WW III. Операция «Эпсилон»

Игорь Азерин

Первые сутки глобального ядерного конфликта глазами четырёх человек: командира многоцелевой подводной лодки, инженера-компьютерщика, известного иркутского блогера-фотографа и заурядного парня из Новосибирска.Сотни сводок со всего мира, истории гибели и выживания…Стенограмма начала третьей мировой войны.

На берегу Байкала

***

Страшные и бесповоротные события застали Сергея Лазарева в лесной глуши. В это время он находился примерно в семидесяти вёрстах по прямой от Иркутска и в шести — от цели своего путешествия, урочища Ушканья падь на западном берегу Байкала.

Бабье лето подарило несколько дней хорошей погоды. Лёгкие утренние заморозки перекрасили в яркие тона природу южной Сибири, побледневшую ещё в начале сентября. Лазарев взял неделю отпуска за свой счёт, чтобы пофотографировать осенние красоты тайги и сделать несколько набросков для будущих пейзажей.

Из Иркутска выехал в воскресение перед рассветом. Сложил в свой «патфайндер» рюкзак с продуктами и запасной одеждой, скатанный в рулон спальник, фотоаппарат с объективами и треногой, этюдник с рисовальными принадлежностями — и отправился к Байкалу по Голоустненскому тракту. Собирался доехать до посёлка Добролёт или до Горячего Ключа, свернуть направо, дальше — по грунтовым колеям в сторону озера, до Ушканьей пади. Можно ли так проехать — достоверно не знал, но один приятель уверял, что его знакомый совершал путешествие по этому маршруту несколько лет назад. На всякий случай Сергей держал в мыслях запасной вариант, к которому прибегал не раз: до посёлка Большое Голоустное — по шоссе, потом — вдоль озёрного берега. Если удастся осуществить основной вариант, то Голоустного он достигнет во вторую очередь, возвращаясь в Иркутск.

До Горячего Ключа Лазарев не добрался — после Добролёта, проехав около двух вёрст, свернул с трассы на грунтовку. Он знал: в этом районе течёт река Чёрная, но неожиданно для себя обнаружил ещё одну — Ушаковку. Название подсказали двое рыбаков, встретившихся ему на берегу; они же объяснили, что тут реку не пересечь, а надо проехать вперёд ещё версты полторы, свернуть на дорогу, идущую чуть ли не обратно, и метров через пятьсот-шестьсот он выедет к мосту — ну а дальше Сергей пусть сам ищет проезд. В существовании дороги аж до самой Ушканьей пади они сильно сомневались.

Последовав совету рыбаков, он вскоре добрался до моста. Это было грубое бревенчатое сооружение, но смотрелось оно живописно на фоне реки и яркой листвы, поэтому Лазарев остановился возле переправы, чтобы сделать несколько снимков. Так, делая остановки для фотосъёмки, до конца дня он проехал тридцать вёрст — через извилистые проплешины браконьерских лесосек, объезжая подболоченные мелкие заводи, минуя стороной валежники. Спустя некоторое время достиг реки Алатай и стал двигаться вдоль неё.

Вскоре ему повстречались лесники на «буханке»: выяснилось, что совсем недалеко находится их заимка²⁰. Лазарев отправился с ними. Ему показали большую карту, на которую были нанесены все дороги, где пройдёт автомобиль: Сергей удостоверился, что к пади такой дороги нет. Туда можно добраться только по трассе через Большое Голоустное, вдоль берега. Надо сказать, само урочище было для него путевой целью лишь потому, что ближе к озеру горы становились всё выше и круче и именно в тех местах (в трёх-семи вёрстах от берега) он надеялся найти красочные горно-таёжные пейзажи.

Время было уже вечернее: Сергей решил заночевать у лесников, а рано утром двинуться в путь, чтобы — раз уж нет дороги до Ушканьей пади — забраться подальше на машине, а потом продвинуться вперёд пешком насколько возможно. Лесники посоветовали ехать строго на юг, придерживаясь русла Алатая, до высоковольтки (это меньше десяти вёрст), затем — вдоль неё на восток.

К семи часам утра он был у речки Ундун-Даван; проехав немного вдоль неё, устроил стоянку. Всего за утро Сергей продвинулся на машине более чем на тридцать две версты. Быстро перекусив, он взял сумку с фотокамерой, треногу, этюдник с рисовальными принадлежностями и стал подниматься на одну из возвышенностей.

Это была гора с двумя большими хребтами и одним поменьше: с высоты птичьего полёта, как представилось Сергею, она напоминала морскую звезду. Он обошёл малый хребет и, найдя на длинном склоне подъёмный участок достаточно свободный от растительности, начал восхождение.

Основной задачей на сегодня было: найти высотную точку для съёмок завтрашнего рассвета. Возможно, для этого придётся подняться на несколько соседних вершин. А ещё сегодня он рассчитывал сфотографировать закат. Прогноз погоды на сутки давали хороший, а до Ушканьей пади от места нынешней стоянки оставалось где-то около шести вёрст по прямой. Вот только машине дальше ходу нет — собственно, он потому и устроил стоянку, что дорожная колея попросту потерялась в тополиных зарослях. На западе вроде имелось некоторое подобие проезжего пути, но по нему Сергей удалился бы от озера. Отсюда можно было возвратиться назад или, оставив машину, совершить марш-бросок через несколько горных гряд к Ушканьей пади. Как поступить — он пока не решил.

Было около восьми утра, когда Сергей, забравшись на вершину «Морской звезды» (так он назвал для себя эту гору), увидел на северо-западе удивительное небесное зрелище: огромные светлые круги и яркие овалы небольшого размера. Всего таких небесных артефактов Лазарев насчитал более двух десятков. Овалы постепенно сжимались, превращаясь в точку, а круги увеличивались в диаметре, сливались с другими, становились прозрачными и теряли правильную форму. Ниже, у самого горизонта, виднелись вертикальные полосы белого дыма.

«Запустили ракеты, — сразу догадался Сергей: ему уже приходилось видеть издали ракетные пуски. — Но что-то слишком много…»

В области стоит дивизия ракетных войск стратегического назначения (здесь это всем известно): возле Иркутска — штаб, а на отдалении, между Ангарском и Усть-Ордынским, — три ракетных полка. Если живёшь вблизи таких объектов, видишь на улице людей в военной форме, спешащих по тревоге в часть, слышишь сирену гражданской обороны, то порою задумываешься о том, что развязка пьесы «Противостояние держав» рано или поздно наступит, а ядерное ружьё — выстрелит. «Война! — щёлкнула шальная мысль. И сразу же: — Да ну, ерунда. Хм… смешно».

Но нет! Одновременный запуск стольких стратегических ракет не может быть учебным. Это совершенно невероятно. Одна… две… ну, пять… но больше двадцати!.. Если не война, если не учения, то что? Может быть, ошибка компьютера? Ведь случалось такое! Или какой-нибудь сумасшедший генерал решил ударить по Америке? Это же армия: генерал отдаст приказ — солдаты сделают! Тогда — война. Вон их сколько взлетело.

А ведь это, наверное, ещё не всё. Эти «тополя» возятся тягачами и в настоящий момент несколько колонн таких тягачей, по идее, должны выдвигаться к позиционным районам, откуда и сделают залпы. Значит, если и в самом деле какой-то идиот начал атаку, то скоро будут новые запуски. Но и это ещё не всё! Американцы тоже знают о том, что дивизионы должны выдвигаться в заданные районы для боевых стрельб, а из этого следует, что они обязательно ударят по позициям. То есть их ракеты сейчас тоже взлетают!.. И полетят сюда! Совсем скоро, совсем недалеко отсюда, может быть, в трёх километрах, может — в сотне, возникнет ад!

«К машине! Надо бежать вниз к машине!» — вспыхнула мысль. Страх охватил человека. Он смёл в полость этюдника карандаши и захлопнул его. Упал на землю ластик, но Сергей не обратил на это внимания. Резким движением сложил ножки этюдника, едва не сломав, но тут же бросил их на землю, занялся треногой и фотоаппаратом. Собрав художественные и фотографические принадлежности, Лазарев кинулся вниз по склону. Шагов через десять он упал, этюдник раскрылся — рассыпались карандаши, листы эскизной бумаги, ластики, точилки… Сумка с фотоаппаратом укатилась далеко вниз, шагов на пятьдесят, и едва осталась на виду. Лазарев не стал ничего собирать — схватил этюдник, треногу и вновь припустил к подножию, по пути подобрав сумку с фотоаппаратом.

«Вниз! Скорее вниз! — подстёгивал он себя в мыслях, а может быть и вслух. — Машину ещё спрятать бы, но главное — вниз! Надо искать яму, расщелину. И машину, машину успеть спрятать! Как я без неё? Там ведь еда. Как я без неё? Там вещи, еда. Как без неё?! Машина нужна!..»

Добежав до автомобиля, Сергей понял, что не знает, как поступить дальше. Остановился, задыхаясь и суматошно озираясь. Где будет вспышка? Куда спрятать такую большую машину? В какую сторону бежать или ехать? Бросил вещи в багажник, зачем-то обернулся…

Значительный участок неба над пологой возвышенностью к северу от него потерял голубизну, побледнел, а тёмные основания облаков в одно мгновение стали ослепительно белыми.

Это взрыв! «Тополь» упал? Американская ответка? Плевать! Это атомный взрыв!

Сергей заметался. Ему представилось, как на нём воспламеняется одежда, кожа становится бордово-малиновой и вспухает белёсыми волдырями. Он повернулся спиной к автомобилю, раскинул руки, прижался к холодной гладкой поверхности кузова. В воображении вспыхнула картина: воздушная волна бьёт по машине, опрокидывает её на Сергея, сносит обоих куда-то в серую мглу. Бедняга снова заметался: отскочил от автомобиля, остановился, побежал вправо… опять остановился. Он боялся посмотреть в ту сторону, где поднимался гигантский клубящийся гриб.

Свечение между тем угасло. Больше ничего не происходило. Никаких громовых раскатов, никакой земной дрожи; не налетела ударная волна, не загорелись на горных склонах освещённые вспышкой деревья. Но человеку было неспокойно. Наверное, так чувствует себя заневоленный ловушкой зверь, когда к нему приближается охотник. Он ожидал смертельной развязки. По небу плыли облака, кричали в вершинах деревьев сойки, листья срывались с веток лёгким ветерком и летели вниз — а человек ожидал своей кончины в следующую секунду…

В следующую секунду вспышка ядерного взрыва может произойти прямо над головой.

Сергей бросился к машине, дёрнул на себя водительскую дверь, ударив ею по ноге, впрыгнул в салон. Уже через две секунды машина рванулась в чащу по ложбине между двух возвышенностей. И почти сразу Лазареву пришлось нажать на педаль тормоза, чтобы не врезаться в дерево. Лавируя, Сергей успел проехать несколько десятков метров, когда его настиг двойной громовой удар. Он вызвал неестественный по своей силе листопад. С крон слетела густая, тяжёлая масса хвои и листьев, которая дырявым занавесом опустилась на ветровое стекло. Будто небо упало — и Сергей лишился остатков самообладания.

Он резко вжал тормозную педаль в пол: его кинуло на руль, коротко бибикнул сигнал. Сергей, неосознаваемым движением заглушив мотор, выскочил из автомобиля, упал животом на ковёр из листьев и извиваясь, словно сом на песке, полез под днище. Через считанные мгновения его тело скрылось под машиной. Он лежал, зажмурив глаза, уткнувшись лицом в локоть, его трясло — краем сознания он чувствовал, что обмочился… и, кажется, даже не пытался совладать со своим телом.

Ничком пролежал с четверть минуты — щурясь, приоткрыл глаза и чуть приподнял голову: ничего не происходило и природа вокруг как будто затихла. Но спустя несколько робких человеческих вздохов почва дрогнула — Лазарев тут же уткнулся в локоть, вжался от страха в землю, заскулил в ожидании оглушающего удара. Земля вроде бы гудела… или ему это показалось?.. В воздухе по-прежнему тишина — было слышно как потрескивает остывающий коллектор выхлопной трубы и падают рядом с автомобилем листья.

Едва заметный толчок. Через несколько секунд послышался нарастающий гул и вой, земля мелко задрожала, застонала — и громкий рокочущий звук, похожий на раскат грома, накрыл лощину. С севера на юг пронеслась плотная звуковая волна, сопровождаемая гулом бури. Мир словно вздрогнул: заметно качнулась машина, на землю полетели сучья и листья.

Лазарев лежал, уткнувшись в землю. Он чувствовал некоторое раздвоение сознания: одной частью обонял запах влажной земли и палой листвы, в эти мгновения показавшиеся ему невероятно сладостными, а другая часть ждала каких-то чудовищных событий, которые исковеркают тело, лишат возможности видеть, обонять, осязать, слышать. Ударная волна, по мере продвижения превратившаяся в безобидный по сути звуковой вал, породила у Лазарева новый страх, будто сейчас он будет раздавлен собственной машиной. Эта жуткая мысль была настолько сильна, что он почувствовал позыв к мочеиспусканию, но в этот раз удержался. Волна пронеслась дальше, теряя с каждой секундой мощь. Некоторое время был слышен её шум и разносился крик птиц, согнанных с веток внезапным грохотом. Затем в лощине снова повисла тишина.

Это прокатились ударные волны первых ядерных взрывов: ближайших из более чем десятка. Тридцать ракет «Минитмен-III» были выпущены почти одновременно из шахт военной базы Маллстром (штат Монтана, США). В разряженных слоях атмосферы головные части ракет разделились на три блока, из которых один или два были ложными, и устремились к районам дислокации подразделений двадцать девятой дивизии РВСН России. После первого залпа последовал второй, из двадцати пяти ракет; и вновь каждая несла в головной части по три блока, но все они были либо ложными, либо содержали генераторы помех, ослепляющие радиолокационную аппаратуру.

Ракеты второго залпа шли по низкой траектории и потому обогнали снаряды, запущенные первыми. Таким образом американские военные предполагали ввести в заблуждение российских офицеров противовоздушной обороны. Цели с низкой баллистической траекторией менее заметны для наземных средств локации, в связи с чем американцы рассчитывали, что русские отвлекут на них излишнее внимание и израсходуют больше, чем следовало бы, поражающих средств. При таких условиях была высока вероятность того, что у обороняющихся просто не хватит времени на нейтрализацию боевых блоков. Эта уловка была оправдана хотя бы потому, что в те же минуты подвергались массированному налёту крылатых ракет и беспилотных бомбардировщиков береговые и приграничные районы российской территории.

Целями атомных ударов в районе дислокации двадцать девятой дивизии стали как места постоянного расположения подразделений, так и позиционные районы, чьи координаты были получены в результате космической и авиационной разведки и подтверждены данными агентуры. Наносились удары и по местам, где предположительно в этот момент находились дежурные дивизионы грунтовых мобильных комплексов «Тополь-М» и колонны ракетчиков, движущиеся к стартовым площадкам по тревоге.

Из сорока боевых блоков большая часть была выведена из строя средствами противоракетной обороны. Несколько снарядов сильно отклонились: один даже взорвался над территорией Монголии. Ещё часть отклонилась незначительно, тем не менее они сработали над населёнными районами. Остальные блоки с ядерными зарядами долетели до заданных квадратов.

Два трёхсоткилотонных термоядерных заряда полностью уничтожили наземные объекты 92-й полка РВСН возле Хомутово, оснащённый «Ярсами», но мобильные комплексы успели выйти на позиции и отстреляться. Над расположениями воинских частей 52933 (344-й полк) и 52009 (586-й полк) сработало несколько зарядов на высотах от полукилометра до четырёх тысяч метров, что повлекло уничтожение всех военных объектов на поверхности, а также сильнейшие разрушения и пожары в окрестностях. Один дивизион ракетчиков был уничтожен на марше полностью, три дивизиона понесли потери и часть комплексов вышла из строя.

Эти подробности станут известны позже, а сейчас Лазарев просто лежал под своей машиной в помутнённом сознании и оцепенев от страха. Следующий звуковой вал был немного слабее двух первых. Потом прошли тяжёлые пятнадцать-двадцать минут, на протяжении которых до Сергея доносились раскаты далёких взрывов, звук реактивных самолётов. Он чувствовал холод внизу живота и на бёдрах, но боялся пошевелиться. И вот стало тихо. Взрывы уже не слышны, на деревьях стали перекрикиваться сойки, и даже две молодые белки подбежали к машине — остановились в двух метрах, заметили человека, повернувшего голову в их сторону, и бросились прочь. Холод всё глубже проникал в тело, но вылезти из-под автомобиля он не решался.

Однако к страху перед ударной волной и испепеляющими лучами ядерных вспышек добавилась боязнь радиации. Но под машиной от радиации не спастись: от неё надо бежать. Понимание этого и привыкание к тишине, наконец, возобладало над прежними страхами и Сергей решился покинуть свою лёжку. Тут обнаружилось, что автомобиль заметно просел: колёса продавили мягкую почву и днище теперь было на несколько сантиметров ниже, чем в момент остановки автомобиля. Самое низкое место находилось между колёсами, поэтому сбоку вылезть не удалось, а впереди мешала кочка и выпуклая защита двигателя. Сергей стал отползать назад, при этом почувствовал запах своей мочи. «Неужели это я?» — была первая осознанная и несуматошная мысль с того мгновения, когда он увидел в небе следы межконтинентальных ракет.

Он вспомнил, как утром прощался с лесниками, потом — дорога, восход солнца, который он фотографировал, снова дорога, «Морская звезда» — и он делает снимки… Всего лишь несколько часов назад! Несколько часов назад была спокойная мирная жизнь, а в ней — место Лазарева, довольно уютное: приносящая удовлетворение работа, приличный доход. И вот он в мокрых штанах, трясущийся от страха и холода, не знающий, что предпринять. А реальность, в которой он что-то значил, кажется, превращается в радиоактивный пепел.

***

В Иркутске у Сергея близких не осталось. Он был в бесплодном браке с девятнадцати до двадцати двух лет и к нынешним своим тридцати двум годам превратился может быть не совсем в убеждённого холостяка, но в мужчину, предпочитающего короткие, необязывающие связи. Отца Сергей не знал и был единственным ребёнком у матери. Она родила его поздно, на четвёртом десятке — болезненная женщина со странностями: до женитьбы Сергея она не давала ему шага сделать без спроса и была категорически против невесты, а после женитьбы полностью потеряла интерес к жизни сына и прекратила с ним общаться. Умерла внезапно около трёх лет назад. Сергей, долгие годы снимавший жильё, вернулся в унаследованную квартиру. Год назад он продал её и купил жилище в соседнем, Кировском районе Иркутска.

В общем, Лазареву в эти минуты не о ком было беспокоиться. С родственниками он не поддерживал связи, а потому оставались только друзья, судьба которых могла бы его волновать… но не волновала. Все его страхи сосредоточились сейчас на нём самом. Страхи, беспокойство и возвратившееся из детских годов желание: чтобы кто-нибудь его защитил, укрыл, успокоил.

«Взрывы были на севере или северо-западе — значит, надо ехать на юг, юго-восток», — думал Сергей, поднимаясь на ноги. Он огляделся, потом сел за руль и запустил двигатель. Места для разворота здесь не хватало, а возможности проехать вперёд не было — Лазарев включил заднюю передачу и машина медленно тронулась.

Уже через пять метров, когда Сергей вывернул руль, она правым крылом упёрлась в дерево. Услышав негромкий хруст сминаемого железа и пластика, он простонал от жалости к машине и к себе. Подал автомобиль вперёд, остановил, снова стал сдавать назад, глядя теперь не только в зеркала, но и посматривая по бокам. Вскоре он выехал из чащи. Грунтовая дорога вдоль речки Ундун-Даван отсюда вела на северо-запад — по ней Сергей и приехал. В других направлениях никакой дороги не было, разве что на юг уходили поросшие травой и кустарником колеи. Как же быть? Продолжить путь на юг пешком? Надо решать.

Спокойствие и рассудочность быстро возвращались. Наверное, этому помогло сосредоточение, необходимое, чтобы аккуратно вести машину задним ходом между деревьями. Мысли о радиации и возможных ядерных взрывах не покидали его, но они уже не нагоняли панику.

Лазарев заглушил двигатель, посидел с полминуты; глянул вправо, влево. Вышел из машины. Место стоянки располагалась возле речки, менее чем в ста шагах от переправы, машина стояла капотом на юг. На севере, за дальними возвышенностями и деревьями, виднелась бурая туча, за ней — ещё одна. Совершенно чётко Сергей осознал: это следствие атомных взрывов. По его прикидке, до них — по меньшей мере километров пятьдесят. На таком расстоянии вряд ли стоит опасаться радиации, даже если облака движутся сюда — если только дождь соберётся. Однако в небе не было низких дождевых туч, которые могли бы принести осадки, хотя ветер действительно дул со стороны радиоактивных облаков.

В машине у Сергея лежал бинокль двенадцатикратного увеличения, которым он редко пользовался, но в походы на всякий случай брал. Сейчас он достал бинокль, огляделся — приметил вблизи бугор и поднялся на него. Вот оно: неплотное буро-серое облако; его верхняя часть всё более сплющивается и растекается.

Лазарева била мелкая дрожь, в горле встал комок. Захотелось немедленно оказаться среди людей: рассказать об увиденном и пережитом, обсудить случившееся, узнать, что вообще происходит в мире, наконец — почему это произошло? Сергей сбежал с бугра, подошёл к машине. Открыл переднюю дверь и дотянулся до мобильника, лежавшего на пассажирском сидении под полотенцем и ещё какими-то вещами. Он обычно оставлял телефон в машине, чтобы его не отвлекали от занятий фотосъёмкой и живописью. С айфоном было что-то не так — он не реагировал ни на какие на действия. Сигнал GPS тоже пропал: Сергей минут пять провозился с навигатором автомобиля, но тот так и не показал местонахождение машины на карте.

Только теперь Сергей догадался включить радио. На установленной частоте было шипение и треск, приёмник автоматически начал поиск устойчивой передачи. Наконец нашёл волну, которая сквозь помехи донесла до слуха побледневшего в это мгновение Сергея голос.

Мужской, с вибрирующими басовыми интонациями, механически-монотонный… но Сергей расслышал в нём чудовищный драматизм. Драматизм объявления смертного приговора: «Внимание всем! Внимание всем! Воздушная тревога. Воздушная тревога. Радиационная опасность. Радиационная опасность». У Лазарева оборвалось дыхание. После страшных слов несколько секунд звучал прерывистый тревожный сигнал — и снова выносился приговор человеческой цивилизации.

Безысходность охватила Сергея. Если до сих пор тлела надежда на то, что пуски ракет и последовавшие взрывы — лишь техногенная катастрофа, сбой компьютера, бзик сумасшедшего генерала… то теперь сомнения развеялись.

Это война.

Две или три минуты Сергей сидел, не шевелясь, только смотрел на панель приёмника: тот колебанием разноцветной диаграммы сопровождал голос диктора. Проносились мысли: что на Земле осталось несколько сотен людей и он — один из этих счастливчиков; что возвращаться в Иркутск смыла нет, потому что там одни радиоактивные развалины; что вода в Байкале теперь заражена; что ему придётся охотиться на зверей, когда продукты в разрушенных гипермаркетах окончательно испортятся; что когда-нибудь он встретит другого человека, возможно, женщину… С этой мыслью Сергей начал выходить из ступора, безысходность развеивалась. Он стал искать другие работающие радиостанции. Вскоре на длинных волнах нашёлся «Маяк». Здесь передавалась инструкция для населения о действиях после объявлении тревоги: выключить свет и газ, спуститься в убежище, захватить с собой воду… на открытом пространстве лечь ногами к вспышке… при отсутствии противогаза использовать марлевую повязку, полотенце или иной подручный материал… старайтесь проявить стойкость… пресекайте панику и выявляйте распространителей недостоверных слухов… не выключайте радиоприёмники…

К Лазареву возвращалось самообладание. Не так страшен ядерный дьявол, как его рисовало воображение ещё несколько минут назад. Хиросима и Нагасаки были отстроены на местах атомных взрывов уже через несколько лет — и стали краше, благоустроеннее, населённей. В России есть озёра, созданные атомными взрывами — в них можно купаться, их воду можно пить. Сотни тысяч людей получили облучение и ожоги от вспышек, но остались живы — и доживают до восьмого и девятого десятка.

Чернобыль? Чернобыль — не то. Там другие радиоактивные материалы, которые не должны были разлететься по округе, но поучаствовали в цепной реакции, в распаде — и разлетелись.

Инструкция, транслируемая «Маяком», содержала также сведения, которые должны были предотвратить панику и развеять ложные слухи о чрезмерной опасности ядерного оружия. Говорилось, что радиация распространяется от эпицентра взрыва не далее двух километров даже при детонации самых мощных зарядов — в десятки мегатонн. Что облако наземного взрыва опасно лишь вдоль своего пути, полосой от двух до восьми-десяти километров по ширине, а заражающий эффект полностью теряет силу, удалившись от эпицентра не далее чем на сотню километров. При этом воздушные взрывы опасны лишь световым излучением и ударной волной, а их летучие остатки практически не несут угрозы в плане радиоактивности.

Автоматически транслируемая инструкция не стала для Сергея откровением — многое он знал хотя бы даже из школьных уроков по ОБЖ, — но теперь его знания были освежены и примерены к сложившимся обстоятельствам. Не всё потеряно, цивилизация не погибла, у него самого есть неплохие шансы пережить катастрофу.

Он вспомнил, что хотел поменять одежду. Положил мобильник обратно на пассажирское сиденье, огляделся, потом вышел из автомобиля и открыл багажник: подтянул к себе сумку, достал из неё чистые камуфляжные брюки, куртку и свитер. Перед тем как направиться к речке он осмотрел машину. На правом крыле была небольшая вмятина, а с загнутого торца бампера содрана часть пластикового кожуха.

На речке Лазарев прополоскал трусы и камуфляжные брюки, надел джинсы. Трусы пришлось одевать мокрыми: запасных не брал, а остаться без них как-то уж совсем не комильфо. Мало ли что может произойти — теперь, — и вдруг откроется, что он без трусов. То ли ваххабит, то ли извращенец, то ли полудурок. Опозорился как щенок? Да. Но никто ведь об этом не знает. А если сейчас какой-нибудь патруль загребёт?.. Станут осматривать, раздеться заставят… Разрыв шаблона служивым обеспечен. Или ещё какая-то неприятность случится — ранение, например. Нет, уж лучше потерпеть сырость и холод, чем отвечать на вопрос: «Почему вы, гражданин, в верхней одежде, но без трусов?»

Повесив выжатую одежду на спинки сидений, Лазарев снова взял бинокль и забрался на бугор: бурые облака взрывов поднялись выше, посветлели, их немного разнесло ветром и, как показалось Сергею, они приблизились. Теперь решение ехать на юг окрепло окончательно — фактически, запланированным маршрутом. Можно проехать, сколько получится, потом оставить машину в зарослях и дальше идти пешком.

Он припомнил: выезжая из чащи, видел слева колеи, уходящие на юг, даже хотел там развернуть машину, но передумал. Теперь решил проверить: не показалось ли?

Дорога всё-таки имелась. Сильно поросшая травой, местами полностью терявшаяся в растительности, но вполне проходимая для внедорожника. Он сел за руль, поехал. Однако вскоре движение превратилось в виляние между деревьями, кустами и валунами. Преодолев около трёх вёрст, он оказался в месте, где дорога поворачивала к броду через Ундун-Даван, а дальше уходила на север. Сергей решил спешиться здесь. К тому же и топлива могло не хватить на обратный путь, даже с учётом запасной канистры в багажнике.

Лазарев выбрал сравнительно ровную площадку у подножия хребта, на опушке леса, густо покрывающего склон, и загнал на неё машину. Он ещё раз попытался определить своё местоположение по навигатору, но GPS-связи не было, как и мобильной. Включил радио: шёл повтор за повтором инструкции ГО. Запустил автопоиск каналов. Через несколько секунд приёмник нашёл ту волну, что прежде передавала сообщение о тревоге — это было «Радио России». Теперь и здесь транслировалась инструкция. Других радиостанций приёмник не находил и Сергей выключил его.

Надо пообедать и идти на юго-восток, к Байкалу. С собой возьмёт рюкзак с одеждой, спальник, еду, бутылку воды, фотоаппарат, бинокль… телефон, конечно, — и всё. Надо до темноты выйти к берегу. Он прикинул по карте, что находится примерно в четырёх-четырёх с половиной вёрстах от Ушканьей пади. Главное, перейти через три хребта или обогнуть их, а на берегу уже будет проще. Может быть, там строения и пристань пади окажутся в зоне видимости.

Еды ещё оставалось на пару трапез: полбатона хлеба, отрезок сервелата, кусочек «российского» сыра, банка сайры, банка омуля в томате, яйцо, огурчик и помидор. Сергей обедал минут пятнадцать, затем собрал оставшуюся еду в рюкзак; на походной газовой плите за это время подогрелся чайник, и чай он пил уже стоя и быстро, поглядывая то на юго-восток, то на северо-запад, где виднелись высоко поднявшиеся серые облака взрывов. Они уплощились и слегка растянулись; нижняя часть была темнее, чем у кучевых облаков, и имела явный коричневый оттенок.

Вспомнил, что у него падала сумка-чехол с фотоаппаратом и объективами. Открыл её и осмотрел содержимое — всё цело. Потом проверил — взял ли всё необходимое, ещё раз глянул на карту, закрыл машину, поставил её на сигнализацию… И в этот момент подумал, что лучше оставить ключ здесь — спрятать где-нибудь. Теперь может произойти что угодно — можно остаться не только без ключа, но и без машины. Он быстро нашёл подходящее место: дерево с расщеплённым стволом. Трещина была глубокая, но не сквозная, и представляла собой продолговатую нишу, нижний край которой находился на уровне человеческого роста. Сергей отломил ветку толщиной с мизинец и продел её через кольцо в ушке электронного ключа. Ветку установил в распор ниши — уже с трёх шагов ключ был совершенно не виден.

В одиннадцать часов дня тронулся в путь. Пошёл строго на юго-восток, по распадку²¹ протяжённостью более версты. Меньше чем через полчаса он вышел на открытую каменистую площадку, за которой лежал невысокий хребет с довольно крутыми склонами. Судя по карте, его можно было обойти примерно за полчаса, если повернуть на запад. Но Сергей решил идти в гору: с гребня он хотел разглядеть окрестности и надеялся на то, что мобильник найдёт на высоте сеть и оживёт.

Склон до самого верха был густо покрыт растительностью, правда, она постепенно становилась ниже, высокие деревья полностью сменились кустарником и карликовыми, сильно изогнутыми деревцами. Тем не менее идти было тяжело: крючковатые ветви цеплялись за рюкзак со спальником, за одежду. Три четверти часа ушло на подъём. С гребня он увидел Байкал — за долиной, лежащей между двух небольших гор.

Но не озеро привлекло внимание Сергея, а то, что находилось на западе. Там вздымались к небу несколько серых облаков, точно таких, какие он видел более часа назад на севере. Иркутск! Это над Иркутском (или вблизи него) вознеслись столбы радиоактивного пепла и дыма. Можно было различить четыре «протуберанца», уже далеко отнесённых ветрами от эпицентров — за ними тянулись шлейфы чёрного дыма.

На северо-западе поднялось к небу больше «протуберанцев», но сосчитать их было сложно — они загораживали друг друга и сливались. Ближе всех был тот столб дыма, который Сергей увидел первым (ещё от речки), и он находился отдельно от остальных. Хотя вполне возможно, что расстояние как до него, так и до тех, что поднялись в окрестностях Иркутска, было примерно одинаковым, а до города отсюда было вёрст семьдесят. Но ближайшее облако сносило восточнее — так казалось. Теперь опасность могли представлять более далёкие облачные остатки взрывов: они находились западнее и их, похоже, сносило прямо в сторону Лазарева.

Зрелище потрясло Сергея: он сбросил поклажу и сел на землю. Минуту спустя достал бинокль и стал всматриваться в даль. Сначала он думал о том, что происходит в районах, опалённых ядерным пламенем, о своей квартире (вообще, уцелел ли дом, в котором она расположена?), однако постепенно мысли обратились к будущему. Как оно сложится? Где он будет жить? А вдруг его заберут в армию? Он сейчас выйдет к людям, а его заберут служить этой стране дураков, всю свою историю воюющей с цивилизованным миром. Служить Лазареву не хотелось — не любил муштру, тревоги, атаки, приказы… Он не был в армии (в своё время мать сделала для него нужную справку), но об армии начитался в Интернете и заочно ненавидел её порядки. В них нет свободы для человека. В них тупость и бесполезные жертвы.

Лазарев опустил бинокль. Оглянулся на Байкал, затем медленно обвёл взглядом горизонт от юго-запада до северо-востока. Озеро, низкие горы, тайга, голубое небо с редкими белыми облаками.

Какая красота! Вот он — прекрасный пейзаж. А на нём сумасшедшие политики — алчные, глупые, беспринципные — поставили радиоактивные кляксы. Не могла это сделать Америка, не могла сделать Европа — они не настолько глупы. Они стремятся к процветанию, а не к разрушению. Война для них просто не выгодна. По крайней мере, самоубийственная война. Запад может всё купить! Может подкупить своим высоким уровнем жизни, свободой мысли, свободой совести. Америке и Европе нет смысла начинать смертельно опасную схватку. Такую войну могли начать только кремлёвские вурдалаки. Только гэбистская карликовая особь с имперскими амбициями могла совершить это преступление против человечества, против своей страны, и так уже униженной и обворованной ею.

С общих проблем мысли скоро переместились в личную плоскость. Чувство абсолютного одиночества поглотило Лазарева. Словно из всего людского рода остался он один. Есть эта вершина, в окружении других, есть темнеющий вдали Байкал, есть синее небо и солнце — но нет больше человеческой цивилизации. Он вспомнил о своём детстве без отца, о матери, о родственниках по материнской линии, с которыми сознательно не поддерживал отношений, вспомнил о бывшей жене… об их первых месяцах после знакомства. Ему стало жалко всех, но и себя ему было жалко тоже. Глаза увлажнились, он шмыгнул носом. Лазарев забыл о цели своего перехода через хребет, об опасностях новых взрывов и надвигающихся радиоактивных облаках, о прохладном ветре, что легонько трепал его длинные русые волосы. Так Сергей просидел несколько минут, понемногу успокаиваясь, отрешаясь от ужасных и постыдных переживаний сегодняшнего утра.

Наконец он вытащил из нагрудного кармана айфон — тот по-прежнему был в «зависшем» состоянии. Тогда он достал фотоаппарат и начал делать снимки. Теперь объектом съёмок стала не осенняя тайга и прибайкальских горы, а последствия атомных ударов. Даже на таком большом расстоянии был виден чёрный дым, поднимавшийся вслед серо-бурым радиоактивным облакам. «Наверное, город горит», — подумал Лазарев и снова вспомнил о своём жилище. Между тем воздушные течения относили дымопылевые образования к устью Ангары, то есть в южном направлении. Сергей предположил, что ближе к вечеру эти искусственные смертоносные тучи закроют собою солнце.

Он обратил внимание, что в небе нет гражданских самолётов. Над этой местностью проходят их трассы и ещё утром был слышен звук авиационных моторов. «Может быть, аэродром разбомбили? — пришло на ум. — Да нет, аэродром ведь гражданский. Наверное, запретили полёты из-за военных действий».

Закончив фотографировать, положил камеру в сумку-футляр, перекинул её ремень через голову, чтобы она висела на груди, и взвалил на плечи рюкзак со спальником. Перед тем, как тронуться в путь, взглянул в сторону Иркутска: чуть повернул голову, бросая взгляд на надвигающееся радиоактивное облако с севера… и застыл.

Вдали — правее и севернее атомных дымин — устремились в высоту несколько искорок, а за ними тянулись белые нити: к низу они утолщались, теряли белизну и плотность, наконец растворялись в синей приземной дымке. Ракеты! Межконтинентальные баллистические ракеты. Реактивные снаряды противоракетной и противовоздушной обороны небольшие в сравнении со стратегическими монстрами, и поэтому они быстро разгоняются; сразу после старта резко меняют траекторию, дыма за ними почти нет. А эти ускорялись довольно медленно и набирали высоту почти перпендикулярно горизонту, за ними тянулся дымный шлейф. Может быть, в эти секунды запускались и противоракеты, но видно их не было. Без сомнения — это «тополя» или «ярсы».

Сергей сбросил рюкзак, тот пополз вниз по южному склону. Достал из сумки фотоаппарат и стал снимать. Снимал с наибольшим увеличением, раскрыв диафрагму объектива полностью и поставив короткую выдержку (чтобы уменьшить размытие изображения от тряски рук). Ракеты взлетали очень далеко, на пределе видимости. Лазарев мысленно прикинул, что место старта километрах в сорока, в районе посёлка Добролёт. Он даже слышал, что к северу от него находится то ли часть ПВО, то ли стартовая позиция²² МБР.

Сначала разглядел девять ракет: они ускорялись и едва заметно отклонялись к востоку, а белый след постепенно исчезал в небесной сини. Затем на некотором отдалении Сергей увидел ещё один залп из девяти ракет — западнее и, вероятно, чуть дальше. Количество пусков можно было сосчитать лишь по факелам сгорающего топлива, которые отсюда казались мельчайшими искорками, а дымные шлейфы ракет сливались: видимо, дивизион был развёрнут фронтом строго на восток. Ракеты поднялись высоко и уже почти исчезли, когда до Лазарева донёсся нарастающий звук, какой обычно бывает у военных самолётов. Спустя несколько секунд на западе показались две точки. Они пронеслись вёрстах в трёх в северо-восточном направлении. «Перехватчики? — мелькнула мысль. — А может быть, это „миги“ с „кинжалами“ под брюхом? Неужели мифические „кинжалы“ в самом деле существуют?» Не успели скрыться из виду эти самолёты, как в том же направлении и на таком же отдалении от Лазарева пролетела ещё одна пара реактивных машин.

Надо было уходить. Радиоактивные облака приближаются, да и, судя по всему, следовало ожидать новых ответных ударов от Штатов: Лазарев не сомневался, что те только отвечают и даже не пытался понять, почему между пусками ракет первой волны и американским ответом был такой короткий временной промежуток. Ближайшего радиоактивного облака Сергей теперь не сильно опасался: стало очевидно, что воздушные течения сносили его севернее. А вот облака позади и левее представляли опасность, они явно двигались сюда. Успокаивало одно — хватало времени, чтобы укрыться от них.

Сергей медлил. Тщеславие толкало на риск: он ожидал ответного американского удара по позициям укрывшихся в тайге «тополей» и был не прочь заснять атомные взрывы. На руку ему северо-западный сухой ветер и высота, на которой он находится. На юге (в стороне озера) видимость была значительно хуже из-за большого процента влажности в атмосфере. Выросшие в окрестностях Иркутска атомные исполины тоже были видны не очень хорошо — то ли из-за близости озера и реки, то ли из-за смога. Северное направление просматривалось отчётливо, только у самой земли атмосфера приобретала серовато-синюю мутность, да ещё уменьшилась прозрачность воздуха позади приближающихся радиоактивных облаков.

Наконец он начал спускаться с хребта. Этот склон был более пологий, чем северный, и не так густо покрыт растительностью. Шагах в двадцати внизу, упёршись в валун, лежал рюкзак. Лазарев поднял его и закинул на плечи. Поверхность была каменистой и приходилось соблюдать особую осторожность при спуске. Впрочем, спуск был вскоре прерван. Раздался глухой раскатистый звук. Он был похож на обыкновенный гром, но какие сомнения теперь могли возникнуть, тем более когда на небе лишь белые кучевые облака? Звук далёкого атомного взрыва по ту сторону гребня.

Теперь Лазарев не заметался, как это было с ним утром. Пережив тогда ужас и стыд, он определённо собрался внутренне. А кроме того, несколько минут назад он рассматривал дымопылевые останки атомного кошмара — это придало ему уверенности в том, что он находится в безопасности, в зоне недосягаемости для излучения и ударных волн. Он испытывал тревогу, некоторый страх, но никак не ужас. Сумасшедший азарт завладел им: увидеть вспышки, растущие грибообразные облака, действие ударных волн… Столько раз он видел это в художественных фильмах и в документальных роликах об испытаниях атомных бомб, а теперь есть возможность с безопасного расстояния увидеть страшное и одновременно завораживающее явление собственными глазами.

Мало того, у него возникла сумасбродная идея — сфотографировать ядерный взрыв, и она влекла его не вниз по склону, а обратно, к гребню. Интерес и тщеславие оказались сильнее страха. Эти снимки потом будут пожирать глазами… будут водить по ним пальцами те, кто останется живым, может быть, десятки и сотни поколений людей… людей-мутантов или как они там будут называться. Можно прославиться, как Ник Ут²³. Это шанс для славы — славы, которая надолго переживёт его. И Лазарев, скинув рюкзак, устремился к гребню хребта.

Между тем вслед за первым взрывом, последовал второй, третий, четвёртый… больше десятка точно. Когда Лазарев оказался на гребне, то увидел совершенно невероятную картину: примерно дюжина грибообразных «протуберанцев» вздымались над горизонтом от северо-востока до северо-запада. И прямо на глазах у Сергея разгорались ещё три термоядерных шара. Наверное, на каждый из них в отдельности с такого расстояния можно было бы смотреть через затемнённые очки или хотя бы прищурившись, но их одновременная светимость была такова, что даже кожей лица чувствовался жар. Опасаясь ожога, он присел, укрылся за гребнем. Потом осторожно поднял руку с фотоаппаратом — ей не причинили вреда лучи далёких вспышек. Тогда он медленно стал подниматься, прищурившись и глядя в видоискатель камеры.

Один из взрывов произошёл точно там, где по прикидкам Сергея располагался Иркутск. Склонив голову, чтобы не ослепнуть, он фотографировал его с третьей или четвёртой секунды от начала реакции. Заряд сработал на высоте нескольких километров — это очевидно, иначе вспышка не была бы видна за отдалёнными холмами. Ударная волна в виде быстро раздувающегося громадного пузыря колыхнула дымовую завесь над городом. Почти чёрный гриб из наэлектризованной пыли и пепла сначала просто материализовался на месте ослепительного огня, а затем стал вытягиваться, при этом остаточное облако ещё примерно минуту полыхало багровыми языками пламени.

Лазарев снимал около четверти часа, успев поменять заполненную карту памяти. Пронеслись ударные раскаты, далёкие грибообразные столбы пепла и пыли уже не росли так интенсивно, как сразу после своего появления — они почти застыли.

Сергей сел на землю. Сел обессиленно, грузно, уронив руку с фотоаппаратом на бедро. Происходящее казалось ему галлюцинацией. Три четверти мира, если оглядеться, совершенно обычные: голубое небо, светлые облака, ослепительное солнце, темный Байкал, жёлтыми и бурыми пятнами распласталась тайга в подножиях гор, а четверть мира (с севера на запад) — похожа на акварельный рисунок: размытый серо-голубой горизонт, над ним — около двух десятков грибов, выведенных неуверенной дрожащей рукой, выше — небо с грязно-серыми облаками. Фантасмагория.

Так, плохо осознавая себя, сомневаясь в реальности происходящего, Сергей сидел несколько минут. Потом поднял к глазам бинокль… но скоро опустил его: из-за поднятой ударными волнами пыли и разнесённого дыма даль утонула в серо-синей пелене.

Вновь он вспомнил о квартире, о вещах, что в ней остались, о деньгах. «Но какие снимки я сделал! — будто компенсируя мысли о потерях, подумал Лазарев. — С такими снимками, пожалуй, можно рассчитывать на славу и хорошие гонорары: лишь бы Америка не сильно пострадала от какой-нибудь „Сатаны“ или „Тополя“. Но у Америки защита лучше. С её технологиями и с готовностью к заскокам кремлёвских вурдалаков она должна уничтожить большую часть их ракет. Да половина этих „Булав“ и „Тополей“, как водится, сразу после старта посыпалась, наверное, на головы тех, кто их запустил. Может быть, и на Иркутск такая вот „булава“ упала, а потом скажут, что Америка город уничтожила. „Протоны“ у них падают, „Булавы“… Страна-бензоколонка. Импортные запчасти с некоторых пор перестали на бензоколонку завозиться, а своё, что-нибудь стоящее, отродясь делать не умели. Всю свою историю воровством жили. Ракетостроение у немцев украли, атомную бомбу — у американцев, водку — и ту у поляков спёрли».

Сергей поднял взгляд к приближающимся серым облакам, потом встал на ноги, резко развернулся лицом к Байкалу — и заспешил вниз по склону.

Менее чем через час (в начале третьего) он был на берегу озера.

***

Строения турбазы и пристань с баркасом Лазарев увидел ещё со склона прибрежного хребта, слева по ходу движения, но сворачивать к ним не стал. На берег он вышел примерно в версте от пристани. С этого места было видно, что ближайшее радиоактивное облако одним краем уже нависло над озером, правда, намного дальше турбазы. Остальные пока видны не были — всё-таки обзор здесь был сильно ограничен, в отличие от высотных точек наблюдения в горах. Осмотревшись, Лазарев направился к Ушкани.

Немного не доходя до урочища остановился, чтобы посмотреть в бинокль. Ничего особенного тут не происходило. На пристани несколько человек сгружали с баркаса пустые пластмассовые бочки и коробки; в коробках, наверное, были продукты, потому что среди них было несколько упаковок с лимонадом. Две собаки лежали у самой воды. Лазарев опустил бинокль и снова зашагал.

Прошёл мимо двух ближайших построек и деревьев, расположенных у самого берега, но людей тут не было. Пару деревянных домов на прибрежном склоне разделяла длинная беседка со столом и скамьями. Шагов через семьдесят, у самой воды, росли два раскидистых дерева с длинными гибкими ветвями, а рядом стояли три машины. Он проследовал мимо. На дороге, ведущей от берега к дальним строениям урочища, метров за сто до пристани, вели беседу трое мужчин, при этом один из них говорил громко и много жестикулировал, указывая то на пристань, то на горы. Двое были в возрасте, а третий примерно одних лет с Сергеем или моложе. Лазарев направился к ним.

До троицы оставалось шагов пятнадцать, когда молодой указал товарищам на Сергея: те обернулись. Спустя пару секунд, один их них спросил:

— А вы кто? откуда? Здравствуйте.

Прибежавшие от пристани собаки (заметившие чужака раньше людей), устремились к Лазареву с весёлым лаем.

— Фу! Шнур, Друг, фу! Свой! Не бойтесь, не укусят. Идите сюда. Не бойтесь.

Собаки забегали вокруг Лазарева, не приближаясь к нему ближе чем на полтора-два метра.

Сергей, смущённо улыбаясь, подошёл и остановился в двух шагах от мужчин:

— Здравствуйте. Я оттуда, — держа руки на лямках рюкзака, он повёл головой влево, указывая на запад и береговую линию, уходящую к Ангаре и Иркутску. — Через горы шёл. Никогда раньше здесь не был.

— Турист, значит, пеший…

Лазарев резонно предположил, что мужчина с тёмно-рыжими усами и короткой стрижкой, задавший ему вопрос, был старшим из этих троих, и не только по возрасту. В стильной кожаной куртке, в замшевых ботинках… бейсболка с надписью «Байкал» на голове как с иголочки — он выделялся лоском и представительностью.

На фразу этого человека, прозвучавшую двояко (то ли вопрос, то ли утверждение), Сергей лишь слегка пожал плечами и оттянул лямки рюкзака: о своей машине, оставленной в лесу, он рассказывать первому встречному не собирался.

— А откуда идёте? Где к озеру вышли? — мужчина на секунду перевёл взгляд за спину Сергея, на береговую линию. — Вы вообще в курсе, что происходит?

— Я фотограф. Иду от Горячего Ключа, напрямую… почти. Где-то около километра шёл по берегу. А до этого поднимался на горы, видел взрывы, залпы ракет, самолёты…

— Взрывы видел? Где?

— Там, — Сергей быстро определился с направлениями и показал рукой на северо-запад. — Иркутск, ракетные базы — в той стороне. Только я ничего не знаю. У меня мобильник сеть не берёт и навигатор…

Он осёкся, подумав о машине.

— Иркутск бомбили? — насторожился другой старший мужчина: с виду — бурят.

Он был одет в камуфляжную форму, какую носят охотники, на ногах — высокие ботинки, на плече — ружьё.

— Война началась, — резко произнёс мужчина в кожанке, не обращая внимания на вопрос своего товарища.

Сергей обвёл взглядом всех троих и спросил, будто уточняя:

— Война?

После виденного сегодня ничем особенным не отозвалось в нём это слово, раскалывающее человеческую жизнь на «до», «во время» и «после». Оно вызвало лишь чувство досады, сожаления, какое бывает, когда что-то идёт не так, как ожидалось, не по плану.

Испытующе глядя на Лазарева, старший кивнул, а его товарищи почти одновременно ответили: «Да».

— А с кем? Кто начал?

— А хрен его знает. Вроде поначалу говорили — Россия напала первой, а теперь — что американцы сбили самолёт с Президентом и они же начали. Хрен разберёшь пока.

— Да теперь никогда не разберутся, будут друг на друга валить, — переступая с ноги на ногу, произнёс мужчина в камуфляже.

— Сбили самолёт с Президентом?! — недоумение звучало в голосе Лазарева, но этим словам предшествовала секунда невообразимой бури чувств на лице.

— Да всякое говорят.

— Телевизор не показывает, интернета нет, мобильники не ловят, и радио… — произнёс третий мужчина.

Был он лет тридцати-пяти, коренастый, с грубыми, но привлекательными чертами лица, вероятно, в юности серьёзно занимавшийся спортом. На нём был камуфляжный костюм, на ногах — крепкие кроссовки; и ружьё — на плече.

— Вам бы лучше у нас остаться, раз такое дело, — сказал «представительный». — Вообще-то тут закрытая территория, частные владения, но сейчас надо вместе держаться. У нас есть спальные места в гостевых домах, столовая… у нас тут хорошая. За размещение денег не возьмём, за питание тоже пока, а там — посмотрим. Меня Михаил зовут, я директор. А это — егеря с Кадильной: Савельич и Сашка. У них машина сломалась. Вас как звать?

— Сергей.

— Ну как? Ты с нами?

— Конечно, — согласился Лазарев, быстро смекнув, что нет смысла отказываться от такого предложения: когда ситуация прояснится, можно будет уйти.

— Ага. Ну, иди в тот дом, справа, с верандой, там девчонка сидит — пусть тебя запишет и покажет, где разместиться. Скажи — я направил.

То, что ему бесплатно предложили место для пребывания, Лазарев и не заметил — принял как должное, а вот этот резкий переход с «вы» на «ты»… это всегда раздражало Лазарева. На значительную разницу в годах с Михаилом он скидку не делал — не в его правилах уважение к возрасту. Поэтому он натянуто улыбнулся всем троим, подумав: «Быдло, типичное российское быдло» — и направился к указанной постройке.

Турбаза представляла собой суходол, примыкающий к песчаному берегу широким ухоженным лугом. Вокруг луга, среди редких деревьев, вразброс стояли около десятка деревянных домиков, различающихся между собой как видом, так и размерами — впрочем, только два строения были явно крупнее остальных. К одному из них (его здесь называли «правление») и лежал путь Сергея.

Второй этаж правления занимала администрация базы, а на первом находилась гостиная, с маленьким залом и стойкой регистрации. Здесь работал телевизор, подключённый к спутниковой антенне. На экране шла трансляция новостей на каком-то восточном языке (на арабском, как показалось Сергею). Мелькали картинки, но все они были из мирного времени: лица президентов, политические карты, изображения оружия и прочее. Внизу экрана бежали две текстовые строки восточной вязью. Речь дикторов была возбуждённой, они перекладывали бумаги на своём столе и часто поворачивали головы в сторону от камеры — наверное, там находились мониторы с картинками других каналов.

В гостевую книгу его записывала девушка лет двадцати двух по имени Дарья — единственная барышня на базе. Светловолосая, невысокая, с привлекательным, круглым, слегка веснушчатым личиком. Она рассказала: в половине восьмого по телевизору прервались все передачи и стал транслироваться сигнал тревоги. Сначала подумали, что это внезапные учения, ведь все знают о дивизии межконтинентальных ракет, расположенной в области. Стали переключать каналы и оказалось, что на иностранных — тоже тревога. Правда, не на всех: на китайских, гонконгских, корейских шли срочные новости и сообщения писались большими иероглифами и буквами. На западных каналах (на некоторых) было оповещение о тревоге, на других — новости, ну а российские все сразу прекратили вещание, только сигнал тревоги передавали. А потом российские вовсе пропали. Интернет исчез, компьютеры почему-то зависли и больше их операционная система не загружается.

Сначала и не знали, что делать — вблизи нет ни бомбоубежища, ни подземных строений. Все вместе кинулись освобождать единственный подвал (там хранились припасы), но места в нём оказалось слишком мало. А кроме сотрудников базы здесь находились отдыхающие: семья из Иркутска и компания студентов (семь человек) из Москвы. Тогда кто-то предложил укрыться в пещере, что неподалёку, километрах в двух — туда ещё туристов водят. Взяли продуктов, воды и поехали на машинах. Ехали и боялись: на небо всё время смотрели — не летят ли ракеты? В пещере пробыли около пяти часов. Вблизи неё есть старая вышка, на которой установлен ретранслятор МТС, и у некоторых мобильники поймали сеть. Стало известно: в Голоустном всё в порядке, взрывы далеко и никакой особой опасности пока нет. Но кто-то дозвонился до Иркутска и вот там, оказалось, творится ужас: возле микрорайона Зелёного²⁴ произошёл атомный взрыв: в городе паника, много раненых, убитых. Гости и сотрудники, у которых в городе жили родичи, понятное дело, волновались сильно, потом они договорились всем вместе уезжать отсюда. Взрывов больше не было, ничего такого страшного, как раньше думали, не происходило… В общем, решили: Америка и Россия полностью отстрелялись, все ракеты выпустили, и нет смысла сидеть в пещере.

«Страшно было, конечно, а куда деваться? — отвечала Дарья на вопрос Лазарева, когда они уже вышли на улицу и направились к домику, где должен был поселиться Сергей. — Москвичи эти, ребята, и семья из Иркутска сразу сели в катер и уплыли в город. И местные три человека (на нашей базе работают) тоже уехали. Сначала оставались здесь, их директор просил, а как всё беспокойно, а у некоторых же родственники в Иркутске, — так сели на машину и уехали. Сначала связь-то была по телефону, все звонили… То есть, когда началось, то сразу эсэмэски пошли и звонки автоматические: диктор сообщала, что атомная тревога объявлена, а дозвониться нельзя было. Потом появилась связь (когда уже отбабахало), но только плохо стало слышно — это снаружи пещеры или если к выходу ближе подойти, а в глубине вообще никогда мобильники сеть не ловили. Где-то через полчаса, наверное, связь совсем пропала, у всех телефоны показывали „нет сети“. Я-то своим успела дозвониться, но всё равно не знаю, как они там сейчас. Хочу поехать домой, но директор попросил остаться, обещал потом всех, кто захочет, отвезти в посёлок, вечером. Сейчас народу мало осталось: только наши местные работники и один гость — охотник. Вы с ним соседи будете, он из Москвы, но раньше в Иркутске жил. А вы что-нибудь слышали или видели?»

Лазарев рассказал о том, что видел он. Его рассказ поразил Дарью: В Иркутске у неё жили родственники, а также друзья, уехавшие в город на учёбу и осевшие там. Девушка заплакала, когда Сергей красочно (как мог) и возбуждённо стал рассказывать о второй атаке, виденной им с гор. «Опять по городу, да? — спрашивала она, глядя на Сергея сквозь слёзы. — Они же стреляли по нему утром. Туда, где военная часть, ракетчики».

Из пади открывается вид лишь на озеро и горизонт просматривается только от юго-запада до востока, поэтому все, кто не покидал в это утро турбазу, не могли видеть взрывов и пусков ракет и не представляли, что происходит за горной возвышенностью, расположенной на севере урочища. Да, взрывы здесь были слышны и люди понимали, что это рвутся, скорее всего, атомные боеприпасы, но никто из остававшихся к этому времени на турбазе не поднимался в горы, а без мобильников и Интернета исчезла связь с миром. Тут не имели понятия даже о том, что атак было две: люди находились в пещере, когда громовые раскаты второго налёта прокатились над водами Байкала.

— Получается, это вы вышли наружу минут через пятнадцать-двадцать, — он на секунду умолк, ещё раз прикидывая время, — после второго удара? И совсем ничего не видели, не слышали?

— Нет, — отвечала Дарья, — ничего. Наверное, в это время как раз шумели сильно. Народ спорил: выходить-не выходить, ребёнок плакал. Там холодно очень было. Нет, правда: в пещере очень холодно и сыро. Ни туалета, ни света. Мы подальше сразу зашли, в грот, а к выходу иногда кто-нибудь ходил на разведку.

Они были уже у домика. Внимание Сергея привлекла небольшая постройка по соседству, невероятной красоты, в русском стиле — деревянная, резная.

— Хорошо хоть свет не выключили, — заметила Дарья. — Но у нас тут есть генераторы, на всякий случай. Тут ведь кордон лесной был и питомник собачий, лаек разводили, и вообще тут заповедник, это недавно уже домики поставили для гостей.

— Я вот тоже удивляюсь, что электричество есть, — отвечал ей Лазарев, прерывая любование резным деревянным чудом. — Не ожидал даже. Надолго ли?

— Вы сказали, что радиоактивные облака движутся сюда… — девушка уже поднималась на крыльцо. — А как думаете, скоро они до пади дойдут?

— Вон то облако видите, над озером? — он указал рукой на край облака, большая часть которого была скрыта за горой. — Из-за хребта которое выглядывает? Это оно.

— О господи! — воскликнула Дарья. Она остановилась на последней ступени лестницы перед крыльцом, обернулась, поднесла руку ко рту, касаясь губ пальчиками. Побледневшая девушка несколько секунд смотрела на облако. — Мне страшно.

— Оно мимо прошло. Там дальше, за хребтом, идут другие, и они как раз пройдут над нами.

— А что делать? Это же опасно. Мы можем заразиться!

— Если дождя не будет, то не так опасно, но защита нужна в любом случае. И вон те облака, кстати, самые дальние — тоже остатки «атомных грибов». Они от Иркутска ползут. Это ещё от первого удара.

— Господи! Я думала, это обычные облака. Я так не присматривалась… а они похожи.

— Нет, это от ядерных взрывов.

— Ой мамочки…

В доме пробыли не дольше пяти минут: там Сергей оставил поклажу (фотоаппарат тоже), после чего вместе с Дарьей вышел на улицу. Он собирался пойти на пристань, потому что, как сказала Дарья, скорее всего там мог находиться Андрей Иосифович из Иркутска. Это имя Лазареву было знакомо очень хорошо. Знался он с таким человеком в недавнем прошлом, пока тот не переехал в Москву. Однако Сергей особо виду не подал и расспрашивать о нём не стал.

На обратном пути девушка часто поглядывала на небо: облаков стало больше и солнце всё чаще скрывалось в них. Она возвратилась в правление, а Лазарев продолжил путь к озеру.

Возле берега ему опять повстречался Михаил: тот шёл навстречу.

— Ну что, разместился? — спросил он, останавливаясь.

— Да, — ответил Сергей.

— В столовую не пойдёшь?

— Нет. Я перед переходом сюда пообедал, так что до вечера есть не буду.

— А, ну гляди сам, — он помолчал несколько секунд, обернулся в сторону озера. — А у нас доставка продуктов и материалов сегодня. Катер с утра пришёл, а с этой катавасией затянули разгрузку. И воды решили набрать побольше. Сейчас осадки пойдут — и из Байкала уже не попьёшь, не постираешься. Пустые бочки есть, мы в них нальём воду из скважины. Сергей… правильно я тебя назвал, да?.. Серёжа, мы теперь все одну лямку тянем: работники, егеря, гости, так что ты тоже подключайся к работе. Помоги хотя бы погрузить-разгрузить. С мужиками заодно познакомишься. Сам смотри, где что сделать надо, чем помочь. Хорошо?

— Да не вопрос.

— А может пойдём, я тебя познакомлю?

— Да не стоит, — улыбнулся Лазарев. — Для меня это не проблема.

— Ну хорошо. Бери левее, вон. Там Стас такой есть — подойди к нему, скажи, что пришёл помочь.

— На пристани?

— Да, иди в ту сторону. Я сейчас тоже туда подойду.

Сергей направился к пристани. Ему навстречу ехал уазик, в нём были двое. Водитель остановил машину рядом с Лазаревым. За рулём сидел тот самый егерь, которого директор представил как Сашку. Его пассажир был молодым парнем весьма колоритного вида: рыжий, ярко-зеленоглазый, со шрамом над губой.

— Ну что, устроился? — спросил Сашка, энергично опуская стекло передней двери.

— Да, — Сергей кивнул. — К вашему гостю определили в соседи.

— Он не наш гость. Это он у хозяина в гостях. Я-то вообще к этой богадельне московской отношения не имею, я на участке у Кадильного²⁵ егерю. Мы с Савельичем ездили по сигналу — типа, браконьерит компания тут неподалёку, а у нас подвеска накрылась. Ты никого по пути не видел там?

— Нет. Охотников?

— Ну да.

— Нет. Да я же вышел к берегу недалеко. Кадильный справа оставался.

— Понятно. Тебя Сергеем звать, да? А я Геныч, если ты забыл, — он протянул Лазареву крепкую руку. — А этот рыжий клоун — Димон.

Рыжий клоун протянул конопатую руку с пассажирского сиденья.

— Ладно, поговорим ещё. Сейчас разгрузимся… Ты на пристань?

— Да.

— Ну, давай.

Через минуту Лазарев был на пристани. Здесь находились шестеро: Стас, Савельич, приезжий охотник, а также команда баркаса, состоявшая из шкипера (русского) и двух матросов (бурятов) — один их не вынимал изо рта чёрную трубку с гнутым тонким мундштуком. Стас, к которому должен был обратиться Сергей, оказался мужчиной лет сорока, высокого роста, мощного телосложения, с большой лысоватой головой и слегка узкими глазами, выдававшими в нём присутствие восточной крови — наверняка бурятской. Сергей назвал ему своё имя и сказал, что пришёл помочь. Стас отвечал: «Да всё уже. Сейчас пойдём туда разгружать, — он махнул рукой в сторону базы. — Только сначала перекурим».

Тут Сергей обратил внимание на знакомое лицо. Это был Андрей Заглитин — тот самый, о котором он подумал, когда Дарья назвала его имя-отчество. Заглитин, на палубе разговаривавший со шкипером, тоже увидел Лазарева и узнал — а не виделись они лет пять. Оба шагнули навстречу друг другу, поздоровались, обнялись.

Заглитину было за пятьдесят. Слегка полноват, среднего роста, с большими залысинами на черепе, седоватый, носящий густые усы (Сергей подозревал, что он подкрашивает их чёрной краской). Лет десять лет назад он принимал Лазарева в партию «Слива» и в то время был заместителем председателя Иркутского отделения этой партии. Ещё он был депутатом и председателем какой-то комиссии в местном заксобрании. Спустя год Андрей Иосифович взял Сергея себе в помощники, а незадолго до этого устроил в «Фонд народных инициатив», созданный при Иркутском госуниверситете. Лазарев занимался в основном экологическими вопросами и часто встречался с Заглитиным, получая от него задания и наставления, и не только в рамках работы помощником депутата. А пять лет назад Андрей Иосифович переехал жить в Москву. С тех пор они не виделись, хотя Лазарев несколько раз отправлял Заглитину письма электронной почтой, а тот не раз бывал в Иркутске.

— Ты как тут оказался, Серёжа? Где ты вообще, как? — спрашивал Заглитин Сергея, осматривая его и трогая за локоть.

— Так… пешком, почти. Ну, в Иркутске я. В фонде работаю… вы знаете, наверное. Теперь, правда, там работы мало.

— Да, да, — с сожалением в голосе поддакивал ему бывший депутат и кивал.

— А так… На турагенства работаю, для Минкульта материалы делаю, для сайтов у меня покупают работы. Нормально всё.

— Ну молодец. Я вижу, хорошо выглядишь, молодец. А я — видишь?.. Поохотиться приехал, а тут…

— Сюда прямо или в Иркутске остановились?

— Сюда. У меня тут место прикормленное, — он засмеялся. — Я уже москвич. Сюда только в гости. Квартиры в Иркутске продали, сын со мной в Москве живёт (у него своё жильё, конечно). Сейчас — в Чехии, образование второе высшее получает. Дочь в Новосибирске, замужем, дважды меня дедом сделала.

— Поздравляю.

— Спасибо. Подожди, — он повернулся к Стасу, закурившему только что сигарету. — Стас, мы пойдём с Серёжей. Догоните, да?

Тот кивнул, махнул рукой, как бы говоря: «Действуйте по своей программе».

— Так что? — мельком взглянув на Сергея, спросил Андрей Иосифович, когда они пошли по берегу к постройкам. — Ты как сюда попал? Только что приехал?

Сергей начал довольно подробно рассказывать о своём путешествии. Однако не успели они сделать и пятидесяти шагов, как к ним подошёл Михаил. Тот поведал, что российские телеканалы так и не появились, а иностранные честят Россию на чём свет стоит. Также он сказал, что собирается после обеда связаться по рации с посёлком (с Большим Голоустным).

Вдруг со стороны пристани донеслись возбуждённые голоса: люди там показывали в сторону озера. Пока Андрей доставал очки из кармана, а Михаил щурился и полушёпотом повторял: «Не вижу… не вижу», одновременно нащупывая очечник в куртке, Сергей разглядел два светлых предмета, быстро двигавшихся над водой. До них было далеко: по меньшей мере около версты, летели они на высоте метров в двадцать-тридцать с дистанцией метров в двести. Их свистяще-гудящий звук едва-едва доносился до берега.

«Крылатые ракеты!» — донеслось с пристани в тот момент, когда и Сергей догадался, что представляют собой эти объекты. Капитан и Савельич уже смотрели в бинокли. Секунд через пятнадцать пролетела ещё пара реактивных снарядов. Курс всех ракет пролегал с северо-востока на юго-запад. Сергей, Михаил и Заглитин бегом бросились на пристань.

— Видели, да? — возбуждённо обратился к ним матрос с трубкой. — Шесть ракет пролетели!

— Шесть? — спросил Заглитин. — Мы видели четыре.

— Шесть, — уверил Заглитина матрос и другие его поддержали. — Первые две мы сами еле успели заметить. Они уже пролетели дальше, когда мы их услышали. А тут за ними вторая пара пошла. Мы тогда вам крикнули.

— Дай-ка я посмотрю, Петя, — Михаил положил руку на плечо шкипера.

Тот отдал бинокль. Несколько секунд директор пытался рассмотреть ракеты.

— Не вижу ни черта.

— Да от самого берега правее берите. Тёмный дым за ними. Так-то, когда они летели, дыма не было видно, а отсюда за ними хорошо выхлоп виден.

— А, вот! Вот, вижу. Одна… вторая, — считал Михаил.

— Я и так вижу, — сказал матрос с трубкой. — Вон они, дым тёмный, как у машины, когда газует.

— Огня не видно почти, — говорил Михаил, прильнув к окулярам. — Я думал, факел будет, а там точка светящаяся, то гаснет, то загорается.

— У неё мотор как на самолёте пассажирском, — произнёс Стас: он вынул руки из карманов, чтобы поправить шапку, и тут же спрятал их обратно. — Это у «тополей» ракетные двигатели стоят.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

20

[20] Заимка — расположенное вдалеке от основных населённых пунктов, отдельное дворовое хозяйство, обычно охотничье, рыбацкое, фермерское.

21

[21] Распадок — узкая долина между двух конических гор или (чаще) хребтов, ложбина.

22

[22] Стартовая позиция — небольшой участок местности подготовленный для развёртывания ракетных систем. Может включать в себя капониры, блиндажи, а также окопы и наблюдательные посты для противодействия диверсионным группам противника.

23

[23] Ник Ут — фотограф, фотокорреспондент; вьетнамец по происхождению, но эмигрировал в США, там работал и прожил большую часть жизни. Известность ему принесла фотография вьетнамской девочки, спасающейся от напалмовой бомбардировки проамериканской авиации.

24

[24] Зелёный — микрорайон Иркутска; в нём расположена военная часть и жилые дома для военнослужащих.

25

[25] Мыс Большой Кадильный — расположен в нескольких километрах и к западу от Ушканьей пади.