Властитель груш

Иван Сергеевич Торубаров, 2021

Вольный город на излучине большой реки богатеет год от года. Его ткани идут на одежду крестьян и вельмож, в местных башмаках можно обойти половину мира, а знаменитый грушевый бренди пьют даже при императорском дворе. Однако, как водится, чем больше денег стекается в одно место, тем меньше ими хочется делиться. Один считает гроши в хозяйском кармане, другой ворчит, третий уже наточил топор. Кому-то придётся уступить свой кусок пирога. Вопрос лишь в том, как бы откусить побольше, не обломав зубы? Содержит нецензурную брань.

Платёжный день

Когда-то давно, когда в Грушевом Саду ещё росли груши, а Карл и на свет-то не появился, Палаццо Даголо в центре этого района носил совсем другое имя — не валонское, более северное и благородное. Но этот благородный герр и его потомки не смогли принять новый Кальвар, а потому и поминать их не стоило.

Принадлежавший им особняк Пьетро Даголо превратил в резиденцию и твердыню, благо любой патриций¹³ считал своим долгом даже в пределах города строить дом по канонам крепости и обносить его солидной каменной стеной, что задержит взбеленившуюся чернь ещё эдак на полчасика, пока хозяин не перетащит в большой дом резные лавочки и мраморные вазы из садика.

Дела шли хорошо, так что со временем дом перестроили, добавив ему южного стиля. Матушка обожала все эти терраски и галереи с колоннами, каменные цветочки и рюшечки, полукруглые окна с облицовкой из грубо тёсаных камней и хитро выложенные карнизы. Жаль, не успела посмотреть — но отец посчитал делом чести довести всю работу до конца.

Даже сад между домом и стеной облагородили, хотя поначалу барон и сопротивлялся: теперь в палаццо можно было не только прятать сокровища и выдерживать осаду, но и закатывать пирушки для важных граждан. В последние несколько лет исключительно этой цели крепость и служила.

Ничего удивительного, что в припекающий полдень громилы в сторожевом домике у ворот по обыкновению приятно проводили время с колодой карт и одной из пташек фрау Беккер. Дачс, угловатый боец, отяжелевший от караульной службы, помахал рукой Карлу и Эрне — он сидел лицом к воротам:

— Эй, Карл! Мы играем в «Шесть сердец», и Сик скоро уж будет ставить портки. Сядешь вместо него?

— Позже! — Даголо махнул рукой, не сбавляя шага. — Папаша у себя?

— Где ж ещё, — проворчал старшина, притягивая к себе женщину. — У него там тоже… пара горячих цып. Может, и с тобой поделится.

Эрна многозначительно фыркнула; Карл молча ринулся к дому, яростно отбивая каблуками ритм по цветной плитке. В нутре гудело пламя праведной ярости, призывавшее к действию. Оно заставляло двигаться так, будто у тебя четыре ноги вместо двух, и заодно злиться на неторопливую спутницу.

Хорошо ещё, что она не присела у розового куста. С ехидной волчицы сталось бы, не поясни он в самых крутых выражениях, насколько серьёзен повод.

Распахнув створки дверей в обеденном зале, Карл к великому облегчению застал отца за обедом, одного во главе длинного стола. Лишь рыжий верзила Штофельд, хранитель баронского тела, наблюдал за трапезой, подперев ладонью челюсть. Было бы досадно ждать под дверью спальни, пока он закончит развлекаться с «цыпами».

— Отец!

— Карло-о-о!

«Барон» Грушевого Сада взмахнул здоровенной обглоданной костью, утёр тыльной стороной ладони жир с пышных усов. Большущие синие глаза сощурились, фокусируясь на появившейся следом женщине.

— И Эрна-а! Да вы вовремя! Штоф рожу морщит от моего угощения. Хотите курочки?

Он бросил кость на тарелку, схватился длинными жилистыми руками за тушку огромной птицы, зажаренной целиком. Такого крепкого старика, как он, надо было ещё поискать, и всё же ему пришлось изрядно напрячься и выпучить глазищи, чтобы оторвать впечатляющее крыло — по крайней мере втрое больше, чем у самой откормленной курицы с любой фермы близ города.

— Речная Вдова передаёт привет из колоний, — пояснил он происхождение чудища и шумно отхлебнул из большого кубка. — Готов спорить, такого вы не то, что не жрали, даже не нюхали!

— Я не голоден, — сухо отрезал Карл.

Его взгляд зацепился за кувшин с вином — только сейчас он вспомнил, что не пил с самого утра, а меж тем внутреннее пламя неплохо сушило глотку. Он пересёк зал, бросил свою шляпу рядом на стол с отцовской и плюхнулся по правую руку от него.

— А я б откусила от этого дракона! — заметила Эрна, внимательно рассматривая шляпный парад.

Стянув со стриженной головы берет со скромным белым пёрышком, она аккуратно примостила его рядом с вычурными южными уборами и с довольной гримасой примостилась слева от барона.

Лукаво улыбаясь, он протянул ей ломоть тёмного мяса со слоем жирка и зажаренной до хруста шкуркой в пупырышках, а затем повернул голову к сыну.

— Ты навестил наше место в Красильном Углу?

— Угу, — промычал Карл, глотая вино; он поставил полупустой кубок на стол и добавил через мгновение: — Там по-прежнему кошмарно. И никто ничего не спёр, просто один из людей Лелеотто идиот, красильщики его обсчитали. Хочешь знать, что мы с ним сделали?

— М-м… — многозначительно протянул барон, пережёвывая мясо. — Да нет, мне плевать. Просто скажи, всё ли схвачено?

— У Лелеотто — всё схвачено.

— А не у Лелеотто?

В отцовских глазищах читалось трезвое и осмысленное внимание. Самый подходящий момент, чтобы сказать. Карл покосился на телохранителя; тот ответил по-детски невинным взглядом. Ну, нет, уж этот точно не растреплет.

— Меня беспокоит Гёц Шульц.

— Ох. Да ну? Что он такого сделал? Вломил вчера Курту и хвост распустил? Так он же наш долбаный чемпион! Надо уважить его триумф. Или ты… — Отец демонстративно повернул голову к Эрне, медленно осмотрел её от шрама на лбу до груди, едва угадывавшейся за бычьим колетом, затем снова уставился на Карла. — О, нет, только не говори, что вы из-за неё сцепились!

Женщина зашлась смехом и поперхнулась; Даголо-младший только нахмурился.

— Я знаю, что Трефы тебя деньгами засыпают, но я уверен: их вожак верен только себе, а не нам… И уж точно не Кальвару.

— Боже, Карл! — Эрна фыркнула, протягивая руку за кувшином. — Говоришь так, будто мы при дворе кайзера в Верелиуме. Гёц — организатор игр, торгаш и контрабандист в пятом колене, ты от него хочешь… чего-чего? Верности до гроба?

— Вчера вечером он встречался с Мюнцером в «Боврисе». Тот пришёл прямо туда с разбитой харей и парой своих.

— Интересно, — произнёс барон уже с самым серьёзным видом. — О чём болтали?

— Несомненно, — ввернула женщина, — сговариваются, как оттяпать по шмату от твоего сладкого грушевого пирога. И схарчить в одно рыло.

Отец захохотал, запрокинув голову; даже рыжий мордоворот ухмыльнулся, но тут же очистил лицо, едва кинув взгляд на Карла.

Приятно сознавать, что умеешь состроить достаточно свирепую гримасу. Приятно было бы, если б эта вздорная швабра не вытерла о него палец только что. Выждав, пока старик успокоится и смахнёт весёлую слезу с щеки, младший Даголо сухо проговорил:

— На кой ляд им ещё встречаться? После того, как один другого уложил?

— Ну-у… Или же Гёц этого барана позвал, чтоб внушение сделать? — Барон глубоко вздохнул и хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. — Тебя это беспокоило?

— Трефы за последний месяц наняли восемь новых солдат.

— Разумеется — я ведь поставил их на ипподром, им нужно поддерживать порядок.

— Альфи Ренер две недели назад сдристнул в Хафелен, к родне Шульца.

— Небось, будет клянчить скидку на сахар, пряности и масло для их младшего сынишки. Или гостинцы для шульцевой матушки повёз…

— Альфи возвращается сегодня вечером.

— И что?

— Надо его встретить и спросить.

— Срань Бёльсова, Карл! — заорал барон и шарахнул ладонью по столу.

Изукрашенный кубок подскочил на месте и выплеснул немного вина, но затем ловко опустился обратно на ножку. Отец знал цену деньгам и потому умел в припадке ярости молотить по столу так, чтобы ничего не упало и не побилось.

— Так и норовишь мне плешь проесть, прям как мать твоя, проводи Единый её душу! Хочешь, чтоб я вот так, на ровном месте сцапал Валета моего лучшего капитана и допросил его?!

— Нет, я сам всё сделаю…

— Нет, не сделаешь, мать твою!

Чувствуя, как кровь отходит от лица, Карл умолк и под столом сжал пальцы в кулак с такой силой, что ногти впились в кожу. Отец вспыхивал быстро и громко, как порох, и с этим ничего уж не поделаешь — остаётся только переждать. И в следующий раз сказать что-то более убедительное.

— Ну, — буркнул отец, обращаясь уже к Эрне, тихонько обгладывавшей до сих пор крылышко, — а ты что скажешь?

— Я-то? Думаешь, он меня в свои дела посвящает? — Женщина опустила глаза к кубку. — Веди он себя подозрительно, я бы заметила, но он же самый нормальный из твоих людей. Если какие заговоры и плетёт, тебе понадобится бригада цвергов, чтоб из его твёрдой башки что-то выколупать.

Даголо-старший вытер пальцы о пёстрый дублет, задумчиво почесал рябой нос, подкрутил усы. Вспышка угасла. Лицо его понемногу принимало нормальный смуглый цвет, глаза спокойно рассматривали птицу, так что сын решился снова заговорить — негромко, но твёрдо:

— Я не просто так воду баламучу, я прикидываю — и ты тоже прикинь. Такая жадная и расчётливая скотина — Королём себя величает, ничего себе! Его семья весь Хафелен под себя подмяла, и с имперским префектом у них давно всё схвачено. Не вечность же под тобой шестерить его сюда заслали? А кайзер спит и видит, как бы Кальвар обратно к рукам прибрать и пошерудить у нас в закромах, ты сам говорил. Если имперские крысы в наш город полезут, в чей подвал они первым делом заберутся, а?

Отец отодвинул тарелку и стиснул пальцы на кубке; скривившись, он выдавил не столь уверенно:

— Дерьмо.

Он, разменявший пятый десяток в прошлом году, сохранил до сих пор крепкие руки, широко расправленные плечи и ясный ум, скорый и на расправу, и на подсчёт выгод. И всё же последние несколько лет он не крошил черепа и ни за кем не гонялся. Зато проводил изрядно времени за ломящимся столом в шумной и пьяной компании — своей небольшой армии и сочных месканских девок, чьи вываливающиеся из нескромного выреза прелести бросали глубокую тень на вольный город Кальвар со всеми его привилегиями. И уж Карл-то был обеими руками за то, чтобы чего-нибудь накатить и кого-нибудь пощупать. Да только как можно весело предаваться пороку, когда вот-вот в зал твёрдой железной походкой войдёт сам кайзер и прикажет: «А теперь выворачивайте-ка карманы на мою новую кампанию!»?

— Это хорошо, если ты можешь загодя крысу учуять и готов разделать её для примера, — медленно проговорил отец. — Но что, если нет? Гёц хорош. Без него доход с лошадей, драк и игр убудет — да и Бёльс бы с ним, но ты не думал, какие выводы остальные сделают? И что скажут торгаши, у которых дела с Хафеленом? Если уж Гёц на нас втихаря пику точит, этим только повод дай нам под дверь кучу навалить.

Злость тихонько бурлила где-то глубоко внутри. Снаружи Карл пытался излучать мрачное спокойствие и ждал, что же родитель скажет ещё. Вот только тот продолжать не спешил.

— Так что насчёт Альфи? Я ж не буду ему ногти рвать, только…

— Нахрен Альфи, — отрезал барон, сердито взглянув на него. — Думать забудь его трогать. В воскресенье он ведёт игру Лиги. А если не будет, эти козлы мне плешь проедят. Займись лучше нашим Шульцем. Паси его дальше. Убедись, что он действительно под меня копает, или с имперскими сговаривается, или… или любое другое говно замыслил. Если виноват — устроим ему трибунал долбаный, чтоб все усекли, но до тех пор — ни-ни, это ясно?

— Угу.

Карл покорно склонил голову, подавляя желание устроить трибунал прямо сейчас. Даголо-старший уже смотрел на Эрну:

— Поможешь ему, чем сможешь… Приволочь королевскую задницу, например, если потребуется. — Он наклонился вперёд. — Это ведь не будет проблемой?

— Конечно же нет, — она попыталась придать сержантскому голоску выражение мягкой дочерней угодливости. Получалось так себе — сержант очень уж выпирал: — Захочешь эту задницу — приволоку её тебе, как любую другую.

Одним махом Карл допил вино, подлил ещё, встал из-за стола и снова опорожнил кубок.

— Мне пора. По делам.

Он сгрёб шляпу, едва не зацепив отцовскую вместо своей, и направился к выходу той же походкой, какой нёсся по плитке не так давно.

— Ступай.

— Штоф, плесни-ка мне кларета, — донёсся до его ушей голос Эрны. — Я это так не прожую… Зубы уж не те. Скалюсь больно много.

— ‘от верно! Давай, хлебни и расскажи что-нибудь старику. Я тут со скуки помираю!

Карл не слушал. Нахлобучив шляпу на голову, он на ходу несколько раз сжал и разжал пальцы правой руки, левой придерживая неистово бьющийся о ногу меч. Зуд стал просто нестерпимым. Унять его можно было только срочно начистив чью-нибудь поганую рожу, и Бёльс его раздери, если он не найдёт такую в ближайший час.

Точно так же, стиснув пальцы на гарде меча, метая молнии глазами и размахивая правой рукой на каждом шагу, он снова ворвался к сторожам-игрокам. За столом сидело не четверо, а только трое, если, конечно, не считать девку на колене Дачса. Сандро Болт, давний приятель отца, что-то проворчал по праву старшинства, остальные же притихли.

— Где Стефан? — рявкнул Даголо-младший, обводя комнатушку взглядом.

Проклятье, ну, разумеется, его тут нет — на кой ляд Стефану торчать тут на страже целый день?

— Сидит у Мамаши со своими, наверное, — взволнованно ответил Дачс, приподнимаясь со стула. — А чё случилось-то?

— Один должок надо вернуть… М-мать, Сик, а где портки?

Светловолосый громила ответил ему мрачным взглядом из угла. От избытка чувств после слитой партии он побледнел, отчего ещё заметнее стали оспины на толстом угристом носу и жирный рубец на левой щеке. Молча Сик кивнул на старшину и почесал волосатое колено.

Дачс невинно улыбнулся, насколько это может сделать здоровый бандит с щербатым ртом и колючим подбородком, сиречь с нахальным отрицанием совершенно очевидной вины, и пожал плечами.

— Бога ради, верни ему! А ты живо одевай свою задницу и за мной! — Палец Карла резко проткнул воздух в направлении на Дачса. — Когда я закончу, ему будет чем заплатить.

***

Карл быстро шагал вниз по Полёту Кружевницы. За мостом через канал дорога клонилась к южным воротам, и ноги сами несли вперёд, вдоль широкой дуги по краю кальварских трущоб.

За ним развевались полы синего камзола¹⁴ из лучшего кальварского сукна, расшитого лучшей серебряной нитью. Нитку, правда, привезли издалека, зато каждый стежок сделала игла местной вышивальшицы. Как настоящий патриот, он не мыслил себя в одежде, которая не была бы выткана, выкрашена, скроена и расшита руками мастеров Кальвара. Тем более, что в этих ремёслах они всё равно не знали себе равных отсюда и до самого Верелиума.

За хозяином поспешал Стефан — немудрёный, но верный головотяп, размером поменьше Мюнцера, зато и не с таким самомнением. С каждым шагом он всё тревожнее водил свёрнутым набок носом из стороны в сторону, оглядывался, поправлял цветастый берет, но пока помалкивал. За ним топала группа садовых ребят с дубинками и цепами.

Лишь когда мост остался за спиной, одним могучим рывком Стефан нагнал его, демонстративно огляделся и наконец произнёс обеспокоенно:

— Карл, так мы правда, что ль, туда идём? На юг?

Он ткнул пальцем вперёд, туда, где нависали над улицей высоченные кособокие домишки, что Рудольф Тиллер сдавал беднякам.

— Точно! — бодро воскликнул Даголо. — Туда-то мы и идём!

— А он точно там будет? Хреново будет по всем трущобам шататься и его искать. А то, ну… Плохое место, чтоб потеряться…

— Не. Вшивый говорит, Тиллер сегодня трясёт босяков из Ржавого Угла. А если не трясёт…

Карл вздохнул, пытаясь заранее примириться с нежеланной мыслью.

— Ну, тогда отвалим.

— Это Старик так повелел, что ли?

Карл резко остановился. Несколько громил позади дружно наступили друг другу на пятки.

— Куда ж ты прёшь, мудила косолапый! — сердито высказался Угольщик.

Заступ попятился от кривой чёрной лапы, махнувшей перед его носом, и злобно оскалился.

Шагнув прямо к Стефану, Даголо ткнул пальцем ему в грудь и сурово спросил, глядя прямо в глаза:

— Слушай, кто тут старший по раздаче пней? А?

— Ты и есть старший, — просто ответил Стефан на простой вопрос, даже не моргнув.

— А я что сказал?

— Что мы сбегаем в трущобы и распишем харю Тиллеру, чтоб к нам не совался больше. А потом оприходуем двух кабанчиков и анкерок.

— И что это значит?

— Ну, наверное, что мы Тиллеру и его ребятам пней выдадим?

— Патриций не сказал бы лучше! — похвалил Карл, хлопнув громилу по плечу, и снова обратил лицо к трущобным домикам. — Эй, живей переставляйте ноги! Наши кабанчики уже начали поджариваться!

В чём простодушный мордоворот не ошибся, так это в том, что долго шататься в этой части города, выискивая за каждой мусорной кучей смотрителя — то есть части города, не кучи, — идея не очень умная. Семнадцать человек — в самый раз для быстрого шумного налёта, но уж точно не для полноценной кампании в трущобах. Здесь десятки укромных мест и примерно столько же бывших ландскнехтов из банды Тиллера. Эти ребята драться умеют и любят, оружие у них тоже припасено, так что такое вторжение — для них, скорее, радостный повод хорошенько размяться.

И потом, на кривых, узеньких, грязных улочках и без ландскнехтов хватает шансов попрощаться с кошельком или кишками. Не говоря уж о перспективе засрать шикарный наряд.

Шансы эти меж тем сильно выросли, когда налётчики свернули с «главной» улицы в один из косых переулков, через которые в конечном счёте они должны достичь Ржавого Угла.

А также через невысыхающие лужи, горки из нечистот и хлама, который даже местные из дома прочь выкинули; мимо стайки-другой костлявых шкетов с голодными и хитрыми глазами, группы подозрительных оборванцев за углом и скрюченного существа в лохмотьях. Привалившееся к стене, оно то ли спало, то ли уже издохло — Карл точно не собирался проверять. Он был готов получить по морде от Тиллера, но только не подцепить оспу, проказу, сифилис и кровавое проклятие одним махом.

Около половины жителей бедняцкого квартала зарабатывали на хлеб и кров простым и тяжким трудом вроде погрузки и разгрузки купеческих лодок в речной гавани или стирки белья. Остальные попрошайничали, переправляли опасные товары — такие, за которые даже ткачи и контрабандисты отца не брались, — ну и тащили всё, что плохо лежит. Заработанное тем или иным образом пропивалось и проигрывалось в Грушевом Саду, а также выплачивалось Тиллеру в качестве доли, или платы за покровительство, или чаще просто платы за жильё.

Где-то жить нужно и докерам, и ворам. Деревянные и глиняные домишки по три, четыре, а где-то и в пять этажей, настроенные как попало, лишь бы место сэкономить; маленькие комнатушки, маленькие окошки, через которые свет едва падает, но зачем тебе свет, если ты всё равно день-деньской на улице промышляешь?

В любом случае, рента — единственная возможность получить отсюда хоть какую-то прибыль, и ландскнехтам это пока удавалось. Ни отец, ни Дирк Ткач, не говоря уж о чистоплюйном капитане Лодберте из Застенья, в своё время такими успехами похвастать не могли. За это Тиллеру, конечно, стоило воздать должное. Прямо перед тем, как воздать по зубам за переход границы.

Вот и Ржавый Угол, незамысловато названный в честь цвета глиняных кирпичей, из которых сложен десяток домиков в тупичке. Через этот Угол проходила граница трущоб с Грушевым Садом и ткацким кварталом. Впрочем, по трущобным меркам название считалось даже очень замысловатым: другие райончики носили имена вроде «Дыра» или «Сральник».

Громила в солдатском колете и с застиранным синим платком на голове безмятежно ковырял пальцем в носу, подпирая угол.

— Когда к тебе приходил Герберт на той неделе, что ты ему сказал? — раздался из-за поворота грозный, звонкий голос, привыкший перекрикивать что угодно и кого угодно. Отвечавший мямлил и ответ так далеко было не разобрать. — Сука, громче!

Караульный вздрогнул, оборачиваясь на чавкающий звук шагов. Приметив Карла с компанией, он торопливо вытер палец и шмыгнул во дворик.

Командирский голос не утихал.

— Вот именно, мать твою! Ты сказал, что заплатишь через неделю! И что? Где деньги? Их ведь нет, правда?

— Гауптманн, там кака-то фейка и упыри с дубьём! — оповестил главаря угловой солдат.

— Заткни бабу свою и шуруйте выносить вещи, пока я ваше говно не спалил! Чё там у тебя? Какая фея?

Карл завернул за угол с дубовой палкой в руке и с самой нахальной из своих улыбок на лице. Меч стучал по ноге, взывая к крови, но сегодня не следовало разить так глубоко. Это урок, а не окончательное решение.

— За «фею» я и с тебя спрошу, — добродушно пообещал Даголо, ткнув пальцем в часового, и быстро огляделся вокруг.

Пара дюжин местных — в основном бабы с детьми, от них проблем не будет. Рудольф Тиллер стоял посреди двора с учётной книжкой в руках. Вокруг него рассыпался десяток людей, все с такими же синими повязками на стриженых головах. Если только по домам вокруг не спряталось ещё два раза по стольку, перевес очевиден.

— Карл. Ну, здорово, — спокойно произнёс Тиллер, захлопнул книгу и предусмотрительно запихнул её в сумку. — Чего припёрся в нашу дыру? Эти крысы мне и без тебя заплатят, спасибо.

— О-о, нет-нет-нет, дорогой капитан, чхать я хотел на твоих крыс, — медленно ответил Карл, выступая вперёд.

Его люди привычно рассыпались полукругом позади. Крепкие лбы на шаг вперёд, те, что пожиже — за ними, Стефан и Сик — по обе стороны от него. Вот-вот начнётся.

— Не возьму я только в толк, какого хрена тебе не чхать на наши дела?

Ландскнехт невозмутимо пожал плечами. Выглядел он постарше Шульца или Эрны, да притом ни ростом, ни комплекцией на фоне своих людей не выделялся, но ни тени испуга на его потасканном лице не было. Вероятно, он очень даже хорошо понимал, что сейчас будет драка, а расклад не в его пользу, но вида не подавал. Потому он и вожак.

— Ты, ежели хотел чего, так и говори без этих ваших… э-э, торических вопросов.

— Курт Мюнцер отказался платить долю моему отцу. Ты обещал ему покровительство. Припоминаешь?

— Ну-у… — протянул Тиллер, почёсывая затылок. — Да, этот солдатик приходил ко мне плакаться. У Магны от его жалоб голова разболелась. Я сказал, что подумаю…

— Нехрен тут думать! — отрезал Карл, выступая вперёд ещё на несколько шагов.

Стефан и Сик двинулись следом, центр полумесяца тоже продвинулся. С полускрытым вздохом ландскнехт шагнул навстречу, поднося ладонь к дубинке на поясе.

— Ты знал, мать твою, что Курт — наш человек, и знал, что из Грушевого Сада он в твои трущобы сраные не попрётся. Значит, хотел кусочек Сада себе оттяпать? Немножко бренди по специальной цене, да?

— Да Курт и сам уже сдулся. Чего ты прицепился ко мне?

— Того, что зря ты к нам полез, — Даголо злобно оскалился, стискивая пальцами потёртый конец деревяшки. — И я сейчас покажу почему.

«О, я так не хочу драться!» — вопили поджатые губы и кислая мина Тиллера; вот-вот он попытается съехать на примирительный тон, выторговать себе пощады…

Ландскнехт резко прыгнул вперёд, срывая дубинку с пояса, и замахнулся на Карла.

— Сука! — он отступил на шаг; Стефан с рёвом налетел на часового, который держался рядом с синим капитаном, а Сик ударил Тиллера слева. Ловко развернувшись, тот парировал удар дубинкой, а левой рукой с размаху засадил в висок громилы.

Крякнув, Сик осел на землю, но Карл уже оказался рядом и залепил палкой по локтю. Ландскнехт вскрикнул, выпустил оружие, и тут же шагнул навстречу. Карлов воротник затрещал, ухваченный цепкими пальцами.

Добротная ткань с честью выдержала рывок, и мужчины оказались топчущимися нос к носу, рыча, стараясь пихнуть друг друга достаточно сильно, чтобы опрокинуть. Карл двинул противника коленом и попытался толкнуть, но тот вдруг резко качнул головой вперёд — и нос пронзила острая боль.

Даголо взвыл и отпрянул, чуть согнувшись и зажимая лицо ладонью, в которую тут же хлынула кровь. В руке Тиллера блеснул нож. Он твёрдо шагнул вперёд, но через миг тень Угольщика пала на него сзади.

Карл расправил плечи и наотмашь зарядил по лицу ландскнехта, а затем с силой пнул ногой в колено. Две палки ещё несколько раз опустились на плечи и голову хозяина трущоб, прежде чем тот рухнул ничком.

— Ух! — налётчик быстро осмотрел поле боя: не пора ли хватать ноги в руки и линять к папочке?

Около половины «синих» держались пока на ногах, но «садовые» уверенно теснили их, собравшись по двое на одного, в то время как остальные пинали для острастки лежавших. Карл всегда держался заодно с этими достойными людьми, а потому, последовав их примеру, хорошенько ткнул Тиллера носком башмака.

Ландскнехт вслепую махнул ножом, промазав, но заставив его отшатнуться. Даголо выпустил дубинку и неловко обнажил меч.

— Ну-ка, Рудольф, брось эту штуку! — прогнусавил он из-за придерживающей нос ладони. Блестящее острие смотрело прямо на грудь противника.

— Погоди, — прохрипел он и кое-как отбросил клинок прочь.

Его прищуренные глаза нацелились на лицо Карла, а рука поднялась к мечу с двумя пальцами, отогнутыми в предостерегающем жесте.

— Убьёшь меня — Лига шею тебе намылит!

— Не буду я тебя убивать, гнида ты эдакая, — налётчик фыркнул; вместо презрительного смешка послышался какой-то мерзкий всхлюп. — Только напинаю слегка по шарам, чтоб урок получше задержался!

Тиллер вовремя успел подобраться, так что башмак встретился с его телом совсем не так смачно, как задумывалось. Но всё-таки достаточно чувствительно, чтоб из его глотки вырвался радующий душу вой. Благослови Господь того, кто придумал остроносую обувку!

— Не лезь к нам в Грушевый Сад, Тиллер! — Карл отвесил ещё несколько увесистых пинков по рёбрам, от которых прикрыться было труднее. — Не лезь в Сад, крыса трущобная!

— Карл! — Лапа Стефана опустилась на плечо и хорошенько тряхнула. — Мы всех воспитали. Пора линять.

Даголо с отвращением взглянул на вымазанные в крови пальцы и приподнял голову. Вряд ли удастся на обратном пути не закапать себе грудь.

— Угу, — буркнул он, отступая на пару шагов от стонущего Тиллера.

Лишь затем чистенький меч вернулся в ножны. Незачем давать трущобному вояке соблазн вспомнить о другом спрятанном кинжале и пустить его в ход.

— Помоги Сику…

Бедолага почти сумел выйти из положения «сидя на заднице» — не хватало ещё потерять его в… в своевременном решительном отступлении.

— Валим, ребята!

Карл недовольно крякнул, присев рядом с брошенной дубинкой, и поплёлся к выходу из ржавого тупичка. Высматривать дорогу приходилось поверх пальцев, что зажимали нос.

Давненько его уже не били по лицу — достаточно давно, чтобы он забыл, как это паршиво! Всё же будь Король Треф хоть трижды ссученным негодяем, в одном он точно прав: на одном мордобитии ехать больно и по итогу совсем уныло.

Примечания

13

Патриций — здесь: представитель старинной родовой аристократии в городе

14

Камзол — мужская одежда, длиннополая куртка с длинными рукавами и воротником