Luftwaffe-льники ЧАСТЬ 1

Игорь Владимирович Козлов, 2020

Эта книга – рассказ о нелегкой и замысловатой курсантской жизни. О нелегких перипетиях которые длились долгих но замечательных и незабываемых на всю жизнь три года. Масло съели – день прошел Яйца съели -нет недели Чтоб еще такого съесть, чтоб три года пролетели… Содержит нецензурную брань.

Люфтваффельник

Строй вздрогнул. Такой реакции на «приговор» не ожидал никто.

Обалдевший от неожиданной реакции абитуриента, лейтенант несколько раз заглянул в оценочную ведомость на предмет выявления ошибки. Но происходило нечто необъяснимое: абитуриент Петровский ликовал!

Петровский — высокий, хорошо сложенный парень из Москвы с явно интеллигентскими замашками, ломая строй с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за сумкой. Попутно он выкрикивал в адрес офицера все, что о нем думает! Включая конец бездарного жизненного пути в стандартной конструкции из неструганных осиновых досок. И что характерно, обязательно в белых тапочках фирмы «Адидас».

Настроение у всех, за исключением заметно побагровевшего лейтенанта, резко улучшилось. В строю раздался задорный свист и аплодисменты.

Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и остановился. Он театрально раскланялся. Поблагодарил за внимание. Пожелал терпения и удачи всем остающимся в заповеднике законченных моральных уродов, в котором дебильные клоуны каким-то немыслимым образом возвышены до ранга «отцов-командиров». А затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с заграничной надписью и с множеством кармашков на пластиковых молниях.

Мы провожали Петровского восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что накопилось в душе у нас и просилось на язык. Но пока жива надежда поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами. Петровский сделал свой выбор, а нам еще здесь жить…

Лейтенант тем временем жалко и нечленораздельно мычал, пытаясь внятно сформулировать достойный ответ вслед убегающему абитуриенту. Но его мозг дал заметный сбой. Алгоритм образования разумных словосочетаний и формирования ответных реплик бездарно завис — ум зашел за разум. Хаотично открывающийся рот молодого офицера издавал лишь нечленораздельные звуки булькающей слюны и обрывки невнятных междометий.

А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу из казармы, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных конструкций русского языка, лежащими далеко за пределами общепринятой лексики.

О таком богатстве родного нелитературного языка многие из нас просто не догадывались. Сапожники, грузчики, портовые рабочие, дипломированные филологи и прочие знатные матершинники уныло отдыхают и стыдливо курят в сторонке. Интеллигентного вида юноша из Москвы посрамил всех и сразу. Умеет, ничего не скажешь.

Счастье для Петровского было очень близко, фактически, на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул ее, руку, в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери, потянуть на себя и оказаться на улице — на свободе.

Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение круто изменило дальнейшее развитие событий.

Итак, дверь открылась, и в казарму вошёл настоящий полковник. Почему настоящий? Да потому что на его груди скромно, но убедительно сверкала звезда Героя Советского Союза. Военная форма была заметно выцветшей от палящих лучей, скорее всего, афганского солнца. Волосы на голове стройного и подтянутого полковника были белоснежно седы, а на кителе виднелись три красные полоски, означающие, что офицер имел боевые ранения.

Мы мгновенно перестали свистеть, аплодировать, топать ногами, и заворожено замолчали. Заткнулся и лейтенант, только сейчас начавший исторгать жалкие подобия ругательств вслед убегающему абитуриенту.

Увидев неожиданно возникшего полковника, Петровский предпринял попытку экстренного торможения, отчаянно скользя по отполированному полу. Но сила инерции сделала своё дело. Мятежный москвич со всей дури влетел в полковника и, сменив дерзкий тон на оправдательно-подобострастный, залепетал скороговоркой.

— Папа, я математику завалил. Военный из меня никак не получится. Поехали домой к маме, а? Буду поступать в Тимирязевку, на ботаника. Ну какой из меня военный? У меня на портянки аллергия. И на «тумбочку» тоже (суточный наряд по роте). А, папа? Не хочу быть люфтваффельником! Я пшёнку не-на-ви-жу!

Полковник, получив ощутимый толчок и с трудом устояв на ногах, взял своего сынулю за ворот дорогого фирменного батника. Встряхнул основательно и пристально посмотрел в глаза.

Петровский-младший при росте 185 сантиметров съёжился до размеров котёнка и попытался отвести глаза в сторону.

— Победитель столичных олимпиад завалил сраный экзамен? Это как это? Ботаником, значит, будем? Цветочки на грядке нюхать?! А Родине кто служить будет? Итак быдло вокруг. Понабрали по объявлению кого попало. Была армия, а сейчас бардак. Сборище карьеристов и недоучек!

Полковник почему-то пристально посмотрел на молчащего лейтенанта. Тот тоже непроизвольно съежился и попытался где-нибудь затеряться или просто испариться.

— Мама поплачет и перестанет. А ты — гордость школы с физико-математическим уклоном все равно военным станешь. Где это видано, восемь поколений Петровских служило своей стране, а девятое поколение — цветоводом в оранжерею?! Вот уж хренушки, сыночек дорогой! Пойдёшь со вторым потоком сдавать экзамены. И только попробуй мне отчислиться. На порог не пущу. Фамилии лишу! Я давеча с твоим будущим командиром роты переговорил. Оставляет благоприятное впечатление толкового мужика. Если заметит, что ты дурака валяешь и под отчисление из училища начнёшь косить, не обижайся. Я санкционировал применение к тебе весьма доходчивых методов воспитания от двух самых признанных и авторитетных педагогов.

Петровский-младший, чернея лицом и сдуваясь, словно проколотый мячик жалобно промямлил:

— Типа Макаренко, папа?

Петровский-старший ласково и многообещающе улыбнулся.

— Лучше, сынок. Гораздо лучше. Он обещал «Ипатьевский» метод применить и метод «Еблонского». В строгой зависимости от твоих персональных закидонов, мой драгоценный. И от внешних обстоятельств. Вот так! И никак иначе.

Полковник обвёл мудрым отеческим взглядом строй замерших абитуриентов. Было заметно, что данная сцена его откровенно тяготит и раздражает, но отеческий долг, как и воинский долг, этот человек выполнит до конца. Причём, любой ценой.

— «Ипатьевский» метод — это значит «ипать», «ипать» и ещё раз «ипать». Скрупулёзно и методично. Пока до вас, дорогие мои, не дойдёт, что делать всё надо с первого раза. В отведенный срок, точно и качественно! А метод «Еблонского» — это сразу с правой… в «ебло»! Больно, унизительно, обидно, согласен. Метод крайне непопулярный, но прогрессивно доходчивый! Надеюсь, до этого не дойдёт. Ты мальчик понятливый. А как говорил великий Зигмунд Фрейд: «Человек — такая скотина, которую надо или кормить или бить! А лучше чередовать». Старый, проверенный временем метод кнута и пряника, морковки и палки, кому как нравится.

Петровский-старший уже обращался ко всем, стоящим в строю. Мы инстинктивно подтянулись и заворожено внимали словам убеленного благородной сединой военного.

— А нашей мамочке я передам, что ты её любишь, скучаешь, целуешь. Но сегодня сбылась твоя самая заветная мечта — стать настоящим мужчиной и продолжить славную династию Петровских, в которой были царские офицеры, белые офицеры, красные офицеры, советские офицеры. И какого бы цвета флаг не реял над нашей многострадальной Родиной, Петровские будут всегда защищать этот флаг и родную землю. А то, что руководить вами станут командиры не всегда достойные уважения, и приказы будут один дурнее другого, не удивляйтесь. Это беда армии. Беда именно из-за вас самих, ребята. Умные и толковые, устав от хамства и тупости бездарей, обличенных властью, зачастую не доходят до выпуска, бросая все на полпути. А бездари, чтобы скрыть ничтожность свою, лезут и прутся в армию. Где у подчинённых нет возможности обсуждать действия командира-самодура, карьериста, лизоблюда, раздолбая, истерички и недоучки. Беда это нашей армии, беда… Поэтому ребята, хорошо учитесь! Достойно служите! Настанет и ваше время. Когда станете большими начальниками, не глумитесь над людьми, как сейчас вам достаётся от…

Полковник, мельком бросив взгляд на лейтенанта так и стоящего с открытым ртом, замолчал и повернулся к сыну.

— Ты ещё здесь? А ну, марш на экзамены!

Петровский сдал все вступительные экзамены на пятерки. И служил образцово, наряды тянул без нытья и стенаний. Папой героическим никогда не кичился и за его авторитет не прятался. Перед остальными ребятами московскими замашками не рисовался. Короче, был вполне нормальным и адекватным мужиком.

Так сложилось, что по воле мандатной комиссии распределили нас с Петровским в 4-ю роту. И однажды, все еще находясь под впечатлением от его виртуозно-матерной тирады, я поинтересовался, откуда рафинированный москвич обладает столь глубокими познаниями в непечатном разделе русской словесности.

Курсант Петровский улыбнулся и задорно подмигнув, выдал следующее.

— Понимаешь, мы же не всегда в Москве жили. Папу помотали по гарнизонам, мама не горюй! Я асфальт в первый раз увидел, когда мне 12 лет исполнилось. Но не в этом дело. Там, где я вырос, детских садиков вообще не было. И моими няньками были солдаты. Все их «педагогическое образование» — это ШМАС. Ребенком я был, ой, каким непослушным. Так что о методах Ипатьева и Еблонского, можно сказать, наслышан с самого детства. Вот так!

Справедливости ради, курсант Петровский был очень вежливым, корректным, ответственным, исполнительным и аккуратным военнослужащим, и скрупулезно выполнял все поручения, приказы и распоряжения. Единственное, что его отличало от остальных ребят — когда шутки некоторых зарвавшихся офицеров с убогими потугами на юмор и оригинальность доводили нас до белого каления, он твердил с философским спокойствием и обреченным придыханием.

— А что вы хотели? Мы все здесь с вами люфтваффельники.

Так и прозвали его — Люфтваффе. Далее, в зависимости от обстоятельств, прозвище трансформировалось в Люфт, Ваффе, Люфтвафельник или просто — Ваффельник. Он никогда не обижался. Ибо считал, что данное прозвище наиболее правильно обозначает и емко отражает не его человеческую сущность как личности, а положение курсанта в армейской иерархии в целом.