Жертва вечерняя

Игорь Винниченко

Под угрозой оказывается существование не только самого человечества, но и всей разумной жизни во Вселенной. Попытаться спасти всех – главная задача для героев книги. Однако вопросы, которые поднимаются в романе, на самом деле намного глубже и важнее. Речь идет о месте и значении человеческого разума в этом мире. Умение сопереживать и помогать – и не только себе подобным. Наконец, способность на жертву во имя высокой цели. Особенно, когда такой жертвой для человека становится его собственная жизнь…

3

К вечеру ресторан был полон, но не еда была там главным занятием. Шел спор, жаркий и напряженный спор, расколовший зал почти надвое. Все началось с того, что лысый музыкант из команды Хина, отзывавшийся на кличку Бим-Бом, устал и заявил для всех:

— Господа! Я прошу всех вас отбросить иллюзии. Никто не станет нас спасать, никто не станет нами заниматься. Звездная чума, это печать смерти, вот что. И пусть ни один прибор не докажет, что мы с вами заражены, печать уже поставлена, и где-то наверху против наших фамилий уже поставлен крест. Потому, кончайте нудить и давайте достойно встретим наш общий конец.

Два-три его приятеля закричали «Ура!», сам Эдвин Хин наморщился, а пассажиры возмущенно загомонили.

— Приятель, — заявил штурман Том Онго. — Вы можете выделывать эти свои штучки в своем кругу, чтобы возбудить своих подружек, но в космосе это называется «устраивать панику». Меры ответной реакции ничем не ограничены.

— О какой панике речь? — вступился за приятеля длинноволосый музыкант, прозывавшийся Дюком. — Паника, это когда кричат: «Спасайся, кто может!» и давят женщин и детей. Бим-Бом говорит о другом, давайте будем достойны той ситуации, в которой мы все оказались.

— Да хватит уже! — вскочил нервный супруг-турист. — Самовыражайтесь на сцене, клоуны! Там это имеет спрос.

Его молодая супруга дернула его за рукав, и он осекся.

— Вот именно, — поддержал его один из купцов. — Чего вы, ребята, на нас растрачиваетесь? Мы в эти игры уже давно не играем.

— Да вы меня не поняли! — дрожащим от обиды голосом заговорил Бим-Бом. — Я не то хотел сказать. По-моему, пир во время чумы это и есть победа над смертью, торжество жизни, если хотите…

— Никто не собирается умирать, дружище, — сказал тогда вполне дружелюбно Фред Дениер. — Если нам позволено общаться друг с другом, значит наше положение не так уж плохо.

— Вот этого не надо, — начал тогда возражать художник из все той же группы Хина, некий Буль дер Глюк. — Я говорю, врать не надо, Дениер! Ведь мы все знаем, что такое «звездная чума». Чего мы врем друг другу? Я сам работал в этой системе, и знаю, что карантин объявляется после первого сигнала кода, и всякая связь с зараженным кораблем прерывается. Никто не анализировал нашего диагноза, Дениер! Этот месяц, что нам дали, это всего лишь срок адаптации, чтобы успокоить нас. Потом найдутся новые доводы, и так будет длиться бесконечно. Потом мы взвоем, и нам позволят посадку где-нибудь на неосвоенной планете за пределами Кольца. На моей памяти такие операции были проделаны с тремя пассажирскими кораблями. Вы должны знать об этом, Том. Это «Баязет», «Капитан Кук» и «Весна».

Том Онго пожал плечами и ничего не ответил.

— Даже если все это так, — со вздохом произнес купец Дон Гомес, — то какая нужда была говорить обо всем этом нам, пустомеля?

Супруга туриста до боли впилась ногтями в руку своего мужа.

— Что ты, Стелла? — испугался тот. — Пусти же…

— Наши дети, — простонала она. — Наши дети, Арт! Мы уже никогда не увидим их…

По ее окаменевшему лицу потекли слезы.

— Не верь ты им! — вскричал муж. — Это же негодяи, им бы только публику шокировать!.. Не смейте пугать мою жену! — закричал он, потрясая кулаками.

— Успокойтесь, господа, — поднялся Фред Дениер. — Нет необходимости пускаться в драку. Мы сейчас ничего не решим, и нам в любом случае надо ждать целый месяц. Ребята хотят поиграть в смертников, пусть играют. В той мере, в какой это не затрагивает наших интересов. Только учтите, никому из них нельзя верить. Это игра…

— Я не играю перед вами! — закричал Буль дер Глюк. — Я заявляю со всей ответственностью, что у нас нет выхода! Мы или подохнем здесь, или до конца дней будем проживать в какой-нибудь глуши…

Кто-то из колонистов подскочил к нему и ударил в лицо. Немедленно завязалась потасовка, завизжали женщины. Членам команды с трудом удалось растащить драчунов.

— Вы дождетесь, — сказал Том Онго Хину. — Мы вас всех упрячем под арест.

— В моей команде нет коллективной ответственности, — отвечал транк-звезда, лениво поглядывая по щеке одну из своих подружек. — Каждый у нас отвечает только за себя.

Подружка радостно засмеялась.

Капитан Головко появился спустя минуту, когда страсти еще не затихли, но его появление сразу остудило разгоряченных драчунов. В хладнокровном спокойствии капитана было больше угрозы, чем в негодовании штурмана.

— Все в порядке, капитан, — сказал Фред Дениер, улыбаясь. — Ничего серьезного.

Капитан холодно кивнул ему.

— Господин Глюк, — сказал он художнику. — И вы, господин Патеко, — сказал он колонисту, начавшему драку. — Вам надлежит разойтись по каютам. Я продлеваю ваш карантин.

— Бред, — сказал художник. — Я не намерен подчиняться.

Капитан Головко глянул на него с холодным интересом, и художник, выдержав этот взгляд, вздохнул:

— Ладно, я готов посидеть еще три дня, если вы видите в этом смысл. Привет всем!..

Он пожал руку Эдвину Хину, поцеловал одну из девушек, и вышел. Следом друзья увели красного от возбуждения колониста.

— Итак, это диктатура? — спросил громко Хин.

Капитан не ответил. Он сделал знак Чень Чжу, и тот включил музыку.

— Самое время для танцев, — хмыкнул кто-то из компании Хина и они засмеялись.

Капитан не стал обращать на это внимание, и неторопливо вышел. На самом деле он был уже крайне возбужден, потому что обнаружил в ресторанной потасовке явные признаки психологического кризиса.

Он вышел в коридор командного уровня и неожиданно услышал за собой характерный щелчок закрываемой двери. Он обернулся и прочитал на двери «Бокс-А». Ниже было приписано: «Строгий карантин. Вход категорически запрещен». Капитан шагнул к этой двери и нажал ручку.

Дверь раскрылась, и он увидел прижавшегося в страхе к стене молодого Вильда Бауэра, стажера-программиста. Вид у юноши был затравленный.

— Это вы, капитан, — пролепетал он. — Я так испугался…

— Что вы здесь делаете? — спросил капитан с интересом.

— Так, ничего, — сказал Вильд и закусил губу.

Капитан смотрел на него и ждал. Вот, думал он, сейчас он глянет на меня с вызовом. Вильд собрался с духом и посмотрел на него, но его вызова хватило ненадолго. Теперь он сломался, подумал Головко. Будет плакать.

У Вильда задрожали губы.

— Простите меня, капитан, — проговорил он, всхлипывая. — Я не в себе. Мне бы надо к врачу…

— Что ж, пойдемте, — согласился капитан. — Джой у себя. Успокойтесь, Вильд, мы вам поможем.

Они вышли из бокса, и капитан оглянулся на капсулу — огромное голубое яйцо, в котором находилась Ядвига, лишенная возможности подать о себе знать.

В кабинете у врача Эркина уже находился Бернарди, сидел за монитором и анализировал данные исследований. Сам Джой Эркин сидел в кресле, вытянув ноги и закинув руки за голову. Капитан вкратце рассказал о своей встрече с Вильдом, и оба немедленно повернулись к ним.

А Вильд снова заплакал.

— Я ничего не могу поделать, — говорил он с отчаянием. — Всю неделю она снится мне и умоляет освободить ее.

— Вы любили ее? — спросил Бернарди.

— Я не знаю, — признался тот. — Может это юношеская влюбленность. Она никогда не обращала на меня внимания, она крутила с этими, с музыкантами… И еще с толстым колонистом.

— В каком виде она вам снится?

— Она плачет, — сказал Вильд, вздохнув. — Она говорит, что никакой чумы у нее нет, что Эркин… Извините, Джой, но во сне она говорит, что вы ревновали ее, что вы хотели от нее чего-то мерзкого, а она отказалась, вот вы ее и упрятали.

Эркин покраснел.

— Это чудовщная ложь!

— Вас никто не обвиняет, Джой, — сказал капитан.

— В конце концов, Бернарди все может проверить, — заявил Эркин. — Мне кажется, что я еще сильно смягчил диагноз.

— Какие у вас на то были основания? — спросил Бернарди.

Эркин вскочил.

— Я так и знал!.. Я знал, что теперь все будут тыкать в меня пальцами!.. Что ж, если хотите, вскройте капсулу и убедитесь сами!..

Он выскочил из собственного кабинета, хлопнув дверью.

Капитан с Бернарди переглянулись.

— Его тоже надо изолировать? — спросил капитан.

— Этим вы ничего не добьетесь, — вздохнул Бернарди. — Боюсь, капитан, на вас накатывается нештатная ситуация.

— Мятеж на борту? — улыбнувшись, спросил капитан.

Вильд, переводивший взгляды с одного на другого, счел возможным вмешаться.

— Свободно, — сказал он. — Из-за Ядзи половина пассажиров свихнулась.

— Это вне логики, капитан, — сказал Бернарди. — Самое страшное в этих заболеваниях, это страх. Он сводит с ума. Люди начинают ненавидеть друг друга.

Капитан поднял голову.

— Вильд, — сказал он. — Ступайте в ресторан и постарайтесь не взвинчивать народ своими переживаниями.

Вильд Бауэр вышел, и капитан повернулся к Бернарди.

— А теперь ответьте мне честно, Энрико. Вы верите в то, что эти люди в Центре Космофлота думают о нас?

— Я верю, — сказал Бернади, — что они приложат все усилия. Но я боюсь, что их усилий будет недостаточно. Процессы психологического разложения уже начались.

— Это можно назвать последствиями чумы?

Бернарди вздохнул.

— Пока я не могу сказать ничего определенного, капитан. Кроме того, что ваш доктор на грани срыва.

— Я это заметил, — буркнул Головко.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал Бернарди со вздохом.