Соноканский воин. ИЗГНАНИЕ

Игнат Юрьевич Кравцов

Варбог – молодой и амбициозный убийца, которого когда-либо видели жители Мираклиона. Воин, желающий стать самым лучшим наемником своей эпохи, Варбог не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели, даже перед тем, чего боятся все жители пяти Королевств. Столкнувшись с обстоятельствами, неподвластными его контролю, и с угрозой смерти, ожидающей за каждым поворотом судьбы, характер Варбога будет проверен так, как он никогда не мог себе представить.

Глава 1. Совет

— Он жулик! — громко сказал Рогпер, наклонив свое мускулистое туловище вперед.

Рогпер был главой нашего клана и чрезмерно гордым отцом не столь выдающегося сына Амрода. Тот самый Амрод, который взял на себя роль моего личного мучителя.

— Мой сын не обманщик.

— Тогда он лжец. Никто не заканчивает Тринитрон за один день. Это невозможно сделать.

Мой отец вгляделся в лица двух других членов собравшегося Совета. Ни один из них не проявлял признаков какого-либо влияния, скорее, они выглядели испуганными. Ни для кого не было секретом, что как только Рогпер занял пост Верховного брамана, он посадил в Совет людей, которые не подвергали сомнению принятые им решения. Членов Совета Рогпер хорошо знал, он мог контролировать их и манипулировать ими. Талан был членом большой семьи Рогпера. Не слишком близко, но достаточно, чтобы Рогперу не пришлось беспокоиться о том, что этот человек может бросить вызов его авторитету. С другой стороны была Энель, не имевшая с Рогпером родственных связей. Она ненавидела конфликты и придерживалась принципа всегда соглашаться с тем, что говорит Верховный браман.

— Очевидно, это можно сделать так, как это смог сделать Варбог, — сказал отец.

Рогпер стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Он выглядел так, словно был готов спрыгнуть с кресла, на котором самодовольно восседал, и сразиться с моим отцом в поединке прямо здесь и сейчас за то, что отец противоречил ему.

— Вы хотите сказать, что мой сын не мог этого сделать?

Голос отца был сдержанным, но я знал его достаточно хорошо, чтобы услышать тонкие, совсем неуловимые нотки гнева.

Рогпер, который редко контролировал свои эмоции, не заметил этого. Он сердито посмотрел на внешнее спокойствие моего отца и произнес:

— Конечно, нет!

— Я просто констатирую факт, что Варбог прошел через Тринитрон за один день, — невозмутимо продолжал отец.

Двое других членов Совета уставились на меня, словно ожидая, что я признаюсь, что все это было ложью. Я сохранял бесстрастное выражение лица, как учил меня отец, но внутри я сиял от гордости. Мой отец был одним из самых выдающихся людей, которых я когда-либо знал. Он был не из тех, кто отступает от чего бы то ни было, даже от Рогпера.

— Вот почему я говорю, что он мошенник! — взревел Рогпер.

Его глаза налились кровью, когда он пытался пристально посмотреть на отца. Он, казалось, думал, что если будет смотреть долго и пристально, то каким-то образом мой отец признает свою ошибку и отречется от своего упорства. Но он этого не сделал.

В отличие от остальных членов нашего клана, мой отец не ловил каждое слово Рогпера. Он не был самым большим или сильным из воинов клана, но его непоколебимая сила характера заслужила уважение многих.

Все трое членов Совета выглядели встревоженными, сидя на небольшом возвышении в центре комнаты. Ну, может быть, двое из них точно выглядели так. Рогпер же выглядел просто мстительно. Как Верховный браман он занимал центральное положение среди членов Совета. Он был одним из самых сильных людей в нашем клане и известен как самый безжалостный человек. В обществе, подобном нашему, где уже с шести лет учили быть воинами, бойцовское мастерство было самым ценным достоянием. Это повышало ваше положение и определяло положение вашей семьи в иерархической структуре общества жителей Сонокана. Те, кто был наверху, претендовали на самую прибыльную работу для себя.

Одни жители Мираклиона называли Соноканцев наемниками, другие — убийцами. Однако для нас это было просто образом жизни. Соноканцы зарабатывали себе на жизнь тем, что за определенную плату прекращали жизненный цикл любого жителя Мираклиона, независимо от его положения и статуса в обществе. Нас сторонились и считали не более чем оружием, чем-то меньшим, чем люди. Но это никогда не мешало тем, кто считал себя добропорядочным гражданином Мираклиона, пользоваться нашими услугами, когда им это было удобно и выгодно. Всегда есть кто-то, кого нужно убить.

— Не могли бы вы объяснить нам, как Варбогу удалось пройти Тринитрон за такое рекордное время? — спросила Энель.

Она, как обычно, попыталась успокоить ситуацию, выступая в роли посредника.

— Нам кажется маловероятным, что Варбогу удалось так быстро пройти Тринитрон и уйти далеко вперед от других претендентов.

Энель взглянула на Рогпера, чтобы убедиться, что он одобрил ее вопрос. Рогпер ждал ответа от моего отца.

— Он тренируется больше и усерднее, чем любой другой претендент. Неужели так трудно предположить, что мой сын способен занять лидирующую позицию? — произнес отец.

Лицо Рогпера исказила гневная усмешка. Его злило, что я победил всех остальных претендентов, включая его драгоценного Амрода.

— Никто не может быть настолько хорош, даже Варбог, а это значит, что он либо лжец, либо мошенник.

Рогпер забарабанил пальцами по подлокотникам кресла, ухмыляясь, он добавил:

— И то, и другое требует наказания.

— Наказание? — лицо отца покраснело.

Талан и Энель тоже выглядели удивленными, как будто не ожидали, что Рогпер зайдет так далеко. Не знаю почему, но наказание, особенно для меня, было одним из любимых занятий Рогпера.

— Как, во имя пылающих ям Сонокана, ты можешь наказать его за то, что он всего лишь первым завершил часть своего обучения? — спросил отец, сжав кулаки.

Мое сердце заколотилось сильней, и я шагнул ближе к отцу. Я боялся, что он совсем потеряет самообладание, что случалось редко. Он был тем, кто всегда держался в обществе достойно. Он научил меня никогда ни во что не ввязываться без тщательного обдумывания и планирования.

Жаль, что я не был лучшим учеником этой философии. Просто мне иногда казалось, что неприятности без моего на то желания сами находят меня.

— Нельзя наказывать человека за то, что он старается изо всех сил, — сказал отец.

Глаза Рогпера сузились.

— Я Верховный браман. Я могу делать все, что захочу. Мое решение обязательно для исполнения всеми без исключения.

Было ясно, что я не выберусь отсюда без какого-либо наказания и с тем настроением, в котором находился Рогпер, — это было бы жестоко. Последнее наказание, которое он мне назначил, отправило меня в нижние пещеры, где тек расплавленный камень. Меня оставили там на три дня без еды и воды. После этого я так ослабел, что отцу пришлось нести меня на руках до самого дома. Прошло еще три дня, прежде чем я смог встать с постели.

Рогпер наклонился вперед, его улыбка была жестокой.

— Десять ударов плетью Нута за обман и еще десять за ложь. Таким образом, мы сможем быть уверены, что назначенное наказание поможет ему сделать правильные для себя выводы.

У меня чуть ноги не подкосились.

— Двадцать плетей?

Глаза моего отца были размером со спелый инжир, а рот был открыт так широко, что в него можно было залить бочку эля. Справа от Рогпера молча сидел Талан. Ухмылка на его лице говорила сама за себя. Энель заерзала на стуле, она явно была против такого решения и неожиданно для всех произнесла:

— Верховный, ты считаешь разумным назначить такое строгое наказание за то, что мы фактически не можем доказать? Такие действия могут вызвать вопросы.

Взгляд Рогпера заставил меня порадоваться, что я не сижу рядом с ним.

— Ты сомневаешься в моих суждениях? — спросил Рогпер.

Его темные глаза блестели от возбуждения, вызванного вопросом Энель. По его тону было ясно, что ее ответ определит, присоединится ли она ко мне на посту или нет.

— Я… — она повернулась и посмотрела на меня со страхом в глазах.

Я уже знал ее ответ. Она опустила голову.

— Нет, Верховный браман, — тихо прошептала Энель.

— Двадцать плетей?

Отца трясло от ярости.

— Двадцать плетей за то, что ты выставил моего сына дураком? Почему не пятьдесят? Вилайна гезона факти гаренак! Почему бы сразу просто не взять его и казнить?

Мои глаза вылезли из орбит, и воздух со свистом вырвался из груди. Только дважды я слышал, как отец ругается, и никогда не было такого, чтобы он делал это на древнем языке предков. Я должен был что-то сделать. Если я не остановлю отца, Рогпер может попытаться убить его из-за высказываемых им возражений в присутствии других членов Совета. Рогпер ненавидел нашу семью и понимал, что своим решением он провоцирует отца не необдуманные действия. И если отец поддастся эмоциям, у Рогпера будет прекрасный предлог, чтобы избавиться от нас двоих навсегда.

Я сделал маленький шаг вперед.

— Я согласен.

Я слышал эти слова, но не мог поверить, что произнес их. Должно быть, я сказал их недостаточно громко, потому что теперь мой отец рассказывал Рогперу, что он думает о своем сыне, жене, доме. Кажется, я даже слышал, как он говорил что-то о чести, достоинстве и мужественности.

Тирада моего отца затихла, когда он и все остальные члены Совета повернулись, чтобы посмотреть на меня.

— Что? Я сказал… Я согласен.

— Вы этого не сделаете! — кричал отец, гладя в глаза Рогперу.

— Любой сделает это, если я скажу! — сказал Рогпер, стуча кулаком по подлокотнику кресла, как молотком. — Стражники, отведите Варбога на пост.

Отец начал было спорить, но я покачал головой, и он замолчал.

Когда стражники вывели меня наружу, я поймал себя на том, что снова задаюсь вопросом, как умудрился попасть в очередную передрягу.

Я последовал за двумя стражниками по длинному узкому коридору, ведущему обратно в фойе зала правосудия. Название зала в тот момент мне казалось ироничным. В этом месте было столько же справедливости, сколько украшений на стенах, и они были так же пусты, как кружка Бурлина в неспешную ночь после работы.

Мой отец и члены Совета следовали за нами на небольшом расстоянии. Я был удивлен и одновременно счастлив, что Рогпер не приказал привязать моего отца к столбу вместе со мной после той тирады, которую отец только что произнес в зале правосудия. Вероятно, единственное, что его спасло, — это страх Рогпера перед восстанием клана. Слишком многие в нашем клане уважали мнение моего отца, что было еще одной причиной, по которой Рогпер ненавидел нашу семью. Он опасался за свое положение Верховного брамана.

Никто не произнес ни слова. Треск факелов и эхо шагов по разбитой черепице были единственными звуками, которые можно было услышать в тот момент. Это не помогло подавить страха, клокотавшего в моем животе. Мне и раньше приходилось терпеть хлыст Нута, но никогда еще я не получал столько ударов сразу.

Нут — так звали одного из пяти инструкторов, обучающих претендентов. Он считал себя ответственным за поддержание высокого уровня прохождения претендентами Тринитрона в одиночку. Его влияние не имело ничего общего с его способностью преподавать. Весь его авторитет был связан с возможностью использования хлыста на воспитанниках, которые, как он полагал, не соответствовали требованиям клана. И это имело действие — никто не спал во время его занятий.

Мы добрались до балкона второго этажа и начали спускаться по одной из трех лестниц, ведущих на первый этаж. Все три сливались примерно на полпути, образуя единую лестницу, достаточно широкую, чтобы вместить пятерых членов моей семьи, стоящих бок о бок с вытянутыми руками.

Хотя это были всего лишь руины здания, которые наш клан называл домом, они все еще впечатляли. Я посмотрел вверх, но темнота не позволяла мне видеть намного выше, чем ближайшие два этажа. Поскольку большая часть города находилась под землей, солнечный свет сверху редко проникал внутрь. Мы жили в постоянном состоянии темноты, как будто в нашем мире не было дня. Только ночь.

Эти руины были домом моего народа, это место все жители Мираклиона называли Сонокан. Когда-то он был столицей всего Мираклиона, правда, это было до большого извержения пепельной горы. Говорили, что весь город был потерян в один день, что земля содрогнулась с такой силой, что пепельная гора открылась и извергаемый ей расплавленный камень поглотил город целиком. Довольно отвратительный образ, если вы спросите меня. Трудно было представить себе, что целый город будет поглощен целиком, но, прожив всю свою жизнь, все девятнадцать лет, среди руин бывшей столицы, отрицать это было невозможно. Некогда гордый город Сонокан теперь превратился в Затерянный город.

Я дал волю своему воображению, стараясь не думать о том, что ждет меня снаружи. К сожалению, каждый раз, когда я пытался думать о более счастливых моментах моей жизни и приятных мыслях, таких как исследование более глубоких туннелей под городом или купание в одном из подземных водопадов, мои мысли прерывал очередной удар хлыста. Это было чувство унижения, а не боязнь боли, которую я испытывал все сильней и сильней с каждым ударом.

Это не было похоже на то, что меня отвели в отдельное приватное помещение. Столб для битья был похож на колодки. Он был сделан так, чтобы его мог увидеть любой желающий, поэтому, конечно же, он был установлен перед залом правосудия.

На публичные наказания всегда была хорошая явка. Похоже, что соноканцам больше нечем было заняться, кроме как развлекаться страданиями других. Лично я для себя не находил это приятным занятием. В этом смысле я пошел в маму. Она никогда не присутствовала на публичных наказаниях, находя это испытание отвратительным. И я думал так же, особенно учитывая, что был тем, кто чаще всего получал наказание.

Мы вышли на улицу. Снаружи зала правосудия было почти так же темно, как и внутри. Как и было предсказано, вокруг семиметровой каменной колонны у подножия лестницы уже собралась огромная толпа. Похоже, они знали, каков будет вердикт, еще до того, как состоялось заседание Совета.

В сплоченном обществе быть другим не всегда хорошо. Люди хвалят вас, когда вы искусны, но затем они хотят привязать вас к столбу и публично выпороть, когда вы слишком искусны.

Я начал спускаться по ступенькам, волоча ноги так медленно, как только позволяли стражники. Я не успел далеко уйти, когда Совет и мой отец вышли из здания. Совет, казалось, ждал, чтобы я спустился вниз прежде, чем они спустят свою грандиозную делегацию по лестнице. Мой отец был уже на полпути вниз, когда моя нога достигла последней ступеньки. Толпа расступилась, оставив достаточно места для меня и моего вооруженного эскорта.

Стражники замедлили шаг. Часть ритуала заключалась в том, чтобы заставить преступника, или в моем случае жертву, выдержать испытывающие взгляды своего клана, прежде чем получить наказание. Они хотели, чтобы этот опыт был как можно более постыдным. Цель состояла в том, чтобы показать пример беззаконникам в надежде, что они извлекут уроки из этого опыта и изменят свои пути. Я выпрямил спину и твердо решил держать голову высоко. Меня это не сломает. Я не сделал ничего плохого, и у меня не было причин стыдиться.

— Мошенник! — раздался крик из толпы.

Мне не нужно было смотреть, чтобы понять, кто это сказал. Амрод, сын Рогпера, был на четыре года старше меня. Он был почти таким же высоким, как его отец, и, конечно, таким же противным. Это было бы так похоже на него — появиться и дразнить меня на протяжении всего испытания. Я не обратил на него внимания и продолжал гордо идти вперед.

— Вот, что получаешь за жульничество, ты… жулик.

Я закатил глаза. Словарный запас Амрода был не лучше, чем у его отца. Я слышал, что ослы говорят с лучшей дикцией.

Пробираясь сквозь толпу, я слышал обрывки разговоров шепотом. Некоторые с большим беспокойством задавались вопросом, за что еще Верховный браман будет готов раздавать наказания, если он собирается зайти так далеко. Другие задавались вопросом, не слишком ли легко я отделался. Те, что стояли ближе всех, прищелкивали языками и покачивали головами, выражая то ли отвращение, то ли разочарование. Большинство из них понятия не имели, что происходит. Они просто пришли посмотреть, как Варбога снова накажут.

Стражники остановились перед колонной. Камень был забрызган кровью. В верхнюю часть столба были вмонтированы четыре кольца, каждое из которых с набором кандалов, по одному с каждой стороны.

Мои ноги хотели бежать, но я был полон решимости.

Нут стоял в стороне, разматывая хлыст. Кожаные нити были туго сплетены в шнур, который тянул на добрые пять килограмм. Нут гордился своей способностью разрывать кожу на телах с каждым ударом хлыста.

— Сними его, — сказал один из стражников, прислонив копье к столбу.

Я снял верхнюю одежду, и стражник начал сковывать мои запястья. Железо было холодным на ощупь. Я пытался сдержать руки от тряски. Я не хотел, чтобы они видели, как я напуган. Я кинул свою тунику как можно дальше, чтобы она не запачкалась.

Голос Рогпера за моей спиной заставил толпу замолчать.

— Решение Совета было единогласным, — громко сказал Рогпер.

Я обернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Три члена Совета спускались по лестнице. Рогпер был на шаг впереди остальных.

— Варбог был осужден за мошенничество во время прохождения Тринитрона и ложь, которую он распространял о своем происхождении, — строго продолжал Рогпер.

Толпа расступилась, пропуская Совет.

— Ему назначено наказание в десять ударов плетью за обман и еще десять за ложь.

Послышалось несколько вздохов. Приглушенный шепот быстро превратился в стойкий гул, пробиваясь сквозь толпу. У меня было ощущение, что те, кто наблюдал, считали наказание довольно суровым, но никто не высказывал этого мнения, по крайней мере недостаточно громко, чтобы Верховный браман мог услышать.

— Нут, можешь начинать, — улыбаясь, сказал Рогпер.

Я посмотрел налево. Мой отец проталкивался вперед. Большинство поспешили освободить место, когда увидели, кто это был. Рядом с ним стояли моя старшая сестра Ларда и младший брат Ньорн. В глазах отца была ярость. Я покачал головой, давая ему понять, чтобы он не вмешивался. У моей сестры по обеим щекам текли слезы. Как и у нашей матери, у нее было нежное сердце. Она провела два дня в слезах в своей комнате после того, как наш отец убил одну из пещерных ящериц, которых она спасла, когда та пробежала через обеденный стол и попыталась взять кусок мяса с его тарелки. Ларде потребовалось две недели для того, чтобы наконец простить его.

Ньорн же, напротив, не проливал слез по старшему брату. И, в отличие от гнева в глазах моего отца, во взгляде брата было только презрение. Будучи самым младшим, он ничего так сильно не хотел, как выйти из моей тени. Я был тем, кто всегда казался способным на все, тем, кто получал самые высокие похвалы от наших родителей, победителем всех соревнований, бойцом, которого никогда не били. Он всегда завидовал моим способностям, и чем старше он становился, тем хуже становились наши отношения. Растущая пропасть между нами определенно была одним из худших недостатков обладания магическими способностями.

Громкий треск привлек мое внимание. Нут закончил разминку и теперь проверял свой хлыст. Он перекинул длинный хлыст через голову, а затем снова повернул его, щелкнув запястьем. Звук эхом отразился от окружающих зданий, словно раскат грома.

Люди, стоявшие ближе всех, попятились назад, едва не споткнувшись, пытаясь уйти от хлыста Нута. Никто не хотел стоять рядом с открытым концом плети.

— Похоже, будет больно, — произнес знакомый голос справа, заставив мою челюсть сжаться еще сильнее.

На этот раз я не мог игнорировать Амрода. Он протиснулся вперед, напротив моей семьи, в нескольких шагах от того места, где стоял Нут. Я надеялся, что шальная плеть попадет по нему.

Нут очень гордился распределением ударов по всей площади спины. Казалось, что он испытывает изрядное количество удовольствия, когда ему предоставляется возможность кого-то отхлыстать. Энтузиазм на его лице был отвратителен. Я старался унять вскипающую в моем теле ярость.

— Чем больше ты будешь прыгать, тем будет хуже!

Нут всегда говорил то же самое своим жертвам, прежде чем начать. Это была просто еще одна часть его ритуала.

Все мое тело сжалось. Я шагнул ближе к столбу, ухватился обеими руками за лишнюю петлю цепи и крепко сжал ее. Я сделал так, чтобы держать свой язык между зубов. Я слышал рассказы о других, которые прокусили его насквозь от боли.

Я повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нут снова взмахнул хлыстом над головой. Я закрыл глаза и напряг каждый мускул своего тела. Хлыст ударил. Я почувствовал, как он обжег мне спину, словно раскаленное железо. Мне хотелось закричать, но я сдержался.

— Один! — крикнул Нут достаточно громко, чтобы все услышали.

И снова хлыст нашел свою цель, и я вцепился в цепи, чтобы ноги не подкосились.

— Два! — я слышал, как сестра хнычет слева от меня.

Я был рад, что моей матери там не было. Боль пронзила мое тело, и я оказался прижатым к столбу. Холодный камень на моей груди был немалым облегчением. У меня перехватило дыхание. Каждый новый удар выбивал воздух из моих легких.

— Четыре!.. Пять!.. Шесть!..

Нут продолжал раскачиваться, не проявляя милосердия. Костяшки моих пальцев побелели, а зубы заскрежетали от напряжения, с которым я держал рот закрытым. Я чувствовал, как теплая кровь бежит по моей спине. Маленькие брызги присоединились к другим бесчисленным каплям на фреске у моих ног.

— Восемь!.. Девять!.. Десять!..

Я отчаянно пытался сосредоточиться — это тактика, которой нас учили, чтобы не сломаться под пыткой, но она не сработала.

После порки наступила короткая пауза. Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, но почему-то моя шея не двигалась. Слезы жгли уголки моих глаз, пока я пытался сдержать их.

В толпе послышался шепот. Я подумал, не решил ли Совет проявить снисходительность, но тут над толпой прогремел голос Рогпера.

— Это было десять за мошенничество. Осталось еще десять.

У меня упало сердце. Было бы легче, если бы они никогда не останавливались. К этому времени я мог бы быть уже на полпути к финальной десятке вместо того, чтобы просто готовиться к старту. Раздался знакомый раскат грома, и у меня свело спину.

— Один!

Один? Почему один?! Он что, не мог продолжать с одиннадцати? В какой-то момент мне показалось, что они начинают все сначала. Я чуть не рассмеялся от этой абсурдной мысли.

— Два!

Боль была невыносимой. Я больше не мог этого терпеть. Я хотел сдаться. Мне хотелось молить о пощаде. Я мог бы прямо сейчас отречься и сказать им все, что они хотели услышать, если бы они захотели остановиться.

— Три!

У меня подкосились ноги. Мои руки соскользнули, и я приземлился на колени. Отец ринулся вперед, но другие в толпе схватили его и удержали. Сестра закрыла лицо руками, а брат просто смотрел на булыжники у своих ног.

— Четыре!.. Пять!

Еще один щелчок хлыста, и мой разум начал ускользать. У меня закружилась голова. Я почувствовал, как что-то холодное коснулось моего лица. Я посмотрел сквозь веки и смутно осознал, что прижат к столбу. Грубый холодный камень коснулся моей щеки.

— Шесть!.. Семь!

Счет Нута затих вдали. Я больше не чувствовал боли. На самом деле, я не мог ничего чувствовать. Это было странное эйфорическое ощущение, как когда выходишь из одного из туннелей города, чтобы прогуляться в свете наверху. Только все было наоборот. Я видел свет, но он становился все более далеким. Меня затягивало все дальше и дальше в темноту. Довольно скоро он полностью окутал меня. Я понятия не имел, закончил ли Нут свой счет. Последнее, что я помнил, был нежный голос моей матери, приказывающий мне спать.