Такое вот детство

Иван Митряйкин, 2019

Повесть простыми словами описывает нашу жизнь на примере двух маленьких детей: мальчика Максима и девочки Марины. Нет, они не полетят в космос, не уменьшатся и не будут кататься на насекомых. В жизни каждого ребёнка есть много настоящих, непридуманных приключений, из которых и состоит наше детство. Произведение предназначено для взрослого читателя, так как именно мы, забыв свои детские годы, считаем, что проблемы детей такие же маленькие, как и они сами. Нет, их проблемы по весу такие же, как у нас, но ложатся они на хрупкие плечи, которые не привыкли к такой тяжести. И мы, взрослые, можем помочь детям, если хоть на секунду встанем на их место и посмотрим на мир глазами ребёнка. Эта книга – тот самый взгляд на детский мир, которого нам порой так не хватает.

Часть первая. Консервы для собаки

Глава, в которой всё только начинается

Весна уже показала первую зелень. Воздух пахнет чем-то приятным, вкусно-тёпло-зелёным. Делаешь два шага и оказываешься в тени старого дерева, во власти уже других запахов: нагретого железа, ржавчины и затхлости. Всего метр, а такой контраст.

Максим, или, если точнее, Максимка, пришёл сюда уже во второй раз. Вчера он, как и положено поселковому мальчишке, пробрался на свалку металлолома по своим очень важным мальчишечьим делам. Металлолом ждал своей утилизации за территорией гаражей. Раз в год приезжала большая машина и в течение дня всё вывозила. И вот в тот момент, когда он пытался открутить гайку, чтобы снять очень нужное ему зеркало от кабины трактора, он услышал писк. С сожалением оставив его висеть на своём законном месте, но пообещав себе обязательно вернуться и закончить начатое, Максимка аккуратно спустился вниз и обошёл кучу металлолома. Писк раздавался из старого автобуса «пазик» (так их называли в посёлке), стоявшего без стёкол и с частично снятыми, частично порванными сиденьями. Вот под одним из таких сидений, в куче старого поролона и ошмётков каких-то тряпок, устроила себе нору белая, среднего размера, довольно симпатичная собачка. Он попробовал сунуться в вырванную дверь и был встречен оскаленными зубами, грозным и визгливым лаем. Собака, отогнав Максима за территорию тени дерева, как бы обозначила границу своих владений.

Мальчик сделал ещё один круг и с сожалением глянул на блеснувшее от заблудившегося в ветках луча весеннего солнца зеркало. Оно как бы спрашивало: «На что ты меня меняешь, на кого?». Соскальзывая по опасно скрипящему металлу с другой стороны пазика, он сунулся в окно, но собака белой молнией бросилась на спинку заднего сиденья, и её зубы клацнули около самого его носа. Максим отпрянул назад и, стукнувшись о выпирающие механизмы, скатился вниз.

Сев на начинающую покрываться зеленью землю, он застонал от боли: болели локти и место, на котором он сидел. Очень неудобно, когда надо схватиться за больное место, но рука, которой надо это сделать, болит ещё сильнее, чем то самое больное место. И ничего не оставалось, как только тихонько подвывать, баюкая ушибленную руку, и ёрзать по нагретой земле.

Третьей попытки Максимка не предпринял, разумно вспомнив слова из сказки, которую ему по вечерам рассказывала мама, в то время как отец нетрезво похрапывал в соседней комнате на диване. «Утро вечера мудренее», — сказал он сам себе и потопал в сторону дома: надо было успеть к ужину, а то отругают.

Глава, в которой на помощь мальчику приходит друг

Назавтра он пришёл с Маринкой, полненькой симпатичной девочкой, которая жила с ним на одной улице и училась в его школе, но на год старше. Максимка, может быть, и не пригласил бы девчонку с собой на свалку, но они были знакомы всю их короткую жизнь. Мамы общались между собой, обменивались цветами и периодически заходили друг к другу в гости. И пока они пили чай, шептались и что-то обсуждали, дети играли, листали книжки и что-нибудь строили. В общем, в данный момент она была не девчонка, а друг, верный и в общем-то единственный, тот, кому он мог доверить секретную информацию о сделанном открытии. И, конечно же, с ней можно было посоветоваться.

Придержав Маринку за платье, не позволяя ей пересечь безопасную территорию, мальчик посвистел. Тишина. В автобусе ни звука, ни шороха. Они подошли ближе, он снова свистнул и кинул сухую ветку в сторону автобуса, не добросил. Нашёл небольшой камень, тот гулко ударил по металлу стоящей рядом тракторной кабины. В ту же секунду раздался топот лап, и к ним выбежала разъярённая собака-мама. Максим быстро оттащил Маринку на безопасное расстояние.

— Видишь, какая злая? — спросил он. — Не подпускает. А там щенки маленькие.

— Красивая, — вздохнула Маринка, — и голодная. Мама говорит, что если человек ругается, значит, его надо обнять и накормить, и он сразу станет добрым. С моим папкой она так и делает, когда он приезжает с работы. Она его обнимает, а потом кормит, и он начинает улыбаться и помогает мне учить уроки.

Максим вздохнул и промолчал: его папка не помогал ему учить уроки… Да и улыбался нечасто. Он приходил с работы, ел и шёл смотреть новости или спать. Была в этом какая-то загадка, которую мальчик не мог понять. Когда отец после ужина шёл смотреть новости, он был хмурым и раздражительным, ругался ни за что и на него, и на мамку, а когда приходил весёлый, улыбался, то злилась уже мама и старалась отправить его спать пораньше, а потом долго и зло гремела посудой и всхлипывала…

— А давай её накормим, — вырвал его из раздумий Маринкин голос.

Идея мальчику понравилась, он бы и сам уже поел, но вместо обеда повёл Маринку сюда, на свалку металлолома.

— Давай. А чем?

— У меня дома есть специальный корм, мама им Моську кормит.

Моськой звали маленькую собачку какой-то очень дорогой породы. Она жила у Маринки дома или, скорее, у её мамы. А то, что очень дорогая, Максим понял, когда дядя Паша (Маринкин папа) сказал, что за те деньги, которые они отдали за эту мелочь, он бы лучше себе колёса новые купил. Максим видел колёса на его машине, такие высокие и блестящие, что боязно подойти и потрогать. Конечно же, такая красота стоит очень дорого.

— Ваша Моська и на собаку-то не очень похожа. — Максим нахмурился. — Может, эта и есть-то такое не будет.

— Не знаю, давай спросим у мамы.

Глава, в которой решается вопрос питания и имени

— А как мы её назовём? — поинтересовалась Маринка, когда они шли по улице. — У собаки ведь должно быть имя. Если мы к ней по имени обратимся, она подумает, что мы её знаем, не будет на нас лаять и пытаться укусить.

— Глупая ты, Маринка, — рассудительно заметил Максимка. — Как же она будет знать, что это её имя, если она его и сама ни разу не слышала?

— Всё равно, — горячилась девочка, — имя должно быть. Как же без имени? Вот тебя зовут Максим, меня — Марина. Даже у маминой собачки есть имя!

— Моська! — Максим фыркнул. — Ладно бы Мухтар или Рекс, а то Моська!

Он попытался презрительно плюнуть сквозь зубы, в точности как это делают старшие парни, когда курят за гаражами (Максим не раз видел, как они это делают). Но у него не получилось, и слюна, не полетев далеко, повисла у него на куртке. Он сердито стёр её рукавом и сказал:

— Точно, назовём её Рексом!

— Она же мама, а значит, девочка, — не согласилась Маринка. — Тут надо девичье имя. Давай назовём Гермиона, — предложила она.

— Нет, — не согласился Максим. — Гермиона — нерусское имя, и ещё Гермиона рыжая, а наша собака — нет. Надо назвать как-то по-нашему, давай назовём Ася, как тётю Асю. Её все знают, все это имя слышали.

— Нет, мне не нравится, — заупрямилась девочка. — Можно назвать Герда, — предложила она, вспомнив недавно прочитанную с мамой сказку.

Максим засопел. Он был упрямым мальчиком, но добрым. Ему не хотелось сдаваться и не хотелось обидеть своего друга Маринку. К счастью, они уже подошли к её дому, и девочка побежала вперёд, чтобы предупредить маму. Через минуту она выскочила на крыльцо и помахала ему рукой: мамы дома не оказалось.

В доме у Маринкиных родителей было как-то очень чисто. Максима всегда пугала эта чистота и пустота: какие-то раздвижные двери, небольшие столики, небольшие пуфики и большие удобные диваны. И только на втором этаже, в комнате у девочки, было мебели побольше: большой стол, мягкий стул на колёсиках, ну прям как в телевизоре. И что всегда удивляло Максима, так это кровать. Он не понимал: для маленькой девочки целая кровать! На такой могут уместиться трое взрослых, а тут ей одной! У Максима был диван: заслуженный, местами просиженный, но ему он нравился — от него исходил какой-то успокаивающий запах, как от бабушки. Бабушка померла, а вот диван остался. Максим любил, завернувшись в одеяло, засыпа́ть, наслаждаясь таким родным запахом… А у Маринки были светлая кровать, специальный ящик для игрушек в углу и компьютер. Хотя пользоваться им девочке разрешали не очень часто и не подолгу. Но иногда и ему перепадало поиграть.

Пока он в очередной раз рассматривал её комнату, Маринка сбегала вниз и притащила горсть каких-то резко пахнущих камешков.

— Вот этим мама кормит Моську, — заявила она и высыпала их на стол.

Максим авторитетно протянул руку, взял одну гранулу, понюхал и засунул в рот. Честно попытался жевать, но не выдержал, быстро нагнулся и выплюнул в корзину для мусора, стоявшую под компьютерным столом.

— Фу-у-у, какая гадость. Она такое есть не будет.

— Но Моська же ест, — возразила Маринка.

— Это специальная еда для таких маленьких собачек, как у твоей мамы. Их, наверное, с детства к ней приучают, и они потом не могут есть вкусную еду, — заключил Максим. — Нашу собаку мы будем кормить чем-нибудь вкусным!

— И чем? Из дома будешь брать? Так тебя мамка отругает.

— Скорее уж, папка, — мрачно проворчал Максим. — Мы купим ей консервы, кильку в томате.

Максим сглотнул слюну. Очень он любил кильку в томате, особенно с чёрным хлебом, и чтобы потом вымакать мякишем с тарелки… Вкусно… ну прям очень.

Кильку периодически ели в доме у Максима. Особенно часто это выпадало на конец месяца. Мальчик в те моменты радовался и просил мамку положить ему поменьше картошки и побольше консервов. «Как вкусно! — говорил он сытый, отваливаясь от стола. — А давайте постоянно есть консервы?»

Мать при этих словах грустно улыбалась, гладила его по голове и отсылала в свою комнату, почитать книжку. Читать Максим тоже любил. Хоть читал медленно, но уже не по слогам, а как взрослый мог прочитать, одним словом, если, конечно, слово недлинное и знакомое.

— Хорошо, — согласилась Маринка, — если ты кормишь собаку своими консервами, то тогда мы назовём ее так, как я хочу, — Гердой. Так будет честно.

Максим подумал, не нашёл в этом никакого смысла и поэтому кивнул, соглашаясь.

Глава, в которой едят пиццу и считают деньги

Хлопнула входная дверь.

— О, мама пришла, — рванула из комнаты Маринка.

Александра Сергеевна, или тётя Шура, как называл её Максим, разделась, поднялась в комнату к дочери и улыбнулась мальчику.

— Максимка, спускайся вниз. Покушаешь с нами, а то носитесь целый день вдвоём. После школы, наверное, ещё и не ели.

— Нет, тётя Шура, я, наверное, домой побегу. Поздно уже.

— Ничего не поздно, светло ещё. А у нас сегодня пицца, и мы всю её с Маринкой не съедим, мы же худеем. Всё, ты просто обязан нам помочь, — тётя Шура просительно улыбнулась. — Поможешь?

Максим кивнул. Отказать в помощи он не мог. Да и пиццу он тоже очень любил. Хоть и ел её гораздо реже, чем консервы, в общем-то только у Маринки в гостях и ел.

Домой он прибежал в сумерках. Отец смотрел телевизор, мамка гремела посудой.

— Ты где носишься весь день, горе моё луковое?! Мой руки, накормлю, а то кожа да кости!

— Нет, мам, я у тёти Шуры покушал. Она нас с Маринкой пиццей кормила. Пиццы было много, и я им помог её съесть. А ещё мы собаку с щенками…

— Ну я же просила тебя не есть у чужих людей, скажут, что у нас есть нечего. — Мать резко повернулась к окну, и пальцы, сжимавшие полотенце, побелели.

— Ну, мам, я же только помог! А пицца вкусная была. — Максим не мог понять, почему мамка злится, если он ничего плохого, на его взгляд, не сделал.

— Всё хорошо, ты молодец.

Мама вытерла полотенцем глаза и, повернувшись, прижала его голову к пахнущему чем-то кислым переднику. Максим чихнул, потёрся носом о мамин живот и спросил:

— Мама, ты что, плачешь?

— Нет, сынок, просто что-то в глаз попало. А ты пойди в комнату, я тебе новую книжку принесла, «Руслан и Людмила» называется. Позже будем чай пить.

Мама работала в местной библиотеке, работы там было немного, пару часов в день. Зато в этом был большой плюс: всегда были книги, и за ними не надо было идти в другой конец посёлка.

Максим радостно побежал в комнату в предвкушении захватывающего занятия. Про собаку он решил больше не говорить, а то мало ли, вдруг мама ещё сильнее расстроится.

Перед тем как погрузиться в чтение, Максим засунул руку за диван и достал из-под его внутренней обивки банку от кофе. В ней хранились его сбережения. Иногда мамка оставляла ему небольшую сдачу. Да и у близлежащих гаражей можно было разжиться и макулатурой, и пустыми бутылками, и медными проводами. Благо приёмный пункт был на соседней улице, а Виталик — седой дядька, который принимал всё, что ему приносили, периодически заходил к его отцу. И когда Максим что-то ему притаскивал, не задавал вопросов и честно рассчитывался, иногда добавляя к монетам конфету или какой-нибудь небольшой фрукт, чаще почему-то мандарин. Так что за год, с тех пор как Максим узнал от старших ребят про такой способ заработка, у него скопилась почти полная банка монет. Довольно часто попадались и бумажные деньги. Он копил на скейт.

Глава, в которой делают доброе дело

На следующий день после школы они с Маринкой пошли кормить собаку или, как гордо произнёс Максим, «делать её добрее». Ему очень нравилась мысль, что если кого-то накормить, то он станет добрее, а если ещё и обнять… Это же так просто. Он даже сегодня за завтраком спросил у мамы, правда ли это. Мама долго смеялась, но в итоге подтвердила. Эта мысль засела у него в голове, и сейчас они проверят её на собаке. Или нужно называть её Гердой? По мнению Максима, собаку можно называть Собака и не надо ничего придумывать. Ну, или Мухтар, как в кино. Вот вырастет, и у него будет такая собака, как Мухтар. Может даже, она вырастет из щенка, которого он возьмёт от этой собаки. И они вместе будут расти, и бегать, и кататься на скейте. Хотя на скейте — пока вряд ли: и собаку, и щенка надо кормить. А консервы не такие уж и дешёвые…

В магазине Маринка предложила брать банки с ключом, чтобы можно было открыть на месте. Максим такими не пользовался и не знал, как ключ действует, пришлось положиться на мнение друга. А банка с ключом стоила дороже, чем без него.

Весна была тёплой, дерево на краю свалки уже покрылось почти раскрывшимися листочками, а трава выглядела более густой. Хотя если присмотреться, то сквозь неё можно было ещё разглядеть непокрытую землю. Скинув около дерева ранец, Максим достал банку и передал Маринке. Она поставила её на землю, ловко дёрнула за кольцо, потом ещё раз, и с третьей попытки крышка осталась у неё в руках.

— Пошли, — прошептала она и сунула банку ему в руки.

Максим медленно пошёл вперёд, Маринка — за ним, шла почти вплотную, громко сопя ему в спину. Он был готов к нападению собаки и внимательно смотрел на дверь старого автобуса. Она появилась вдруг и совершенно с другой стороны. От неожиданности Максим вздрогнул, банка упала, и содержимое частично вывалилось на землю. Быстро схватив девочку за руку, он оттащил её на безопасное расстояние. Там они остановились и стали наблюдать за Гердой (или всё же Собакой), тяжело дыша от пережитого волнения. Грозно облаяв чужаков, та убедилась, что они находятся на безопасном расстоянии для неё и её щенков, и побежала к автобусу, но по пути наткнулась на банку с рыбой. Создалось такое чувство, что она не сразу поверила в свою удачу, вздрогнула, отскочила, обошла по кругу, снова понюхала и начала жадно есть, запихивая в себя всё и сразу, не жуя. При этом она стояла мордой к детям, ни на миг не спуская с них настороженных глаз. Вылизав банку, она ещё раз облаяла детей и побежала в автобус, оглядываясь по дороге.

— Ну что, она уже с нами дружит? — поинтересовалась Маринка.

— Мне кажется, что ещё не совсем, — рассудил Максим. — Пошли по домам.

Всю дорогу Маринка болтала, рассказывая, какие банты у Москалевич Оли, что ей купят точно такие же, а может, и красивее, и что второй класс — это не первый, и у них уже настоящие уроки, не то что у Максима, и что у неё закончилась ручка прям на уроке. А Светка ещё возится с куклами, а она уже вон какая большая…

Максим слушал и соглашался, между делом думая, на сколько ему ещё хватит денег и что они будут делать потом.

Глава, в которой происходит вторая попытка, или «Мы с Мухтаром на границе»

И на второй день собака их не подпустила. Так же облаяла и, быстро-быстро съев консервы, убежала к щенкам.

— Интересно, сколько их там? — задумчиво протянула Маринка. — Вот бы взять себе хоть одного. У мамы была бы своя Моська, а у меня — своя.

Они сидели на траве и грызли сушки, которые положила в портфель Максимкина мама перед выходом.

— И что бы ты с ней делала? — спросил Максим.

— Играла.

— Но это же не кукла! — Максим от возмущения аж перестал пытаться сломать сушку в руке. — Их же дрессировать надо, чтобы они слушались. А потом, когда она вырастет, можно пойти работать в милицию или границу охранять…

— Что охранять? — рассмеялась Маринка.

— Границу, — терпеливо объяснил Максим. — Это такой забор вокруг всей страны, через который постоянно пытаются проникнуть нарушители.

Он не очень представлял себе, кто они такие, нарушители, но как они со злобными лицами пытаются перелезть через забор, представлял очень отчётливо.

— А здесь я такой с Гердой — ой, нет, с Мухтаром: нам не подходит девчачье имя. Я с Мухтаром подбегаю к границе, и он кидается на забор, как та злая собака с пасеки, что к лесу от посёлка.

Если пройтись вечером около забора, то злобный пёс с той стороны прыгает на забор и громко лает. Сначала Максим боялся, а потом привык, и пока она лаяла, он шёл и разговаривал с ней. Пару раз даже пел что-то детское из мультика, вроде: «…от улыбки станет всем светлей…»

— Так вот, Мухтар бросается на забор, а нарушитель с недобрым лицом падает обратно, по дороге цепляется за гвоздь штанами, они рвутся, и он достигает земли. А там крапива…

— Что там? — переспросила Маринка.

— Крапива, её специально сажают, чтобы нарушители обожглись. Пошли домой. Она сегодня уже не выйдет.

Глава, в которой присутствует городское вкусное мороженое

На третий день Максиму пришлось идти одному. Маринка уехала с родителями в город за покупками. Да, так она и сказала: «За покупками». Зачем ехать в город что-то покупать, Максим не понимал, ведь всё есть в местных магазинах, а их целых три. Всё можно купить: и конфеты, и печенье, и стиральный порошок, и ручки разные цветные, и тетради.

Максим тоже ездил в город, но один раз, когда покупали школьную форму. И даже не на автобусе, а с дядей Пашей на машине, на той, у которой большие блестящие колёса. Это было очень интересно, это было прямо как показывают в телевизоре: большая машина, а он едет такой, в окно смотрит. А вокруг мелькают дома и пе-ше-хо-ды — это те, кто пешком ходит, они идут и всё видят: в какой машине он, Максим, едет. А потом они в кафе ходили, и мама купила им с Маринкой по мороженому и большому стакану молочного коктейля. Максим выпил свой сразу и съел мороженое. Оно было каким-то очень вкусным, не таким, как у них в посёлке, хотя обёртки были одинаковые. И Максим подумал, что мороженое для города делают вкуснее, чем для их магазина. А Маринка капризничала и хотела допить свой коктейль в машине. Но дядя Паша не пустил с ним в машину, и она, надутая и недовольная, допивала его на улице около кафе, чтобы выкинуть пустой стакан в урну.

Собака с рычанием и ворчанием съела свою уже ежедневную порцию, тявкнула, но уже не погнала мальчишку за территорию и даже пару раз несмело махнула хвостом. И он, обрадованный, пошёл откручивать зеркало отвёрткой от маминого велосипеда, которую предусмотрительно утром засунул в ранец. Болты не крутились. Максим от натуги высовывал язык и ворчал: «В город они поехали, а собаку мне оставили». И ни за что на свете он бы не признался никому, что и ему очень хочется в город, в то кафе, где такое вкусное городское мороженое. Да и дело даже не в мороженом, а в машине, на которой очень хотелось ехать и смотреть, как быстро пролетают мимо дома, деревья и пе-ше-хо-ды… А ещё трогать рукой гладкую и тёплую кожу на сиденье. Сиденья были упругими, но кожа казалась очень мягкой, мягче, чем папина куртка, и пахла она по-другому — не сигаретами и трактором, а чем-то приятным, новым.

Перед уходом Максимка сунулся было в автобус, но Герда зарычала, уже без виляний хвостом, и он решил не рисковать.

Глава, где Максим ходит, а Маринка кормит

Вечером мама попросила завтра идти из школы сразу домой. Ей надо было помочь с грядками. Максим всё не мог заснуть, думал, как завтра успеть и вовремя быть дома, сходить к своей собаке, да, именно к своей. Он считал её уже частью их маленького коллектива: он, Маринка, Герда и щенки, и один из них — обязательно Мухтар. Он боялся, что Маринка без него не справится, или справится и её укусит собака, или, наоборот, пустит к щенкам, а его в этот момент не будет. А в этот момент они обязательно должны быть вдвоём. Ничего не придумав, он решил, что они купят консервы, он пойдёт помогать маме, а Маринка пойдёт к собаке и просто поставит ей консервы: не оставлять же её голодной, честное слово. А потом она вернётся и всё ему расскажет.

Максим усиленно топтал дорожки вдоль верёвки, которую натягивала мама. Она каждый год разводила около дома красивый цветник. И вот некоторые цветы уже высунули свои стебельки, а клумба, тянущаяся вдоль всего дома, ещё не была разбита на сектора. Мама всегда так делала: натягивала верёвки, прокапывала вдоль них, — и они протаптывали дорожки, деля клумбу на кусочки, и в каждом участке росли свои цветы. Одни уже отцветали, другие только принимались, и так до поздней осени на клумбе менялись цветы одни за другими. Он пыхтел и топтал, топтал и пыхтел, а ещё поминутно оглядывался на калитку. Казалось, Маринки нет уже целую вечность. Он даже пару раз бегал в дом посмотреть на часы, но часы были не на его стороне и всё время врали, что прошло ещё только двадцать минут. Наконец Маринка прибежала, вся раскрасневшаяся и запыхавшаяся, ей было тяжело бегать из-за полноты, и она в общем не очень-то и любила это дело. Но сейчас глаза прямо горели, она делала над собой огромное усилие, сдерживаясь, но что-то её распирало изнутри. И только присутствие Максимкиной мамы не давало ей возможности прямо сейчас поделиться своей новостью. Наконец мама сказала:

— Иди поздоровайся с подружкой, а я пока схожу в дом, попью воды и поставлю чайник. Попьём чаю.

Она улыбнулась, поправила косынку и скрылась за углом дома.

Максим, даже не обтирая о траву сапоги, кинулся к Маринке, и они чуть не столкнулись лбами.

— Она меня лизнула!

— Кто? — не понял Максим. — Собака?

— Герда. Я открыла консервы и отошла. Она вышла, поела, а потом подошла и лизнула мою руку и совсем не лаяла.

— А потом?

— Потом она убежала, — Маринка погрустнела. — Я без тебя не пошла к щенкам.

Максим обнял Маринку за плечи и с чувством сказал:

— Вот видишь, если кого-то накормить, он станет добрее! — Отпустил довольную собой девочку и продолжил: — Просто она, наверное, давно не ела, поэтому и кормить её надо было дольше.

Маринка всхлипнула.

— Ты чего? — удивился Максим.

— А ты подумай, сколько она не ела, голодала, если мы её кормим, кормим, а она вот только чуть-чуть подобрела.

— Ничего, у меня ещё деньги есть. Откормим. Пошли чай пить, у нас сушки есть. — Максим взял девочку за руку, и они побежали в дом.

Глава, в которой настал тот самый день

И этот день настал. Как только они пришли, Герда выбежала из автобуса и бросилась к ним. Максим инстинктивно заслонил девочку, но собака подбежала, виляя хвостом, и начала крутиться вокруг, напрашиваясь на ласку. Мальчик осторожно погладил её по голове, и собака от избытка чувств упала на спину, подставляя живот под детские руки.

Конечно, домой они опоздали. Пока Герда поела, пока они посмотрели на трёх симпатичных толстопузых щенков, смеялись, как они неуклюже, тыкаясь в руки носами, лизались и пытались покусывать их за пальцы. Герда в это время крутилась вокруг, прижималась боками к детям и заглядывала им в глаза, как бы спрашивая: «Ну как, красивые щенки? Правда, красивые? Вам нравятся? Мои!».

Когда они уходили, проводила их метров за сто от свалки и, гавкнув, убежала к детям. Помахав Маринке рукой и отказавшись от приглашения зайти, Максимка в приподнятом настроении спешил домой. Он пытался придумать, как уговорить маму и отца — особенно отца — взять собаку или собаку и щенка, а лучше всех. Он бы построил с отцом, если бы он согласился, или с дядей Виталиком — он не откажет, он добрый — загон. Такой, как в телевизоре, с сеткой и дверцами, чтобы кормить и заходить туда. Но как же уговорить? Ответа на этот вопрос он не знал.

Глава, в которой всё рушится

На следующий день, освободившись раньше Маринки, он побежал в магазин за очередными консервами. Тётка Вера отсчитала ему сдачу и, пряча глаза, сказала:

— Отец твой заходил, просил передать, чтобы ты немедленно шёл домой. Именно сразу, никуда не заходил, а шёл прямо домой.

Максим впихнул банку между учебников и с тревогой побежал в сторону дома, ведь, наверное, там что-то случилось. В кухню он вбежал, запыхавшись от бега. В доме царило напряжение, очень плотное, осязаемое. Отец хмуро сидел за столом и пил чай. Увидев Максима, он кивнул ему на пустой стул и крикнул:

— Мать, иди-ка сюда. Нам сейчас сын расскажет, откуда он взял деньги и, главное, кого он каждый день кормит консервами. Ты их видела? — спросил он у тихо вошедшей матери.

Та покачала головой и суетливо вытерла руки о халат.

— Итак, сын мой, расскажи нам, кого это ты кормишь ежедневно? И откуда берёшь деньги? Ты пересчитала у себя? — отец снова обратился к матери.

Та кивнула и прошептала:

— У нас всё на месте.

— Ну, мы слушаем, — отец отхлебнул чаю и поморщился. Видно было, что у него болит голова. Рука, которая лежала на столе, иногда вздрагивала, и он сжимал её в кулак, прятал под стол и там, под столом, вытирал её о штаны, потом доставал, смотрел на неё и клал на место до следующего приступа дрожи.

— Мы кормим собаку, у неё щенки, и…

— Собаку? — отец поперхнулся чаем. — Вы кормите собаку? Мать, ты это слышала? Они собаку кормят!

Та стояла безучастно и, кажется, не особо реагировала, только с удивлением переводила взгляд с одного на другого, как бы не понимая, о чём они говорят, или как будто первый раз их видит.

— И с кем? С этой Пашкиной девчонкой? И на чьи деньги?

— У меня есть деньги, — Максим выпрямился на стуле. — Я на скейт копил.

— Он на скейт копил! А вместо этого кормит бездомную собаку! Лучше бы матери отдал! Видишь же, что сидим периодически без денег… А он на скейт копит и собак кормит! — Отец завёлся, он всё чаще прятал руку под стол и вытирал её о штаны. — С чего это ты решил кормить собак?

— Собаку, — поправил Максим. — Она там одна… И у неё три щенка красивых. Она была злая, а мы её кормили, и она стала доброй и пустила нас к щенкам. Ведь правильно говорят, что если кто-то злой, то его надо накормить, и он станет добрым.

И тут Максима посетила счастливая мысль. Как же он раньше об этом не догадался? Он быстро залез в ранец, вытащил консервы, и не успел никто опомниться, как он, оббежав стол, поставил их перед отцом и ловко, уже натренированно сорвал крышку.

— Папка, ты поешь и тоже станешь добрым! А потом мы эту собаку заберём к себе. — Максим уселся на свой стул и стал ждать, радуясь, что так ловко обо всём позаботился.

У отца затряслись уже обе руки и губы в придачу, он приподнялся и побагровел.

— Ты… ты… — такое чувство, что ему не хватало воздуха, — ты сравниваешь меня с собакой? Считаешь, что меня надо кормить, чтобы я стал добрее? Ах ты, щенок!

Максим вжался в угол и сильно зажмурился. Он не понимал, что сделал не так, но ему вдруг стало очень-очень страшно.

— Сядь! — раздался строгий окрик матери. — Сядь! — и неожиданный звук пощёчины.

Максим быстро открыл глаза, он думал, что отец ударил маму, но нет. Папа изумлённо таращился на мать и держался рукой за щёку.

Конец ознакомительного фрагмента.