Шелковый соблазн

Ивонн Линдсей, 2012

Прекрасная художница Эйвери Каллен упрямо отказывается продавать коллекцию покойного отца, но Маркус Прайс не остановится ни перед чем и заставит ее изменить решение, даже если для этого ему потребуется затащить в постель одинокую наследницу, томящуюся в золотой клетке…

Глава 3

Закрыв за Маркусом дверь, Эйвери устало к ней прислонилась. Просто не верится, что она сама пригласила его на ужин! Под прямым взглядом его невозможно-зеленых глаз она чувствовала себя жутко неуютно, и это уже не говоря о том, что он вообще сюда пришел, чтобы уговорить ее продать отцовскую коллекцию.

Но ведь от того, что она проведет еще несколько часов в его обществе, никому хуже не станет?

Два часа. У нее еще есть два часа, чтобы привести себя в порядок до такой степени, чтобы не стыдно было показаться на людях. Эйвери мысленно перебрала все свои наряды, большинство вечерних платьев осталось в Лос-Анджелесе, но и здесь найдется пара достойных вариантов.

Эйвери вздохнула. Ну и кого она пытается обмануть? Ведь он ее пригласил не потому, что она ему приглянулась, а потому, что он хотел заработать процент от продажи отцовской коллекции. Черт, даже при одной мысли об этом в груди болезненно чувствуется пустота потери.

Она ни за что не расстанется с коллекцией, но это не помешает ей развлечься в обществе Маркуса Прайса. Оказалось, что он действительно неплохо разбирается в искусстве, а его реакция на «Очаровательную даму» разбудила в Эйвери любопытство. Эта картина явно произвела на него огромное впечатление. Бакстер Каллен был одним из выдающихся американских художников начала XX века, так что Маркус вполне мог изучать его в колледже, но Эйвери все же чувствовала — за этим стоит что-то еще.

И вдруг она поняла, что Маркус смотрел на эту картину с такой же жадностью, как и на саму Эйвери в саду. Как будто он решил присвоить себе одну конкретную вещь или, в ее случае, человека.

А потом она почувствовала, как по всему ее телу пробежала дрожь, вот только эта дрожь уже не имела никакого отношения ни к страху, ни к любопытству, а лишь свидетельствовала о том, что ее женские инстинкты реагировали на того, кого можно было без зазрения совести назвать доминантным самцом. Ее уже очень давно ни к кому так не тянуло, и это одновременно и пугало, и волновало. А ведь Эйвери уже так долго не позволяла себе ничего чувствовать. После внезапной болезни отца — он все девять месяцев скрывал, что болен раком, так что для нее болезнь стала полной неожиданностью, — и его смерти, Эйвери заперла все свои чувства на замок. А до этого тратила все время и силы на то, чтобы скрасить последние месяцы жизни отца.

Но ее больной отец уже никого и ничего не узнавал, а те люди, которых она называла друзьями, оказались обычными подхалимами, заинтересованными лишь в том, чтобы пользоваться ее влиянием в своих целях, быстро ее оставили, даже не попытавшись поддержать в трудную минуту. Все, кроме Маки, ее единственной настоящей подруги, вот только находясь за океаном, она мало чем могла помочь Эйвери.

И когда все эти так называемые друзья от нее отвернулись, Эйвери вдруг поняла, как она на самом деле одинока. Нет, после того как о кончине отца написали в газетах, некоторые из них даже ей звонили, но не затем, чтобы посочувствовать и поинтересоваться, как она, а для того, чтобы узнать, когда она собирается к ним возвращаться, ведь без ее денег многим из них пришлось забыть о роскошных ресторанах, дорогом шампанском и лимузинах. Эйвери вдруг поняла, что позволяла себя нещадно использовать — только для того, чтобы чувствовать себя частью чего-то общего, веселого и беззаботного.

И когда ее глаза наконец-то открылись, первым делом она внимательно присмотрелась к самой себе. Ведь во всем виновата она сама. И уже через неделю после смерти отца Эйвери твердо пообещала себе, что никому и ни за что не позволит снова себя использовать. Так что, забыв обо всех своих прошлых знакомых, она полностью погрузилась в свое горе и стала, как издавна было принято в их семье, поддерживать различные благотворительные организации, связанные с искусством. И иногда даже мечтала о том, что создаст свою собственную благотворительную программу, направленную на поддержку детей, мечтающих посвятить себя искусству.

Эйвери отлепилась от двери и пошла наверх. Ладно, с Маркусом Прайсом хотя бы сразу понятно, чего он хочет. Одну лишь коллекцию Каллена и ничего больше. Нет, он, конечно, может походя сделать ей парочку комплиментов, заставив почувствовать себя живой женщиной с горячей кровью в жилах, вот только дальше этого он не пойдет. Так что она может смело идти ему навстречу, главное — держать глаза широко открытыми, тогда ей точно ничего не грозит.

Маркус остановил взятый напрокат «ягуар» на подъездной дорожке Калленов. Он весь горел в предвкушении нескольких часов в обществе Эйвери Каллен. От нее было весьма непросто добиться желаемого, но в конечном итоге он свое получил, и это главное. Да и провести весь вечер в ее компании — одно удовольствие. Эта холодная спокойная красавица больше всего напоминала ему ледяную принцессу. Ледяную принцессу, готовую вот-вот растаять.

Вот только женщину, открывшую ему дверь, у него просто язык не поворачивался назвать холодной, и от такой внезапной перемены Маркус почувствовал, как его обдало жаром. Завернутая — другого слова он просто не сумел подобрать, чтобы описать то, как на ней держалось платье, — в красный шелк, Эйвери собрала светлые волосы в высокую прическу, ярко накрасила губы в тон платью и ничем не походила на ту холодную ранимую женщину в джинсах и футболке, которую он встретил сегодня в саду.

На пару секунд Маркус замер, пораженный этой ослепительной красотой, пробудившей в нем волну желания.

— Отлично выглядишь.

— Спасибо. Ты тоже неплохо смотришься.

— Тогда пойдем, — сказал Маркус, предлагая ей руку.

— И куда мы идем? — поинтересовалась Эйвери, изящно опираясь на него.

И Маркус с готовностью назвал ресторан, который она точно должна была одобрить.

— Хорошо, а то я там уже давненько не была, — кивнула она.

Обычно, чтобы попасть в этот ресторан с уединенными кабинками и превосходной кухней, нужно было бронировать столики на много дней вперед, вот только Маркус не зря учился в лучших школах и колледжах Бостона и успел обзавестись нужными знакомствами. Так что стоило ему позвонить бывшему соседу по комнате в колледже, ставшему видным финансовым деятелем в Лондоне, как двери ресторана легко и непринужденно раскрылись перед ним.

Галантно усадив Эйвери в машину, Маркус сел за руль.

— А ты точно уверен, что левостороннее движение тебя не смущает?

— Но сюда-то я как-то доехал. А если серьезно, я достаточно часто бываю в Великобритании, так что тебе не стоит волноваться о своей безопасности.

А потом про себя добавил, что волноваться о безопасности на дороге ей не нужно. А вот ужин и уж тем более то, что последует за ужином, если оно, конечно, последует, — это уже совсем другая история. Ведь Маркус уже всем телом чувствовал настойчивую потребность обладать ею, хотя и старался не обращать на это внимания. Однако его тело, и особенно некоторые его части, слишком уж настойчиво напоминали о себе. И теперь, сидя рядом с ней в машине, Маркус чувствовал ее тончайший цветочный аромат и гадал, окажется ли она такой же сладкой и на вкус. Но, сжав пальцы на руле, он заставил себя выбросить все ненужные мысли из головы. У него еще будет куча времени подумать о том, какие чувства у него вызывает Эйвери, а сейчас ему нужно просто добиться того, чтобы она согласилась на дальнейшие переговоры. Так что он не позволит обычному физическому влечению встать на пути у самой важной сделки за всю его жизнь.

Они на удивление быстро добрались до ресторана, и Маркус вышел из машины, чтобы помочь выбраться Эйвери, а заодно чтобы насладиться видом ее прекрасных стройных ножек, обутых в серебряные босоножки на высоченном каблуке, от которых у него сразу же разыгралось воображение. И Маркус еще раз отметил ее практически неземную красоту.

Когда они вошли в ресторан, головы всех присутствующих сразу же повернулись в их сторону, а метрдотель поприветствовал их обоих по именам. Хотя чего он, собственно, удивляется? Ведь он уже успел узнать, что, хоть Эйвери и росла скромной девочкой в Калифорнии, это не отменяло того, что вся ее жизнь была пропитана роскошью и привилегиями, а последние годы она жила не только в Лос-Анджелесе, но и в Лондоне. Во всяком случае, так было до смерти ее отца, после которой она резко изменила свои привычки и не показывалась на публике несколько месяцев, до этого самого момента. И теперь, видя, как к ним поворачиваются все посетители, и слыша легкий шепоток, Маркус вдруг почувствовал острое желание защитить Эйвери.

Привыкший всегда брать быка за рога, он наклонил голову и прошептал:

— Похоже, ты вдруг стала главной темой местных разговоров.

— Просто некоторым людям больше нечем заняться, — коротко и грациозно кивнула Эйвери.

И хотя она привычно отмахнулась от назойливого внимания, по скрытой в ее словах горечи Маркус понял, как на самом деле не просто ей дается видимая невозмутимость. Как только ее узнали, она сразу же крепко сжала пальцы, лежавшие на его руке, а потом, когда им указали на их столик в нише, отделенной от остального зала, Маркус почти физически почувствовал ее облегчение.

— Судя по их реакции, можно подумать, что ты уже давно не показывалась в обществе, — осторожно заметил Маркус после того, как они уселись и взялись за меню. Ему совершенно не хотелось, чтобы она узнала, что он наводил о ней справки.

— Да, я мало выходила, — признала Эйвери. — И это оказалось намного проще, чем я думала. Я говорю о том, чтобы забросить светскую жизнь.

Маркус потянулся через столик и легонько погладил ее по руке:

— Спасибо, что согласилась прийти сюда со мной.

И он скорее почувствовал, чем увидел ее реакцию на прикосновение. Рука Эйвери под его пальцами напряглась, а по коже побежали мурашки, как будто по ее телу прошла волна дрожи. А потом их глаза встретились, и Маркус увидел скрытое где-то глубоко в ее взгляде чувственное пламя желания. Но она быстро справилась с собственными чувствами, и теперь ему казалось, что он смотрит на заледеневшие озера. Мысленно пожав плечами, Маркус решил, что пока еще не стоит излишне на нее давить, ведь, в конце концов, так он не добьется своей цели, а лишь понапрасну ее встревожит. Хотя сейчас бы он не смог с точностью сказать, какая из этих причин была главнее — необходимость обезопасить грядущую сделку или острое, практически болезненное желание исследовать зародившуюся между ними связь.

* * *

— Всегда приятно, когда тебя куда-нибудь приглашают, — ответила Эйвери, просто чтобы взять себя в руки.

Однако скрыть свои чувства было намного проще, чем подавить их. И для нее стало настоящим откровением то, что такое простое прикосновение может вызвать у нее столь бурную реакцию. Маркус совсем легонько погладил ее кончиками пальцев, а она ощутила это так, словно тысячи крошечных молний пронзили ее кожу.

Да, определенно, Маркус Прайс чертовски опасен. Причем он не только грозит ее равновесию, но и яснее ясного представляет собой мужчину, вышедшего на охоту. Ни за что нельзя ослаблять оборону, а то мало ли на что он сможет ее уговорить.

Уже так давно никто не обращал на нее внимания просто ради нее самой, а не чтобы добиться чего-нибудь для себя. Хотя это никогда ее особо не волновало. У нее была пара близких друзей и множество знакомых, с которыми всегда можно было приятно провести время. Но после болезни и смерти отца Эйвери вдруг поняла, какой пустой и никчемной на самом деле стала ее жизнь. А еще она убедилась в том, что по-настоящему может положиться лишь на саму себя, если, конечно, останется верной себе.

И она говорила действительно то, что думала. Приятно, когда тебя куда-нибудь приглашают. Ведь до болезни отца ее приятели всегда звали ее с собой, а ее домашнее воспитание лишь усилило врожденную скромность, так что она всегда с радостью следовала за ними. Наверное, она так вела себя просто потому, что отчаянно хотела быть частью чего-нибудь, чего угодно, лишь бы чувствовать свою принадлежность. Но они просто ее использовали, и она им это позволяла, пытаясь убедить себя, что наслаждается глупыми однообразными вечеринками до утра, за которые, разумеется, платит только она.

При этих воспоминаниях Эйвери невольно почувствовала горечь во рту. Какой же наивной она когда-то была! Интересно, а Маркус чем-нибудь отличается от этих людей? Заставит ли он платить ее по счету? Ладно, поживем — увидим. В конце концов, он сразу же прямо заявил, зачем она ему понадобилась, так что не стоит обращать внимание на собственную дурацкую реакцию на его прикосновения и взгляды, ведь они сюда пришли вовсе не за этим. И Маркусу Прайсу придется сильно разочароваться, если он считает, что сможет уговорить ее хоть на что-нибудь, чего она сама не хочет.

Вот только, к немалому ее удивлению, Маркус оказался отличным собеседником, действительно разбирающимся в вопросах искусства. И она смогла по достоинству оценить его любовь к выбранной профессии и уверенность в собственном успехе, ведь он не просто хотел подняться по карьерной лестнице, а действительно любил и ценил те произведения искусства, с которыми ему доводилось работать.

Благодаря своему происхождению, Эйвери доводилось неоднократно сталкиваться как с людьми, глубоко ценившими картины, скульптуры и прочие произведения искусства, так и с теми, кто считал их лишь очередным выгодным вложением денег. И она уже давно научилась различать эти два типа людей. В отце уживались оба этих качества, и именно поэтому к нему так часто обращались различные люди, музеи и галереи с просьбой высказать свое мнение по различным вопросам и оценить некоторые произведения.

И Маркус в этом походил на ее отца. Он очень многое знал, тщательно обдумывал свои слова и при этом, что было хуже всего, еще и явно горел неподдельной страстью к искусству. Так что, когда они дошли до кофе и клубники со сливками, Эйвери вдруг поймала себя на том, что не хочет, чтобы этот вечер заканчивался.

В отличие от обычных ее кавалеров Маркус за весь ужин выпил лишь один бокал вина и, что было уж совсем необычно, не пытался напоить ее после того, как закончил пить сам. И самой большой неожиданностью стала его внимательность и обходительность, ведь после краткого телефонного разговора месяц назад и бесконечных звонков и писем, на которые она не отвечала, Эйвери представляла себе его как настырного и навязчивого. А он оказался совершенно не таким.

А когда Маркус уже попросил официанта принести счет, Эйвери вдруг поняла, что была бы рада познакомиться с ним при других обстоятельствах, при которых он бы не пытался раздобыть коллекцию ее покойного отца. И эта мысль ее резко отрезвила, ясно напомнив, что она пытается разглядеть за этим ужином то, чего там на самом деле нет, для Маркуса Прайса она всего лишь средство раздобыть желанную коллекцию. И не стоит об этом забывать.

Официант положил счет на стол, и Эйвери по привычке за ним потянулась, но рука Маркуса перехватила ее на полпути.

— И что ты, по-твоему, делаешь? — спросил он. Выглядел он одновременно озадаченно и уязвленно.

— А как это, по-твоему, выглядит? Разумеется, я хочу заплатить по счету.

И не надейся, — твердо возразил Маркус, отстраняя ее руку. — Просто не верится, как ты могла решить, будто я позвал тебя на ужин, рассчитывая, что ты заплатишь.

— Тогда давай заплатим пополам, ведь сегодня был такой замечательный вечер.

— Эйвери, я пригласил тебя в качестве моей гостьи. Да и в любом случае я никогда бы не стал ждать, чтобы ты платила по счету. — Маркус положил кредитку на стол и подозвал официанта.

— А, понятно. В конце концов, для тебя это лишь работа, — протянула Эйвери.

Маркус бросил на нее еще один взгляд, и теперь на его лице ясно читалось раздражение.

— Ты действительно так считаешь?

— А это не так?

— Начиналось все именно так, — признал Маркус, не сводя с нее взгляда.

Эйвери почувствовала, как в душе у нее расцветает надежда. Все так начиналось? А что теперь? Неужели его так же тянет к ней, как и ее к нему?

Но тут вернулся официант, и ей оставалось лишь молча смотреть, как Маркус ставит свою размашистую подпись на чеке и прибавляет чаевые наличными.

— Думаю, нам пора, — заметил Маркус, поднимаясь из-за стола.

И Эйвери сразу поняла, что нечаянно его обидела. А потом он обнял ее за талию и молча вывел из ресторана, не сказав ни единого слова, пока они ждали, чтобы им подогнали их машину. Затем Маркус любезно открыл дверцу, помог ей сесть и отвез домой. Но перед тем как выйти из машины, Эйвери повернулась к нему.

— Маркус, — начала она, — я не хотела тебя оскорбить.

И он ответил на ее взгляд, так что она смогла заметить ту секунду, когда его раздражение прошло. А потом он поднял руку и кончиками пальцев провел по ее щеке. И от этого легкого прикосновения ей захотелось большего. Захотелось его.

— Нет, это я виноват. Ведь ты права, у меня действительно были довольно прозаические мотивы, когда я приглашал тебя на ужин. Просто я тогда не думал, что из него выйдет нечто большее.

— Нечто большее?

— Да, — подтвердил он, придвигаясь к ней. — Это.

Рука, прикасавшаяся к ее щеке, перебралась на шею, а потом его губы мягко накрыли ее рот. И в эту самую секунду Эйвери глубоко вздохнула и сдалась. От этого нежного поцелуя, закончившегося чуть ли не раньше, чем он успел начаться, в ней проснулась целая буря чувств, а сердцу стало тесно в груди.

— Я хочу еще раз с тобой увидеться, Эйвери, — прошептал Маркус, прижимаясь лбом к ее лбу, все еще не убирая теплую руку с ее шеи и мягко массируя чувствительную кожу.

Каждая клеточка ее тела кричала «да!», но осторожность убеждала отказать. Ведь она поклялась, что никому и никогда не позволит себя снова использовать и не заведет друзей, жадных до ее денег, но не готовых ничего давать взамен, даже простой человеческой верности. Она еще раз вспомнила, каким Маркус был сегодня за ужином — обходительным, внимательным, добрым, спокойным. Настырным? Нет. И он ни словом не обмолвился о коллекции. Может, он все же отличается от других. Может, он даже действительно ее хочет. Возможно, даже так же сильно, как и она его с той самой секунды, когда увидела его впервые. И есть лишь один способ это узнать. Но готова ли она пойти на это? Эйвери глубоко вздохнула и ответила:

— Я тоже. Как насчет завтра?

— Отличная идея. С утра мне нужно зайти в пару галерей, но после обеда я с радостью к тебе вернусь.

— Договорились. Значит, завтра я тебя жду.

Эйвери смотрела, как отъезжает его машина, и гадала, правильно ли она поступила. Ждет ли ее очередное разочарование? Или самая большая радость за долгие-долгие месяцы?