Я своих не сдаю

Иван Ленивцев

«Я своих не сдаю» – новый сборник рассказов прозаика из Советской Гавани. Действия рассказов широко разбросаны по времени: от Гражданской войны до сегодняшних дней. Здесь и крестьяне затерянной в тайге деревни, оказавшиеся между белыми и красными, и две молоденькие девушки, дезертировавшие из армии, и красноармейцы, познавшие подлое предательство, и бойцы разведгруппы, пытающиеся захватить «языка».Рассказы трагичны и смешны, как говорится, на любой вкус, интерес и выбор.

Ходьба по-скандинавски

Рассказ

— Итак, друзья, объявляется абсолютный победитель городского конкурса «Учитель года». Им стал всеми нами уважаемый педагог с большой буквы… — И, сделав небольшую паузу, заведующий городским отделом народного образования назвал фамилию лауреата: — Матрёнин… Ерофей Христофорович! Похлопаем же, друзья! Поздравим его с заслуженной победой!

Собравшиеся в конференц-зале одной из школ, учителя города дружненько встали и так же дружненько захлопали. Многие из них, особенно из старшего поколения, хорошо знали победителя — невысокого толстячка с добрым лицом, до самозабвения любящего географию. Ходил слух, будто бы он трех своих сыновей назвал именами знаменитых путешественников: первенца — Афанасием, в честь русского землепроходца Афанасия Никитина; среднего — Федором, в честь испанца Фернандо Магеллана; ну а младшенького — Василием, в честь португальца Васко да Гама. Может, это просто слухи, однако стоит узнать имя — отчество самого лауреата: Ерофей Христофорович! — чтобы убедиться в правдивости слухов, и то, что Матрёнин — бесспорно фанат географии.

Пока гремели аплодисменты в честь победителя, заведующий «гороно», по-свойски взяв учителя географии за локоток, доверительно сообщил ему вполголоса, что с началом учебного года он намеревается перевести Ерофея Христофоровича в городской отдел образования на должность методиста по связям с родительскими комитетами школ в связи с тем, что в последнее время нарушена связь между школой и родителями. «И вам, милейший, — сказал он помпезно, — необходимо будет эту связь восстановить, но и не только восстановить, а еще и заставить родительские комитеты действовать, и даже мыслить в одном направлении со школой — то есть, в нужном школе направлении. На эту ответственную должность, — добавил заведующий, — нужен мужик — настоящий мужик с авторитетом, каким бесспорно, обладаете вы, господин Матрёнин. Однако авторитет авторитетом, а было бы лучше, если бы к тому же вы были по-спортивному подтянуты и поджары, как охотничья гончая, потому как на новой должности вам придется много бегать по школам, встречаться с родителями учеников, среди которых есть неадекватные папаши, особенно, мамаши. А с вашим имеющимся ныне животиком, милейший Ерофей Христофорович, увы! — много не набегаешься. — После этих слов заведующий вроде как шутливо ткнул пальцем в упругий животик учителя. — Поэтому я вам рекомендую заняться ныне модной скандинавской ходьбой с палками. Да-да, с палками, говорят, весь секрет популярности этой заморской новинки — именно в палках. Будто бы в их конструкции заложено что-то, что-то чрезвычайно хитрое, будто неделю-другую походишь — и живота, как не бывало. Не знаю, правда ли все это, однако думаю, что ходьба с палками чрезвычайно полезна для здоровья. И эффективна в плане сгонки веса. Так что, уважаемый вы наш лауреат дерзайте, покупайте палки — и вперед, к новым вершинам народного образования! К сожалению, я не могу составить вам компанию по причине отсутствия у меня живота. — Он хвастливо похлопал по — своему, пока еще небольшому животику. — Берите с меня пример Ерофей Христофорович, и все в вашей жизни будет тип-топ! Я хотел сказать, все у вас будет в наилучшем виде».

«Ну надо же, в пример он себя ставит! Да кто ты такой против меня? Птенец желторотый, пацан неоперившийся! — вместо слов благодарности, с иронией переходящей в возмущение, подумал о заведующем Ерофей Христофорович. — Ни ума ни таланта, зато родной дядя в краевом министерств образования ошивается. Это он родному племяннику и года не дал поработать в школе, сразу пристроил в „гороно“ инспектором, а через пару лет и вовсе усадил в кресло заведующего. Посмотришь на него, ну сопляк сопляком, а уже заведующий городским образованием! Высота для меня недосягаемая! Даже завидки невольно берут. Его карьера прет семимильными шагами, а мне приходится пробиваться своей кровью, потом, нервами. И все самому, самому! Двадцать лет в школе простым учителем — и вот наконец-то замаячил свет в конце тоннеля. Даже не верится… Но где взять эти чертовы скандинавские палки?»

— Ерофей Христофорович, вы что, не слышите меня? Я говорю, отдыхайте, набирайтесь сил, а где-то в конце августа я вас вызову к себе в «гороно»… надеюсь, без животика. — Он кивнул на живот учителя и вроде как шутливо закончил: — Вы уж постарайтесь, будьте добры.

«Ну вот, кажись, и мой звездный час наступил, — с нескрываемой радостью подумал Ерофей Христофорович, выходя из школы. — Лучше поздно, чем никогда. — Однако вспомнив, что пенсионный возраст подняли на пять лет, он эту самую радость если не погасил, то поубавил.. — Господи, еще целых пять лет адской работы с нынешними детишками! Это же… это же тихий ужас для учителей! О чем это я? Меня осенью в „гороно“ переведут, там наверняка полегче будет вдали от хулиганистого контингента школьников, там можно и до восьмидесяти лет поработать не особо напрягаясь. Главное сейчас — найти палки».

Матрёнин обошел все торговые точки по улице Ленина от пивного бара «Три богатыря» до «Дома книги», в одночасье вдруг ставшего продуктовым «Манго». «Не вдруг, сейчас для россиян желудок — поважнее умной книги, — с сожалением подумал он. И тут же эмоционально отмел в сторону книги: — Господи, причем здесь книги, мне нужны палки! Притом не простые, скандинавские!». Этот день для Матрёнина оказался поистине везучим — в магазин спортивных товаров как раз завезли палки для скандинавской ходьбы. Финские! Ультра-прочные! Телескопические, с удлинителями! Под красочным рекламным слоганом «Самые демократические цены на палки — у нас!» — стояла цена… семнадцать тысяч! Ого! Ничего себе демократия! Прямо какая-то заоблачная цена! Упасть — не встать! И это притом, что нужны они всего-то на пару месяцев. А потом, за ненужностью будут снесены в подвал. Между прочим, там же в подвале, есть похожие палки — лыжные. Сколько уже лет прошло, когда он в последний раз на лыжах ходил, эти палки в руках держал? Ох, много времени с тех пор утекло, много. Помнится, как он с женой, с детьми по лесу на лыжах ходили. Снег валил, пурга мела, а семья дружненько костер развела, сало на прутиках жарили, шутили, смеялись, снежками бросались Хорошее было время! А сейчас работа задавила, ни выходных тебе, ни проходных, хочешь семью прокормить — взваливай на себя побольше-побольше уроков, про репетиторство не забудь. Какие уж тут лыжи? Да и не молод он, чтобы палками махать… Ну, если только ради будущей карьеры. Итак, палки в продаже имеются, но цена не-то что кусается, в клочья рвет семейный бюджет! Больно уж дорогие палки, не по учительскому карману. «Да ну их в тундру, у меня в подвале куча старых лыжных палок имеется! Достану-ка я их, а вечером пойду жирок сгонять, — Матрёнин послал финские палки далеко в тундру, однако о чем-то должно быть вспомнив, хлопнул себя ладошкой по лбу. — Елки-палки! Я же сам вчера попросил сыновей помочь матери освободить подвал от накопившегося за зиму хлама. А ведь там лыжи… с палками! Неужто жена не догадается оставить хотя бы палки?»

И Матрёнин, что есть духу, заторопился домой. И, увы! Как всегда бывает в таких случаях, он опоздал — и лыжи, а главное — палки, которые проложили бы учителю дорогу к карьерному росту, еще утром вместе с другим накопившимся за зиму хламом, были выброшены в мусорные контейнеры. Бог с ними, с лыжами, они рассохлись от времени, потрескались до невозможности на них ходить, а вот палки жалко, пусть не финские, однако бродить по парку сгодились бы. Главное, свои были палки, бесплатные, есть-пить не просили… На вопрос мужа, где лыжи с палками, супруга легкомысленно похвасталась, что она самолично снесла их в контейнер. Однако увидев донельзя взволнованное лицо мужа, быстренько прикусила язычок. Ни слова не говоря, Матрёнин что есть мочи припустил к мусорным бакам. И опять, увы! и здесь он опоздал: на этот раз мусорщики, как назло, вовремя освободив контейнеры, увезли мусор на городскую свалку, что находится в двенадцати километрах от города.

Собрали семейный совет с одной единственной повесткой: что делать? Дети единогласно высказались за покупку финских палок (дети — они и есть дети). Супруга, как всегда желая быть и нашим и вашим, пожав плечиками уклонилась от прямого ответа, мол, вы мужики, вы и решайте. Сам же Матрёнин высказался так: если семья не против сидеть до получки на хлебе и воде, то пусть покупает финские палки за семнадцать тысяч (дети тотчас увяли, как дачные георгины поздней осенью), лично он предлагает найти на городской свалке свои палки и с ними продолжить восхождение по карьерной лестнице. Остальные члены семьи единогласно с ним согласились.

Выведя из подвала запыленный велосипед, Матрёнин во все лопатки помчался на свалку. Крутя педалями и одолевая первый километр, он еще был в состоянии думать: а почему для похудения нужны именно финские палки, а не обычные, например, вырубленные из ольхи или березы? Затем соленый пот стал заливать глаза, ноги будто одеревенели, спина болезненно заныла и проскользнула предательская мысль: с такой сумасшедшей нагрузкой на сердце можно и ноги откинуть, не лучше ли будет плюнув на обещанное «гороно», остаться в школе и до пенсии спокойненько преподавать географию и историю. А еще лучше притормозить и передохнуть на обочине.

Матрёнин остановился, отдохнул минут десять. Приведя «дыхалку» и прочие работающие конечности в норму, опять заработал педалями, правда, поубавив скорость, чтобы можно было думать уже в более позитивном настроении, примерно в таком: будет ли у него, как у методиста «гороно», зарплата в сто тысяч рублей? Хорошо бы! Размер названной суммы, похоже, придал географу еще больше сил, а велосипеду — скорость.

Будка на колесах была пуста — сторож где-то отсутствовал. Прислонив велосипед к колесу сторожки, Матрёнин оглядел свалку: ого! размеры поражали — горы и горы мусора уходили за горизонт. Кое-где вился дымок, напомнив учителю географии о спящих, но не потухших камчатских вулканах, по которым то там, то тут ползали фигурки людей, издали напоминающие рыскающих голодных муравьев. Мамочки мои, где в этой чертовой пропасти можно разыскать свои палки?

Пройдя, по вроде как свежему следу автомашин, Ерофей Христофорович уперся в гору мусора высотой с двухэтажный дом и не теряя время принялся обследовать ее с тщательностью фанатичного ученого-археолога.

Через пару часов утомительного труда, усевшись на дырявое ведро, географ оглядел собственную добычу, как-то: чайная серебряная ложечка, толстенная книга Елены Молоховец под длиннющим названием «Подарок молодым хозяйкам или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве», изданную ажно в 1883 году в Санкт-Петербурге; и, наверное, свою самую ценную находку — швейную машинку «Зингер», вернее — ее остов. Что самое удивительное — машинка была произведена не в США или Германии, а в России… Вот только не разобрать где, зато четко виден год выпуска — 1911. Ничего себе! Будто прикоснулся к истории…

— Эй, мужик! К тебе, к тебе обращаются! Пес тебя задери, какого черта ты здесь ошиваешься? На чужой территории? — с угрозой спросил кто-то сзади.

Резко оглянувшись, Матрёнин вскочил с ведра — перед ним стояли какие-то люди, судя по всему — бомжи. Четыре мужика и, кажись, две женщины, похожие на мужиков. Возраст каждого не определить, однако лица у всех суровые, если не сказать злые. Бить будут, подумал учитель, и крупные мурашки забегали по спине.

— Ну, отвечай, что ты делаешь на чужой территории? — повторно спросил заросший по самые глаза незнакомец, похожий на Емельяна Пугачева.

И, хотя душа учителя, как говорится, ушла в пятки, он нашел силы не потерять себя, словно наяву представив, что перед ним класс хулиганистых учеников, выставил вперед руку и, как бы успокаивая, без дрожи в голосе, ответил:

— Друзья мои! Простите меня, если я что-то нарушил! Клянусь, я вам не конкурент, я здесь случайно, по своим делам…

— По каким еще своим? — излишне нервно дернулся вертлявый мужик небольшого росточка, в зимней шапке на голове, несмотря на теплый майский день. — Знаем мы эти «свои» дела, после таких как ты, у нас вещи пропадают. Носит вас тут, сволочей приблудных!

— Сверчок, закрой пасть! — сердито скомандовал похожий на Пугачева, должно быть, вожак.

— Еще раз извините меня! — быстро извинился Матрёнин, опережая дальнейшие вопросы незнакомцев. — Ради бога, простите! Понимаете, уважаемые, супруга сгоряча выбросила лыжи вместе с палками. А палки мне до крайности оказались нужны, а она выбросила. Вот я их и приехал искать. Мне нужны только палки! Заметьте, уважаемые, свои палки, мне чужого не надо, на чужое я не падок, уверяю вас…

Бомжи криво заулыбались, захихикали, дескать, ври дядя, да не завирайся, кто от чужого откажется. Бородатый рявкнул:

— А ну, ти-ха! — И, ткнув грязным пальцем в добычу географа, с ехидцей спросил: — А это тоже все твое?

— Господа… поймите меня правильно… все это я не специально искал, я нечаянно на это наткнулся, ей-богу нечаянно, господа! — заюлил Матрёнин, кляня себя за неосторожную жадность. — Искал свои палки, а тут смотрю — вещи безхозные, раритетные, дай, думаю, отложу в сторонку; поверьте, без желания что-то присвоить. Я учитель, преподаю географию, мне эти вещи интересны сами по себе.

— Вот даже как? Учитель географии? — удивленно переспросил бородатый и тут же с сожалением добавил: — Жаль, что не иностранный преподаешь, ты бы нам как переводчик сгодился — сейчас на свалке столько разного заграничного барахла, что хрен разберешь, чей товар, откуда, для чего предназначен. Без своего переводчика трудно.

Тут опять вертлявый влез с заявлением, что он с детства на дух не переносит учителей и без промедления предложил поколотить нежданного пришельца и выгнать его в шею. Вожак небрежно от него отмахнулся. Матрёнин облегченно вздохнул.

— Слушай, учитель, мы народ, за редким исключением не кровожадный, предлагаю договориться. — И он, неожиданно для учителя, да и, наверное для всех остальных, предложил: — Мы отдадим тебе это добро, — кивнул он на добычу географа. — И даже найдем твои палки, но тебе придется заплатить по установленным нами тарифам. Ты человек грамотный, надеюсь, понимаешь, о чем я? Матрёнин кивнул, мол, что поделаешь, ныне рыночные отношения… — Вот и договорились, — довольно улыбнулся бородатый. — Итак, слушай мою цену… За швейную машинку — сто рублей, за книгу… думаю, хватит и полтинника. Что ты еще нашел — выкладывай, не стесняйся.

Ерофей Христофорович хотел было развести руками, дескать, больше ничегошеньки, однако тут же передумал — а вдруг обыщут. Густо покраснев, он достал из кармана трико — серебряную ложечку и пробормотал:

— Извините, пожалуйста.

— Да ничего, ничего, бывает, — снисходительно заметил вожак, с таким интересом рассматривая ложечку, что учитель мысленно распрощался с ней.

— Господа, прошу вас понять меня и извинить, потому как в настоящий момент у меня с собой денег нет, — Матрёнин для убедительности похлопал по пустым карманам. — Но вы не сомневайтесь, я их завтра вам принесу, ей-богу принесу. Сегодня уже, к сожалению, поздно.

— Ладно, учитель, сделаем так… — после многозначительной паузы, бородатый предложил свое видение сделки: — Принесешь завтра деньги — получишь палки вместе с другим барахлом. Однако, велосипед мы у тебя конфискуем, как бы в залог. А вдруг ты не вернешься? Нам гарантия требуется. И не вздумай натравить на нас легавых. Учитель, ты понял меня?

И столько в его голосе было угрозы, что Ерофей Христофорович усиленно закивал головой. Он лишь осмелился спросить, как он домой доберется без велосипеда — далеко же, да и вечер уже.

Бомжи, довольные удачной сделкой, дружно рассмеялись и посоветовали учителю топать ножками-ножками, дескать, тебе это не помешает, вон животяра какой.

«Дался им всем мой живот!» — сердито бурчал Матрёнин, торопливо направляясь в сторону далекого города. По обе стороны дороги — тайга полная голодных медведей, которых как и людей, словно магнитом тянет на свалку. А что, после зимней спячки они действительно голодны, могут запросто слопать и не посмотрят, что он человек самой мирной профессии — учитель. Впрочем, Ерофею Христофоровичу повезло — медведи ему не встретились, однако марш-бросок в обратном направлении дался ему, ох как нелегко! Спасибо соседу, которого подняла встревоженная долгим отсутствием мужа Наталья — супруга. Километрах в трех от города сосед, обнаружив едва передвигающего ноги учителя, привез его домой, где тот едва отдышавшись, рассказал о своих злоключениях, над которыми сосед долго смеялся, а Наталья нежно поглаживая супруга по руке, приговаривала: «Бедный, бедный мой Ерофеюшка…»

После позднего ужина опять созвали семейный совет. Сыновья опять единогласно предложили плюнуть на цены и пойти купить или финские палки, или пластиковые лыжи, мол, батя — двойная выгода: летом будешь с палками бегать, а зимой на лыжах ходить. Наталья подсовывала телефон: немедленно звони в полицию, это чистейший грабеж среди бела дня. Сам Ерофей Христофорович сказал, что он дал слово, что он обещал и желал бы вернуть свое добро мирным путем, то есть — через переговоры. В противном случае он не получит ни палки, ни раритетную «Зингер» образца 1911 года, ни даже книгу старых кулинарных рецептов, не говоря уже о серебряной ложечке. «Нет-нет, мы пойдем другим путем, — безапелляционно заявил он, — и выкупим за минимальную сумму в пределах… ста рублей… нет, лучше за двести». Семья согласилась с ним.

Рано утром, еще до того, как собачники вывели своих питомцев на прогулку, Матрёнин в спортивном трико выбежал из дома. Утренний воздух, особенно за городом, был свеж и полон кислорода. Два вчерашних броска на свалку благоприятно подействовали на организм, дышалось легко, полной грудью, ноги хоть и побаливали, однако не подгибались от усталости, как вчера.

Возле сторожки его ожидал вертлявый бомж в зимней шапке. Настороженно зыркнув по сторонам он, должно быть для конспирации, обхлопал учителя по бокам, и не найдя ничего подозрительного, повел его куда-то в кусты, где возле импровизированной хижины из фанеры и целлофана было многолюдно. Окружив костер, обитатели свалки, должно быть варили завтрак в большом закопченном ведре. Пахло разваренной гречкой и помойкой. Вертлявый завел Матрёнина за хижину где, прислонившись к прибитой к березе доске, стояли лыжи. Много лыж, пар пятнадцать, если не двадцать. И куча лыжных палок. Здесь же находился и бородатый вожак похожий на Пугачева. Увидев учителя, он кивком поздоровался с ним и приглашающее махнул рукой, мол, выбирай, какие тебе надо.

У Ерофея Христофоровича глаза разбежались: сколько лыжных палок! попробуй найди тут свои. Он долго перебирал, ощупывал, осматривал — и наконец выбрал подходящие по росту палки. Пусть не ультровые финские, не телескопические, зато легкие, прочные и даже серебристого цвета. Явно не его, зато хороши, с такими не стыдно пройтись по аллеям парка. Ведь это не просто палки — это двигатель для его будущей карьеры. Он, конечно, не карьерист в негативном смысле этого слова, просто что-то должно наконец измениться в его жизни… в лучшую сторону, конечно. Надо думать, что должность методиста — это и есть то самое «что-то». Да что там думать — должность почти у него в кармане!

— Ну что, учитель, выбрал? — широко улыбнулся бородатый, жестом руки приглашая Матрёнина сесть на пустой ящик. — Смотрю, ты хорошие палки выбрал, небось, собираешься на них все мировые рекорды побить. А теперь, как говорится, шутки в сторону, давай поторгуемся, ужас как люблю торговаться, по молодости служил в Туркестанском военном округе, частенько по местным рынкам шлялся. Итак, начнем: мы тебе палки, ты нам денежки. Для начала обговорим цену за палки, опосля очередь дойдет до твоего… как его там?

— Раритет, — подсказал учитель.

— Во-во, он самый. Но учти, раритет пойдет по отдельной цене. Ну как, согласен? Думаешь? Ну, думай, думай…

Подумав, Ерофей Христофорович решил огорчить хозяина свалки — не торговаться — здесь не узбекский базар, а главное, у него денег — не расторгуешься. И он, выставив руку вперед, разжал ладонь, на которой, свернутые трубочкой, лежали четыре пятидесятки.

— Извините, уважаемый, вот все, что имею, — произнес он голосом много дней голодавшегося человека. — Еще раз извините, но дать вам больше я не имею возможности — у меня многодетная семья. У меня даже справка из домоуправления имеется о наличии троих детей… все пацаны, — зачем-то добавил он, вытаскивая из кармана заранее приготовленную старую справку.

— Многодетный, говоришь? — переспросил вожак, лишь бегло взглянув в справку. — Понятненько… Я сам из многодетной… Это меняет дело… Значит так, учитель, давай свои деньги, забирай палки и прочее свое раритетное барахло и вали с ними домой. Извини, браток, ножками, ножками придется топать. Велосипед мы у тебя конфискуем — я хочу, чтобы каждый мой человек имел собственный транспорт, чтобы все, как у людей. Мы как та моторизованная пехота из кино, не помню названия. Восемь велосипедов у нас уже есть, твой — девятый. Ты же учитель, человек умный, должен понять, что мы твои палки даром что ли, искали. Вон, всю свалку перешебуршили, перелопатили, целую кучу лыж для тебя нашли. Если желаешь парочку лыж — бери, не жалко… бесплатно бери, дарю…

На сей раз давайте оставим в стороне, с каким неимоверным трудом Матрёнин добирался до дома с объемным рюкзаком (рюкзак подарили бомжи) на спине, в котором больно елозила по ребрам швейная машинка «Зингер», тяжелым кирпичом давила на позвоночник многостраничная книга о полезной и здоровой пище образца 1883 года; и, возможно, хорошо, что бородатый не вернул серебряную ложечку — уж под ее тяжестью он, наверняка бы не дошел, потому как известно: в дороге и иголка тяжела. Или что-то в этом роде. Однако, что бы с ним ни случилось в пути, лыжные палки географ ни за что не выпустил из рук, ни за что!

И уже в тот же день поздним вечером, чтобы не привлекать к своей персоне больное внимание рядовых обитателей, которых хлебом не корми, а дай позубоскалить над необычным видом вроде бы солидного мужика, к тому же, учителя! педагога! — и вдруг с лыжными палками в руках! да еще почти летом! — Матрёнин, размашисто двигая палками, принялся наматывать пока что метры по аллеям парка. Почему метры? Да потому что, он как следует не отдохнул от утренней пробежки с рюкзаком, к тому же, как и все новое, необычное, скандинавская ходьба продвигалась туго, не по инструкции: руки с палками шли вразнобой с ходьбой ног, отчего чувствовал себя учитель, как корова на льду. И только на третий день, разобравшись в ошибках, Матрёнин пошел как надо: спина ровная, плечи откинуты, руки заработали крест-накрест с ногами, главное — в такт, в такт! Он также понял, что нельзя идти слишком быстро, но и медленно не стоит, желательно двигаться в темпе танка Первой мировой войны, то есть — пять километров в час. Футболка на Матрёнине пропотела, побелела от соли, однако усталости не чувствовалось, наоборот, захотелось закричать во все горло что-то лихое, хулиганистое. Не закричал — зачем пугать гуляющий по аллеям пожилой люд, пусть пенсионеры неспешно бродят, дышат чистым кислородом, ведут разговоры о маленьких пенсиях, о детях-внуках, о дороговизне жизни, об ушедшем здоровье. Как говорится, каждому овощу — свое время. Что верно, то верно.

Однако, вскоре невесть откуда появившийся шум разбудил сонные аллеи парка, мешая пенсионерам и любителям здорового образа жизни наслаждаться благословенной тишиной. Дико ревя моторами, чадя адским дымом, в парке появились автомобили. Из окон затонированных иномарок летели пивные банки, из динамиков рвалась бешеная музыка, глушимая лишь нашим знаменитым матом. По аллеям стало опасно ходить, и парк как-то незаметно опустел.

Матрёнин вспомнил, как называют автомобильных хулиганов — стритрейсеры, или, грубо говоря, местные мажоры, сынки обеспеченных граждан города и их пособники.

Недалеко от ворот, на центральной аллее, больше похожей на площадь, толпилась молодежь разного возраста, в том числе и школьники. Машины самых разнообразных марок с включенными фарами — сплошь иномарки — по взмаху мужика с флажком с ужасным ревом отправлялись бешено носиться по парковым аллеям, разгоняя последний пенсионный люд по домам. Асфальт был черен от тормозящих колес.

Матрёнин имел неосторожность выйти на свет фонаря, и кто-то из подростков, а может даже из его учеников, опознав его, должно быть в шутку крикнул: «Атас, пацаны! Географ с палками!». Более взрослый голос пробасил: «Ого! Пузатый больно! Он у вас случаем не глобус проглотил?» Засмеялись, впрочем, не зло или обидно — так, под настроение. Ерофей Христофорович с досадой отметил, что с сего момента за ним запросто может закрепиться кличка Лыжник, а то еще хуже — Глобус, вместо вполне нейтральной Матрены. Нет, надо скорее переходить в «гороно», подальше от нынешней языкастой молодежи.

Вернувшись домой, Матрёнин первым делом встал на напольные весы. Результат взвешивания не порадовал, если честно — мизерный результат, всего сто пятьдесят грамм от животика потерял он в парке. Ну, ничего, успокоил он сам себя — впереди целое лето. Если хотя бы восемьдесят дней умножить на сто пятьдесят грамм, то получится… получится двенадцать килограмм, а если умножить на двести грамм… Эх, перекусить бы! А вот это — ни в коем случае! ни грамма! ни крошки! Иначе не видать заветной должности методиста.

Назавтра все повторилось: скандинавская ходьба по аллеям, соленый пот на губах, удовольствие от пройденных километров и праведный гнев против облюбовавших вечерний парк мажоров-стритрейсеров с их оглушительно ревущими машинами.

По приходу домой Матрёнин позвонил в полицию и пожаловался на нарушителей парковой тишины. Его внимательно выслушали и ответив, что жалобу приняли, положили трубку. Однако на следующий день в парке ничего не изменилось — все так же продолжались экстремальные гонки, так же визжали тормоза, дымились покрышки, ревели моторы, и так же было опасно прогуливаться по аллеям.

В субботу вечером, едва заслышав рев мощных моторов, Ерофей Христофорович решил от греха подальше пораньше закончить скандинавскую ходьбу, дескать, суббота есть суббота — и соскочил с асфальта аллеи на идущую параллельно упругую от старых листьев тропу. Расслабленно меряя метры, он сначала услышал рев мотора, затем глухой стук, а уж потом увидел, как большая иномарка визжа покрышками, искря об асфальт, резко остановилась недалеко от него. Хлопнула дверца, послышались торопливые шаги, затем из кустов раздался то ли вскрик, то ли всхлип — и темная фигура, пугливо озираясь, вернулась в машину. При свете включенного фонаря, Матрёнин узнал ученика своей гимназии… Костю Ревякина.

Взревел мощный мотор, при свете фонаря блеснула хромированная труба снизу и, выпустив из нее облако черного вонючего дыма, машина умчалась в темень парка. Ерофей Христофорович быстро подошел к месту, которое так поспешно покинул ученик его гимназии. Свернувшись калачиком, по-детски беспомощно, перед ним мертво лежал мужчина. И хотя голова его находилась в кустах, по стоптанным кроссовкам, по трико с красными широкими лампасами учитель узнал в лежащем пенсионера, частенько прогуливавшегося по аллеям. Еще вчера при встрече, сбитый кивнул Матрёнину, как старому знакомому.

Ерофей Христофорович осторожно перевернул пенсионера — тот застонал. Слава богу, живой! «Товарищ, вы как?» — он попытался узнать о самочувствии сбитого, но услышав в ответ лишь болезненное мычание, полез в карман за телефоном, чтобы позвонить в «скорую». Пару минут пришлось объяснять диспетчеру, где сбили человека, как туда проехать, называть свою фамилию, имя, отчество, сердито отвечать, откуда ему знать фамилию потерпевшего.

После того, как в парке раздались вопли «скорой», парковых хулиганов-стритрейсеров будто ветром сдуло, потому как вслед за машиной с красным крестом появился уазик дежурной службы полиции, а следом подскочили гаишники.

На вопрос последних, что он видел, Матрёнин хотел было рассказать всю правду, однако увидев, как двое в белых халатах профессионально умело засовывают сбитого пенсионера в зеленый, нехорошо шуршащий мешок понял, что тот умер. От этого его будто заклинило, и с большим трудом гаишники добились от него, что он ничего не видел и не слышал, кроме как, занимаясь скандинавской ходьбой, случайно наткнулся на лежащего гражданина. После этого он стал приставать к полицейским, все настойчиво допытываясь, где его палки, где палки. И успокоился, когда ему сказали, что они у него в руках. Полицейские на «уазике» подбросили Матрёнина до дома.

Оказавшись в родных стенах, Ерофей Христофорович мигом вспомнил, что произошло в парке, и рассказал о случившемся супруге. Наталья, внимательно выслушав мужа, первым делом спросила, видел ли он кто был за рулем той злосчастной машины. Ерофей Христофорович, зачем-то оглянувшись по сторонам, назвал фамилию водителя. По-женски ойкнув, супруга прикрыла ротик рукой. Вот вам, бабоньки, и ой! Муж назвал фамилию известного в городе человека — Ревякина Льва Ефремовича, первого заместителя мэра города, между прочим, курирующего отдел образования. А это вам не шуточки-прибауточки, это уже серьезно. Оба поняли, что обладают информацией, которая вполне может навредить и гимназисту Костику, и поставит жирный крест на карьере его отца, пока еще всеми уважаемого Льва Ефремовича. Пока… А с другой стороны, и носителю этой самой информации может не поздоровиться — как говорится, все под богом ходим. «правда, кто-то под зонтом, а кто-то с лысой головой», — Ерофей Христофорович задумчиво почесал лысеющий затылок и на вопрос супруги, что ты собираешься делать, ответил уклончиво, что не знает. И добавил, что пока не знает. Он и в самом деле не знал. Вариантов было несколько. Первый, он же и самый простой — пойти в полицию и сообщить, как было дело. Самый простой — он, может быть и не самый верный… А что, если… Нет-нет, об этом и подумать страшно, он ведь не какой-нибудь шантажист — он заслуженный педагог, призванный учить детей всему тому доброму, что накопило человечество за многие века своего непростого существования. Он просто обязан воспитывать из них честных, порядочных… Стоп! Причем здесь эта демагогическая мораль? Здесь другое. Нет, надо думать, думать и думать!

Этой ночью Матрёнину не спалось: он беспокойно метался в постели, ворочаясь с боку на бок, и лишь под утро забылся в кратковременном сне.

На следующий день, после того как в свежей местной газете появилась небольшая заметка, вернее — просьба сообщить в полицию тем, кто видел в парке наезд на пешехода со смертельным исходом водителем, скрывшимся с места происшествия, просят сообщить по номеру 02 или 42-32-20. Матрёнин, после долгого раздумывания, наконец-то решился и позвонил… в мэрию, на номер заместителя главы города, господина Ревякина. О чем они говорили — можно гадать сколько душе угодно, однако примерно через час Матрёнин сидел в кабинете следователя и искренне, положа руку на сердце, минута в минуту вспоминал, что он «собственными глазами видел, как неизвестный ему гражданин сам бросился под проезжающий автомобиль! Сам, не извольте беспокоиться, господин следователь! И даже на моих руках он испустил последний вздох, успев лишь сказать, что он устал жить… и ушел в лучший мир».

Дело было благополучно закрыто за отсутствием состава преступления. Ерофей Христофорович как-то тихо и незаметно поменял жесткий стул учителя на уютно-комфортное кресло заместителя начальник управления образования. Заместитель — это вам не какой-то там методист, и даже не главный специалист, и не ведущий: «зам» — это уже почти вершина! Почти как Джомолунгма в Тибете! Эверест! И это чудо сотворили палки, простые палки! Между прочим, решил Матрёнин, чиновнику такого полета не солидно бегать с палками, как обычному пенсионеру: чиновник без живота — не чиновник, а посему палки были не выброшены, нет — снесены в подвал, так, на всякий случай. А что, может, и детям для карьеры пригодится? Кто знает, пути господни неисповедимы!