Незафиксированность

Иван Царицын (2024)

Что делает нас такими, какие мы есть? И какую цену должен заплатить человек, чтобы быть самим собой? Роман в рассказах «Незафиксированность» — это истории о друзьях, пытающихся обрести гармонию в жизни, в которой для них нет места. Пойти наперекор судьбе и потерять любовь; в ностальгии по детству найти возможность примириться с реальностью; победить страх смерти и понять самого себя. У каждого героя своя драма и утешение они находят в цикличности и совершенстве природы. Это лирически-грустная и смешная, обыденная и фантастическая книга. Её можно читать как увлекательное собрание историй; как многоплановый роман; или как хронику поиска человеком опоры в мире.

ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК

Тупосердие

Дверь распахнулась, и Кирилл внёс в просторный кабинет крупную картонную коробку, которую поставил на стол. Мужчина и две женщины (служащие отдела по оформлению и выдачи заграничных паспортов) тут же вскочили со своих мест. Это были совершенно обычные люди, ничем не примечательные, одетые в простые одежды. Кирилл смотрел в мрачные и унылые лица служащих, не убирая рук с коробки.

Мужчина (его звали Александр Фролов или просто — Сашка) теребил мочку левого уха, некогда проколотую, отчего на ней остался маленький шрамик. Кирилл догадывался, а однажды Сашка и сам рассказал: это след разгульного рокерского житья-бытья. Того житья, что рассеялось как дым. На его место пришло другое, пришло незаметно и навсегда, и символами которого стали отдышка и заплывший двойной подбородок с жиденькой бородкой.

Женщины (Кирилл называл их не иначе как тётки) застыли точно две восковые статуи. У них были имена, у этих статуй — Ирина Эдуардовна и Виолетта Баранова. Однако имена никак не подчёркивали что-либо личное в женщинах, не создавали с ними единый образ, и Кирилл иногда забывал, как их зовут и обозначал тёток просто — она и она.

Все трое взирали на Кирилла так, будто вопрошали: «Ну и?» Единственное, что он мог им ответить:

— Вот, — и ударить ладонью по коробке.

Кто-то с силой и грохотом открыл ногой дверь. Кирилл обернулся и увидел, как Великанов вносит в кабинет ещё одну картонную коробку. Великанов опустил её на стол рядом с Кириллом и самодовольным тоном, с нескрываемой враждебностью гаркнул:

— На, устанавливай.

Кирилл проглотил агрессию в свой адрес и покорно начал разрезать ножницами целлофановую плёнку на коробках.

Великанов отвернулся, снял с себя полицейский китель, оглядел его и принялся щёткой чистить от складской пыли.

Восковые статуи оживились, одна из них, Ирина Эдуардовна, всплеснув руками, слёзно запричитала:

— Ну почему только два принтера? У нас же три ноутбука, нам теперь тут до ночи сидеть печатать?

— А я ж знал, что херня будет, — откликнулся тревожным смехом Сашка.

Эдуардовна ничего не услышала, так и била фонтаном её раздосадованная беспокойная речь:

— Ну как же! Кирилл, как нам теперь быть? Вот будем до ночи работать… Вот вы готовы, я вот не готова…

Кирилл извлёк из коробок принтера Olivetti, распаковал провода — делал всё это не спеша и отстранённо. Виолетта Баранова наблюдала за ним с опаской, ожидая от всего происходящего таких дел, которые могли бы нарушить её комфорт. Великанов тем временем закончил чистить китель, надел его на себя, покрасовался перед зеркалом, достал из кармана перстень со стекляшкой и натянул на палец. То была обыкновенная тусклая стекляшка, не какой-нибудь драгоценный или редкий камень, а дешёвая побрякушка, купленная в захудалом рыночном ларьке.

Из кабинета начальника на шум и разговоры вышел Всеволод Колпак. При виде принтеров обеспокоенный взгляд его сменился бессмысленным взглядом животного.

— А чё их только два? У нас же три ноута.

Завопила Эдуардовна:

— Всеволод Николаевич, будем теперь в двенадцать ночи отсюда уходить.

— Тише, тише. А ещё одного принтера на складе нет?

— Пишите письмо, — сказал Великанов. — Начальник рассмотрит и выдаст.

— Так мы ж писали. Там две штуки разве было?

Эдуардовна обречённо бросила:

— Ну вы же сами подписывали, Всеволод Николаевич.

— Подписывал… смотрю на подписании документ, не я же его составлял.

Сашка нервно усмехнулся:

— А я в отпуск скоро.

— Слушай, — увлёкся Колпак. — Ты не пробовал пробить путёвку в наш ведомственный санаторий?

— Не-а, — покрутил головой Сашка.

— Я недавно узнал, что можно путёвку себе выбить, оказывается. Ты живёшь там бесплатно целую неделю, а тебя ещё и кормят — три раза в день!

— О, мы знаем, как там кормят, Всеволод Николаевич, — отозвалась Виолетта Баранова, до этого выжидательно глядевшая на коллег из своего угла.

— Притом три раза в день! И всё за счёт государства.

— Если кормят как в нашей столовой, то извините, — сказал Великанов очень громко. Он машинально захотел вклиниться в разговор. Стекляшка в перстне на его пальце тускло блеснула в свете ламп.

— А у нас хорошая столовая! — возмутился Колпак.

Пока шёл разговор о еде, Кирилл тихо и молча подключал принтера Olivetti к ноутбукам. Ему вспоминались обеды в той самой столовой — вот Великанов, несмотря на свои претензии, пожирает огромные куски отбивных, разрывает мясо зубами и запивает жадно квасом — аж по подбородку течёт. Конечно, вытереться салфеткой не забывает. Офицер всё-таки.

Иначе обедает Колпак. Он берёт крупную тарелку наваристого борща и четыре-пять кусков столового хлеба. Покончив с первым, незамедлительно приступает ко второму — обычно это котлетка, которую он нанизывает на вилку и проглатывает одним махом. После чего откидывается на стуле и торжественно выдыхает: «Фух».

Как только Кирилл вспомнил эту картину, Колпак проговорил:

— Почти шесть часов, скоро ужин.

— Вам надо за принтера в накладных расписаться, — предупредил Великанов.

— А почему мне?

— Ну вы же материально ответственный.

— А чё я? Я никогда материально ответственным не был.

— Вы начальник отдела.

Колпак пробурчал:

— Щас я быстро вещи возьму.

Он вернулся из кабинета в куртке и с барсеткой подмышкой, кивнул подчинённым:

— Меня уже не будет.

И, удаляясь вместе с Великановым, держа его под руку, говорил ему на ухо:

— Никогда я не был материально ответственным лицом, у нас есть один такой приказ…

Оставшись без своего главы, служащие тот час раскрепостились и засуетились какими-то мелкими и бесполезными действиями — перекладыванием ручек и карандашей, выбрасыванием исписанных бумаг, наведением порядка на столах, а Виолетта даже переобулась из кроссовок в туфли на каблуках. В такой суете чувствовалось желание скорее уйти домой. Одна Ирина Эдуардовна пребывала в напряжении:

— Да за те деньги, что мы тут получаем и за то сколько мы тут работаем… нам доплачивать должны.

— Как вам хватает зарплаты? — недоумевал Сашка. — Я уже не знаю у кого занимать, — и рассмеялся. — Бывшая от меня ещё алименты ждёт.

— А теперь ты будешь тут ночами сидеть.

— Лучше пойду утоплюсь.

— Не пил бы ты пиво каждый день после работы и деньги бы водились.

— Надо бы завязывать.

— Кирилл, а ты что скажешь? — спросила Эдуардовна.

— Можно и пива, — откликнулся Кирилл.

Сашка переполошился:

— Вот видишь!

Виолетта между делом накинула пальто и теперь осторожно двигалась к выходу.

— Виолетта! — воскликнула Эдуардовна. — Давай задержимся, у нас же много работы.

Однако женщина успела ловко юркнуть за дверь. Кирилл бескомпромиссно ударил кулаком по столу:

— Всё — шесть вечера.

— А мне опять одной дорабатывать? Столько всего доделать нужно…

— Ирина Эдуардовна, завтра утром мы придём и вам поможем, — смеялся Сашка.

В вечерних сумерках он и Кирилл шли на остановку. Посреди дороги стоял автомобиль с мигающей «аварийкой», под колёсами которого остывало бездыханное тело собаки. В раскрытой пасти животного виднелись окровавленные клыки. Водитель, разглядывая труп, чесал затылок.

— Убрать что ли боится, — сказал Сашка.

— Пусть отнесёт её в кусты, — ответил Кирилл.

Они шли быстро, и вскоре Сашка спросил сбившимся из-за отдышки голосом:

— Нам собираются повышать зарплату? Не слышно ничего?

— Хрен тебе здесь что повысят.

— Это да. Получу отпускные, хоть с долгами рассчитаюсь. Тебе в прошлом году сколько отпускных пришло?

— Я тут чуть больше полугода.

— А, ты ещё не отгулял положенное. На твоей должности вообще херня должна быть. Это у меня стаж госслужбы и должность повыше, но всё равно херня.

— И не уволишься. Кому нужен будешь?

Дошли до перекрёстка и Сашка протянул на прощанье руку:

— Ладно, пойду пивка себе на вечер возьму.

Мимо проходили люди в сторону остановки, где уже собралась толпа в ожидании троллейбусов и автобусов. По улице с визгом и лаем носилась собачья свадьба.

Интерлюдия № 1

На балконе было двое — Кирилл и Антон. Парни смотрели на огни ночного города. На табуретке рядом стоял кальян, угли в нём до сих пор не остыли. Где-то в квартире хлопнула входная дверь, это ушли гости, под подъездом их ожидало такси. В комнате кто-то, разговаривая, убирал со стола тарелки и бокалы. Звуки квартиры хорошо слышались на балконе. На улице царила хмельная прохлада ночи.

— Чёрт меня дёрнул туда пойти работать, — сказал Кирилл.

— Я тебе сразу говорил, что ментовка — это отстой, — ответил Антон.

— Как в мышеловку попасть — я сперва сидел в техническом отделе, это они меня так кусочком сыра заманили, а потом бросили в загранпаспорта — и мышеловка захлопнулась.

— Это не твои обязанности.

— Там плевать на обязанности, такая вот кадровая политика. А числюсь я по-прежнему в техническом отделе. Видите ли, рук им не хватает заграничные паспорта печатать.

В квартире раздался хлопок — открыли новую бутылку шампанского.

— Твою ж мать, — возмутился Антон и плотнее прикрыл балконную дверь. — Перепугают до смерти.

Кирилл продолжил рассказывать:

— Теперь из-за этого дефицита чипов новые паспорта отменили, а старого образца мы должны печатать прям на месте, у нас в кабинете. Их какое-то огромное количество. Люди всё чешут и чешут. Куда, куда они все едут?

Антон слушал, он прекрасно понимал, что другу надо выговориться.

— А ещё в наш технический отдел каких-то неадекватов перевели. С этим Великановым вообще невозможно общий язык найти, у этих полицейских своя какая-то логика. Вляпался я короче.

— Поработаешь чуть и свалишь.

— Какой крик поднимется! У них там кадровый дефицит, никто туда работать идти не хочет. А мог бы я сейчас жить в Краснодаре в тепле и домашнем уюте.

— Что тебе с того уюта?

— У меня была другая жизнь. Была ли? Я есть то, что я есть — сейчас. Прошлое — это уже не я.

— Брат, — Антон приобнял Кирилла за плечи. — Брат, чё тебе загоняться? Сейчас мы все здесь с тобой, все вместе. Бросишь ты свою работу, найдёшь себе девушку… вот, держи.

Он протянул пачку сигарет.

— Забей, — отмахнулся Кирилл.

— Бери, бери, — и запихнул пачку Кириллу в карман. — Если есть в кармане пачка сигарет, а?

Гости заколотили в окно и в балконную дверь:

— Именинник! Где именинник?

— Иди, сегодня твой день, — сказал Антон.

Кирилл, натянув на лицо улыбку, вошёл в комнату. Праздник требовал его присутствия.

Пределы ответственности

Троллейбус ползёт удручающе медленно, что-то в нём щёлкает постоянно, натужно скрипит, и дорога от дома до работы подобна искусственно растянутой минуте — растянутой до пределов дня. Это и есть ещё один день внутри рабочего дня, такой особый день, который наполнен мыслями, встречами и если повезёт — небольшим духовным путешествием к своим истокам и истинным потребностям; одним словом всем тем, что наполняет смыслом эту искусственно растянутую минуту, на самом деле бесцельно прожитую, ненужную. «Сколько было таких минут в моей жизни? — думает Кирилл. — Каждое утро едешь и едешь, едешь и едешь». Он смотрит в окно троллейбуса. Он знает чуть ли не все троллейбусы, ползущие по противоположной автомобильной полосе. Он видит их каждое утро. Он знает почти все автобусы. Он так же каждое утро видит их. Каждое утро — знакомые лица незнакомых людей (те самые встречи) — на остановке, в троллейбусе. Женщина, которая отвозит ребёнка в школу. Ребёнок всегда в бешенстве и кричит на весь салон. Мужчина на остановке с сумкой через плечо, но он садится в другой троллейбус. Студенты морского колледжа в белых форменных рубашках — их лица меняются изо дня в день, как будто вечером отлепляются от одного туловища и утром прилепляются к другому. Звуки улицы в дороге издевательски громкие, они раскалёнными свёрлами вонзаются в сонный мозг. А Кирилл едет и едет, едет и едет…

…Баранова тупо уставилась в экран ноутбука.

— Что это? Этого не было. Я не понимаю.

— Astra Linux, — ответил Кирилл.

Баранова выпучила глазища:

— Я не понимаю.

Тогда Кирилл перезагрузил ноутбук, нажал F12 и выбрал операционную систему.

— А у меня точно так же может появиться? — взвизгнула Эдуардовна.

— Да, — ответил Кирилл. — F12 нажимайте когда включаете. Или работайте в Линуксе.

Кирилл сел за её ноутбук. Там сейчас была Windows 10.

— А он будет печатать? — спросил Колпак.

— Не печатает.

— Почему?

— Я не знаю.

— Нам паспорта уже надо печатать, у нас очередь.

— Я могу его на Линуксе запустить.

— Да они, — Колпак указал на Баранову и Эдуардовну, — в Линуксе не умеют работать.

— Там всё то же самое, — крикнул Кирилл.

— Позвонить Великанову?

— Звоните.

Раздражённый Колпак ушёл в кабинет начальника.

— У нас завтра приём, будет ещё больше паспортов, а эти до сих пор не напечатаны, — плакала Эдуардовна.

У Кирилла выскакивала одна и та же ошибка при попытке печати. Он в задумчивости клацал по клавиатуре.

— Да не делай их, — смеялся Сашка. — Пусть так и стоят, не будем ничего печатать. Ничего.

Затрезвонил телефон.

— Нам премию не дадут, — забеспокоилась Виолетта.

— Да что там премия. У моего знакомого в правительстве на госслужбе такая же должность, он больше меня зарабатывает…

Трезвонил телефон.

— Да ответьте кто-нибудь, — закричала Эдуардовна.

— Это мы тут сидим…

— Обещали увеличить премии, — сказала Виолетта.

— С прошлого года обещают.

Эдуардовна что-то орала в телефонную трубку. Начал пищать бесперебойник.

— Опять напряжение скачет? — сказал Сашка. — Когда тут всё уже сгорит.

— Надо у Всеволода Вячеславовича поинтересоваться о премии.

— Не, реально зарплаты у других госслужащих выше.

Кирилл не понял, кто это сказал. Он бездумно стучал указательным пальцем по клавише ноутбука. Кто-то ногой открыл дверь. Это вломился Великанов.

— Ну и что ты тут опять сломал, — крикнул он Кириллу. — А ну брысь.

Великанов был очень большим, прямо огромным. Из кабинета показался Колпак и сказал:

— Нам уже печатать надо. Можно запустить этот принтер?

— На Линуксе я легко его запущу, — сказал Кирилл.

Колпак спросил Великанова:

— Ты же десятую Винду на эти ноуты устанавливал? У нас просто люди в Линуксе не могут работать.

— Поверх Линукса ставил, — ответил Великанов. — Никому об этом ни слова, если где-то наверху узнают, что тут Винда стоит — кирдык.

Кирилл заметил, что у Великанова глаза цвета полицейского кителя.

— Ну и что ты смотришь? — огрызнулся Великанов. — Садись давай, делай.

Кирилл сел за ноутбук. Опять начал пищать бесперебойник.

— На, — Великанов протянул флешку. — Из папки «браузеры» устанавливаешь девяносто первый Хром, потом из папки «плагины» закидываешь в него плагин печати. Только нынешний Хром удали с ноута полностью, а потом начинай делать.

Действительно — у него были глаза цвета полицейского кителя.

— Откуда я знал, что нужна другая версия браузера, — сказал Кирилл.

— Ты всё должен знать.

— Тут скоро всё перегорит, — жаловалась Эдуардовна. — Почините нам электричество.

— Пишите письмо, — ответил Великанов.

Затрезвонил телефон. Колпак снял трубку и стал громко говорить. Кирилл засунул в щель принтера пустой заграничный паспорт.

— Стой! Стой! — переполошилась Эдуардовна. — Возьми плотную бумажку, щас же бланк испортим.

Принтер затянул бумажку внутрь, затрясся, заскрежетал и выплюнул обратно бумажку уже с текстом.

— Ну слава богу, — воскликнула Эдуардовна, — можно работать.

— Час дня, надо обедать, — сказал Сашка.

— Точно! — обрадовался Колпак и спросил Великанова. — Ты в столовку нашу сейчас? Подожди, я вещи возьму.

Кирилл из сумки достал пластмассовый контейнер с гречкой. Сегодня он обедал за своим рабочим столом. Так же обедал и Сашка.

— Реально, а куда ещё в нашей шарашке можно перевестись? — спросил он. — Куда-нибудь в тыловое обеспечение? Не знаешь, там есть свободные должности?

Кирилл ел холодную гречку.

— Даже микроволновку с холодильником не могут поставить.

— В столовке дорого, — сказал Сашка. — Мне ещё алименты платить.

Кирилл убрал в сумку грязный контейнер и вышел на улицу. Он спустился к спортивной площадке и лёг на лавочку вздремнуть. Он очень сильно хотел спать. На спортивной площадке было тихо и дремать было приятно.

Вернувшись, Кирилл увидел, что Великанов что-то делает в серверной.

— Ну и где ты ходишь! — возмутился полицейский. — Дуй сюда.

В серверной находилось две стойки — одна с «железом» системы «Восход» для работы отдела оформления загранпаспортов, другая, вся в патч-кордах и проводах, с оборудованием для работы ведомственной сети. В углу лежали завёрнутые в полиэтилен доски.

— Где журнал посещений серверной? — кричал Великанов. — Почему ключи от серверной не в сейфе?

Кирилл непонимающе молчал. Появился Колпак и спросил Великанова:

— Что ты тут, проверил?

— Кто у вас отвечает за серверную?

— Ты и отвечаешь, — сказал Кирилл Великанову.

— Есть распоряжение? Сделайте распоряжение о назначении ответственного.

— Кирилл, сделаешь? — спросил Колпак.

— Себя туда вписывай, — Великанов указал на Кирилла пальцем, на котором был перстень со стекляшкой.

— Я подумаю, — сказал Кирилл.

Он вошёл в отдел. Там трезвонил телефон.

— Виолетта, блять, ну ответь, — кричала Эдуардовна.

Виолетта принялась что-то мямлить в трубку.

— Кирилл, ты начнёшь заниматься паспортами? — спросила Эдуардовна.

Рядом с Olivetti высилась стопка неотработанных паспортов.

— Твоя часть осталась со вчерашнего.

— Только кое-что сделаю.

Он сел за ноутбук и занялся написанием распоряжения. Пищал бесперебойник. Кирилл готовил распоряжение примерно час. Потом отправил его по электронной почте и взялся за паспорта.

Он вносил данные человека в программу, затем в щель принтера вставлял пустой паспорт, нажимал в программе «печать», принтер затягивал паспорт, трещал, мигал лампочками и выдавал паспорт обратно с напечатанными данными. Кирилл сделал девять паспортов — на это у него ушёл ещё час.

Ворвался в отдел Великанов.

— Мне тебе въебать? Я кого сказал вписывать?

— Пойдём, — сказал Кирилл.

Они ввалились в кабинет Колпака. Колпак поедал финики — у него в ящике стола всегда лежал пакет с финиками.

— Я не буду вписывать себя в распоряжение.

— Ты работаешь здесь, — сказал Великанов. — Какого хрена ты меня вписываешь?

Кирилл указал на него:

— Вот ответственный за информационную безопасность. Офицер. Я тут причём? Я госслужащий.

— Ты в этом отделе находишься. Это твоя серверная и твои ноутбуки.

— Да я не числюсь в этом отделе. Меня тут вообще не должно быть.

— Я плевал где ты числишься.

Колпак жевал финик. Потом выплюнул косточку в мусорное ведро и сказал:

— Это ж формальность. Ну будет где-то висеть это распоряжение, их всё равно никто не читает.

— Да не должен я этим заниматься, не мои обязанности.

— Подотрись своими обязанностями, — сказал Великанов. — Есть указание начальства, кого назначать.

— Я пишу заявление на увольнение, — сказал Кирилл.

— Подожди, — Колпак выудил из ящика финик. — Я говорю тебе, это формальность. Никакой дополнительной работы с тебя требовать не будут.

Затем он добавил:

— Куда ты пойдёшь? Ты у нас уважаемый специалист, а кому ты там будешь нужен? — Колпак выплюнул косточку финика в ведро. — Тебя здесь ценят.

— Переделайте распоряжение сегодня, — сказал Великанов. — Начальство ждёт.

— Не гони, — Колпак смотрел на Кирилла. — Просто имя другое вставь, это ж две минуты.

— А сейф где я возьму?

— Заявку напишем в тыл, дадут тебе этот сейф, проблема что ли?

В половину девятого охранник делал обход и с удивлением обнаружил свет в одном из отделов. Там сидели два молодых человека.

— Что вы, парни, домой не идёте? — поинтересовался охранник.

Кирилл и Сашка одновременно взглянули на часы. Весь вечер они занимались тем, что вносили в программу данные людей и печатали паспорта. Они напечатали много паспортов и завтра им нужно будет допечатать совсем чуть-чуть.

— Пойдём уже домой, — сказал Сашка…

…Глотнув свежего воздуха, Кирилл почувствовал себя живым, настоящим, где-то глубоко внутри шевельнулась гордость за проделанную сегодня работу. Сейчас он был специалистом, который способен решать рабочие задачи и без которого весь процесс встанет. Он был встроен в целую систему (очень важную систему) и от своей закреплённости, устойчивости и неизменности испытывал глубокое удовлетворение, он мог говорить о себе как о специалисте и не испытывать при этом сожаление — ведь сделано много и сделано им самим. Он не даром ест свой хлеб. Кирилл увидел Великанова, тяжко ковыляющего через парк, и подумал о том, как живёт этот человек: слепо и бездумно, зная о себе лишь то, что он одно из полицейских званий? или он судит о себе как о чём-то большем, чем звание? Ну нет: в глазах цвета полицейского кителя Кирилл не видел ни малейшего проблеска рефлексии, и это навевало его на размышления: «А как живу я сам?»

Кирилл перед лицом одиночества

Оскудение разума и духовной жизни тревожило Кирилла уже давно. Никакие парадоксальные, абсурдные мысли больше не приходили ему в голову. Мысль его стала отчётливой и логичной, выверенной и заточенной под определённую цель — исполнение должностных обязанностей и выживание. Его духовные потребности отцвели, а прежние плоды их безвозвратно сгнили. Гниль наполнила сердце. Из гнили родилось то единственное, чем Кирилл был способен заполнить свободные минуты — скудная жратва и просмотр порнороликов. Каждый вечер — сначала жратва, потом порно. И каждый вечер за стеной в чужой квартире плакал ребёнок, плакал в те самые минуты, когда Кирилл вожделел очередную виртуальную фантазию.

К концу рабочего дня физическая усталость сковывала и тело и разум, и если когда-то Кирилл перед сном способен был почитать книгу, то теперь несколько страниц текста вгоняли его в сон. Вдохновение умерло. Умерло желание созидать. Знания о прочитанном, гуманитарные и технические знания, и без того скудное знание английского и немецкого языков, заученные ещё в школе стихи, всё о чём он думал и размышлял, весь тот опыт который он осмыслил почти за тридцать лет жизни — целые пласты духовного труда оказались погребены под завалами должности, обязанностей и всепоглощающей ответственности. Он мог проснуться среди ночи и думать о том как настроить печать непослушного принтера или как успеть напечатать побольше паспортов. Утром ему казалось, что весь прошлый вечер приснился или существовал в его воображении, а потом он понимал, что это была действительность, но действительность как будто бы не его собственная, действительность, в которой был он и одновременно не он, а иной безликий человек. Он просыпался с ненавистью к себе. Пока ехал в троллейбусе, испытывал ненависть к себе. Вечером он ненавидел себя, когда мастурбировал и слышал плач ребёнка за стеной.

В какой-то момент он понял, что безмерно одинок. Конечно у него были друзья. Конечно все они общались друг с другом. Их встречи были редки, но у каждого под рукой имелся телефон с мессенджерами и социальными сетями. Кирилл отправлял сообщения и ему писали сообщения, он мог переписываться с кем-то хоть целый день, занимаясь повседневной рутиной, и однажды, в одно суетливое воскресенье, он вдруг осознал, что за выходные не произнёс вслух ни одного слова. За все два дня практически не разомкнул уст — какое удовлетворение в том, чтобы бросить курьеру за доставку «спасибо»? Такое «спасибо» мигом выветрится из разума и не оставит на душе никаких следов. Он не слышал собственный голос, не слышал голосов друзей, он провёл выходные в чудовищном и могильном молчании, проваливаясь в бездонную яму одиночества.

Время шло неумолимо, разум ветшал, тело обрастало жирком. Порой на Кирилла накатывали родительские чувства, детский розовый велосипед, детский комбинезончик или даже слово «рукавички» могли пробудить в нём что-то доброе и нежное. Какого это — смотреть на ребёнка глазами отца? Суждено ли ему узнать? И не всегда за стенкой раздавался детский плачь, иногда там слышался и смех — и родителей и ребёнка, настоящий живой человеческий смех, и Кирилл, измочаленный после работы, перелистывая порносайты, думал о том, на что, чёрт возьми, он тратит свою жизнь. Он бы мог попытаться что-то изменить, но он боялся потерять работу. Боялся остаться ни с чем, боялся быть никем. В отделе загранпаспортов в нём нуждались, он действительно во многом разбирался и умел чинить разную технику. Его ценность как специалиста повышалась в геометрической прогрессии, его навыки и знания росли день ото дня — Колпаку уже не требовалось вызванивать Великанова по малейшему поводу. Кирилл испытывал какое-то мазохистское удовольствие, когда на него навешивали одну задачу за другой, пусть он и не обязан был отвечать за их выполнение: «да, вот такой я ценный кадр, и что вы тут все будете без меня делать?»

Важность себя самого, ценность себя как укоренившейся в определённой нише личности создали вокруг Кирилла будто бы непробиваемую скорлупу — то, что было внутри скорлупы (его работа и повседневное существование) отделялось от хаоса буйной и непонятной жизни. В той узкой нише, куда волею судьбы его занесло, Кирилл чувствовал себя вполне комфортно. Печатать паспорта, настраивать компьютеры, пересматривать порно вечерами — стало таким привычным. Он как бы превращался в памятник самому себе — во что-то застывшее и заплесневевшее. И тем сильнее был страх ненужности и неопределённости, страх перед спонтанностью и стихийностью, страх обесценить собственное существование.

Временами, правда, он удручённо думал о том, что живёт, как и его коллеги — словно ничто никогда с ним не произойдёт, живёт с мещанской тупостью и слепотой. Направляясь на остановку после трудового дня, Кирилл проходил мимо шиномонтажки и часто оттуда выходил его бывший одноклассник — весь потный, с потной нестриженой бородой, с грязными руками, он открывал банку газировки и залпом её выпивал. Кирилл и одноклассник встречались взглядами, но никогда не здоровались. Кирилл в такие моменты размышлял: «Как мы с ним похожи, хотя и занимаемся разным делом. А не будь у меня и этого дела, то что скажут одноклассники, знакомые, родители да и просто чужие люди?» Он хотел, чтобы другие видели в нём что-то, какую-нибудь вещь, какой-нибудь памятник.

Но чем такая жизнь могла закончиться? Кирилла ждала старость, этот унылый безнадёжный тупик, и кем он будет в этом тупике, если сейчас лишится своей ценности? Будет доживать в убогой нищете — никем, никак себя не реализовав, не утвердив себя в этом мире прежде, чем уйти в иной. Или он состоится на этой работе (или на любой другой) как специалист, реализует себя в профессии, может даже займёт место какого-нибудь начальника и отпуск станет проводить в санатории, поедая финики. Скорее всего случится так, что в лет эдак в пятьдесят он обнаружит себя безнадёжно запутавшимся в паутине мещанства, потребления и отчаяния. При любом выборе его ждали либо руины того, что он из себя сделает, либо беспредельная всепожирающая пустота. Страхи терзали его. Кирилл старался закрывать на них глаза. Так было комфортнее. Бесконечный круг самоистязания подменялся простой мыслью, что жизнь, какой бы она не была, всё-таки продолжается. Каждое рабочее утро он выходил на остановку и видел знакомые чужие лица, садился в один и тот же троллейбус и ехал и ехал, ехал и ехал…

Мрак…

В отдел зашёл высокий мужчина в полицейской форме и начал рассматривать потолок. Он был таким высоким, что, встав на цыпочки, снял оранжевую заглушку с пожарной сигнализации.

— Вам что нужно? — спросила Эдуардовна.

— Инспекция по пожарной безопасности.

— Вы нам почините бесперебойники?

— Я? — удивился инспектор.

— У нас тут всё скоро перегорит!

— Ирина Эдуардовна, ну что вы драматизируете, — сказал Колпак и повернулся к инспектору. — Вы располагайтесь.

— Я постою. У вас с пожарной сигнализации до сих пор не снята заводская заглушка.

— А мы не знали, что её снимать надо.

— Но вы же видите, что сигнализация у вас закрыта.

— Да мы не знали. Нам, честно, никто ничего не говорил.

Инспектор, вставая на цыпочки, взялся снимать заглушки. Колпак спросил:

— Вам может стул дать?

— Спасибо, я закончил.

Школярские оправдания Колпака вызвали у Кирилла возмущение. Вот что после таких заявлений проверяющий подумает об их отделе? Кирилл инстинктивно захотел продемонстрировать своё трудолюбие и, делая вид будто не обращает на проверку внимание, и вместе с тем с огромной важностью, вносил данные в программу, а когда закончил, вставил паспорт в щель принтера и нажал «печать». Гордый напечатанным паспортом, он полюбовался его красотой и отправил в стопку отработанных. Показным усердием он надеялся реабилитировать отдел в глазах инспектора. Инспектор тем временем вносил пометки в свои записи:

— Огнетушитель — есть. Пожарный выход — есть. Открывается? Открывается.

— Всё у нас работает, всё открывается, — Колпак даже выглянул через пожарный выход. — Вот тут лестница, смотрите.

— Прекрасно. Мне нужно попасть в вашу серверную.

При слове «серверная» Кирилл отвлёкся и нажал «печать», не заполнив полностью данные в программе. Принтер втянул в себя паспорт — вышел брак. Кирилл дрожащей рукой извлёк бракованный паспорт и сосредоточил внимание на инспекторе.

— Кирилл, — сказал Колпак, — покажи серверную товарищу. — Потом шепнул ему на ухо. — Только потише будь с ним.

Кирилл позабыл о своём показном усердии. Лезвие ответственности медленно подступало к его горлу. Острое лезвие, которое не торопится вонзаться, оно висит в нескольких миллиметрах — и в этом весь его ужас. Ужас незнания — когда оно воткнётся и воткнётся ли вообще или будет угрожать постоянно. Для Кирилла оно было сейчас очень и очень близко.

— Ага, — инспектор рассматривал серверную. — Кто ответственный за неё?

— Ну я.

Инспектор длинной рукой снял заглушку с сигнализации.

— Так будет лучше. А эти доски вам зачем?

— Без понятия.

Завёрнутые в полиэтилен доски так и лежали никому ненужные и всеми позабытые.

— Вы отвечаете за серверную и не знаете, что у вас в ней лежит? Ну хорошо.

Лезвие было совсем близко. Вот-вот могли наступить последствия — такие же ужасные из-за своей неопределённости и неясности. Увольнение? Лишение премии? Или, что страшнее всего, потеря своей ценности?

В серверную ворвался противный громкий писк. Инспектор приподнял бровь:

— Это так бесперебойники у вас кричат? Не дело, конечно, не дело.

Они вернулись в отдел, инспектор сказал Колпаку:

— Рапорт я составлю, вы с ним ознакомитесь. Главное — доски из серверной уберите. Других крупных замечаний у меня нет.

— Уберём, — ответил Колпак. — Это после ремонта осталось, мы без понятия куда их можно перенести. Но уберём, естественно.

У Кирилла отлегло от сердца. Лезвие исчезло, стало проще дышать. Он собрался вернуться к печати паспортов, тем более что Сашка ушёл в отпуск, и ему нужно было постараться побыстрее напечатать свою часть, чтобы не оставаться до ночи.

Совершенно неожиданно в отдел вошёл мужчина в деловом костюме да ещё и при галстуке, в руках он держал чёрный кейс. Он вошёл уверенно, как если бы намеревался проводить обыск. Должно быть, сейчас он предъявит очень важную красную корочку. Позади незнакомца с недоброй гримасой на лице показался Великанов.

…сгущается

Великанов сказал:

— Прибыл сотрудник ФСБ с проверкой…

— Соблюдения правил информационной безопасности, — продолжил мужчина. — Доступ к серверной можно?

Лезвие вернулось, оно было у самого горла. Достаточно, схватившись за рукоятку, одним небольшим движением нанести жестокую рану, и вопрос был лишь в том, кто сделает это первым — Великанов или проверяющий. Проверяющий выглядел бесстрастно, однако в его облике проглядывала та хитрая настороженность, готовая в любой миг проявить разного рода психологические уловки. Великанов выглядел, как и всегда — большим обиженным ребёнком. Он всунул проверяющему какую-то бумажку:

— Пожалуйста, распоряжение о назначении ответственного, — При этом он не посмотрел на Кирилла.

— Мне нужны ещё будут документы о закупках оборудования и приказы о согласовании. Сейчас пойдёмте посмотрим, что там у вас.

Великанов впился в Кирилла ненавидящим взглядом:

— Ты идёшь?

Проверяющий отвлёкся от чтения распоряжения:

— Это вы Кирилл Викторович?

— Угу, — отозвалось нерешительным звуком.

Когда Кирилл отпер серверную, проверяющий спросил:

— У вас ключи должны храниться в сейфе, но сейфа я не видел.

— Нет сейфа.

— Нет?

— Его физически нет.

— Физически нет? А журнал посещений?

Кирилл показал ему журнал. Хотя последствия ещё не наступили, Кирилл чувствовал какую-то невнятную вину. Как если бы вина была в нём заложена заранее и Колпаком, и Великановым, и всем коллективом. Вина за то, что он не такой, каким его должны были сделать эти люди в отделе. Как будто каждый из них имел право схватится за рукоятку лезвия и нанести удар.

Проверяющий сфотографировал на телефон серверные стойки и доски на полу. Кирилл надеялся отделаться малой кровью: ну выдадут им рано или поздно этот несчастный сейф, сложит он туда все необходимые ключи, тем более он сейчас покажет письмо с заявкой, а с досками вопрос и так практически решён.

— Ничего постороннего в серверной не должно находится, — сказал мужчина. — Пойдёмте обратно.

В отделе их встретил Колпак с улыбкой — настолько лицемерной, что Кирилла передёрнуло.

— У нас всё плохо? — улыбался Колпак. В его интонации не было ни капли беспокойства.

— Не знаю, — ответил проверяющий. Он посмотрел на экран ноутбука, и вся его бесстрастность слетела к чёртовой матери. Он вылупился на увиденное и проговорил с неистовым возмущением:

— Почему у вас на ведомственном ноутбуке установлена иностранная операционная система?

Никто не решился ему ответить.

— Вы под суд хотите?

У Кирилла разболелось сердце. Он ни о чём не думал, он просто стоял. Проверяющий пододвинул к себе стул:

— Дайте я сяду.

И в ту же секунду как он взялся за телефон, чтобы сделать снимок, оглушительно запищали бесперебойники, экраны ноутбуков вспыхнули белым светом, что-то громко щёлкнуло и электричество погасло — полностью. В темноте раздался голос Колпака:

— Кирилл, посмотри что там в щитке. Опять, наверно, предохранитель выбило.

Интерлюдия № 2

Встреча с Евгенией обошлась Кириллу в пять тысяч рублей. Молодая милая девушка, излишне на взгляд Кирилла деловитая для такой сферы, встретила его в нижнем белье. Рассматривая гостя, наблюдая за ним, она курила айкос. В её квартире пахло благовониями. Где-то под кроватью царапал коготками котёнок. Перед началом Евгения сказала:

— Трусы на тумбочку клади, не оставляй на полу, а то котёнок утащит. Один уже без трусов ушёл.

Она поманила котёнка и ласково прижала к себе, потом отпустила в коридор.

— Беги отсюда, тут восемнадцать плюс.

Кириллу девушка не очень понравилась, она была слишком худой, на фото этого не было заметно.

— Я так в первый раз, — сказал он.

На её лице отразился страх.

— В смысле за деньги.

— А, — девушка расслабилась. — А почему решил?

— Среда заела.

— Ты военный? Обычно военных среда заедает.

— Не совсем. Я в полиции работаю, но я не полицейский.

— Мне интересна мужская психология, поэтому и спрашиваю.

Во время разговора она смотрела в телефон, набирая сообщение. Кирилл коснулся её лифчика.

— Можешь снять.

Девушка разделась, опять взяла телефон и надиктовала:

— Ты определись, ты хочешь на час или на два? И что значит комфортно? Это моя работа.

— Деловая, — сказал Кирилл.

— Бабки сами себя не заработают.

— Долго у тебя эта профессия?

— Почти год. Как я в Крым переехала. Он уже стал для меня родным.

Евгения отложила телефон подальше и легла рядом с Кириллом.

— Ну, как ты хочешь?

У них случился волшебный акт. Столь полного чувственного наслаждения Кирилл не испытывал очень давно. Ответственность, что висела на нём, множество обязанностей, проблемы, засевшие глубоко в душе метания — всё сгорело в тот момент, когда он и Евгения полностью раскрылись друг другу.

Кирилл не хотел ничего вспоминать. Он раскинулся на кровати довольный и изнеженный. Девушка ушла в ванную, и он позвал к себе котёнка:

— Кис, кис, кис.

Ненароком он увидел своё отражение в зеркале. Ему померещилось, будто глаза его приобрели тёмно-красный цвет — цвет обложки заграничного паспорта. Добавить тут было нечего, кроме слов, которые прозвучали несколько минут назад: это. моя. работа.

Последствия

Кирилл вышел из здания ФСБ. На него только что составили административный протокол. Ему обещали, что протокол этот нигде не всплывёт. Там вошли в положение.

Кирилл направился в парк, где вздремнул на лавочке. Он проснулся таким же уставшим, каким и был. Он подумал, что тот, кто верит в организацию, неизбежно и себя видит не иначе как внутри организации — на той или иной ступени иерархии, на той или иной должности. Так внутри обесчеловеченной машины рождается душа — и уже невозможно уйти от стремления утвердить себя в рамках организации.

В тот же день он написал заявление на увольнение. Отработал он до конца месяца (благо оставалось чуть больше недели), и в последний вечер, в 18.05, вышел на улицу, зная, что теперь он свободен. Он ничего не видел в своём будущем. Он смотрел в пустое небо, и ужас охватывал его.