Мечта о сверхсиле. Часть 1. Мистический этюд украинской реальности

Игорь Валентинович Красногоров, 2021

Роман в стиле мистического реализма «Мечта о сверхсиле» создан в стиле произведений М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и братьев Стругацких «Трудно быть Богом». Потусторонние события романа происходят на территории, объятой экономической стогнацией «незалэжной» Украины. Главными его героями являются два молодых экономиста – Денис Готфрид и Руслан Берёзов. Друзья, не найдя себе применение в научной сфере, неожиданно оказываются в эпицентре потусторонних путешествий, где им открылся особый – магический путь познания мира. Ещё от автора. Сложных времен в истории России было немало. Но из всех можно выделить три самые тяжёлые эпохи, оставившие последствия на многие десятилетия: • Монголо-татарское разорение 1240 г. •«Смутное время» и захват Литово-польской интервенцией Москвы 1610 г. • Развал СССР в 1991 г. и глобальная разруха всего и вся на постсоветской территории. Всем, кто не сгинул в последнее «лихое» время, смог выжить и развиться, данный роман посвящается. Содержит нецензурную брань.

Глава I. Прогиб реальности.

Сойдя на остановке недалеко от университета, студент Руслан Берёзов вдохнул запах дождя и с улыбкой, поднимая себе настроение, пошутил: «Такая погода, словно девочка из душа, свежая и хмурая одновременно. И хоть уже конец апреля в такие дни — не поймёшь, то ли это поздняя осень, то ли ранняя весна». После чего он торопливо направил стопы к родному центру высшего образования, притяжения светлых умов и пустых голов под одной крышей. При этом, в самом его уме гудела камертоном вилка мыслей заурядной бытийщины. «Что за пакость необъяснимая в жизни творится», — думал он. — Уже давненько я один, в то время, когда в универе полна трещина подруг. И где бы подзаработать дополнительно, ибо на этих цып как раз не хватает ассигнаций, а у родаков брать не с руки». Дальше ситуация как бы пошла следом за этими мыслями.

Подойдя к повороту, ведущему ко входу первого корпуса Черниговского технического университета, то увидел, как напротив, словно ехидно подчеркнув его сложное материальное положение, остановилась приличная машина. Из нее вышли, потягиваясь стройными телами, две девицы, как будто без слов давая понять окружающим, что мы близко общаемся только с состоятельными мальчиками. У Березова, бывало, жгло нутро, когда он видел красивую, но недоступную по его вкусу девочку. И зная за собой такую особенность, часто на них даже не смотрел. «Одно мне с рождения не нравилось в мире: когда одним все, другим — ничего!» — сказал про себя он, словно Омар Хайям, и, повернувшись к этой картине спиной, шагнул в сторону университета. Возле родимой кафедры Березов нашел собирающихся вместе одногруппников, смотревших на доску с расписанием и трещавших обо всем на свете. Руслан поздоровался с народом, затем через некоторое время в его поле зрения возник тот, чье появление он больше всего ожидал. По коридору, неспешной походкой человека, которому здравый смысл запрещает спешить, приближался близкий друг — Денис Готфрид. Посмотрев на всех сонными глазами, любивший работать по ночам, Денис, протянув руку Берёзову, спросил:

— Привет всем, други, какая у нас сейчас консультация?

— Уже экзамен сегодня, иди проспись! — получил из толпы ответ.

— Попадалово, — флегматично ответил Готфрид. — А какой? Макроэкономика? Ну не страшно, мне уже автоматом поставлено, сдавать не надо.

— А ты чего меня не предупредил? — спросил он уже Берёзова.

— Да я звонил, ты так и не проклюнулся! Поднимай иногда телефон — это полезно! Сам сейчас — откуда явился? — с юмором спросил Берёзов.

— Да в библиотеке был, — ответил Денис, фанатик копаний в первоисточниках.

— Ну как всегда, — кивнул Руслан. — Ты в курсе, что нам к двум надо идти химию пересдавать?

— Да, это уже серьезно. Спасибо, что напомнил! — ответил, окончательно очнувшись от своих мыслей, немного задумчивый Готфрид.

Денис считался корифеем на факультете экономики и права, но его способности были разбросаны неравномерно; и то, что было ему не — интересно, становилось непреодолимой преградой для изучения. Руслану же наука химия банально не могла втемяшиться в голову. Поэтому он вместе с Денисом попадал уже в третий раз на пересдачу к лютому профессору Рустаму Иберову. Но в этот раз друзья надеялись на свой ход конем. Об их напрасных потугах узнала знакомая профессура и решили помочь по связям. Среди преподавателей существовала давняя традиция относиться либерально к тем лоботрясам, за коих просили коллеги, потому что рано или поздно, аналогично такие же могут прийти с их стороны. А научные руководители наших героев, Архангельский Валерий Сергеевич и Топоров Валентин Николаевич, были старыми академическими зубрами, с таким же мировоззрением. За коллегиальную дружбу между собой их часто за глаза называли «топор архангельский». Топоров имел степень доктора экономики, а Архангельский был дуплетом кандидатом как экономических, так и философских наук. К Архангельскому Готфрид пришел через Берёзова, так как Руслан был сыном его хорошего знакомого. Но затем Валерий Сергеевич, рассмотрев в Денисе хороший потенциал, с охотой стал руководителем его дипломной. Получив от них такой вексель на успех, друзья направились в другой корпус. Там, сидя рядом на невысоком бетонном заборчике и ожидая часа назначенной пересдачи, завели диалог о делах насущных.

— Вот, дай бог, этот гвоздь химический из башки потеряется, — сказал, хлопнув себя по затылку, Готфрид, намекая на будущую пересдачу — и сфокусируем силы на основных делах.

— Да, классно. Но, честно, надоело работать без творческого стимула. Лишний стимул всегда хорошо, кроме тяжелых наркотиков, разве не так? — ответил немного кисло Руслан.

— Кто о чем, а ты о девках, — догадался Готфрид.

— Ну а что? Это монахи пусть молятся. А живое к живым! — в запале выдал Руслан и рассказал об утренних впечатлениях, в конце добавив, — но суть басни в том, что баба не прихоть, а стимул для работы. А то когда ты сам, мозги как будто кефиром залиты.

— Так сила, брат, в рывке вперёд. Смотри, сколько их вокруг шатается, — заявил Готфрид. — Заряди свой болт в самострел и в дело! Кто тебе не даёт?!

— Да никто не даёт! Со стороны вообще всё легко, — вздохнул Руслан. — Тут одна, вроде, скромная девочка узнала, что у меня нет капитала на машину, — тут же сказала, давай останемся друзьями. Парень без денег словно кот без хвоста. Но при этом все вокруг стыкуются между собой по дешёвке, словно дикие! Недавно физрук рассказывал: две парочки закрылись в спортзале и не выходили, пока двери чуть не сломали. Или за универом две мыши за пацана подрались. Одна кричала: «Эта овца переспала с моим парнем!»

— Какая жалость, что это не я, — развёл руками Готфрид. — Я бы их двоих оприходовал. А то сезон плохой, и нет ни одной! — затем добавил уже более рассудительно. — Конечно, сказать оно легче, чем пахать. Это я так гоню Руслан, не слушай. Простым штурмом их не возьмёшь, потому что подруги сами не знают, что хотят! Они больные! А то, что ведутся чаще всего на деньги, давно стало банальным анекдотом!

— Нет, ну ты признай, что это на любого действует, — веско возразил Березов. — Вот если бы к тебе девочка с деньгами подкатила, разве от такого отказался бы?

У Дениса в душе шевельнулась симпатия к такому раскладу, но, смахнув прочь подобные мысли, ответил:

— Не так Руслан, не так! Вот что бы ты выбрал: между средней симпотной подругой и при этом с деньгами или фактуру, которая во всём твоя, красивую, на которую на улице оборачиваются, но без лишней суммы? — затем, не дожидаясь, что ответит Руслан, изрек. — Я бы выбрал второй вариант, потому что видеть и спать с ним каждый день придётся. И рожать таких же потомков она будет. А деньги я сам найду! Тем, кстати, и отличаюсь от других, которым гони бабки, а там хоть мумия под бок, уже не важно!

— Вот за что я тебя уважаю, Деня, так за твёрдость принципов! — подал ему пять Березов. — При этом ты всегда обоснуешь, почему они твёрдые!

— Ну я же мужик! — дал ему пять в ответ Готфрид и добавил. — Но хлам ситуации ещё в том, что мы этим летом закончим нашу богадельню и что? Начинам новую игру: попробуй не деградировать, когда вокруг одни упыри, Отыщи нормальную девушку среди сотен шлюх, а им отыщи нормального парня среди быдла с инфантилами. Ну, и главное: найди работу! Кстати, всем класть на твой диплом!

— Шампанского сюда, игра началась! — засмеялся Руслан. И как в награду за верное мировоззрение, они через минуту увидели идущего в сопровождении двух студентов профессора Иберова. Спрыгнув с заборчика, друзья проследовали за ним следом. Перед аудиторией друзья увидели еще десять человек, претендующих на сдачу экзамена, услужливо согласившиеся пропустить их первыми. Но Денис и Руслан отказались, пояснив, что последние пришли, последние и зайдут.

То десятилетие между двадцатым и двадцать первым веком было тяжким для преподавателей всей страны. Зарплата представляла собой гроши, которую иногда не платили по три месяца. При этом, чтобы коллектив не жаловался, министерство, сократив одних, завалило оставшихся нагрузкой. Их, как и весь народ, брали на измор, словно старую крепость. Но люди продолжали ходить на работу, потому что по-другому не могли. В этих условиях начали брать наличные со студентов-заочников, когда им предлагали даже те, кто никогда такого не делал. Чаще всего поступали по — другому: писали учебные пособия и продавали, как билет для зачета. И все оставались довольны: как заочники, как бы работающие рывками от сессии до сессии, так и преподаватели. Однако качество обучения, конечно, упало. А на таких, как Денис и Руслан, обучавшихся очно, это правило не распространялось. Они должны были на экзамене показать свои наличные знания. Но если рассказать подробнее о той ситуации, то исходная точка всей дикости, сложившейся в Черниговском универе, лежала в высоких кабинетах нового руководства.

После смерти предыдущего ректора Ницоя, в его кресло на волне рыночного беспардонства прогрызся ловкий парень Юрий Билагуня и его подручный Олег Мищенко, ставший при нем проректором. Последний — прожженный деляга, к слову, имел куда большие связи, чем его шеф, и поэтому играл первую скрипку в делах универа. Обе личности и не стеснялись подбирать любую копейку, охотно запускали лапу в бюджет, брали взятки с поступления, крутили тайно месяцами в банке зарплаты и стипендии, чем и объяснялась их задержка. Таким образом, они превратили высшее учебное заведение в личный доходный бизнес. Власти не обращали на это внимание, потому что метастазами коррупции было пронизано всё украинское государство, а эти ловкие ребята не забывали делиться прибылью с кем надо.

К слову, подобное положение дел сложилось почти во всех вузах страны. Затем ректорат, чтобы было легче развернуть свою деятельность, вслед за обшей государственной линией, начал выдавливать из вуза старую квалифицированную еще советскую профессуру, заменяя её на свой ручной контингент. Такими неугодными были и оба научных руководителя наших друзей, особенно Архангельский, который занимал пост декана кафедры философии. А глава соседней кафедры экономики Сенкевич задумал, согласовав это на верху, объединить оба отдела под своим руководством и Архангельского же поменять на другое лицо. Выбор его пал на двух серых посредственностей, супружескую чету Недзельских. Данные люди, почувствовав протекцию, а также поверив лукавым посулам, что их поставят во главе родной кафедры философии, побежали писать диссертацию, о чем раньше не хотели даже думать. В годовых отчетах о результатах научной работы вуза каждый раз отмечалось, что молодые и талантливые супруги — аспиранты, которые уже разменяли шестой десяток, творчески работают над своими диссертациями. О том, что Архангельский и Топоров каждое полугодие умудрялись со скудных профессорских ресурсов издавать по экземпляру научной монографии, не было сказано ни слова. «Они всем говорят, — пересказывал Архангельский Топорову ставшие ему известными слова молодых и способных, — что у нас дети, и нужна новая должность. Да уж! Когда мы писали кандидатские, они делали детей». «Могли совместить одно с другим, как я двадцать лет назад, — справедливо заметил Топоров. — Было сложно, но преодолел».

А Готфрид тогда припомнил, как неделю до этого он по какому-то вопросу собирался зайти в деканат, то оттуда вылетела, пятясь, чуть не сбив его толстой кормой, Недзельская и, буквально кланяясь жене Сенкевича, угодливо пролепетала:

— Да, да, я дам фиалочки, как вы и просили. Они будут цвести, вот увидите! — А я нашего камбалу Белогуню ещё с компартии помню, драл глотку за социализм, как сейчас за национальную свидомость, — помянул под конец незлым тихим нынешнего главу университета Топоров. Друзья тем временем, как и обещали, зашли после всех в аудиторию.

— Здравствуйте, Рустам Сумбатович, мы к вам опять спозаранку, — поприветствовали они экзаменатора.

— О, знакомые персоны!.. — поманил их с вальяжным видом иранского шаха Иберов. — Вы оба, надеюсь, наконец, подготовились хорошо или нет?

— Лучше, чем когда-либо, можете задавать любой вопрос! — бесстрашно ответил Руслан.

— Похвальная самоуверенность, тяните билет, — кивнул профессор на лежащий на столе веер билетов. — Итак, что у вас? — спросил он у Берёзова. — Ага, нет ничего более лёгкого: определить массу иодида натрия количеством вещества 0,6 моль. Напишите на доске решение и дело с концом!

Руслан вздохнул, словно мул под поклажей, и пошёл писать непонятную для него формулу.

— Да тут совсем семечки, — посмотрел на задание Готфрида Иберов. — Какие два вещества образуются при сгорании бензина в двигателе?

— Ну, я могу сказать… — глубокомысленно кашлянув, ответил Денис, — что процесс подчиняется первому закону диалектики, перехода количества в качество; когда в системе изменения доходят до критической точки, то происходит качественный скачок в иное состояние. Поэтому этот закон и называют для удобства просто «скачок».

— В результате этой реакции образуются углекислый газ и вода. Будьте точнее! — ответил профессор и смерил его взглядом, как балабола, которому говорят: ступай в лес, а он по дрова. — Ну, ладно, напишите общее уравнение реакции горения и идите на волю!

— Здесь тоже присутствует уже второй закон «отрицания отрицания», в просторечии «виток», — продолжал гнуть своё Готфрид. — Ему подчиняется любое явление в мире, что в ходе своего развития переходит из своей первой во вторую отрицающую её фазу, а затем эта вторая превращается в третью, отличную от двух предыдущих, но является как бы их синтезом. Яркий пример ступени жизни человека — детство, зрелость, старость.

— Не умничайте много, а то придет маразм! — сказал начинавший терять терпение Иберов. — Это не всегда так. Потому что этот процесс надо всегда анализировать математически. Иначе всё трёп на манер, и на марсе яблоки растут! Что у вас? — обернулся он к доске. — Святые небеса! Тут даже наполовину нет ничего правильного, это не формула, а лабиринты психики какие-то! Скажу всё вашим языком. Если бы сюда зашла девка без юбки и начала отсвечивать своими трусами, я не был бы так поражен, как сейчас. Вы же опять ничего не знаете! Вы что, надеялись решить проблему одним упорством?

— Ну, снаряд броню ломает, — помявшись, ответил Готфрид.

— Не в этом случае, дорогие мои, — почти вскричал профессор. — Вот вы говорите о трёх законах диалектики, кстати, что-то философией повеяло. Как ваши фамилии, напомните, — вдруг, спохватившись, зашелестел бумагами на столе он. — Это вы от «топора архангельского»? Нет?!

— Ну да мы!.. — ответил Руслан.

— А чего сразу не сказали? — заметил Иберов.

— Да мы думали, вы знаете, — пожали плечами друзья.

— Мужики, я доктор наук, а не Бог и знать всё не могу. Ладно, четверка авансом пойдёт? — спросил Рустам Сумбатович, беря в руки зачетки. — А если хотите больше, так и быть, разложите мне третий закон диалектики, если два первых знаете.

— Третий закон — это «единство и борьба противоположностей» или в просторечии «треугольник», — как заряженный, тут же произнёс Готфрид. — Суть его в том, что противоположности одновременно взаимодействуют и отталкивают друг друга. Благодаря этому способу рождается новый третий элемент, который несёт в себе черты этих полярностей. К примеру, слияние мужчины и женщины рождает, как третье, ребенка. А в сумме все три закона, «скачёк-виток-треугольник» образуют спираль всеобщего развития.

— Да, мой дед, а он был очень образованный человек, говорил мне в детстве, — почти мечтательно ответил на это Иберов, — что прожил бы на пятнадцать лет больше, если бы ему в жизни бабы нервы не измотали. И как его теперь понимаю!.. Но вам нужно работать над собой, парни. Даже если химия — это не ваше, стоит знать хотя бы элементарное, это не повредит. Ведь что бы вы не говорили каждый день своей жене или начальнику, разум без познания гибнет. Ведь именно наука, рождённая познанием, могла дать возможность обеспечить сносным существованием всех, кто пришёл на экзамен. А всего пятьсот лет назад среда могла бы прокормить только нас троих.

— Совершенно правильно, но в наше время это не в чести, — сказал Готфрид.

— Сейчас в моде проворное барыжничество, а не что-либо другое, — усмехнувшись, добавил Берёзов. — Честно, иногда, оглядываясь вокруг, задумываюсь, а правильно ли Господь распорядился, чтобы я родился именно в этой стране и именно когда такая власть у руля. А ведь до распада СССР люди гордились державой, сейчас это чувство и в голову не придёт!

— Ну, вам и карты в руки, — заметил Иберов. — Именно вы, молодые, можете многое поменять. А как говорил Ленин, пургу нести легче, чем бревно!

— Вот именно, поэтому он живее всех живых, — добавил со смехом Готфрид.

— Круто, товарищи! — поддержал Березов.

— Всё это верно, Сумбатович, — согласился Денис и тут же возразил, — но ещё вернее то, что сейчас поменять строй так же невозможно, как и коммунистам сделать переворот в Германии в августе сорок четвёртого года. Украина сейчас, как гнилой пень третьего мира, будет торчать и рассыпаться изнутри очень долго, пока снаружи не пихнут.

Профессор хмуро кивал головой во время этих слов и произнёс:

— Я имел ещё то в виду, камрады, что самое главное в таких условиях оставаться человеком. Не поддаваться волнам панических настроений, не превращаться в нежить в условиях дикого капитализма, когда все показывает, что сейчас нежитью быть выгодно, и на горе одних другие расцветают. Наверное, это главное испытание для нас!

Друзья приняли его слова с согласным молчанием. А Рустам Сумбатович, выговорившись и повеселев, на коня произнёс:

— Ладно, идите и передайте моим коллегам, что я их скоро навещу.

Денис и Руслан, как условились, после сдачи экзамена пошли к своим кураторам, которые сидели на кафедре в «окне» между парами.

— Ну как прошло, сдали? А чего морды грустные? — поприветствовали они их.

— Да Руслан девок встретил сегодня и закадрить не мог, вот и кислый, — тут же ехидно сдал Берёзова Готфрид.

— Ну, ты сразу всем всё расскажешь, — недовольно ответил Руслан.

— Ходи, рыбак, на рыбалку почаще, — посоветовал Руслану Топоров. — Нравы стали свободнее, но жизнь, жаль, не стала лучше. Так пользуйся этим хоть немного для удовольствия.

— Но сказать честно, — вступил в разговор Архангельский, почувствовав больную тему, — разложение нравов — это вымирание страны. Согласно истории, моральная деградация, когда все спят со всеми, всегда соосна с материальным упадком в стране. К слову, рождаемость сейчас упала не только из-за того, что не с чего прожить, а ещё когда с Запада привили моду на половую разнузданность; кого хочу — того и хохочу, а потомки — лишний груз. И забудь при этом правило: живёшь сам, дай жить другому. Наш народ вытягивал себя из пучины времен крепкой семьёй и многими детьми. И это не дедовские рассказы, а наличный факт, который может стать последним гвоздём в крышку гроба нашего народа. Посмотрите на современную массовую культуру — переплет проституции и потребительской низости. Если говорить как Гомер, там светится великий плут и великая блудница. А верхушка олигархата, которая пришла к власти после развала Советской России, с целью удержать власть намеренно культивирует эти, так сказать, демократические ценности, превращая людей в люмпенов с кругозором чисто биологических потребностей. Скажите, что дала нам эта якобы демократия и свобода?! — воскликнул с жаром Архангельский. — Верить в Бога или спать с кем попало? Так вера раньше не запрещалась, и, как первая любовь, эта штука — вкрадчивая. Чем молча больше это делаешь, тем лучше получается. А на разное гулево нужны средства, которых по милости оседлавших страну лиц, часто нет и взять негде. Это не свобода, а обман со смертельным исходом.

— Нет, всё — таки ты не будешь отрицать то, что либерализация принесла много нового в нашу жизнь, — вдруг решил возразить Топоров.

— Для этого не нужно было разрушать Союз! — почти крикнул в ответ Архангельский.

— Ну да, верно, — согласился и как-то даже поник Топоров, с силой проведя себя ладонью по лицу, словно вытирая грязную воду, брызнувшую на него из-под колёс истории.

— Нам показали фокус, чтобы тем временем отнять все, включая даже жизнь, — добавил в абзац Архангельский.

Оба профессора прекрасно чувствовали неминуемый слом науки и образования, ставшие ненужными на данной территории; так же, как и в своё незавидное положение, вместе с половиной населения страны, выброшенной в отвал деградации и исчезновения. Но они были людьми сильной закалки, воспитанными стоять насмерть ещё своими отцами, фронтовиками второй мировой.

— Эх, представляю, какой чепухой покажется всё, о чём мы говорим лет через пятьсот, — странно усмехнулся затем Топоров. — Как нам сейчас события Крестьянской войны в Германии времен Флориана Гайера. Но парадокс! Многое поменялось с тех пор, оставшись неизменным. Вот и сейчас всё плохо ещё из-за того, что русские земли подметены под разные концы, как в феодальную эпоху, и нас рвут по отдельности, как щавель с грядки. Во всех краях народ одолел олигархат, по-гречески «власть немногих». Не случайно, друзья, что ещё до нашей эры в Греции, где это слово и изобрели, многие не любили демократию, поскольку она сваливалась в олигархат или в охлократию — власть толпы, где худших большинство, а это не лучше тирании. Но наши олигархи, ко всему, еще послушные вассалы Евро-Амерской верхушки, которая изобрела новый мировой загон народов, как для скота. Но в отличие от вермахта, они не всё подминают напрямую, а чаще ставят в странах местных гауляйтеров, которые не способны ничего создавать, а только рвать, как крабы, мясо с костей народа и делиться с хозяевами. Отличный способ контроля пространства под свист о демократии, что, по сути, является инструкцией по выполнению интересов Запада. А в отношении нас эти интересы мало отличаются, что были в Третьем рейхе — обобрать и уничтожить. Просто методы более вычурные.

Тут Топоров спросил у друзей-студентов:

— Вы знаете, под какие, по слухам, негласные условия западные круги дают кредиты Украине? Да под то, что за следующие пятнадцать лет население страны сократится на двадцать миллионов.

— Ну, правда или нет, но всё идёт по этой колее, — ответил Берёзов, добавив. — Все восточные славяне им даром не нужны, как конкуренты. Кто бы из маститых не говорил, что конкуренция — это двигатель прогресса, так это и пуля в лоб. Что может быть страшнее конкурента, который может тебя подвинуть с места? Вот скажи, — хлопнул он по плечу Дениса, — что бы ты сделал с тем, кто, как конкурент, позарился на твою девушку, фортуну души?

Готфрид пробурчал что-то вроде:

— Да отстань ты со своими постельными примерами.

А Архангельский, рассмеявшись, похвалил Берёзова:

— Ну вот, молодец, значит, хорошо мои лекции слушал и понимаешь, как всё взаимосвязано, — и продолжил. — Но повторю ещё раз! То, что у нас творит прозападный олигархат, хотело сделать ещё нацистское зверьё. Как считал Гитлер и Борман: «Размножение славян нежелательно, образование опасно. И никакой медицины — только водка и табак! Они должны работать на нас, как рабы, если не могут — пусть подыхают». А Гиммлер любил всех разом: «Мы должны убивать от трёх до четырёх миллионов русских в год!» Сейчас же всё делается в более хитрой экономической форме, но это тот же геноцид. Крушение страны Советов ещё не раз разложат по полочкам, а началось с того, что прозападные круги расслабили народ и лишили общности, пустив в массы плюгавую идейку люмпена — потребителя. Якобы, жить надо, как рантье — только получатьи запрягать других, а работать — это отстой. Женщинам желательно пристроиться дорогой содержанкой, сидеть в баре и тянуть коктейли. Под нож были положены основы общества — нравственность и образование. Это чтобы половое удовольствие приходило раньше конца среднего образования, а умение приторговывать на базаре стояло выше науки. Но так как материальные блага должен кто-то все-таки создавать, то всем пришлось идти не прохлаждаться, а вкалывать за более мелкие гроши, чем до развала Союза, на оставшихся производствах, прихваченных олигархами. Кто не вписался в новую парадигму, стал не нужен. И вот неизбежный итог! Это запустило маховик страшной депопуляции, потому что работать за мизер — это медленная смерть! Народ вымирает, уезжает, сколько детей не рождены из-за сложных условий, а сколько ещё не родится, пока Украина будет выбираться из этого котлована! — так вдохновленно витийствовал, как на открытой лекции, Топоров.

— А ведь помните, с чего начиналось — хмуро кивнул в свой черёд Архангельский, — когда двадцать лет назад Украина объявила независимость, заявив, что все остальные её объедают, а она и так богата и будет скоро как вторая Франция?

— Да, помню, — вступил в разговор Готфрид. — Малой был, но помню, как плакатиками с этим пропагандистским дерьмом были заклеены все стены домов и магазинов. В одном говорилось: «Мамы и папы, если хотите уменьшить детскую смертность, вызванную колониальным положением Украины, голосуйте за независимость».

— А я тоже припоминаю, — подтвердил Берёзов. — Шёл в школу с одним дураком Водяницким. И он, напитавшись всякой дрянью из телевизора, говорит: «Вот гады москали — сколько вагонов с мясом к себе увозят». А я ему: «А нефть, газ и другое мы ведь у них берём?!» В ответ он начал, как все свидомые, если нет аргументов, что-то мычать и фыркать. Ну, дурак, я уже сказал.

— Лично я не верил в независимость и предостерегал от этого шага, — продолжил Архангельский, — потому что отсеченный от тела орган жить самостоятельно не сможет. Его независимость закончится на помойке в протухшем состоянии. Потому не удивительно, что всё пошло не так, как надо. За время своего самостоятельного плавания Украина обнулила всё, что ей досталось от союза с Россией, как будто все эти годы на её территории шла страшная война. Хотя — почему шла, она по всем признакам идёт — вялотекущая экономическая война, где враг невидим и враг везде. И всё это сделала, при попустительстве народа, верхушка мироедов, напялившая для грабежа личину украинского национализма. Хотя им всё равно, какой идеологией прикрываться. А их боевые холопы на местах — это убеждённые националисты, которые, кстати, озабочены не развитием дорогой Родины, а как подороже продаться для услуг тем же олигархам. В этом вся их суть! И что бы укронаци не затевали, всё у них будет получаться через задницу. По простой причине, что эти люди лгут, прежде всего, сами себе, и лижут ботинки упырям, гробящим страну, за которую они так дерут глотку и корчат рожи. Короче, если встретите, бейте в морду, не глядя, таким людям или не подпускайте к себе. Только скажут вам — украинский национализм! Отворачивайтесь, как от пустого места; всепродажный и агрессивный подлец, в принципе, ничего хорошего построить не может!

— Да, такие люди прозревают, только когда их самих судьба заносит в этот аут, — заметил Берёзов. — Читал рассказ одного такого свидомого патриота, который приехал из Польши с целью просто выписаться из квартиры в пользу родственников. Говорит, первое, что увидел, когда прилетел в столицу, в Киев, так то, что очень грязно. И дело даже не в мусоре в виде пакетиков и бумажек, а именно грязь! Дома все в пыли, новостройки все коричневые. В магазинах все товары вдвое дороже, чем в Польше, при том, что местные зарплаты в разы ниже. А затем, попав в родной Днепропетровск, меня гоняли, говорит, в военкомате и в хвост, и в гриву. Каждая бумажка, каждая галочка в конторах Украины подразумевает круг забега и деньги. Пришлось по их милости съездить в военкоматы еще двух городов, где все тебе угрожают, все с тебя хотят поиметь и вставляют как можно больше палок в колёса. Везде мне говорили: «Вас у нас нет, ваше дело потеряно, и это ваши проблемы. Да и вообще, вы скрывались, мы можем вам уголовку сейчас впаять, тут и останетесь!» В итоге чудом оказалось, что по ошибке его дело отправили в левый военкомат. А выяснилось просто случайно, когда он не выдержал и орал в коридоре, — вышел какой-то служивый и сказал: «А ты с Горного универа? А год какой? Так ты не первый с таким вопросом». Итог: тотальный шок от всего увиденного и круглая сумма денег, чтобы выписаться из квартиры. И вместе с ней — чистейшая ненависть и отвращение на уровне организма к этой стране. Абсолютное непонимание, как люди выживают в таких условиях. Ко всему у него сложилось чёткое ощущение, что эту территорию ничто никогда не спасёт. Вот так!

— Всё в точку! — подтвердил Архангельский и подсуммировал: — Но пусть зрят в корень. Основная причина катастрофы Украины проста, как поршень. Она в её незалежности от России, в незалежности от русскости, от самих себя, наконец. И выход один — демонтаж этого недогосударства и крепкая спайка всех краёв в единую державу, которая всегда была тут долгие столетия. Это разом не решит всех проблем, окончательного решения их не существует. Но чтобы дойти до цели, надо починить основной узел.

— А я скажу даже больше, — добавил под конец Топоров. — Название Украина, после всего, что произошло за последние годы, замарало себя. Необходимо другое, отражающее её суть, например, Югорусь!

— Это что за название новое? — улыбнулся в ответ Архангельский.

— Ну, есть же Югославия, а Югорусь всегда была, только по-разному называлась, — пояснил Топоров.

— А в чём разница с Украиной? — спросил Готфрид.

— Да ни в чём, кроме того, что это часть неделимого целого, — отчеканил Топоров.

— Вполне справедливо, — согласно кивнул Берёзов.

— Ладно, нарубили дров, теперь будем думать. Что у нас с дипломной? — обратился Архангельский к Готфриду.

Денис, подчиняясь девизу: чем выше цель, тем лучше результаты, по совету своего руководителя писал дипломную с расчётом на то, что она плавно перекуётся в кандидатскую. И объяснил Архангельскому, что как раз для того чтобы собрать практический материал, он по приглашению Руслана, вместе с ним и его дядей Вадимом, который был замдиректора сельхозфирмы «Деметра», скоро выезжает за город в село.

Получив одобрение на этот вояж, друзья через двое суток, примерно в пять вечера, сели в зелёное подержанное вольво родственника Берёзова и взяли курс на родину его матери, северо-восток Черниговщины в село Большие Храпки. Оно располагалось между Семеновкой и городом Новгород-Северским. Дядя Вадим был всего лишь на шесть лет старше Руслана, поэтому Берёзов часто обращался к нему просто по имени. К слову, он оказался рубаха-парень для своих, и всю дорогу от Чернигова до села Сосница увлечённо рассказывал о своей работе и обещал показать внутреннюю кухню Денису для его дипломной.

— Дела идут потихоньку и пока везет, потому что прибили свою клиентуру, и она работает только с нами, — Готфрид начал с профессиональным интересом обсуждать особенности ведения бизнеса, ему было всё интересно до мелочей. Своими теоретическими познаниями он удивил дядю Руслана, который, беседуя с ним, был затем весьма задет за живое, когда, посигналив, его нагло подрезал и пошёл вперед крутой BMW.

— А, блин, мерзость, — рявкнул и дернул машину в сторону Вадим.

— Да, в космос попасть хочет, идиот, — прокомментировал оказию Руслан.

Через некоторое время они заметили эту бежевого цвета машину уже на обочине и рядом с ней мажорного вида парня в темных очках с девицей, которые явно повздорили. Вадим даже притормозил, чтобы понаблюдать, и увидел, как подруга влепила парню ладонью по лицу, сбив очки, а он в ответ толкнул так, что она упала на задницу.

— Да сопля из гаража у папы вылетела и думает, что он крутой, — прокомментировал Вадим.

— Такая золотая молодежь, настоящая грязь! — добавил Березов. — Вот иногда с сумкой идешь на тренировку, думаешь, откуда взять на неё деньги, а мимо тебя подобный хмырь едет с девками в кабак, на деньги богатого папика. Вообще, подобный дисбаланс разлагает общество хуже сифилиса.

— Ну, зато, если спросят спустя время, отчего ты до сих пор такой живой и молодой на вид, — заметил Денис, — то можешь ответить, что надо не пьяным на тачке, как некоторые со шлюхами рассекать, а с сумочкой, пешочком на тренировку ходить. И будет результат на лицо, что не ясно?

— Да, верно, посылай таких на конус. Пусть не прожигают жизнь впустую, — подтвердил Вадим. Но через полчаса, когда все почти забыли об этом происшествии, перед одним из поворотов, дядя Руслана увидел позади себя ту же машину, намеревавшуюся повторить тот же обгонный манёвр.

— А хрен, теперь сосок проедешь, — злорадно воскликнул он и начал выписывать петли, не давая себя обогнать.

— Пусть в заднюю щель подует, — добавил Руслан.

Но вылетев из поворота, зеленая вольво первая наткнулась на патруль тормознувшей их дорожной службы, не обратив внимания на более богатого визави, что спокойно пронёсся мимо. Остановив машину и наградив непечатными словами всех дураков на дорогах, Вадим сказал друзьям:

— Я сейчас, — заложил купюру в права и вышел к дорожному мытарю для разговора.

Когда дело было решено, он всё-таки не упустил и ехидно спросил у кокарды, почему за превышение штрафанули его, а этого сокола пропустили? Неизвестно что получил в ответ, но чуть не заплатив и за того парня, вернувшись на место, весело произнес:

— Чем с богатым судиться, лучше пойти утопиться.

— Это называется избирательное правосудие, — ответил Готфрид.

— Да маразм, конечно, но нам главное быстрей до Северского добраться, — ответил Вадим.

Однако перед селом Стахорщина их ждало ещё одно происшествие. Сквозь спускающийся сумрак дядя Руслана увидел, как слева на перекрёстке, сорвав от тягача сцепление, катится наперерез его автомобилю груженый прицеп. «А, чёрт», — успел только выкрикнуть он и, заложив вираж вправо, сумел в почти впритирку выехать позади него. Зеленую машину занесло, и она уткнулась задними фарами в ограждение дороги, а прицеп остановился ровно посреди перекрёстка.

— Докатились, прости, Господи, — смог спустя десять секунд произнести пересохшим горлом Вадим. — Все целы?

— Да, целы, — подтвердил рядом Руслан.

— Но на душе хреново, — добавил с заднего Денис.

— Это почему? — переспросив, не понял Вадим. И тут, словно в ответ, увидел, как с той же стороны, откуда они ехали, знакомое BMW, которое, не делая даже попыток притормозить, влетело под злополучный прицеп, смяв кабину и полыхнув огнем, как подбитый истребитель.

— Мама дорогая! — воскликнул только Готфрид и затем, обретя дар речи, добавил. — Прямо Новый год с ёлкой.

— Может, пойдем поможем? — спросил Берёзов.

— Это чем? — ответил Вадим и жёстко добавил. — Как хотите, а мне их не жаль: не научился жить — за руль не садись!

— Да, дивизия «Мертвая голова» докатилась до конца, — мрачно пошутил Денис.

Кинув взгляд на сбегающийся к месту аварии народ, дядя Руслана тронулся с места и поехал дальше. Заехав, наконец, в ворота дома, Вадим вышел из машины и увидел повреждения сзади; поцокав от досады языком, подумал, а не слишком ли много приключений у них произошло на эти 220 километров. На все вопросы «Как дорога?» от вышедших их встречать деда и бабки устало ответил:

— Да, так ещё не ездил. В рубашке родились, точно! — затем добавил, что все обстоятельства расскажет потом, и обратился к друзьям: — Я спать что-то не хочу, пацаны, давайте пойдём в одно место и бахнем за жизнь длинную.

С этим согласился даже не особый охотник до такого Денис, подтвердив, что после всего случившегося не грех и принять. В тот момент в Больших храпках из трех забегаловок по разным причинам была открыта только одна под названием «Таити». Заправляла этим, так сказать, средней руки кабаком тумбообразная цыганка, настоящая чавела Маргарита Мироновна, или просто Мироновна.

Само заведение представляло собой большой тент над открытой площадкой с пластиковыми столами со стульями и каменной пристройкой, в которой находился бар. Когда наша троица вошла вовнутрь, то увидела среди немногочисленных посетителей примечательную парочку — местную шалаву лет двадцати пяти Анжелу, приехавшую на неделю к родителям, и Женю Кирсанова, невысокого и коренастого мужичка лет пятидесяти. Евгений был строитель от бога, золотые руки, но страдал зимними запоями, а затем весной и летом отрабатывал на стройках свои январские долги. Сегодня же он изо всех сил изощрялся, желая снять Анжелу. За его потугами с интересом наблюдали вместе с хозяйкой бара ещё двое присутствующих.

— Анжела, ты такая классная, что тебе ничего не жалко! — говорил куцый ростом, едва достигающий ей до подбородка поддатый Женя.

— Не надо, я пока за себя могу заплатить, — гордо ответила та, находясь в уже аналогично расслабленном состоянии.

— Да я без всякого! — с деланной обидой ответил Кирсанов. — А что вообще хочешь? Я на все руки мастер, — многозначительно потер он ладони.

— Представь, мне чинить ничего не надо. Хотя… ну не знаю, хочу такого… — тут она покрутила в воздухе ручкой, — такое, чтобы зацепило!

— Да я могу хоть петухом спеть на стуле, хочешь? — по пьяной храбрости заявил Кирсанов.

— А ты умеешь? — спросила Анжела.

— А ну, давай, Женя, покажи, какой ты орёл! — подбодрила его Мироновна.

— Да смотри, легко! — ответил Женя, взяв быстро стул, и под общее шумное одобрение взлетел на него, издавая натуральный петушиный утренний крик.

— Класс! — хлопая в ладоши, громко сказала Анжела. — Ещё раз для меня!

— Ку-ка-ре-ку! — издал Кирсанов.

— Ещё раз так же, и я твоя! — заявила шалашовка, но тут же лукаво обрубила: — Нет, ты поёшь как евнух, я тебя не люблю!

— Кукаре-сука!.. — подавился петушиным криком Евгений, и, подскочив к ней, сказал: — Что ты, коза, сказала? Сейчас по репе получишь!

Тут Вадим решил перехватить инициативу и, подойдя к Кирсанову, отпихнул того к выходу:

— Эй, ты чё сам ей грубишь?

— А она чего мелет, ты слышал? — ответил Женя.

— Иди очухайся, не мешай людям отдыхать, — выпихнул окончательно его на улицу Вадим.

Евгений ушёл, пообещав вернуться и понаделать всем дырок в голове. А возвратившийся дядя Руслана, махнув Анжеле, сказал:

— Садись к нам, бахни со мной.

— Ну давай, главное, чтобы этот страшила вновь не пришёл, — с опаской сказала она, присаживаясь рядом с ним.

— Не придет, иначе мы его в бутылку закупорим и в Африку пошлём, — заверил Руслан.

— Ну, давайте, что берем? Кто что, а я возьму борщеца, — сказал Вадим, заглянув в простенькое меню. Снаружи вдруг послышался звук мотоцикла и слова:

— Эй, кто там внутри. Кто разобраться хочет?

— А это кто опять?! — обернулся на звук Вадим и увидел своего дальнего родственника и известную пьяноту Игоря Гапонова. — Какой человек! Игорь, слезай с моцика и тяни хребет сюда! — повеселев, сказал он ему.

— Мой родич, наконец, приехал! — с хмельной радостью побежал обниматься к Вадиму Гапонов. — А это моя соседка, сестра, — сказал он, увидев Анжелу и целуя её в щёчку.

— Сегодня у нас такое случилось, что без стопки не расскажешь. Сейчас подъедет еще мой компаньон Харитон, и вообще весело будет! — сказал Вадим и добавил: — А ты что делала, пока не виделись, Анжела?

— Да работала, в Турции была, — ответила она.

— Ну и как, плодотворно? Не беременна ещё? — съязвил в свой черед Игорь.

— Я вот с семьёй в прошлом году отдыхал в Анталье. Может, ты там тоже была? — спросил Вадим.

— Была! — вдруг подтвердила Анжела. — У меня оттуда депорт был! В камере сидела, прикинь.

— Там хоть кормили хорошо? — спросил сквозь смешки окружающих вечно голодный Руслан.

— Наши иногда хуже, чем турки бывают, — заявила в ответ она.

— Да, из-за такой жизни у нас народ злой и подлый стал, что часто прихожу сюда и танцую с собакой. Собака не предаст. Беру её за лапы, а людишки ржут! — начал толкать речь Игорь, который по пьяни часто выдавал забавный бред и, не останавливаясь, понёс: — Вот так и хочется взять гранату, прийти к этим депутатам в Киеве и бросить себе под ноги, чтобы меня с ними на хрен разорвало!

— А себя за что? — спросил Денис.

— Потому что я своей жене изменял! — скорбно покачал головой Гапонов. Вадим и Анжела тем временем начали шептаться и договариваться о чем-то между собой. А Игорь, опрокинув ещё две по сто, заявил дальше:

— Да, вообще, это правительство разложило народ очень грустно, как бабу. И даже не знаю, чем себя повеселить.

Тут он, хлопнув в ладоши, встал и начал приплясывать посредине зала под музыку, стягивая с себя одежду со словами «Пусть эти олигархи, что нас раздели, увидят, что я даже голый весёлый». Так он снял рубашку, штаны и, оставшись в семейных трусах, начал снимать носки.

— Это что за голая правда? Обалдел, вообще? — сказала, выйдя наружу, хозяйка Мироновна. Затем, пожав плечами, ушла обратно вовнутрь.

— Ладно, одевай всё обратно, а то простудишь органы, — сказал, насмеявшись с представления, Вадим, подавая родственничку шмотки. Игорь начал одеваться рядом со столиком и, не попав в штанину, упал на Анжелу, сломав под ней стул.

— Блин, куда ты падаешь, метеорит? — сказали, поднимая его, Руслан и Денис.

— Глупый дурак, ты меня испугал, — хлопнула в слезах его по плечу шалашовка.

— Ах ты, зассыка, пошёл отсюда, — выскочила из глубин заведения хозяйка, начиная тузить Гапонова по загривку и выпихивать его наружу.

— Короче, я разберусь. Если кто придёт, скажите — скоро буду, — бросил Вадим.

Затем вышел наружу с Анжелой, где стоял Игорь рядом со своим заезженным мотоциклом, сжимавший в одной руке носки, а в другой — штаны с рубашкой, и выслушивал о себе разное от цыганки, требовавшей заплатить за испорченную мебель. Вадим уладил материально вопрос, после чего они втроём вместе с Анжелой погрузились на мотоцикл и поехали куда-то прочь.

— Да уж, Руслан, — впечатлённо произнес Денис. — Как там в песне: «Раз пошли на дело, выпить захотелось. И зашли в шикарный ресторан»… А там вместо голых девок — стриптиз от местных алкоголиков. Где бы ещё такое увидели!

— Вот она, реальность, — кивнул Берёзов. — Давай лучше за то, чтобы всё решалось благополучно! — и чокнулся с Денисом.

Через десять минут к шатру «Таити» подъехал, весь из себя представительный, компаньон Вадима Глеб Харитонов, или по-местному — Харитон. Войдя, он пожал руку Руслану и Денису, со словами:

— Привет, Вадим ещё не приехал? Лады, подождём! Ну, рассказывайте. Уже слышал, что вы ехали, как «Титаник» сквозь льды.

Руслан познакомил его с Готфридом и начал рассказывать, но его прервала Мироновна, которая, увидев Глеба и мигом подсев к нему, спросила:

— Здравствуй, Харитон, а почём у тебя старый кирпич б/у?

— А тебе сколько надо? — спросил он по существу.

— Да много, слушай, скидку дашь? — начала подъезжать с шкурного бока цыганка.

— Скидка только с крыши. И так почти даром продаю, — схохмил Харитон.

— Опачки, а теперь всем лежать, сказал! — вдруг заскочил снаружи с охотничьим ружьём Кирсанов и, посмотрев вокруг, спросил: — А где она? Ушла? Где Анжела — эта шлюха?

— Ты кого, дебил, этим хочешь удивить? — посмотрев на него сурово, ответил Харитон.

— Сунь это себе, где солнце не светит, — храбро добавила Мироновна.

— О, Харитон, я тебя увидел и разговор появился, — тут же поменял тон Евгений, поняв, что на испуг тут никого не возьмёшь. Взял стул и сел рядом с ним.

— Ну ты смотри, не дуркуй так. А то мы тебе голову отрубим и заспиртуем. Будешь вечно самогон свой пить! — с серьёзным юмором сказал ему Глеб.

— Да я вот о чем хочу перетереть, — начал Кирсанов. — Ты не смотри, что я еврей. Плохого не втюхаю. Вот ты продаёшь старый строймат и камень.

— Ну да и что? — спросил Харитон.

— А вот смотри — блестящая идея, доход поднимем вдвое! Я знаю клиентов, которым это можно впороть по цене новых. И если дашь денег, сколочу ещё две артели по стройкам, они будут работать, а я за ними — смотреть. С трудов все будут получать по равным долям.

— Это по каким долям? — спросил Харитон. — Может, давай мне тридцать, а тебе семьдесят?!

— Конечно! Мы же работать будем, а не в кулак дудеть, — обрадованно закивал головой Евгений.

— Вон отсюда! — рявкнул и показал на выход Харитон.

— Ну-ты чё, Глеб, нормальный расклад, — попытался возразить Кирсанов.

— Иди продуй мозги, а потом вернёшься! Молодые люди, помогите пенсионеру отвалить! — обратился Харитон к Руслану и Денису.

— Не надо, я сам! — сказал Кирсанов и, прихватив ружьё, с деланным достоинством удалился. В дверях он столкнулся с Вадимом, который, проводив его взглядом, спросил:

— А Анжела обратно не приходила? Нет? Вот коза хитрая, мы с ней ездили, а потом она куда-то по дороге потерялась. Ну как всегда! Ничего, завтра её поймаю и накажу! — затем, подав руку Харитону, спросил, присаживаясь: — А ты чего этого дурачка выгнал? Он что — ружьё решил продать голимое?

— Да за хитрую схему развода, — ответил Глеб. — Хочет брать у нас камень и прочее, других запрягать в работу, самому же сесть сверху и руководить. А я не люблю посредников.

— Да, в принципе, с этого прикуп был бы, — ответил Вадим. — Он мужик толковый, если бы не пил и по пьяным растратам людей не подставлял. Как он всегда говорил: «У мужчины должен быть свой железный стержень», но его стержень — это бутылка, вокруг которой всё вертится.

— Да таких много, — поморщился Глеб.

— Да прорва таких! Ты скидку дашь? Мы же не чужие люди, Харитон, — влезла опять со своим интересом Мироновна.

— Ой, обожди, — ответил он и спросил у Вадима, — лучше расскажи, что у вас случилось по дороге.

Так прошло три дня сельской жизни. Денис помогал в делах по хозяйству, параллельно собирая материалы для себя. И так совпало, что на четвёртый день случился полу юбилей, девяносто пять лет деду Шорохову. Ветерану войны, как он не старался, Бог не дал сыновей. Мать Руслана была третьей младшей его дочкой, но внуков судьба принесла целых пять штук. После официального застолья Руслан и Денис сели по-семейному вместе с ним в хате возле печки и завели разговор о войне. Денису всегда были интересны рассказы ветеранов. Как он говорил: «То, что они пережили, помогает временами мне выжить сейчас». Вообще, он с детства любил историю и философию, считая обе эти дисциплины своей второй профессией. Но было видно, что старый артиллерист не любил вспоминать, по понятным причинам, военные годы. Хотя время от времени это ему приходилось делать, и рассказывать тем, кто этой темой интересовался. Так и сейчас: чтобы не травить душу воспоминаниями, начал разговор со смешных историй, произошедших с ним и друзьями в тылу. Как ходили по бабам, причем так успешно, что пришлось наскоро затем лечиться. О том, как на севере, карельском фронте, финны и немцы вроде союзники, но настолько не любили друг друга, что их даже пленными в одно место садить было нельзя, один другого убьёт. Один раз финны сообщили, что если славяне увидят завтра людей, купающихся на реке, то это они, а когда пойдут немцы, то дадут ракету. Долбанули тогда от души. Финны потом сказали: «Хорошо, но немного с перелётом», — смеялся дед. Вспомнил, как в самом начале сорок первого на его батарею зенитных 85 миллиметровых орудий, оставшихся без пехотного прикрытия, пошли, постреливая автоматами, психической атакой в белых рубашках с закатанными рукавами немцы. Им тогда пришлось дать залп по этой цепи и откатываться назад. Но самый страшный бой был тогда, когда он ненадолго попал в пехоту.

— Что такое героизм на войне? — риторически спросил дед Шорохов. — Героизм ведь всегда рядом со смертью ходит. А иногда героизм и есть смерть. В одном подвиге я и принял участие, потому что победа — штука коллективная. В начале декабря сорок первого наша дивизия застряла в пригородах Тихвина, немец там основательно засел и подтянул свежие силы. А нас, усилив танками, бросили вперёд. В том ночном бою мы преодолели сильный оборонительный рубеж на Пажеском кордоне и вышли к реке Тихвинка. От роты тогда осталась почти половина. В старом районе немцы приспособили под огневые точки каждый подвал и окно, а оттуда просто выкашивали людей. Дело шло к тому, что остатки нашей роты зажали бы на улицах, окружили и уничтожили. Ситуация стала безнадёжной, когда замолчал наш последний ручной «дегтярёв», и я услышал, как ротный пулеметчик крикнул, что в стволе патрон перекосило. Тогда все поняли, что сейчас фрицы почувствуют нашу слабину, пойдут в очередную контратаку, и придёт нам амба. В этот момент и появился тот танк. Я до сих пор не знаю, как он прорвался, может, случайно вышел на нас. Но это было спасение! Тридцатьчетверка выкатилась перед нашими жидкими позициями и начала поливать огнем орудия и пулемётные точки немцев. Так методично, один за одним, он посылал снаряды в цель, словно экипаж; готовились именно к этому ночному бою месяц. Оцепенение у врагов длилось недолго, они стали чиркать по броне из пушки и противотанковых ружей. Но танк, как будто не замечая, поехал вперёд и, как молот по наковальне, продолжал бить немцам по мозгам. Однако, любому чуду приходит конец — пушку он подавил, а бронебойщики заклинили ему башню, и после нескольких попаданий танк вспыхнул. Выпрыгнуть сумели только двое из башни — командир и из другого люка механик. Оба танкиста горели, напоминая два факела. Тот, кто выпрыгнул из башни, шёл вперед, словно не чувствовал боли. Он достал пистолет и стрелял во врагов, почти не видя их. Несколько выстрелов сразили его и товарища, который пытался сбить пламя на земле. Тут в наших рядах раздался крик: «Да что же вы смотрите, ироды! Братишка, братишка горит!» А потом всё пошло как-то само собой. Шок от увиденного, гнев сломали наш страх. И пошли вперёд, несмотря на то что нас было мало, а их неизвестно сколько. Едва только остатки роты с матюками и рёвом поднялись в атаку, фрицы дрогнули, не хотели они воевать с такими русскими. Утром главной новостью стало освобождение города Тихвина, это была первая наша победа в той войне. Вот так, ребята.

«Наверное, стоит пройти через подобное только для того, чтобы знать цену спокойной, мирной жизни. Красоту полёта большинству сложно оценить, пока не свалился в штопор», — подумал Готфрид.

А дед продолжал:

— Я понимаю, что произошло с теми танкистами. Я сам был такой, издалека немцев видел, кровь кипела, зубами рвать их хотел. Кто на войне не ожесточился, погиб. Но и допускать в душу злость, чтобы она заполнила до дна, тоже нельзя — сгинешь, и так было со многими.

— Деда, а ты считаешь, что такое правильно и без этого никак? — понимая глупость своего вопроса, всё — таки задал его Берёзов.

— Ожесточение — это плохо, когда возникает без причины, а не когда на глазах уничтожают твою жизнь и землю. — закрыл тему дед Шорохов.

Дальше разговор зашёл о делах житейских и затронул религиозные мотивы.

— Меня недавно встретил местный поп Иван, — сказал, явно кипятясь дед, — и начал охмурять: «Тебе уже много лет и надо подумать о душе, а то не ровен час — предстанешь перед Христом и нечего сказать будет». А я сказал этому крестоносцу, что на фронте понял: если Бог есть, то он так же далёк от вашего балагана, как космонавт от водолазов. И я ещё поживу. Хочу узнать, чем этот бардак окончится!

— Да, только с каждым годом становится всё хуже, — добавил Руслан.

— А как может быть по-другому, если фашистские недобитки пролезли во власть! — с задумчивой горечью ответил ветеран. — Вот батя нонешнего президентика Ющенко, как я читал, полицаем в концлагере был.

— Поганый маятник истории, — прокомментировал Готфрид.

— Да не маятник, а люди такие, — отрезал дед Шорохов и продолжил. — А ещё тот поп мне стелил: раньше многие в конце жизни уходили в монахи, грехи войны замаливать. Да не трогай, говорю, мои грехи! С моё поработай на земле, а потом суди. И вообще, — тут он обратился к Берёзову. — Вот скажи, что они там в монастырях творят?

— Ну, молятся, — ответил Руслан.

— И ничего не делают? Пускай ещё продукцию какую-нибудь дают, а не просто сидят, — возразил старый Шорохов.

— Они себя обеспечивают и уже хорошо, — попытался возразить Руслан. Однако дед его прервал словами:

— Да нет, внучек, человек должен жить не только для себя, но и для окружающих. Пусть продукцию дают!

Готфрид на этих словах рассмеялся и приобнял ветерана, словно встретил друга из прошлого с угловатым, но, в целом, правильным взглядом на жизнь. Суждения ветерана проистекали из практики старой русской системы, где не принято ничего не делать тем, кто был способен приносить пользу. Не случайно Шорохов имел звание Заслуженного рационализатора республики, и несмотря на свои годы, ходил голосовать, как он говорил, «за кого надо», а именно — за красных.

Затем, закончив беседу, дед направился отдыхать. А друзья, которым на месте не сиделось, поехали по какой-то нужде к ещё одним родственникам. И там к своему неудовольствию Руслан встретил двоюродного братца — Владлена Хомченко. У Влада от его отца осталась лишь фамилия и, возможно, именно по причине безотцовщины, он являлся гримасой того неустроенного времени. Такой тип паренька был узнаваем: Владлен по-деревенски был нагловат и труслив одновременно, поэтому больше склонен к воровству, чем к дракам; ну и выпить да курнуть был также не дурак. Как следствие этого, время от времени Влад получал по пьяни в разных местах, хотя пошёл в дедовскую немаленькую стать. Вообще, дед Шорохов после случая, когда он и другие родственники приложили немалые усилия, чтобы пойманный на краже внучок не попал под статью, заявил, что на следующий раз он сам его посадит! И будет этот отщепенец сидеть так долго, пока крыша на зоне не рухнет, ибо все у него дети как дети, а он трава дурная. Однако, после произошедшего Влад поменялся, стал хитрее и осторожнее. Время от времени у него появлялись деньги, на которые он купил машину, а остальные просаживал неизвестно куда. Этот источник заработка был не совсем ясен. И хотя Владлен всем говорил, что он сварной по стройкам, всех посещала догадка, что его доходы связаны опять с некой полузаконной пакостью.

— Привет, Влад, ты ещё живой? — поспешил поприветствовать со стебом своего двоюродного визави Берёзов, зная, что тот сам этого не стесняется.

— А ты тут чё? На кой приехал? — ответил брательник, при этом оживившись, как будто сам искал Руслана.

— Да представь, скоро универ заканчиваю, — сказал Руслан и, указав на Готфрида, пояснил, — и вот с другом набираемся опыта у Вадима, собираем инфу для дипломной.

Для упрощенного кругозора Владлена эта речь была слишком сложной, и он перешёл на уличный гоп со смыком:

— Ну и кому это влезет потом? Это как знаете, — тут он сюсюкающим голосом наскоро рассказал старый анекдот: — Стоит армянин на Красной площади и деньги считает. К нему подходит худой доцент и спрашивает: «Скажите, как пройти к библиотеке Ленина?» А тот, не отвлекаясь, отвечает: «Дэлом, дорогой, надо заниматься! Дэлом!» — и после избитой истории торопливо спросил: — А на сколько вы тут? Если есть хотелка, то я вам клевое дело покажу, где есть прикол и прикуп настоящий! И тема без засады, за неё не вяжут, отвечаю!

— И в чем там соль? — спросил для пояснения Берёзов.

— В оригинальном ходе бизнеса, — нашёл умные слова для уклончивого ответа Влад и добавил: — Завтра вечером возле места одного поляна будет с шашлыками. Хотите — поехали, там всё перетрём, и моих пацанов узнаете.

— Ну, добро, если тема модная, — ответил, заинтересовавшись, Денис.

— Тогда с вас два бутыля вступительных. Я в пять позвоню, — сказал Владлен друзьям и пошёл к выходу. Руслан покосился ему вслед и сказал вслух:

— Проставить оно не проблема, заноза в том, что он чудак стрёмный! — и задумчиво шаркнув подошвой по плитке двора, добавил: — И что он вообще хочет рассказать, чего мы не знаем?

Но Денис был заинтригован предложенной затеей. Он редко бывал в селе, тут многое было для него ново. Готфрид, как и его друг, являлись людьми городской культуры с академическим уклоном, поэтому в некую сельскую мудрость из-под сохи и коровы, о которой вещали в угоду вороватой власти в то время украинские культурологи, они не верили. Но природу наши друзья любили и к ней стремились, а что решил наплести двоюродный брательник — неважно, главное есть шанс провести неплохо время и, возможно, это пригодится для этнографического опыта в жизни.

«Ладно, погуляем, — уступая желанию друга, махнул в сторону ушедшего братца Руслан. — Но мне он уже надоел. Сам дикий, как папуас, а деловой — хоть подрывай хайло ногой!»

В полдень на следующий день Берёзов загодя связался с Владом, поскольку хотел перед запланированной поляной показать Денису окрестные места. И потому договорился, что после этого Владлен подберёт их за селом. Собрав в рюкзак всё необходимое, они в половине пятого вышли из ворот. Их путь лежал через короткий промежуток распаханного пространства; затем, миновав его, грунтовая дорога уходила вправо-вверх на возвышенность, откуда открывался живописный вид на череду лесной рощи и колосящихся полей, между которыми вилась мерцающей змеёй река.

— Ну, вот отсюда видно, что такое Родина, как и говорилось: леса, поля, бескрайние просторы, — произнёс Денис.

— Я специально повел вас этой дорогой, чтобы всё вам показать, — кивнул в даль Руслан.

— Да, действительно красиво, — оценил Денис, затем повернулся и шагнул вперед со словами. — Ну, хорошо, идём.

— Тебе не тяжело? — спросил его Руслан, похлопав по рюкзаку. — Дай я понесу.

— Не дам, — усмехнулся Готфрид. — Вперёд на запад!

— На обратном пути сам потащу! — пообещал Березов. Через сто метров смешанный лес сменился на сплошные ряды сосен, и Руслан сказал:

— Хочешь посмотреть, тут по пути рядом родник есть.

— Давай показывай, — согласился Денис. И, действительно, через некоторое время Руслан свернул с дороги и указал на круг сложенных на растворе старых кирпичей и камней, откуда била вода, стекавшая потом ручьём вдоль ложбины. «О, да тут прибрали, слава Богу, всю дрянь, что тут валялась», — подумал Руслан. Денис же, став коленом на край ручья, зачерпнул воды и умыл лицо.

— А, холодная, — отметил он.

— Ладно, идем, — взглянув на время, попросил Руслан. Тут уже недалеко.

— Это радует, — вскинув на плечах лямки, добавил Готфрид. Грунтовка дороги с течением пути плавно пошла вниз и вышла на асфальт проезжей части, образуя развилку.

— Ну вот, прибыли на условное место, — сказал Руслан, остановившись с другом на обочине, где по уговору должны были встретиться с Владленом.

— Мы вовремя? — спросил его Денис, снимая рюкзак.

— У нас ещё двадцать пять минут, — сообщил Берёзов, — а шли часа полтора.

— Да, лучше раньше, чем опоздать, — кивнул согласно Денис и начал говорить Руслану то, что давно подметил: — У нас с тобой сходная картина с родственниками. У меня по отцовской линии был дед, похожий на твоего деда Егора, но он, жаль, умер до моего рождения. А по линии матери тоже есть дядя, правда, ей не родной, да и как человек, он больше похож на кусок биологических отходов, поэтому, наверное, и богат до ужаса.

Тут Готфрид, чтобы скоротать время, начал рассказывать семейные перипетии деда Макара, которому не везло на спутниц жизни. Они все, кроме последней, были по тем или иным причинам недолговечны. Первая жена, от которой у него родилась мать Дениса, Людмила, скоропостижно скончалась в молодом возрасте. После чего он сошёлся с продавщицей из комиссионного Розой Шихман, тоже имевшей отпрыска, сына Араона, от короткой связи с неким стоматологом, который бросил её, узнав о беременности. Но, по-видимому, она была такой же, как и её бывший, с одной ветки ягода. И вскоре, оставив ему ребёнка, смоталась без вести с новым другом сердца. Дед Макар тогда женился в третий раз на её младшей сестре, у которой тоже была дочь, но при этом баба Эльза стала заботливой мамой для всех троих. Сынуля Араон, несомненно, взял от своих родителей самое прекрасное и с течением времени перерос из мелкого гадёныша в плотоядного козырного туза с церковным уклоном. Для большей конъюнктуры он взял фамилию своей бабки — Покотило и первоначально пытался пробиться во власть от националистической партии «Рух». Затем оттуда его занесло в сферу мафиозно-бандитских дрязг, в которых он преуспел, проявив свои таланты: топил одних, а сам выплывал наверх по кривой шального обогащения. Впоследствии ему подвернулся интересный вариант и, вспомнив о своих ближневосточных корнях, он стал епископом одной отколовшейся от протестантизма секты из Бруклина под названием «Христиане горы Сион». Эта организация выступала за объединение христианства с иудаизмом. И подобная синкретическая религия, по мнению её основателей, была обязана, как единственно верная, объединить под своим началом весь мир. Руководящую же роль в ней должны занять лучшие представители еврейского народа — как люди, поцелованные богом. Но за религиозным фасадом скрывался златолюбивый мизантроп. Араон Филиппович мало кого любил, а доверял ещё меньше. Одной из немногих, к кому он в жизни имел человеческую симпатию, была мать Руслана, которой он иногда откровенно много чего рассказывал. Своей пастве он велеречиво ворковал, что его подвиг обратиться к Богу — это случай, когда он вместе с сокурсниками из мариупольской мореходки, которую впоследствии бросил, заработав у родных полупрезрительную кличку «морячок», поехали в местную лесопосадку. Там, повинуясь внутреннему зову, отошёл вглубь зарослей, где, как ему показалось, светился огонь. Из тех недр ему явился человек с лицом, словно пламенное солнце, и благовестил, что пришло время подумать о своей душе и показать другим истинный путь. А сестре же Араон говорил иное. После того, как вся его компания крепко выпила, он решил пойти в ближайшие кусты; и как только к ним приблизился — увидел, что навстречу ему вышла худая и черная, как паук, человеческая фигура, глаза которой блестели серым блевотным светом. Это сияние вывернуло его наизнанку и заставило корчиться от боли в грязи на земле. Как утверждал он, то были самые жуткие минуты жизни, настоящий ад, что заставил на все согласиться. Возможно, именно тогда, предположила мать Дениса, он и получил какие-то темные дары везения на обман, грабеж и кучу денег. Ему было без разницы, кого нагреть — ближнего или дальнего.

Как-то раз он хорошо подвёл отца Готфрида, после чего тот долго молчал и затем, пристально посмотрев на жену, сказал:

— Такие, как он, есть избранный народ на подлость.

— Я и не скрывала, что он такой, — пожала плечами супруга. А Денис тогда в свою очередь рассказал «тонкий» анекдот: — Приходит сын Абрама из школы и говорит: «Папа, я сегодня на уроке истории решил стать русским». — «Ты хочешь стать русским? Отдавай тогда пять рублей карманных, на тебе пятьдесят копеек и ходи довольный». Потом сын подходит к маме: «Я решил стать русским, говорят это лучше!» В ответ: «Ты хочешь стать русским? Снимай всё модное и надевай обычное барахло, так и ходи!» А сынуля после этого говорит: «Боже, я пять минут как русский, и как я вас, жидов, уже ненавижу!»

— А ты чего такой злой на меньшинства? — шутливо осадил его отец.

— Да упаси Бог, а то они опять обидятся! Просто шучу, — засмеялся в ответ Готфрид и добавил: — Тем более этот анекдот дядя Араон и рассказывал.

— Ну, ему виднее, — пожал плечами отец.

Покотило, по сути, являлся неким гибридом пастора сектанта и укронационалюги, ненавидевшим всё российское. Он часто подчёркивал, что является потомком казацкого полковника Якова Покотило, который в начале восемнадцатого века вместе с гетманом Мазепой переметнулся на сторону вторгшегося в Россию шведского короля Карла XII. Но после поражения шведов под Полтавой малодушно сдался, надеясь на царскую милость Петра I. Единственное смягчение для предателя было в том, что его отправили на вечную ссылку под Архангельск, где тот и закончил свои дни.

С семьёй у Араона случилась такая же ссылка в даль, как и у его предка. В своё время на деньги западных спонсоров он организовал в Чернигове, при поддержке родственников жены, христианский экономико-правовой институт ХЭПИ. Во главе заведения стала его благоверная Валентина Ивановна. Однако, не поделив с мужем прибыль, супруга вступила к этому времени в любовную связь со своим шофёром (которого, как надёжного человека, приставил к ней Покотило) и подала на развод, полностью отстранив суженого от института. Араон с вавилонской скорбью в глазах объяснял это тем, что она жадная до судорог и ей лечиться надо. «Ну, ты тоже не альтруист, признай», — посмеивалась в ответ мать Дениса. К тому же нельзя сказать, что материально Покотило сильно пострадал, других активов у него хватало с головой.

За таким разговором на дороге незаметно прошёл почти час, и друзья начали терять терпение.

— Свяжись что ли с ним, спроси, где он там, — сказал, наконец, Денис. Только хотел Руслан это сделать, как увидел показавшуюся на дороге машину Влада и в нетерпении воскликнул:

— Наконец-то, едет!

— Быстрый он, как опоздал, — добавил Денис.

— Ну, как дела, стремительный? — обратился к нему Руслан, влезая в машину. — Что там случилось, опять мешок в сарае защемило? А то стоим — тебя не видим.

— А вы чего так рано? — как будто не помня об уговоре, ответил Влад, трогаясь с места. — Я тоже стоял и ждал до упора.

— Рано, ждал? Ты что гонишь? Где ты нас ждал? — переспросил Берёзов.

— Да не вас! — лениво пояснил брательник Хомченко. — Бричку чинил, только выехал, как застучала. Заехал к Пелыху её шаманить, а его нет. Пришлось ждать. А телефон, прикинь, в ведро у него во дворе с водой упал.

— Опа, меткий выстрел! — добавил Руслан.

— Да так ему и сказал, — заметил Владлен. — На кой его там поставил, двинутый? Ты что — фетишист? Так что вам повезло, я ещё быстро приехал!

— Ты же машину недавно взял. Чего она косовертит? — спросил Руслан.

— Да на днях в канаву въехал, и началось, — пояснил Влад и добавил: — Но это всё мелочи, семечки для пацанов. Да если хотите — возьмите их там!

— Это где? — спросил Денис.

— Сзади на окне пакеты лежат. Но только не эти! — хмыкнул брательник. — То другое, вот те, да!

— Хорошо, — сказал Денис, засовывая один в рюкзак. — Лишним не будет!

Тем временем они свернули влево на грунтовую дорогу и через некоторое время подъехали к паре друзей, которые расположились недалеко от двух больших курганов с костром и мангалом для шашлыков. В своё время в этой местности находилась деревня Скочище, от которой осталось только расположенное рядом с курганами старое кладбище.

— О, главный наш! Привет, Хомяк, с полки бряк! — произнес один из парней, завидев Влада.

— Сотвори пожрать лучше, Балабас, а то все тебя ждать задолбались, — ответил ему специфически Владлен.

— Не понял, а ты где сам лазил, что поздно привалил? — получил он в ответ.

— По делам великим, я же говорил! — ответил Влад.

— А по нашему делу как? — спросил Балабас.

— Всё под конкретным контролем. Этим я занимаюсь в первую очередь. Или, на счёт денег, я когда-либо дурковал? — спросил Хомченко у всей компании.

— Да нет, но было и хуже, — ехидно вставил другой братан.

— Да закрой источник, Виталя. Пока всё не провернём, я спать нормально по ночам не буду!

— И пить тоже! Когда деньги вернешь? — укололи его вслед.

— Это потом я сказал. Если товар уйдёт, повторяю, всем лаве нормально будет! Так что не тормозите с утра! — так расчехлял перед людьми очевидное Хомченко.

— Вот именно! Чего мы затупили и не надыбали сюда девок для прикола? — пришёл со всего к выводу Виталя.

— Да уймись ты, бык, — осадил его Балабас. — Что бы они нам спалили всю контору? Поедим, потом к ним подвалим.

— Нет, так жить нельзя, вокруг одни двинутые! И надо срочно принять! — решительно сказал Владлен.

— Ну, поехали, — недолго думая, ответил Готфрид и потянул из рюкзака «белую».

А Хомченко, присев затем за деревянный переносной столик, обратился к Балабасу:

— Дорогой, не томи, грузи всё сюда.

— Да не гони, быстрый, — ответил тот, поднося снедь на шампурах.

— А чего Балабасом его все зовут? — спросил у Руслана Денис.

— Да это фамилия такая, два брата Витя и Виталя, и оба Балабасы, — пояснил Берёзов.

— Ну, — сказал Влад, взяв стопку. За верный фарт!

Хлопнув по первой и закусив, Руслан спросил:

— Ну и в чём, скажи, Влад, фарт в жизни? Чем, вообще, занимаетесь?

— А мы, как и все, тут землю пашем, по ней у нас чуйка есть, — ответил тот и кивнул в сторону другой машины, где возле колеса лежал металлоискатель.

Увидев его, Берёзов хотел что-то сказать, но Влад опередил его, пояснив:

— В этом деле есть своя специя, например, добра у нас немало скопилось.

— Ну, а какого конкретно? — поинтересовался Березов.

— Без суеты сейчас, давайте зарядим и за это, — сказал Хомченко и, разлив по новой, произнёс: — Давайте за добро! — и после этого сокровенно сказал: — Я покажу кое-что специфическое. Открываем ярмарку, но! — тут он погрозил друзьям пальцем. — Без лишнего базара об этом. Он начал доставать из рядом лежащей сумки аккуратно упакованные предметы. И тут все при свете костра увидели ночное небо, копанные артефакты второй мировой, пряжку германского вермахта, нагрудный знак панцерваффе, где под имперским орлом красовался средний танк. Такой же знак был на серебряной плоской фляжке, которую Влад поставил следом. Еще там было два набора штык — ножей, которые брательник достал со словами: «А это для шашлыков, если что».

— Неплохо, прямо музей! — сказал Берёзов, наблюдая такое разнообразие. — А что ещё имеете?

— Смотри сюда, вот фирма, — Владлен положил советский наган и рядом с ним парабеллум, которые были покрыты нетронутым воронением, словно вчера со склада.

— Вот это да! — произнес Берёзов.

— Известная модель, — добавил Готфрид, примеряя в руке удобную рукоять парабеллума.

— А патроны к ним есть? — спросил Берёзов, вращая пустой барабан нагана.

— Есть ли у нас патроны? — важно спросил Влад.

— Конечно, есть! Виталя, подгони патрон, пожалуйста! — и тот подал ему забитую зельем сигарету.

— Будете? — спросил Влад друзей, втягиваясь.

— Сегодня нет! У нас своей дури хватает, — отрицательно покачал головой Денис.

— Они были замотанными в залитом маслом сапоге, словно ставрида. А это там же нашли, значит, наши зарыли, — пояснил Владлен и положил перед друзьями орден Красной звезды.

Денис взял орден и посмотрел со вздохом на сверкнувшие в его руках красные, чуть потемневшие грани. Затем он перевёл взгляд обратно на стол, где начали появляться золотая мелочевка, серёжки, крестики.

«Эти диггеры не брезгуют, наверное, и могилы потрошить», — увидев среди вещей россыпь золотых человеческих резцов, подумал Руслан и оригинально пошутил:

— О, у кого зубы рванули, гопники?

— Ну, это всё песочек, а главное всё здесь, — и Влад, явно желая впечатлить (как в свое время князья при дворе в Петербурге, играя в карты, ленясь считать деньги, ставили золото в «насыпку» стаканами), сам поставил на стол простой гранёный стакан с наполненными до верху золотыми царскими червонцами.

— Да, приличные деньги, — сказал действительно немного ошарашенный Готфрид.

— Дай посмотреть, — сказал Руслан, беря один из них.

— Бери, но верни, — усмехнулся Влад.

Денис тоже, взяв монету, на аверсе увидел профиль последнего царя Николя II и вспомнил слова исполнителя приговора Юровского, что царь получил высшую меру за то, что выпил со своим окружением «море человеческой крови», теперь же этот процесс повторяет годы спустя новый капитализм во всех республиках бывшего Союза.

— И много у вас этого капитала? — спросил у Влада Руслан.

— Где было — там нет. Когда нашли, Иисус шепнул взять всё себе! — уклончиво зашутил тот в ответ. — Мне перед этим сон приснился, что кто-то помер, и я пришёл заказывать в похоронное бюро венки, гроб. А там мне говорят, что ничего нет, дали целое ведро гнили вонючей и послали на улицу. Понятен теперь намёк, сколько нам выпало?

— Что, целое ведро надыбали? — спросил с недоверием Руслан.

— Именно так, угадал! — ответил Влад и, подсаживаясь рядом к нему, завел следующий разговор: — Поэтому слушай внимательно. Ты знаешь Гройсмана, который держит «Коллекционер»?

— Ну да, знаю, и батя тоже хорошо знаком. А Денису он вообще чуть ли не родственник, — подтвердил и кивнул в сторону Готфрида Берёзов.

Человек, о котором они вели речь, был известный торговец антиквариатом в городе, в том числе и нечистого происхождения. Сам Гройсман был инвалид, у него с детства была сильно деформирована нога.

— Ну вот, вы можете с ним поговорить, рассказать, что есть такой товар у нормальных людей и нужно всё толкнуть без шума! Если дает добро, то рисуем всё подробно, что имеем.

— Хорошо, а нам что с того светит? — заметил Берёзов.

— А пойдёт дело, — добавил Влад, предвосхищая встречный вопрос о комиссионных, — вам тоже будет свой процент, и там, поверь, будет немало!

«Пусть сначала скажет, какой, чтобы не съезжал потом по насыпи», — так рассуждал про себя Руслан. И ему чем дальше, тем меньше всё это начинало нравиться. Но Влад, не дожидаясь конкретного ответа, продолжал фонтанировать:

— Ещё нужно, чтобы вы помогли в самой работе чуток. Мы одно место набили, чую, там куш ещё больше будет. Пока прёт — нужно работать!

— И что нужно делать, землю рыть? — с иронией перебил Готфрид.

Тут Влад на спиртных парах начал стелить совсем непонятное:

— Когда нужна прибыль позарез, и взамен никого не взяла земля, то надо протащить себя через яму, чтобы потом смог залезть на высоту. А если этого не сделать, на ровном месте провалишься, ведь не спят бесы вокруг, — и тут в ответ потоку его слов братья Балабасы залились заразительным и туповатым смехом.

— С чего тебя проняло? На сквозняке продуло? — тоже, усмехаясь, спросил Руслан. Владлен запнулся после своей тирады и, хитро оскалившись в сторону своих подельников, ответил:

— Чего проняло? А что скажешь, если у нас ко всему имеется в земле серебряный большой котёл, а?

— Какой котёл? — удивленно переспросил Денис.

— Очень древний! Стенки в палец толщиной, наверное, под тонну, — с серьёзным видом ответил один из Балабасов.

«Ничего себе «улов», что-то слабо верю», — подумал Руслан и с нажимом изрёк Владлену:

— А ты, часом, не гонишь, грешный?

— Таким не грешат! Тут тихо надо, понимаешь? — пояснил Влад. — Поможете наверх вытащить, он такой, что мы втроём его не смогли достать из ямы!

— А где нашли? — спросил с интересом Готфрид.

— Радом с этими курганами, — кивнул в ту сторону Владлен.

— Увидишь сам, у него кругом идут грифоны, а с четырёх сторон какие-то лики, наверное, богов, — добавил брат Хомченко.

— Да что ты врёшь, покажи, где он, тогда поверю! — решительно сказал, встав, Берёзов.

— А не страшно? Ну идем, покажу! — ответил Влад.

— Тогда я первый, чего бояться, — добавил Денис, тоже поднимаясь с места.

— Не беги, дурак, медведя чухать, — чуть толкнул его в грудь Руслан.

На этом они вышли вместе с идущим впереди Владленом, который, отойдя на двадцать метров в сторону, сказал:

— Вот за этими кустами, в раскопе.

Яма в земле представляла собой темный квадрат, примерно три на четыре метра.

— Там ничего не видно, — сказал Руслан, подходя к краю и пытаясь разглядеть что — либо на дне.

— Смотри на ощупь и прозреешь, — шутканул один из Балабасов.

— Тогда ты первый языком, — огрызнулся Руслан.

— Сейчас огня поддам, — сказал Влад.

— Давай, — ответил Руслан и храбро спрыгнул вниз. Под ногами у него что-то неприятно хрустнуло, и вместе с этим с двух сторон раскоп залил свет ламп, освятивший всё до мелочи. «Чёрт, я так и знал», — пронеслось в голове у Дениса.

На дне по углам раскопа на берцовых костях лежали человеческие черепа, а посередине на побеленной земле внутри большой пиковой черной масти черепа были сложены в небольшую пирамиду, и последний верхний держал в зубах ещё один немецкий штык-нож.

— Дьявол, — вырвалось от неожиданности у Берёзова, и с неразборчивой бранью под дикий смех идиотов он одним рывком вылетел из проклятой ямы. И тут сквозь веселие всего сборища Владлен с бутылкой пива в руках обратился к нему полной пафоса речью:

— Ну как, свет загробной жизни потрясает? Спокойно, братан, это посвящение в масть туза пикового черепа, чтобы был фарт в жизни. И чем он страшнее, тем больше везёт.

Руслан в этот момент стоял в ступоре, созерцая с Денисом лежавшую перед ними инфернальную картину. Но затем его глаза наполнились осмысленной злостью, и он сорвался в вопль по адресу двоюродного идиота:

— Тебе, паскуде, не печёт могилы предков ковырять? Ты нас на что толкаешь, шакал?

Но такая брань со смыслом была непонятна для тех, к кому он обращался, как рыбе лесной пожар. И слово за слово Руслан услышал в ответ заливистый матерный лай, в котором печатной была только реплика Влада: «Ты, баба, купи себе яйца!»

— Зачем его вообще сюда припёр? — добавил Виталя Балабас. — Он сдаст всё, что есть!

— Да кому вы нужны, крысы гробовые! — бросил им Руслан.

— Давай пойдем отсюда, — сказал ему Денис, который стоял до этого молча рядом. Получив ещё несколько эпитетов в спину, друзья быстрым шагом вернулись назад к месту возлияния, взяли свой рюкзак и пошли прочь по дороге, которой приехали.

— Ну теперь и свинья в курсе дел будет. Они все баки сольют! — сказал Владу, недовольно сплёвывая, оставшийся на месте один из двоих брательников.

— Не сольют! — отхлебнув пива, ответил Владлен. — Кто им, дуракам, поверит. — Затем, откинув в сторону бутыль, взял стоящую рядом канистру и добавил: — Не поверят, потому что будем гулять и зажигать!

Готфрид на дороге в этот момент нервно говорил Березову:

— Нет, ну ты видел цирк уродов?

— Да кто же знал, что Влад черный копатель? — ответил Руслан. — Повезло же на засаду нарваться!

— Посмотри, Берёза, что это? — прервал его, обернувшись назад, Денис.

— Они яму подожгли, пекло сотворили, — сказал Руслан, увидев хорошо заметные в темноте языки пламени. Тут Денис изрёк, как эксперт:

— У них страшная болезнь: они безнадёжные кретины.

Руслан же, нервно дёрнув головой, подытожил:

— А ещё Влад, морда наглая, хотел, чтобы мы в деле приняли участие. Дуракам не помогают, сам дураком станешь! И давай больше об этом, Денис, не будем. Пусть живёт, как хочет, но ко мне близко не подходит. Он для меня там, на кладбище остался.

— Какой ты жесткий романтик, — пошутил в ответ Готфрид.

— Давай лучше, человек весёлый, по этой дороге двинем, — сказал Руслан, когда они подошли к развилке, — чтобы с этими упырями опять не столкнуться, если назад поедут. И путь точно срежем!

— Рационально! — коротко подтвердил Денис, и они пошли направо. Но дорогу красит разговор. Освещая путь фонариком, Руслан тут же нарушил своё табу на обсуждение произошедшего и изрёк, выразительно показав большим пальцем за спину:

— Вот что экономическая задница с людьми делает. Занимаясь чем попало, сливаются в чертей рогатых, — затем Руслан ни с того ни с сего добавил: — Плюс ещё бабы жизнь усложняют и народ пьёт!

— Если бы только это! — усмехнулся Денис. — А был ли этот народ вообще нормальным? Правильно сказал Архангельский, что плюс к этому беда — коррозия менталитета. В такое время становится ясным до копейки, кто крепок духом, а кто нет. Всякое бывает в жизни, но мы же такой хернёй страдать не стали? Ну вот! А что бабы пошли плохие — гулять и деньги любят. Так я сто раз говорил, что мешает найти хорошую?

Но тут Готфрид вздохнул и, желая быть объективным, махом перечеркнул вышеизложенное другими словами:

— Однако, ты можешь ответить, что проблем нет, вокруг таких хороших больше, чем матюков у народа. О причине уже сказали, моральная планка висит у них на полшестого. И я буду с тобой согласен! Послушал бы случайно женский разговор! Среди подруг стало правилом: если баба не стерва, то она дура! А где ум, верность?

— Ну и почему всё так, Деня? Твой вариант, кроме общей деградации морали? — спросил Руслан, которого старая и вечная тема, звучащая каждый раз по — новому, начала уже увлекать.

— Одна из причин ещё и в том, что женские поступки больше обусловлены эмоциями, чем логикой. О таких одинаковых случаях я слышал от разных людей, — продолжал растекаться мыслью Готфрид. — Встречаешься и живешь с подругой, которая клянётся, что любит, верная тебе и, самое смешное, что это правда на тот момент. Да и сама ручная, как кошка, можно узлом завязывать. Но потом, словно ветер подул, человек в момент меняется, предаёт, уходит. И когда спрашивают: «Почему ты это сделала»? — отвечает: «Ты знаешь, на меня что-то нашло, это неправильно, но я так решила. И если между нами что-то было, ты должен уважать мой выбор!» Такая натура, согласись, непредсказуема и сама не знает, как себя поведет и во что переродится. Это как мир сюрреализма в картинах Босха и Сальвадора Дали, где красиво нарушена причинно-следственная связь.

— Да не дай бог туда попасть, — кивнул Берёзов, которому по-своему нравился и настораживал потусторонний абсурд тех художников. — Там, если захочешь утром выйти из ворот, то выпадешь из окна или будешь забивать гвоздь в доску, а забьёшь себе в голову. Ха-ха, но, к слову, в нашей стране такая оборотная изнанка давно цветет. К примеру, вор у нас герой, а кого кинули — грязь низкая и лох, как тебе весёлая этика?

— Ты хочешь сказать, — ёрно передёрнул вектор беседы Готфрид, — на то он и дурак, чтобы его развели?

— Не скажу, — с оттенком неудовольствия дал ответ Руслан, — потому что и умного, бывает, нагреют.

— А вот ты поверишь, — дальше повел рассуждения Денис, — тому, кто всю жизнь крал, а потом, лишь бы наверх залезть, народу трет по ушам, что всегда был честным и даст всем льгот, сколько сам загребёт?

— К чему ты это — не пойму, — поморщился от такой банальщины Берёзов. — В такие чудеса не верю, в нужниках топить их надо!

— Да, всё взаимосвязано, — пояснил, как эксперт, Денис. — Это то же самое, когда стервозной и перепиханной особе, которая вдруг стала просто ангел, будешь верить, что не врет.

— Нет, но такие бывают, — возразил Руслан.

— И ты их знаешь? — парировал Денис.

— Да! — кратко ответил Руслан.

— И ты хотел бы такую? — ехидно вставил Готфрид. Берёзов без слов в ответ только пожал плечами. А его друг с довольной ухмылочкой ответил за него:

— Дело вкуса. Но, зная тебя, могу сказать, что ты бы никогда не связался с ненадежной пассией, за которую гроша не дашь, что она не продаст тебя там, где больше выгоды увидит.

Про себя же Готфрид ещё раз согласился с уже знакомым до мозолей тезисом, что материальный упадок и нравственная разруха — это адская двустволка, угробившая уже не одну цивилизацию. После паузы Руслан спросил:

— Ну и что из всего этого, по-твоему, следует?

— Ты знаешь, наверное, то, что я неправ, — неожиданно ответил витиеватый диалектик Денис, любивший подходить к проблеме с разных сторон.

— Что опять? — засмеялся Руслан. — И в чем?

— Тьма приходит к тому, — ответил Денис, — кто кроме черноты вокруг ничего не видит. Это не всегда сходу понятно, но это есть. Даже если вокруг темно, нужно представить огонь, и он появится.

Руслан в ответ, не зная, что сказать, с сомнением покачал головой:

— Пойми, на что сознание настроено, то высший разум и подаст, — начал пояснять Готфрид. — Так и с подругами: какой образ позовёшь, такая и будет. Но эта истина не для дураков, нужны усилия, и всё сразу не приходит!

Руслан одобрительно усмехнулся, подумав: «Хороший поворот, только пусть Деня мне больше не язвит, что оптимист — это поехавший мозгами пессимист, он сейчас такой точь-в-точь».

— А что ещё конкретно посоветуешь? Сказал всё верно, но факты на лицо. С девками по всей стране сейчас хреново, потому что поле выбора загажено, вокруг обман! И где найти третий глаз с небес, чтобы не ошибиться?

— Есть у меня одна идея, — неопределённо ответил Денис.

Руслан хотел уже добавить, что нужно просто денег побольше, но эта мысль была слишком тривиальной. Вместо этого решил поинтересоваться, что Денис имеет в виду. Но его отвлек закономерный ход событий, что случается с многими, кто выбрал ночью незнакомую дорогу. Увлёкшись разговором на подвыпитую голову, они два раза свернули влево и успели перевалить через две поросшие лесом пологие возвышенности, за которыми должна была по расчёту лежать сельская окраина. Вместо этого яркая луна скрылась за облака, широкая тропинка в свой черёд резко сузилась, став почти неразличимой в темноте; и перед собой Денис и Руслан увидели третий, еще более высокий склон холма. Друзья остановились, пытаясь сориентироваться в пространстве. Готфрид, словно обалдевший от весёлой жизни народ, произнёс:

— Нет, мы точно не туда идем!

— Твою мать! Где мы, Деня?! — издал в свою очередь восклицание, оглядываясь и выдыхая остатки хмеля, Руслан.

— Сейчас я в чёрных штанах. А больше ничего не знаю, — сделал попытку пошутить Денис.

Берёзова начала охватывать паническая нервозность, как у всякого, кто потерял своё местоположение среди непроглядного леса; и ему начало казаться, что этот зелёный океан проглотил его, и он остался здесь на погибель.

— Да на хрен, Деня! — раздражённо ответил Берёзов. — Я не верю в этот идиотизм, но мы заехали — куда не знаем, а ты всё веселишь?

— Спокойно, Руслан, — ответил Готфрид. — Тут не тайга. Как посветлеет, на дорогу выйдем и людей найдём. А сейчас просто темно, и куда идти — не видно!

— Это я давно заметил, — проворчал Руслан. Но рассудительная речь друга подействовала на него успокаивающе.

— Поэтому привал, — решил за всех Денис. — Немного отдохнем, а лишние нервы делают болезнь!

— Ну, давай, — без энтузиазма ответил Руслан. — Это лучше, чем сквозь темноту ломиться.

— Здесь, смотри, и место есть, — обратил внимание Денис, сойдя с тропинки в сторону, на небольшую прогалину.

— Ой-ё, тут кто-то уже был, — сказал Берёзов, хорошо спотыкнувшись в темноте об одно из бревен, лежащих с четырёх сторон у старого кострища.

«Жизнь свою пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», — вспомнил, усмехнувшись, Готфрид строки Данте, которые иногда цитировал его отец. Денису до странного нравился лес, и потому темная чаща не казалась ему, в отличие от Руслана, такой жуткой. Его натуре, наоборот, внушали опасения открытые пространства и удивляли южные безлесые сёла возле Черного моря. Посмотрев вокруг, Готфрид отметил про себя, что много раз предки рубились в полях с врагами и в таких лесах укрывались в лихое время. Хотя страшней всего на Руси была междоусобица, когда свой своего до смерти гноил и забивал. По сравнению с этим, попасть случайно в темный лес — просто пикник на обочине.

— Ты знаешь, Берёза, — вдруг сказал Денис потирающему ушибленную голень Руслану. — Я даже рад, что мы тут оказались. Если здесь с ситуацией разберёмся, то и в притонах Таиланда не потеряемся.

— Я никогда не буду больше пить с дебилами: это хуже, чем на деньги попасть, — икнув, сказал Руслан, устало присаживаясь на бревно.

— Ты только до завтра это не забудь, — ввернул Денис, взяв у него и расстегнув рюкзак. — Опа-на! — присвистнул он, вынув то, что не ожидал. — Ты что у них штык-нож спёр?

— Не спёр, а просто взял, как трофей, он им не нужен, — объяснил Руслан.

— А ну да! — согласился Готфрид. — Дуракам оружие нельзя, как бабе бульдозер. Ещё засунут не туда!

Сам Денис ещё в пятом классе, будучи аналогично в гостях у родственников, уже имел опыт лесной ночёвки в заранее выбранном месте возле речки. И потому он тоже кое — что захватил с собой. Из рюкзачных недр он со словами «Запас в голову не бьёт и денег не просит» вынул припасенный фонарик, протянул его Берёзову и предложил:

— Пойдём, теперь у нас есть чем дров нарубать и костер запалить. Руслан согласно взял и пошёл светить Денису, который начал активно рубить штык-ножом все, что могло гореть. Руслан, подбирая за ним сучья, не заметил и вновь налетел на какие-то лежащие коряги:

— А, твою мать! — издал он вопль досады в даль.

— Что там? — отозвался Денис.

— Да в пень опять въехал, западло деревянное! — пояснил Руслан и сделал правильный вывод: — Давай эти деревяшки тоже отнесём, топляк неплохой будет!

Сложив материал в кучу, Готфрид при помощи зажигалки и принесенной с собой горючки наколдовал огонь. Затем по-братски разделил четыре бутерброда и воду, которая, по его словам, была в этих условиях важнее всего. Когда костер, наконец, разгорелся, то поляна, освещённая его светом, стала более уютным местом, уже не напоминая так чёрную западню. И Руслан, подстелив под себя немного веток, опёршись спиной о брёвна возле огня, начал рассуждать:

— Наше село, наверняка, лежит в той стороне, — и махнул рукой в сторону края холма, возле которого они расположились. — Мы отклонились от него на километров пять-шесть, потому что на развилке повернули не туда на свою голову.

— Ну да, — хмыкнул Денис, — нам, как бешенному тигру, семь вёрст не крюк.

— Это на будущее! — объявил Берёзов. — Чем со всякими гробокопателями афёры какие-то крутить, то лучше собрать здесь волков, медведей и выпить с ними хорошо, а дегенератов отстреливать надо, если самим жить охота!

Затем с оттенком иронии спросил у Готфрида:

— Да, кстати, расскажи: что за новый способ охоты на девок ты придумал, чтобы любая повелась?!

— Чего? — спросил, словно очнувшись Денис, который, углубившись в свои мысли, шевелил костёр палочкой и недовольно изрёк:

— А всех сразу не хочешь?! Выпей водки литр и все звёзды твои без телескопа!

— Просто интересно. Говори, если начал, — ответил Руслан.

— Ну, я не знаю, с чего начать, — уклончиво ответил Готфрид.

— Давай как есть, даже если вариант фантастический.

— В общем, ничего сложного, Берёза. Ответ просто шире, чем вопрос, — начал Денис. — Существует внутренний портал в сферу вселенского разума-ноосферы, что даёт решение любой задачи! Это приходит разными путями к человеку, одним — после серьёзных испытаний, и люди начинают говорить на разных языках, даже на тех, которые уже исчезли. Другим изначально это дано. Например, Архимед в древних Сиракузах, когда приходило озарение, забывал поесть, помыться и начинал чертить всё, что увидел на песке. — Тут Денис поднялся и, подкинув сухой травы и веток в костер, пояснил: — Этот портал — как столб огня, но только сверху вниз — как поток безграничных возможностей для человека!

Костёр в ответ вспыхнул, хлестнув пламенем в небо, и Руслан немного озадаченно спросил:

— Всё это хорошо, но какое имеет отношение к съёму девок?

— Ты будешь полный хозяин любой женской души и тела, если знаешь о ней всё! И даже больше — можешь силой мысли изменить её натуру, вернее, сделать так, что ей будет нравиться кое-что полезное, а не просто приятное! — тут Деня сделал паузу и продолжил с юмором в голосе: — Они все такие, сначала «Нет»! а потом: «Ой как хорошо, милый!» Тем более, если энергии у тебя, как у пантеры! Женщины любят сильных, как наркотик!

Руслан поморщился, как после нудной лекции. «Ну вот, опять понесло, — подумал он, в принципе привыкший слышать от своего друга парадоксальные странности. — Денис совсем заучился, его нужно, как того кота учёного, на золотую цепь посадить, чтобы в библиотеку не ходил и в сеть не лазил!»

— Очень занимательно, — протянул затем вслух Руслан, — только никто не знает, как этого достичь. Ты сам, Деня, хоть немного этим обладаешь?

— Вообще, это уметь должен каждый, иначе всё будет продолжаться, как у нас на Украине — подонки при власти, а под ними покорные дебилы. А знало ли хотя бы две третьих населения, как открывать портал знаний, то все было бы по — другому. В этом случае обмануть и убедить со стороны, что дебильная идея — это свет алмаза, будет уже невозможно. К этому, овладевать любыми знаниями стало бы легко, как дурному в пень ногой заехать!

— Ты это, не намекай на порядочных людей! — ответил задетый юмором Руслан потирая голень, но подтвердил: — Хотя, конечно, ты прав! За примером далеко ходить не надо! Мы не раз вспомнился тот факт, как наш народ, словно дикая накрученная толпа, разорвала свою страну с истошным воем; дайте нам тут и сейчас лучше жить и свободу! А порядок где? Да не нужен — это насилие над личностью! В Америке и Европе выше уровень, и мы так же хотим, при этом всё разрушив, не улучшая! А дальше всё пошло по писанному, как если бы у одной семьи был дом, не роскошный, но сытый и большой, а потом решили все там жить с шиком и гулять. Жильё сожгли вместе с мусором, стены продали на стройматы. Кто надо обогатился, остальные свободны! А если еще короче и понятней: люди повелись на перформансы западного изобилия о вилле с гаремом грудастых подруг и потеряли то, что имели. У них забрали всё и дали под зад!

— Да, картина маслом, — с мрачной задумчивостью подтвердил Готфрид и веско добавил. — По крайней мере, нам всем выпал золотой шанс узнать, что голодная свобода не лучше кабалы! А когда народ выползет из-под такого пресса, пусть помнит, как завет — в единстве сила! Часть не больше целого! И что есть в руках — надо улучшать, а не протрынькать за цацки и финтифлюшки! А кто будет это отрицать, то пусть ему проломят череп, когда голова заболит. Зачем лечить? Легче сломать и проблем нет!

— Серьёзный ты не по годам, — процедил Берёзов.

— Не я! Так мой батя ещё говорил! — ответил Денис.

Отец Готфрида хоть и состоял в своё время в компартии, но был весьма к ней критичен и недоволен положением дел в СССР. Поэтому первоначально приветствовал демократические перемены, происходившие тогда в обществе, и даже выражал своё крайнее раздражение политикой партийных верхов в частных беседах с знакомыми американцами. Последних это весьма удивляло. Однако такая позиция родителя, в свою очередь, вызывала недовольство подрастающего сына — консерватора, у которого быстрые перемены вокруг вызывали интерес и неприятие одновременно. Отец, посмеиваясь, объяснял это тем, что когда он возил в коляске Дениса, то почитывал восемнадцатый том Ленина и иногда клал его рядом с сыном. Так и перешло. Но когда вместе со свободой в общество пролезла грязная мерзость, присущая дикому капитализму, он, как честный человек, просто умолк, не роняя ни пары с уст критики о прошлом. А когда его спрашивали на эту тему, сухо отвечал: «Да что сказать. Случилась катастрофа, жаль, что ни у кого в стране не хватило ни совести, ни воли, чтобы сохранить веками нажитое добро!»

Он прекрасно отдавал себе отчёт, что одним из локомотивов развала Советского Союза была именно интеллигенция, воспитанная этой же системой критически мыслить и с привитым чувством совести. Когда же до большинства дошло, что вместе с мусором в стране действительно сожгли и дом, а они сели вместе на кол безысходного вымирания, было уже поздно. Сам Владимир Адольфович был слишком крепко связан с прежним строем и многим ему обязан. Долг был и перед своим отцом, человеком примечательной линии судьбы.

Дед Дениса происходил, как часто было в Германии, из обедневшего знатного рода и работал в начале тридцатых готов во Франкфурте журналистом в газете немецких коммунистов. Вскоре после прихода нацистов к власти случилось то, что можно было ожидать. Рано утром его арестовали и вместо своей редакции он попал в Дахау. Унтер-офицер, который вёл допрос, с издевательской ухмылкой начал напрямую:

— Мы всё про тебя знаем, ты из партии тех подонков, которые хотели затащить Германию в красное пекло, но сами туда попали.

Ещё молодой дед сидел и думал: в какой он состоял партии и какие имел убеждения — большого секрета не было; значит, не надо из-за этого реветь, как вестфальский бык!

— Тебе лучше рассказать всё сейчас! — продолжали внушать ему из-за стола. — Учти, у вас евреев больше не получится других толкать на остриё, а самим за поворотом пиво хлебать.

— Я не еврей, — был дан ему с усмешкой ответ.

— Еврей, еврей! — унтер с наслаждением затянулся сигаретой и закивал головой, как будто знал наверняка. — Только у евреев может быть такая фамилия.

— Может, у меня ещё и имя еврейское? — выпалил Адольф Готфрид, за что получил тут же графином в скулу, что свалило его со стула. Вдогонку он услышал:

— Шайзе! Выкладывай всё быстрей без пархатых затрёпов. И не вздумай врать!

После допроса изрядно помятому и голодному Адольфу, тюремный профос принес какую-то бурду вместо пищи и верёвку со словами:

— Давай жри, свинья, но такие, как ты, — тут он тыкнул в него пальцем, — недостойны даже этого! Можешь каяться или нет, всё равно тебе устроят такой ад, что будешь ползать и просить скорее сдохнуть! Так что, по-доброму, вешайся сам! И он начал показывать с веревкой, как в камере нужно это делать. Дед, с трудом шевеля разбитой челюстью, ответил, что не собирается умирать, у него даже жены ещё нет:

— Ты всё равно отсюда живым не выйдешь. Мой совет: себя не мучай и сделай это быстрей! — с этими словами профос кинул ему верёвку и ушёл.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы, вопреки ожиданию, большую часть заключенных в конце тридцать четвёртого года освободили, хотя было очевидно, что это ненадолго. И Адольфу пришлось незамедлительно уезжать в Швецию, а затем в СССР. Оттуда из-за хорошего владения тремя языками был командирован вскоре на гражданскую войну в Испанию, официально в качестве корреспондента, выполняя помимо этого другие поручения. Затем был направлен на работу в качестве помощника торгового атташе и побывал в разных странах. В тридцать седьмом избежал репрессий, но после возвращения в Союз в сороковом больше за границу не попал. И был как бы сослан в Горький редактором местного издания. В Великую Отечественную пошёл на фронт переводчиком. В самом начале, в неразберихе отступления, его два раза хотели расстрелять на передовой, заподозрив в нём немецкого шпиона, а затем раненого на руках выносили из окружения. После излечения в госпитале он пошёл на запад с армией, закончив свой путь в Австрии. С личной жизнью у него не ладилось; когда спрашивали об этом, он неопределенно разводил руками. Но сразу после войны ему улыбнулась удача, и он по-военному решительно женился на Екатерине Токаревой, встретив её, будучи в командировке в Свердловске на Урале. Ей понравился его по — аристократически холеный вид и принципиальная тщательность во всех делах. По-русски он говорил чисто, но при этом до конца жизни не избавился от лёгкого прибалтийского акцента. И когда его будущая супруга, которой он представился как Адик, уловив это, спросила, какой он национальности, то он, улыбаясь, ответил, что его национальность — русский офицер Советского Союза! А когда она дальше из женского интереса стала допытываться: «А где родился и где твои родители?», он ответил немного нараспев, с тоской: «В Германии, Германии, Катюша, далёкой стороне». Его избранница оказалась женщиной правильных начал, вышла за него замуж только тогда, когда закончила техникум, а затем уехала с мужем в Горький и поступила в институт. После рождения двух сыновей их семья переехала южнее в Чернигов. Глава семьи получил должность первого зама директора только строящегося Черниговского завода радиоприборов, сокращённо ЧеЗаРа.

Сыновья пошли в родителей. Старший, Вячеслав, закончил в Киеве политехнический институт, там же и пустил корни. А у Владимира, отца Дениса, передалась по наследству литературная жилка, и он подался учиться в институт журналистики. Но тут старый Готфрид внезапно заболел, он жаловался на головную боль, затем начал терять сознание, путать имена и даты. Врачи обнаружили у него опухоль головного мозга и разводили руками — она не операбельна! Сыну Владимиру врезалось в память то, как он сидел возле кровати отца, который в полубессознательном состоянии что-то тихо говорил по — немецки и по-французски. Рядом, сквозь слёзы, шептала молитвы его мать, а отец, услышав подобное, обрывал её словами: «Ну что ты, Катюша, не надо!» И вместо этого сын напевал ему песни времён гражданской и Великой Отечественной. Тогда батя опять приходил в себя, и даже поправлял его, если он ошибался в тексте. И уже не понимая, где находится, спрашивал: «Почему я не на фронте, а в госпитале валяюсь?» Впоследствии Владимир Адольфович занял должность главного редактора крупного издания «День Чернигова». Но как признавался в семье, он не был уверен, что смог бы повторить такой подвиг сейчас, поскольку в наступившее время всепродажного делячества ценились не деловые качества, а деньги и беспардонное пропихивание своей фигуры в дамки.

Всё это Денис вкратце рассказал начинающему дремать Руслану, который сонный добавил, что у него тоже корни не отсюда, а из-под Полтавы.

— Да ты чистый украинец! — пошутил Денис.

— Какой я тебе украинец? Я ещё ничего не украл! — проворчал в ответ Руслан. — Берёзов — это что, украинец?

Хотя просто в своё время его дед по отцу, любивший с детства много читать, под влиянием классической литературы и военной истории изменил свою фамилию Березенко на более русскую. Всё прочитанное в детстве, как он говорил, способствовало его уходу от душной селянщины полтавского хутора в военное училище.

— Вообще, Деня, если об этом говорить конкретно, то начну издалека, — повел дальше разговор решивший тоже высказаться Берёзов. — Как верно говорил один человек, «Когда украинец умнеет, то становится русским». Это память о том, что они всегда ими были; плюс понимание, что существуют не только твои личные интересы, но и люди такого же рода-племени рядом. А ещё, кроме хаты с краю, есть общее дело, без которого эта хата развалится или ее сожгут враги. В добавок, у каждого народа есть свой характер-менталитет. А характер, как известно, надо воспитывать. Но сказать прямо, за последние двадцать лет наш украинский народ стал как дурная баба — недалёким, но хитрым одновременно, это без обид. В ответ на это от многих слышу отмазку, что это всё политика верхов разлагает нацию. Но мне в ответ смешно, власть преступна настолько, насколько позволяет ей народ. А в данный час он позволил ей всё! Почему в Германии в своё время был Бисмарк, в России сейчас Путин, а у нас на юге, кроме дикого кодла нацолигархии, что только ворует и врёт, нет ничего?

— Ну, наверное, потому, Руслан, — решил съязвить на злобу дня Готфрид, — что где два украинца, то там четыре гетмана! Просто, чтобы что-то изменить, хитрой народной привычки всё терпеть и приспосабливаться мало, нужна воля и разум для перемен — сам знаешь!

— Вот и пользуясь этим, — продолжил Берёзов, — верхи дальше превращают народ в быдло, то есть в оскотинившегося раба, который при этом обладает хитростью и способен вредить окружающим, если видит их слабость. А всё для того, чтобы этот черный идол, оседлавший страну, ехал на ней дальше и толкал речь: «Ты гордый украинский народ. Никому не покоришься, кроме меня, а твои враги — это братья-славяне». Ну, кто верит подонкам, тот сам такой. Хотя сейчас люди, как слепой нигилист, уже мало во что-либо вообще верят. У народа появилось моральное право не доверять какой-либо власти. Но такое дело тоже неправильно. Нельзя себя давать бесконечно обманывать, чтобы потом веры никому не было. Это не движение вперёд!

— Проблема не только в этом, — ответил Денис и задал ему встречный вопрос: — Вот как ты считаешь, Рус, кто больше виноват во всём — наши верхи или в стойло загнанный народ?

— Конечно, оба! — ответил Берёзов. — Но больше руководство! У кого власть в руках — с того и спрос!

— Нет, Руслан, народ всё же больше, — уточнил Денис, — потому что страна давно катит под гору, и кодло, если что, спрыгнет с брички за границу, а народ пойдёт под колёса истории. Кто под боем ходит, должен быть сообразительней!

— Ну, ладно, баста! — решительно пресек линию разговора Березов. — Давай о чем-то хорошем, без этой серятины, и так темно вокруг!

— Хорошо! — махнул рукой, соглашаясь с этим, Готфрид. — Всё равно мы в этой игре даже не пешки, и правильней, наверное, будет всё послать.

— Да, но для себя всё же стоит уяснить, — сделав тут же вираж, Руслан вернулся к не дававшей покоя теме. — Эта вечная проблема преступных правителей на серой массе народа была всегда в истории, а в общем, эта ситуация — продолжение, как ты один раз сказал, Деня, звериных законов природы, когда нужно урвать себе больше за счёт других. И если вдруг не захочешь, то урвёт другой, а тебя толкнут вниз по лестнице, где бедные и мёртвые. Но такое, как у нас, верхушечное кодло имеет уникальную специфику, и это особая тема. К слову, конечно, враг есть враг; однако, есть враги, которых можно презирать, а есть те, которых можно уважать. Даже в нацистской Германии за короткое время сколько всего было построено, да и взлет науки был значительный. Иное дело, что к этому они убивали и грабили других. Но то же самое сейчас делает Америка, которая ради ресурсов не брезгует нападать на другие, далеко не соседние страны. А всё для того, чтобы их элита жировала и обеспечивала свой народ самым высоким уровнем жизни; в ином случае он подымится и свергнет свой сенат. Так дядя Сэм вбивает интересы Штатов везде во вред всему миру. Это можно назвать не политикой демократии, а амердемией или амердизмом, называй, как угодно. Но там законы жесткого борделя: если не делаешь то, что мы хотим, то ты против демократии, и получай на голову бомбу! А у нас местные капиталисты-феодалы сжирают, как моль, по-тихому свой народ, оставляя после себя одни фекалии, которые потом не один год будут разгребать. Но мы с тобой это уже сто раз перетерли! Лучше скажи, Денис, другое. Ты светлая голова у нас, кто виноват — уже понятно. А вот что делать?

И не дожидаясь ответа, Берёзов с жаром опять забежал вперёд:

— Нужно, чтобы народ поднялся и завалил их всех!

— Не подымится! — коротко ответил Денис. — У нас на юге это невозможно, а даже если так, буча сейчас ничего не даст. Сама по себе она заводы не строит и землю не пашет, но заставит точно всю страну быстрее падать вниз. А вот лично для каждого выход, как блин, прост и сложен! Нужно, чтобы любой гражданин в любом случае становился на порядок выше себя. Ведь чем больше знаний — тем выше шанс выживания в бурном потоке злой любви под названием жизнь. Ну, а для всех, — тут он сделал многозначительную паузу и произнес, — это нерушимый союз с Россией, чтобы вместе выйти из зелёного болота, в котором наша южная Русь который год гниёт!

— Ну, это понятно, спору нет, — протянул, как будто уже устал говорить об этой прописной истине, Руслан. — Как ни стараются сейчас, нас вообще никто не сможет разделить. Пускай Союза давно уже нет, осталась Россия, и с ней — тут он стукнул себя в грудь — мы всё равно едины!

— Ты знаешь, — откровенно добавил ему Готфрид, — меня иногда спрашивают, что тебе даёт такая гордость за страну? А мне долго объяснять людям с плоским мышлением, если, как говорил наш дядя Вадя, не случалось им держаться в жизни за внутренний стержень, а не только за бутылку. А Россия — это стержень! Она, вообще, напоминает мне, Берёза, одно явление. Есть на севере на берегу Плещеева озера, что возле Переславля, Синий камень. И эта глыба якобы может двигаться сама собой.

— Да, я тоже слышал об этом, — кивнул Руслан.

— К этому камню, — продолжал Денис, — собирались люди, чтобы отмечать свои исконные праздники. Сначала глыбу хотели зарыть, а потом местный дьякон решил положить его под церковный фундамент и на больших санях повез по льду озера. Но лёд треснул, а камень, упав на дно, начал медленно сам по себе двигаться, вышел на берег и поныне он там. Этот камень, точно, как и Россия: её много раз топили на дно, чтобы никогда не всплывала. Но из любого положения лёжа, после страшных ударов, вставала и крушила на куски врагов так, что их потом долго искали. Для меня это всегда был пример, как надо держаться в сложных ситуациях. Тогда уже про себя можно сказать, что я крепкий мужик, гнуть и брать своё привык!

«Забавно, через какие только образы люди не видели свою страну, — подумал с юмором Руслан. — И если всё собрать вместе, то это медведь с топором в красных труселях, на тройке лошадей, за водкой едущий. А тут ещё один символ, синь-камень, который вперёд упорно ползёт. Хотя всё правильно, упорство взаймы не возьмёшь, это тоже надо уметь».

— Хорошо, Деня, однако есть тут главное «но»! — ответил любивший возражать Берёзов. — Вот станем мы едины, чудес с неба, понятно, сразу ждать не стоит, хотя прогресс будет. Однако его скорость опять пойдёт через тормоз. И всё из-за того, что в России, как и здесь, каполигархи правят и погоняют, ну и….

— Руслан! — решительно прервал его Готфрид. — Только единство всех восточных славян способно решить эту проблему; и если надо, то свергнуть гадов любым способом! Ибо наступивший ренессанс царского строя в России — горе для народа! Вот тогда революция и нужна, чтобы был рывок вперёд! — затем, поднявшись с бревна, чтобы разомкнуть затёкшие ноги, Денис добавил. — Но какая же это тяжелая дубина для общества, Рус! Надо крепко держать революцию в руках, а то можно себе же голову разбить.

Так, поговорив между собой об извечных мужских темах — женщинах и политике, Денис и Руслан встретили холодную синеву весеннего утра задумчивым молчанием. Сходив ещё раз за горючим материалом, Готфрид сел поудобней к кострищу и, казалось, дремал, а неуёмный Берёзов, согревшись, вставал и с недовольным видом, как маятник истории, ходил из стороны в сторону. Руслану щемило в душе желание найти, наконец, путь из этого леса. Денис же, напротив, как будто никуда не спешил. Он взял рюкзак и засунул обратно рукоятью вниз штык-нож. Затем достал подаренный Владом пакет с семечками и начал их поглощать у догорающего костра, предложив половину Руслану.

— Нет, не хочу, — покачал головой тот. Готфрид щёлкал их не глядя, иногда сплёвывая.

— Горькие попадаются, — пояснил он. — Хорошо, что и мы с тобой вдвоём сюда попали, а представляешь, как одному застрять так ночью, — добавил при этом он.

— Ну да! — подтвердил Берёзов. — Если бы в темноте даже филин угукнул, как бы перетрухало с непривычки. Мне один охотник с Алтая рассказывал: когда он такое услышал, то первые полминуты очень хотелось в туалет, но потом дошло, что вокруг-реальный мир, а это филин.

— Конечно, так ненароком и зубы мудрости могут вырасти не в том месте! — кивнул согласно Готфрид и хотел что-то ещё добавить, но тут неожиданно почувствовал в своей голове, как будто свежий порыв ветра. Это было так странно, что Денис потряс, как спросонья, маковкой и подумал: «Фу, надо лучше высыпаться. Я сегодня точно не доспал». И посмотрев в начинавший светлеть горизонт, почему-то вспомнил интересную мысль, что люди, живущие в мире, существуют как бы внутри сознания вселенского разума, созерцающего самого себя через человека. Но при этом в самом мире сложились какие-то странные и даже страшные законы. Главной его особенностью, всегда поражавшей многие умы, было то, что при всей красоте и дарах природы всё живое пребывает в постоянной борьбе и состоянии взаимопожирания. Если не погибло растение, то не вырастит на его останках новое, а его уже съедает травоядное, чтобы потом им закусил хищник. С таким успехом всё живое буквально живёт смертью друг друга. Кто-то, может, скажет, что если мир так сложился, то всё вполне естественно, но это до поры до времени, пока сам не попал под молотки этой системы, не по твоей воле кем-то устроенной. И только развитие цивилизации смогло немного смягчить для человека эти условия. Руслан знал, что его друг может иногда долго сидеть без слов, поэтому не придал значения, когда тот вдруг отложил семечки и, не отрывая взгляд, начал смотреть в сторону светлой полосы зари.

«Денис опять чем-то заморочился», — констатировал про себя Берёзов. На самом деле Готфрида как будто притянуло зрелище рассвета, открывавшегося с возвышенного места их стоянки. От них до самого горизонта шёл массив сплошного леса. Между верхушками деревьев и небом встающая заря выгнулась дугой вверх, всё больше разгораясь идущим за ним солнцем. Его свет как-то странно проникал ему в душу, наполняя собой все её грани. «Роскошный вид! — подумал Денис. — Надо почаще его лицезреть». Диск встающего светила и окружающий его ореол переливался всеми оттенками малиново-красного цвета. Затем, как показалось Готфриду, оно быстро поднялось вверх, и вслед за ним по обеим сторонам от него вынырнули ещё два солнца, явив миру триединую фигуру солнечных дисков, окрасивших утренним светом окружающее пространство.

Тем временем задремавшего Руслана разбудили своим шумом вороны, которые, прилетев по своим делам, то сидели рядом на деревьях, то ходили вокруг по земле. Открыв глаза и обнаружив, что уже достаточно рассвело, он встал, вспугнув крылатых товарок. И обернувшись на дальний звук двигателя, увидел не замеченную ими ночью, выступающую из-за холма, верхушку стены какого-то строения из старого красно-коричневого кирпича. Березов решил немедленно направиться туда и у кого-нибудь узнать хотя бы дорогу домой. Подойдя к Денису, он хлопнул его по плечу и сказал:

— Там люди, схожу посмотрю и сейчас буду.

Готфрид машинально ответил: «Да, да», а потом обернулся и хотел спросить: «Руслан, а ты тоже это на небе видишь?» Но тот, быстро удаляясь, шёл вперед. Обогнув вершину длинного холма сбоку, Берёзов на секунду замер, увидев с высоты через поле на расстоянии полтора километра, окраину их села. «Ну вот, истина была рядом, а мы, дураки, прошли бы два шага вперёд и были бы уже под крышей дома своего», — подумал со внутренним облегчением Берёзов и посмотрел на рядом стоящие старые стены, возле которых находилось пятеро человек, трое из которых готовили к работе седельный кран.

Само строение располагалось на большой пологой площадке на холме рядом с его вершиной и представляло собой останки явно культового сооружения. Оно состояло из длинного нефа высоких стен, метров десять в высоту, без крыши. Сами стены примыкали к огромной шестиугольной башне под островерхим куполом, от которого остались лишь балки. Среди людей, деловито готовящихся к разбору стен, Березов к своей радости увидел дядю Вадима и Харитона, который стоял на машине рядом с кабиной крана и, поглядывая вверх, что-то говорил Кирсанову, который работал крановщиком. «Все-таки взял он к себе Женю, сумел, плут, охмурить Харитона на свои затеи», — подумал Берёзов. Руслану впоследствии стало известно, что строение было возведено в начале девятнадцатого века местными помещиками, как храм иллюминатов. Но во время войны он сильно пострадал и долго стоял на отшибе в руинах, пока не решили его, наконец, демонтировать на ценный дореволюционный кирпич.

Оставшись на прежнем месте, Готфрид наблюдал иную картину. Вокруг трёх солнц, собравшихся в поле зрения в треугольник, вспыхнул яркий белый ореол и, как бы вращаясь, начал излучать мелко вибрирующие волны белого света. «Трёхсветлое трёхсолнце» — вспомнил по данному поводу Денис одно изречение. Вслед за этим, словно лично для него, три багровых светила соединились в одно, которое опять вспыхнуло фонтаном разноцветия, заставившего окружающий лес и самого Готфрида тихо полыхать радужной аурой внутреннего света. Это было настолько захватывающее зрелище, что нельзя было сказать — сон это или явь. В этот момент рядом со старым храмом советом бригады было решено начать процесс сноса со стены, находящейся ближе к склону холма и явно державшейся на честном слове. И по этой причине её было решено осторожно разобрать или опрокинуть в нужную сторону. Но случилось непредвиденное: на глазах у Берёзова полностью обрушилась другая на вид крепкая стена на стоящий рядом с ней кран, похоронив под собой Харитона и крановщика в смятой кабине. В эту же секунду как будто чья-то властная рука повернула в ту сторону голову Готфрида, и он увидел огромное мрачное сине-серое пламя, высоко взметнувшееся над развалинами. Как рассказывал один из поисковиков, которому доводилось бывать в забытых Богом местах, что когда он увидел этот синий фон, то надорвал голосовые связки, вопя от беспричинного ужаса. Так и Руслана, который остолбенел от увиденного, вывел из ступора дикий крик Дениса.

— О чёрт! — заметался Берёзов, не зная, куда бежать помогать, и кинулся к своему другу. Готфрид лежал, закатив глаза, на земле и его трясло, как эпилептика.

— Деня, что случилось? Деня?! — заикаясь от волнения, спросил подскочивший к нему Руслан; и со смятением увидел, как у друга ртом пошла пена, как у бешеного. Боясь за его жизнь, он попытался дотащить его до людей, но быстро понял, что без посторонней помощи тут не обойдётся. Побежал к месту катастрофы, где его дядя и двое других подняли камни с двоих погибших и пытались прийти в себя от происшедшего.

— Дядя Вадя, помоги! — подскочил к нему с ещё одной весёлой заботой Берёзов. —

Денис лежит там, за холмом. Приступ у него, идти не может!

Громогласно матюкнувшись сквозь слёзы, Вадим в ответ почти заорал:

— Да полежит и пойдёт. У нас людей в труху смяло, что теперь делать?

— Но он хотя бы живой, но плохо ему! У него пена изо рта идёт! А им уже не поможешь! — пояснил Руслан. Последнее чуть отрезвило родственника, и он пошёл за Русланом. Собрав вещи, они понесли к машине Вадима беспомощное тело Готфрида. Посадив его на землю возле бампера, добрый дядя освежил Дениса водой, сказав:

— Жить будет, но надо срочно в больницу! Где, вообще, были, чем обожрались?!

Руслан сбивчиво начал рассказывать события прошедшей ночи и добавил:

— Да ничего не ели, пили больше. Ещё вот семечки хлопали, — и показал пакет с оставшимся комплектом.

— А ну, дай, — попросил Вадим. Высыпав на ладонь содержимое, тут же выкинул всё в сторону со словами: — Ну, конечно! Тут всё вперемешку с дурманом. Вот тебе и причина!

«Да, Влад, подонок, подкинул. Он же дурью барыжит, сюда и попало!» — осенила тут догадка Руслана. В местной лечебной конторе Готфрида привели немного в норму, но предупредили, что нужно продолжить процедуры. Вечером того же дня Денис сидел за столиком в доме у родных Берёзова и, опёршись виском на ладонь, тёр пальцами свой горячий лоб, словно хотел закатать невидимую пробоину. Он не знал, что и думать о всём происшедшем. Такого наш герой еще не испытывал, у него вообще редко болела голова, а теперь она была словно доменная печь с пульсирующей болью и скрежетом вместо мыслей. Такие резкие симптомы не на шутку лишали его равновесия.

— Ну, как тебе мы прогулялись?! И сабантуй на гробках с упырями пьяными?! — спросил то ли у него, то ли у стен присутствующий с ним в комнате Руслан и посмотрел в окно, словно кого-то ждал.

— Да, ситуация, как закусняк хреновый, боком вылез! — выдохнул через боль Готфрид.

— Шли бы они сами лесом! В какой кизяк с их подачи попали! — со злостью заключил Руслан.

— Я особенно! — коротко выдавил из себя Денис. Руслан, не ответив, молча встал и нетерпеливо прошёлся туда-сюда, мысленно раскидывая по углам, как мятую бумагу, свою досаду. Через три минуты в комнату вошёл дядя Вадим с круглыми усталыми глазами в пять копеек, как будто увидел в темном тоннеле не выход, а огни летящего навстречу поезда.

— Да, мужики, — произнес он тоном принесшего важную весть человека. — Нам всем везёт в последнее время, как подбитому танку! Тут вообще странная колбаса закрутилась.

— Ну что опять не слава Богу? — хмуро спросил Руслан. Вадим вытащил из-за стола стул, сел и начал:

— Вера, жена Харитона, курва дебелая, и мать её падлюка, представляете, уже заяву накатала, что его намеренно под стену поставили!

— Кто подставил, не понял? — переспросил недоумённо Руслан.

— Да якобы мы с Сёмой, его братом! — процедил Вадим. — Просто у них бизнес и имущество на двоих, ну и я в долях. А она ничего делить не хочет!

— Тогда понятно, — махнул рукой Березов.

— Никто не удивлён, — добавил Готфрид.

— У-у.. — простонал Вадим и замотал головой как кадилом. — Я же говорил ему не ехать после всего выпитого вчера! Я ушёл, а они с Семеном сидели ещё долго, потом Харитон со своей змеёй поцапался дома и утром Сёму подрывает — пошли работать или я сам поеду, как хотите. Ну и попёрлись, а я с ними, как дурак! И что ты себе нашёл, Глеб!? Камень на башку? А нам проблемы, как дерьма навалом! И всё из-за его стервы. Я вообще не понимаю, на что она рассчитывает: ещё два человека там были и подтвердят, что эта жаба бредит!

— Я тоже всё видел! — кивнул Березов.

— Да я всё ментам уже объяснил, — вздохнул Вадим. — Показания мои лежат!

— А я, если что, не буду! — вдруг странно упёрся племянник.

— А тебя и не просят, Руслан! — махнул на него рукой Вадим.

— Дядя Вадим, — почти перебил его Берёзов, — у нас слишком много приколов во флаконе за четыре дня! Не на фарт сюда попали! Денису, вообще, в больницу надо после всего весёлого!

— К чёрту врачей, сам разберусь! — ответил, не изменяя скрюченной позы, Готфрид. — Просто валим отсюда и всё!

— Я сам вас отвезу, — ответил, поднимаясь, дядя Вадя. — Представьте, эта ситуация мне тоже тошнит!

— А тебя менты отпустят? — спросил Руслан.

— Отпустят, куда денутся! Пусть не там виноватых ищут! — не оборачиваясь на выходе, сказал Вадим.

На следующее утро они, простившись с родней, выехали из села и добрались до Чернигова уже без приключений. Как всякий умный человек, Готфрид тоже делал глупости и поэтому в больницу после этого не пошёл, предпочитая сосредоточиться на дипломной работе и выпускных экзаменах. Дениса, если его и увлекала какая-либо идея, то его сознание вращалось вокруг неё, как девочка вокруг гардероба. Поэтому, отточив свою работу до одобренных научным руководством форм, он прибыл вместе со всеми в зал с довольным и самоуверенным видом. Когда же пришла его очередь излагать собранный материал, он уверенно стал за кафедру и широко шагнул от фактов к выводам.

— Одной из главных особенностей данной проблемы, которую нужно подчеркнуть прежде всего, — начал вещать как на митинге Готфрид, — заключается в том, что суть экономического развития проистекает из закономерностей цикличного развития окружающего бытия, идущих не просто по кругу, а скорее, по спирали. Этот факт был подмечен ещё философами античности. Именно благодаря ему существует возможность с большей или меньшей степенью вероятности прогнозировать возможные экономические события. Одним из первых на волнообразность экономического роста обратил внимание еще Маркс в своём «Капитале», где каждый виток экономики состоит из четырёх фаз: кризис, депрессия, оживление, подъём. Но наиболее весомый вклад в теорию длинных полувековых циклов внес известный теоретик Кондратьев. Согласно его положениям, волновая цикличность в идеале является формой прогрессивного и равновесного развития. Однако именно эта особенность обуславливает периодическое наступление кризисов в экономике любого формата, включая и рыночную. И основная роль государства, по его мнению, заключается в недопущении перерастания кризиса в крайнюю разруху.

«И за свою работу, — отметил про себя Денис, — Николай Кондратьев в 1930 году был арестован и осуждён на восемь лет лагерей, а в тридцать восьмом расстрелян. Упокой его душу, Господи, талантливый был верзила науки».

— Еще одна из основных причин периодических кризисов, — продолжал Денис, — заключается в недостатках банковской кредитно-денежной политики. Об этом говорил ещё такой известный политический деятель, как Томас Джефферсон, — и Готфрид процитировал его хлесткую фразу: «Я убеждён, что институт банков более опасен, чем вооружённые армии. Если народ позволит частным банкам управлять выпуском валюты, то эти корпорации будут отнимать собственность у людей до тех пор, пока их дети не проснутся на голой земле, когда-то завоёванной их предками».

Конец ознакомительного фрагмента.