Полет курицы

Иван Солнцев, 2016

Новое издание автора, по традиции, состоит из двух взаимодополняющих частей, основанных на противоположных мотивах. Первая – история о заигравшемся своим деловым и общественным положением успешном дельце, жизнь которого подрывают невероятные события. Вторая – история о простом работяге, попавшем в крайне серьезный переплет и оказавшемся в экстремальной ситуации один на один с собственной слабостью и беспомощностью. Обе истории – скорее набор вопросов, чем ответов, но в каждой из них читатель сможет найти что-то близкое и важное для себя. Содержит нецензурную брань.

Посвящается Марии Степановой (08.06.1991-26.06.2014).

Прости, что опоздал к твоей жизни.

Ты навсегда в моем сердце.

Все упомянутые ниже в авторской речи, речи персонажей и иных частях текста события, а также имена, фамилии, отчества, названия торговых марок, адреса и иные имена собственные являются вымышленными. Любые совпадения с реально существующими лицами, местами, названиями и торговыми марками, а также совпадения событий в сюжете произведений с реально происходившими событиями совершенно случайны, и автор не несет ответственность за возникающие на почве этих совпадений домыслы.

Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе — при ведении повествования от первого лица, и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.

Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.

ПОЛЕТ КУРИЦЫ

Предисловие.

Я всегда был рабом Системы. И навсегда им останусь. Потому что это путь в один конец.

Частенько жизнь пишет свой сценарий вне зависимости от наших наивных пожеланий. Общие тенденции можно уследить, даже можно их выстроить по своей воле, но детали будут вписаны только так, как положено точно рассчитанным элементам мозаики — согласно одному истинному положению. Когда я писал эту книгу, многое сложилось воедино, и ервая ее часть оказалась весьма своевременной — если не по отношению к ситуации в мире в целом, то к моей жизни в частности. Система, укравшая не один год моей жизни, оставила еще и ряд ран, некоторые из которых никогда не заживут. Я всегда жил внутри Системы и ненавидел ее. Это продолжается и по сей день. Хотя я и сменил свой борт не раз, курс плавания не поменялся. И хотя поменять команду — не панацея, это позволило мне заживить некоторые из ран и собрать воедино то, что я узнал о Системе, в этот роман. Все нижеописанное — конечно же, всего лишь выдумка. Все совпадения случайны, бла-бла-бла…

Честно говоря, «Полет Курицы» был задуман, как набор иронических насмешек над творчеством ряда известных авторов, ассорти клише и фантасмагорий, но он сам решил, чем ему быть, за меня, как это вышло с героями моей горячо любимой"Самоидентификации". И теперь он стал набором вполне серьезных предупреждений для тех, кто считает, что это здорово — кормиться от Системы во всех ее проявлениях. И особенно — для тех, кто хочет в пользу быстрых доходов от Системы отказаться от несистемных предназначений, от своего пути и своих начинаний.

Люди, проходящие мимо в сюжете этого романа, пришли в него из своих офисов, машин и ресторанов, где они бесконечно, как лошади на постоянно вращающейся карусели, перемусоливают суммы откатов, проценты от продаж и даты отсрочек. Его главные герои — те же выходцы из реальности, но более крепкие и стойкие, истинные борцы Системы. Многие из них — это те самые люди, которые могли бы заниматься близким им делом, творить — каждый в своей ипостаси, — вне офисных катакомб, но предпочитают прятаться в них и гордиться не серьезными достижениями, а цифрами продаж и положением старших клерков. Другие — действительно талантливые торговцы, для которых Система — дом родной, и задерживаться в офисе до позднего вечера для них — явление абсолютно нормальное — неважно, есть работа или нет. Главное — есть убежище.

Система дает жизнь и формирует почву под ногами миллионов. Но она же глубже чего бы то ни было вводит в тот самый — помните мою же вещь «Разложение»? — цикл хомячка в колесе. Долги нарастают над долгами и покрываются кредитами, займами, отсрочками и обесценивающими это все облигациями. Постоянный цикл из нагромождения взаимоотношений делает из человека раба Системы, строит биржевую систему ценностей, в которой нет абсолютов, и все можно перезанять, перекредитовать и обосновать, но отключение от нее грозит только потерями, голодом и возможной гибелью. Это Матрица, за которой нет реальности.

Что дальше для всех и каждого в ней? Просто очередное завтра. Репликация дня сегодняшнего. Но большего им и не надо.

Далеко ли я ушел от этого всего? Нет. Далеко ли уйду? Безнадежно — нет. Все, что я могу сделать — это собрать все это знание воедино и дать пищу для размышления тем, кто готов задуматься. Тем, кто готов применить знание на практике.

Тем, кто еще свободен.

«Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий

до того доходит, что уж никакой правды ни в себе,

ни кругом не различает, а стало быть,

входит в неуважение и к себе, и к другим»

Ф.М.Достоевский, «Братья Карамазовы»

Понедельник

Нельзя сказать, что этот день начался неудачно сам по себе. Это будет несправедливо. Выкипевший из-за сошедшей с ума кофеварки кофе, свежая царапина неизвестного происхождения на кузове моей «ауди», и опоздание на работу на полчаса из-за двоих недоумков, почти полностью остановивших Лиговский к центру — это не то, что следует приписывать самому дню. Это следует приписать двум дятлам на кредитопомойках, какой-то гипотетической курочке, не умеющей парковаться, не задевая другие машины и, собственно, вашему покорному слуге.

По тому же принципу, начало рабочего дня с получением по телефону заряда бодрости от моего босса — генерального директора «Дриминг Трейд», — нельзя приписать самому боссу. Вина за это по кругу обращается на меня, директора коммерческого. Такая вот витиеватая пищевая цепочка. Ну, а паршивое начало дня у Стаса Демчука — моего заместителя по продажам и координации маркетинговых мероприятий, — можно объяснить не столько тем, что Стас — если игнорировать его выдающиеся профессиональнее навыки, — редкостный жирный олух, у которой с головой не все в порядке, сколько моим сильно приспущенным настроением.

— Стас, почему с самого утра?! — я вежлив, обходителен, я Эффективный Руководитель, который к каждому сотруднику найдет индивидуальный подход.

— Эдуард Юльевич, Сергей Борисович одобрил кампанию, надо уточнить задачи для…

— Да, согласовать бюджеты и нарезать задачи. Неси сюда свой зад, — легким взмахом руки приглашаю Стаса присесть в кресло напротив меня; кресло меньше моего размером и с подлокотниками из кожзама — выбирал его я сам.

Стас не решается. Стас держится за дверь, стоит в проходе. Он, глупенький, думает, что сможет теперь куда-то убежать — после того, как оказался первым, кто докопался до меня поутру. Ну, что ты там тупишь, поросеночек? Давай-давай, я тебя сейчас нежно разделаю на суповой набор.

— Окей, — Стас робко проходит внутрь логова зверя. — Я уже все свел…

— Давай быстрее уже, у меня совещание в Третьем секторе через десять минут.

Стас торопливо садится и рассказывает мне о том, какую задачу поверх реализации рекламной кампании набросал ему генеральный. Тот, конечно, хотел поговорить со мной, но я опоздал, а под рукой оказался Стасик, и как он не обделался прямо в кабинете сурового, закаленного еще в лихие девяностые Сергея Борисовича, я даже и не знаю.

— Хорошо, я сообщу, когда приму решение. В общем-то, я прямо Жене и поставлю задачу, тебе на контроль, — я немного успокоился, я уже даже не Эффективный Руководитель, я Ангел во Плоти. — Что у нас по тем двум торговым в Астрахани?

Стас робко просовывает мне несколько листков с колонками цифр и коротким описанием затрат.

— Все выходит ровно, отчеты бьются.

— А я тебе какой вопрос ставил вчера на этот счет? — мельком взглянув на идеально сведенную фальшивку, спрашиваю Стаса.

— Эм… — Стас, только не чеши репу, не делай умный вид, лучше купи очки, жирным очень идет; нет, все-таки, почесал! — Выявить характер расхождений…

— Я спросил, цитирую, — немного повышаю голос, чтобы проверить сохранившийся после беседы с генеральным тонус анальных чакр Стасика, — «Куда пропали триста штук российских рублей внутри региона?» Так?

— Так.

— Ты выяснил?

— Почти. Есть еще вариант…

— Бегом марш. Даю час на повторный анализ региона. Разрешаю, от безысходности, шпионить за Васильевым. Время пошло.

Васильев — регионал, ответственный, помимо всего прочего, за Астраханскую область. Лучшего способа избавиться от Стасика, чем поставить ему задачу в таком ключе, нет. Конечно, одного взгляда на распечатку хватило, чтобы понять, откуда ноги растут, но этого не достаточно, чтобы понять, куда они шагают. Пара торговых грамотно распределяют бюджет в свой карман, а у их регионала две возможности — либо он это на это смотрит сквозь пальцы, либо он в доле. Во втором он хрен признается, а вот заставить его признать первое — шанс и денег с него снять, и заставить его решить проблему. Вообще, хороший регионал — это тот, для кого командировка — это поездка из региона в центральный офис, а не наоборот. Парни, которые протирают зад здесь месяцами, якобы занимаясь организацией будущей работы в регионе, а потом обнаруживают у себя в ведомстве Содом и Гоморру, меня сильно напрягают. С учетом того, сколько они, при правильном подходе, могут иметь с командировок, они меня и чисто по-человечески напрягают.

Итак, утренний заряд бодрости от директора я уже получил и передал его Стасу. Формат реализации новой части рекламной кампании по фуду я уже продумал, причем еще раньше, чем Стас покинул мой кабинет. Теперь надо бы вызвать кого-нибудь из женской части коллектива для успокоения нервов, поискать новых жертв среди регионалов и позвонить Алине — моей девушке, — с целью назначить на сегодня небольшую секс-кампанию под кодовым названием «Поход в кино».

И еще — надо обязательно сдать в сервис кофеварку.

Звонок по внутренней линии обрывает мои планы. Из пучин мрака восстает Третий сектор, как его принято по причинам, о которых давно уже никто не помнит, хотя они точно есть. Отдел изобразительного креатива и наружной рекламы. Сборище недоучек, рисующих руками дизайнеров, пишущих руками копирайтеров и клеящих через RussOutdoor плакатики. Это их основные задачи, как и контроль за исполнением обязательств сторонних служб по размещению нашей рекламы. Не выношу эти мерзкие мнительные рожи трех с половиной недохудожников, недодизайнеров — недотворцов, одним словом. Сейчас — в особенности. Но это необходимое зло, без которого постоянно приходилось бы тратить административный ресурс на контроль наружной рекламы. А так — за скромный бюджет эти бравые парни и девушки, похожие на парней, делают все — от создания набросков макетов до контроля расчетов с наружниками, — сами и строго по указаниям ответственных за маркетинговую политику компании. Преимущественно — по указаниям Евгении Скворцовой, которой мне сегодня будет жутко не хватать из-за ее длительного визита к какому-то там врачу.

— Эдуард Юльевич, все в сборе, — едкий голос художника Лени Семина, живчика с часто дергающимся левыми глазом; ему, видимо, кто-то когда-то сказал, что нервное расстройство — знак истинно творческой личности.

Товарищ полковник, Третий пехотный взвод для утренней поверки личного состава построен.

— Пять минут. Готовьте пока презентацию.

Сверяюсь, наконец, с ежедневником. Пара часов на прием небольшой части месячной отчетности — ремарки, из-за которых у кого-то будет нервный срыв, должны появиться в обязательном порядке. Ну, не люблю я, когда только ради сроков сдают важнейшие в отделе документы второму после директора компании человеку, проработав их лишь постольку, поскольку. Также меня заинтересовал локальный супервайзер по южным районам города. Сегодня я прокачусь с ним и посмотрю на его манеру работы, а также пообщаюсь с его торговыми и даже их мерчами. Как правило, такие вещи делают либо Стас, либо назначенный ответственный, но иногда я снисхожу до простых смертных и, устав сидеть в удобном руководительском кресле и болтать на переговорах, выезжаю в поля. Для кого-то это унизительный процесс, но для меня та детская игра, что идет на местах исполнения поставленных свыше задач, все еще привлекательна. В конце концов, в моем прошлом написано немало страниц о работе таким же полевым сотрудником, замороченным общением с простыми служащими — последними звеньями цепи продаж. Разве что работать мерчендайзером я бы точно побрезговал. Ну, и еще остается где-то час. Ах да, есть еще одна встреча, которую я не отметил, так как вчера ее судьба решилась довольно поздно. Встреча с одним из регионалов, который должен вернуться из командировки ближе к вечеру. Если этот чмошник, не набравший мне прямо с утра, не позвонит и в течение двадцати семи минут, урежу ему бонус за месяц на пятнадцать процентов. Не переношу неточности в общении с руководством.

Кидаю взгляд на мои сегодняшние «Ulysse Nardin Luna». Через две минуты я должен выслушивать и рассматривать показания бойцов Третьего сектора в пользу сохранения их финансирования. Да, в общем-то, why not?

Одно из немногих преимуществ пребывания в Третьем секторе — группе помещений подразделения дизайна отдела маркетинга компании, — это кофе. Я понятия не имею, почему, но факт остается фактом — он у них реально вкуснее, чем у моей секретарши, хотя и кофе тот же, и кофеварка такая же, только у меня она посвежее годом. Возможно, это как-то связано с рабской и, в то же время, творческой атмосферой, и насыщением кофе потом рабов на modern galleys. Надо будет попробовать кофе в основном офисе продажников. Обязательно.

— Неплохо, — киваю, удовлетворившись последними корректировками, спешно вносимыми в художественную презентацию и отчет по наружной рекламе Семиным.

У Лени под глазами круги размером с кремлевские часы. Леня, как мне недавно стало известно по корпоративным каналам, частенько наведается к жене своего заместителя, отправляемого в короткие изматывающие командировки на региональные презентации, и, возможно, этой ночью Леня снова жарил госпожу Иванову, либо прятался в шкафу, если господин Иванов успел-таки прилететь вечерним самолетом. Женя с радостью эти командировки подписывает, запасаясь попкорном и включая, таким образом, канал «Живая Планета» в 4d прямо в третьем секторе. Леня периодически запинается и останавливает себя, чтобы перезарядиться и начать речь заново. На него злобно поглядывают двое недотворцов Ивановых, уже уставших от его подробных выкладок. «В мире животных» точно отдыхает. Это на уровень выше.

— Мы будем готовы запустить этот проект уже через полтора часа, если Вы одобрите весь пакет, — устало выдает Маша Кривоносова, лесбиянка-художница, изрядно уставшая от презентации; точнее — изображающая усталость от всех этих формальностей, ведь она же творческая личность, ей нужны крыша, вишневые сигариллы, закат, романтика, а не ощущение муравья под замершей пятой лесника в ходе совещаний.

— Одобряю. Все документы через Стаса, — встаю и разминаю спину. — Да, и не забудьте сжечь в пепел третий блок презентации по «наружке» — это убожество никто, кроме меня, не должен увидеть.

— Конечно, — Леня отрывистыми движениями листает презентацию, не обращая внимания на то, как неловко это выглядит в проекции на большом полотне, от которого, впрочем, я уже отворачиваюсь. — Все исправим.

Нечего добавить. Выхожу из конференц-зала, с печалью оставляя недопитый кофе на столике.

Меня несколько беспокоит, где шляется Стас с отчетом, за уточнением которого я его отправил. Искренне надеясь, что он воспринял мою задачу крайне серьезно, я сажусь в свое кресло и ставлю несколько пометок в ежедневник. В пять вечера я должен встретиться с мчащимся на всех парах в аэропорт Артемом — мои региональным по ЯНАО. Дальше — свободный полет.

— Эдуард Юльевич? — вопросительный тон уже вошедшего в кабинет Стаса заставляет меня задуматься — я перед ним или не я.

— Возможно.

Стас почти завис. Команда не распознается. Система на грани срыва.

— Рассказывай, — непринужденно махаю рукой, помогая ему расслабиться.

— Здесь документы по дизайнерам, на одобрение, — подсовывает мне тоненькую стопку бумаг.

Я кидаю взгляд на список позиций по художественному оформлению, хмыкаю и откладываю бумаги в лоток. Возможно, они будут подписаны сегодня. Кто знает.

— По Астрахани — я еще раз все проверил…

— Где регионал? — не глядя на Стаса и неторопливо листая сообщения на «вконтакте», спрашиваю.

— В отъезде.

— С какого хера?

— Но я не имел возможности менять график…

— Так, — отворачиваюсь от экрана; это начинает меня серьезно раздражать, — объясняю русским языком. Кто-то в пределах подведомственности Васильева свистнул из кармана компании три ствола. Ты — третий после директора компании человек. Следовательно, если требуется проверка деятельности регионала, ты имеешь право на свое усмотрение менять графики контрольных мероприятий. Теперь вопрос.

— Эдуард Юльевич, я все понимаю, но расхождения не…

— Незначительны? Не играют роли? Не потянут никого на дно? Выбери правильный ответ.

— Не идентифицируются…

— Стас, у меня тоже «вышка» есть, как и у тебя. И я не хуже тебя умею использовать термины девятого класса школы. Где деньги?

Стас сильно покраснел. По большому счету, ни мне, ни даже ему переживать из-за несчастных трехсот тысяч нечего. Во-первых, мы оба знаем, из чьего кармана они вылетят, если их не найдут. Во-вторых, даже в самом худшем случае — если дело дойдет до директора, — ни мне, ни моему лепечущему заму это ничем не грозит. Вообще ничем, серьезно. Но Стас еще этого не осознает. До сих пор, проработав уже три года рядом со мной, он так и не переломил себя. Он может быть чрезвычайно эффективен на практике, может быть до боли в пломбах зубов педантичным и может трахнуть исподтишка своих подчиненных так, что они еще спасибо скажут, но как только дело доходит до моего вмешательства, просто до разговора с вышестоящими, он сдувается. Речь путается, разработанный план беседы идет лесом, а Стас становится «bull’s eye» в мишени для дартс.

— Завтра утром я разговариваю здесь, в этом кабинете с тобой и Васильевым. До этого времени ты не просто облизываешь одни и те же отчеты, где все схвачено, а телепортируешься в Астрахань, следишь за каждым торговым, спишь с ними в одной постели, но узнаешь, насколько завязан Васильев. Если завтра утром я узнаю меньше, чем мне нужно, наш любовный треугольник пополнится Сергеем Борисовичем. Вопросы?

— Все ясно, — кивает Стас. — А документы…

— Ты что-то не похож на секретаршу, Стас, — угрожающе поднимаю брови. — Задача стоит, часики тикают.

— Окей, работаем.

Перед выездом в поля я окидываю взглядом схему отдела на корпоративном портале. В общем-то, продажи и реклама — это три четверти головного офиса компании. Реклама, мерчандайзинг и промоушн, торговое представительство — включая супервайзеров, PR — социологи и психологи в составе трех с половиной человек, аудит и, собственно, руководство. Здесь нет лишних людей, и эффективность каждого — на максимуме. Это то немногое, чего я смог добиться за несколько лет руководительской работы. Я — один из самых молодых топов Питера такого масштаба. Бросая взгляд на стену кабинета, я иной раз ухмыляюсь — рамочки, в которых зафиксированы титулы «Лучший менеджер «Дриминг Трейд»-2011», «Молодое открытие бизнес-года 2012», «Лидер российского бизнеса-2012 — дополнительная номинация «Маркетинг и продажи» и множество других, менее значимых, смотрятся чертовски безвкусно. Более того, по сравнению с тем, что было сделано на практике, чтобы добиться этих призваний, символические награды и даже приличные бонусы смотрятся жалкими плевками. Но кому какое дело, в общем-то, до масштабов, если признана победа? В этом мире тебя измеряют категориями и результатами, а не процессами. Принес миру реальную пользу, но не получил значок отличия? Кому ты нужен, неудачник? Стал профессионалом своего дела, поднялся с самого дна, но не выслужился где надо, чтобы попасть на конкурс? Гуляй, бездельник. Не получил «вышку» и не успел сколотить бизнес или сколотил, но не стал миллионером? Да ты просто мусор, дворник, хуже того — мерчандайзер по призванию. История тебя забудет во всех перечисленных случаях, так что не переживай — просто живи, как все, выполняй свои животные функции, но не забывай, при этом, платить налоги.

А я пока погуляю.

Собственно, корпоративный отдел мерчандайзинга, входящий в структуру коммерческого отдела компании, появился за три месяца до моего назначения всесильным главой этой торговой машины. И появился он, скажем прямо, только моими стараниями. Надо признать, что я вовремя подсидел своего тогдашнего руководителя, и колоссальный объем откатов, который тот имел от работы с парой сторонних компаний и которыми даже не делился с ответственными менеджерами направлений, так впечатлил генерального, что на экстренном совещании в ресторане на Фонтанке тот поставил мне задачу, от выполнения которой зависело мое будущее. В общем-то, курица старого коммерческого директора перестала нести золотые яйца только за три месяца до его окончательного смещения мной. Птичку зарезали и поджарили, а лишние яйца отобрали. Сюрприз удался. Но я не злорадствую. Jedem — das Seine, всего-то.

За данное мне время я потихоньку, катаясь по городу и крайне осторожно ставя задачи поверенным супервайзерам в регионах (регионалов, несмотря на отсутствие явно завязанных среди них, пришлось большей частью менять — процесс был болезненный, но необходимый), сформировал новую структуру отношений компании с полками магазинов, значительно расширив обязанности торговых представителей в части контроля мерчей, но и расширив штат торговых. Расширил я его, конечно, временно — стоило плеснуть на ноги обывателя первой вялой псевдокризисной волне, как целый ряд сотрудников пошли лесом. Их life sucks, что поделать.

В любом случае, имея федеральные масштабы торговли и работая еще и на торговлю импортом и экспорт своей продукции, просто необходимо иметь налаженный контакт с конечными звеньями массовой реализации. Возможности компании могли позволять это примерно за год до моего назначения, но растрачивались на личные интересы откатчиков.

Вообще, от мерчандайзинга мы всегда хотим увеличения продаж за счет правильной экспозиции, создания оптимальной психологической атмосферы в точке и программ мотивации самых сладких клиентов. И если третья позиция — дело торговых, которые, помимо своих продаж, контролируют работу мерчей, то первые две — это святая обязанность самих конечных исполнителей. Грамотный специалист по выкладке — это не Ахмед, который еще вчера пас овец, не Зульфия, которая из всех навыков может представить только доение коз и готовку плова и даже не вчерашняя уборщица тетя Зина, как ни странно. Это человек, сведущий в психологии потребителя, механизмах и мотивах покупки. Человек, который будет организовывать выкладку с учетом схем движения покупателя, будет играть от его планировки, договариваться о дополнительной выкладке, осознанно поддерживать ассортимент, использовать тонкие моменты выкладки — «золотые полки», грамотный дисплеинг, не будет складывать себе в карман образцы кросс-мерчандайзинга и товары-приманки, сможет выглядеть свежим и бодрым собеседником и консультантом для каждого тупорылого покупателя, которого нужно нежно и ласково направить на наш товар. И это еще не промоутер а только специалист по выкладке! Этот сотрудник должен знать, как действует привязка покупателя — визуальная, аудиальная, эмоциональная, — и использовать это, подсказывая лучшие варианты выкладки товара местному руководству. Это человек-комбайн, который должен вести компанию за собой в дебри титанической по своим нынешним масштабам крупной розницы.

Что мы получим вместо этого от маркетингового агентства со своим аутсорсингом? Правильно — откат ответственному менеджеру и копеечную мотивацию мерчам, ведущим десяток конкурентных фирм по всему магазину, чтобы всем на все хватало, а товар хоть как-то, минуя продавцов магазина и полные ненависти взгляды руководителей отделов, попадал на прилавки. О каком развитии, в этом случае, может идти речь?

Более того, трудно найти среди мерзостей мира процесс более унизительный, чем получение от представителей служб закупок федеральных сетей претензий о невыполнении обязанностей мерчандайзерами компании. В случае получения таких претензий в адрес компании-посредника, лучший вариант развития событий — замена того или иного сотрудника на месте другим, работающим по той же схеме до того же исхода. А в случае работы своим штатом, ниспадающий меч правосудия летит прямо в голову торгового, пролетает насквозь в мерча, и система очищается мгновенно, по мановению волшебной палочки, вставленной в задницу супервайзера или регионала — в зависимости от того, как высоко успела дойти негативная информация. Такой подход к решению проблем лично меня устраивает. Федеральные сети же будут требовать предоставления персонала, специализирующегося на товаре поставщика, в любом случае — халява, понты и рэкет все еще в силе, знаете ли — since 1991.

Я в полях. Аплодисменты мне. Строго по графику на точках меня и изрядно нервничающего, хотя и ведущего себя пока спокойно супервайзера ждут трое городских торговых, и по каждому из них у меня выбрано три торговых точки — разумеется, неслучайно.

В сущности, мне тут делать нечего. По регламенту, мои выезды в поля могут касаться только управляющего персонала — увидеть супервайзера или — сят-свят-свят, — торгового, увидеть цифры, выборочно оценить выкладку, пару раз махнуть длинным черным дилдо, и все — либо домой, либо в ресторан или сауну с девочками, организованные местным представителем компании, а то и выехавшим как бы заодно на территорию регионалом. И тут полевых ребят настигает разрыв шаблона — я еще и хочу видеть и слышать мерчей, до которых — в отличие от показателей динамики продаж, — мне должно быть, как Перельману до миллиона.

Первый торговый — Леша Хмельницкий, тщедушный паренек на явно кредитном черном «фокусе», — как-то излишне нервничает, что нехарактерно для руководителя, свято уверенного в порядке на своей территории. Я как бы невзначай задаю вопросы, которые заставляют Лешу сильно напрячь ягодицы, так как он успешно распознает те из них, неправильные ответы на которые сулят сгоранием его бонусов за месяц и квартал. Но Леша подготовился, как и его сотрудники. Разумеется, с моей стороны — никаких комментариев. Даю указание следить за рассылкой на корпоративном портале завтра, когда будут оглашены и переданы директору результаты проверки. Ночь может оказаться для Леши тяжелой и полной догадок. Либо он просто нажрется на неделе.

Далее — Маша Курчатова, плоская, как стиральная доска, девица ультрасовременного склада ума с глупыми круглыми глазами и манерой слишком часто кивать и пытаться договаривать за меня мои реплики. С ней, вопреки ее личным заблуждениям, неинтересно флиртовать, как и с ее сотрудницами. Но забавнее всего, кстати, слушать именно последних.

Почему-то все чаще звучат вопросы в ключе грядущих трудных времен, на которые кто-то, видимо, неосторожно намекнул по телевизору этим социально грамотным особям. Градус социального беспокойства должен быть также стабилен, как и градус уверенности в будущем. Баланс важен, как воздух.

— А правда, что у нас импорт исчезнет, а цены вырастут, и продажи опять упадут, как тогда, в две тысячи восьмом?

— Знаете, говорят, из-за всей этой чертовщины с Украины нам могут зарплаты поурезать, это правда?

— Ой, а вот тут я говорила с торговым, но так до конца и не поняла — у нас из-за всего этого бардака с санкциями будут какие-то изменения по ассортименту?

— А Вы не знаете — Вы же общаетесь с начальниками, — эти сверху опять девяносто восьмой устроят?

Чувствуешь себя Христом во плоти или, по меньшей мере, папой Пием XIII, когда проходишь вдоль этих страждущих и, покрывая их головы перстами своими, говоришь, что все будет в порядке.

— Нет, пока прогнозов такого толка нет. Мы слишком слабо зависим от импорта, а внутри страны мы уверенно стоим на ногах, — уверенно отвечаю, поглядывая на коммерческий холодильник, коряво стоящий посреди торгового зала супермаркета.

— А точно? — кокетливо прищуривается тетенька лет тридцати пяти с заметными волосками над верхней губой и пухлыми щечками.

— Определенно, — киваю.

Боже, какие тупые коровы! Но они действительно знают свое дело — у всех я вижу четкое знание форм отчетности, понимание динамики периодического изменения товарной матрицы, умение поддерживать ассортимент в зале. Очередное расхождение социального и специального интеллекта. Но мне-то самому далеко за примером ходить не надо. У меня есть Стас Демчук, который, как социальная единица, — просто нелюдь на дорогой тачке, но и которому, в случае серьезной проблемы в профессиональной сфере, не нужно объяснять, что и как делать.

Но интереснее с этими дамочками-мерчами другое. Говорят, мужики — особенно деловые, достигающие успеха своими силами, — циничны, бесчувственны, излишне прагматичны. Но нет никого циничнее и безразличнее к принципам и нормам морали, чем женщины, ищущие выгодное знакомство. Даже сознательно понимая, что ни черта им не светит, они на уровне инстинктов начинают лебезить и строить глазки — то ли как бы чего ни вышло, то ли для возможной пользы дела. При этом, внимание их к окружению — в том числе, к своему прямому руководителю, — стирается напрочь. So cute!

Маша полагает, что проверка завершилась успешно, но напоследок я останавливаю ее напротив прилавка промтоваров и задаю вполне логичный вопрос.

— А почему процент выкладки не соответствует последнему месячному отчету? Мы снижали показатели в плане?

— Эм, — Маша судорожно начинает бегать тонкими пальчиками по экрану своего айпада, пытаясь найти опорную информацию — как это характерно для женщин, теряющих точку опоры — пытаться вернуться к спасительным фактам, несмотря на их отсутствие. — Я проверяла вчера…

— Еще больше мне интересно, почему сотрудники не в курсе касаемо главного «промо» квартала, и почему никто даже не поинтересовался этим у тебя в процессе, если уж я поднимал этот вопрос? У нас все в порядке с информированием? С графиком работы?

— Конечно, — изображаем возмущение, прикрывая им смущение; милота. — Я никогда не опаздываю на собрания.

— А после собраний мы проводим полевое информирование? Регулярно? — я вздыхаю, облизываю губы и притворно печалюсь. — Следи за корпоративной рассылкой завтра. Там будет много интересного.

Расстрел приведен в исполнение, солдаты опускают ружья, и тело надо бы убрать, а заодно почистить окровавленную стену.

Последняя моя жертва — Витя Аксенов. Конечно же, он нормальный парень, этакий свой пацан, но сейчас он включил режим «чмошник», потому что знает, что я могу неоднозначно воспринять его пацанизм. Или потому, что подчиненный перед лицом начальства должен…

Его мерчи — большей частью, молодые девочки, пусть и средней страшноты, и это явно отвлекает Витю. Тем не менее, к ним у меня нареканий почти нет, за исключением оставшегося без ответа вопроса по плану расширения, но это уже нюансы — любое расширение в крупной рознице оговаривается и оплачивается офисом, и, пока результата этого процесса нет, нет и спроса с конечных исполнителей. Супервайзер получает стандартный совет ждать информации на корпоративном портале, и мы расходимся.

На конец дня у меня все также назначена встреча с вернувшимся с региона Артемом из ЯНАО. Закончив поздний обед в дешевой закусочной «Марчеллиз», еду ближе к дому, так как после этой встречи в офис я уже не поеду.

Артем Воробьев ездит на «туксоне». Он паркуется рядом и выходит. Худой, высокий — сантиметров на пять выше меня, — парень с редкими, но заметными нервными судорогами на продолговатом лице и словно бы застрявшим, утонувшим вдалеке взглядом, здорово контрастирующим с его едкой V-образной улыбочкой. Тачка его, конечно, сущее убожество, но парня можно понять — жена, ребенок, две ипотеки. В своем «ауди» мне всяк комфортнее, несмотря на наличие свежей царапины. Уверен, по кузову постарались сраные гопники из соседнего района — новостройки давно пора отгораживать маленькими китайскими стенами. Артем открывает дверь и садится рядом. Пожав мне руку вялым, не сосредоточенным движением, он начинает рассказывать о результатах последнего выезда. Называет кое-какие цифры, но большая часть их, конечно, будет фигурировать в подробном отчете уже завтра. К называемым цифрам он относится явно небрежно, полагая, что они мне не так уж интересны — ведь мы встретились, чтобы он ответил мне на вопрос, ответ на который лучше не предавать телефонному разговору.

Цифры, конечно, не играют роли, скажет кто-то. Разве любой начальник держит в голове все эти подробные данные? Для этого есть толпа исполнителей внизу служебной иерархии. У меня лично вызывают только усмешку эти сказки о том, как легко быть руководителем в этой стране — ни хера не делать, ходить руки в карманы и передавать бессмысленные указания сверху вниз. Номенклатурная мечта. Я-то знаю, что такие люди, как правило, долго на своих позициях не держатся. В отличие от таких, как я. Когда, фактически, ты — левая рука директора — лучше конечно, быть левой, т.к. он правша, и правой, скорее всего, дрочит, — ты не чувствуешь своего разгильдяйства. Ты держишь в голове приличную пачку цифр перед контрольной встречей с регионалом, чтобы понимать, пытается он тебя облапошить или нет. Это всегда выходит за рамки формальных отчетов и формирует мое отношение к человеку, помогает понимать перспективу того или иного сотрудника, создает или разрушает сферу доверия.

— В общем, Семиренков совсем дубу дал, — подходит к самому главному Артем. — Пополнил карман из бюджета практически среди бела дня.

— И как решилось? — интересуюсь я, понимая, что ответ на этот вопрос не будет фигурировать в официальном отчете о командировке по ряду причин.

— Предложили ему самому уйти. Он начал быковать, заявил, что не согласен и будет решать вопрос аж через директора.

Я хмурюсь и внимательно смотрю на Артема. Он не оборачивается ко мне, понимая, что это ни к чему, и продолжает.

— Применили водные процедуры. Так что в девять утра в день отъезда заявление уже было у меня в гостинице.

— Сильно руки тряслись? — ухмыляюсь.

— У него аж весь загар с отпуска отвалился за одну ночь.

Без дополнительных замечаний тема прекращается. Водные процедуры убеждают любого. Думаю, и меня убедили бы, в случае чего. А делается это довольно просто. Никого не макают головой в унитаз и не топят в ледяной ванне. В ближайшем детдоме или просто на улице, среди беспризорников службой безопасности берется пацан лет четырнадцати — желательно, уже проверенный ранее. Ему дается сто рублей задатка, обещание дать еще четыреста, а также стакан простой воды, показывается фотография и называется адрес. Пацан вечером подходит к нужному подъезду, узнает товарища с фотографии и выплескивает ему в лицо воду из стакана, после чего произносит заученную фразу «Не уволишься/вернешь деньги/сдашь подельника (нужное подчеркнуть) — в следующий раз будет кислота». Дальше пацан дает стрекача, а на следующий день вопрос решается. Проще простого. Есть маленькие и дешевые вещи, против которых невозможно бороться. И есть страх смерти или инвалидности, который всегда можно использовать.

Артем заканчивает свой короткий рассказ, я даю ему пару указаний по завтрашнему дню и отпускаю отдыхать. Он уходит, садится в свою машину и торопливо отъезжает, а я какое-то время еще сижу и смотрю наружу — то ли на меняющее оттенок небо, то ли на суетливую улицу, полную движущихся куда-то постоянно — вне зависимости от времени суток, — машин.

Артем — интересная личность. Помимо прочих своих особенностей, он всерьез полагает, что никто, включая меня и службу безопасности, не в курсе, что он на стороне потихоньку мутит микробизнес. Причем, это уже не первое его начинание, хотя он и знает, что это не приветствуется компанией, ведь внимание сотрудника в дневное время, как и само время, покупается за конвертируемую валюту. Он также думает, что я никогда не проверял его тщательно подделанные чеки из гостиниц, где указаны счета в три раза больше реальных. Только благодаря его циничной и прожженной манере обращаться с людьми и экономить бюджеты, не снижая при этом продаж, а повышая их, он держится на плаву и получает отменные бонусы, а его косячки проходят мимо глаз директора и главы службы безопасности. А все потому, что такой человек нужен в компании, нужен мне, ведь того, кто будет на этом геморройном участке действительно справляться и не ныть насчет повышения бюджетов и тяжелых условий командировок, еще поискать нужно. Но это, конечно, бег по лезвию ножа. Все ошибаются. Рано или поздно. Даже профессионального кидалу рано или поздно кидает кто-то другой. Но это один из случаев, когда мне хотелось бы, по мере возможности, отложить фатальную ошибку подчиненного как можно дальше.

Ведь это мой человек. Tu deviens responsable pour toujours de ce que tu as apprivoise.

Встреча с Алиной проходит не совсем по плану. Она чувствует себя не очень хорошо — видимо, наплавалась лишнего вчера со своими подружками, как оно и бывает, когда девки берут пол-ящика «реддс» и идут купаться, — а потому предложила просто заехать к ней — поболтать, попить чайку и так далее. Результатом всего этого миниатюрного фарса становится короткий — не больше десяти минут, причем закончить побыстрее просит она сама, — секс, после которого я какое-то время молча наблюдаю, как моя пассия крепко засыпает и, старательно игнорируя ощущение недосказанности, одеваюсь и сваливаю домой.

Мавр сделал свое дело, чего уж там.

Мои соседи по квартире на вечер. Краткий список.

Раз — опустошенность.

Два — непочатый пузырь Dewars на столе.

Три — сухой, как задница младенца после замены памперсов, фирменный стакан.

И четыре — телевизор с выключенным звуком.

Вообще, оставлять телевизор работать так — признак одиночества. На это мотивирует желание заполнить пустоту в доме, сделать так, чтобы казалось, что рядом есть кто-то, кто ненавязчиво поддерживает твой жалкий досуг. Метафизическая сущность, приносящая душевный покой. Но стоит включить звук — и эта сущность материализуется и начнет доставлять неудобства. Я ненавижу развлекательный эфир за тонны рекламы, на которые я плевать хотел и которых мне хватает на работе. Я — не целевая аудитория, а скорее отброс эфирного общества. Общества фальшивых циников, которые, как им кажется, плевали на рекламу и которые выключают звук на время рекламных блоков, но по факту — получают ровно ту информацию, которую хочет донести рекламодатель. Расчеты качества, позиционирования и времени рекламных блоков далеко не профаны делают, так что любой далекий от профессионализма в области рекламы обыватель — хочет он того или нет, — является кусочком контактной аудитории.

Но хуже всего — когда в квартире двое, а телевизор с выключенным звуком все равно необходим. Возможно, боязнь этого — одна из причин, по которой я до сих пор не задумываюсь о женитьбе и меняю подруг раз в год, если не чаще. Не хочется попасть в эту струю. Жалеть о содеянном. Постоянно сомневаться.

Я сижу, развалившись, на огромном угловом диване, стоящем посреди комнаты, и втыкаю в телевизор. Иногда мне кажется, что пространства вокруг этого дивана в комнате слишком много — настоящее футбольное поле по сравнению с тем, где я жил еще лет пять назад. И это только одна комната, а еще в квартире их две, по суммарной площади равные этой одной. Встроенные книжные полки, кожаная мебель, приличная аудиосистема, система безопасности — как данное. Самый высокий этаж я взял, при этом, не из соображений экономии, а для ощущения отрешенности от всех нижних двадцати четырех слоев, полных человекоединиц с мусором в голове и личными проблемами. Вообще, главный плюс таких квартир в том, что их масштаб и правильно подобранная мебель быстро пудрят мозги цыпочкам, опасливо соглашающимся зайти в гости после свидания. Они залипают на обстановку, на тачку, на мужскую немногословность, предполагают — вот он, настоящий мужчина, который меня и моих детенышей обогреет и обеспечит! — а потом страдают от измен, грубости, побоев — просто потому, что смотрели не на человека, а на обстановку, на тачку, на мужскую немногословность. К их несчастью и к вящей радости таких, как я — так было, есть и будет всегда. Алине в этом плане здорово повезло, потому что она наткнулась на того, кто при всех трех параметрах завлечения еще и не является говном. Но я бы не сказал, что она это шибко ценит. Женщины вообще слишком быстро привыкают к хорошему. И быстро сходят с ума от безделья и излишней обеспеченности этим хорошим, кстати.

Кто-то звонит на мобильник. Кажется, это мать. Я лениво беру трубку и говорю немного утомленно, чтобы подчеркнуть усталость от тяжелого рабочего дня. Мать интересуется моими делами. У меня всегда все отлично. Я интересуюсь, как у нее с ее новым мужем. Говорит, прелестно. Сообщает, что на днях — какой-то праздник, — я так понимаю, день рождения, — моей тети, видимо, несказанно важный юбилей, и я должен присутствовать. Я говорю, что согласую это с графиком рабочих мероприятий. Она угрожает расправой. Я дружелюбно смеюсь и говорю, что буду, но точно скажу попозже.

По телевизору показывают новости. С помощью бегущей строки понимаю, что какие-то недоумки решили устроить митинг в Ярославле. Что-то там их не устраивает в действующей власти. Странно — выборы даже не рядом, еще не время для этих клоунов. Митинг, разумеется, был несанкционированным, в результате чего был благополучно разогнан омоновцами. Словом, очередной цирк от игрушечной оппозиции. Но вскоре интернет запестреет новостями о том, как жестоко власть поступила с кучкой дегенератов, решивших, что надо хоть раз выйти на поле боя, чтобы потом предъявлять где-нибудь в обсуждении на «вконтакте» претензии собеседникам, которые «только в интернете храбрые, а попробуй, выйди хоть раз на митинг, как я».

Такие же кретины в начале девяностых ломали Советский Союз. Становились инструментом ельцинской машины. Силовики, сменившие патриотизм на конъюнктуру; слабоумные старики; шизоидная молодежь, которой подавай «Перемен, мы ждем перемен». И что в результате? Полное дерьмо, хаос, анархия, о которых люди, попавшие в самую круговерть, и вспоминать толком не хотят. Те, кому стало скучно в нулевых — дебилы, которых устраивает пацанская жизнь по принципу «Live fast — die young», — говорят, что тогда было круто. А те, у кого из-под носа воровали последние сосиски по карточке в магазине, и кому нечем было кормить двоих-троих детей, проклинают весь этот бардак. С высоты нынешнего потребительского рая можно сколько угодно рассуждать о романтике лихих девяностых, но стоит у нынешнего хомячка отобрать его любимый айфончик с горой селфи с отпуска в Турции, выбросить его широкоформатный телевизор и не дать пожрать пару-тройку дней, как в его голове быстро разорвется бомба когнитивного диссонанса. «Как так — стабильность, а айфона и смузи нет?» И эти выродки, митингующие в Ярославле, на Болотной — да где угодно, — требуют смены власти. Ну, допустим, вы получите замену одной задницы в кресле на другую. Допустим, даже получите желанное правовое государство с жестким полицейским контролем (без него не будет правовой строгости, а с ним это уже не демократия, ну да ладно). А что потом? А потом дорогостоящие люди, прикормленные нынешней властью, поймут, что с новой дружить не выйдет, и будут жить строго по правовым принципам, выплачивая налоги с официального дохода и уверенно ликвидируя одну за другой опасности раскрытия доходов неофициальных. Дальше — расширение черных рынков, безработица, голод, демографическая яма, уличная преступность плюс «четкий отстрел людей у власти». И конца и края этому не будет, потому что народа много, а власти и полицейских сил — несмотря на вооруженность, — сравнительно мало. Более того — мне кажется, те люди, что жили еще чуть ли не вчера нормальной жизнью на Украине, а сейчас наблюдают вокруг ежедневные взрывы и жирующих на этом олигархов, тоже не видят ни конца, ни края этому позорному действу революции.

Поэтому, как бы убого ни промывали мозги большей части населения власти, и как бы слабоумно ни выглядели лозунги митингующих за эту власть и радующихся сраным уличным праздникам и копеечным — по балансу прибыли и убытка, — историческим достижениям типа присоединения Крыма, такой худой мир, в котором нет полнейшей, тотальной разрухи, однозначно лучше доброй войны, которую хотят навязать люди, смотрящие в никуда. Конъюнктурные суждения? Вряд ли. Просто лично я не хочу большую часть жизни прожить в устремлении в эфемерное светлое будущее, чтобы на старости лет сидеть на кухне с пузырем «Охоты «Крепкой» и «беломориной» и рассуждать, как хреново жить в этой стране, прививая страсть к обсиранию моим выросшим в голоде и нищете детям. Вот и все. Я — не митингующее чмо и не сторонник революций. Если это наказуемо, пусть меня наказывают. Это лучше, чем самому себе перекрыть кислород воплями о том, как все плохо.

Когда я решаюсь включить звук — рука тянется к пульту интуитивно, я едва понимаю, что делаю, — оказывается, что идут вечерние новости, и какая-то девица сообщает, что президент пообещал — присоединение Крыма никак не скажется на состоянии экономики страны, несмотря на все усилия и санкции со стороны Запада. Верю ли я этому? Как и любому маркетинговому проекту, программе новостей я не доверяю. Но хочу ли я этому верить?

«…переговоры между Россией и Китаем…»

Счастлив тот мастер, который может прокормить себя при любой власти. А я — тот мастер?

Я — тот, кто сейчас накидает себе виски с колой и побольше льда.

Я — тот, кто считает, что добрый мир — единственный вариант, даже если где-то добрая и сытная война.

Я — тот, кто служит системе, источник которой гнобит страну, где я живу, несмотря на то, что эта же система кормит эту страну.

Я — собака, кусающая себя за хвост?

Лучший ответ — один к трем. Горечь, легкий налет спирта, мимолетный травянистый привкус и пряная искра — и Dewars вместе с колой проваливается в меня.

Ненавижу военных и политиканов.

Вторник

Утром ко мне заявляется Стас и сразу начинает доклад по Васильеву.

— Он не завязан. С вероятностью процентов в восемьдесят. Я уже нашел нереализованные пятьдесят шесть тысяч, — Стас кладет мне на стол списки транзакций с помеченными маркером строками. — Бабки утекали очень медленно, не думаю, что к такому стал бы присасываться парень с питерской зарплатой. Тащил местный супервайзер, наверняка.

— Родила царица в ночь. Где Васильев?

— С минуты на минуту, — Стас садится в кресло справа, а ближайшее ко мне — оставляет для жертвы грядущей анальной экзекуции.

Васильев стучится в дверь уже через минуту. Я отвлекаюсь от просмотра крайне любопытного сообщения от Воробьева и одаряю вниманием моего со Стасом гостя.

— Здравствуйте, — неловко бормочет Васильев — высокий, крепкий темноволосый мужик с волевым подбородком; что делают с людьми корпоративные страхи.

— Какого хера твой Печалин ворует деньги? — моя первая фраза.

Васильев отводит взгляд на пол.

— Вопрос ясен? Уточнить?

— Гнида, — тихо шепчет Васильев, нервно сглатывая. — До меня доходили слухи о том, что до конечных часть денег не доходит. Со стороны Печалина и Абрамяна.

— А ты?

— А я ждал, пока спалятся хоть в чем-то. Не мог никак найти проплешины.

— Ты в свои отчеты сам время от времени посматривай, окей? — замечает необычайно бодрый сегодня Стас.

— Так че скажешь? — я опираюсь подбородком на ладонь и пристально смотрю на Васильева. — Как решать будем?

— Решать еще мне? — с горечью усмехается Васильев.

— Если б решать нужно было не тебе, ты б сегодня до офиса не добрался, — улыбается Стас. — И с тобой не мы говорили бы.

Душа Васильева сейчас пляшет хула, пьет муай-тай и трахает креолку. Но внешне он просто спокоен.

— Завтра туда едешь, — холодныи, совершенно бесцветным голосом начинаю ставить задачу. — Деньги надо вернуть. Сотку сразу снимаешь с торгового и супера. Дальше — решаешь вопрос неофициально. Я слежу за судьбой этих парней. Раньше не ломись, день на подготовку есть.

— Ясно.

— Ты только не перестарайся. Вопрос-то не дорогой. Ломать жизнь не надо. Но чтоб через неделю был первый отчет по новому торговому от нового супера. Как хочешь.

— Разумеется. В СБ самому доложить?

— Тебя потом не найдут уже, если к ним сунешься, — улыбается Стас.

— Сами справимся, — игнорирую Демчука. — Работай, Васильев, работай. Ты нужен компании.

Спустя полчаса, меня по внутренней связи вызывает к себе директор. Уже в его кабинете я узнаю, что мы с ним сегодня оперативно выезжаем в Москву.

— А в чем дело-то? Мне нужно подготовиться, — смущенно интересуюсь, задумчиво почесывая щеку.

— Сегодня — редкий шанс состыковаться с нужным человеком по федеральной сети. Или у тебя совсем голова дырявая?

— А почему редкий? Его царская особа не терпит нарушений графика?

— Намекаешь на то, что мы им нужнее, чем они нам?

— Возможно, — киваю.

— Тогда имей в виду, что это не тот случай. Я с ним сегодня говорил. По дороге все объясню. Есть пара нюансов.

— Не забуду напомнить, — дружелюбно улыбаюсь, и на этом разговор заканчивается.

Внезапная командировка — это весьма в духе Сергея Борисовича. Но какая мне, в общем-то, разница, где работать, если за это платят?

Через некоторое время, просматривая предоставленные ответственными документы, требующие пролонгации в ближайшие месяца, обнаруживаю, что по одному из клиентов, чей товар мы выставляем заодно со своим, отсутствует дополнительное соглашение по работе в «Ленте», хотя на моей памяти, об этой сети в период согласования основного договора речь шла. Аутсорсинг приносит немало прибыли, если грамотно распределять человеко-часы и компенсирует избыток расходов на своих выделенных мерчей. Пишу письмо в московский офис этой компании с булькающим названием «Ликсон» и интересуюсь, планируют ли они расширять сотрудничество по данной торговой сети.

Не договорившись ни до чего конкретного, парой дежурных фраз прекращаю этот разговор, переводя ответственность обратно на их ведущего менеджера, и продолжаю текущие дела. Через полчаса ко мне заваливается Васильев. Глаза — по пять советских копеек, полные отчаяния и страха.

— Эдуард Юльевич, мне звонили из «Ликсона», их менеджер в шоке — спрашивал меня, почему мы не запустили «Ленты» по Питеру еще девять месяцев назад.

Совершенно случайно я вспоминаю, что этот участок относится к ведомству Васильева, так как городской представитель по «Ленте» просто не мог справиться со всем объемом, а у Васильева как раз было свободное штатное время, чтобы контролировать этот аутсорсинг.

— А что по факту? — лениво интересуюсь — до такого рода мелких проблем мне обычно и дела нет, и сам этот разговор — редкое исключение.

— Мы там работали весь этот срок.

— Отчетность клиенту уходила?

— На выделенный сервер, как обычно.

— А он с ней ознакомлялся? — вопрос очень важный, ломает множество теорий и домыслов.

Васильев зависает. Его центральный процессор — видимо, находящийся в заднице, — подогрелся и стал подтормаживать систему.

— Я не проверял. Они же оплачивали счета.

— Точно оплачивали?

— Я не все «платежки» лично видел. Это к финансистам надо…

— Так, послушай-ка меня, Васильев, — раздраженно отвлекаюсь от монитора и рывком оборачиваюсь к собеседнику. — Сегодня у тебя и так счастливый день. Давай, ты решишь этот вопрос, не дергая меня. Я не в курсе денежных потоков по аутсорсингу — тут твои проблемы. Бабки ты получал? Получал. Людям платил?

— Да.

— Точно?

— Конечно!

— Тогда проверяй — если окажется, что допсоглашения не было, а деньги клиента куда-то уходили, весь потраченный бюджет вычтем из твоей зарплаты на депозит — на случай, если возвращать придется. А теперь — иди и решай вопрос сам. Я на тебя и так сегодня кармы потратил выше крыши.

— Понял, — кивает Васильев и сваливает подобру-поздорову, а я, в свою очередь, решаю позвонить Алине, чтобы узнать, как ее самочувствие.

Через полчаса, когда я, поговорив с ней, в отличном настроении собираюсь пойти перекусить, заваливается Стас.

— У нас проблема. Васильев поднял кипеж на тему «Ликсона».

Я привстаю в кресле от неожиданности.

— Только не говори, что этот придурок пошел к Борисычу.

— Я не только скажу, но и скажу, что меня уже по касательной задело. Но я нашел допсоглашение — оно было, просто Васильев не проконтролировал твое ознакомление с ним.

Если Стас решился перейти на «ты» — мамой клянусь, дело серьезное.

— Ладно, электронную копию допсоглашения мне на почту…

— Уже, — прерывает меня Стас.

— Отлично. Я ознакомлюсь. Предупреди этого недоумка, чтоб он больше никому не звонил, и что вопрос под моим личным контролем.

Засим Стас меня покидает. Я открываю и читаю типовое, в общем-то, допсоглашение по «Ликсону» и гадаю, продолжится ли весь этот цирк с моим участием.

И черта с два судьба дает мне шанс долго надеяться на лучшее.

Звонок от директора.

Ах, ты ж сука такая.

— Зайди ко мне.

Неблагодарная тварь. Змея на груди.

— Что за бардак там у тебя с Васильевым и «Ликсоном»? — без обиняков начинает директор.

— Нет там бардака, Сергей Борисыч, — второй раз за день в этом кабинете я чувствую себя крайне неуютно и решаю добавить панибратства. — Просто упустили из виду подписанное не вовремя допсоглашение по мерчандайзингу.

— Мы упустили? — уровень угрозы в голосе почти максимальный.

— Они подписали вне основного пакета документов. И мимо меня документы прошли в работу.

— Так кого мне наказывать, Эдик? — прищуривается и отпивает кофе из своей дешево и глупо смотрящейся именной кружки Сергей Борисович. — Ты же понимаешь — такие вещи мимо не проходят. А я не очень люблю, когда на меня смотрят, как на дурака.

— Я уверен, таких последствий не будет. Я лично проведу встречу с их менеджером, которому писал Васильев.

— Допустим. А что насчет него самого? Когда он мне докладывал по поводу разговора с их менеджером, на нем лица не было, будто у него любимую кошку бомжи съели.

— Он в последнее время несколько… — делаю вид, что подбираю термин, хотя вся речь у меня уже заготовлена, — …нестабилен.

— То есть? Не справляется?

— Нет, — с озадаченным видом привстаю и сажусь обратно. — Если бы он не справлялся, вопрос был бы решен и решен иначе. Просто некоторая нестабильность в личном общении. Не совсем адекватные реакции на информацию. Это очередной пример.

— А ты не задумывался, — директор облизывает губы, смотрит в окно, потом снова на меня, — не подворовывает ли он часом?

— Пока причин беспокоиться на этот счет нет, — максимум хладнокровия, взгляд в глаза, внушающий доверие. — Мне кажется, Васильев попал в струю людей, заболевших страхом кризиса, финансовых проблем. Знаете, из-за этих санкций и прочего дерьма столько слухов ходит, и кто-то им да поддается.

— Но не менеджеры с многолетним опытом.

— Васильев — далеко не старожил у нас. Он пришел по вакансии. Он старается и дает результат, но личный фактор никто не отменял. Во всяком случае, с профессиональной точки зрения у меня к нему претензий нет.

— В общем, не маленький — сам разберешься, — нетерпеливо сворачивает тему Сергей Борисович. — Подготовься морально к разговору с… ммм… ну, ты понял, с кем.

Сергей Борисович — человек из той эпохи, когда даже «конкретного пацана» могли поиметь с лету, с пылу, с жару и по полной, и пожаловаться было некому. Он старается лишний раз молчать о некоторых вещах даже на своей территории.

— Безусловно. Я буду готов на все сто.

Некоторое время я сижу у себя в кабинете и прихожу в себя. Аппетит пропал напрочь, как и обострившееся еще недавно после разговора с Алиной желание трахаться. Я прошу девочку — офис-менеджера принести кофе и выпиваю кружку ядреного эспрессо без сахара почти залпом, смакуя обволакивающую рот горечь.

Ну, ладно. Есть у меня одна идейка.

Только чтобы ее реализовать, надо сделать несколько звонков. Уже сделав их, я несколько успокаиваюсь и продолжаю неспешно работать с документами.

Через какое-то время — звонок на мобильник от директора.

— Через полтора часа приедет такси. Будь готов.

Его голос стал несколько теплее и не выражает недовольства произошедшим. Я вспоминаю, что нужно пообщаться с директором «Ликсона», но понимаю, что сегодняшняя поездка в Москву будет не лучшим для этого временем и пишу ему письмо, давая короткие объяснения и предлагая «скайп»-конференцию с ним и его ведущим менеджером, дабы уладить вопрос окончательно. Благо, фирма эта — далеко не «Газпром», обойдутся и без моего высокопревосходительства в их помойном офисе.

Не существует проблем без решения. Но существуют недоделки, которые регулярно создают новые проблемы.

«Cut & Kickback

All the way

Cut & Kickback

Every day»

Я услышал эту песенку где-то на «ютубе» или вроде того буквально пару месяцев назад, и сейчас она почему-то крутится в моей голове. Не столько ее слова, идеально подходящие под суть моей командировки, сколько навязчивый, запредельно игривый мотив.

Васи-и-илье-еф-ф-ф.

У меня в голове шипит ядовитая змея.

Долбанная тварь. Я поимею его. Спущу штаны и вставлю ему в задницу дилдо длиной в прямое расстояние между Питером и Астраханью. Он будет там работу искать уже через неделю.

Выхожу к дизайнерам, говорю с Леней Семиным насчет новой промо-кампании, и по дороге обратно в кабинет цепляю Стаса.

— Стас, обязательно распорядись сегодня насчет вакансии регионала по Астрахани.

— Так ведь Васильев… — Стас столбенеет, и его легко понять — обычно я не бываю так непоследователен.

— На контроль, — одним торопливым взмахом руки я затыкаю Стаса и даю ему указание; ухожу в свой кабинет, озираясь по сторонам.

Решение найдено. Мне совершенно точно известно, что через пять минут многоуважаемый Сергей Борисович будет спускаться в лифте, так как он должен отдать какие-то указания видеостудии, а затем побеседовать с администрацией бизнес-центра. Откуда эта информация у меня — лучше знать только мне. You never know, так что приходится иногда следить за руководством, причем едва ли не внимательнее, чем за подчиненными.

— Стас, — уже по телефону, — через две минуты Васильев у тебя в кабинете, рассказывает о плане развития на квартал с максимумом подробностей.

— Понято, — голос Стаса становится несчастным; он любит своего босса и ничего не может с ним поделать.

Я выхожу из кабинета и внимательно смотрю на стоящий вдалеке рабочий стол Васильева. Мой дорогой и уважаемый регионал выходит из-за стола и направляется в кабинет Стаса. Выждав немного, я быстрыми шагами подхожу к этому столу и беру трубку. Оглядываюсь в сторону лифта. Все идет по плану. Я набираю номер внутреннего телефона лифта — новомоднейшей фишки организаторов бизнес-центра, поставленной скорее потехи ради, так как даже в случае проблем в лифте ловит даже «Теле2», — и жду ответа. В принципе, это может и не сработать, но я точно знаю, что именно сейчас Сергей Борисович спускается в лифте один, и шансы, что он возьмет трубку, крайне высоки.

И он берет ее!

— Алло? — вопрошает он в трубку.

Я меняю голос, прикрываю трубку рукой и начинаю заливать.

— Я за тобой слежу. Каждый день. Думал, я тебя не вычислю, старый маразматик? Прожженная гнида, — зловеще хихикаю, оглядываясь по сторонам — снаружи должно казаться, что я просто говорю о чем-то важном и не хочу, чтоб меня отвлекали.

— Кто это?

— Хер в пальто. Почти такой же хер, как ты, долбанный жиртрест. Смотри, как бы твоя жопа не вырвалась из штанов, когда лифт рухнет.

И теперь — самое время бросить трубку. Камера, под обзор которой я попадаю, не должна увидеть моего лица, а сегодняшние костюмы у нас с Васильевым по цветовой гамме схожи — это я подметил еще на этапе подготовки. Я делаю вид, что иду в кабинет Стаса, но на последнем этапе разворачиваюсь и возвращаюсь к себе. Если кто-то и будет смотреть запись — в чем я искренне сомневаюсь, — то будут проверять только время звонка. Все, теперь осталось только тупо ждать.

И вот, не проходит и получаса, как мне по внутренней связи трезвонит Стас.

— Васильева вызывал директор. Не в курсе, в чем дело?

— Нет, понятия не имею.

— Я боюсь, как бы не просочилась информация по нашему…

— Не бойся, Стас, не бойся. Не верь, не бойся, не проси.

По дороге, уже в «Сапсане» мы с Сергеем Борисовичем ведем почти постоянный разговор, приправляя его легким спиртным.

— Но наибольшую опасность для нас сейчас представляет «Мираторг», — в ходу разговора замечаю я. — Особенно — с учетом начала бардака из-за санкций.

— Не переживай. Масштаб новой рекламной кампании по продгруппе шокирует рынок настолько, что они все утрутся. Ну, сам посуди — в преддверии неизвестно чего мы — рисковые ребята, все еще сами производящие и сами поставляющие, хотя полный цикл понемногу забывается в этой стране всеми, кроме национальных холдингов, — выбрасываем энное число миллионов на рекламу, причем заметно для всего честного люда.

— Безусловно, это плюс. Так полагаю, Вы учли все риски?

— Продам второй «кайен» жены, если денег не хватит, — смеется директор и поднимает бокал с шампанским, явно предлагая за что-то выпить.

Поднимаю стакан с виски-колой (один к шести — детское шампанское) в ответ.

— За успех вопреки конъюнктуре, — выдает он. — Это самое интересное, что грозит нам видеть в этой жизни, поверь мне на слово.

После этого залпа тишина длится всего несколько секунд.

— Кстати, насчет Васильева, — директор отставляет бокал в сторону. — Надо искать замену. У парня крышу снесло, по ходу. Совершенно нешуточно.

— А чем дело? — изображаю искреннее удивление.

Директор рассказывает мне печальную историю с приколом, произошедшим с ним в лифте и тем, как он потребовал у службы безопасности бизнес-центра выяснить, с какого аппарата местной АТС поступил звонок.

— Поразительно. Вот что с людьми делает массовая истерия, — опечаленно качаю головой. — Вы говорили с ним?

— Я-то с ним хорошо поговорил. Но что ему надо паковать вещи — это по твоей части. Или отпуск за свой счет. Длительный.

— Я вот то же самое хотел предложить. Все-таки, ценный сотрудник…

— Был, — прерывает меня директор и залпом выпивает остатки шампанского. — А вообще-то — гони его на хер. Мне шизофреники в команде не нужны.

Занавес. И громкие и продолжительные, как обычно.

В ожидании приема, пока Сергей Борисович вышел пропустить еще стаканчик и поговорить по телефону, я рассматриваю карту Москвы на стене напротив. Жалкий колодец, отстойник мусора, припорошенный денежным снежком. Паутина, источающая худшие новости во всей стране и затягивающая в себя, подобно наивным мухам, наглых и бездарных недоносков со всех ее концов. Но кому от этого здесь хуже? Живя здесь и не будучи полным недоумком, ты наверняка наткнешься на деньги, потому что они разбросаны тут на каждом шагу. И ты наткнешься на проблемы, потому что здесь их еще больше, чем в Питере.

Директор возвращается. Его глаза полны ясности, а перегара не ощущается даже когда он садится рядом. Только легкий аромат ментола. Не знаю, что за освежитель он использует, но вещь стоящая. Возможно, даже алкотестер обманет.

— Надеюсь, он не считает, что мы будем ждать до ночи, — с долей возмущения, нервно потряхивая кожаной папочкой, замечает Серей Борисович.

— Снова прошу прощения за ожидание, Вы можете пройти на прием, — тут же находится секретарша нашего Взяточника.

— Отличный сервис, — ухмыляюсь я, прикидывая размер упакованных в средней глубины декольте достоинств секретарши и останавливаясь на четвертом.

— Можно было и пораньше проснуться, — фыркает Сергей Борисович и уверенно проходит в кабинет Взяточника.

После короткого взаимного приветствия Взяточник начинает допрос. Я бы назвал это именно допросом, так как тон и манера формулировать вопросы у этого лысеющего дядьки лет сорока пяти от роду с родинкой на лице и тонкими, нервно подергивающимися губами, не предрасполагают к равноправной беседе. Создается ощущение, что он пытается отговорить нас от нашего нелицеприятного поступка.

— Итак, Вы уверены, что не будете обсуждать условия контракта? — интересуется Взяточник.

— Все, как было в первоначальном варианте. Для нас нет смысла что-то менять.

— Уверены? Этот вопрос, в случае, если мы сейчас договоримся, будет решаться за сутки, и отменить ничего не выйдет. Договор, отгрузка, рассрочка.

— Если вопрос не решится именно так, то нам не о чем говорить.

Я начинаю ощущать себя лишним на этом празднике жизни, и моя роль — роль контролирующего технические вопросы консультанта, — выглядит нелепо и бессмысленно. Все, что решается здесь и сейчас, было подготовлено мной еще три месяца назад, производство и логистика уже получили указания. И вот теперь, из-за спонтанного решения одной шишки в торговой сети отказать нам, мы вынуждены заносить Взяточнику, чтобы не потерять весь тот товар, который был подготовлен к реализации в этой торговой сети. Разумеется, по версии самого Взяточника, инициативу перекрыть нам кислород проявила одна важная дамочка, но проверить тот факт, что не он сам спровоцировал конфликт, не представляется возможным. Остается только играть по правилам.

Cut & Kickback!

Every day!

— Железнова будет сопротивляться. Интересы «Мираторга» могут сходиться с ее личными — во всяком случае, по проценту выкладки. Вы это понимаете?

О да, Железнову я помню хорошо. Жирная тетка с вечно прищуренными свинячьими глазами-бусинами. Руководитель отдела контроля мерчандайзинга сети. Этим своим хитрым взглядом она уже на переговорах вытаскивает у тебя из кармана заветный конвертик, но диалога о сумме избегает категорически. Так что, Взяточник, возможно, переживает не зря.

— Мы понимаем, что Ваш голос решит вопрос в целом. Если это не так — опять же, мы ошиблись кабинетом, — парирует Сергей Борисович.

— А почему Вы, собственно, сейчас задаете эти вопросы? — решаю поинтересоваться я. — Вы понимаете, что техническая сторона уже не будет меняться, и все расписано?

— Я Вас умоляю, — вздыхает Взяточник. — Не считайте себя первыми и последними, кто приходит ко мне с такими вопросом. Мне важно понимать, что мы говорим об одном и том же. Я беру на себя ответственность.

— А мы обеспечиваем окупаемость этой ответственности, — отрезает Сергей Борисович и кладет на стол рядом с собой свою неприметного вида папку т открывает молнию. — Коней на переправе не меняют, вот что важно. И вот еще, — достает из папки плотный свежий журнальчик с логотипом «Дриминг Трейд» на глянцевой обложке, — возьмите, пожалуйста, наш новый каталог продукции. Ознакомьтесь с новинками ассортимента.

Каталог, будучи и так плотным на вид, еще и уплотнен примерно на тридцать-сорок крупных купюр.

— Вы понимаете, что кроме меня, об этом будут знать еще три человека?

— Безусловно. В содержимом все учтено, — спокойно отвечает Сергей Борисович, хотя я на его месте уже вскипел бы от странных манер и выражения лица Взяточника.

Я почему-то думаю о том, что Сергей Борисович с этими его тонкими усами похож то ли на разжиревшего ДиКаприо, то ли на Марлона Брандо в образе дона Вито Корлеоне. Что-то в этом духе. Взяточник поглядывает на меня, пока они с директором перекидываются еще какими-то формальными фразами, из которых я тщетно пытаюсь уловить технические детали. Потом появляется несколько вопросов ко мне, и я безупречно отвечаю на них, оперируя конкретными цифрами и доводами, без каких-либо шпаргалок. Когда наш взаимный интерес окончательно иссякает, процесс подходит к концу.

— Рад, что мы друг друга поняли по содержанию. Объему содержания, — вздыхает Взяточник, вроде как нехотя передвигая каталог ближе к себе.

Урок первый. Наш дядька понимает, что служба безопасности торговой сети может сделать с ним за эту его предприимчивость. Мне кажется, руководство сети, в принципе, и принимает факт взяток в счет будущих поставок и текущих откатов, и осознает возможность таких операций, как ни крути. Но чисто для формы, конечно, периодически происходят показательные казни. Поэтому, наш Взяточник не допускает упоминания в телефонных разговорах, деловой переписке и даже разговорах с глазу на глаз в кабинете без видеонаблюдения не то, что точных цифр, но и самих фактов того, что кто-то получает какие-то деньги. Еще мне кажется, что он уже настолько привык иносказательно выражаться в вопросах получения денег, что и об официальных транзакциях со стороны партнеров и сети говорит также витиевато и неопределенно. Вот как можно легко вычислить Взяточника.

В какой-то момент, и меня, и Сергея Борисовича — во всяком случае, так мне кажется, — начинают терзать сомнения насчет того, не соскочит ли наш Взяточник. Так он мнется. Но он же солидный, серьезный деловой — если не сказать, что номенклатурный, — мужчина в светло-синем деловом костюме, и он слов на ветер не бросает. Сказал, что возьмет на лапу за представление и гарантию продвижения наших интересов — и возьмет. Не менять же коней на переправе, действительно.

Урок второй. Занятно, что при всей осторожности и рассудительности Взяточник, во-первых, принимает гарантийный взнос прямо у себя в кабинете, а во-вторых — не упоминает даже полунамеками о договоренности с процентом отката от последующих закупок. А процент этот есть, об этом я знаю точно. Об этом мы трое — я, мой босс и Взяточник, — знаем точно. Но это длинные деньги, понимает Взяточник. А в каталоге — деньги короткие, своего рода обеспечение этого негласного контракта, хотя все мы знаем и то, что они будут обеспечены избыточным процентом в ходе закупок. Вот как можно легко поймать Взяточника на банальной жадности.

Взяточник берет каталог, открывает первую страницу, бубнит «Спасибо, если что-то еще заинтересует — я Вам сообщу», кладет каталог в свой портфель и передача считается состоявшейся. Мы выходим из офиса Взяточника с одной лишь папкой. И он выйдет с одним лишь своим портфелем. Все вполне обыденно и просто. Impeccablement.

В ожидании поезда, мы с директором около получаса сидим в ресторане. Он потягивает коньяк и молчит, а я маленькими глотками поглощаю пустую кока-колу. После приторного и вязкого разговора с Взяточником алкоголь в глотку не лезет. Звучит уведомление об открытии посадки.

— Твари, — многозначительно констатирует факт Сергей Борисович, и мы уходим. Впереди четыре часа уныния.

Пожав руку своему боссу, я отправляюсь в машину и, руководствуясь инстинктами и рефлексами, словно зомби, добираюсь до дома. Упаковав в себя пару стаканов Dewars, прохожу водные процедуры и ложусь спать.

Через какое-то время слышу звонок мобильника, превозмогаю себя, встаю и поднимаю телефон со стола, но оказывается, что звонит не он, а чей-то чужой. Кажется, снизу. Долбанные огрехи в шумоизоляции. В новостройках такого быть не должно. Или у этого недоумка мобильник подключен к аудиосистеме и орет на всю квартиру или даже на весь подъезд?

Жуткая усталость отвечает «Мне плевать», и я возвращаюсь на свою двухместную постель, в которую сейчас не помешало бы добавить какую-нибудь симпатичную и абсолютно голую девицу для антуража. Завтра тяжелый день. Почему-то мне кажется, что он будет именно таким.

Среда

День в офисе проходит тошнотворно. Начиная со вчерашнего вечера, я ненавижу всех, кто меня окружает. Стас привел ко мне двоих претендентов на позицию Васильева, и одного парня я был готов взять за одно лишь то, что он хотя бы был в курсе, какую работу ему предстоит выполнять. Другой — пришедший до него, — вообще пришел с нулевым опытом из института со специальности «Менеджмент», да еще и с сертификатом школы бизнеса, и я едва удержался от того, чтобы сообщить ему, что лучшей вакансией для него будет «Кассир в МакДоналдс», и так будет до тех пор, пока он не поймет, что научили его в институте только набирать текст в «ворде» и скачивать курсовые из интернета, и не начнет приобретать реальный опыт. Но я всегда предельно вежлив, и вместо этого я сообщил Стасу, что он забыл указать — кандидатов без опыта мы не рассматриваем. И еще — пора дать втык кадровикам, пропускающим этот ученый сброд в мой офис.

Вечером мы с Алиной идем-таки в кино. Ее распирало от желания сходить на модный фильмец «Пятьдесят откровений куртизанки», ведь она уже прочитала то ли три, то ли пять книг для домохозяек, по которым сняли этот убойный киношедевр. Разумеется, фильм оказывается полнейшим убожеством, игра актеров оставляет желать лучшего, а реплики, кажется, писал озабоченный ПТУшник-слесарь, пересмотревший «Связи» и «Унесенных ветром». Но самое удивительное в этом всем даже не то, что зал практически полон. Самое удивительное — все вышеперечисленные недостатки я смог рассмотреть уже на пятой минуте фильма. На пятой минуте! Что делать в такой ситуации? Улыбаемся и машем.

Когда-то я ходил в кино, чтобы посмотреть новые фильмы. Но то ли нынешний прокат скатился в серийное дерьмо, то ли во мне что-то поменялось, и теперь я просто дремлю, иногда улыбаюсь спутнице, жму в ответ ее тонкую ручку и изредка таращусь в мобильник. В действительности, я с гораздо большим удовольствием посмотрю кино дома, на широкоэкранной плазме и без воняющих дешевым парфюмом соседей-гопников, причем это будет приличный фильм, а не слабоумная комедия с рекламой дешевого российского бухла и не очередной «загадочный триллер», суть которого ясна уже с десятой минуты просмотра. Более того, дома я в любой момент, передумав смотреть, могу поставить на паузу и жахнуть свою девушку или просто сходить пописать, после чего снять с паузы и смотреть дальше. Здесь же я сижу в окружени неудачников и старых дев только лишь потому, что Алина прется по таинству кинозала и считает, что поход в кино — это достойный способ поддерживать киноиндустрию, ведь авторам фильма нужно получать деньги, иначе кино загнется. Она так и сказала тут недавно. Я постарался сдержать смех и ответить что-то вразумительное, но и ежу понятно — киноиндустрия уже загнулась к чертям собачьим. Причем довольно давно. Подавляющая часть коммерческого продакшна — просто жалкий мусор и обсасывание уже давно переиначенных по-всякому идей. Американские комедии, раньше радовавшие циничностью и безбашенностью, стали, как под копирку, бессмысленными подборками юмора типа «скажи «жопа» или «сиськи», и зритель твой», а русское кино так и не смогло выйти даже не уровень своих же двух-трех более-менее достойных образцов. Связано это с тем, что в этой стране у тех, кто имеет деньги, отсутствует талант, а у тех, кто действительно талантлив, никогда не будет денег. Мы — нация прагматичных скотов, несмотря на нашу «задушевность» и «единство в беде». Все это единство — показуха, смазанная спиртовыми растворами разной крепости и ароматизации, не более того. Для нас благополучие — это хлеб, золото, нефть, меха. Духовность этой нации — на уровне единства для продолжения рода, животной системы, в которой мнение свободной личности — всего лишь галочка в анкете обвиняемого в растлении духовности. Мы никогда не будем ценить творческий потенциал, потому что, кроме единиц классиков и отдельных — и то, в большинстве своем, гнилых и продажных, — творцов прошлого века, у нас нет никого, кого мы уважали бы и могли поставить на одну планку с Ноланом, фон Триером, Скорсезе. Мы нынешние — просто не знаем, что такое гордиться своими творцами, потому что нас в этом мире представляют те, кто сели на подсос к большим бабкам и назвали себя истинными профессионалами и — что более важно, — творцами.

В зале загорается свет, и я на секунду или две теряю ориентацию в пространстве. Меня выбрасывает из задумчивости, и я вижу улыбку Алины, слышу ее «Шикарная концовка» и отвечаю «Рад, что тебе понравилось», и мы уходим из зала, и я едва сдерживаюсь от того, чтобы добавить «Шикарная концовка — это когда на сиськи и на лицо одновременно».

Но, надо отметить, этим вечером до шикарной концовки тоже доходит. В том смысле, что сегодня Алина повеселее, болтовни за ужином в ресторане больше, да и желания секса у нее заметно прибавилось. Вот только для меня этот секс проходит безвкусно и уныло, хотя я и стараюсь включиться и имитирую страсть и похоть.

Что-то в этой среде не так, думаю я, попивая ледяное шампанское и глядя на район с высоты двадцатого этажа, где располагается однокомнатная квартира Алины. Таунхаусы, запрятанные в колодце из высоток, вызывают у меня истерическую улыбку, и я, допив «шампунь», оставляю бокал на столе и ухожу спать.

Что-то в этой среде не так.

Четверг

Это утро выдалось напряженным с самого моего пробуждения. Алина сильно торопилась куда-то — я, кстати, так и не понял — куда, но тенденцию поддержал, — и сочла своим долгом каждые пять минут действовать мне на нервы соответствующим напоминанием.

Чтобы выглядеть не особо раздраженным и заодно защитить глаза от слишком яркого солнца, я нацепил солнцезащитные очки. Благодаря этому однообразный мир питерских дорог стал еще более печальным. Я подъезжаю к парковке около офиса, чтобы занять свое законное место и выдвинуться на новые трудовые подвиги, но въезд на паркинг мне перекрывает бомж в огромной потрепанной куртке и бесформенной дырявой зимней шапке-ушанке. Завидев меня и отреагировав на сигнал дальним светом, он начинает махать руками, а потом подходит к водительской двери и что-то бормочет, показывая наверх. Зимние перчатки на его руках настолько изношены, что клочья от них при взмахах болтаются в стороны, но мне даже кажется, что это скорее клочья гниющей плоти пальцев бомжа, и от этого его жесты кажутся еще более мерзкими. Я опускаю стекло, но это не помогает получить больше информации — речь бомжа остается настолько же понятной, насколько она была таковой при ее полной изоляции. Я смотрю вверх — туда, куда тычет своим лохматым пальцем этот товарищ, и мне хочется улыбнуться, но губы не растягиваются. Смотрю на самого бомжа, и это заставляет его прекратить тыкать в небо и стыдливо опустить взгляд. Кажется, презрения в моем взгляде достаточно, чтоб его можно было заметить даже сквозь плотные солнцезащитные очки, и я заезжаю на паркинг, одновременно поднимая водительское стекло легким касанием кнопки.

Когда я выхожу из машины, бомжа уже уводят молодцы из службы безопасности офисного центра, и начальник смены, суетливо бормочущий что-то по рации, проходя мимо меня, сухо произносит «Извините, Эдуард Юльевич», и я так же сухо пожимаю плечами.

Мне пора тонировать машину «в ноль», ведь номера за это все равно уже не снимают, а по «пятихатке» я готов платить хотя каждую неделю, лишь бы никакие животные не залезали своим взглядом в мой салон.

Первый мой визит на сегодня — в собственную студию компании, располагающуюся прямо под офисом. Именно здесь снимаются рекламные ролики прогрессирующей бредовости, заставляющие людей помнить, кто на рынке хозяин и считать, что он обкурился чего-то синтетического.

Выхожу из лифта. Дверь справа от входа на студию приоткрыта. Смотрю на нее и хмурюсь, будто кто-то, кроме камеры наблюдения, на это обратит внимание. За этой дверью прячутся наши компьютерная графика и видеодизайн. В сущности, эти ребята могут дописать и дорисовать многое, что не успеют сделать местные дизайнеры и кинематографисты, чтоб доблестный коллектив креативной среды не свихнулся как-нибудь ночью во время аврала перед очередной плановой рекламной кампанией.

Прикладываю карту к сенсору около двери и под мерзкое «Добро пожаловать» из динамика захожу в студию.

Наш штатный режиссер Серж Михалян — бывший режиссер театра в одном из Зажопинсков, — трудится в поте лица. Что-то разъясняет актерам, играющим в замысловатой постановке, которую я даже не пытаюсь понять. Когда я подхожу, Михалян как раз заканчивает давать ценные указания.

— Больше счастья, суки, больше счастья, а не этого говна, понятно?!

— Мастера слышно за километр, — замечаю с улыбкой.

— О, здравствуй, дорогой. Устаю я, скоро на пенсию, ей-богу, — Михалян протягивает руку, которую я крепко, по-мужски пожимаю; но его рукопожатие все равно крепче — как у грузчика.

— Э, нет, ты мне еще пригодишься. Укладываемся по срокам в новую кампанию?

— Эдик, — Михалян разводит руками и шумно, рывком опускает их себе на бедра. — Я не вижу тут человека, которому надо задавать такой вопрос.

— Красавец, — демонстрирую в ответ поднятый большой палец, хотя иногда за манеры Михаляна хочется показать ему средний.

— Мифологию и первый вариант по снекам я уже передал твоему заму, — вытаскивая из смятой пачки сигариллу и торопливо засовывая ее в рот, бормочет Михалян.

— Одобряю. Ладно, Стас с тобой свяжется после совещания.

Михалян быстро раскуривает «данхилл», смотрит в сторону сцены и молча кивает, а я зачем-то тыкаю в него пальцем в стиле «deal with it». На второй, дальней площадке, куда случайно падает мой взгляд, группа второсортных актеров изображает полноценную семью, еще пара таких же изображает деловых мужчину и женщину, а третья группка — молодежную компанию. Они отыгрывают что-то на синем фоне.

— А это у нас что за проект? — интересуюсь у Михаляна, который едва не подпрыгивает от звука моего голоса — видимо, решил, что я уже ушел.

— А, это Сергей Борисыч накинул заказ. Почему-то напрямую, я так прочухал, что это его какой-то кореш попросил сделать. «Парамаунт Нева», не слышал?

— Нет еще.

— Да, обычная торгашка, типа «Заневского каскада» или «Международного». Десятиэтажный торговый и офисный центр. Только с ним еще сливается вторая литера — жилой дом, новостройка. Там типа уже все отстроено — развлекуха, инновации, модернизации, понимаешь, да?

Обещаю себе узнать об этом проекте. Что-то в нем меня смущает. Формы здания, линии окон. Пару раз машинально киваю и ухожу.

Если кто-то со стороны посмотрит на двухэтажную махину компании и сведет ее с теми крупицами, по которым собираются ее прибыли, у него наверняка появится ряд вопросов. Во-первых — зачем это все, ведь можно свести все лишние расходы к экономии на офисе, на отделах, на трудоустройстве и, как следствие, на налогах? Во-вторых — а что будет, когда продажи упадут?

Мне задавали эти вопросы не раз люди, работающие как в более крупных компаниях, так и в мелких фирмах — знакомые, друзья. Поначалу я пытался объяснять по пунктам, но потом понял, что все это бесполезно. Менталитет некоторых людей в принципе не приемлет глобальных суждений. А суть сводится к тому, что выполнять поставленные руководством масштабные задачи «Дриминг Трейд», на сегодняшний день, может только будучи целостной системой. Это касается и многих других компаний, но не все это еще поняли, подсев на иглу экономии на всякого рода аутсорсинге. Аутстаффинг и плановое сотрудничество по сегментам сделали рынок крепко взаимозависимым, сплотили его, но они же накинули петлю на шею каждого стремящегося к развитию предпринимателя. Стоит рухнуть трем-четырем деловым связям, на которых держится курс компании и под которые заточен ее бюджет, и все — большую часть проектов придется начинать заново. А ведь лучше быть тем, от кого зависят, чем наоборот.

Если кто-то считает, что выкуп производств, своя студия и полный цикл маркетинговых мероприятий без сторонних услуг — это избыточные затраты, то я, в свою очередь, удивляюсь тому, как руководство, будучи стремящимся к независимости и свободе от аутсорсинга и — свят-свят-свят — фрилансеров, могло так долго терпеть BTL-агентство у себя на шее. Возможно, где-то в глубине сознания директора, выкладка товара на полки, протирание этих полок, инвентаризации и поиск просроченных остатков выглядели столь грязным делом, что его надо было вынести из делового сектора компании. В этом случае, надо было бы еще и пристроить к каждому кабинету отдельную клининговую компанию, но об этом, к счастью, побеспокоились в администрации бизнес-центра.

Но на самом деле, склоняют чашу весов в пользу собственных студии, мерчандайзинга и промоушна все те же финансовые причины. Как бы ни хотелось объяснять все это великолепие уровнем достоинства компании, главная причина существования этих отделов — их возможность получать заказы со стороны и приносить дополнительных доход этими внешними контрактами. Студия, дизайн и маркетинг «Дриминг Трейд» под моим чутким руководством работают, помимо самой компании, на уйму сторонних заказчиков. Глядя на весь этот механизм, я иногда ощущаю неприкрытую гордость за то, что не струхнул и разгреб-таки авгиевы конюшни, доставшиеся мне от предшественника. Оно того стоило. И поэтому я с чувством собственного превосходства захожу в зал презентаций, где уже готовят демонстрационный показ новых роликов по промтоварам и фуд-направлению.

Ребята, пишущие сценарии рекламных роликов и разрабатывающие концепции кампаний, всегда вызывали мое восхищение. Я никогда не был глубоко увлечен в эту часть маркетинга — мои таланты со временем стали всецело обращены к менеджменту, к управлению теми, кто творит все это безобразие. Но в чем я уверен, так это в том, что маркетологи и верные их адъютанты дизайнеры и сценаристы творят массовое сознание и торговлю во всем мире. Работяга на производстве создает реальный продукт с реальными качествами, но даже на приличной должности мастера смены или вроде того, он получает копейки по сравнению с теми, кто заворачивает этот продукт в симпатичный фантик и наделяет его магическими свойствами, столь нужными потребителю. Сделай конфету ценой в двадцать копеек, оберни ее в правильный фантик и сними грамотный ролик (что, конечно, повысит себестоимость еще на два-три рубля, ну да бог с ним) — и смело продавай за двадцать рублей. Вот в чем истинная магия brand management.

— Ребятки, готовность три минуты, ага? — оповещаю всех, усевшись в кресле и любуясь на завершающих последние приготовления участников моего дружного до рвоты коллектива.

Мой взгляд приковывает высокая, почти от пола до потолка карта Питера. Возможно, в чем-то я погорячился насчет Москвы. Возможно, нет. Но ведь этот Город На Неве — тоже еще та яма. Клочок болотистой земли на берегу водоема, только и ждущего шанса, чтобы смыть весь этот круглосуточный бизнес-инкубатор, покрываемый культурной ценностью измышлений стареющих алкашей из дворов-колодцев и многомиллионными реставрациями соборов, в которые приходят попросить прощения у высшей силы, чтобы начать коллекционировать грехи сразу же по выходу. Но, с другой стороны, кто безупречен, и где стоит безупречный город гармонии? Разве что, в другом измерении пространства или типа того.

— Мы готовы, — уныло сообщает мне Женя Скворцова, машинально поправляя короткие светлые волосы.

Видать, не выспалась. Обычно она гораздо бодрее. Женя — руководитель направления рекламы. Моя левая рука, так сказать. На доклады художников не ходит принципиально — как и меня, ее тошнит от этой своры, но у меня философское отношение к этому делу уже сложилось, а у нее пока не успело. По принципу левой руки — так как я тоже правша, как и генеральный, — находится в формальном подчинении Стасу, как старшему заместителю. Стас об этом, правда, только догадывается, так как большая часть стоящих хоть сто рублей вопросов приходит от Жени напрямую ко мне.

— Итак, — начинает доклад Женя, — «Дриминг Трейд» запускает новую рекламную кампанию. В ней будут задействованы как промгруппа — раздел «Средства для обуви», так и фуд — базовые полуфабрикаты из курицы и новые снеки бренд-пакета «Freedom Wings». Подробный отчет в этой папке, — Женя аккуратно указывает на папку, грамотно подложенную мне под правую руку.

— Отлично. Стартуем по видео, — командую я. — Варианты для совков и нищих регионов готов?

— Да, он входит в презентацию, — Женя подает знак своему атташе, верно дежурящему на макбуке с проектором.

— Смотрим тогда, — пожимаю плечами, и тут же на экране проектора появляется изображение тестового экрана.

Первый ролик является типичным образцом тупой линейной рекламы. Семья, ужин, улыбки и радость — и все это — благодаря нашим полуфабрикатам. Бурные овации, и все в этом духе. Манера явно слизана с роликов «Роллтона», где люди в огромных домах на ужин едят бич-пакеты, но визуальный ряд безупречен, и он точно будет бросаться в глаза обитателей глубинки, заставляя запоминать требуемую цветовую гамму и бренд. Полный ребрендинг категории в ближайшие года полтора в мои планы не входит, так что это надежное и долгосрочное вложение. Конечно, даже для интеллектуального большинства метрополий этот вариант слабоват. Здесь люди жестче, лучше закалены психологически и уже не верят в какой-то процент сказок о семейном благополучии, достигнутом благодаря покупке коробки куриных котлет. Заметьте — именно в какой-то процент сказок, ни в коем случае — во все сказки. Разумеется, механизм эксплуатации dolce vita никто не отменял, но если уж тратить ресурсы на рекламу и дорогущее эфирное время, то с умом и ради результата, а не ради устаревших понтов.

— Впишется, — лениво отзываюсь я. — Промгруппу в студию.

— Секунду, — кивает Женя; вид у нее действительно уставший, аж на жалость пробирает.

Мне экстренно нужно сдать в ремонт кофеварку. Конечно, можно купить и новую, но лишние сорок тысяч на дороге не валяются, а ремонт всяк выйдет дешевле. И в кого я такой жмот, интересно? Не в маму ли?

Черт, она же ждет ответа по этому Дню Рождения или типа того.

Следующая запись — такой же не вызывающий эмоций ролик на тему средств по уходу за обувью.

Когда я пришел работать в «Дриминг Трейд», мой мозг поразило стрелой отчаянного непонимания. Я долго стеснялся спросить — зачем человеку, выкупившему пищевое производство, работающему с каналом пищевой продукции, наладившему дружественные связи с поставщиками пищевого сырья и оборудования для пищевой промышленности и вкладывающего средства в поддержание порядка по санитарным документам и проверкам на пищевом производстве выкупать еще и завод по производству всяческих ядохимикатов для чистки обуви и одежды? Ответ я нашел сам, немного позже. Причем, как оказалось, я его уже знал еще с момента выпуска из института. Все оказалось до обидного бесхитростно.

Нет никакого значения, чем торговать. Если тебе приносят прибыль женские гигиенические прокладки — торгуй ими. Приносят прибыль конфеты и печенье — торгуй, торгуй и проси добавки на полках. Приносят прибыль жидкости для биотуалетов — торгуй днем и ночью. Специфика товара вообще никак не влияет на решение вопроса — торговать им или нет. Влияет только результативность торговли по бизнес-плану — вот на нее специфика воздействие оказывать может, да и то — смотря какой подход к продажам исповедовать. В сущности, только малолетняя пигалица, которую ты склеил в клубе, расстроится, узнав, что ты торгуешь не нефтью и золотом, а туалетной бумагой, но когда ты посадишь ее в свою кожаную шлюховозку за четыре миллиона и отвезешь в свою двухсотметровые апартаменты для случек на Крестовском, и она об этом напрочь забудет.

— Отлично. У меня замечаний нет, — я дважды хлопаю в ладоши, вроде как одобряя работу креативщиков и усиленно делая вид, что просмотрел все одним глазом, думая о своем; разумеется, в действительности я следил за каждой секундой показа и нашел пару недочетов, но они не стоили переработки всего ролика. — Работаем дальше.

— Основная программа по «фуду» или по «промгруппе»? — интересуется Женя, и на последнем слове кажется, что она вот-вот откинет копыта.

— Давай, для разнообразия, по обуви.

Первый ролик довольно ординарен, и у меня уже есть замечания по визуальному ряду. Сюжет примитивен, но забавен. Мужик собирается на свидание. Готовит цветы, костюмчик, одеколончик. Крупным планом показано то, как старательно он натирает свои туфли губкой, по дизайну упаковки откровенно напоминающей SALTON. Довольный результатом, он — уже в следующей сцене, — звонит в дверь своей избранницы. Она открывает с радостной улыбкой, но потом ее взгляд падает на туфли, а там — о, ужас! — потеки, разводы, да еще и швы все разнесло, а ступни опухли. Взгляд — уже суровый, — на суженого-ряженого — и вот, он уже уныл и безрадостен, цветы мгновенно вянут, и дверь перед ним захлопывается навечно. Далее — чистка обуви уже нашим средством, счастливое лицо вышедшего на улицу обладателя туфель, и сочная блондинка, заглядывающаяся на него — очевидно, влюбленная с первого взгляда. Приятно то, что исполнение вышло не костным, лишенным патриархальной ограниченности — ведь большинство покупателей товаров FMCG у нас женщины, и мужик в правильно начищенной обуви, за которым следят взглядом модели — отличный фиксирующий образ как для самих мужиков — в меньшей степени, — так и для их домохозяек. Сначала они все усмехаются над тупостью таких роликов, а потом, уже в гипермаркете, шальная мысль — а вдруг?! — заставляет их все же взять именно эту коробку, а не соседнюю.

Здесь нечего особо сказать, и после ряда моих коротких замечаний — к визуальному ряду и саундтреку, по которым достаточно будет работы композитора и специалистов по видеомонтажу, — просмотр продолжается.

Пока Женя проверяет корректность версии видео на подачу в презентацию, я отпиваю приготовленный в начале презентации, а обнаруженный мной только сейчас кофе и вспоминаю бомжа, любезно встретившего меня сегодня на парковке. В моей голове рождается странная, смутная мысль.

Полет. Почему полет?

Бомж, тыкающий в небо. Что он там увидел? Слабый, беспомощный, уродливый и тупой баран той или иной социальной категории — что есть высота, что есть полет к этой высоте для него? Свобода? Беспечность? Ползающий считает полет делом, не требующим усилий. Птица для него — порхающая сонная тварь, а не комок мышц, выживающий и летящий куда-то по нужде. Полет — это свобода от необходимости ползать. Свобода от временных затрат, свобода от любых обязательств. Экспресс-стиль. То, что нужно для быстрой еды и быстрой бытовой химии.

— Тематика всей грядущей кампании — полет, — замечаю я тоном, который подразумевает, что все должны взять сказанное на карандаш.

— Следующий ролик как раз с этим мотивом, — Женя стала несколько бодрее; кажется, она тоже успела попить кофе у меня за спиной.

А про мой мне никто даже не сказал. Порочные твари — подсидят, и не заметишь.

Следующий ролик уже лишен бытовухи и обыденности. Много света, полет, шикарная блондинка, плывущая сквозь облака, и ее сандалии, легкая потертость на которых вынуждает ее спуститься ниже. Но стоит ей воспользоваться доставленным ей на облачке средством для восстановления поверхности кожи нашей торговой марки, как силы к ней возвращаются, и полет ее становится выше, а улыбка шире. Вот они, до восьмидесяти процентов потребления FMCG, вот их счастье. After-shot демонстрирует подмигивающую девчонку, усиливая эффект счастья, получаемого от использования продукта.

— До слез, — этот ролик оказывается достойным трех моих хлопков в ладоши.

— Такими темпами, Саша и Михалян уедут в Голливуд. Что нам тогда делать? — пытается выдавить из себя сараказм женин ассистент.

— Окей, очень зрелищно, — замечает Стас. — Только тут вышла то ли богиня, то ли нимфа — черт пойми, что.

— А я считаю, элементы костюма и краска на лице хорошо сошлись. Очень нежно, изящно. И двигается эта девочка прекрасно, благодаря чему процесс ухода за обувью у нас превратился в сказку, — тоном истинного гурмана отвечаю я.

— Ага. И у нее слишком быстро появляется полировка на сандалиях, — вздыхает Женя; я до сих пор не понимаю, какого размера у Жени сиськи — третьего или второго; в любом случае, она одной ногой замужем, и узнать это достоверно — без пушапов и ваты, — не представляется возможным. — Ну, и образ — мне вот тоже кажется — слишком намешанный, странный.

— Да ну, не переживай ты, Женечка, это же материал для целевой аудитории, для которой нет разницы между гиеной обыкновенной и гееной огненной. Подача продукции есть — значит, миссия выполнена. Продано! А саундтрек, кстати, скинь мне отдельно, я поставлю на мобильник.

— Не всегда понимаю Вас, Эдуард Юльевич, — вздыхает Стас.

— Ставишь под сомнение?

— Нет, просто советую.

— И что советуешь?

Стас, я ведь и надавить могу, ага?

— Пересмотреть другие варианты, в других обработках.

— Стас, ты же у нас заместитель по продажам и общей координации, не так ли?

— Эм…

— Ну, так вот — продавай и координируй. По промо твоя функция — сугубо рекомендательная. И я тебя услышал.

— Я стараюсь оптимизировать процессы, — щеки Демчука краснеют; по крайней мере, одна покраснела точно.

— Ясно, — киваю. — Погнали по фуду. Сначала основной ассортимент, потом снеки.

— Минутку, — бодро откликается Женя и идет к проектору, чтобы что-то там проверить.

В чем я уверен, так это в том, что Женю взбодрило не только кофе, но и то, как я отшил Стаса с его заумными энциклопедическими домыслами. У парня степень магистра, и это сказывается на его частых попытках обратиться к теоретическому первоисточнику в то время, когда надо ковать железо, не отходя от кассы. Иной раз, диву даешься тому, как у этого быдлана может быть ученая степень. Но потом вспоминаешь о том, что наличие высшего образования — лишь формальное требование компании, поскольку не получить его в наше время может только конченый мудак. В университетах столько умственно отсталых, которые правдой-неправдой закрывают сессии хотя бы на тройки, а то и успешнее, что оправданию отсутствию диплома нет ни для кого. А должности, в любом случае, дают исходя из заслуг, а не из образования. Во всяком случае, в моем штате. И Стас свое место, опять же, правдой-неправдой, а заслужил. При всем этом, меня частенько раздражает его стремление сомневаться в базовых ценностях. Иногда мне кажется, что он намеренно, демонстративно пытается войти в конфронтацию со мной хотя бы по мелочи, дабы продемонстрировать свою профессиональную значимость и отсутствие раболепия. Но, по сути, он просто сомневается.

Сомневающиеся, не уверенные в чем-то люди — лучшие объекты для слабоумного старческого движения, представителями которого можно считать миллионы индивидуумов — от Задорнова до рядового кухонного бойца Васи. Люди, которые сомневаются, платят деньги для того, чтобы им рассказывали, как нужно жить — без цивилизации, техники, рекламы на ТВ и так далее. Люди, которые считают, что все смертельные болезни — далеко не все из которых производит цивилизация, — лечатся компрессом с мочой и молитвой, и не способны оценить медицину современной цивилизации, зато бранящие власть за реформу здравоохранения. Люди, которые считают, что будет лучше, если государство будет платить телеканалам и радио за развлечение масс песенками и кино, а то и медийщики будут работать за батон, за идею — ведь задорнистам и невдомек, что оборудование, эфир, персонал — все это стоит реальных денег — денег, которых обывателю, сидящему на концерте Пугачевой в теплом бабушкином свитере, просто никогда не увидеть. Сомневающиеся — не всегда мыслящие. Часто это просто недоумки с огромными карстовыми пустотами в рельефе мозга, и заливать в эти пустоты можно все, что заблагорассудится агитаторам маразма, делающим приличный гешефт на этой вотчине. Плюс в наличии этих самых сомневающихся — они покупают — много и часто, часто без ведома собственного рассудка. Минус — под легкой агитацией конкурента они могут сомневаться перед покупкой. Все вышеуказанное уж точно никак не совместимо с полезностью маркетинговой трудовой единицы.

Но, успокаиваю я себя, Стас-то сомневается, скорее, для гонора и еще — для демонстрации работающей мысли. Поэтому, от него ожидать серьезных подстав пока не следует.

Следующий ролик поднимает ряд вопросов уже со вступления. Дамочка — по контексту — абсолютно обнаженная, но в кадре только приличествующие части тела, — сначала коробкой наших полуфабрикатов, а потом и самой куриной котлетой в панировке проводит по этим самым частям. Контекст подразумевает, что не только по ним. Через несколько коротких шотов с кадрами этого действа нам демонстрируют тарелку с готовой сочной куриной грудкой в панировке и слюнообразующим гарниром, а затем и мужика, открывающего дверь в абстрактную комнату. Его взгляд полон желания, и он облизывается. Телка всем видом показывает, что это на ее личный счет, но тут ее лицо резко становится удивленным, и в следующем кадре мужик с вилкой и ножом набрасывается на блюдо.

Ролик обрывается внезапно, без pack-shot’ов, как сырое демо. Я сижу, упершись в ладонь подбородком и пытаясь оценить увиденное.

— А Вам не кажется, что Сергей Борисович с такой первой половиной пошлет нас куда подальше? — не дожидаясь никаких комментариев, выдает Стас, когда показ завершается.

Я почесываю двумя пальцами щеку, пытаясь оформить впечатление от увиденного в обтекаемый текст.

— М-да, — начинаю формулировать мысль, — что-то Михалян в этот раз переборщил с постановкой. Кто сценарий писал?

— Начало авторское, — торопливо отвечает Женя.

— Спихиваешь ответственность с Саши? — я предельно серьезен.

— Нет, можешь проверить, — голос Жени становится тверже; что-то она точно хотела бы добавить, ну да ладно.

— На хер. И не первую половину, а всю запись. Женя — ты решаешь вопрос. Стас — на контроль — чтоб на следующей неделе я увидел полную переработку. С кого спросить за это убожество — я позже решу. Погнали по снекам, — не оставляю никому места для комментариев, потому что в ходе собрания уже достигнута точка, после которой меня все это действо начинает раздражать.

После шокирующего бреда ролика — ролика, созданного истинными профессионалами с профильным образованием, конечно, — мне необходимо лишний раз уложить в голове кое-какую информацию, и для этого я открываю заготовленный для меня экземпляр описания рекламируемого продукта.

Итак, мы вводит в рекламный поток уже вброшенный на рынок две недели как продукт. Это два варианта новых снеков — вяленые (то есть, готовые к употреблению) и требующие разогрева в микроволновке куриные чипсы. Тонкое дешевое куриное мясо, обваленное в копеечной панировке, уже продается по крайне интересным ценам, но должно стать хитом продаж. Brand essence продукта — молодость выбирает здоровье, спорт, секс — значит, никаких чипсов, грубого вяленого мяса и сухариков. Здоровая молодежь «Балтику-Девятку» и «Охоту Крепкое» закусывает только нашими снеками. В принципе, наличие в снеках курицы тоже номинально — отличить снек с птицей от снека из одной панировки будет трудно. Короче, идея проста до гениальности, а грамотный промоушн и действительно умело отшлифованный брендинг сделает эти снеки товаром года.

Ролик, на который я лично возлагаю основные надежды, стартует под бодрый ломаный ритм и простую синтетическую мелодию. В кадре — молодые телки, катающиеся рядом скейтеры и паренек в блеклой клетчатой рубашке, уничтожающий чипсы из пакета, дизайн которого до боли напоминает о LAYS. В мгновение ока, с хрустом очередного кусочка паленой картошки, прикид парня становится словно снятым с чернокожего рэпера — кепка, цепь с заметно сбитой позолотой, рваные джинсы в стиле «мама, прости, я обосрался». Телки ухахатываются над несчастным. Появляется спортсмен в спортивных штанах, майке, накачанный, подтянутый. Конечно, с пакетом наших снеков. Телки встают и рвутся к нему, раздвигая декольте пошире. В итоге — первый герой смотрит непонимающе на это все дело и в сердцах выкидывает чипсы. Второй — подмигивает ему и уходит, одной рукой держа за спиной телки пакет, другой — обхватывая обтянутую леггинсами ягодицу блондинки. Дальше — молниеносное приближение пакета, отделение его 3d-модели, ее переворот и pack-shot с логотипом на треть экрана.

— Бодро. Эффектно. Звук одобряю полностью. Есть недочеты по видео и кое-что по слогану, — последовательно проговариваю фразы, чтобы упорядочить их для себя самого. — Вообще, по-моему, лучше на роль шлюшки, которую хватают за попку, пойдет лохматая брюнетка. А блондинка — это у нас нынче ЗОЖ, славяне, национальная идея, долбославие — она как раз в спортивном стиле, поджарая. Ее надо сделать вторым позитивным образом. И цвета ее одежды поменять на брендовые. Надо подумать. Уточнить у Михаляна и его шоблы. Ясно, Женечка?

— Записано, — Женя действительно что-то там набирает в планшет; как бы это было не сообщение «вконтакте» ее парню — «Мой босс — мудак, забери меня пораньше».

— И надо поиграть еще с вкусовыми линейками, бюджет позволит сделать отдельный ролик на эту тему. И чтоб тоже все было ангажировано под новую национальную идею, антипатию к загнивающему западу — может, еще будем использовать это в следующей кампании, если не будет слишком рано. Вся гопота наша. Готовый сценарий я хочу видеть у себя на столе завтра с трех до пяти.

— Уже в разработке, — деловито отвечает Женя, снова тыкая пальцами в свой айпад; неужто она на связи со сценаристом? вот ведь до чего прогресс женского мозга дошел.

— Стас, — обращаюсь к сознанию давно молчащего Демчука, — на контроль. Если я вдруг уеду раньше — ты изучишь сценарий, сделаешь пометки, и в понедельник представишь мне.

— Принял в работу. Я только вот немного сомневаюсь насчет ориентированности этого ролика на целевую аудиторию.

— С чего бы? — Стас своей глубокомысленной репликой вынуждает меня повернуться и удивленно посмотреть на него.

— Ну, смотрите — окей, мы запускаем эту версию в эфир, и тут на нас падает всевидящее око Роспотребнадзора. И что тогда?

— А ничего. Эти вопросы ты мне оставь, благо не впервой, — усмехаюсь. — В чем еще ты видишь проблему?

Женя закатывает глаза и качает головой. Вижу, Стас ее нервирует и серьезно. Более того, это не единичный случай — зачастую у меня создается впечатление, что Женя засиделась на своем месте и ждет — не дождется своего cas de la chance, чтобы подсидеть любимого коммерческого к чертовой матери. Тонкость в том, что Стас слишком осторожен, чтобы повестись на ее провокации, и, зная это, она наверняка сходит с ума от безысходности.

— Я переживаю за реакцию общественности, письма в РПН и прочую муру. Энтео и прочий биомусор могут возмутиться, Вы понимаете? Да и потом, — Стас разворачивается лицом ко мне и так активно жестикулирует, что чуть не убивает наглухо стоящего рядом дизайнера, — в сюжете размыт как таковой product placement и размыт, как мне кажется, слишком сильно.

Я прерываю его элегантным жестом и начинаю обоснованный, корректный — как и подобает Эффективному Руководителю, — ответ.

— Черт, Стас, ты как первый раз замужем. Все, что ориентировано на относительно молодую аудиторию, вообще необходимо снабжать сиськами, попками и гламуром, а больше ничего тут придумывать и не надо. Заумь и линейный смысл в этой стране — только для старперов и конченых домохозяек. Но и последних, кстати, еще можно подловить на страсти к красивой жизни, а это… — делаю предлагающий жест, но не даю времени предположить, — сиськи, попки и гламур. А еще — национальная идея, славянский подъем, спорт. У нас тут православия больше, чем у ста пятидесяти Энтео. Вот когда бытовую химию в последний раз делали — ты видел, как функционировала промо-активность? Видел, на что давили?

— Конечно. Кастинг промоутеров тогда был титаническим. Но…

— Стас, ты подумай, прежде чем сказать, ой как подумай. У тебя, дорогой мой, слова стоят недешево, хотя тебе так и не кажется. У меня дороже, поэтому я и не хочу задерживаться на этом. Сиськи, попки и гламур, comprende?

— Ага, — голос Стаса звучит опустошенно. — Я вот иногда думаю…

— Аплодирую стоя. В твоем положении это само по себе подвиг. Но про христозников и Потребнадзор ты не думай, кстати — для этого служба безопасности и служба общественных связей есть — кстати, о птичках.

Стас старается не реагировать на мою колкость.

— Окей, с активистами проблемы нет. Но я вот думаю, что будем делать, когда публика пресытится этим всем, когда сексуальные и субсексуальные мотивации станут менее очевидны, менее функциональны?

— Дружище мой, — встаю и хлопаю Стаса по плечу и оставляю руку в уверенном захвате, — это случится только тогда, когда человек окончательно мутирует в совершенно другое существо. И ни нас с тобой, ни наших детей, ни даже внуков к этому времени уже не будет на матушке-Земле. А сейчас люди только становятся жестче, циничнее, и в этом им помогает с малых лет уродливое информационное пространство. А нам оно помогает делать меньшую дельту пошлости в рекламе, не опасаясь зацепиться за край. Так что расслабь очко, глобальные мысли тебя погубят. Все, я по делам.

— Окей, работаем в этом ключе, — пожимает освобожденными плечами Стас.

А я все думаю — сказать ему, как меня достал его «а-а-а-кеей» или пусть еще погуляет с ним в обнимку?

Долбанные американцы на каждом шагу. Как тут не стать сторонником национальной православной идеи?

Этим вечером все сопутствует моему аскетичному настрою. Алина уехала к маме в гости и заночует там. У них какие-то проблемы с ее отчимом, и я не горю желанием погружаться в эту тему, хотя и делаю вид, что внимательно слушаю ее подробный рассказ по телефону. По телевизору кто-то рассказывает о том, как Крым обогатит экономику страны, но для меня это всего лишь бегущая строка, ведь звук я не включаю. Рассказы про Крым сменяются рекламным блоком. Меня забавляют все эти бегущие картинки, в которых я не нахожу себя, потому что знаю, как их формируют.

Вообще, если внимательно, осознанно и абстрагируясь от самовнедрения в визуальный и звуковой ряд смотреть телевизор, можно заметить интересную закономерность. Я не встречал ее в теоретических источниках по рекламным технологиям, но провел несколько независимых осознанных опытов с просмотром разных ТВ-каналов. Так вот, в короткие промежутки времени — как правило, не более часа-полутора, — на абсолютно разных каналах простой, входящей в квартплату обывателя сетки вещания показывают программы, визуальные и звуковые компоненты которых совпадают по ассоциативным рядам. Например — по одному каналу показывают какой-то фильм со сценой в кафе, а по другому, в скором времени, в выступлении артиста или в ТВ-шоу или рекламном ролике упоминают о «МакДоналдсе» или «Бургер Кинге». И так постоянно, со стойкой прямой и обратной зависимостью. Далее — дословные повторения речевых конструкций с минимальной разницей по времени в совершенно разных по тематике программах на разных каналах. Что еще занятнее — крайне часто фраза на одном канале продолжается более или менее связным образом при переключении на другой. Хотя, последнее можно свести и к чистой случайности, черт с ним.

В конечном итоге, как я понял, вкупе с огромным количеством каналов идентичного, а иногда и аутентичного содержания эфира, это совмещение создает эффект просмотра одной единой программы обывателем, щелкающим пультом недостаточно часто для целевого просмотра рекламных блоков. Одна единая программа из эфиров, казалось бы, конкурирующих за рейтинг каналов зомбирует в короткие сроки мозг зрителя и вынуждает его — хочет он того или нет, — в какой-то момент начинать поглощать рекламное поле эфира. Это видится мне своего рода предохранителем от умников, выключающих на рекламе звук или переключающим канал в момент начала рекламного блока. Возможно, это лишь случайность — с социологами я на эту тему никогда не говорил, чтобы им не пришлось лишний раз «разумением своим смущать начальство», но такая схема выглядит вполне стройной и работоспособной, а главное — помогающей продавать. А что еще нужно от рекламы в эфирное время, продаваемое за суммы с шестью нулями?

Понимать все это — источник превосходства. Видеть, понимать, использовать. Превосходство — вот то чувство, ради которого мы все корчим из себя специалистов, тыкая дипломами, портфолио и резюме на каждом шагу. Долбанное превосходство над теми, кто еще не успел или никогда не успеет достичь цели «X». Даже превосходство успевшего в сортир над тем, кто обосрался по пути. Даже оно окрыляет. Даже оно дает полет.

Я превосходен.

Как и этот чистый виски.

Пятница

Двигаюсь к офису. Издалека высотка бизнес-центра «Атлантис» на Савушкина, на двух этажах которого и располагаются помещения «Дриминг Трейд», выглядит сегодня как-то странно. В воздухе висит некое напряжение — мне даже кажется различимым легкий, едва заметный туман. Возможно, я слишком вымотался за эту неделю, полную косяков окружающих и моих проблем местного значения, и, чтобы увидеть мир в правильных красках, мне просто нужно отдохнуть.

Перед тем, как провести картой над считывающим устройством и войти в помещение офиса, я на несколько секунд замираю перед красующимся на стене рядом логотипом «Дриминг Трейд». Буквы «D» и «T». Причем, у первой дуга на рукописный манер затянута влево, а у второй горизонтальная черта продлена вправо. Сам этот логотип обращен форме распростертых крыльев, и чем-то напоминает формы гербовых орлов в разных вариациях, но почему-то я раньше на это совершенно не обращал внимания и не использовал тематику полета в постановке задач по рекламе. Это странно. Хотя, очевидно-гениальное часто уходит из-под рук у настоящих профессионалов, которым подавай сложное и посредственное.

Таков крест специалиста.

— Надо на следующей неделе тебе съездить до «Калистро», — бессмысленно пялясь в окно, проговаривает Сергей Борисович. — Финансист будет занят до усрачки, без тебя не справится. Менеджер направления с ними бодаться бессилен.

Он полон напряжения, неумело замаскированного под задумчивость. Что-то не так с деньгами компании или налоговой — без вариантов. Сомневаюсь, что есть еще во всем мире другие вещи, способные так смутить этого человека.

— А что с ним не так? — делаю вид, что не понимаю, о чем речь. — С «Калистро».

— Не платят опять, суки. А у нас отчетный период. Ну, сам понимаешь. Не справляется твой торговый с дебеторкой. И начальника юристов с собой возьми. Вздрючь их по полной.

Отчетность — это да. Уж кто-то, а Сергей Борисович знает, как важно грамотно отчитаться. Еще он отлично знает, что наш доктор наук по правильному подсчету налогов — главный бухгалтер вместе со своими подчиненными, — чисто теоретически должен уже сидеть, причем не первый срок, как и генеральный директор и оба учредителя, одного из которых давно никто не видел и, скорее всего, никогда уже не увидит.

— Я подготовлю для них пакет аргументов, — усмехаюсь краем рта, понимая, что распространяться дальше здесь неуместно.

— Знаешь, а я ведь всегда все излишки пускал в дело, — вздыхает Сергей Борисович и достает из ящика стола стакан и бутылку «черного» Johnnie Walker. — Будешь?

Отрицательно мотаю головой и тактично увожу взгляд в окно.

— Хотя, это, в общем-то, неправильно, — вздыхает Сергей Борисович. — По логике. Отложил — положи в карман, чтоб было чем платить в случае краха. Но это не по моим понятиям.

— Это вызывает крепкое уважение к Вам, — понимающе киваю, мечтая как можно быстрее исчезнуть из этого кабинета.

— А вокруг все равно одно говно. Одни воры и нахлебники, — залп в пол-стакана виски прерывает эту тираду; поморщившись немного, директор тыкает в меня пальцем, не отпуская пустой стакан. — Но к тебе это не относится.

— Я бы хотел заняться обработкой отчетов, — смущенно моргаю и изготавливаюсь уйти.

— Добро, — кивает Сергей Борисович под плеск стремящегося в стакан виски.

Занавес.

Отчетность столбцами цифр и комментариев волочится по монитору, и ее содержимое понемногу ускользает от меня. В какой-то момент я останавливаюсь, понимая, что пора выйти прогуляться. Чаще всего, такие пятничные паузы я использую для того, чтобы поддержать отношения с генеральным, но сегодня не лучшее время для этого. Работа добивает старого бандита, и ему неплохо бы задуматься о передаче дел кому-то с целью ухода на покой с дивидендами.

Иногда мне кажется, что нечто в этом духе вот-вот произойдет. Разумеется, выставлять кого-либо нового на это место наш большой босс не будет. В сущности, у него есть три варианта для повышения. Точнее — три, сливающиеся в один. Это зам от финансовой службы, зам по логистике от товародвижения и, собственно, я. Старшего «эсбэшника» я в расчет не беру, не та степь — собака должна сидеть в будке. Нетрудно догадаться, кто из вышеперечисленных — шеф главбуха, спец по погрузке фур или коммерческий директор, — действительно способен вести дела компании. В общем-то, логистам и финансистам остается всего лишь вносить легкие штрихи в работу коммерческого отдела. Если бы корпоративный сегмент маркетинга, как это принято, занимался бы только традиционным анализом рынка и рисованием рекламных плакатов, шиш бы мне светил, а не повышение. Но самое сладкое место в «Дриминг Трейд» — это факт беспрекословного подчинения и маркетологов, и продажников коммерческому директору. Пару раз я слышал от Сергея Борисовича провокационные вопросы — мол, не трудно ли мне справляться с таким объемом работы и оправдано ли слияние функционала оптовых продаж и закупки с маркетингом в этой системе. Как правило, лучшим ответом были растущие показатели продаж. Самым весомым аргументом директора было упоминание некоторой заторможенности моего ассистента. Но что будет теперь? И что будет, когда старик решится перейти в класс разжиревших рантье? Частенько я поглядываю на Женю и обнаруживаю в ее поведении — в меру сдержанном, рассчитанном, — признаки того, что она понимает, к чему все ведет. Она, как и я, понимает, что доверить Стасу всю структуру рекламы, продаж и закупки — означает для меня дефакто остаться на месте коммерческого руководителя, потому что этот дурачок будет каждый божий день оставлять яйца в прикроватной тумбочке и регулярно бегать ко мне с уточнениями того, как сильно ему можно пукнуть на встрече с представителем клиента, чтоб не наложить в штаны. А вот если понадобиться драть регионалов, выбивать «дебеторку» из мутных клиентов до суда и проценты скидок от поставщиков, жонглировать торговыми, регулярно подключать к профилактическим мероприятиям службу безопасности — тут пригодится женина хватка. Понимает ли это Стас? Осознает ли он, что следующим его шагом может стать подчинение Жене, которую он старается брезгливо обходить стороной, чуть ли не делая меня передатчиком моих же указаний ей? Трудно сказать, насколько нужно быть лишенным тестостерона, чтобы не только поменяться ролями со своей формально подчиненной, но и просто прогнуться под бабу, господи прости.

Стою посреди офиса, уперев руки в боки. Вокруг — постоянный рабочий гомон, скрашенной пятничной агонией рабочей недели. Кто-то ведет переговоры по телефону, кто-то имитирует бурную деятельность, хотя по факту — звонит своей телке или мамочке, кто-то украдкой с мобильника сидит на «вконтакте», вяло отбивая данные для почти готового отчета, чтоб потом сообщить, что весь день потратил на отчетность. Кто-то даже фотографируется в офисе для «инстаграма». Мотивированные менеджеры направлений, региональные представители, финансисты, супервайзеры…

Среди всего этого бардака я вижу, как офис-менеджер Кристина закатывает в офис через главный вход бочонок с водой для общего кулера. Крайне занятное зрелище, с учетом того, что Кристина ростом в метр-шестьдесят, и ее комплекция не отличается полнотой ни в каком месте, включая грудь и задницу. Решаюсь на жест человеколюбия и подхожу к кулеру. Тем временем, Кристина докатывает бочонок до установки и останавливается, чтобы отдышаться.

— Давайте-ка разберусь, — немного понижая голос, предлагаю я.

— Нет-нет, Эдуард Юльевич, — Кристина удивленно округляет глаза и на грани фола отталкивает меня от кулера, — физическая работа вам не к лицу, — и вымученно изображает милую улыбку.

— Так, а где грузчики? — слегка опешив, спрашиваю.

— У них проблема с пропусками была, а делать новые времени не было. Сказали — по договору они и так не должны заносить дальше десяти метров в здание. Не пошли на этаж, вот я и тащила эту байду сама. — О, Саша!

Саша — наш главный сценарист, — попадает под горячую руку и смело берется поднять и поставить баллон с водой на штатное место. Тем временем, я стою, пытаясь переварить значение слов Кристины.

А Саше-то физическая работа к лицу. Геракл тряпошный.

Саша молча делает все, что от него требуется, кивает и спешит удалиться, не дожидаясь каких-либо вопросов от меня. Кристина, оставив меня недоумевать и мило улыбнувшись еще разок, отчаливает по своим делам. Ее трудно упрекнуть в служебном несоответствии. Но ведь умеют же некоторые женщины так грамотно унизить мужика, что и слова в ответ не вставишь.

Манипуляторши от бога, что сказать.

Как только я сажусь в кресло, звонит мать. Снова — этот День Рождения или что-то там еще у моей тети. Снова — вопрос, смогу ли я освободиться от своих важных дел. У матери всегда на все хватало времени. Отец всегда был при деньгах, не занимался расточительством даже в молодости, и поэтому с годами стал уважаемым и обеспеченным человеком, жене которого работать не так уж и важно. Не сказать, что мои родители добрались до верхушки среднего класса, но от недостатка денег на что-либо вряд ли когда-то страдали. После развода к матери перешло лучшее из семейного состояния. Я отвечаю наиболее правильным образом, и разговор прерывается. Мать сильно недовольна. Почему?

На часах на мониторе — 13:13. Быстро мотаю головой, чтобы отвлечься от странных, тяжелых мыслей о матери, ее жизни, об уходящих годах. О своих уходящих годах тоже. Все когда-то заканчивается. Каждого когда-то закопают. Чертов фатум.

Я знаю, что будет, если прием у тети будет проходить в ее загородном доме. В ресторане — еще куда ни шло. Но ведь она устроит пир в честь юбилея в своем трехэтажном особняке. А там — родственники, их дети, собаки, изрядно постаревшая подруга семьи, которую подростком я хотел до беспамятства — короче, полный комплект опций. Выбирай любую из проблем на вкус. Все это попахивает старческим маразмом и нафталином.

Не хочется. Совсем.

Когда я покидаю офис, город кажется таким же туманным. Но теперь этот туман выглядит скорее как смог, скопивший в глубине пятничных пробок. Прорываясь по троутарам, обочинам и «карманам», я направляюсь домой, чтобы затем выехать на неформальную встречу с моим старым другом и, наконец, разорвать цепь унылых однообразных недель с чередованием работы, встреч с уже немного утомившей меня Алиной и употребления спиртного разных марок и вкусов.

Пора тряхнуть стариной.

По словам Михи — Михаила Чиркова, моего старого приятеля — сегодня в этом клубе будет отличная шоу-программа с известными диджеями и ожидается танцпол, полный отменных телок. Более того, он будет без пары, и должны подвалить какие-то его знакомые. По его словам, это может быть полезное знакомство и для меня, и для них. Не знаю, что он имеет в виду, но за годы, что мы знакомы, Миха меня ни разу не подводил, и ему есть смысл доверять. В любом случае, он обещал отсутствие напряга и нежелательных личностей в нашем круге общения.

Мы с ним учились вместе и какое-то время работали в конторе с романтичным названием «Санрайз» — до тех пор, пока конторе не устроили маски-шоу, а ее генеральный и бухгалтер не уехали на пативэне давать показания по факту колоссальных налоговых расхождений и отмывания денег. Дальше наши с Михой дороги в какой-то степени разошлись, но периодически встречаться и отдыхать за компанию мы стараемся исправно. Хотя бы раз в два-три месяца. На этот раз мы не виделись почти полгода, хотя созванивались и обсуждали «за жизнь» регулярно.

— Ты сам-то как? — торопливо спрашиваю после прохождения фейс-контроля, на котором Михе все пожимают руки. — Дела, личное?

— Нормально, — голос Михи беззаботен и полон уверенности. — Работа в гору, пару девочек перепихиваю на постоянке. Живу на двадцать пятом этаже в приличном доме с отличным видом. Не то, что та сраная кирпичная развалюха раньше — ну, ты помнишь ведь?

— Ага. Я тоже, кстати, живу на двадцать пятом, — я ловлю какую-то мимолетную мысль. — А…

— О-о, ребята! — уже не слушая меня, зазывает своих друзей, уже снабженных посудой со спиртным и стоящих недалеко от входа в клуб, Миха. — Знакомимся. Это Эдик.

Пожимаю руку молодому парню с аккуратной короткой прической и удивительно маленьким ртом и киваю его спутнице — блондинке с маленькой грудью в коротком платье. Миха представляет эту парочку поименно, но я отвлекаюсь на что-то и просто делаю вид, что все услышал, хотя теперь я просто не знаю, как их зовут. Впрочем, плевать. В процессе определимся.

Я удивительно давно — для молодого коммерческого директора из второго по величине города страны, — не тусовался в ночных клубах. Постоянно есть какие-то другие варианты отдыха — загородные поездки, велопрогулки, поездки за границу, к морю, лыжи, даже скейтборд как-то пару раз, — но все реже с годами они связаны с возможностью потанцевать, подышать атмосферой клуба и как следует убраться под эту марку алкоголем и прочими веществами. Даже пьянки стали какими-то более формальными и сдержанными. Но я не могу отказаться от возможности накатить как следует с боссом и его состоятельными, как на подбор, дружками в сауне с проститутками или на яхте в пользу простого, незамысловатого отдыха со старыми друзьями. Чертов бизнес-этикет делает человека рабом его же достижений.

— Что-то ты какой-то потерянный, Эдик, — замечает Миха, когда мы с ним оставляем ту сладкую парочку в заранее снятой ложе с кожаными диванами и массивным овальным столом и отходим в туалет, по дороге решая заглянуть в бар и вкинуть подготовительную порцию зелья.

— Я выпал из тусовки, — развожу руками. — Как-то слишком остепенился.

— Уже не торт, — смеется Миха и хлопает меня по плечу.

— Да. Ни торт, ни хлеб. Ни то ни се, короче.

— Ну, ты не дрейфь. Раскочегаримся. Я сам-то, как думаешь? Тоже все в работе — одному жопу лизни, у другого жену за него трахни, третьему принеси-подай. Так и живем.

— Не говори.

Делаем заказ — по стопке «абсолюта».

— За то, чтоб почаще вырывались из этого говна.

— Единогласно, — подтверждаю михин тост.

Сделав по стопочке, выдвигаемся к уборной.

— Что-то я отвлекся — а кем твой прятель-то? — спрашиваю Миху.

— Газпромовец, — пожав плечами, отвечает Миха. — На вид — простой парень, а по факту — еще та акула. Я-то его знаю, как облупленного. Как-то на переговорах закусились, потом разговорились, вот до сих пор общаемся. Но вообще — если будут какие терки, ты с ним поаккуратнее. Еще тот тип. Временами общается со знакомыми путинского окружения, с Ротенбергом лично знаком.

— Я уже давно ни с кем не трусь.

— И яйца в штанах жать перестали? — гогот Михи заставляет расступиться всех, кто стоял около входа в один из туалетов.

Я смеюсь в унисон. Как же приятно иной раз поговорить с человеком без слащавых фильтров безусловного формального уважения. Знать, что можешь высказать что угодно в какой угодно форме, и будешь понят на все сто. Это один из самых важных, бесценных моментов в дружбе. Мужской дружбе, разумеется.

По дороге из туалета Миха внезапно останавливается.

— О, какие люди! — Миха раскрывает объятья, но девушка лет двадцати пяти в розовом коротком платье не спешит в них падать.

— О, никакой человек, — усмехается она и отпивает из фужера для мартини какую-то мутную дрянь под цвет ее платья.

— Это Зоя, — представляет мне девчонку Миха; я лишь скупо улыбаюсь в ответ; дамочка меня раздражает. — Кстати, не хочешь выгодно жениться, Эдик?

— Сплю и вижу, — скалюсь, дабы не обидеть даму, напыщенный взгляд и облик которой так и вынуждают отвесить в ее адрес какую-нибудь колкость.

— А Зоя у нас — дочь одного очень влиятельного человека в «Роснефти».

Девица вскидывает брови. Ее пестрый макияж со стрелками на глазах делает ее похожей на азиатку.

— Не справился сам — сватаешь друга? — хохочет другая девица — брюнетка, — подвалившая к этой самой Зое — что за имя такое, черт ее драл? — и лакающая на ходу виски-колу или что-то подобное.

— А напомни-ка мне — с чем я там не справился? — требовательно заявляет Миха и сует руки в карманы.

— С тем, чтобы быть мужиком, — презрительно бросает Зоя. — Или хотя бы человеком.

— Нежданчик, — широко улыбается Миха и толкает меня в плечо. — Видишь, с какими высокоинтеллектуальными дамами вожусь, это тебе не Диану из «Санрайза» на столе драть.

— Не знаю насчет интеллекта, но конкретно с тобой просто скучно, — продолжает язвить Зоя. — Ты же ни в чем, кроме повышения продаж и темы, как и где разжиться коксом, не соображаешь. Видимо, возраст еще не тот.

— Ох-хо-хо, а я смотрю, здесь клуб ЗОЖников и философов собрался, — продолжает заводиться Миха.

Что до меня — так мне эта сцена начинает надоедать, и я беру его под руку.

— Завязывай, порыли к бару, надо охладиться.

— Согласен. Прости, милая, но на сегодня твой ротик займет кто-то другой, — Миха уже на ходу, ведомый моим желанием закончить это фарс, изображает говорящий клюв свободной рукой.

— Чмо, — добавляет в спину нам подруга Зои.

Зоя молчит. Я не хочу оглядываться.

— Не обращай внимания, — уже у стойки, где мы ждем каждый свой коктейль со льдом, замечает Миха; кажется, он уже в изрядном подпитии с одной стопки, а, значит, приехал он сюда уже поддатым. — Мало ли тут шлюх, которых я знаю.

— Так ты не цепляйся лишний раз. Смысл?

— Здесь все друг друга знают, понимаешь? — Миха отпивает половину ярко-белого коктейля с водкой и тяжело выдыхает. — За это я люблю и ненавижу это место.

— Я здесь лет пять не был.

— Тогда было меньше мажоров. Меньше шалав, сосущих из нефтяников и топовых торгашей. А теперь — везде одно болото.

— Экономика растет, — усмехаюсь.

— А мы стареем, — Миха опрокидывает остатки коктейля и торопливо закидывает фужер на почти забитый посудой поднос проходящего мимо официанта.

Мы возвращаемся в ложу, где газпромовец и его девица уже попивают шампанское и о чем-то непринужденно болтают.

— Музыка сегодня не очень, — замечает Миха, когда мы с ним почти синхронно усаживаемся в свободные кресла.

— Согласен. Какой-то жесткач. А я думала, будет «дип» или типа того, — занудным тоном выдает девушка михиного приятеля.

Газпромовец вроде как удивлен тем фактом, что его девушка может отличить техно от дип-хауса. Но надолго удивление на его лице не поселяется. Спустя пару секунд его мимика снова балансирует где-то между невозмутимостью и въедливым любопытством.

Миха зачем-то разъясняет своему приятелю, что я — большой человек, без двух минут глава крупной торговой фирмы. Видимо, без этого разговор клеиться не станет. Девушка газпромовца интересуется, один ли я буду этим вечером. Зачем? Просто так, полагаю. И мерзкая улыбочка в уголке ее рта тоже просто так. Единственное, чего не понимает эта девочка — того, что таких сучек, как она, я в своем время топтал или перешагивал, но уж никак не проявлял к ним интереса, способного создать мне проблем. После этих напряженных расспросов и пары-тройки бокалов шампанского мы немного раскрепощаемся, и Миха с газпромовцем начинают обсуждать какую-то жутко важную общую проблему то ли с чьей-то машиной, то ли с квартирой, то ли с яхтой. Нюансы я не улавливаю, но по итогу беседы газпромовец обещает все разрулить, и мы заказываем по текиле каждому за решение всех проблем. Музыка становится немного мягче и примитивнее, и газпромовская девица предлагает пойти потанцевать. Несмотря на явное нежелание ее парня, Миха хлопает в ладоши, встает, и мы все идем немного подвигаться на танцпол, где я шутки ради почти склеиваю одну малолетку с удивительно красивыми голубыми глазами. Я как бы невзначай просовываю ей в декольте свою визитку, припрятанную на такой случай в кармане одетых по дороге в клуб джинсов, но не уверен, что визитка держится из-за скромного размера чашечки лифчика.

Мобильник вибрирует в кармане, и это Алина, и я отвечаю, что уже с минуты на минуту закончу свою «дурную тусовку» — боже, ну зачем использовать такие слабоумные эпитеты, милая? — и поеду отсыпаться, а завтра мы наверняка созвонимся.

Отправив смску, я беру четвертинку лайма, в которую вгрызался после закидывания текилы, и съедаю ее целиком, вместе с кожурой.

— Слушай, а ты был в курсе, что Митя «Скай» — того самого? — интересуется михин приятель.

— Москвич-то? Белобрысый? — немного озадаченно вспоминает Миха.

— Того самого? — я уже здорово расслабился и немного не понимаю контекста.

— Враг гомофобии, — смеется девушка мишиного друга; Катя? Леся? Что ж меня так клинит-то?

— Я догадывался, — ухмыляется Миха. — Что-то мне всегда подсказывало, что он заднеприводный. Ну, теперь знаю, кому еще из москвичей руку не пожимать.

— То есть, прям такой ярко выраженный педик? — с некоторым омерзением говорю я, представляя себе мужика в женских шмотках с огромным крашеным хайером.

— Да черт его знает. Я не знал бы — не сказал. Он, вроде, при бабе был обычно, — михин приятель — Женя? Саша? Андрей? на кого он похож? — вздыхает и отпивает свой коктейль.

— Они часто такими бывают. И че? — кривит рот Миха.

Мотивчик, играющий в клубе, начинает меня раздражать, становясь слишком назойливым и однообразным, и меня тянет выпить еще, и я даю знак официантке.

— Они иногда бывают еще и красавчиками, — хихикает девушка михиного приятеля.

— И как их отличить? Как их оттолкнуть от себя? — бормочу я, не совсем понимая смысл своих слов.

— Никак, — хохочет михин приятель. — Они же Good As You!

— Ни хрена они не good, — с презрением выдает Миха, опрокидывая в себя остаток виски и оформляя подошедшей официантке молчаливый приказ повторить.

— Ну, за что-то ведь их ненавидят, так? — говорит кто-то, но я отвлекся от разговора, отдавая целеуказания официантке.

— Ну, они не как все, — предполагаю я.

— Их ненавидят не за то, что они, видите ли, другие, — резко откликается Миха; тон его агрессивен, его явно раздражает тема. — Их избегают — нормальные люди, конечно, — потому что они больны. Как больные особи животных, которые отстают от стаи, которых не допускают в стаю, опасаясь заражения. Только такого отношения они и достойны.

— Но внешне они в порядке. Накаченные, ухоженные. Иногда даже лучше некоторых, особенно пьяных, — саркастически замечает девушка михиного приятеля, подмигивая своему парню.

— А что внутри? Они психически больны, и отторжение вызывает их потенциальная заразность, — парирует Миха, нервно поглядывая на ушедшую к стойке бара официантку. — У меня была знакомая, у которой обнаружили рак. И она уперлась — не буду, мол, убивать себя химией и облучением, а пойду по народным методам. Кто-то ей нагнал, что так люди со стопроцентным раком становятся здоровыми в ноль. Применяла какие-то там новаторские методики, самовнушение, медитацию, поездки в какие-то пещеры. Закинула немеряно денег во все это.

— Ну, и вылечилась-то в итоге? — с надеждой вопрошает девушка газпромовца.

— Так вот, — игнорируя ее и все чаще оборачиваясь ко мне, продолжает Миха. — Внешне она была в идеале — краска, маникюр, попка, сиськи, все дела, — изображает в воздухе фигуру «песочные часы», — но внутри у нее была гниль, распространяющаяся все дальше и дальше. Конечно, в итоге, она стала падать в обмороки, потом попала в больницу и там уже быстренько скопытилась.

— Не все золото, что блестит, — пожимаю плечами и подумываю предложить выбрать всем закуски, наконец.

— То-то и оно, — эмоционально взмахнув рукой, подводит черту Миха.

Что-то заставляет меня проверить мобильник. От Алины пришло смс. Час назад.

«Я уеду завтра. С братом и мамой. Буду в понедельник. Скучаю очень. Пиши»

Пишу в ответ какую-то сопливую ересь и подумываю выключить мобильник, но вместо этого просто блокирую экран и кладу на стол.

Через некоторое время, когда у нас на столе, наконец, появляются пиво, сидр и закуски, музыка становится более жесткой, и я ощущаю легкое напряжение, словно в предчувствии чего-то жуткого, необъяснимого, неприятного. В каком-то смысле, мои абстрактные ожидания вполне конкретно подтверждаются через несколько минут.

— О, а ну-ка глядите, — михин приятель тыкает пальцем в толпу, — Армен с Олесей и Макс с Юлькой Бережковой. Позвать их что ли?

— Арме-ен! — имитируя кавказский акцент, орет Миха, оборачивая на себя, помимо искомых, еще пару десятков взглядов.

— Сам такой, — откликается голос с уже естественным, легким армянским акцентом.

Две парочки, явно тусующие вместе, приближаются к нашей ложе, в которой, в общем-то, еще полно места.

— О, Макс, какие люди, — узнаю я Максима Колесова — журналиста, который как-то раз брал у меня интервью для своей бизнес-колонки в «Комсомольской правде», потом играл со мной в теннис пару раз, а уж потом, втершись в доверие, предложил обсудить коррупционные связи между «Дриминг Трейд» и рядом чиновников и руководителей региональных подразделений торговых сетей. Искал материалы, которые заинтересуют прокуратуру и ФАС и взывал к закону и справедливости. С тех пор наши дорожки, по очевидным причинам, не пересекались.

— Здорово, Эдуард, — зачем-то выговаривает мое имя Колесов, которому, очевидно, не так уж приятно видеть меня после нашей последней беседы.

— Все ищешь компроматы? — без обиняков выдаю я, решая поставить небольшой эксперимент.

— Да брось ты, давно уже проехали, — на удивление спокойно реагирует Максим.

— Так, пацаны, — быстро врезается в эту беседу Миха, подключая свою миролюбивую «пацанскую» манеру, которая, как ни странно, действует практически на все социальные слои в этой стране. — Давайте-ка без вот этих терок. Мы тут отдыхаем, и никто никому не враг. Подсаживайтесь, ребята, или хотя бы девушек своих оставляйте.

— Я тебе оставлю Дуню Кулакову на вечер, — с улыбкой протягивает руку Михе Армен — холеный паренек с безвкусными золотыми цепями на шее и руках и сочащимся наглостью выражением лица.

Все пожимают друг другу руки, и я стараюсь сжать ладонь Колесова как можно крепче. Любитель компромата, несмотря на частые потуги, так и не вылез в круг политической элиты, чтобы регулярно тусоваться на приемах с полезными людьми, и теперь с горделивым не по статусу видом шляется по клубам с середнячками. Как жалко и наивно. Да и Юля — его пассия, — его — какая-то анорексичка, у которой можно ласково погладить разве что тазобедренный сустав.

Разговоры разрастаются с новой силой, и спиртного на столе становится все больше.

— Э, нет, — махает пальцем перед лицом схватившейся за свой бокал Олеси Армен. — Тебе уже нельзя.

— Ну, еще только второй месяц, пусик, — строит брови домиком Олеся.

— Один глоток, и все, — обреченно вздыхает Армен.

Никто не интересуется подробностями беременности Олеси. Никто даже не делает заинтересованный вид и не спрашивает ее, что к чему. Она залпом приканчивает маленький бокал с коктейлем и целует своего избранника в нос.

Я смотрю на Миху, и тот просто пожимает плечами и деловито отпивает немного сидра. Безжалостно снижает градус.

— Что ты там мне писал про клуб каких-то бодрых? — словно подбирая каждое слово, спрашивает у Михи Армен.

— Кстати, да — мне тоже приходило какое-то барахло от тебя, — щелкает пальцами безымянный дружище из «Газпрома».

— О да, ребята, — оживляется Миха; кажется, он немного расслабился, и его агрессивный настрой угас. — Я вам сразу скажу — идея — просто бомба.

— Опять поехать бухать во Францию всем вместе? — хохочет Олеся, неожиданно осмелевшая после одного лишь коктейля.

— Клуб Бодрых Старичков, дамы и господа, — Миха вытаскивает неведомо откуда маленькую коробку с короткими сигарами и кладет на стол.

Все молча сидят и ждут продолжения, но он деловито открывает коробку, вытаскивает одну из восьми сигар, обрезает, прикуривает, жестом предлагает взять всем остальным и только после этого продолжает. Меня почему-то тянет безудержно смеяться или заметить, что здесь не стоит курить по нынешним законам, но вместо этого я скупо ухмыляюсь и тоже вытаскиваю сигару, хотя и не курю. В конце концов, сигары курят не в затяг, а не в затяг-то можно даже «Союз-Аполлон» смаковать, если сможешь.

— Все члены клуба гарантируют поддержку друг другу в те периоды, когда кому-то станет совсем хреново под старость. Только не вот это дерьмо вроде стакана воды и сидения у кровати без пяти минут жмурика, — Миха делает длинную затяжку и выпускает огромное облако плотного дыма. — Каждый, кому стало совсем тяжко, пишет своим одноклубникам — мол, все, вытаскивайте меня, засосало в дом престарелых. И они вытаскивают его — в ночные клубы, на дайвинг, на наркотусовки, к шлюхам с «виагрой» — короче, полный пакет.

— А в чем смысл? Я и сам могу пройтись по шлюхам в седьмой десяток. С «виагрой»-то, — пожимает плечами Армен.

— Ах ты… — взвизгивает Олеся, но ее кавалер закрывает ей рот крупной волосатой ладонью, что вызывает у всех ехидный смех.

— Кто-то сам просто не может взять и вырваться из старческого покоя. И доживает дни — пусть даже в достатке, — уныло и бесцветно. Бодрые старички не дадут скучать товарищу. Бодрые старички вытащат тебя даже прикованного из постели под лучшую шлюху в городе и в лучший кабак.

— А последствия? — подает знак жизни Колесов.

— Какие последствия? Когда ты уже готов скопытиться обоссавшимся под капельницей, тебе на последствия глубоко начхать, — разводит руками Миха.

— Есть такое, — подтверждаю, выплевывая бесформенный клок дыма, быстро растворяемый силами вентиляции. — Можно, например, сойти к праотцам прямо во время секса от инфаркта, или откинуть копыта во время прыжка с парашютом.

— То-то и оно! — восклицает Миха. — И это будет гораздо круче, чем тихо отключиться в вонючей кровати среди толпы алчущих лишь твоего наследства родственников.

— А какие правила? — интересуюсь я.

— Бодрые старички бодры всегда, — с тоном Тайлера Дердена, оглашающего правила Клуба, начинает Миха. — Бодрые старички всегда готовы откликнуться на зов загрустившего друга. Бодрые старички молоды душой — от старта до финиша, — и никогда не ноют, что устали. Бодрые старички перекликаются и собираются на клубные встречи раз в году, чтобы проверить — не откинул ли кто копыта.

— Cool! — визжит девушка мишиного друга, имени которого мне все никак не вспомнить.

— Я тоже так считаю. Это будет epic, ребята, главный win эпохи, — подтверждает Миха.

— Главное — чтобы не epic fail, когда кто-нибудь скопытится раньше, чем его заказанная веселуха начнется, — замечаю я, но ко мне уже никто особо не прислушивается, и все почему-то смеются.

— Не переживай, — Миха вальяжно отпивает из своего стакана и, прищурившись, смотрит куда-то вдаль. — Рано умирают только рок-звезды и лузеры.

— Ага. И гитары я что-то тут ни у кого не вижу, — тычет пальцем в меня Колесов.

Шутка не прошла, понимает он, когда я кисло ухмыляюсь и, глядя ему в глаза, показательным залпом уничтожаю четверть стакана чистого виски.

— А я, — отзывается приятель Михи после минуты неловкого молчания, — веду Клуб любителей кататься пьяными. Сайт есть и группа «вконтакте».

— И как? Много народа? — с неподдельным интересом откликается Армен.

— Да, не меряно. Причем, «жигулистов», «логанщиков» и прочий биомусор мы фильтруем, только приличные люди на приличных машинах. И каждый присылает для вступления видеоотчет того, как он ехал куда-либо сам бухой в соплю. Особенно ценятся, конечно, уходы от «мусоров».

— Ну, а че? Не ездить же на такси или метро, — снова смеется эта малолетка, плечи которой зачем-то стискивает безымянный друг Михи.

— Вот еще, — тыкает пальцем в потолок Миха. — Бодрые старички не докапываются до малолеток, ждущих в метро своих парней духовными разговорами, чтоб получить по морде. Они скорее сами кого-нибудь отметелят.

— А до тебя часто домогались в метро? — со смехом выдает приятель Михи.

Не могу сдержаться и тоже смеюсь, как обкурившийся подросток.

— Браво! Бис! — Миха медленно хлопает в ладоши, скривившись. — За твою раннюю импотенцию, Кирюша.

Он залпом допивает содержимое стакана и громко опускает емкость из толстого стекла на стол.

–Э-хей, Мишутка, — находится девушка Кирилла, — вот оно что, наконец-то! — Мне его стояк еще пригодится.

— О да, пока я не стал миллиардером, и из меня нельзя просто сосать бабки, — довольно опрометчиво шутит Кирилл.

— Жлоб недорезанный, — девушка Кирилла осторожно хлопает ему по щеке и встает. — Я припудрить носик.

— Не забудь освежителя в кабинке брызнуть, — Миха разошелся не на шутку; кажется, он тоже готов встать и уйти, но скорее на танцпол.

Не оборачиваясь, девушка Кирилла отвечает Михе скромным жестом из одного пальца — но не большого, увы, — и про нее тут же все забывают, и разговор смещается в сторону дел и увлечений. Машины, курорты, экстремальный отдых за десятки тысяч долларов. С какого-то момента в этой жизни я начал жить явно скучнее этих ребят. И скучнее Михи. С другой стороны, я езжу примерно в те же места, отдыхаю примерно за те же счета — ну, пусть не те же, что у совсем разбалованных мажоров вроде Армена, но приличнее заполненных дорогими россиянами быдлокурортов Турции и Египта. Я не увлекаюсь современным искусством, как Колесов и его мымра, но и не могу счесть себя бездуховным и необразованным, потому что узнаю те имена, которые называет Колесов по ходу описания их с его девицей визита на какой-то европейский кинофестиваль. Я слишком глубоко увяз в середине. Все, что мне остается — крепче держаться за опоры со всех сторон и не надорваться, пытаясь прыгнуть выше. Полет недоступен. Но вполне можно успешно приходит к своим целям пешком. А что еще нужно лично мне?

Кто-то недавно сказал мне, что в моем возрасте надо уже строить семью, делать детей, прекратить рисковать напрасно. Скажите то же самое вот этим парням, формирующим клубы по увлечениям и занимающимся ребячеством за сотни тысяч в той или иной валюте. Молодые и успешные, успевшие прийти к пику карьеры до тридцати, ставшие топ-менеджерами и просто успешными сотрудниками крупных компаний — они плевать хотели на все эти принципы. Мы с ними стоим на планке сорокалетних увальней, которые, с их связями родом из девяностых и знакомыми везде подряд, в подметки нам не годятся. К сорока мы будем править миром, а не принимать пост коммерческого директора средней планки производителя куриных объедков. Мы — это и есть ваше, господа обыватели, будущее правительство, и мы не будем менять сложившийся порядок, потому что сами его построили. Мы готовы к откатам и закону джунглей в смертельной игре под присмотром ФАС и налоговой. Мы плевали на моральные принципы, кроме тех, что могут сплотить нас тогда, когда это необходимо. Мы выбрасываем на помойку жизни тех, кто не принесет нам нужных нам доходов. Ведь в этой очереди на отсос всегда будут новые и новые «молодые и талантливые» неудачники, которых мы будем выжимать до последней капли, брезгливо сплевывая в вялую шкурку урезанным выходным пособием и увольнением по статье, чтобы потом эту шкурку выбросить в гниющую яму нищеты. Нам плевать на вас и ваши взгляды, желания, духовность. Это наши привилегии. А вы — уж постарайтесь перевыполнять растущие планы. А то — инфляция, растущая безработица, да и очередной кризис с сокращением кадров вот-вот начнется, ага?

Удивительно долгий и слегка размытый коридор.

Барыга постоянно жует, и меня это слегка нервирует.

— Как, говоришь, его зовут? — тыкаю в бок Миху.

— Аслан. А тебе-то что?

— Просто хочу знать.

— Бесполезное знание.

Заходим в туалет клуба. Аслан первым делом прикрывает жвачкой скрытую камеру, едва заметную в щелке между стыками керамических или пластиковых — черт их знает, — блоков на стене.

— А охрана не взвоет? — ухмыляюсь.

— Не переживай, — таинственно улыбается барыга.

Эта долбанная неделя меня здорово измучила, и я, определенно, заслужил отдых. Но не тот отдых, который одобрила бы моя нынешняя пассия.

Две капсулы вылезают на ладонь Аслана, как только михин сверток купюр исчезает в его кармане. Половина каждой капсулы синяя, другая — прозрачная.

— И как это добро называется? — с саркастической усмешкой спрашиваю.

— На случай отравления? — приглушенно смеется Миха.

— На случай отравления пей активированный уголь, — самоуверенно шутит Аслан. — А это — «плант».

— О-па, — беру в руку «колесо» и внимательно изучаю гранулы внутри. — И что сие значит? Спиды? Синтетика?

— Молодежь еще называет «спейс-стафф», — подняв указательный палец вверх, добавляет Аслан.

— Но мы — старики, сечешь? — толкает меня в бок Миха, после чего залихватски закидывает капсулу в рот и запивает ее половиной стакана виски-колы.

— Поэтому и название поумнее, — вздыхает Аслан.

— Что значит? — не унимаюсь.

— В бильярде есть такое. Когда одним игровым шаром другой забивают.

— Так это синтетика? — смотрю прямо в глаза барыги; глаза, излучающие презрение и безразличие к покупателю.

Миха что-то хочет сказать, но передумывает. Видимо, он уже знает, что в «колесе».

Но я-то не знаю!

Аслан несколько напряженно расправляет плечи и продолжает смотреть мне в глаза.

— Я бы говна не посоветовал. Я же вижу, что передо мной не малолетний гопник, а солидный человек, — он показывает почему-то на Миху, а не на меня; намек? — Или считаешь, я не способен видеть разницу? Считаешь, мне насрать, кому толкать?

— Остынь, Аслан, — Миха кладет руку на плечо дилеру. — Погоди, — поворачивается ко мне. — Эдик, без обид — да или нет, вот и все. Не усложняй, я тебя прошу.

— Не надо меня как ребенка успокаивать, — я искренне возмущаюсь. — Погнали по одной, че уж там.

Швыряю капсулу в рот. Михин стакан в моей руке. Запиваю оставшейся половиной содержимого.

— Да, немного химии и много натуралки в одном флаконе. Двухэтапный кайф. Но описывать не буду. Слишком сложно. Вы сами поймете, — уже более дружелюбно добавляет Аслан. — Большей одной и не надо — вот это точно.

— Не типа «спайса», надеюсь? — смеется Миха, жестами давая понять дилеру, что шутит.

— Под «спайсом» малолетки ловят глюки, несут бред, впадают в панику, — расписывает Аслан, прикуривая светло-коричневую сигариллу.

— Бросаются с крыш, — добавляет Миха, переминающийся с ноги на ногу и то закладывающий руки в замок за голову, то хлопающий себя ими по бедрам.

— Это тоже, — Аслан небрежно тыкает пальцем в сторону Михи. — Они рвутся куда-то. Видят такое, что готовы из кожи вылезть. А еще мозги душит. Не хватает кислорода. Но хуже всего — распад и расход по крови. Тяжелые металлы и прочее говно.

— Синтетика, че скажешь, — понимающе киваю я.

— Приятного вечера, — Аслан швыряет только начатую сигарету в унитаз и выходит из туалета.

Мы с Михой какое-то время молча смотрим друг на друга.

Снаружи гудит протяжный бас.

Я закрываю глаза, и земля уплывает из-под ног, и я в страхе открываю глаза снова.

— К ребятам-то пойдем еще? — неуверенно интересуюсь я у Михи, когда мы выходим из туалета.

— А ты хочешь? Они тебе еще не остоебали? — неожиданно жестко спрашивает Миха.

— Ты хочешь, чтоб я сказал правду? Не уверен, что она тебе будет по душе.

— Она и мне не по душе. Но у нас с тобой одна правда, Эдик, — кричит почти мне в ухо Миха. — и правда эта в том, что мы — не люди этого мирка мажоров с понтами. Мы — работяги, которые поставили раком немало таких мажоров. Мы строим мир, на котором они жируют. Мы с ними друзья до тех пор, пока у нас тачки хоть немного дешевле.

— Ты уверен? — я смотрю прямо в глаза Михе; его зрачки расширены, а губы неестественно блестят в свете лазеров и световых пушек.

— Кирилл обо всех позаботится. Я сказал, что мы давно не виделись, и мне надо погудеть на пару с братаном, — Миха тяжело закидывает одну руку мне на плечо, а другой хлопает по щеке. — Эдик, пошли они все…

–…на хер! — громко продолжаю за Миху, в ответ тормошу его стильную прическу, и мы смеемся и уходим куда-то вглубь танцпола, стараясь особо не расходиться.

В какой-то момент я понимаю, что уже не иду сам, а плыву, ведомый фантомной силой. И сила эта утягивает меня черт знает, куда, и не уверен, что мне это нравится, но я поддаюсь, чтобы узнать, что будет дальше. Иногда меня тормозят какие-то рывки, словно в моей трансмиссии заканчивается сцепление, и обороты уже не идут на колеса, и я буксую и едва не сбиваю с ног какую-то девицу, и приношу извинения, но она смеется и почему-то целует меня в щечку и называет Лешей, и я не упускаю шанса ухватить ее за задницу, проскользнуть ладонью по нежной, вельветовой поверхности ее тонкого платья и ощутить напряженную линию ее трусиков-стринг, но получаю пощечину и отваливаю куда-то еще. У меня море дел, но я пока не знаю, с чего начать.

В моей голове загорается огонек, и уже спустя пару секунд он превращается в свечение, и я замираю и слушаю музыку, и музыка проникает в меня, а потом сливается с каждой молекулой моего тела, проникает во все уголки, и мне становится удивительно тепло, и во мне пульсирует растущее чувство кайфа, и оно набирает обороты в геометрической прогрессии, как волна из десятка оргазмов.

Я не знаю, сколько времени я так стою на месте, как вдруг меня накрывает плотное одеяло тьмы. Спокойствие — бесконечное и невыразимо глубокое, — насыщает меня всего — от макушки до пяток, — и я хочу присесть или прилечь или зависнуть в воздухе, и ноги явно не справляются с ношей моего тела, и в какой-то момент меня это начинает пугать, но тут…

Снова возвращается эйфория, снова пульсирующий рост кайфа, снова желание двигаться. Я снова иду, пытаясь разглядеть знакомые лица, но ничего не могу поделать с чувством, что я не знаю здесь никого, и мне хотелось бы…

Музыка становится жестче, медленнее, надменнее. Этот мотив что-то скрывает от меня — так мне кажется, пока я, борясь с чувством полнейшей опустошенности и отрешенности от мира, пробираюсь сквозь толпу — я не уверен, что не по второму или третьему кругу, — и натыкаюсь на барную стойку и прошу один бокал мартини со льдом, и кидаю на стойку какую-то купюру. Мне говорят, что этого мало, и я улыбаюсь — мне кажется, улыбаюсь, — и протягиваю другую бумажку. Глаза девицы за стойкой широко раскрыты, она улыбается краем рта и что-то говорит, и я понимаю, что дал опять не ту банкноту — мне сразу казалось, что это даже не деньги, а какая-то карточка или листовка. Третья попытка оказывается более успешной. Я выпиваю мартини, сгребаю какие-то бумажки, выданные барменшей, снова пытаюсь изобразить улыбку, и уже эта моя гримаса явно пугает девицу, но она ничего не говорит, а отворачивается к другому клиенту.

Броски из вынужденной эйфории в настойчивую расслабленность продолжаются, и я не могу их контролировать, и наслаждаться таким состоянием не выходит. Я ощущаю горячий поток мартини по пищеводу, хотя оно было далеко не первым из спиртного за вечер, но мои ощущения, видимо, перезагружены этим «колесом». Под уверенный, жесткий и почти оглушающий бит металлизированный мужской голос уверенно повторяет «Don't be afraid!», но меня это совершенно не убеждает, и во вспышке света…

…я открыл машину и сел, глядя вперед, желая обернуться, но не оборачиваясь, потому что там может быть…

«Don‘t be afraid!»

…поэтому блондинка впереди, несмотря на милую улыбку, кажется неестественно длинноногой, слишком вытянутой, и мир вокруг меня то исчезает в кромешной тьме, то проявляется снова. Я ощущаю горячую, как кипяток в…

…я уперся кулаками в стол и совсем не вовремя вспомнил, что надо починить кофеварку, но уже поздно, и в окне что-то мелькает, но мне пора…

…волну страха. Реальность свернулась вокруг меня в сферу, которая вращается вместе с моим движением, как прогулочный шар для хомячка, катится то вперед, то влево, то вправо — я уже слабо различаю направления. Передо мной возникает лицо…

…я выключил телефон, потому что не хотел его слышать, потому что я не хотел сказать лишнего, потому что он всегда был больше, чем просто пареньком из обслуги, на которого можно наорать…

…я не отвечаю и просто иду следом. Почему бы и нет.

Я должен починить кофеварку. Отвезти ее куда-нибудь. На завод. В магазин. Хоть куда-нибудь.

Мне кажется, я сейчас расплачусь от этих тяжелых, как кусок урана, мыслей. Я слышу рядом разговор. Два женских голоса и один мужской. Мне хочется немного послушать, потому что это первые голоса за последние несколько минут, которые я могу расслышать и понять.

— Странно, что ты не водишь.

— Мужик, который крутит руль — это так сексуально.

— Ага. Это так, словно он управляет тобой, словно трахает тебя, даже не прикасаясь.

— Отлично. В таком случае, вам обоим следовало бы трахаться с таксистом Арменом, а не со мной.

— Брат, — меня кто-то берет в охапку, пытается слегка придушить, и я делаю рывок, и мне предлагают остыть, и, вглядевшись, я понимаю, что это Миха.

— Пугаешь меня, — пытаюсь засунуть руки в карманы и выпрямиться, но неизбежно раз за разом выстреливаю онемевшими пальцами мимо карманов.

— Не ссы на пол — утонем! — Миха, кажется, смеется; он такой размытый, расфокусированный, неопределенный. — Короче, я провел анализ.

— Анализ? — меня возмущает это слово.

— Да, — Миху, видимо, это смешит. — Анал-изирующий проход сделал. Короче, с цивильными телками все уныло. Но нас с тобой скучать не оставят, так как я подготовил план «буэээ». Я думаю, самое время шлифануться.

— Базара нет, — мой голос кажется мне стеклянным; дребезжащим; пустым.

— Погнали в «виповку». Она тут особая — для правильных пацанов.

Что-то мне в этой идее не нравится.

Что не нравится-то? Устал — отдыхай!

Нет, ты не прав. Погоди. У тебя же есть эта…

На жопе шерсть, и та клоками! Уймись! Иди вон, присядь.

В стене открывается дверь, которой здесь точно не должно быть, и я пугаюсь — не глюк ли это, но Миха проходит внутрь, и все становится ясно. Я захожу следом в стеклянную дверь, непрозрачную снаружи, и мы с Михой оказываемся в предбаннике, где вдоль стен стоят и курят задумчивого вида персонажи со странными прическами. Дым вьется, уходит вверх, в недры вентиляции. Кто-то сидит за столиком и курит огромный цветастый кальян. Я что-то хочу спросить насчет курения в общественных местах, старательно формулирую фразу, но меня уносит, вроде как, вслед за Михой вглубь помещения, и я пролезаю в какую-то дверь через занавески из какой-то мишуры.

— Мишаня, — слышу свой плавающий голос; кажется, я потерялся.

— Братан, ты такой уторчанный, — смеющийся, звенящий голос Михи.

— А ты — нет?

— Я — как стеклышко.

Я — как стеклышко.

Это какое-то хокку. Японский стих. Пять-восемь-пять.

«Я — как стеклышко.

На ветру болтаюсь тихо.

Сраная моя жизнь!»

— Сырок, — меня пробирает на хохот, и Миха грубо толкает меня, но я не опрокидываюсь, а сажусь на что-то средней жесткости.

Или мягкости?

Откуда вообще взялось это слово?

— Но ведь рифмуется, понимаешь? — пытаюсь достучаться до Михи, но тот отходит куда-то, на ходу бросая «Ща все будет», а я не могу успокоиться. — Ты пойми, главное — задать уникальную форму, задать мысль, сформировать brand essence. А потом уже писать от нее планы маркетинга и продаж.

Вижу, как Миха передает дамочке — как подсказывают включенные остатки мозгов — местной мамке, — тонкую пачку банкнот и говорит «Ну, ты понимаешь, Лелечка». «Конечно, милый. Полный пакет, как всегда. Отдыхайте. Шампусик будет через минуту».

Миха приходит ко мне и садится рядом. Оказывается, я сижу на кожаном диване.

— Че ты там задвигал про брэнды? — интересуется он.

— Забудь. Это работа. Заводит даже на отдыхе.

— Это хорошо. Значит, ты человек своего дела. А вот я все никак не могу определиться.

— Ты ее знаешь? — киваю в сторону Лелечки.

— Ее знают все, кому нужно ее знать.

Удивительная штука, но стоило мне присесть — и опьянение спало, и мир стал четче, контуры объектов стали явными, да и Миха стал мне ближе и роднее.

— Ладно. Давай-ка расслабимся. Каждый со своей. Выберешь?

— На твой вкус, брат, — мне почему-то хочется заплакать; странное чувство повышенного комфорта и успокоения.

— Ты только не суйся из «виповки», — с параноидальным видом говорит Миха. — Нам такими нельзя светиться.

— Такими?

Он ничего не говорит и машет рукой. Я почти уже плачу. Миха куда-то уходит. Берет двух каких-то девиц за задницы, разделенные по швам ниточками трусов, и просто пропадает. Одна задница черная, как шоколад «Милка». Вторая белая — как молоко «Тема».

И что?

— Пойдем, малыш, — почти шепчет мне в ухо голос, от которого все начинает шевелиться в штанах.

Ну, я, конечно же, иду. Почему нет? Фрагменты помещений мелькают передо мной, как лошадки на детской карусели, не давая шанса сконцентрироваться ни на чем, и чем четче я ощущаю, как моя собственная рука на ходу залазит между ягодиц какого-то существа женского пола, тем меньше у меня шансов понимать, где я нахожусь. Все содержимое моего черепа наполняется одними лишь абстрактными чувствами, среди которых превалирует фильтрованное, незамутненное желание секса.

Туман рассеивается, когда я снова сажусь. На мне расстегивают рубашку, и я зачем-то снимаю одну запонку с рукава. Меня обслуживает девочка в прозрачной черной кружевной ночнушке с шикарной, хотя и явно силиконовой грудью, черными волосами и карими глазами. Меня несколько смущает ямочка на ее подбородке и тот факт, что она выглядит немного старше меня, но это все мелочи. Девочка шикарна.

В моей руке оказывается бокал. Видимо, шампанское. Во всяком случае, это бокал для шампанского. Выпиваю залпом. А где вкус? Что за «российское» вы мне подсунули?

Влажный язык путешествует по моей груди, по животу, который я намеренно напрягаю, чтобы сучка чувствовала не только крепкий стояк, но и пресс — хотя, какого черта эта может быть интересно проститутке, да и вообще нынешним телкам, которые чаще щупают твой кошелек, чем член? — и его путешествие понемногу начинает надоедать.

— А снять с меня штаны не входит в твою компетенцию? — выдаю с желчью в голосе

— Ах, да ты шутник, — хихикает и тянется уже, наконец, к напряженной ширинке.

Черт, ну как же эти девицы сосут, а! Главная проблема «хороших девочек», которую они поголовно проблемой не считают, заключается в полнейшем нежелании овладевать искусством любви. Мнение «перепихнемся, как получится, и будь доволен, что принцесса тебе дала» приводит, как я считаю, к большинству проблем между мужьями и женами, но что самое важное…

— О, да! — вырывается из меня, когда эта шлюшка заглатывает мой инструмент почти целиком.

Поняв, что мне все это вполне нравится, она пропихивает себе в глотку так глубоко, что ее пышная верхняя губа уверенно упирается мне в лобок и оставляет красную дугу из помады. Чертов компромат!

Мне кажется, что я всю жизнь жил в бездонной глотке девицы. Или что мне отсасывает сам Адский Сисястый Сатана. Но ощущения частично меркнут, становятся также фрагментарными, и я останавливаю минет, требуя чего-нибудь еще, и шлюшка плавно переходит к обработке моего хозяйства своими крайне функциональными грудями, но в какой-то момент снова случается провал, и мне кажется, что я потерял все ощущения, и никакого кайфа не будет, но потом все чувства возвращаются, причем в небывало ярких красках — да я с кокса так ни разу не улетал, даже с чистого, привезенного откуда надо! — словно бы мне открутили член, а потом привинтили обратно, с новыми рецепторами, и я выстреливаю одной огромной порцией спермы прямо между сисек девицы, и ее шею украшает шикарное «жемчужное ожерелье», и она смеется и посылает мне воздушные поцелуи и размазывает капельку спермы, как помаду, по нижней губе…

Вот-вот, а «хорошие девочки» бегут за салфетками. Суки! Долбанные вампирши!

А потом все исчезает.

А я? Я-то есть?

Ищу выход. Спросить не у кого. Сказочная минетчица исчезла. Застегиваю штаны, вываливаюсь из комнаты и решаю на минутку присесть на знакомый диван. Это единственное, что мне знакомо здесь. Хотя, когда-то раньше я здесь был. Но без Михи. Возможно, с Борисычем и компанией. Хотя, у них другой формат. И пользуются проститутками они иначе. Например, отделать девицу в два, а то и три хлыста для них — это норма. А мне не нравится. Я люблю, когда за мои деньги меня индивидуально обслуживают, а не терпят. Посижу минутку. Не больше.

Снаружи, за занавеской кто-то стоит и болтает. Улавливаю отдельные реплики, перебиваемые периодическим шумом. Видимо, работницы местного борделя вышли покурить и обсуждают трудовые подвиги.

— Ага, они все герои под стаффом. Только кончаются быстро, — с явной усмешкой говорит одна. — Мой вырубился «в ноль».

— Ну, да. Мой с Лизкой супермен иссяк за тринадцать секунд минета, — вздыхает вторая. — Специально подсчитала, как чувствовала какой-то подвох. Все волосы обкончал нам, скотина.

— Ладно. Это лучше, чем бандажник, который мне вчера мне ноги привязал за ушами, — смеется третья телка.

Когда я это слышу — какого хрена я это слышу? — мне почему-то вспоминается снафф-ролик, который я когда-то видел в интернете. Случайно наткнулся. Там спящей небритой девке, которую сношал парень, топором отрубали ногу, от чего она просыпалась и орала, а потом овощечисткой отрезали ей язык, хотя ей это не очень-то нравилось, как мне показалось.

Закрываю глаза, а как только открываю, меня начинает дико тошнить, и я едва не блюю, но уже спустя мгновение я словно бы меняю физическую оболочку, и тошнота исчезает, но все вокруг как-то ирреально, бессмысленно, и я ищу точку опоры, но сейчас…

Долбанные «качели» уносят меня то в кайф, то на дно, а между этими двумя мирами — непроглядная тьма, сырость, гниль, и кто-то говорит…

Перед моими глазами проступает удивительно четкая картина всей мировой торговли, где год за годом, век за веком, вселенная за вселенной продаются люди, вещи, услуги, и это бесконечный цикл все вращается и вращается, и где-то в середине замкнутого круга, по которому мы все — человечество, — бежим, светится первозданное пламя истины, словно огромная лампа, полная пламени, ядерных взрывов, плазмы, и я пытаюсь всмотреться в это пламя, но от вращения вокруг него меня снова начинает тошнить.

Меня тошнит от всего этого бега по кругу!

Что-то нужно сделать, и я решаюсь на поиски истины.

— Миха! — подаю сигнал, но на него никто не отвечает.

— Уехал уже, — наклоняется ко мне и смотрит мне в лицо какая-то телка неопрятного вида. — Да и тебе пора, дружок. Ты уже час тут залипаешь в одну точку.

***

…и с трудом приоткрываю глаза, и меня встречает настолько быстрый и маневренный «вертолет», что даже не ощущая рук и ног, я каким-то чудом оказываюсь в ванной и безудержно блюю, потом отхожу, смотрю вверх, разворачиваюсь, едва не падаю на выходе из ванной, а потом делаю шаг…

…а шум вокруг застилает все, делает его образ далеким и неразличимым, и я спрашиваю «Почему?», но он лишь смеется, как мне кажется…

…обхватываю подушку, чтобы ощутить хоть что-то стабильное, неподвижное, но и подушка скользит куда-то, как и пол, и стены, и кровать, и…

…все уже отдалились, исчезают по одному, разбредаются куда-то, и я все еще жду ответа, но никто просто не может знать, как никогда никто не мог, и в моей голове ощущается огромный кулак, который сжимается все сильнее, и мне лишь остается…

***

Я у окна.

В окне далекого, недостижимого дома — тень. Человеческая фигура.

Приподнимаю выше жалюзи, хотя они и так не мешают смотреть.

Тень мечется. Мир накрывает тьма. Потом снова та же картина. Тень с распростертыми руками.

Потом тень исчезает.

И когда эта фигура исчезает, меня одолевает глубочайшая печаль, грусть сжимает все мои внутренние органы, и мне кажется, что с этой фигурой пропало нечто неописуемо важное для меня…

Но это сущий бред!

Я поднимаю взгляд в небо, в котором одиноко плавает облачко неопределенной формы, и сейчас это мне кажется более странным, чем все, что происходило со мной за последние сутки.

Мне пора уйти.

Мне пора.

Суббота

Я открываю глаза и понимаю, что этот потолок мне знаком. Не чувствую запаха. У каждого дома должен быть запах.

Осматриваюсь. Я дома. В тишине и одиночестве.

Хотелось бы верить, что меня привезло такси. Что я не накосячил больше обычного. Что все прошло по плану. Но эти долбанные качели…

Добежать до сортира, добежать любой ценой.

Свалившись с кровати, бегу, согнувшись в три погибели, в ванную. Почему в ванную? Уже неважно. Ванну придется помыть. Завтра. Или сегодня. Меня мотает, разбрасывая содержимое черепа по стенам квартиры. Когда я возвращаюсь в комнату, места становится больше, и точек соприкосновения со стенами больше, и мне кажется, что здесь слишком холодно, меня трясет и произвольно дергает в разные стороны, что усиливает тошноту.

Барахтаюсь и проваливаюсь в пучину спазма, распространяющегося по всему телу. Медленно. Издевательски медленно.

Делаю слишком резкий рывок, когда трясущимися, не поддающимися контролю руками пытаюсь плеснуть в лицо холодной воды, и мир погружается во тьму. Я не знаю, сколько времени проходит до момента, когда перед глазами у меня проявляются множественные светлые пятна, и светодиодная подсветка начинает методично разрезать мои глаза, как кухонный нож — батон колбасы, и мне кажется, что за время этого провала меня снова вырвало, но я не уверен.

Почти ползком добираюсь до ближайшего объекта, похожего на кровать или лежак.

Но это же моя квартира!

Всем плевать. Всем, кого здесь нет. То есть — всем вообще. Я не уверен, что я сам здесь и сейчас, а не в клубе, пускающий слюни и ждущий такси и ищущий вращающимися в разные стороны глазами Миху или хотя бы ту шлюху с шикарной грудью или паренька из «Газпрома», с которым я хотел пообщаться вместо того, чтобы убиваться этим «спейс-стаффом».

Время все идет, а мое состояние не меняется, и я начинаю привыкать, а потому могу встать и осмотреться.

В квартире все чисто и свежо. Климат-контроль делает свое дело, идеально увлажняя воздух и поддерживая нужную температуру, когда кто-либо двигается внутри.

Система контроля движения, система защиты от протечек, система кондиционирования, система охраны и сигнализации, система пожаротушения, система координирования систем и система контроля за работоспособностью датчиков системы координирования систем, а также — барабанная дробь! — система спутниковой связи для системы контроля за работоспособностью датчиков системы координирования систем. Все самое необходимое. Каждую секунду на меня своими огромными глазами смотрят десятки датчиков. Я сам нанял их для этого. Я не уверен, что мне нужен кто-то еще — еще одна пара вперившихся в меня глаз здесь, в моем собственном жилье.

Начинает мучить жажда. Значит, я живой. Попытка улыбнуться оказывается безуспешной, но и черт с ним. Внутренне я хохочу над всеми — спортсменами, культуристами, ЗОЖниками, попами, Девой, мать ее за ногу, Марией и всеми прочими святыми и прокаженными. Я — грешник. И я жив и здоров. Шах и мат.

Итак, передо мной стоят некоторые фундаментальные задачи. И пока мне предстоит справиться с первой из них.

Как прийти в себя после вчерашнего?

Что меня больше всего мучит? Правильно — похмелье. После наркоты отходняки совершенно другие. А сейчас мне хреново он интоксикации, к бабке не ходи. Пить активированный уголь поздно, а это значит — надо опохмелиться.

Конец ознакомительного фрагмента.