Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера

Коллектив авторов, 2023

Его называли «Иваном Грозным» советской культуры. Неуёмным, неукротимо энергичным. Иван Пырьев не только снимал фильмы, бившие рекорды популярности, но и создавал стиль советской жизни, в которой традиции старой России сочетались с верой в социализм и прогресс. Оптимистический настрой тех картин задавал тон для всей страны. Не менее интересен Пырьев как первый интерпретатор наследия Достоевского в кино. И при этом он имел свою точку зрения по каждому вопросу и отстаивал ее. Всё это есть в книге, которую вы держите в руках. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Его фильмы живут

В историю русской художественной культуры он вошел по-мальчишески дерзко, шумливо, но остался в ней всерьез и навечно. Была его жизнь нелегка, скажем, даже многотрудна. Признанье пришло после многих лет черновой, незаметной работы и никогда не было полным. У всех произведений Пырьева всегда находились и яростные противники и преданные друзья. Он шел вперед, через преграды, в борьбе и в спорах. Случалось, его и ругали, и превозносили не по заслугам. Он реагировал бурно: защищался и нападал. И выходил победителем, потому что верил в себя, в свои идеи, в свое искусство. И эта вера освещала его необузданную страстность, его предвзятость, порой даже несправедливость — ясным и чистым светом искренности, правды. Пырьев ушел, его фильмы остались, живут.

Людям, знавшим Пырьева лично (а при его активности в кинематографе его знали все!), невозможно оторвать фильмы Пырьева от его личности, от него самого.

Вот он — среднего роста, стройный и гибкий, с припухшей, как будто надутой, верхней губой и с непокорным хохолком на макушке — врывается в павильон и, мгновенно заметив недоделки, обрушивается, как гром, на виновных. А вот он — притихший, задумчивый, мягкий — мечтает о новом фильме, или о привлечении в кино вновь узнанного талантливого человека, или об организации Союза кинематографистов: как-то может быть хорошо!

На съемках «Свинарки и пастуха». С Мариной Ладыниной и Николаем Крючковым

Вот он медленно поднимается на трибуну пленума, совещания, съезда, что-то шепчет, заглядывая в бумаги, но, постепенно распаляясь, распрямляется, вырастает и начинает говорить с такой убежденностью, силой, страстью, что нельзя не поверить, нельзя не согласиться. А вот, от вспышки внезапной ярости перевернув шахматную доску, он вскакивает и, кажется, сейчас перейдет к рукопашной, но, столь же внезапно стихнув, озаряется обольстительнейшей улыбкой: давай сыграем еще! Огромный всепокоряющий темперамент, нетерпеливое стремление действовать, создавать, не щадя ни своих, ни чужих сил, и обостренное чувство общественного долга двигали им. Его многие боялись: был резок. Было много обиженных: бывал несправедливым. Но работать с ним любили: отдавал всего себя, умел ценить чужое дарование, заставлял уверовать в свои замыслы, в свою цель. Он был прирожденным режиссером. Его творческая воля, словно магнит, притягивала таланты и направляла сотрудников к общей цели. Он ярко мыслил кинематографическими образами и, хотя не любил писать, почти всегда был автором замысла своих фильмов; хотя не снимался — умел выразительно показывать актерам; хотя не пел, не играл, не рисовал — был удивительно музыкален и чуток к цвету, к линии, к форме; хотя не имел никаких дипломов, приобрел ясные и твердые представления о различных областях науки.

Искусство режиссера — искусство объединять творческие усилия многих в единое общее целое — он с успехом применял и в общественной деятельности. На самой мощной советской киностудии «Мосфильм» до сих пор с благодарностью вспоминают годы его директорства. Творческий Союз кинематографистов СССР, надо прямо сказать, своим существованием обязан Пырьеву: долгие годы он тратил на подготовку, организацию и «рабочий пуск». Он умел окружать себя талантливыми людьми, в его фильмах участвовали выдающиеся актеры, композиторы, операторы, сценаристы.

Но все поставленные им фильмы — это его, Пырьева, произведения. Они вызваны к жизни им, они наполнены его индивидуальностью, его творческой и человеческой личностью.

Эта книга должна сыграть важную роль в увековеченье творческого наследия Пырьева. По совету друзей, Иван Александрович хотел лишь кратко, в общих чертах, описать свою жизнь, не посягая на теоретические обобщения, на глубокий анализ фильмов, на точные характеристики общественных процессов.

Рукопись отражает самобытный и неуемный характер Ивана Александровича. Она горяча, субъективна, страстна и нередко пристрастна. Это творение не объективного историка, не умудренного искусствоведа, а художника, творца, обуреваемого личными интересами, симпатиями и антипатиями. В ней следы споров и разногласий, иногда — даже ссор и обид. Так, нельзя согласиться с оценками Пырьевым личности и некоторых фильмов Эйзенштейна. Они были разными людьми. Когда-то Пырьев учился у Эйзенштейна, но ушел, не разделив крайности художественных устремлений учителя.

Вероятно, была ссора. Она не забывалась долгие годы. Эйзенштейн в конце жизни дурное забыл и писал о Пырьеве с одобрением и любовью. Пырьев всегда с трепетом ждал суждений и оценок Эйзенштейна. Но всегда уже был готов к спору, к творческому поединку. И это читается в рукописи. Заметна полемическая односторонность в суждениях не только о самом Эйзенштейне, но и о том направлении кинематографа, которое связано с его творчеством, о кинематографе монтажном, «поэтическом». Трудно согласиться и с некоторыми другими суждениями Ивана Александровича — о сценаристе Ржешевском, о руководителях «Мосфильма» и Киевской студии, не сходившихся с ним во мнениях.

Все это — следы трудностей создания фильмов, следы творческих боев, в которых Пырьев был всегда активен, бескомпромиссен. И не надо сглаживать этих противоречий рукописи режиссера-бойца.

В них отразился его темперамент, его прямота, его цельность. Работа осталась незаконченной. Пырьев не только не успел довести рассказ до последних своих свершений, но и не успел как следует обработать стенограммы и черновики. И вместе с тем эта книжка интересна и содержательна.

В ней проступают контуры личности Пырьева, без которых нельзя как следует прочувствовать и понять его фильмы.

И еще одно ценное качество книги: в ней сохранился аромат эпохи, воздух нашей истории, шаги нашей культуры. Почти половину века проработал Пырьев в советском искусстве — с 1923 по 1968-й годы. К художественному творчеству он был призван социалистической революцией, советской властью. И всегда с полной отчетливостью сознавал это. А потому необычная, ярко своеобразная биография Пырьева — глубоко типична. Это — биография советского художника, русского человека, работника важнейшего из искусств — кино. В неповторимо индивидуальном ощущается великое общее. Познав всю горечь безотцовщины, сиротства, поденщины, увидев в отрочестве огонь и кровь мировой войны, придя в самодеятельное красноармейское искусство из госпиталя, после фронта, Пырьев приехал с Урала в Москву и учился у самых левых, самых революционных художников — у Эйзенштейна и Мейерхольда. Он боксировал на ринге, поставленном посреди зрительного зала театра Пролеткульта в спектакле «Мексиканец»; он носил зеленый парик в роли Буланова в «Лесе». Но он не стал верным учеником великих экспериментаторов. Искал своего. Скандалил, уходил. Прошел все стадии киносъемочной работы — от помрежа, через ассистентство у рядовых тружеников-режиссеров, через авторство незаметных или даже непоставленных сценариев, через неоднократные организационные осечки — к первой самостоятельной постановке — немой комедии «Посторонняя женщина».

Сатирическому обличению обывательщины, мещанских пережитков посвятил он и следующую комедию — «Государственный чиновник» с Максимом Штраухом в главной роли. Оружие сатиры — опасно. Пырьева обвиняли в очернительстве, в зубоскальстве. Тогда он решил говорить всерьез и создал две сильные психологические драмы — «Конвейер смерти» на зарубежном материале и «Партийный билет» — на современном советском.

В обоих фильмах прекрасно играла Ада Войцик да и другие актеры: Тамара Макарова, Андрей Абрикосов, Александр Горюнов. Мысль о бдительности, о продолжающейся классовой борьбе вызвала волнения, возражения, нарекания, споры.

И Пырьев вновь меняет творческое оружие, меняет жанр. Он создает три лирические музыкальные комедии о колхозной деревне — «Богатая невеста», «Трактористы», «Свинарка и пастух». Мягкий юмор, радостное мироощущение, словно утренняя свежесть, наполняют эти фильмы.

Сценаристы Евгений Помещиков и Виктор Гусев не искали отрицательных персонажей, их герои, воплощенные Мариной Ладыниной, Николаем Крючковым, Борисом Андреевым, Петром Алейниковым и другими, — это молодые советские люди добрые и чистые, умеющие радостно работать, горячо любить.

Их духовный мир раскрыт в незабываемых мелодиях композиторов И Дунаевского и Т. Хренникова, в мажорной, жизнеутверждающей режиссуре. Вера в светлое коммунистическое будущее, любовь к трудовому и требовательному сегодняшнему дню — в основе обаяния этих светлых и задушевных фильмов.

А когда над нашей родиной загрохотала военная гроза, Пырьев поставил на службу обороне обе стороны своего дарования: он создал первый полнометражный художественный фильм о войне: «Секретарь райкома» — темпераментную драму и «В шесть часов вечера после войны» — лирическую комедию, оперетту, полную радостного предощущения победы.

Возвращение к мирному труду, радость мирного творческого созидания, стремление к полной победе социалистических общественных принципов, социалистического сознания у людей Пырьев воспел в поэтической балладе «Сказание о земле Сибирской» и в бесшабашной ярмарочной пестрой комедии «Кубанские казаки». В этих картинах по-новому раскрылись дарования В. Дружникова и С. Лукьянова.

Вокруг всех этих картин вспыхивали споры. В «Богатой невесте» и других комедиях некоторые критики видели приукрашивание жизни, бесконфликтность, скольжение по поверхности явлений. В «Секретаре райкома» кое-кого не устраивали приключенческие элементы, в «Сказании о земле Сибирской» находили ложную патетику.

Недостатки, конечно, во всех картинах были. Многие из этих недостатков обусловлены временем, эпохой. Пырьев чутко улавливал увлечения, устремления, надежды и чаянья советских людей и выражал их подчас слишком поспешно, прямолинейно, но всегда искренне. Менялись времена, менялись вкусы, менялось и отношение к картинам Пырьева. Особенно ярко эти перемены сказались на «Кубанских казаках». Эту шутку, эту карнавальную сказку о современности сначала возносили за глубокую правдивость, затем низвергали за легкомысленное украшательство.

Но проходят годы, и истинные качества фильмов Пырьева как бы кристаллизуются, становятся отчетливее, заметнее.

Они близки русскому народному лубку, русской народной песне. Искренность чувств, цельность, вера в красоту и правду утверждаемых идеалов заслоняют в этих фильмах и некоторую дидактичность, и однокрасочность характеристик, и другие — большие и малые — недостатки. И даже в менее удачных фильмах — в «Испытании верности», «Нашем общем друге» и иных — искренность и сила чувства доходят до чуткого и непредвзятого зрителя.

Последнее десятилетие своей жизни Пырьев отдал работе над экранизацией произведений Достоевского.

Казалось бы, неожиданно. До «Идиота» все фильмы Пырьева были посвящены современности, да и работая над Достоевским, он не оставлял современной темы. Но тяга к русской классике была не внезапной. В беседах с друзьями строились планы относительно «Ревизора», «Леса», «Капитанской дочки».

Замыслом экранизации «Мертвых душ» Пырьев сумел увлечь М. А. Булгакова, был написан сценарий.

Но все же — почему Достоевский? Может быть, потому, что светлый, жизнерадостный колорит фильмов Пырьева требовал контраста? Или потому, что гигантский темперамент Пырьева искал образов огромной психологической напряженности, трагедийного масштаба? Или потому, что бурный характер, умение отдаваться чувству безраздельно и до конца, умение очищаться бурей страстей находило в образах Достоевского наиболее близкое Пырьеву выражение?

Ведь не фантазии мечтателя, не доброта князя Мышкина и Алеши, а неудержимость чувств Настасьи Филипповны и Митеньки Карамазова лучше всего удались в фильмах Пырьева. Достоевским давался нелегко. «Идиот», задуманный в двух сериях, не был закончен. Первая серия, с Юлией Борисовой и Юрием Яковлевым в главных ролях, имела большой и заслуженный успех. Но ключа к решению заключительных частей романа, к решению трагического убийства Настасьи Филипповны и безумия Мышкина — Пырьев не нашел. Вторая серия поставлена не была. Пырьев взялся за «Белые ночи». Но и эта, будто бы специально для кинематографа написанная повесть успеха не принесла, несмотря на то что и опытный О. Стриженов и юная Л. Марченко играли выразительно. Ни романтика мечтаний, ни нежный лиризм бытовых сцен повести Пырьеву не удались.

Но Пырьев не сдался. Он посягнул на самое трудное, казалось бы, невыполнимое. На «Братьев Карамазовых». Разве можно вместить даже в трех, даже в четырехсерийный фильм все бесконечное многообразие проблематики и фабулы романа?! А психологическое развитие характеров, а глубина и сложность философии?

Но Пырьев посягнул и победил. Конечно же споры последовали и тут. Конечно же вся многосложность романа не вмещена. Конечно же есть слабые сцены, сюжетные скачки, длинноты. Но человеческие образы, на мой взгляд, угаданы верно. Их узнаешь, и с их внешним видом, поведением, сущностью соглашаешься. И Федор-М. Прудкин, и Митя-М. Ульянов, и Иван-К. Лавров, и Алеша-А. Мягков, и Грушенька-Л. Пырьева, и Смердяков-В. Никулин несут в себе ту неповторимость, ту мучительную страстность, которая и привлекла к ним Пырьева.

С Мариной Ладыниной, Михаилом Роммом и Николаем Черкасовым

Иван Александрович Пырьев умер во сне, вернувшись со съемок. Три сцены последней (третьей) части «Братьев Карамазовых» закончили по его планам сотрудники и друзья. Смерть на ходу, в разгар работы, словно на поле боя, — в характере Пырьева. Он и был воином, ратоборцем советского искусства.

Сложный, щедрый, талантливый, еще не во всем разгаданный, еще полностью неоцененный характер большого русского художника встает со страниц этой книги.

Ростислав Юренев