так и не удалось, поэтому поручик позвал Ваньку необычайно рано. На реку купаться не пошёл, велел принести воды, чтобы ополоснуться прямо в комнате.

Перед завтраком первым делом спросил Маланью, что она выяснила, а та, вздохнув, ответила:

— Полуша никому не захотела сказать, куда пойдёт.

— А сами как думают, куда она могла деться?

— Да не знают, что и думать. Родни у неё поблизости нет…

— Где же искать Полушу?

— Да подожди, барин, — снова попросила кухарка. — Время-то ещё раннее. Может, скоро вернётся. — Однако вчера Маланья говорила о скором возвращении Полуши увереннее — гораздо увереннее, чем сегодня с утра. Или это только казалось?

Ржевский загрустил. Принялся было за яичницу, но очень быстро обнаружил, что еда в горло не лезет. Глотнул чаю и ушёл к себе в кабинет.

По-правде говоря, поручик очень рассчитывал, что дворовые подскажут, где искать Полушу. А теперь, не получив подсказки, он оказался в тупике, поэтому только и оставалось, что ждать.

Так прошло ещё часа три, но ничего не изменилось, а Маланья уже не осмеливалась ничего советовать. Она была готова покориться любому решению барина, но поручик не знал, что делать. Это поначалу он был готов броситься на поиски, но полное отсутствие данных сильно затрудняло будущую поисковую операцию.

Часы в кабинете пробили девять утра, когда Ржевский, сидя на стуле и понурив голову, вдруг вспомнил об одной особе, о которой давно не вспоминал. Этой особой была богиня Фортуна.

Пускай минули времена древних римлян и их богов, но поручик искренне верил в богиню Фортуну, ведь она выручала его не раз.

Последние полгода Ржевский подзабыл её, потому что в деревне жизнь текла очень размеренно. Не происходило ничего, требующего вмешательства Фортуны, но теперь только на неё и оставалось надеяться.

«Фортунушка, милая, — мысленно взмолился Ржевский, — помоги мне. Подскажи, как найти Полушу. Помоги сразу выбрать верный путь и не ходить по ложным следам».

Фортуна наверняка была обижена, что о ней долго не вспоминали, но такая искренняя мольба о помощи со стороны её любимца не могла остаться без ответа. Должно быть, услышав зов, она влетела в кабинет через открытое окно вместе с порывом летнего ветерка, встала возле поручика и снисходительно улыбнулась.

Ржевский почувствовал, будто кто-то заставляет его приподнять голову. Он посмотрел прямо перед собой, и взгляд упёрся в край стола, где лежало недавнее письмо от Тасеньки.

«Ну конечно! — подумал Ржевский и сразу вскочил. — Тасенька! Вот, кто мне поможет. В Твери на маскараде она была очень находчива и быстро отыскала в толпе масок именно ту, которую мне было нужно. Вот и теперь подскажет, как действовать!»

С этой мыслью Ржевский почистил зубы, накрутил усы, облачился в мундир, сел в коляску, запряжённую всё тем же серым в яблоках рысаком, и отправился в имение Бобричей. Причём ничуть не смущался, что на этот раз едет без приглашения.

* * *

Бобричи весьма обрадовались нежданному гостю. Старший Бобрич прибежал встречать его ещё до того, как Ржевский, остановившись во дворе усадьбы, успел объяснить подошедшему слуге, что коня распрягать не нужно — скоро в обратный путь.

— Как это «скоро»? — спросил Бобрич. — Нет, Александр Аполлонович, мы вас так просто не отпустим!

Поручик заикнулся было, что приехал по важному и срочному делу, но хозяин дома решительно заявил:

— Все дела после! А сейчас прошу с нами чай пить в беседке. Самовар пока горячий.

— А где Таисия Ивановна? — спросил Ржевский, ещё надеясь, что удастся отвертеться от чаепития.

— В беседке, — ответил Бобрич. — Все в беседке. Пойдёмте!

В беседке за круглым столом собралось всё семейство Бобричей, а также Тасенька с бабушкой.

Увидев Ржевского, хозяйка дома мягко улыбнулась и сказала:

— Очень приятно вас снова видеть, Александр Аполлонович, — но по всему было видно, что ей приятно видеть не самого поручика, а своих дочерей подле него. Авось одна из них выйдет замуж.

Машенька и Настенька тоже разом заулыбались, показывая свои бобриные зубки. Петя нахмурился и покосился на сидящую рядом с ним Тасеньку, на лице которой отразились смешанные чувства. Она оказалась приятно удивлена, но с первой же секунды поняла, что поручик явился не просто так.

Белобровкина тоже удивилась и произнесла по привычке:

— Опять ты!

— Да, опять я. — Ржевский поклонился присутствующим, мысленно отметив, что Петя всё так же одевается по-крестьянски. Рядом с Тасенькой, которая была одета по последней моде, «бобрёнок» в косоворотке смотрелся несуразно, но не замечал этого или не хотел замечать.

Сесть возле Тасеньки поручику не позволили — опять усадили между хозяйскими дочками.

— Что вас к нам привело? — спросил Петя, но его отец тут же сменил тему:

— Никаких разговоров о делах! Дела подождут, а сейчас я на правах хозяина дома велю всем пить чай и болтать о пустяках.

Ржевскому пододвинули чашку с чаем и тарелку пирожков, а поручик, поначалу взглянув на всё это без интереса, вдруг почувствовал, что в самом деле проголодался. С утра, мучаясь раздумьями, он толком не поел, а сейчас, когда дело обещало вот-вот пойти на лад, можно было и перекусить.

Меж тем оказалось, что завести разговор о пустяках непросто. Все молчали, пытаясь придумать тему, но первой вышла из затруднения старушка Белобровкина.

— А что, Александр, есть новости про твоего упыря? — спросила она.

Ржевский не знал, что ответить.

Вспомнив свой сон, поручик вдруг подумал, что это упырь украл Полушу: «Почему бы и нет? Либо сам украл, либо слуг подослал!» О своих догадках можно было сказать сейчас же: «Да, новости есть, упырь ворует крепостных», а Тасенька услышала бы и дала совет, но Бобрич запретил говорить о делах. Что же сказать?

К счастью, Ржевский не успел ни на что решиться, а то бы опозорился, потому что на Белобровкину все накинулись. Первой — жена Бобрича, которая беспокоилась за дочек:

— Прошу вас: не пугайте девочек. Дочери ещё с прошлого раза напуганы, — сказала она, хотя те не выказывали страха. Если кто и был напуган, то сама хозяйка дома.

— Бабушка! — укоризненно воскликнула Тасенька. — Упыри — это не пустяки.

— Неужели вы, госпожа Белобровкина, в самом деле верите в упырей? — с удивлением произнёс Бобрич, отправляя в рот ложечку с вареньем.

— Кант говорит, — будто отвечая на вопрос отца, заметил Петя, — что есть заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Они могут исчезнуть лишь сами с приходом просвещения.

Тасенька нахмурилась. Она обиделась за бабушку, которую назвали необразованной, а сама старушка в который раз не расслышала:

— Чего-чего? Какое освещение?

— Просвещение, — пояснила ей Тасенька и пересказала слова Пети.

Кажется, чета Бобричей надеялась, что Белобровкина не поймёт намёка, но старушка всё поняла и решила дать отпор обидчику:

— Ишь! Просвещение! — воскликнула она. — Это ваше просвещение такие выдумки рождает, что в упырей скорее поверишь, чем в эти небылицы.

— Выдумки? — удивился Петя.

— А то! — продолжала наступление Белобровкина. — К примеру, как же можно верить, что люди ведут свой род от обезьян! А ведь эту небылицу просвещённые люди придумали.

— Теория не доказана, — с нарочитым спокойствием сказал Петя и отпил из чашки. — Но учёные, мнению которых я доверяю, говорят, что между человеком и современными обезьянами есть дальнее родство.

— А кто говорит? — спросил Ржевский. — Неужели Кант?

— Нет. — Петя повернулся к нему. — Хотя в его сочинениях я встречал замечания, указывающие на то, что Кант эту теорию знал.

— А кто тогда?

— Георг Лихтенберг.

— А ещё кто? — продолжал допытываться поручик, потому что вспомнил одно выражение про обезьян, которое слышал от полкового приятеля. Приятель был весьма начитан, а теперь Ржевский решил воспользоваться чужой мудростью, чтобы блеснуть.

— Других вы точно не знаете, — снисходительно произнёс Петя, а поручик хитро прищурился:

— Может, и знаю. Помнится, один учёный сказал, что человек похож на обезьяну, потому что тоже стремится залезть повыше. Обезьяна за плодами лезет, а человек — за чинами и орденами, но чем выше залезет, тем лучше обезьянья задница видна. — Ржевский громко захохотал. — Умно сказано? А? Умно?

— Кто же автор сего афоризма? — Петя чуть сморщился. Его явно раздражал смех поручика.

— Фрэнсис Сало.

— Кто?

— А господин Сало откуда родом? — спросила Тасенька.

— Англичанин, — любезно пояснил Ржевский.

— Может, это Фрэнсис Бэкон? — предположила Тасенька.

— Точно! — Поручик хлопнул себя по лбу. — Бекон, а не сало! — Ржевский с виноватой улыбкой оглядел присутствующих. — Но цитату я привёл точно. Этот Сало… то есть Бекон говорил, что человек на обезьяну похож.

— Человек — разумная обезьяна! — провозгласил Петя. Наверное, опять кого-то цитировал.

Тасенька меж тем пересказывала бабушке суть разговора, но бабушка не дослушала и громко проворчала:

— Мало ли, кто на кого похож! Вот семейство Бобричей на бобров похоже. Все кроме хозяйки. И что ж теперь?

— Вы хотите сказать, что не все люди — разумные обезьяны? — не понял Ржевский. — Есть также разумные бобры?

Тасенька повторила вопрос бабушке.

— Нету никаких разумных обезьян и бобров, — вконец рассердилась Белобровкина. — Есть только неразумные. А есть и люди неразумные.

— Но позвольте! — воскликнул Петя. — Нельзя же вот так отвергать все научные идеи! Ведь учёные…

— Учёные тоже неразумные бывают, — ответила Белобровкина, расслышав с первого раза, потому что младший Бобрич говорил громко.

— Учёные — это лучшие умы! — воскликнул Петя.

— Даже лучшие умы могут ошибаться, — осторожно заметила Тасенька. — Я недавно читала рассуждения Канта о России…

— О! — младший Бобрич весь расцвёл. — Вы читали его «Лекции о физической географии»? Таисия Ивановна, кажется, вы первая русская девушка, которая осилила это сочинение. Позвольте выразить вам мой восторг!

— Я не целиком прочла, — осадила Петю Тасенька. — Но обнаружила там много странного. Например, Кант пишет, что русские не глупы, а вскоре после этого пишет, что глупы. Этот великий ум противоречит сам себе.

Петя растерялся, хотел что-то сказать, но Тасенька не дала ему опомниться:

— А ещё Кант пишет, что в Оренбургской губернии коренные жители настолько дикие, что у них есть обезьяний хвост. И когда я это прочла, то не удержалась от улыбки. Конечно, Оренбургская губерния — глушь, но не настолько же!

— Вот и правильно, внученька, — сказала Белобровкина. — Не верь. Придумают ещё! В оренбургской степи — обезьяны! — Она насмешливо посмотрела на Петю. — Я университетов не кончала, но знаю, что в степи всё больше овцы да кони. А тут вдруг — обезьяны! Да ещё разумные! Может, в Оренбурге овцы с конями тоже разумные?

Младший Бобрич потупился, но вдруг бросил неприязненный взгляд в сторону Ржевского.

— Одного разумного жеребца я знаю. Но живёт он не в Оренбурге.

Поручик покосился на Петю:

— А где же?

Хозяйка дома тут же всполошилась:

— Не всё ли равно, Александр Аполлонович? Хотите ещё чаю?

— Нет-с, — поручик залпом допил чай и поставил чашку на блюдце. — Но я хотел бы переговорить с Таисией Ивановной без свидетелей.

Белобровкина вскинула брови:

— Свататься будешь? Дозрел наконец?

Петя побледнел и осипшим от волнения голосом проговорил:

— Как? Свататься?

Ржевский молча смотрел на «бобрёнка» и даже не улыбался, хотя внутренне хохотал, наслаждаясь эффектом. Особые взгляды, которые Петя бросал на Тасеньку, конечно, означали только одно. А косые взгляды, бросаемые на Ржевского, означали, что «бобрёнок» видит рядом соперника, и вот теперь поручик решил на этом сыграть.

— Нет, так нельзя… — начал было Петя, но Тасенька не дала ему договорить и кивнула Ржевскому.

— Охотно прогуляюсь с вами по аллее, Александр Аполлонович. Я полагаю, что у вас ко мне дело? Поэтому вы и приехали сегодня?

— Именно так.

— Но вы же не собираетесь свататься?

Петя, по-прежнему бледный, чуть порозовел, услышав этот вопрос, а Ржевский досадливо вздохнул, потому что не мог ещё больше досадить «бобрёнку», сохраняя двусмысленность ситуации.

— Никак нет, Таисия Ивановна! Мы же с вами приятели. Но дело весьма важное.

* * *

Как только лакей помог Тасеньке выбраться из-за стола, Ржевский подал ей руку и под пристальными взглядами всех Бобричей повёл прочь.

Даже тогда, когда поручик повернулся спиной, он продолжал чувствовать эти взгляды, а Тасенька будто ничего не замечала. Лишь после того, как тропинка, тянувшаяся от беседки через поляну, вывела на берёзовую аллею, девица вдруг остановилась и прыснула со смеху.

— Александр Аполлонович, спасибо вам.

— За что? — Поручик тоже остановился.

— За то, что благодаря вам я, кажется, опять не выйду замуж.

— За кого?

— За младшего Бобрича.

— Он сделал вам предложение? — удивился Ржевский.

— Почти, — ответила Тасенька. — Он предложил мне познакомиться с собранием сочинений Канта.

— Да, это серьёзный шаг, — сказал Ржевский. — Ведь если что, жить вам придётся втроём: Петя, вы и собрание сочинений Канта. Так что с Кантом невесту надо познакомить прежде, чем жениться.

Тасенька шутку не оценила. Точнее — приняла её очень серьёзно:

— Ох, Александр Аполлонович! — воскликнула она. — Мне такое даже представить страшно. Если б я могла предположить, чем всё обернётся, то никогда бы не призналась младшему Бобричу, что знаю немецкий.

— Что ж вы так неосмотрительно себя повели?

— Ничто не предвещало опасности, — ответила Тасенька и, снова взяв Ржевского под руку, повела вперёд по аллее. — Когда я только приехала сюда, младший Бобрич отнёсся ко мне равнодушно. Я думала, что так и дальше будет, но однажды его маменька попросила, чтобы он занял меня беседой. Он спросил о моём круге чтения. Я проговорилась, что мне нравится Гёте.

— А Гёте — это немецкий писатель? — уточнил Ржевский.

— Поэт, — ответила Тасенька и продолжала: — Когда младший Бобрич это услышал, то насмешливо поднял брови и сказал: «Читали во французском переводе? Не верю, что вы знаете немецкий». Тогда я рассказала, что меня с семи лет обучал гувернёр-немец. Мои родители наняли его для моего младшего брата, потому что этого немца им очень хвалили. Но брату тогда было всего три года, а мне — уже семь, так что гувернёр предложил заняться моим образованием, а позже даже женился на моей французской бонне. Гувернёр и бонна сначала совсем не понимали друг друга, ведь она говорила только по-французски, а он — по-немецки и немного по-русски. Я сделалась у них переводчиком, и даже когда они сошлись ближе…

— Очень интересно, — сказал Ржевский. — Продолжайте.

–…Но это всё не важно. — Тасенька тряхнула головой и пошла дальше по аллее, увлекая за собой поручика. — В общем, когда младший Бобрич об этом услышал, то заговорил со мной по-немецки, ввернув один непереводимый каламбур.

— Что-то вроде «херлихер хер»? — спросил Ржевский. — Удивительно, что у немцев это значит «прекрасный человек». Ведь звучит так, будто не хвалят, а шлют подальше.

— Нет, не этот каламбур, — отвесила Тасенька. — И я вам не смогу его перевести.

— Ну и ладно.

— В общем, я ответила в том же духе, и следующие полчаса мы беседовали по-немецки. Вот тогда-то я заподозрила неладное, потому что его взгляд стал такой… такой… Даже не знаю, как сказать…

— Понятно. — Поручик кивнул.

— Но я уже не могла исправить впечатление о себе, а ещё через полчаса младший Бобрич предложил…

— Что-то неприличное?

— Да если бы! — в крайнем волнении воскликнула Тасенька. — Если бы он предложил такое, я бы отказалась, не боясь показаться неучтивой гостьей. Но он вручил мне восемь томов сочинений Канта и сказал, что будет счастлив, если я прочту на досуге и выскажу своё мнение. Я из учтивости взяла их.

— Восемь томов? — переспросил поручик.

— Да.

— На немецком?

— Да.

— Ужас какой-то.

— Как я рада, Александр Аполлонович, что вы меня понимаете! — воскликнула Тасенька. — Вот бабушка не понимает. Она говорит: «Потерпи. Ради замужества и не такие жениховские причуды терпеть можно». А я не хочу это терпеть. И замуж не хочу.

— Тогда надо было в беседке сохранить интригу, — сказал Ржевский. — Если б все думали, что я хочу сделать вам предложение, Петя даже не пытался бы посвататься.

— Теперь он в любом случае поостережётся. — Тасенька улыбнулась, но тут же погрустнела: — А интригу всё равно надолго не растянуть. Ведь когда мы вернёмся, все спросят, о чём мы говорили. И придётся рассказать правду. Кстати, вы так и не сказали, Александр Аполлонович, что у вас за дело.

Ржевский смутился, что случалось с ним крайне редко.

— Видите ли… У меня крепостная пропала.

— Я чем-то могу помочь? — неуверенно спросила Тасенька.

— Можете.

— Но чем?

— Ну как… — Ржевский, по-прежнему смущаясь, начал рассказывать всё по прядку: — Она дворовая девка. Полушей звать. Вчера днём ушла из усадьбы и никому не сказала, куда собралась. Думали, к вечеру вернётся, но нет. И сегодня с утра не вернулась. Другие дворовые не знают, что думать, только руками разводят. — Поручик низко склонил голову и пробубнил в усы: — Тасенька, вы же большая умница и догадливая, поэтому на вас вся надежда. Подумайте, куда Полуша могла деться. Может, ваша бабушка права? Может, это упырь проказит?

— Вы думаете, что вашу крепостную украл упырь? — Тасенька округлила глаза.

— А что? — Поручик перестал смущаться. — Не похоже?

— Александр Аполлонович, на дворе девятнадцатый век, а не дремучее Средневековье! Как можно делать такие предположения! Если вашу крепостную украли, то это не упырь…

— А кто?

Тасенька лукаво улыбнулась и спросила:

— У Полуши есть жених?

— Что?! — Ржевский взглянул на собеседницу так грозно, что та отпрянула и больше не решалась взять его под локоть. — Какой ещё жених! — в крайнем возмущении крикнул поручик. — Если б она вздумала с кем-то крутить на стороне, я бы её сразу уличил. У меня на такие вещи глаз намётан!

— Вы хотите сказать, что состоите с Полушей в интимной связи? — осторожно спросила Тасенька.

— Ну состою. А что? — в свою очередь спросил Ржевский.

Он немного успокоился, поэтому Тасенька смотрела на него с меньшей опаской. И всё же продолжить прогулку не решилась, села на белёную деревянную скамейку меж двумя берёзами.

— Вы только не сердитесь, Александр Аполлонович, но я должна спросить.

— Спрашивайте, — уже совсем спокойно и даже любезно ответил поручик, понимая, что дал маху.

— Это правда, что за те два года, что вы живёте в своём имении, у вас число крепостных увеличилось вдвое? — Тасенька старалась спрашивать беспристрастно, но слегка покраснела.

— Ну… Может и увеличилось. А что?

— А с Полушей вы давно состоите в связи?

— Наверное, все два года и состою. Может, чуть меньше.

— А она за это время рожала? — Тасенька покраснела ещё больше.

— Хм. — Ржевский задумался. — Нет, не рожала. Но к чему вы клоните, Таисия Ивановна?

— А есть ли у вас в деревне или поблизости некая знахарка? Ну, которая сведуща в женских делах.

— Не знаю, — поручик пожал плечами. — К чему вы клоните, Таисия Ивановна?

— Я полагаю, — Тасенька совсем зарделась, — что если Полуша, с которой вы состоите в связи, ушла и никому ничего не сказала, то она отправилась к знахарке.

— Зачем? — не понял Ржевский, но тут же догадался: — А! Полуша беременна?

— Думаю, да.

— А зачем пошла-то? За женской консультацией?

Тасенька со вздохом опустила глаза и уже не смущалась, а посмурнела.

— Если Полуша никому ничего не сказала, то, вероятно, она решила тайком избавиться от ребёнка.

— Ну… Если уж решила, то, может, так оно и лучше. — Ржевский почесал в затылке.

— А если до сих пор не вернулась, — продолжала Тасенька, — это значит, что ей там, у знахарки, стало плохо.

— Что?! — вскричал поручик и даже не заметил, что его собеседница аж подпрыгнула на скамейке. — Что же делать? — Ржевский кинулся было дальше по аллее, затем вернулся и в растерянности остановился на прежнем месте. — Что делать-то?

— Если всё действительно так… — К Тасеньке вернулась прежняя осторожность. — Если всё так, то надо как можно быстрее найти Полушу и показать хорошему доктору. А без врачебной помощи дело может кончиться плохо. — Она с натужной улыбкой продолжала: — Но вы не переживайте, Александр Аполлонович. Может, я ошиблась в догадках. Я же не провидица.

— А если не ошиблись? — Ржевский сел рядом на скамью. — Тасенька, едемте сейчас со мной. Поможете искать Полушу.

— Но чем я помогу? Знахарку вы найдёте и сами.

— А если не найду? — Ржевский вскочил и начал ходить перед скамейкой туда-сюда. — А если там ещё загвоздка возникнет? Мне ж придётся опять ехать к вам за советом, а это долго. — Он схватился за голову. — Тасенька, ну не понимаю я ничего в женских делах!

— Александр Аполлонович, я тоже в этом понимаю мало. Я ведь даже не замужем, а в книгах о многом умалчивается, так что чтением не восполнить пробелов.

Ржевский перестал ходить взад-вперёд и держаться за голову, но не успокоился:

— Вы понимаете мало, а я вообще ни х… — На звуке «х» поручик вдруг опомнился и закончил неожиданно прилично: — …нихт ферштейн. Так что ли по-немецки «не понимаю»? — Он молитвенно сложил руки: — Тасенька, поедемте! Мне без вас никак. Даже если вы мне на бумаге всю диспозицию нарисуете, я и тогда не буду уверен, что разберусь. Поедемте.

Собеседница в волнении закусила губу и, наконец, согласилась:

— Хорошо. Ведь если из-за моей нерешительности случится беда, то я…

— Вот и прекрасно. — Ржевский облегчённо выдохнул.

— Но я могу поехать только с бабушкой, — сказала Тасенька. — Одной мне никак нельзя. А если не удастся её уговорить…

— Это предоставьте уладить мне, — сказал Ржевский и предложил Тасеньке локоть, чтобы вести её обратно в беседку.

* * *

Возвращаясь в беседку, Ржевский увидел ту же картину, которую наблюдал, когда уходил. Все Бобричи, сидя за столом и забыв о чае, весьма пристально смотрели на гостя. И для этого были причины. Петя Бобрич боялся потерять Тасеньку. Алексей Михайлович, желая счастья сыну, не хотел упускать такую невестку, да и за дочерей беспокоился, ведь если бы Ржевский сошёлся с Тасенькой, то не смог бы стать женихом ни для Машеньки, ни для Настеньки. Жена Алексея Михайловича тоже беспокоилась обо всех трёх своих детях. Сёстры Бобрич беспокоились за себя и за брата.

И всё же никто из обеспокоенного семейства не спросил, о чём шла речь на аллее. Об этом спросила Белобровкина, которая задумчиво покусывала размоченную баранку, но встрепенулась, как только внучка с поручиком подошли достаточно близко.

— Ну что? О чём болтали? — Старушка кинула баранку на блюдце.

Тасенька собиралась ответить, но Ржевский опередил её и произнёс очень громко, чтобы глухая Белобровкина расслышала с первого раза:

— Я предложил Таисии Ивановне со мной уехать.

Да, полчаса назад Ржевский говорил, что свататься не будет, но одно другому не противоречило: похищение невесты не предполагает сватовства.

— Ишь ты! — Белобровкина всплеснула руками. — Увозом жениться хочешь?

— Родители Таисии Ивановны мне благословение не дадут, — всё так же громко ответил поручик.

— И то верно, — согласилась Белобровкина, но тут же задумалась: — Всё ж не знаю, отпускать тебя с внучкой или нет. А вдруг ты увезёшь, а не женишься?

— А вы езжайте с нами. — Ржевский лучезарно улыбнулся. — Правда, у меня коляска маловата. Там помещаются только двое пассажиров.

— Не беда. — Старушка улыбнулась в ответ. — Внученька, вели закладывать нашу коляску. Она большая, все поместимся.

Меж тем старший Бобрич первый из всего семейства опомнился и обратился к Тасеньке, которая как раз уселась за стол на прежнее место:

— Таисия Ивановна, вы в самом деле собираетесь бежать?

— Что вы, Алексей Михайлович! — ответила она, но говорила не настолько громко, чтобы бабушка услышала. — Александр Аполлонович шутит. Мы всего лишь едем с ним на прогулку. К обеду вернёмся.

— Но зачем вся эта комедия? — не понял старший Бобрич.

— Я очень хочу поехать, — сказала Тасенька, — но боюсь, что бабушка не захочет, а одной мне нельзя. Вот Александр Аполлонович и придумал шутку.

— А! — Бобрич тихо хохотнул и глянул на Ржевского, который за стол не садился и как раз с почтением целовал руку Белобровкиной.

— А знаешь, — говорила поручику старушка, — ведь в своё время за мной ухаживал сам Казанова. Но ты — не хуже.

Хозяин дома снова хохотнул и зашептал Тасеньке:

— Если так, то мешать не буду. Александр Аполлонович — человек порядочный. Пускай он вас увозит, но к обеду привезёт. Заодно пусть и сам на обед останется. А в качестве залога оставим у себя имущество Александра Аполлоновича — коляску. Всё равно он вас увозит в вашем экипаже.

— Отец, позвольте не согласиться! — вмешался Петя. — Я полагаю, что мы не можем отпустить нашу гостью вот так. Это скандал!

В отличие от отца Петя говорил громко, поэтому Белобровкина услышала его и с ходу припечатала:

— А тебя не спрашивают. Если сам свататься хотел, то раньше надо было!

И всё же младший Бобрич не сдавался:

— Отец, позвольте мне ехать с ними. Дайте экипаж.

Жена Бобрича эту идею поддержала и обратилась к Тасеньке:

— В самом деле. Пусть Петя с вами прокатится.

Тасенька ещё не успела ничего ответить, а Петя совсем распалился:

— Я намерен сопровождать Таисию Ивановну в любом случае. С кучером рядом сяду, если иного выхода не будет.

Меж тем Белобровкину больше занимали бытовые хлопоты:

— А едем прямо сейчас или, может, повременим, чтобы вещи собрать?

— Ну кто же увозит барышню с вещами! — воскликнул Ржевский. — Вещи после, если надо будет.

— И то верно, — согласилась Белобровкина и обратилась к Тасеньке: — Внученька, что там с экипажем? Ты распорядилась?

…Через полчаса из ворот усадьбы Бобричей выехали два экипажа.

Первый — большая коляска с опущенным верхом, запряжённая парой рыжих коней. В ней сидели рядом две особы, закрываясь от солнца кружевными зонтиками, а напротив них, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел гусар и указывал кучеру, куда править.

Следом двигалась двухколёсная колясочка — таратайка, — запряжённая одной вороной лошадью. Кучера у этой таратайки не было. Лошадью управлял единственный пассажир, одетый в крестьянский костюм.

Выехав на широкую дорогу, тянувшуюся меж полями, большая коляска прибавила ходу, поднимая за собой облако пыли, а в самый хвост этого облака вынужденно пристроился второй экипаж.

Запряжённая в таратайку вороная, привычная ко всему, бежала вперёд с совершенно флегматичным выражением морды. А вот пассажир к пыли не привык, но и отступать не собирался, поэтому досада, поначалу отразившаяся на его лице, вскоре сменилась стоическим терпением.

* * *

В имение Ржевского добирались примерно час, но за час поручик так и не успел обсудить с Тасенькой план действий.

Причиной этому стала Белобровкина, которая всю первую половину пути спрашивала:

— Александр, а когда ж твои земли начнутся? Скоро?

Всю вторую половину пути старушка интересовалась:

— А вот это поле твоё? А вон тот лес? А вон те луга? А вон то стадо коровье?

Поручику каждый раз приходилось объяснять, что границы его владений вовсе не так широки, и лишь последние пять минут дороги он мог отвечать, почти не глядя:

— Это моё. И это моё. И это.

Когда коляска, в которой Тасенька и Белобровкина везли своего «похитителя», миновала деревню Горелово и въехала в ворота усадьбы, перед крыльцом барского дома тут же собралась толпа.

Дворня не знала, кто приехал с барином, но на всякий случай согнулась в поясном поклоне и не разгибалась, пока барин любезно помогал своим гостьям выйти из коляски: сначала — девице, а вслед за тем — старухе.

— Ну что ж, дворня вышколенная, — удовлетворённо сказала Белобровкина, после чего все спины, наконец, разогнулись.

— Не возвращалась? — со слабой надеждой спросил Ржевский, но по лицам дворни было и так понятно, что новостей о Полуше нет.

— Что будем делать, Таисия Ивановна? — обратился поручик к Тасеньке.

— Осмотримся, — ответила она.

— Да, осмотреться не мешало бы, — сказала Белобровкина, направляясь в дом, и оглянулась с порога: — А где у вас церковь? Венчаться-то надо.

— В усадьбе нет церкви, — ответил Ржевский. — Есть в деревне.

— Плоховато, но что ж делать, — проворчала Белобровкина и ушла в дом, а оттуда крикнула: — Квасу мне подайте!

Кухарка Маланья и одна девка кинулись к ней, остальная дворня молча ожидала указаний барина и, кажется, никто не заметил, когда рядом с коляской остановилась таратайка. Из таратайки вылез Петя.

— Таисия Ивановна, — начал он, подойдя к Тасеньке, — я полагаю, что шутка затянулась. Ваша бабушка уже про церковь рассуждает.

Ржевский хотел сказать «бобрёнку», чтоб помалкивал, но Тасенька сделала это сама — очень строго и серьёзно произнесла:

— Пётр Алексеевич, у меня здесь важное дело, и я вас прошу мне не мешать.

— Важное дело? — переспросил Петя, но Тасенька уже не слушала его и обернулась к Ржевскому:

— Александр Аполлонович, укажите мне, пожалуйста, кто из вашей дворни хорошо знает Полушу.

Ржевский опять засмущался, как тогда на аллее, потому что пришлось представить Тасеньке свой гарем:

— Вон — Груша и Дыня… то есть Дуня.

Чтобы одолеть смущение, поручик нарочито строго сказал:

— Груша, Дуня, идите сюда. А остальным разойтись! Займитесь делом. — Он посмотрел на конюха, выделявшегося в толпе среди прочей дворни высоким ростом и лохматой чёрной бородой: — О лошадях позаботься, но не распрягай.

Обе дворовые девки меж тем с опаской смотрели на Тасеньку и ещё больше испугались, когда Ржевский сказал:

— Таисия Ивановна сейчас станет вам вопросы задавать, а вы отвечайте честно. Ничего не утаивать!

Тасенька сощурилась, а выражение лица у неё сделалось, как у следователя, причём очень въедливого.

* * *

Перед крыльцом барского жилища остались только Ржевский, Тасенька, Груша с Дуней и также Петя, который недоумённо выглядывал из-за плеча Тасеньки, пытаясь понять, что происходит.

Рядом были ещё конюх с помощником, но они занимались лошадьми и в беседу не вслушивались.

— Вы Полушу хорошо знаете? — спросила Тасенька у Груши с Дуней.

— В одной комнате живут! Куда уж лучше! — воскликнул Ржевский.

— Александр Аполлонович, не перебивайте, пожалуйста, — попросила Тасенька. — Пусть они сами скажут. Вот ты, Груша, скажи.

— Больше года под одной крышей живём, — ответила та. — Я раньше в деревне жила, а барин меня приметил и в усадьбу взял, в горничные. А Полуша уже тут была.

— Полуша здесь с детства живёт, — добавил Ржевский. — Её мой отец взял в усадьбу. Полуша рано сиротой осталась, вот он её и причислил к дворне, чтоб с голоду не умерла.

Тасенька не решилась второй раз сделать поручику замечание и продолжила расспросы:

— А теперь ты, Дуня, скажи.

— А я полгода. — Ответила та. — Меня барин полгода назад взял в горничные.

— А Полуша хорошо ли к вам относится? — спросила Тасенька. — Может, косо смотрит?

Девки, сразу поняв, к чему вопрос, заулыбались, а Груша сказала:

— Что вы, барышня! На меня Полуша только поначалу смотрела косо, но скоро обрадовалась. Говорит: «Теперь хоть спать иногда можно, а то раньше ни одной ноченьки толком не спала». — Груша покосилась на барина. — Ты ж сам велел правду говорить, вот я и передаю Полушины слова. Она говорила: «Барину легко! Он может по ночам игрища устраивать и после спать, пока спится, а горничным так нельзя. Горничным надо пораньше вставать да работать». Вот и ходила она, как муха сонная, пока я не появилась. Так что мы с ней скоро поладили.

— И со мной они поладили, когда я появилась, — добавила Дуня. — Ведь чем нас больше, тем нам всем легче.

Когда девки рассказывали о тяготах своей жизни, Ржевский призадумался, но Груша и Дуня, увидев это, сразу принялись ластиться, каждая со своего боку:

— Что ты, барин! Мы же всем довольные! Уже и поворчать нельзя.

— А Полуша? — настороженно спросил поручик. — Может, она была недовольна?

— И она довольна была. Вот те крест, барин. — Обе девки дружно перекрестились.

Тасенька тоже задумалась, но о чём-то своём, а затем сказала:

— Я бы хотела осмотреть комнату, где живут Груша, Дуня и Полуша. А также взглянуть на Полушины вещи.

— Пойдёмте, — сказал Ржевский и, мягко стряхнув повисший на нём гарем, направился в дом.

— А что мы расследуем? — подал голос Петя, когда все вошли в переднюю и свернули в коридорчик направо. — Что случилось с Полушей?

Поручик обернулся на ходу:

— Расследуем не мы, а Таисия Ивановна. И вы ей не мешайте. А что случилось с Полушей, я сам хотел бы знать.

За этими объяснениями Ржевский чуть не пропустил дверь, но Груша с Дуней вовремя потянули барина за рукава, а Тасенька меж тем проскользнула вперёд и уже осматривала комнату.

Поручик сам бывал здесь редко и, оглядев обстановку, лишь отметил, что ничего не изменилось. Порядок — как в образцовой казарме: кровати, поставленные в ряд, аккуратно застелены, личные вещи убраны.

— Где вещи Полуши? — спросила Тасенька.

Груша указала на кованый сундучок возле средней кровати. Тасенька попробовала крышку — не заперто ли, а затем опустилась перед сундучком на колени и начала сосредоточенно перебирать слои вещей.

— Александр Аполлонович, — наконец сказала она, поднимаясь, — всё самое ценное на месте: праздничный сарафан, праздничная рубашка, сапожки новые. Если бы Полуша решила покинуть усадьбу и не возвращаться, то взяла бы всё это с собой. Вещей не так много. Можно в одном узле унести.

Ржевский тяжело вздохнул. Он и раньше не верил, что Полуша могла сбежать. А осмотр сундука лишь подтвердил начальную версию — Полуша собиралась вернуться ещё вчера, но случилось что-то нехорошее.

— Не собиралась она бегать, барин, — уверенно произнесла Груша, опять пытаясь ластиться к Ржевскому.

— Откуда ты знаешь? — с подозрением спросила Тасенька. — Тоже в сундук заглядывала?

— А зачем заглядывать? — Груша пожала плечами. — Мы же видели, как Полуша уходила. Если б она с собой взяла много, мы бы заметили.

— А она что-то взяла? Она не с пустыми руками ушла? — Тасенька опять прищурилась, как въедливый следователь. — Что у неё с собой было?

— Корзинка, — сказала Груша. — Почти пустая.

Ржевский, вспомнив свою вчерашнюю попытку расспросить Грушу и Дуню, враз посуровел:

— И вы не спросили, куда это она с корзинкой? Посчитали, что скоро вернётся? Выходит, вам до Полуши дела нет?

Груша отпрянула от барина, а Дуня, всё это время стоявшая с другого боку, потупилась.

— Ведь только что хвалились, как с ней поладили! — продолжал поручик. — Да и я вам не раз говорил на счёт этого. Что в полку самое главное, а?

— Дух товарищества! — хором ответили Груша и Дуня.

— А вы что же? — строго спросил Ржевский, поочерёдно глядя на обеих девок.

Дуня вдруг подала голос:

— Ну… я спросила. — Она по-прежнему стояла потупившись, вперив взгляд в свою грудь, так что и поручик обратил на грудь внимание.

— Дынька! Тьфу… Дунька! — в сердцах крикнул он. — А чего ж ты вчера соврала?!

— Не врала я, — плаксиво ответила Дуня. — Это Груша сказала, что мы не спросили. А я промолчала.

— Грушка! — крикнул поручик. — Ты зачем врёшь?!

— Полуша сама нас просила, чтоб не говорили ничего, — так же плаксиво, как и Дуня, ответила Груша. — Она сказала: «Не говорите барину, даже если я задержусь чуток. Как приду, сама ему всё скажу».

— Рассказывайте сейчас всё Таисии Ивановне и мне! — Ржевский для острастки даже ногой топнул. — Подробно!

Дуня повернулась к Тасеньке:

— А рассказывать особо нечего. Когда барин вчера уехал, я сюда, в комнату пошла. Думала отдохнуть чуток, пока Маланья Якимовна не видит… Маланья Якимовна — это кухарка наша. И она же ключница.

— Давай покороче, — сказал Ржевский.

— Но барышня-то Маланью Якимовну не знает, — возразила Дуня и продолжала: — Прихожу, а Полуша как раз выходит. С корзинкой. В корзинке полотенце и ещё что-то. Я спрашиваю: «Ты куда?» Она: «До лесу и назад. Скоро приду». Я спрашиваю: «А чего тебе в лесу?» Я и вправду подумала: «Чего ей там делать?»

— Давай покороче, — повторил Ржевский, а Дуня опять стала возражать:

— Ты же велел, чтоб подробно. Да и барышня не знает, что в лес в эту пору не ходят. Там ни грибов, ни ягод. Разве что шишки старые.

— А Полуша что ответила? — перебил поручик.

— Она говорит: «Травки душистые собрать».

— Какие ещё травки? — Ржевский уже понял, что подробный рассказ не отменить.

— Вот и я удивилась, — ответила Дуня. — Говорю: «Какие травки? Они ж не дозрели. Вот когда пора сенокоса придёт, пособираешь». А она говорит: «В лесу травам своё время». Я призадумалась, а тут приходят Груша с Маланьей Якимовной.

— Что?! — вскричал Ржевский. — Маланья с вами заодно? Она тоже от меня правду скрывала?! Что за брожения в полку! Да что ж целый бунт во главе с младшим командным составом!

— Ну что ты, барин! — вскинулись Груша и Дуня. — Нету никакого бунта.

— Александр Аполлонович, пожалуйста, не кричите, — твёрдо, с расстановкой произнесла Тасенька. — Сейчас главное — дослушать историю до конца.

— Ладно, Дунька, верю, что ты не бунтарка, — Ржевский похлопал Дуню по плечу и даже хотел шлёпнуть по заду, чтобы закрепить примирение, но в последний миг постеснялся Тасеньки.

Груша, видя это, подошла к барину ближе, и тот почти незаметно ущипнул её за бок, тоже в знак примирения.

— Рассказывай дальше, Дуня, — мягко произнесла Тасенька.

— Да почти всё рассказано. Заходят Груша с Маланьей Якимовной. Маланья Якимовна мне и Полуше говорит: «Вот вы где, бездельницы!» Я говорю: «Полуша в лес идти хочет». А Маланья Якимовна оглядела её внимательно, на корзинку особо взглянула и спрашивает: «Ты куда собралась? К ведьме?»

— Что ещё за ведьма? — Ржевский нахмурился.

— Которая в лесу живёт, — ответила Груша.

— Там в самом деле ведьма? — недоверчиво спросила Тасенька.

— Знахарка, — пояснила Дуня. — А ведьмой её Маланья Якимовна называет, потому что знахарка не только лечит, но и другое может… — Дуня замолчала и не решалась продолжать.

— Помогает беременным избавиться от плода? — спросила Тасенька.

— Грех страшный. — Дуня перекрестилась, а вслед за ней и Груша.

— Но вы Полушу всё равно отпустили? — спросила Тасенька.

— А что делать? — Дуня пожала плечами. — Не запирать же её.

— Могли бы и запереть до моего возвращения, — сказал Ржевский.

— Маланья Якимовна сначала хотела, — сказала Дуня, — но Полуша вся слезами изошла, на колени перед нами встала. «Пустите» говорит.

— И вы отпустили? — укоризненно спросил Ржевский.

— Не сразу, — возразила Груша. — Сперва Маланья Якимовна начала её упырём пугать. Говорит: «Если сейчас уйдёшь, вдруг тебя упырь схватит».

Дуня решила пояснить для Тасеньки:

— Вы ж, наверно, не знаете, барышня, что к нам намедни упырь приезжал. Богатый. Сам в коляске, с кучером. Хотел Полушу купить, но барин не продал. А Полуша очень этого упыря испугалась, и вот Маланья Якимовна, чтоб Полушу в лес не пустить, стала её стращать: «Украдёт тебя упырь, если из усадьбы выйдешь».

Рассказ подхватила Груша:

— Полуша поначалу задумалась, а затем снова заплакала: «Что ж делать, если я на сегодня со знахаркой уговорилась?» Наконец решилась: «Пойду», — говорит, а Маланья Якимовна рассудила, что ничего не поделаешь. Если Полушу даже страх перед упырём не удержит, то ничем её не удержать. Пусть идёт. А Полуша перед уходом попросила: «Не говорите барину, пока не вернусь».

Тасенька, слушая Грушу и Дуню, уже не выглядела следователем. Следователь рад, когда его догадка подтверждается, а Тасенька загрустила и посмотрела на Ржевского так, будто просила прощения, что оказалась права.

— Где эта ваша ведьма-знахарка живёт? — спросил поручик.

— Про то Маланья Якимовна знает, — ответила Дуня.