Блики из прошлого плюс....

Игорь Геронтьевич Сидоров, 2021

В книге «Блики из прошлого плюс…» собраны повести Игоря Сидорова на криминальную тематику «Потерянный локон», «Рубикон с позолоченным берегом», «Стрелочник был пьян…» и «Аппендикс теории старика Фрейда». Почему «Блики прошлого»? В каждом произведении есть факт, эпизод или прототип героев из жизни автора. Не нужно рассматривать эти повести, как автобиографические. Из жизни только маленькая толика, остальное вымысел с обозначением проблем общества, взаимоотношений. Именно поэтому «плюс…». Этот плюс очень жирный и превосходит Блики, именно поэтому только «Блики». Приятного прочтения!

В книге «Блики из прошлого плюс…» собраны повести Игоря Сидорова на криминальную тематику «Потерянный локон», «Рубикон с позолоченным берегом», «Стрелочник был пьян…» и «Аппендикс теории старика Фрейда». Почему «Блики прошлого»? В каждом произведении есть факт, эпизод или прототип героев из жизни автора. Не нужно рассматривать эти повести, как автобиографические. Из жизни только маленькая толика, остальное вымысел с обозначением проблем общества, взаимоотношений. Именно поэтому «плюс…». Этот плюс очень жирный и превосходит Блики, именно поэтому только «Блики». Приятного прочтения!

Потерянный локон

Порой, для наказания виновных, требуется самому преступить закон. На карту главный герой ставит свои принципы и принципы закона. Совершая поступки по совести, он затрагивает ценности семьи. Правильно ли поступал он, — решать читателю.

Оперативные совещания в Борском РОВД Фокин не любил, впрочем, их никто не любил. Все сотрудники день проведения общего оперативного совещания называли не иначе, как «черный вторник». День этот строился следующим образом: сидящее на трибуне руководство говорило по очереди о цифрах и процентах прошедшей недели, то есть с прошлого вторника. Самое нелепое, что эти цифры и проценты ни в коем случае не отражали истинного положения дел в низах, среди таких, как Фокин — оперуполномоченный уголовного розыска, капитан милиции, 34-х лет от роду, работавший с начала своей службы «на земле».

После выступлений высшего звена руководства начиналась их «вторая серия» с разбором причин и высказыванием необходимых мероприятий по исправлению положения с низкими результатами раскрываемости. Все эти тирады выслушивались Фокиным сквозь дрему, так как он знал о них наперед. За 14 лет его службы они ни разу по своей сути не менялись. Если на молодых сотрудников, открывших рот и слушавших, слова с большой трибуны и производили какое-то впечатление (это Фокин замечал по тому, что они делали какие-то пометки в своих журналах), то Фокин знал уже, что ему делать. Такой болезнью он переболел уже 10 лет назад, когда понял, что ни к чему хорошему активное выполнение общих указаний не приведет.

Что говорить, Фокин Александр Иванович был неплохим опером и с головой. И отношение руководства к нему было неплохим, но не того руководства, которое сидело на трибуне, а ступенью ниже. У «верхнего» руководства РОВД была задача не спустить показатели раскрываемости Борского РОВД ниже средних по области, у руководства Фокина, — начальника Заречинского отделения милиции Борского РОВД, — быть впереди двух других отделений города. Чаще всего, это удавалось, и не секрет, что во многом, благодаря работе Фокина. Об этом знал начальник криминальной милиции Заречинского отделения подполковник Рябцев. Нередко они выпивали вместе бутылочку после удачного раскрытия и говорили о многом, но он был не царь и не бог, у него были тоже проблемы в головном РОВД, где не видели его заслуг по стабильно высокому проценту в сравнении с другими отделениями. Руководство видело это в простоте работы Рябцева в Заречье, объясняя это тем, что его район обособлен, и все там можно раскрывать. Руководство не понимало, чего это стоило Рябцеву, когда тот спускался к сотрудникам «вниз» и был в работе с ними на равных, одновременно понимал и требовал. Благодаря его усилиям отделение избавилось от лентяев, коллектив сформировался добротный и просьбы-требования Рябцева воспринимались нормально и почти с пониманием, когда в выходные и по ночам выходили на мост, отделяющий Заречье от всего города и устраивали «зачистки», то есть законные, но тягомотные, по несколько часов проверки документов криминала, прибывающего в Заречье. Группировки, приезжающие в Заречинский район, чтобы чем-нибудь здесь поживиться, были сами не рады этой затее и, в большинстве своем, не испытывали желания приезжать сюда, так как могут быть «засвечены» на въезде или выезде, например, с краденным. Со своими бандюками работать было проще, так как Рябцев привлек на работы тех, кто был родом из Заречья и тут же проживал, поэтому всех негодяев знали в лицо, знали связи.

Все это руководством не было должным образом оценено, и за бутылочкой эта тема была частой у Рябцева и Фокина. Они во многом понимали друг друга, но вот сделать ничего с этим не могли. «Верхи» требовали еще больших процентов раскрываемости.

Хорошее отношение Рябцева к Фокину было обусловлено и тем, что он видел, как Фокин свою работу любит. Когда шла перспектива раскрытия, он отрабатывал полностью и не роптал на время и болезни. Самые сложные дела он поручал Фокину и мог в деле на него положиться. Впрочем, Фокин был не без греха. Зная свои заслуги, переработанное время, разок в месяц мог употребить на работе и отдохнуть.

Фокин понимал, что все наказания ограничатся фразой Рябцева в его адрес: «Ты давай завязывай». Самое интересное, что эти слова на него действовали, и он завязывал и вновь брался за работу. Фокин был хорошим опером, но не сказать, что он хватал звезды с небес. Его заслуги были обусловлены тем, что он мог из ничего сделать многое. Небольшие кражи он облачал в документы и с виду бросовое преступление доводил до суда, чем поднимал процент Заречья.

Отношения к работе не могло не оказывать влияния на семью. С Леной они жили хорошо благодаря ей. Она во всем старалась понимать мужа, но многое она просто понять не могла. Больше всего ее нервировало, что мужа в любой момент, включая ночь, могли вызвать, и он бросал все, собирался быстрее, чем когда нужно было выбросить мусор. После короткого разговора по телефону, нескольких вопросов звонившему, Фокин был уже там. Ей оставалось молча подать ему чистую рубашку, если нужно, чистые брюки, напомнить, чтобы не забыл сигареты и мобильник. Вторую половину ее нервов забирал приход мужа домой. После тяжелого дня, возможно и суток — двух, он выпивал. Выпивал немного, но к запаху она была чувствительна. Поначалу их совместной жизни на этой почве она пыталась выяснять отношения, но будучи женщиной умной, она прекратила эти скандальчики, видя, что они никакого результата не давали. В таковые моменты она чувствовала к мужу двойственное отношение. С одной стороны, она его любила и не могла не видеть, что он ее тоже любит. Но больше нее он любит пятилетнюю дочь, которая отвечала ему еще большей любовью. Лена любовалась их отношениями в редкие свободные выходные и вечера. Таня души не чаяла в отце и этого не скрывала, объясняясь ему наивно, по-детски: «Я тебя сильно, сильно люблю, пап, ты такой хороший». Это было красиво и честно. Ревности от любви дочери к отцу Елена не испытывала, но ей дочь подобных слов не говорила. В ее принципах было воспитывать дочь более строго. С какими-то их отношениями она была не согласна, но некоторое баловство позволяла Фокину, потому что считала, что строгостей будет достаточно и с ее стороны. Такова была положительная сторона ее отношений к мужу. Отрицательную сторону составляли его часы за бутылочкой, в то время, когда она его ждала, порой несколько суток. Эти часы и последующие отсыпные, были для нее на вес золота. Во время сна мужа она тихонько плакала в подушку. Она подолгу говорила с собой и, естественно, себя жалела. Она заглядывала в прошлое и спрашивала себя, правильно ли она сделала, выйдя замуж за Фокина. После длинных тирад в свой адрес и не менее длинных в ответ, она засыпала. А утром она готовила завтрак, собирала дочку в сад, подавала носки и рубашку мужу и понимала, что дала волю чувствам ночью и нужно возвращаться к жизни, которую, все-таки, выбрала не зря. За ней стоял авторитет мужа в Заречье, который не мог до нее не доходить, стабильный его заработок. Пусть невеликий, но на жизнь им хватало, и наконец, ожидаемые 6 лет, которые оставались Фокину до пенсии. Она знала, что звездной болезнью он не страдает, в руководство и в генералы не рвется, да и устал. Через 6 лет он будет принадлежать только ей и дочери, они будут часто вместе. Она видела, что Фокин устал и, конечно, надеялась, что по истечении выслуги работать он больше не будет.

В то утро Фокин проснулся как обычно — до звонка будильника, протянул руку и нажал на кнопку, параллельно потянувшись. Лена сопела на другой руке с застывшей улыбкой от прошедшей ночи, принесшей им полное удовлетворение. Фокин смотрел на нее и боялся пошевелить затекшую руку, но вставать все-таки пришлось. При попытке вытащить руку Лена сразу проснулась с вопросом, в таких случаях обычным для нее:

— А сколько времени? — Этот вопрос был задан еще до пробуждения и поэтому Фокин не стал отвечать, а аккуратно переложил голову жены на подушку и пошел на кухню за своей первой сигаретой. За то время, пока включил чайник, умылся и брился, Лена проснулась окончательно и на кухне подкралась к нему сзади, и неожиданно, но нежно схватила его за то, что послужило причиной их крепкого, здорового сна. Он развернулся и поцеловал ее, тоже не забыв пробежаться руками по всему, чему положено.

— Во сколько придешь сегодня?

— Минут через пятнадцать.

— А что так рано?

— Да сделать нужно кое-что.

Далее разговор на эту тему терял смысл, и Лена приступила к приготовлению завтрака дочке.

Утро было для Фокина неплохим и не предвещало ничего неприятного, но при подходе к крыльцу отделения что-то в груди у него неловко зашевелилось. На крыльце стоял Петрухин, — старший опер. Глаза его бегали и остановились на Фокине до того, как могли увидеть. В такие моменты знал он, что есть нехорошая весть. Петрухин был другом начальника уголовного розыска Борска и все новости, чаще неприятные, узнавал первым. Эти новости в его устах обрастали страшилками, и, выслушивая их, Фокин делал сорокапроцентную скидку, чтобы приблизиться к реальности.

— Наш розыск вызывает Кордюк, иметь нас будут, звонил сюда, мне на мобильник, орал, весь не в духе, ничего толком не сказал, только приезжайте и все — тирада Петрухина сопровождалась охами и вздохами, междометиями, ну, в общем, в его духе.

Кордюк — полковник, начальник Борского РОВД, всего того, что процитировал Петрухин, сказать не мог, и Фокин сделал вывод, что он позвонил в дежурную часть и просто вызвал к себе розыск Заречья. О целях вызова, он пока не догадывался.

— Ну, значит приедем — бросил он по пути в сторону Петрухина и прошел к себе в кабинет. Возле кабинета его ждал еще один сюрприз в лице дамы, его возраста, но выглядевшей явно не жительницей Борска. Он вспомнил, что за стрекотней Петрухина забыл спросить у того, чей новенький Лексус с московскими номерами стоит у входа, но, сопоставив внешний вид шикарной машины и внешний вид сюрприза стоящего, возле его кабинета, он был почти уверен в том, что они сопоставимы.

— Это Вы Фокин? — странно, но внешний вид дамы совсем не соответствовал ее интонации. Вопрос был задан негромко, спокойно, мягким голосом и, как ему показалось, что-то просящим. Хотя он ждал высокомерного отношения к себе, как к вассалу. По этой причине Фокину пришлось изобразить легкую улыбку, смягчить голос и в тон заданному вопросу и интонации ответить:

— Да, что у Вас случилось? Проходите, присаживайтесь.

Дама тоже облегченно вздохнула и улыбнулась. Судя по всему, она также не ожидала такой встречи, наверное, думала, что ее встретит грубый ментовский рык. Расположившись друг напротив друга за столом, Фокин смотрел на даму и ждал от нее объяснения причин их встречи. Той, видимо, начало разговора не удавалось, но после длительного усаживания на стул, поправления шляпки и натурального меха на рукавах куртки, начала свою речь:

Понимаете, мне порекомендовали Вас. Я здесь неофициально. Понимаете, я ищу одного человека. Он из Вашего города, не поможете мне его найти? Я писать, конечно, ничего не буду, эта просьба личного, конфиденциального характера.

Фокин выслушал даму с ответным взглядом ей в глаза с имитацией абсолютного внимания. Первое положительное впечатление в начале разговора всегда располагало человека на более откровенный разговор. Это был уже профессионализм. Теперь ему предстояло аккуратно выяснить, почему она, респектабельная дама, приехала в их захолустье из Москвы с целью неофициального поиска какого-то человека, обратилась именно к нему, все это его заинтересовало.

— Простите, пожалуйста, — начал он все в том же участливом и располагающем тоне, — меня Вы уже, судя по всему, знаете, а я вот с Вами еще не познакомился. Вы меня простите, но гости столицы для нас редкость.

— А как Вы узнали, что я из Москвы? — собеседница явно волновалась и, наверное, просто не вспомнила об оставленной у входа машине.

— Ну, работа такая-с — с улыбкой и удовольствием от прописной поговорки ответил Фокин. Ему было, все-таки, приятно, что даже ерундой он смог пощеголять перед гостьей своим профессионализмом.

— Впрочем, теперь я вижу, что мне правильно порекомендовали именно Вас.

Итак, контакт был установлен, и Фокин приготовился выудить у собеседницы все, что ему потребуется в процессе разговора. Та уже доставала из шикарной сумочки паспорт для знакомства, но в это время зазвонил телефон. Петрухин уже посуетился насчет машины и торопил Фокина для поездки в центр.

— Давай быстрее, только тебя и ждем.

Слова Петрухина на Фокина никакого эффекта не производили, так как они были самыми старыми в розыске Заречья. Фокин был уверен, что собрались еще не все. Ему самому захотелось выяснить, кого же ищет дама.

— Ладно, сейчас выхожу — сказал он в трубку и вновь взглянул в глаза гостье.

— Вы сильно торопитесь?

Фокин увидел в руках у нее фотографию в короткий миг, когда та вынимала ее из сумочки вместе с паспортом, он заметил на ней обнимающуюся пару. Свою собеседницу он узнал, а вот ее визави на фотографии рассмотреть не успел.

— Вы знаете, я постараюсь Вам помочь, но давайте встретимся часа через три. Если к этому времени я освобожусь, то обязательно Вас выслушаю, а сейчас, извините меня, нужно отъехать.

— Конечно, конечно, только оставьте мне, пожалуйста, Ваш телефон. Я Вам позвоню, и мы точнее договоримся о времени встречи.

В этот момент, когда они уже поднимались со стульев, Фокину удалось заглянуть в фотографию, и он узнал на ней Ваську Морина. Теперь он знал, что дама ищет его. Это Фокина успокоило, но Марии Сергеевне, судя по паспорту, он ничего не сказал, и не подал вида. Ему захотелось продолжить разговор и побольше выведать про Ваську. Возможно, он что-то натворил, и пахло очередным выявленным преступлением. Запирая кабинет, он вновь бросил в адрес гостьи участливый, озабоченный взгляд. При расставании, он вновь участливо произнес:

— Ну, жду Вашего звонка — Фокин после этой фразы вышел к машине.

У машины уже сучил ножками Петрухин

— Ну, чего ей надо? — кивая на «Лексус», с улыбочкой спрашивал он. Видимо, он уже узнал, что посетительница ждала Фокина. Любопытство его явно разбирало.

— Да не знаю, не успели переговорить, ушел от ответа Фокин.

По пути в центр Фокина одолевали мысли по поводу Васьки Морина. Что он мог натворить в Москве, чтобы вызвать такой неофициальный визит? Васька в криминале замешен не был, если не считать его редких пьяных выходок на дискотеках и ресторанах, но ничего серьезного за ним не было. Все обращения по поводу него сводились к разбитию стекол, либо получением по шее им самим, за излишнюю приставучесть к женскому полу. По шее он получал от их кавалеров, наверное, за то, что был он достаточно смазливым, и девки к нему липли. Впрочем, из-за тумаков он переживал несильно, и все обычно заканчивалось миром. Он уезжал в Москву, где работал охранником в какой-то фирме. Ранее Васька Фокина не интересовал. Абсолютной логики в визите дамы Фокин не нашел, так как машина уже подъезжала к центру. Петрухин сразу побежал в РОВД, а Фокин и другие опера встали у входа покурить. За это время Петрухин забежит в кабинет начальника розыска и все выведает более конкретно. Молодые опера, уже раскусившие немного Петрухина, смотрели за Фокиным и ждали его команды, так как ему доверяли больше. Выкурив сигарету, Фокин зашел в РОВД, остальные последовали за ним. Зайдя в кабинет начальника розыска, Фокин поздоровался и кивнул сидящему Петрухину:

— Ну что, пошли?

Петрухин поднялся, и все вместе направились к Кордюку. Улыбнувшись секретарше в приемной, Петрухин подшутил:

— Ну что, нас уже жаждут?

— Нет, он пока занят, у него зам. прокурора Урганин.

А вот это Фокина совсем не обрадовало. Урганин был в прокуратуре человеком новым и проработал около полугода. За это время он показал себя с различных сторон. Человеком он был достаточно умным и юридически очень грамотным. Благодаря «новым веяниям», он рыл под милицию, благо курировал ее по должности. Надо отдать должное, когда он поддерживал обвинение в суде, то был очень принципиален, адвокатов разваливал полностью. Приговоры в судах с его участием были почти всегда по максимуму. Он же требовал направления дел в суд по серьезным статьям, чтобы в них была полная доказуха. Следователи получали от него немало взысканий, порой и лишку, но, тем не менее, с приходом Урганина преступники арестовывались быстрее и чаще. Просто так к Кордюку он не заходил. Фокин искал связь между вызовом их и визитом Урганина. Первая мысль была о том, что тот что-нибудь накопал у них в оперативных делах и требовал крови. Слава богу, из кабинета он вышел с улыбкой, что-то шутливое бросил напарнику Фокина — Вовке Лебедеву, следовательно, большой грозы не будет, а с мелким дождем они справятся.

Кордюк пригласил всех сесть за заседательский стол. Тон его был совсем не такой, каким его представил Петрухин.

— Так, мужики, с процентом раскрываемости у вас, конечно, хорошо, спасибо вам за это, но давайте посмотрим на ваши раскрытые дела. Квалифицированные преступления у вас раскрываются также плохо, как и в других отделениях. Да и с оперативной работой у вас хорошо только по цифрам. Серьезные группы у вас из разработки выпали. Перекрываете разработкой алкашей, которые и без разработки в тюрьму сами сядут. Так что вот, мое к вам требование и просьба — чтобы за месяц раскрыли три серьезных квалифицированных тяжких преступления. Если с таковыми задачами справитесь — честь вам и хвала. С оперов других отделений все надбавки снимем, вы получите все по максимуму.

Последняя фраза не произвела на Петрухина никакого впечатления. Благодаря дружбе с начальником уголовного розыска, у него и так все было по максимуму. Заслуги остальных просто не замечались, так как все руководством оценивалось с подачи Петрухина.

Кордюк продолжал:

— Что нужно Вам для этого — говорите. С бензином дополнительным помогу, машину еще на вас выделю, но если через месяц результата не будет, от меня пощады не ждите.

Весь тон его был одновременно и требовательным и просящим. В словах его была действительно правда, и опера это понимали. Бесполезный крик и ругань, наверное, не оказали бы влияния, но в этом случае его слова до оперов дошли. По дороге в свое хозяйство каждый начал выискивать в своих загашниках серьезные группы и думал, как раскрыть серьезные, квалифицированные нераскрытые преступления. Думал над этим и Фокин. У него в ведении были за последнее время две нераскрытые квартирные кражи, которые, как говорится, были сделаны «чисто». Ни на одной из них не оставлено ни слединки. Воры работали в перчатках и носках на ботинках. Фокин отработал по этим кражам много, но зацепиться было просто не за что.

Впрочем, над кое-чем ему поработать, все-таки, нужно было. На его земле действовал, так называемый, благотворительный фонд «Опека». Руководил этим фондом бывший начальник уголовного розыска Хариков. С виду его компания была безобидной и выполняла роль охраны некоторых предпринимателей, их ларьков, магазинчиков и контор. В действительности, все было не так. Он собрал вокруг себя более-менее квалифицированный криминал и занимался элементарным вымогательством. К владельцу магазина приходили двое — трое ребят и предлагали свою помощь в негласной охране. Тон был вежливый, но в конце всегда звучала фраза: «Обстановка в городе сложная, могут и спалить». Хариков начинал именно с этого — горели ларьки, машины тех, кто отказывался от его помощи. Хариков был не глуп и понимал, что все его другие действия могут быть раскрыты, а он то знал, что раскрыть умышленный поджог очень трудно. Всегда поджоги относились к категории самых нераскрываемых. Слух об «Опеке» по городу разнесся быстро, и к нему потекли деньги — в основном, черный нал. Для отмазки силами своих орлов он охранял пару магазинов и, с финансово-налоговой стороны, у него было все в порядке. Но это была лишь вершина айсберга. Официально у него работало семь человек, в действительности, под ним находилось порядка полсотни отморозков, которые не гнушались ничем — ни наркотиками, ни грабежами, ни квартирными кражами. Благо юридическая помощь была всегда под рукой. Естественно, половина от наживы, также черным налом шла в «Опеку».

Таким образом, благодаря разговору с Кордюком, Фокин решил всерьез заняться

«Опекой». В случае успеха его авторитет поднялся бы на пару уровней. Ведь «Опекой» занимались спецы из области, но у них ничего не получилось. Здесь нужно было действовать продуманно и неординарно, Итак, решение было принято, и Фокин после того, как закончит со своей посетительницей, намеревался вплотную заняться имеющейся у него информацией на «Опеку».

Тем временем, автомобиль подкатывал к зданию отделения. Фокин еще издалека увидел прогуливающуюся вокруг «Лексуса» Марию Сергеевну. Выйдя из машины, он сразу направился к ней. Заметив его, она явно обрадовалась. Судя по всему, она никуда не уходила и ждала его.

— Ну, пройдемте со мной, договорим,

— улыбкой пригласил ее Фокин, но улыбка оказалась несколько натянутой. Два часа ожидания не прошли для Марии бесследно, и Фокин это заметил. Если при первоначальном взгляде, он посчитал ее ровесницей, то теперь было видно, что ей явно за сорок — макияжа на лице явно поубавилось, и на лице проглядывались явно немелкие морщины. Кроме того, не в ее пользу было бесцельное хождение и ожидание.

Естественно, в кабинете он предложил кофе, и Мария не отказалась. Включив чайник и, поставив перед посетительницей сахар и кофе, Фокин снял куртку и уселся, напротив. Разговор вновь начинался с трудом. Дабы не переживать вновь трудное начало, Фокин незаметно отсоединил телефон.

— Понимаете, я Вам говорила, что я здесь неофициально и просто прошу Вас мне помочь найти одного человека, — решив начать, с волнением, но уже с меньшим, заговорила Мария Сергеевна.

— Вы уж меня простите, но, как сотрудник милиции, я просто обязан знать, с какой целью Вы его ищите. Поставьте себя на мое место. У меня, по всей логике, возникают нехорошие вопросы, а, может, Вы разыскиваете главаря банды колумбийских наркоторговцев, которого Вам заказала другая банда наркодельцов из Венесуэлы и, Вы, воспользовавшись своим обаянием, решили войти в контакт с молодым и неопытным опером и выведать у него все о потенциальном покойнике. Затем, убив его, Вы убьете и закопаете меня, чтобы не оставлять свидетелей Вашего интереса. — Все это Фокин говорил с явной иронией и улыбкой. Перейдя на более серьезный тон, Фокин продолжал — Вы меня правильно поймите — помогая Вам неофициально, я должен быть абсолютно уверен в том, что моя помощь Вам не навредит, не только Вам, но и никому другому, так что я прошу Вас быть со мной абсолютно откровенной. Со своей стороны, я гарантирую, что наш разговор останется строго между нами.

— Слова Фокина, кажется, произвели должное впечатление, и она начала отпивать свой кофе. На взгляд Фокина, она в чем-то сомневалась или думала, что именно можно было рассказать Фокину. Он не упустил возможности склонить собеседницу в свою сторону, когда та находилась в состоянии неустойчивого равновесия.

— Вы только не думайте, что я начну, узнав что-то от Вас, использовать это против Вас. Постарайтесь убедить меня в том, что Вы не преследуете никаких противозаконных целей и можете не говорить всего полностью, скажите только то, что убедит меня в Вашей безобидности, благо для этого осталось сказать совсем не много.

Ослепительно и удивительно откровенная улыбка Фокина, его взгляд прямо в глаза Марии окончательно склонил ее в его сторону.

— Хорошо. Я Вам расскажу. Мы с этим человеком, которого я ищу, встретились в ресторане, познакомились случайно. — Тут Мария запнулась и не могла сформулировать следующую фразу — ну, в общем, у нас был роман. Мы жили вместе, все было хорошо, но потом у него начались какие-то проблемы, Он ведь из Вашего города. Ему на мобильный стали часто звонить, он нервничал, затем, через пару дней, он сказал, что работает менеджером в какой-то строительной фирме. Он заключил договор на поставку стройматериалов, внес деньги фирмы в качестве предоплаты, а фирма стройматериалов оказалась липовой, и он теперь попал на деньги. Он сказал, что съездит домой, за два-три дня уладит свои дела и вернется. И вот уже месяц его нет, мобильник его заблокирован. Я прошу, помогите мне его найти. Мне, конечно, наплевать на деньги — пять тысяч долларов — это ерунда. Я боюсь, не случилось ли с ним что-нибудь?

— В принципе, проблема Ваша понятна — участливо произнес Фокин. Для него было уже ясно, что Васька Морин «развел» дамочку как последнюю «лохушку» на пять тысяч баксов и сейчас эти бабки прогуливает в ресторанах и казино, но Фокина мучил вопрос, как это все преподнести Марии. Он уже видел, что та его не обманывает и просто хочет вернуть Ваську, что ей явно не удастся.

А что Вы о нем знаете? — С видимой обеспокоенностью, взяв лист бумаги и ручку, спрашивал Фокин.

— Вы знаете, его зовут Василий. Честно говоря, я даже его фамилии и адреса не знаю. Знаю, что он из Вашего города, но у меня есть его фотография. Она достала уже попадавшееся на глаза Фокину фото, и он взял ее, и с наигранным любопытством уставился на нее, сделав гримасу загрузки мыслями.

— Ну что ж, сведений немного, найти этого человека потребуется достаточно много времени и сил — Фокину не шло на ум, что можно произнести в ответ даме.

— Да Вы не беспокойтесь, я понимаю, что отвлекаю Вас от работы, но все это я могу немного компенсировать. С этими словами Мария достала из сумочки лопатник и из пачки стодолларовых купюр отсчитала половину и подвинула по столу к Фокину. У того в горле пересохло. Если бы сейчас в кабинет зашел даже министр внутренних дел, он выставил бы и его. Зная человека, которого безутешная посетительница хочет найти и оплачивает поиск так щедро, Фокин не отдаст это поручение никому. Поиск Васьки Морина не превысил бы для него и пятнадцати минут, но такие деньги отрабатывать за такое время с минимальными усилиями было бы, по крайней мере, неприлично. Теперь нужно было изобразить бурную поисковую деятельность и через пару дней предоставить Ваську Марии Сергеевне.

Убрав деньги на книжную полку над столом, Фокин сделал вид, что размышляет над планом будущего розыска. Он действительно размышлял, но над тем, как ему это дело обставить более-менее респектабельно. Впрочем, он решил окончание всей этой истории оставить на потом.

— Ну что ж, я Вас смею заверить, в том, что если этот Василий из нашего города, то мы его найдем. С Вашего позволения, я оставлю у себя Вашу фотографию?

— Конечно, только давайте его изображение отрежем от меня. Вы меня поймите, на меня произвели впечатление Ваши слова о том, что я могу кому-то доставить неприятности своими поисками, поэтому будем корректны.

А Мария Сергеевна была совсем не глупа, и ее инцидент с Васькой был, чувствуется, бурным, мимолетным романом, пришедшим к логическому концу, возможно, она об этом догадывалась.

— Конечно, конечно — достойно подыгрывал ей Фокин и аккуратно ножницами отрезал Васькино изображение, запечатленное явно в каком-то недешевом кабаке, и положил его в ящик стола.

Далее разговор свелся к распитию еще по чашечке кофе и к беседе, с первого взгляда, ни о чем, впрочем, в ходе которой Фокину удалось выяснить, что Мария является владельцем сети парфюмерных магазинов в Москве, имеет сына, на год младше Васьки Морина, с финансовым вопросом у нее все нормально. «Лексус», на котором она приехала, является машиной «разъездной». Обычно она пользуется Мерседесом последней марки, к которому прилагается личный шофер. В конце разговора Фокину позвонил в местную гостиницу, где администратором работала его одноклассница, и заказал лучший номер. Они обменялись телефонами и расстались взаимно удовлетворенные результатами встречи. Фокин — пачкой баксов, а Мария Сергеевна — отношением Фокина к ее проблеме, которое Фокин за пять тысяч долларов изобразил с таким талантом, что его за эту сцену без экзаменов приняли в лучшие театральные институты.

Настроение было на высоте. Фокин уже планировал, как распорядиться деньгами — благо Ленка давно планировала обновить мебель. Мысли о том, как он расстанется с Марией, в голову просто не шли — будет время — на месте сориентироваться можно. С этим проблем не будет. А вот к разговору с Кордюком вернуться нужно. Фокин заставил себя задуматься над этим. В принципе, пару дней назад ему был звоночек от информатора о том, что на железнодорожной станции стоит состав с военной техникой, вокруг которого совместно с командиром части кружились ребята из «Опеки», переписывали номера двигателей и рам машин, тягачей, что-то между собой активно «перетирали». Сначала Фокин не придал этому большого значения, а вот теперь можно было над этим задуматься. Нужно было встретиться с информатором и, благо деньги халявные были, озадачить его более конкретно. Информатор под псевдонимом «Барчук» был парень ушлый — нелегально занимался посредничеством во всякого рода сделках и периодически «сливал» Фокину сбыт краденного, впрочем, он и сам был не прочь нагреть руки на этом. Суть его была в том, чтобы «выжать» дармовую копеечку. Фокин завербовал его пару лет назад, когда тот попался на скупке оргтехники по дешевке, украденной из офиса одной фирмы. Дело было бесперспективным, но Фокин нагнал жути на «Барчука» и обставил все так, будто он замял скупку краденного. В действительности, он провел похищенное через своего другого агента и вывел «Барчука» из свидетелей, естественно, лишив его навара и с условием, что тот будет давать информацию. «Барчук» тюрьмы боялся панически, и перспектива заиметь в лице Фокина покровителя его засосала, и он согласился. За первые полгода, он выдал три-четыре информации, по которым Фокин раскрыл преступления, но в дальнейшем информация от «Барчука» шла все реже и реже, ведь сдавая Фокину что-то интересное, он терял навар. Фокину приходилось из него что-то тянуть чуть ли не клещами. Имея в кармане деньги, Фокин знал, что «Барчук», увидев зеленые, вновь начнет работать как следует, ведь он за копейку родную мать продаст. Если вознаграждения, которые он выдавал «Барчуку» раньше были в районе пятисот рублей, то теперь он мог заманить его и более ощутимой суммой. Встреча была назначена за мостом, на «чужой» территории. Фокин увидел машину «Барчука» издалека и осмотрелся по сторонам. В принципе, был уже вечер, и навряд ли кто мог пасти эту встречу, но он все-таки выждал минут десять, после чего впрыгнул в старенькую восьмерку «Барчука». Поздоровавшись за руку, Фокин начал прямо в лоб.

— А ну-ка, дружище, просвети меня поподробнее об эшелоне.

— Да меня братки с «Опеки» сами на вокзал подбросить попросили. Везли с собой папуху документов — еще в машине смотрели, о ценах говорили. Как мне показалось, что-то из техники толкнуть собирались. На вокзале, на запасные пути через охрану с командиром части прошли. По составу часа полтора ползали. Потом я их обратно в офис увез. Конкретно, я ничего не слышал. Между собой они терли о том, где покупателей искать.

— Вот, милый мой, ты и найдешь им покупателей.

Фокин достал стодолларовую купюру и передал ее «Барчуку». Тот явно такой щедрости не ожидал и открыл рот — это задаток — продолжал напирать Фокин, воспользовавшись его изумлением — Если все нормально срастется, получишь еще пять таких бумажек, но я должен знать все, что они там задумали, кому и когда будут технику сбагривать. С твоими связями это тебе под силу, но учти, начнешь мимо меня что-нибудь проворачивать, не получишь ни копейки, а я по возможности упрячу тебя.

— Это что, МВД у нас так разбогатело?

— Ты лишних вопросов не задавай, а работай, как следует, тут дело серьезное. Просто так такие деньги не платятся, понял? Тут ФСБ в курсе и курирует это дело, а они по мешку картошки не работают, но и спрос у них другой.

Утку про ФСБ Фокин запустил не случайно, а с целью дисциплинировать «Барчука», а то он мог часть информации слить, а основную часть использовать на свой карман. — Я тебя твоих «наварных» не лишаю, но ты уж сильно со своими гонорарами не груби — главное сделку провернуть и быть в курсе каждого колеса, понял?

— Да чего уж понятнее, только уж меня не подставляй, а то отморозки опекунские меня на ножи поставят.

— Слушай, у меня, таких как ты три десятка, ты хоть одного знаешь? Да и тебя я всегда шикарно выводил, так что в долгий ящик это дело не откладывай и занимайся поактивнее. Если что конкретное будет, звони мне на мобилу.

— Понял, начальник, есть у меня пара человек, что техникой интересовались — попробую им «впарить».

— Ну, давай, давай, отрабатывай денежку. Фокин видел, что гонорар «Барчука» заинтересовал сильно, а за 500 баксов он готов землю рыть, кроме того, на этой сделке он и сам наварится.

Домой Фокин пришел уже поздно. Поставив свою старую копейку в гараж и спрятав там 4000 баксов, он поспешил домой. На улице и в подъезде было совсем темно. Подъезд освещался одной лампочкой на третьем этаже, а Фокин жил на втором. У своей двери он увидел знакомую фигуру. У входа в квартиру его ждал Леха Чикин, который не скрывал своей радости. Чувствовалось, что ждал он его часов с пяти, а времени было уже десять. На лестничной площадке стоял устойчивый запах перегара и годами нестиранной одежды.

— Привет, Сань, выручи — весь день ничего не жрал.

— Зато пил.

— Я только похмелился.

Отношение Фокина к Чикину было двойственным. С одной стороны, он помнил их школьную дружбу, был он свидетелем на Лехиной свадьбе. После развода Чикин стал спиваться, впоследствии, лишился квартиры — отдал жене с сыном, а сам начал жить у своих корешей, а в настоящее время их осталось немного. Фокин иногда из жалости подбрасывал ему деньжат, пытался склонить его к негласной работе, и Чикин соглашался, но возможностей у Чикина для этого не было. С криминалом он никогда не связывался, и путной информации принести он просто не мог. Иногда его систематика обращений к нему Фокина раздражала, но сегодня он провел день не зря, и настроение у него было хорошее. Сунув руку в карман, он нащупал доллары и отодвинул их в сторону. Достав пятьдесят рублей, он вручил их Чикину.

— Спасибо, Иваныч.

— Ты давай не лопай, что будет интересного, зайдешь. Последняя фраза была дежурной, и направлена она была на то, чтобы не унизить Чикина. Он теперь придет и сообщит, что-нибудь ерундовое, например, что кто-то из его друзей-алкашей что-нибудь утащил из дома и пропил. Фокину придется дать ему еще рублей десять и сделать вид, что это ему очень важно.

Дома Лена не спала, лишних вопросов не задавала, смотрела лежа на диване телевизор.

— Покормишь? — учтиво и заискивающе спросил Фокин. Лена нехотя встала, накинула халат и вышла на кухню. В процессе разогревания пищи кухня наполнялась аппетитными запахами. Подойдя к жене сзади, Фокин нежно обнял ее и, видя ее молчаливое неудовольствие его поздним приходом, шепнул на ухо: — Давай завтра мягкую мебель купим, а то нам диван наш для продолжения рода совсем не годится — с этими словами он достал четыреста баксов и прошуршал ими над тем же ухом, в которое говорил реабилитирующую фразу.

— Ты что, взятку взял?

— Да нет, просто уделил время одному богатому человеку, помог немного, вот, он меня и отблагодарил.

— Ой, посадят тебя — с улыбкой и явным изменением настроения прощебетала Лена. Деньги тут же переместились в старую шкатулку. Учитывая хорошее настроение Фокина и Ленкину радость от грез осуществления давней мечты, ночь для обоих прошла просто замечательно. После данных процедур началось обсуждение будущей покупки, за которым и настиг Фокина сон.

День обещал быть трудным и напряженным. Необходимо было поднять все имеющиеся учеты на «Опеку», войсковую часть и командира, кроме того, необходимо было поторопить «Барчука». До закрытия магазинов нужно было организовать покупку и доставку мебели. По телефону он договорился встретиться с женой у мебельного магазина с утра, чтобы выбрать, вернее, согласиться с тем, что выберет Лена. После этого ему нужно было обменять доллары и, сделать вид перед женой, что организует доставку и погрузку силами своих знакомых, нанять студентов по объявлению. В самый разгар Ленкиных поисков нужного кресла среди целого ряда на мобильник позвонил «Барчук» и потребовал незамедлительно встречи. Встреча была назначена в обеденное время в старом парке. Когда жена определилась с выбором, Фокин отвез ее домой, затем вернулся в магазин и, щедро расплатившись, попросил организовать погрузку и доставку. Не имей он в кармане шальных, не заработанных денег, он никогда бы не расстался с уплаченной им суммой.

На встречу с «Барчуком» Фокин едва успел, позабыв осмотреться, он подъехал к его машине и жестом пригласил того к себе. Видок у «Барчука» был неважный, видимо, ночь была бурной, но лицо светилось, да и по голосу по телефону Фокин ждал, что можно будет чем-то поживиться.

— Ну, давай, рассказывай, что там у тебя?

— Слушай, Иванович, там серьезная тема наворачивается. Я к «Опеке» подъехал, так они за меня прямо вцепились. Там нехилые бабки крутиться будут. В общем, командир части новые «Уралы» и тягачи хочет по дешевке толкнуть, только сначала он их спишет, документы состряпает, и пол-эшелона двинет.

— А как он их списывать собирается?

— А у него в части до хрена уже списанной техники, так он номера списанных машин проведет по новым, а те, старые машины, как стояли, так и стоять будут. Правда, он осторожничает, дело имеет только с Хариковым.

— Это-то и опасно, ты давай сильно не интересуйся, говори только о возможных покупателях, свой процент не забывай. Ухо держи востро. О технологии списывания не спрашивай, пусть он тебя сам убеждает, что все будет чисто. Лишних вопросов не задавай, а то он мужик ушлый, на твоих лишних вопросах тебя в момент расколет.

— Чай уж не дурак, понял.

— Ну, занимайся, если что, звони.

С этими словами Фокин расстался еще с сотней долларов. По выражению лица «Барчука» было видно, что он и следующую ночь спать не будет. Когда с двух сторон на него могут посыпаться деньги, он готов не только не спать, но и не есть и не пить.

Обеденное время заканчивалось, и Фокину пришлось перекусить беляшами с кофе в забегаловке. Он, конечно, рисковал своим желудком, но ситуация требовала таких жертв. Подъезжая к отделу под звуки, издаваемые своим желудком, Фокин вновь увидел знакомый «Лексус». Это было совсем некстати — работать на два фронта ему совсем не хотелось, но денежки было необходимо отрабатывать. С таковыми мыслями, выйдя из машины, он направился к Марии. По пути он сменил недовольную мину и изобразил полное участие. Мария сидела за рулем и вздрогнула, когда Фокин открыл правую дверцу и плюхнулся в кресло. Так как долго заниматься поисками Васьки Морина ему было некогда, он решил обрадовать Марию и заодно дать разгон себе, что бы в ближайшее время с этим закончить.

— Здравствуйте, Мария Сергеевна, кажется, лед тронулся, и наша проблема в скорости разрешится.

— Вы что, его нашли? — позабыв поздороваться, обрадованным голосом спросила она.

— Ну, об этом говорить рано, но, судя по всему, в ближайшее время мы найдем Вашу потерю. — Фокин пытался придумать на ходу, как ему подвести к разрешению проблемы столичную дамочку, одновременно изображая большое количество проведенной розыскной работы и полное участие к посетительнице. Кроме того, Фокин думал, какую выгоду для работы он может извлечь от выдачи Ваське его воздыхательнице. Уголовным делом тут, конечно, не пахло, но посадить на крючок Ваську совсем не мешало. Кто его знает, может он и владеет какой информацией. Как они с Марией разойдутся при встрече, Фокина интересовало мало, но когда он Ваське расскажет о его поисках, тот явно запросит помощи, и будет умолять его о том, чтобы он не рассказывал о его жизненных принципах и образе жизни. — Искомый Вами субъект почти на сто процентов в настоящее время находится в городе. Я постараюсь устроить Вам встречу, но, может быть, мне сначала выяснить, что у него за проблемы? Кстати, не беспокойтесь — он жив и здоров. Через пару дней мы с вами встретимся, и я вам о нем расскажу. В настоящее время я озадачил своих людей сбором информации о нем, но, сами понимаете, это требует времени, в связи с нашей конспирацией. Но то, что Ваша встреча в ближайшее время обязательно состоится, это я Вам гарантирую.

— Ой, огромное Вам спасибо. Если вам необходимы еще средства, то вы не стесняйтесь. — С этими словами она полезла в сумочку.

— Нет, нет, что вы? Того, что вы дали, вполне достаточно, даже лишку. — Фокин сам удивился своим словам — видимо сильно вжился в роль Робин Гуда и заигрался. Как он отказался от еще более халявных денег, он сам не понимал, но в душе был горд собой и окончательно утвердился в том, что остатки совести у него еще сохранились. — Ну, извините, нужно и делами заниматься, а то, сами понимаете, меня по головке не погладят, узнав, чем я занимаюсь — при этом он многозначительно ткнул указательным пальцем в потолок салона «Лексуса».

Расстались они взаимно довольными, Фокин пообещал позвонить, когда узнает что-то конкретное, хотя, что он должен будет сказать, в уме его еще не созрело, но, как говорится, утро вечера мудренее, на досуге к нему должна была прийти гениальная мысль по этому поводу. Загружаться этим вопросом он не стал и вновь вернулся мыслями к канители, закрученной «Опекой» и командиром части.

С утра он уже дал запрос в аналитический отдел на фигурантов «Опеки» и командира части, там уже, наверное, все было подготовлено, благо с девчонками из аналитики у него отношения были хорошие. Но сейчас кроме старух, секретаря там никого не было. Чтобы скоротать время, Фокин подошел в паспортно-визовую службу попить чайку. Купленная по дороге коробка дорогих конфет и тортик, предназначавшийся в отдел анализа пошли на стол девчонкам паспортного, тем более Фокину самому не терпелось выпить чашечку чая и дослать кусочек торта к закрутившему в желудке съеденному беляшу. В ходе чаепития Фокин не упустил возможности рассказать пару дежурных анекдотов. Удивительно, но он, благодаря своему какому-то дару, умел нравиться людям, казаться удивительно простым и открытым, хотя это был просто опыт работы с людьми. Фокин умело чувствовал, что хотят видеть в нем люди, хитро это изображал и преподносил. Раньше это требовало от него какого-то внутреннего напряжения, но со временем это выработалось в привычку, и теперь он входил в контакт налегке и всегда удачно. Ему все всегда были рады, благо язык у Фокина был подвешен неплохо, отсутствием чувства юмора не страдал. Во время непринужденной беседы он в очередной раз заметил, как беззаботно девчонки паспортного относятся к документам — на столах лежали незаполненные формуляры, недопечатанные паспорта и прочие документы, некоторые, причем, с грифом «Секретно». А щебетушки бегали по своим женским делам, суетились с чайниками и посудой, оставляя кабинеты с настежь открытыми дверями. Во время этой суеты Фокин оставался один и, между прочим, успел ознакомиться с секретной телетайпограммой, лежавшей на одном из столов. Ничего интересного он для себя из нее не почерпнул — она регламентировала усиление внимания и контроля выдачи паспортов лицам кавказской национальности, в связи с возможными терактами. Никаких замечаний по поводу отношения к документам Фокин никогда не делал, — зачем было быть занудой, у паспортной службы были свои начальники, от которых девчонкам и без него доставалось. Главное он видел, к чему может привести такое отношение, и делал выводы для себя. Себе он подобного не позволял, умел скрывать во время дружеских посиделок то, что знать никто не должен. В своем коллективе это знали и раньше пытались что-нибудь у Фокина выведать, но после нескольких неудач от этих попыток отказались. Но, впрочем, Фокин пользовался этим в том случае, когда ему нужно было слить «дезу» нужному человеку. Во время распития бутылочки с этим человеком, он изображал из себя сильно запьяневшего и намерено, с трудом выговаривая слова, под большим секретом, с условием неразглашения, выдавал то, что должно было распространиться и дойти до нужного адресата.

А тем временем за стенкой уже послышались звуки оживления, и Фокин побежал в ближайший магазин за сладостями, которые прохохотали в паспортном. Купив тот же набор, он проскочил в аналитический и схема повторилась. Результатом стали уже подготовленные документы по его утреннему запросу. Запрос его был неофициальным. Чтобы его получить как это требовалось, нужно было завести дело оперативного учета, а на это ушло бы у него день или два, затем утвердить его у руководства, выстояв за одной закорючкой несколько часов, да и писаниной ему заниматься вовсе не хотелось.

Изучение полученных материалов заняло у Фокина два часа. Того, что он ждал, он не увидел, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. По крайней мере, он выписал для себя имеющийся у фигурантов автотранспорт. Странно, но при той огромной проведенной работе с «Опекой», информация была достаточно скудной — так несколько контактов, но и их Фокин для себя отметил. Отсутствие информации в отношении руководства части Фокина не удивило, все-таки у них была своя прокуратура и занималась войсковыми подразделениями ФСБ и контрразведка. У Фокина, конечно, были контакты и с теми, и с другими, но парни там сидели непростые, похожие на Фокина, своей информацией делились неохотно. У них были свои разработки, и соседям из смежных контор они не доверяли, кроме того, и сам уголовный розыск периодически, попадал к ним в разработки, и отношения у них к Фокину были как у Фокина к «Опеке».

Итак, было необходимо обдумать план действий, но с мыслей сбивала Мария Сергеевна. Сосредоточиться мешали думы о том, как обставить ее встречу с Васькой Мориным. Фокин решил форсировать события и встретиться с Васькой, а после разговора с ним принять решение по этому вопросу, ведь от настроения Васьки зависит и следующие принятое им решение.

Отыскать Ваську было нетрудно. Проехав вечером пару ресторанчиков, Фокин нашел Ваську в бильярдной. В бильярд Морин не играл, но его корешки это дело любили, Васька их раззадоривал играть на интерес, преспокойно попивая пиво, кадрил девчонок, а в изрядном подпитии не упускал возможности набить кому-нибудь морду. Так как было еще не поздно, Васька сидел за стойкой бара, пил пиво и ждал кого-нибудь из своих знакомых посетителей.

— Привет отдыхающим! — поприветствовал Фокин улыбающегося Ваську. Тот сначала насторожился, но после того, как Фокин заказал чашку кофе с коньяком, расслабился.

— Привет органам, гляжу тоже не на работе?

— Ну, милый мой, мы всегда на работе.

— А как же коньячок, если на работе?

— Не пьянки ради, расширения сосудов для. С вами все нервы истреплешь, не даете жить спокойно ни людям, ни нам.

— Э, нет, мы люди спокойные, никого не обижаем, — Васька заказал себе очередной бокал пива.

— Фокин обратил внимание, что Морин расплатился тысячной купюрой. Во время отсчета сдачи барменшей, Фокин как бы невзначай спросил:

— Да Вы, батенька, разбогатели, нигде не работаешь, а вон какими деньгами швыряешься, наверное, грабанул кого?

— Что Вы, Александр Иванович, я такими делами не занимаюсь, я в Москву работать езжу, что я с зарплаты и отдохнуть не могу?

— И где же ты работаешь?

— Да одному барыге дачу строим.

— Ну что ж строительство дело хорошее, но тяжелое, устаешь, наверное, за вахту?

— Конечно. Ты потаскай кирпичи да бревна.

По всему было видно, что Васька подхватил подкинутую Фокиным тему для разговора. Ему было на руку, что Фокин уверится в нем, как в честном работяге, зарабатывающем свою копеечку честным, непосильным трудом и перестанет копать под него что-либо.

— А я думал, ты менеджером трудишься, стройматериалы поставляешь, да слухи ходят, что кидают тебя, вот последний раз аж на пять штук баксов кинули, но люди добрые тебе помогли.

Звон разбившегося бокала и шипение разлитого на кафельном полу свежего пива не произвели на Ваську никакого впечатления, но испуганный взгляд был направлен в глаза Фокину. Рука оставалась в том же положении, когда держала стакан с пивом. Цвет лица Морина прошел весь спектр цветов радуги. Фокин смотрел ему прямо в глаза и следил за медленным движением нижней челюсти вниз. Его фраза была для Васьки как удар молота. Молчаливая пауза затягивалась, нужно было быстро его добивать, пока он тепленький. Требуемого результата Фокин добился и, главное, нужно было его развивать.

— Я ведь по твою душу приехал, давай-ка, барин, собирайся, да поехали ко мне в кабинет. Разговор у нас с тобой серьезный будет.

Трясущимися руками Васька расплатился за разбитый бокал и побрел на выход.

— Кстати, у тебя паспорт с собой?

— Ага.

— Тут Фокин уже еле сдерживал себя от смеха, вопрос относительно паспорта окончательно добил Морина. Он понимал, что уголовный розыск просто так про паспорт не спрашивает. По внешнему его виду было заметно, что в душе он уже засушил сухари. Для Фокина сейчас было главное по пути в отделение не выпускать Ваську из его состояния, не дать подумать, а забить его мыли разговорами. По пути к своей машине Фокин продолжал:

— Ну, как понимаешь, в дело серьезное ты вляпался. Об обстоятельствах, как ты понимаешь, я все знаю, тут мошенничеством в особо крупных попаивает. Кстати, ребята из Москвы приедут, я тебе не завидую, у них разговор короткий. Это мы тут с вами нянчимся, да все навстречу вам идем, у них такой заинтересованности нет, как клопа тебя раздавят, и лет на восемь нас с тобой разлучат.

Бедный Васька продолжал, как хамелеон менять цвет лица. Периодически он пытался что-то ответить Фокину, но тот его гасил очередной фразой, произнесенной спокойно и в самую точку, и все заканчивалось открыванием рта и сухим сглатыванием, не смотря на выпитое пиво.

Разговор в кабинете складывался еще более уверенно для Фокина и, соответственно, более обреченно для Васьки. С деловым, повседневным видом Фокин доставал из сейфа бланки и старые дела, периодически бросал взгляды на Ваську. По внешнему виду опера было видно, что он изучает материалы порученного ему дела в отношении Морина. Внешне, углубляясь в дела, не имеющие к этому абсолютно никакого, он периодически задавал Ваське вопросы общего характера, переписал данные паспорта, снял копию с паспорта и вложил в увесистое дело, естественно не показывая надписей на титуле. Мандраж в руках Васька скрывать уже не мог. Если раньше его вызывали по мелким дракам, и в отношении его велась больше воспитательная работа с упреками и криками, то сегодня был спокойный, вежливый разговор, и это все более укрепляло в нем веру в то, что это уже не шутки, и штрафом ему не отделаться. Удивительно правильное поведение Фокина превращало Морина в кусок пластилина, из которого в данный момент можно было вылепить все, что угодно.

— Итак, дружище, ты обманным путем вошел в доверие к гражданке Рысиной Марии Сергеевне и также обманным путем неправомерно завладел ее деньгами в сумме пять тысяч долларов США и с указанной суммой скрылся. Как я понимаю, деньги эти ты уже прокутил в кабаках, то есть, юридическим языком, распорядился ими по своему усмотрению в личных целях. Так что на данный момент мы имеем ярко выраженное мошенничество, с причинением значительного ущерба потерпевшей.

— Да у нее этих денег, как у дурака махорки, она и не заметила, наверное — начал было возмущаться Васька — она такие бабки в день имеет. Вы бы ее видели, ее хату, дачу.

— Ну, хаты, дачи ее я не видел, а разговор с ней имел.

— Где?

— Да вот за этим же столом.

— Она что, сюда приехала?

— Да, и скажи спасибо, что пока без московских оперов или бандитов — они бы быстро из тебя денежки вытрясли. И ей бы твой долг вернули, и свои командировочные расходы оправдали, за твой счет, конечно. А у тебя денежки, конечно, уже «тю-тю»?

— Я за две с половиной шестерку взял.

— Ну, слава Богу, что половину на дело потратил, а остальные?

— Да, так…

— Налички много осталось?

— Триста баксов.

— Да, неплохо ты погулял на халяву.

— Она что, заяву написала?

— Вот завтра насчет заявы с ней и встречаемся.

— Александр Иванович, а может как-нибудь это дело замять без заявы можно? Шестерку я продам, считай, половину верну, а остальные постепенно выплачивать буду, в Москву на стройку поеду. Я могу расписку написать.

— Ну, на работу ты может, не в Москву поедешь, а на Колыму, лес валить будешь, а денежки у тебя из твоего тюремного заработка по иску вычитать будут.

— А че так сразу на Колыму-то?

— А то, что преступление уже окончено. Дурак ты, Васька, и поступил непорядочно. Ты думаешь, она сюда в Тмутаракань приехала тебя в тюрьму сажать? Она, кстати, дура, тоже думает, что тебя по твоим мнимым делам грохнули, беспокоится. А вот узнает, что твои проблемы из пальца высосаны и тут чистое кидалово, то, наверняка, заявление завтра и родится.

— А Вы ей что про меня рассказали?

— Да я ничего не рассказывал и с тобой сначала поговорить хотел.

— Александр Иванович, что делать — то? Не сдавай меня ей, пожалуйста, я в долгу не останусь, я все деньги верну.

— Да какая мне от тебя польза?

— Чего скажешь, все сделаю, только помоги.

— А ты с «Опекой» пересекался?

— Да, подходил ко мне Жека Лимон, просил покупателя найти на тягач. Я как раз машину брал. Он мне по дешевке предлагал, говорил навариться можно, а если получится, то еще подгонит, но я отказался, сказал, что я все бабки в шестерку вложил.

— Ну вот тебе лист бумаги, пиши соглашение о негласном сотрудничестве и неразглашении сведений.

— Это типа мне стукачом быть?

— Им самым, дорогой мой.

— А с бабками московскими что?

— А это мы посмотрим, как ты работать будешь.

— Да меня ведь на ножи поставят.

— Слушай, Вася, у меня, таких как ты, с сотню будет. Ты хоть одного знаешь? Или на ножи кого поставили? Если мне человек нужен, я такую карусель закручу, что на кого угодно думать будут, что кто угодно стукач, только не мой человек. Я, милый мой, в розыске второй десяток и проколов не было. Сам понимаешь, что дело серьезное, и если я тебя раскрою, мне самому тюрьма корячиться будет. У нас с этим строго.

Пока Васька выводил трясущимися руками ничего не значащее «обязательство», Фокин обдумывал правильность своих действий, и как ему было можно угодить Марии Сергеевне и одновременно задействовать Морина с «Опекой». Конечно, возможности у Морина были невелики, но необходимо было обыграть все так, чтобы он плясал под его дудку со строгим соблюдением всех нот и готов был пойти на любую операцию. Чтобы Васька вообще никуда не дернулся, он собственноручно написал показания по московскому делу со всеми подробностями. Фокин пообещал не давать им хода до того, пока он будет неукоснительно выполнять его указания. Морин послушно кивал, и все время переводил разговор на Марию Сергеевну, все-таки изначальное нагнетание всей серьезности дела играло свою роль, и Фокин, заверяя Ваську все решить, обдумывал выход. Перед тем, как отпустить его, он подсунул бланк подписки о невыезде, который Васька трепеща подмахнул, в своем подавленном состоянии не сопоставив того, что с ним не беседовал следователь, что его никто не допрашивал, ни с чем не знакомили, но Фокин сделал все, для того, чтобы Васька и задуматься спокойно ни о чем не мог, и только смотрел ему в рот, боялся и слушал только его.

— Сейчас машину свою продавай, по городу не шляйся, жди моего звонка, без меня ничего не предпринимай, все понял?

— Понял. А точно мне с Марией ничего не будет?

— Я ж тебе уже говорил — будешь делать, как я скажу, вопрос решится нормально, будешь самодеятельностью заниматься — сядешь. Понял?

— Ладно, только, Александр Иванович, давайте без кидалова.

— Ты меня с собой не равняй, дружок — строгим тоном осадил Фокин Морина — у меня работа, а не твои косорезы, я делом занимаюсь. Я тебе помогу, сам понимаешь, не без пользы для дела. Видишь, и от тебя, дурака, польза для государства будет. Все, проваливай, завтра скинешь машину и сиди как мышь.

В этот же вечер Фокин назначил на следующий день встречу с Марией. На ее многочисленные вопросы он отвечать не стал и пообещал сообщить все подробности при встрече. Ему нужно было самому еще все придумывать, и на ее вопросы он пока сам не знал ответов.

То, что Фокин приходил с работы в 19 часов, было редкостью. Лена засветилась радостью и удивлением, увидев мужа в прихожей, выйдя на звук отпирающейся двери. Танюшка, чуть не сбив мать с ног, бросилась отцу на шею, не оставив ей места для объятий. Она пошла разогревать ужин, и отец с дочкой уже ворковали в комнате. Таня продолжала висеть на шее у отца. Тот слушал бесконечное ее щебетание о своих проблемах в детском саду, отношениях с матерью, тутже рассказала, как ей необходимы косметика, новая кепка и мяч. Фокин послушно ей поддакивал и обнадеживал, объясняя задержку с покупками этих вещей тем, что ему необходимо заработать денежки. Подсчет двух недель до зарплаты занял у них минут двадцать, что послужило лишним упражнением в счете. Краем уха Лена слушала их диалог. Одновременно радовалась и удивлялась тому, как мужу удается решать детские, одновременно наивные, но для дочери, в ее возрасте, глобальные, проблемы. Сама бы она давно перешла на крик, и разговор закончился бы плачем дочери. Наверное, именно за это она и любила мужа.

Сегодня для нее был неплохой день. Ранний, точнее вовремя, приход мужа с работы, и приобретенная мягкая мебель сделали свое дело. Она спокойно посмотрела сериал, во время которого Фокин уделял внимание дочери, и не давал ей отвлекать мать, благо его самого сюжет не интересовал абсолютно. Уложив дочь, они ушли на кухню пить вечерний чай, что доставляло Лене немало удовольствия. Без чая она вообще жить не могла. А на пару с Фокиным попить чаю ей удавалось достаточно редко. Разговор о свойствах и вкусах чая вызывал у них массу незлых дискуссий. Фокин был к чаю равнодушен, и ему, видимо, по привычке было достаточно изменения цвета и плавания нескольких чаинок в бокале. Он утверждал, что свежезаваренный чай горький, клал всегда много сахара в таковой чай, а Лена утверждала, что чай и сахар две хорошие вещи и незачем их портить друг другом. Данные беседы сопровождались взаимными остротами относительно вкусов друг друга и отношением друг друга к аристократии. Все это было весело, и они впоследствии заснули, обнявшись на новом диване.

Проснулся Фокин рано. Мысли его были о предстоящей встрече с Марией. Встречались они возле отделения с утра, так как у Фокина уже были намечены мероприятия по «Опеке». До прихода на работу ему нужно было выработать линию поведения, тактику и стратегию. Мысленно он вновь возвращался к ранее состоявшимся разговорам с Рысиной и пытался понять ее намерения. С ее слов, она беспокоилась о том, решил ли ее бывший любовник свои мнимые проблемы, и не пострадал ли он. Фокин был уверен, что привлекать его, узнав истину, Мария не будет. Она показалась ему внутренне порядочной, кроме того, она явно не хотела огласки. Все-таки, будучи женщиной неглупой, она не могла не догадываться, либо предполагать истинного поворота дел, но видимо, ослепленность любовью не пускала в ее голову подобные мысли.

Мысль о том, чтобы рассказать ей всю правду, Фокин не допускал. Он не хотел представить ей Ваську, как профессионального мошенника, потому что женская душа это потемки, и в состоянии душеного потрясения, от нее можно было ждать всего, что угодно, а это бы помешало Фокину вести свою игру. Мало ли какие требования она могла выдвинуть, и тот, будучи и так до смерти им напуганный, мог пойти на многое, пообещай она ему не привлекать его к ответственности. На этот случай, конечно, у Фокина был небольшой козырь в виде написанных Мориным бумаг, которые он, кстати, уничтожил сразу после его ухода из кабинета. Можно было припугнуть оглаской его желания на негласное сотрудничество, но работающий на два фронта агент был уже ненадежным, и в некоторой части непредсказуем, а это никак не входило в планы Фокина. Дело предстояло серьезное и он должен быть в Ваське уверенным. Эта уверенность должна была определить в ходе разговора с Марией и дальнейшими с ней действиями. Фокин решил выбрать промежуточный вариант, чтобы сильно не расстраивать Марию Сергеевну, но и не давать ей повода продолжать отношения с Васькой. Его надо было представить негодяем, чтобы она в нем полностью разочаровалась, но, с другой стороны негодяем не злостным, а попавшим в стечение обстоятельств, чтобы Мария не предприняла попыток мести, могущих отвлечь Морина и, естественно, помешать Фокину. Выгоняя из гаража машину, Фокин рожал в муках обстоятельства, которые могли толкнуть Ваську на столь нечистоплотный поступок. На подъезде к работе кажется, ему пришла в голову одна идея. Деталей он продумать не успел и решил сочинять экспромтом.

— Утро доброе, Мария Сергеевна — усаживаясь в удобное кресло «Лексуса», поздоровался Фокин.

— Здравствуйте. Я очень надеюсь, что оно действительно доброе.

— С одной стороны я Вас обрадую, в принципе, все точки над «и» расставлены. Личность Вашей потери установлена, жив он и здоров, проживает в нашем городе, но есть одно «но». Дело в том, что Морин Василий Александрович действительно попал в не очень приятную ситуацию. Я не знаю, как Вы на это отреагируете, но думаю, что Вам будет кое-что интересно. Дело в том, что четыре года назад у него родился сын. В браке он не состоял, с матерью своего ребенка он расстался и, в принципе, отношений ни с ней, ни с ребенком не поддерживал, но недавно сын его заболел, и потребовалась срочная операция в Питере. Вот, видимо, с ним по этому поводу и связывались, когда он с Вами был.

— Дурак. Что бы я уж не поняла?

— Поймите, Мария Сергеевна, психология мужчины и женщины существенно отличаются друг от друга. Насколько я понимаю, ему не доставляло большого удовольствия представиться простым серым человечком, более респектабельно было быть менеджером.

— Идиоты вы все мужики со своей психологией. Это мы, женщины, все понять можем, если только правду слышать, а не какие-нибудь фантазии. Ну да ладно, значит так.

Настроение Марии заметно улучшилось. Этого не заметить Фокин не мог. По внешнему виду Рысиной, она ждала худшего и явно намеревалась прихватить Ваську назад, что абсолютно не входило в планы Фокина. Он понял, что избрал чуть неверную тактику разговора. Он представил Морина чуть ли не с крылышками и нимбом, эдаким джентльменом. В этом случае Рысина заманит Ваську к себе, будучи уверенной в том, что в душе тот очень порядочный и будет с него пылинки сдувать больше, чем раньше, ну а Васька, по молодости своей долго с ней не протянет и через пару месяцев вновь ее разведет. Следующего визита Рысиной Фокин не переживет. Ему было необходимо слить Марии про Морина что-то негативное, чтобы связь их прекратилась. Придумывать нужно было быстро, и в этот раз необходимо было попасть прямо в точку. Вопрос был в том, где эта точка находилась в Рысиной.

— Вы не спешите что-либо предпринимать, Мария Сергеевна, я Вам еще не все рассказал. Как, все-таки, жизнь наша удивительна. Вот, казалось, такого бесшабашного Василия Морина и того несчастье дисциплинировало. Хочу Вам сказать, что расстался он со своей любимой из-за того, что наркотой баловался. Она его видеть не хотела, отцом ребенка считать не хотела, а вот видите, как все изменилось. Я поднял на него все учетные данные. В настоящее время небо и земля. Судя по его послужному списку, ни одна разборка без его участия не обходилась, а после вышеуказанных событий как подменили его. Кстати, живут вместе, операция прошла успешно. Я думаю, Вам интересно узнать про него будет, поэтому собрал на него информацию, неофициально встретился с ним, поговорили.

— А мне с ним встречу устроите? — уже с меньшим восторгом спрашивала Мария. Судя по ее тону, Фокин попал близко к цели. Он выбрал ее порядочность. Говорить о том, что Васька в случае встречи вновь ее кинет, было опасно потому, что он не мог знать, что предпримет Рысина, а Фокин привык чувствовать себя удобно, видя на шаг вперед.

— Отчего ж нет, но я надеюсь, что криминальных разборок между вами не будет.

— Вы меня не за того человека принимаете, Александр Иванович, не надейтесь, что при встрече я заброшу его в багажник и увезу. Мне просто поговорить с ним нужно.

Ну что ж, я встречусь с ним, а затем и Вам его предоставлю — Видя вопросительный взгляд Рысиной, тут же добавил — независимо от его желания. Что скрывать, парень он ветреный и шустрый, не убежал бы от Вас, все-таки ведь обманул, пусть с благородной целью, но обманул, так что не беспокойтесь, сегодня я Вам позвоню и привезу его Вам на блюдечке с голубой каемочкой.

Фокин ждал, как закончит разговор Мария, но пока в ответ было молчание. Видимо она заглядывала в прошлое и анализировала настоящее.

— Надеюсь, я выполнил Ваше поручение, Мария Сергеевна? Может еще, чем помочь?

Рысина как проснулась от его слов.

— Нет, нет, что Вы. Вы и так мне очень помогли, извините меня, что отвлекла Вас от дел Ваших, в конце концов, с Вами приятно было поговорить. Если я Вам еще должна, то не стесняйтесь.

— Да что Вы, мой незаконный гонорар итак достаточно велик.

— Ну почему же незаконный? Простая помощь с Вашей стороны, маленькая благодарность с моей, так что все нормально. Ну, буду ждать звонка, до свидания.

Выходя из машины, Фокин думал о том, что он что-то недосказал. В принципе, линия разговора была выверена нормально, но полной уверенности в дальнейшем поведении Морина и Рысиной у Фокина не было. Сейчас нужно было подготовить Ваську к этому разговору и предостеречь его от непродуманных проступков. Встречу нужно было готовить немедленно, и побыстрей ее назначить. Фокин позвонил Рябцеву и сказал, что займется прошлой кражей, а сам уехал к Морину, по дороге позвонив ему на мобильник. Естественно, никаких детей у Морина не было, естественно, никакой операции никакому ребенку не требовалось. Васька жил один и ни с кем сходиться в ближайшее время не собирался. Правильно ли Фокин поступил, вводя в заблуждение Рысину. Эти вопросы отвлекали Фокина от дороги по пути на встречу с Мориным. С оперативной точки зрения все было сделано правильно, но с другой стороны, он думал о Марии Сергеевне. Ее было жалко, но, в то же время, неизвестно, как бы развивались события, если бы Фокин выдал ей всю правду-матку, поняв сущность Васьки, — думал Фокин, Рысина, с ее деньгами и связями могла обратиться к криминальным структурам. Вряд ли бы она обратилась с заявлением о мошенничестве в милицию. Это, во-первых, вызвало бы огласку, во-вторых, наверняка, она была в него влюблена и навряд ли желала того, чтобы он оказался за решеткой. Наезд криминала привел бы к унижению Васьки, возможно требованием от него денег, и этим бы она воспользовалась, в частности, его материальной зависимостью, и на этом поводке она держала бы его возле себя, но к чему бы привела их дальнейшая связь? Морин молодой, энергичный, ей почти пятьдесят и Васька, наверняка бы, не упустил возможности поживиться ее деньгами, не исключена возможность, что он мог на ней жениться и грохнуть, или заказать, а потом разделить ее наследство с ее сыном. Чувствуется, половины денег и бизнеса Рысиной Ваське бы вполне хватило. Так что позиция правильности решения по всем оценкам Фокина преобладала.

Разговор с Мориным был не коротким. Фокин тщательно разжевывал ему все то, что он должен был говорить Рысиной при встрече, на основе, конечно, результатов разговора его с ней. Фокин внушал Ваське необходимые слова, вплоть до того, что заставлял заучивать ключевые фразы. Основным козырем его было то, что в случае схода Морина с проложенных Фокиным рельсов, ему грозит тюрьма. Когда Фокину показалось, что до Васьки дошло все, что хотелось, он отзвонился Рысиной и назначил встречу у гостиницы. Все-таки, какая-то тревога за предстоящий разговор у него была, и он решил быть в это время недалеко. Встреча была назначена у гостиницы не случайно, тем более, что они к ней уже подъезжали. После их разговора он тут же должен был узнать о его сути от Васьки и, если будет необходимость, предпринять какие-то действия сразу. Если бы встреча была назначена позднее и в другом месте, то Рысина могла сдать номер гостиницы, собрать вещи и сразу после разговора рвануть в Москву. В этом случае Фокин уже бы ничего не мог сделать. Кроме того, она могла захватить Ваську и увезти с собой. Этого Фокину очень не хотелось, он совсем не хотел, чтобы всплыла полная истина. Он бы с удовольствием послушал их разговор и вначале хотел дать Ваське диктофон, но впоследствии от этой идеи отказался и посчитал, что будет довольствоваться рассказом Морина.

Разговор происходил на глазах у Фокина. Он наблюдал за собеседниками из окна своей копейки. Главное тут было не допустить конфронтации и в нужный момент вмешаться. Внешне все казалось спокойным. Не было ни сцен, ни криков, ни взаимных объятий. Спокойствие разговора, наверное, обуславливалось умом и рассудительностью Рысиной, а также соблюдением его инструкций Мориным. Они проговорили стоя друг против друга около десяти минут, причем, в основном, был монолог Марии. Васька отвечал, похоже, только междометиями. Это было хорошо, так, как если бы он заговорил, то мог бы сболтнуть что-нибудь лишнее, что могло бы их разоблачить. С умом Рысиной и недалекостью Васьки это было бы несложно. Тем не менее, их беседа закончилась, расстались они также не бурно — она его с натянутой улыбкой похлопала по плечу, и он направился к машине Фокина.

— Ну что? Как дела?

— Да все нормально.

— Все как планировали?

— Ну да.

— Садись в машину, я сейчас подойду.

Фокину было необходимо задать контрольные вопросы Марии, чтобы окончательно увериться в завершении их отношений, поэтому подробности он у Васьки выяснять не стал, благо внешний вид беседы не создавал ему большого беспокойства.

Рысина уже подходила к входу гостиницы, когда Фокин ее окрикнул.

— Как прошла встреча с Вашей потерей?

— Ничего удивительного и необычного. Я в очередной раз поняла, что мужчины, просто-напросто наделены недоразвитым чувством элементарной порядочности, чести и отношения к окружающим.

— Ну, зачем же обобщать, Мария Сергеевна?

— Вас это не касается, Александр Иванович, Вы, скорее, исключение из этого недоразвитого вида. Кстати, спасибо за беспокойство, с Вами приятно было иметь дело. Жаль, что такие экземпляры среди вашего вида встречаются очень редко. Если будут какие-то проблемы в Москве, обращайтесь, мой мобильник у Вас есть. Если супруге будет нужен подарок из косметики, я могу подобрать, кстати, Вы женаты?

— Да.

— Жаль, конечно, что мне в жизни достается бог знает, что, а кто-то пользуется хорошим, ну все, пока.

С этими словами Мария зашла в гостиницу. По ее виду было ясно, что продолжать разговор она не хочет. Фокин понял, что все прошло так, как он приблизительно и планировал. Отдельные нюансы он выяснит у Васьки. По крайней мере, он знал, что история эта обрела нужный конец.

Васька сидел понурый в машине Фокина.

— О чем задумался, детина?

— Скотина я, а Машка — баба молодец.

— Ну, давай, догони ее, да покайся, расскажи, что ты на самом деле сделал, менеджер хренов. Если бы я ее не развел на твою мнимую порядочность, я бы посмотрел, что она с тобой сделала.

— Да я не про Вас. Я понимаю все. Не надо было мне от нее рулить, остаться надо было в Москве.

— Ага. Жениться, а потом грохнуть, и был бы ты сейчас королем парфюма в Москве. Ты бы с этой старушкой в мире и согласии долго не протянул, и что-нибудь бы сотворил, поверь моему опыту, дружище. Так что скажи спасибо, что я тебе все именно так устроил. Давай-ка забывай об этом и займись отработкой мне долга, благо, работа для тебя есть. Мария Сергеевна, когда уезжает?

— Прямо сейчас.

— Ну, тем более, будь спокоен, жди моего звонка.

Фокин отвез Морина домой и появился на службе. В настоящее время пора было доложить о своих наработках Рябцеву, что бы тот был в курсе, разработать план, как действовать дальше.

Итак, что имелось объективно? — Командир части хочет продать военную технику. Судя по тому, что эшелон не загнал на территорию части, то он хочет продать все. На эшелоне десять тягачей и штук двадцать «Уралов». Если брать тягачи по два миллиона, а «Уралы» по одному, то сумма сделки была около сорока миллионов. Эти цены Фокин прикидывал со скидкой процентов на двадцать. По оценке ущерба это будет значительно дороже. Если все «выгорит», то раскрытием этого дела Кордюк будет доволен. Если удастся и «Опеку» накрыть, то это преступление и в области резонанс вызовет.

У Фокина есть «Барчук», который уже начал движение по поиску покупателя на технику. Дублером ему будет выступать Васька Морин. Получать информацию с двух сторон было делом хорошим. Легче будет выделять и выбрасывать ложную. Дальнейшие события нужно было планировать в зависимости от того, какая информация будет к нему поступать. Неизвестна была технология изготовления документов, или их подмена. В принципе, по большому счету, все это можно было узнать, внедрив своего человека в Опеку и к командиру части, но это можно было сделать только в течение месяцев двух-трех. Нужно было оформить все бумаги, утвердить внедрение. Причем внедрение к командиру части не обошлось бы без ведения ФСБ или контрразведки, а это совсем было не по душе Фокину. Ему хотелось работать самому и добиваться своих поставленных целей. Обычно руководство с чьей-либо стороны в таких делах только мешало потому, что тактика работы уже нарушалась. С этим у Фокина пропадало стремление работать, так как приходилось выполнять порой глупые указания. На данный момент к этому делу он был ближе всех, поэтому и хотел сделать все сам. В одиночку, конечно, это ему было не под силу, поэтому и была необходимость ввести в курс дела Рябцева. Они с ним были похожи в общих принципах мышления, и он был должен понять Фокина, а при необходимости и людьми поможет, в случае проведения возможных операций. Так думал Фокин, направляясь к Рябцеву в кабинет.

— Ну что там у тебя по краже? А то мне руководство уже всю плешь переело.

— Да по краже, собственно, ничего, тут о другом стоит задуматься. Помнишь разговор у Кордюка?

— Ну.

Тут Фокин вкратце изложил, что у него имеется на Опеку и войсковую часть, естественно без фамилий Морина и Барчука. Он называл их, соответственно, «малый человек» и «большой человек».

— Я думаю, если мы это дело раскрутим, Кордюк будет доволен, ведь Опеку кто только взять не хотел, да ни у кого не получалось. А если это дело выгорит, то нам уже никто ткнуть не сможет тем, что дел у нас серьезных нет.

— Это, конечно, верно, только тут попотеть как следует придется.

— Я думаю, Кордюка сейчас в курс дела вводить не стоит — сам понимаешь, что к этому делу аховых руководителей помощников приставят, которые своими указаниями и дело завалят и моих людей «спалят».

— А люди-то твои нормальные?

— Один нормальный, а вот малый свеженький, за ним глаз да глаз нужен, но он и будет вторую скрипку играть. Друг о друге они знать не будут. А у тебя людишек в части нет?

— Нужно подумать. Оформленных нет, но надо списки личного состава посмотреть, может, к кому подход найти и можно. Да, вот что, нужно с народом пообщаться, узнать на кого командир зол, на кого взыскания накладывал, кого часто по службе имеет, кто из части переводиться собирается. Если найдем людей, у кого на командира зуб, то через них и информацию путную получить можно.

Эта мысль Фокину как-то в голову не пришла, а у Рябцева еще чувствовался порох в пороховницах. Этой темой действительно нужно было заняться.

Они с Рябцевым пытались долго родить еще какую-нибудь идею, прикидывали возможности и варианты продажи техники, и закончилось все бутылочкой с колбаской и сырком.

Дома Фокину пришлось пережить недовольство Лены в виде фразы: «Что, без стопочки обойтись нельзя было?» Фраза осталась без ответа. Весь вечер он занимался с дочкой, тем более, на это у него оставался лишь час до сна.

Следующий день полностью ушел на беседы со служащими части, их семьями. Фокин выдумывал тысячи предлогов, сводил разговоры о жизни. Кое-где сквозила нужная информация, и вечером он подводил итоги. По слухам, командир части находился в неважных отношениях с командиром первого участка майором Крыловым. Сказать точно, что послужило причиной конфликта между ними, сказать точно никто не мог. Войсковая часть была не строевой и являлась хранилищем боевой техники округа. В части служили человек пятьдесят контрактников, для того, чтобы ходить в наряды, мести плац и наводить порядок. Остальную службу тащили около ста пятидесяти офицеров и прапорщиков. В их обязанности входило учитывать, принимать отправлять технику и имущество вверенных участков. Майор Крылов на первом участке занимался лесом, тесом, пилорамой, деревообработкой и прочими деревянными делами. Отношения к движению техники он не имел, но так как у Фокина вариантов других, кроме Крылова, не было, то он решил его прощупать, тем более, что он жил недалеко от Заречинского отделения милиции. Фокин решил подождать его со службы возле его дома.

Фокин и Крылов друг друга знали, здоровались, но близко не общались. Года полтора назад Фокин брал грабителей на квартире в доме Крылова. Ночью пришлось искать понятых — Крылов не отказался. На этом они и познакомились. Он произвел тогда на Фокина нормальное впечатление. По возрасту, он был на пару лет старше Фокина, к роли понятого отнеся с пониманием, лишних вопросов не задавал и на ночной подъем не жаловался, понимал, что это нужно для дела. Может, сказывалось то, что он был военным, а люди в погонах лучше друг друга понимают.

Ожидая Крылова возле подъезда, Фокин придумывал с чего начать разговор. Нужные идеи в голову не шли, и ему в очередной раз пришлось надеяться на экспромт.

— Что-то поздно со службы — протягивая руку, сказал Фокин.

— Можно подумать, что ты с последним пиком домой бежишь.

— Да нет, ты прав, вот сегодня такая необходимость с тобой встретиться возникла, поговорить надо.

— Опять что мои соседи натворили?

— Да нет, разговор у меня к тебе по другой теме есть.

— Слушай, я сегодня без обеда, пошли ко мне, пожрем по-человечески, заодно и поговорим, а то погода сегодня неразговорчивая, того и гляди снег пойдет.

Погода действительно была мерзкая. За день несколько раз принимался дождь, снежинки тоже срывались. Пока Фокин днем бегал по городу, весь промок и замерз. Его обед составил дежурный беляш с чашечкой кофе, и он с радостью согласился подняться к Крылову.

Обстановка в его квартире тоже была отнюдь не шикарной. Супруга Крылова быстро накрыла на стол, по просьбе Крылова на две персоны. Борщ был, действительно, хорош, впрочем, возможно это Фокину и показалось, в связи с отсутствием обеда.

— А ты-то что сегодня без обеда остался? Увас вроде бы война войной, а обед по распорядку.

— Ну да, сейчас с этим Корзуном не только без обеда, без сна останешься.

— Да слышал я, что не любит он тебя. На какую мозоль ты ему наступил? Что он на тебя так взъелся?

— Да дело не во мне, он уж год как мое место для кого-то из своих готовит. Он четыре года назад командира транспортного участка выжил, а туда своего человека пристроил, вот теперь видимо и на мое место кандидат нашелся. А мне уж как-то не под года в дежурную часть переводиться — хватит уж на колесах быть, но ничего, мне еще чуть побольше года продержаться, там и пенсия. По моей службе с Корзуном год за три считать нужно, но я мужик крепкий, меня зацепить трудно, так, по мелочи меня щиплет, а все больше злится на то, что укусить серьезно не может. За мной десятка два глаз приставил. Мне мужики говорили, что он за компру на меня внеочередное звание обещал.

— Да, тяжело тебе дослуживать придется. А не боишься, что он тебя как того командира транспортного выживет?

— Там история другая была. Тогда транспортным молодой лейтенант рулил. Корзун его пару раз по мелочи кольнул, а потом к себе вызвал и по-хорошему ему другое местечко предложил, а тому что — дело молодое, семьи не было. Что здесь в общаге жил, что там в такой же. Он и меня вызывал, намекал на то, что, не перевестись ли мне, но я, куда с семьей? Надоело уже мотаться. Мы с женой решили, что здесь доживать будем. Вот с того времени у Корзуна зуб на меня и имеется. Но я просто так не сдамся, да и сам в чем-то рад — чтобы он мне пенсию не загубил, у меня сейчас дисциплина как на первом курсе училища — не дай Бог, хоть на секунду опоздание или еще чего. Если раньше после службы мы пивком баловались, то сейчас ни-ни. На своей службе порядок навел, но следить в три глаза нужно, а то докопается до какой–нибудь щепки, из нее бревно сделает и меня снимет, вот поэтому зачастую и без обеда. Ну ладно обо мне, у тебя ко мне какой разговор?

— Да мой разговор уже идет. Мне ведь Ваш командир тоже не нравится. Про «Опеку», наверное, слышал?

— Ох, и хитры вы опера, как ведь умеете под свою тему разговор подогнать — Крылов сказал это без обиды и с улыбкой, видимо с ним было можно переговорить на нужную Фокину тему — а про Опеку я слышал. Этим отморозкам наш шлагбаум открыт. Вроде бы часть режимная, чтобы попасть кучу пропусков оформить нужно, а насчет этих, сам распоряжения отдает, но чего они там перетирают, я не знаю. Ко мне он с ними не касается. Они что-то в транспортном трут. Видел я их как-то там случайно, но мне дела до них нет, мне бы за своим участком уследить, так что в их делах я тебя не просвещу.

— А начальник транспортного кто такой, что из себя представляет?

— Корзун его с прежнего места службы лейтенантом притащил, из Пензы. Слухи ходят, то ли он ему родственник, то ли сынок шишки какой в округе, но они к себе близко никого не подпускают. Он и к командиру в кабинет дверь ногой открывает, в их делах вряд ли кто в курсе.

Я, конечно, человек маленький, но может ты зря с ним игру затеял, ведь, сколько у нас проверок с округа было? И недостатки крупные выявлялись, но у Корзуна рука и в округе, и в прокуратуре есть. Смотри, какую дачу себе строит. Нам с тобой за всю жизнь на фундамент от нее не заработать, а все проверки в «пшик» превратились.

— А кто из Опеки к нему приезжал?

— Да Бог их знает. Они все на одно лицо — бритые, в коже, с цепью на шее, с перстнем на пальце — молодые. Одного, я слышал, Лимоном кликали.

— Ну ладно, и на том спасибо. Может чего уточнить придется, так я с тобой потихонечку свяжусь. Ну, ты сам понимаешь, что о разговоре нашем никому.

— Да уж понятно, но и ты смотри, шею себе не сломай. Кому другому я вообще бы ничего не сказал, а про тебя люди нормально говорят, так что только тебе. Надеюсь, и ты меня на съедение Корзуну не бросишь?

— Ну, мы друг друга поняли.

Расстались они, действительно, поняв друг друга и что самое главное, при полном взаимопонимании. Информация, конечно, была скудная, но на безрыбье и рак рыба. Фокин уже думал над тем, ну удастся ли зацепить на чем командира транспортного — Капитана Дозина. Он для него был вообще темной лошадкой, по учетам, наверняка, нигде не проходил, но поинтересоваться им было нужно поглубже. Порой, долгая кропотливая работа по просеиванию любой информации, вплоть до того, когда он выгуливает собачку, с кем по вечерам целуется, где окурок бросил, приносила нужный эффект. Но для этого нужно было просеять целую гору ненужного хлама, чтобы та маленькая золотая песчинка оказалась в руках. Это и предстояло сделать Фокину. А времени у него было неизвестно сколько. Командира и «Опеку» нужно будет брать с поличным, иначе действительно отвертятся. Фокин, конечно, мог тормознуть Барчука и Морина с поиском покупателей, но где гарантия того, что Опека без них найдет покупателя, тогда действительно все пропало. Таковыми своими размышлениями Фокин поделился с Рябцевым, и они в очередной раз нашли общий язык. У обоих, правда, возник один и тот же вопрос: стоит ли докладывать о проделанной работе руководству на данном этапе? С одной стороны, формально это сделать необходимо, с другой стороны, была вероятность утечки информации. Если вспомнить всю проделанную работу по Опеке, то мысль об утечке явно напрашивалась. Неужели Хариков самостоятельно мог обдурить всех Борских и областных оперов? Наверняка свои люди у него были и внизу, так как область занималась Опекой самостоятельно и довольно серьезно, но в конченом итоге ничего не получилось. Было вариантом доложить лично Кордюку, с условием, что он никого не будет вводить в курс дела, но опять же, всего говорить было нельзя, сможет ли он понять, что здесь нужно действовать аккуратно, не выпуская ни капли информации. Даже из благих соображений Кордюк мог дать пару указаний, которые будет необходимо выполнить, но которые могут «засветить» игру.

Решено было сказать Кордюку, что ведется разработка Опеки на начальной стадии, готовится почва на внедрение своего человека, о войсковой части и технике говорить не стоило, но самим фактом работы над Опекой Кордюк будет доволен и получит это, как результат его недавнего разговора. Что касается помощи, то она могла стать боком по ранее указанным причинам. Рябцев и Фокин решили создать мобильную резервную группу, которая подчинялась непосредственно Рябцеву и по первому звонку должна была собраться и выдвинуться для выполнения задач, в указанное Рябцевым место и время, не задавая лишних вопросов. Таковая группа была действительно нужна, при получении информации, требующей незамедлительной реакции.

На следующий день Рябцев был у Кордюка и, в принципе, результаты были достигнуты. Естественно, Кордюку не терпелось знать подробности, но в части оперативной работы Рябцев был поопытней и разговор построил в нужном русле. Группа была создана, но с небольшими недостатками — собраться она могла не ранее, чем за час и автомобиль с водителем для этой группы не выделили, впрочем, это было логично, ведь неизвестно, когда пришла бы необходимая информация, и возникнет ли вообще необходимость задействования этой группы. Держать автомобиль под парами неизвестно сколько и неизвестно для чего, никто не позволит. Договорились до того, что этот вопрос решится непосредственно при необходимости. Группу создали из сержантов ППС центрального района. Они должны быть всегда на телефонах и прибыть в центральный РОВД Борска по первому требованию Рябцева. Пока они подтягиваются, Кордюк должен будет решить вопрос с транспортом.

Итак, Фокину было необходимо приступать к активным действиям. Нужно было подготовить Барчука и Морина по поиску покупателей на технику. По очереди он их вызвал на встречи и направил Барчука в область к развивающимся фермерам, — им-то была необходима техника, особенно в болотистой местности области. Морину велел поработать в Борске. Разные направления были даны для того, чтобы они не пересеклись.

Через день Барчук уже нашел двух покупателей на тягачи и одного на Урал. Морин кое-как выстрадал один Урал, который собирался впарить владельцам городского рынка, но и этого для него было вполне достаточно, ведь опыта таковой деятельности у него не было, в отличие от Барчука, который под собой асфальт рыл, когда чувствовал, что, несмотря на конечный результат, он поимеет свою денежку.

Сам Фокин в это время вплотную занимался Дозиным, правда, результаты не радовали. Человек в части и в городе он был новый, — и подступиться к нему было тяжело, никаких подходов в перспективе не намечалось. Весь добытый компромат сводился к ничего не значащей драке по пьянке около полугода назад, которая, в принципе, прекратилась сама собой — он после драки с сослуживцем выпил мировую, и что-либо высосать из нее было невозможно. Было ясно, что Корзун притащил Дозина не случайно и не случайно поставил его на транспортный отдел и все дела с транспортом крутил через него. Ему на этом месте был нужен свой, надежный человек, которым и являлся Дозин.

Звонок Барчука разбудил Фокина около шести утра.

— Иваныч, срочно встретиться надо, тут у нас, похоже, все срывается.

Эта информация совсем Фокина не радовала. В семь часов они уже разговаривали на набережной.

— Тут такое дело, я вчера Опеке сказал, что нашел покупателей на три единицы, Лимон, вроде обрадовался, но я базар слышал, что они покупателя на весь эшелон нашли. Сам Хариков занимается этим делом. Покупатель вроде бы с Владимира, какой-то Коля Блин, так что от моих услуг, они, наверное, откажутся.

— Ты подожди руки опускать. Если нос в лужу опустишь, то денег не получишь. Пока затихни с этим делом, но если что, то жди звонка. Видом своим не подавай, что про Колю Блина знаешь.

Такой оборот совсем не устраивал Фокина. Колю Блина он знал. Родом он был из соседнего города и в Борске раньше часто бывал. Начинал он в самом Борске лет пятнадцать назад, сначала мелким рэкетом, но затем переключился на цветной металл. Каким-то чудом в смутные времена умудрился получить лицензию и на металле круто и быстро поднялся, но, помня с чего начинал, и криминалом не брезговал, правда, уже чужими руками. Со своими бывшими корешками связей не терял.

Фокин по-быстрому вызвонил Морина и велел ему срочно сообщить в Опеку о его покупателе на Урал. Через пару часов он уже отзванивался.

— Александр Иванович, они уже не хотят покупателя, говорят, что все уже продали.

— Ладно, ныряй пока в тину.

Фокин поспешил к Рябцеву. Вместе им предстояло наметить дальнейшие действия.

— Слушай, нам эту сделку с Колей Блином надо расстроить — поставил задачу Рябцев.

— Да, но если мы без информации возьмем всех на хапок, у нас ничего не получится. Коля Блин не дурак, а еще мы ничего конкретного не знаем. Ни места, ни времени. Блин сам быстренько вывернется и Опеку не сдаст.

— Нам надо сделать так, чтобы Опека сама от Блина отказалась.

— А что, это мысль, давай представим Блина как ссученного, как будто на нас работает.

— Мыслишь правильно, но Хариков больно умен, тут подумать надо.

— Если долго думать будем, то они быстренько это дело прокрутят.

— Ну что ж, попробую я тряхнуть стариной, слушай меня внимательно, давай круг в РОВД очертим, кто на Харикова работать может. Списочек составим и с каждым из них в разговоре сообщим, что намечается крупный улов и улов нам этот Блин «слить» собирается. Только лишнего говорить не надо, только полунамеками, а то Хариков в момент нас расколет.

Составление списка оказалось делом не быстрым. Тут Фокин с Рябцевым брали во внимание все, — кто квартиру купил или поменял удачно, кто дачу приобрел, кто машину обновил, кто вообще с Хариковым или с Опекой пересекался. Таковых оказалось не мало. В конечном итоге оказалось около сорока человек. Со всеми переговорить, казалось, просто невозможно за короткий срок.

— Ты давай с простыми операми занимайся из нашего списка, а я завтра в верха полезу — резюмировал Рябцев — что успеем, то сделаем, должно повезти.

Фокин видел, что Рябцева это дело захватило. А что, работа эта была интересная, по которой тот, наверное, успел соскучиться. В последние годы он погряз в бумагах — планах, итогах, решениях, представлениях, отписках. Тут было дело живое, и он за него ухватился, да и разговор с Кордюком его тоже, видимо, завел, вот он и решил тряхнуть стариной, благо опером он был грамотным, дело свое знал. Его надежда, что им повезет, Фокину передалась. Он знал, что у Рябцева чутье отменное.

— Я вот что придумал — Фокина посетило озарение — по условному дозвону ты мне на мобильник дозвон делаешь и отключишься, а я, якобы, с тобой говорить по этому делу буду, когда с нужным человеком из нашего списка встречусь. Это дело вернее будет. В Разговоре Блина упомяну, еще, что добавлю про это дело. Кто заинтересуется, тот сразу фишку срубит.

— А ты, я смотрю, не совсем закис, — в нужную сторону соображаешь. Ты мне тоже дозвоны делай. Я в разговорах, якобы, по этому делу информацию получать буду.

Тактика, придуманная операми, была действительно хороша. Когда на следующий день у Фокина или у Рябцева намечалась встреча с человеком из списка, они звонили друг другу и называли время, через которое нужно просто позвонить. Обычно две-три минуты. Естественно таковой звонок производился. Мнимый диалог, а точнее ответы на реплики, которые, якобы звучали уже в отключенной трубке у Фокина, выглядели примерно так:

— Алло, привет.

–…..,

— Ты серьезно?

–…..,

— А ты думаешь Коле Блину верить можно?

–…..

— А на чем ты его прихватил?

–…..

— Ну и насколько там техники в рублях?

–…..

— Ну да, Коля Блин по мелочам не сливает.

–…..

— Ну ладно, раз такое дело, обязательно подключимся. Может и возьмем.

Вот примерно такие монологи были у Фокина. После этого, в зависимости от человека, который должен это услышать были вопросы Фокину от него, иногда не было, но в любом случае, по внешнему виду «списочников» внимание их на этих разговорах останавливалось.

Рябцев, соответственно, после дозвонов Фокина закручивал еще круче. Он назначал время дозвона в те моменты, когда входил в достаточно серьезные кабинеты и выбирал, где находятся люди рангом повыше, да по несколько человек. На ходу приходилось придумывать причины своего посещения. При дозвоне отходил, голос снижал, переходил почти на шепот. Но действительно это дело его захватило крепко, и он проявлял чудеса актерского мастерства. В те моменты, когда он почти шепотом разговаривал с отключенным телефоном, в кабинете можно было услышать, как хлопают глаза. Почти всегда естественно, ему приходилось отвечать на возникающие вопросы, но, продолжая доигрывать до конца, он уклончиво отходил от ответов и, в зависимости от собеседников, по возможности выпускал из уст свои намеки на ссученность Блина.

Если взять распечатки звонков в этот день, то по ним было видно, что общались они только друг с другом по пять — семь секунд, но звонков было сделано море. Редко, но все же случались и накладки, например, когда Фокин или Рябцев ждали дозвона, нужному человеку срочно куда-то требовалось уйти, но, тем не менее, процентов восемьдесят из списка то, что им нужно было услышать, услышали. Рябцев по своей тактике добавил еще не вошедших в список. Это приближало намеченный ими результат.

Кому из них — Фокину или Рябцеву удалось зацепить нужные уши, определить было невозможно, благо оба постарались на славу, но после обеда и Морин и Барчук уже отзвонились Фокину и сообщили, что Опека согласилась на их покупателей. Было грех не выпить по этому поводу по стопочке и обсудить дальнейшую тактику. Вечером Рябцев и Фокин заперлись в кабинете, и настроение у обоих было просто замечательное. Дело шло на лад, благодаря их хитрому ходу.

На следующий день Фокиным были поставлены задачи Морину и Барчуку, выступать в качестве посредников, естественно, по отдельности. Морину пришлось объяснять, что разницу в цене между Опекой и рынком он может положить себе в карман, поэтому с Опекой нужно было торговаться себе на пользу. Кажется, Фокину удалось убедить Ваську в его выгоде. Барчуку это объяснять было не нужно. Он этим жил всю свою сознательную жизнь и уже успел поторговаться с фермерами и цену выторговал неплохую. События было необходимо форсировать. Каких-либо экстраординарных мер предпринимать Фокину не пришлось, потому что Васька вскоре позвонил и сообщил, что вечером ему назначена встреча у Лимона в квартире. Тут же Фокин отзвонился Барчуку.

— Давай выходи на Опеку и скажи, что фермеры твои сомневаться начали и дело нужно быстрее делать. Скажи, что тебе срочно документы и технику посмотреть нужно.

— Ладно, сделаем.

Документы на транспорт без ГАИ Корзун сделать не мог, и Рябцев отправился туда сам. Опять пришлось придумывать ряд причин, включая необходимость прохождения техосмотра какому-то родственнику, мнимую утерю своих прав и еще что-то в том же духе, в общем, в ГАИ Рябцев толкался до самого вечера. Это принесло свои результаты, когда в конце рабочего дня в ГАИ появился капитан Дозин. Видимо уже у него была договоренность, и его встречал заместитель начальника РЭО майор Зыков. Они с ним уединились в кабинете, и Рябцев услышал звук запирающегося замка изнутри. Итак, процесс пошел. Рябцев еще походил вокруг здания ГАИ и уже с улицы увидел, что свет в кабинете Зыкова не гаснет, УАЗик с военными номерами тоже не отъезжал. Насколько был в курсе Зыков, предположить было трудно, кстати, он был как-то упущен Рябцевым и Фокиным при составлении списка, но видимо, ухватил пущенную Рябцевым и Фокиным утку. С чувством выполненного долга, Рябцев уехал домой, сообщив о произошедшем Фокину.

Фокин тоже уже сидел дома и ждал звонка. В перспективе все выглядело следующим образом: Липовые документы они состряпают быстро, после этого пригласят Морина и Барчука, вместе посмотрят транспорт и назначат встречу для передачи техники. Фокин планировал, что после сегодняшнего разговора, когда будет известно время следующей встречи, Морин и Барчук подгонят покупателей, и вот тогда, непосредственно после совершения сделки нужно будет всех захватывать вместе с документами, транспортом и деньгами. На это время, то есть на завтра нужно подготовить группу задержания. Единственный вопрос состоял в том, что возможно будут еще покупатели на транспорт, найденные вне Морина и Барчука. Покупатель мог быть найден самой Опекой и вполне вероятно, что он окажется оптовиком типа Коли Блина. Это упускать было нельзя. Вечером, около восьми позвонил сначала Барчук, затем Морин и сообщили время встречи в квартире Лимона — фактически через двадцать минут. Фокин прикинул время, за которое может добраться до квартиры Лимона и, в принципе, он успевал. Быстро собравшись, взял пистолет. Взял он его без какого-то умысла, скорее по привычке, в спешке и побежал в гараж. Слава Богу, копейка не подвела и завелась быстро. Что произошло дальше, можно посчитать злой случайностью. Мыслями он был уже на месте и не заметил, как проехал по доске с гвоздями, проколов оба колеса на правой стороне. Жутко матерясь, он быстро заменил одно колесо, и нужно было придумывать, где взять второе. Бежать в свой гараж, брать еще запаску и с ней бежать к машине заняло бы у него не меньше получаса. Время было уже позднее, попутного транспорта было немного, тем более в том злосчастном районе. Вариантов других не было, и Фокин рванул в свой гараж бегом. Чувствуя, что рыба может сорваться, он показал неплохие результаты в беге на средние дистанции, но все равно время уходило. Выкатив из гаража запаску, он увидел, что на его счастье в соседний гараж направился сосед по подъезду. Время, когда тот отпирал замок, разогревал машину, потом выгонял ее, затем запирал гараж, Фокину показалось вечностью, но, наконец, он с запаской у своей машины. Пот катился с него градом, болты валились из рук, но все-таки колесо оказалось на месте быстрее обычного. Не смотря на октябрь, и прохладу на улице, печку в машине включать не потребовалось — от него самого валил пар, как от радиатора перегретого двигателя. Судя по времени, все участники были уже с полчаса в квартире Лимона. Звонить на мобильник Барчуку было опасно. Фокин бегом направился к дому, где жил Лимон. Квартира его была в старом двухэтажном доме, из так называемого, ветхого фонда. Там недалеко можно было занять удобное место для наблюдения. Путь к домам ветхого фонда лежал через проходной двор. Фокин с пистолетом в руке завернул в него и тут же непроизвольно остановился, столкнувшись со всеми участниками сделки. Их было человек десять — Корзун, Дозин, Зыков, Лимон, Барчук, Морин и еще несколько быков из Опеки. Все они тоже встали, увидев Фокина всего в мыле и с пистолетом в руке. Их встреча была, как раз под фонарем и удивление на лицах было ярко выражено. Гримасы лиц, в том числе и у Фокина были вызваны тем, что никто не знал, что делать. Впрочем, пауза длилась лишь несколько секунд. Фокина знали все, пожалуй, кроме Дозина и ребята во главе с Лимоном рванули назад. Подчиняясь стадному инстинкту, остальные тоже побежали за ними. Секунду подумав, и не найдя нужной мыли, Фокин тоже по какому-то инстинкту побежал. По пути, находясь в метрах двадцати от бегущих, он между частыми вздохами успел выкрикнуть:

— Стоять, милиция, но это никак не подействовало. Фокин успел увидеть, что все забежали в подъезд дома Лимона. Еле сдерживая дыхание, он поднялся к его двери. Ясно, что все были там. Мысли сумбурно путались, так как звук ударов сердца не давал им встать на свои места. Итак, сделка срывалась, операция накрывалась. Что на данный момент было результатом? Единственной зацепкой оставались левые документы на транспорт. Во время преследования Фокин не заметил, что кто-то что-либо выбрасывал, значит, они находились в квартире Лимона. Эти документы были единственной уликой. До этого, наверное, додумаются и сидящие в квартире и, естественно, их уничтожат. Если не додумаются, то наверняка, доложат о происшедшем Харикову, и тот обязательно даст команду на уничтожение бумаг. Стук в дверь и требования открыть не давали никаких результатов. Лимон требовал через дверь ордер на обыск, что-то бурчал про свои права, так что времени у Фокина не было. Он позвонил Рябцеву, вызвал их мобильную группу и решил действовать сам. Слава Богу, дверь в квартиру открывалась внутрь, была она простой, деревянной и Фокин вложился весь в удар с разбега плечом. Дверь с хрустом распахнулась, отбросив Лимона, тот что-то бурчал, но Фокин схватил его за шиворот и втолкнул в комнату. Все были на месте. Под столом Фокин увидел клочки бумаги. Видимо процесс уничтожения уже шел.

— Ты что, Фокин, себе позволяешь? Первым начал тушить пожар Зыков — ты что беспредельничаешь? Погон решил лишиться? С этими словами он было направился в сторону Фокина. Вслед за ним остальные тоже сделали движение в сторону заветной двери, но Фокин выстрелил в потолок. Под падающую как первый снег штукатурку Фокин спокойным, по мере возможности, голосом осадил всех:

— Граждане, капитан Фокин, уголовный розыск, вы задержаны по подозрению в совершении тяжкого преступления, все к стене. Любое движение расцениваю как попытку завладения оружием, стреляю на поражение.

Еще один выстрел в потолок и крик, которого Фокин сам от себя ранее не слышал «Лицом к стене» сделали свое дело. До прибытия Рябцева Фокин сделал еще один выстрел в бедный потолок, когда Дозин пытался схватить папку, лежащую на столе. Во время ожидания, улучшив момент, когда несколько из задержанных на него смотрели, достал вторую обойму, давая понять, что патронов у него на всех хватит.

Зыков, видимо, хорошо понял произнесенные Фокиным слова о применении оружия, благо они были фактически процитированы из «Закона о милиции» и поэтому стоял не двигаясь. Его остолбенелость передавалась и другим. В целях удержания всех в таком состоянии до прибытия Рябцева, Фокин нанес по несильному, но хлесткому удару ногами Морину и Барчуку, якобы за то, что они дернулись. Те охнули, прошипели ругательства, но по их выражениям Фокин понял, что линию его поведения они усвоили.

Рябцев собрал группу быстро, и вскоре был уже у Лимона в квартире. Далее все было делом техники. Рябцев уже позвонил Кордюку и тот был в общих чертах в курсе. Вскоре прибыла и следственно-оперативная группа. Все документы уничтожить не удалось. Папка, к которой пытался тянуться Дозин, оказалась наиболее ценной, но и порванные кусочки под столом стали складываться в документы и читались нормально. Когда дело было сделано, было уже за полночь, но Кордюк вызвал Рябцева и Фокина к себе. Ради такого случая, он был в своем кабинете.

— Ну, молодцы, орлы! — с улыбкой встречал их Кордюк в дверях кабинета, — как это вы быстро сработали.

— Здесь еще потрудиться придется, возразил Фокин — сделки еще не произошло, слава богу, документы сохранить удалось. Это, конечно серьезная, но единственная улика.

— Ничего, теперь подключим все силы и добьем. Ждите приказа по области о поощрении. Я уже генералу лично доложил. Он мне сначала не поверил, что Опеку взяли, она даже у него в зубах навязла, обещал сам под контроль это дело взять.

Времени уже было три ночи, и из сейфа начальника РОВД на стол переместилась бутылка коньяка доперестроечных времен, лимончик и шоколад. Давно все трое не испытывали такой удовлетворенной усталости. За рюмочкой хорошего коньяка обсуждались дальнейшие планы. Кордюк не скрывал радости от того, что накрыть удалось именно Опеку. С ними предстояло работать на недоказанные им раньше дела. Ему было особенно по душе то, что Опеку он раздавит собственными силами, после того, как это не удалось области.

Фокин, не торопясь, рассказал весь принцип раскрутки этого дела, попутно они обсудили механизм вывода Морина и Барчука, благо это не составило большого труда. Зыкова решили отдать службе собственной безопасности области, Корзуна и Дозина в ФСБ, а остальными решили справиться силами собственного уголовного розыска. Первоначальные следственные действия были проведены, доказательства в виде левых документов были изъяты и закреплены, так что для действительной помощи можно было ждать оперов с УВД области, которые наверняка захотят поквитаться с Опекой за прошлые обиды. В общем, дело должно было получиться крепким и громким.

Фокин пришел домой около семи утра и рухнул в кровать, успев сообщить жене, что будет весь день отсыпаться. Засыпая, он с ней поделился своей удачей, которая и ей немного передалась.

Следующий, вернее уже начавшийся день Фокин, действительно, никуда не уходил. Проспав до обеда, он вечером забрал дочку из сада, что случалось крайне редко, если он не был в отпуске, и они с ней занимались весь вечер. Но следующий день Фокина дома было не удержать, нужно было контролировать дело, да и просто полюбоваться своими результатами.

Как и предполагалось, помощников на хорошее дело наехало предостаточно, работали все. В первоначальный период нужно было все закрепить быстро. К приходу Фокина уже была создана объединенная группа. Войсковой частью, а соответственно Кордюком и Дозиным занималась военная прокуратура, Опекой занимался розыск области, Зыковым баловалось управление собственной безопасности и местная прокуратура. Не случайно он «треснул» первым, еще вчера и вовсю давал показания. На основе его расклада работали с Лимоном и остальными. Не смотря на упорство некоторых Опековцев, еще в первый день дело сдвинулось благодаря «очнякам» с Зыковым. Здесь, правда, были определенные трудности. Хариков уже постарался, и его подопечных обслуживали лучшие адвокаты области, но и их удавалось перехитрить. Особой похвалы заслуживал вывод Барчука и Морина. Те, кто начинал давать показания, тут же шли на очную ставку с Мориным или Барчуком, которые после соответствующей обработки, сначала отрицали все, но в конце очняка, высказывая негромко нелицеприятные фразы, подтверждали показания. Таким образом, они превращались в железных свидетелей, да еще и с претензиями, на то, что их сдали. Спустя два дня все основное было сделано, за исключением того, что Харикову вновь удалось выскользнуть, но он все-таки лишился доброй половины своих бойцов, которые говорили все, что угодно, кроме роли Харикова. Фокин все-таки вызвал его к себе.

Хариков зашел в кабинет, не как обычно заходят те, которых в чем-то подозревают, а спокойно и абсолютно корректно. Фокин начинал работать еще под его руководством и помнил, что это мужик с хваткой, кроме того, Хариков уже имел опыт выхода из подобных ситуаций. Но в этом случае выручить своих ему не удастся. Естественно, через адвокатов он знал, благодаря кому пострадала его Опека, и понимал, что задержание было не случайным. Он также понимал, что его роль в этом деле известна Фокину, только вот с доказательствами в отношении него было туго. Они обменялись взглядами и поняли друг друга, но все-таки Хариков на сто процентов не был уверен, что на него доказухи нет, и с собой взял адвоката, на всякий случай, который мирно сидел в коридоре и делал вид, что знакомится с какими-то документами. Фокин заметил его, когда отпирал кабинет, и чувство того, что Хариков его боится, его согревало. Наконец-то нашлась уздечка и на Опеку, хотя многие не верили в это.

— Ну что же Вы, Валерий Николаевич, нехорошими делами занимаетесь? Когда-то сами руководили пресечением преступности, нас учили, как это делать, а теперь сами превратились в бог знает, что?

— Послушай, Саша, мы с тобой люди умные, и ты меня прекрасно знаешь, так что лечить меня так дешево не нужно. Давай говорить по делу, сам же понимаешь, что развести меня тебе не под силу. Если есть доказуха, — выкладывай, если нет — потрудись объяснить причину моего вызова к тебе, и без лишних базаров давай заканчивать, а то со временем у меня сегодня туго.

Хариков был на редкость спокоен: и ни жест, ни взгляд, ни интонация не выдавали малейшего его беспокойства. Разговор с его быками даже рядом не стоял. Если тех можно было заморочить двойными допросами, беседами, прочими оперскими приемами, то этого было не свернуть. Работа с его отморозками и увенчалась успехом только потому, что она велась с учетом того, что опера знали, что с людьми Опеки Хариков проводил регулярно инструктажи по поводу того, как себя вести в подобных ситуациях, к каким мероприятиями оперов готовиться. Пришлось углубить и расширить свои методы с учетом последних разработок и передового опыта, которые были внедрены уже поле ухода Харикова.

— Да, со временем у Вас сейчас неважно, нужно ведь своих отморозочков вытягивать, а то ведь обидятся и Вас сдадут.

— Слушайте, Александр Иванович, то, что некоторые из задержанных являются членами возглавляемого мною фонда, это, конечно, мне неприятно. Но я выступаю здесь как руководитель своих подчиненных, что, как понимаете, вполне естественно. Наказание, если они, конечно, его заслуживают, им определит суд, а меня уж Вы в один ряд с ними не ставьте.

— Да я и не ставлю. Вы стоите на две ступени выше.

— Может, хватит, Саша, демагогии, давай по делу. Ты парень неглупый, поэтому лишних базаров зря не разводи. Хочешь по-человечески говорить, так и скажи, а официальный тон брось, сам знаешь, что от него толку не будет. Мне уж за пятьдесят, и я в своей жизни много чего пережил и побольше тебя отработал, а ты меня как малолетку лечишь.

— Ну что ж, давай, по-твоему. Слушай и неофициально. Узнать мне хочется, что ты за хрен, что хозяином города себя возомнил? Всю дрянь вокруг себя собрал и давай с честных людей дань собирать, ну прямо как бандюки в перестроченное время. Ты же их сам сколько пересажал, а теперь как они стал.

— Ну, уж нет, тут ты не прав. Действительно, я их сажал, только вот что я взамен получил? Ты сам помнишь, по сколько месяцев мы зарплату ждали. Это вы сейчас день в день получаете, а мы тогда что? Ты — то молодой был, тебе что, а мне надо было семью кормить, детей учить, так что я сейчас свое беру. У кого я беру, от них не убудет. Они свои начальные капиталы на нашем горбу заработали. А на пенсию нашу не проживешь. Прав ты и в том, что, действительно, много мы их пересажали, а вот со мной это напряженно будет. Пусть у меня здоровьишко не очень, но мозги в кашу еще не превратились.

— И что же у тебя со здоровьем, по виду ничего не скажешь?

— С виду и незаметно, а ты посмотри повнимательнее. Видишь, часы, — Хариков вытянул руку и показал наручные часы, — я их из Швейцарии привез не для понта, потому что золотые и красиво сделаны, а потому, что давление постоянно должен знать свое, и я в день не одну таблеточку съедаю.

Хариков при этом сунул руку во внутренний карман и вытащил на стол кучу упаковок с таблетками. Часы были действительно золотые и выполнены в виде собора. Циферблат был небольшой, а кроме него, действительно, были еще два дисплея. Судя по увиденным на них Фокиным цифрам, это было, действительно, давления Харикова: 165 и 105.

— Жил бы на пенсию, то и давление так не прыгало. Мог бы и на нормальную работу устроиться для прибавки к пенсии, тогда не пришлось бы на часики эти тратиться, да и на Жигулях бы поездил, а не на «Тойоте». Глядишь, здоровье крепче было бы.

— Слушай, ты, горе опер, ты своими делами занимайся, а мне указывать, соплив еще, — в голосе Харикова впервые просквозила нервозность, наверное, сам был не рад, что сорвался. Ему было досадно, что кому-то удалось вывести его из себя, и тут же сбавил тон и поспешил закончить разговор. — Ну ладно, побеседовали и хватит. Насколько я понимаю, Александр Иванович, ко мне вопросов больше нет. Так что разрешите откланяться.

Было видно, что он взял себя в руки. Фокин не стал его больше задерживать и молча кивнул, давая разрешение идти. Достаточно того, что он потрепал нервы Харикову, ведь этого до него не удавалось никому. После ухода Харикова, он прокручивал разговор с ним, прикидывая, что будет делать Хариков дальше. Выручить своих орлов в этом случае ему, конечно, не удастся. Но взамен этих нужно подбирать других и тратить на их обучение и консультации уйму времени. Причем есть вероятность того, что узнав о ранах «Опеки», кое-кто перестанет платить, и тут у Харикова возникнут финансовые проблемы, а денежки потребуются на отправление «грева» посаженным с воли, да и адвокатам придется немало отстегнуть, а пополнить свою казну с необстрелянными сложно будет. В первое время ему нужно будет действовать с оставшимися надежными людьми, и явно он выберет более жесткие методы, чтобы не уронить авторитет Опеки. Хариков становился действительно опасным, но чем опаснее и активнее методы, тем больше вероятность того, что он все-таки попадется. Нервозность Харикова была обусловлена еще и тем, что вчера, естественно, по указанию Фокина, у него побывали Барчук и Васька Морин, которые после неоднократных репетиций в РОВД сделали Харикову предъяву в том, что их сдали его ребята. Фокин с удовольствием слушал их рассказ о том, что Хариков все это списывал на глупость своих задержанных и, кажется, обещал Морину и Барчуку остаться свидетелями. Так было и задумано, хотя играл Фокин на грани фола.

А по этому делу удалось сделать больше, чем задумывал Фокин. На имеющейся почве операм из области удалось раскрыть еще пару поджогов, которые были нераскрытыми и числились за Опекой. Под эту марку у Харикова еще поубавилось парней. Фокин чувствовал себя героем. Все это стало возможным благодаря ему. В душе он был удовлетворен более, чем на сто процентов, но в силу своего характера, афишировать это он не мог.

Самое страшное для Фокина началось на следующей неделе. Что говорить, над Опекой, которая стала уже притчей во язытце, опера поработали как следует, и Хариков остался фактически один. Все накопления Опеки пошли на погашения услуг адвокатов, которые отрабатывали свой хлеб в полном объеме. Ни Фокин, ни Рябцев не ожидали подобного поворота, — в прокуратуре родилось уголовное дело в отношении Фокина по факту незаконного проникновения в квартиру Лимона. Это, естественно, родилось с подачи адвокатов и Харикова. Первые преследовали цель признания незаконности получения документов (частично порванных), но Фокин это предвидел, и изымались-то документы уже по всем правилам, оставалось только незаконное проникновение. Хариков, конечно, руководствовался чувством мести главному виновнику его краха. Учитывая, что дело Опеки вызвало большой резонанс, за него вплотную взялся Урганин, в этом ему не стоило перечить. За основу своего внимания он взял деятельность Опеки и войсковой части, но и в силу своих принципиальных амбиций не упустил возможности бросить свой камень в огород милиции. Не доверяя никому, Урганин решил дело в отношении Фокина вести сам. Что говорить, Урганин был неплохим психологом, и их встреча с Фокиным была похожа на дуэль, причем во время разговора с ним Фокин понял, что ему уготована роль проигравшего. Настрой Урганина был явно на доведении уголовного дела в отношении Фокина до суда. С одной стороны, Фокин его понимал, с другой нет. Урганин был сверх принципиален. Он понимал, что была необходимость разгрома Опеки, — в этом смысле он не выбрасывал из дела добытых доказательств, но намеревался выставить Фокина в деле Опеки не в качестве опера, а в качестве свидетеля, но все это будет выглядеть в суде более убедительно только через осуждение Фокина за незаконное проникновение. Это был абсолютно грамотный ход со стороны обвинения, но этот ход никак не учитывал губительных последствий в отношении Фокина, которому сопротивляться, в принципе, было бессмысленно. Выражение: «Победителей не судят» в нашей правоохранительной системе не проходит. В разговоре с Фокиным Урганин давал одновременно понять, что он ему сочувствует, но закон есть закон. Он говорил, что о задержании Фокина вопрос не стоит, и он сделает все, чтобы наказание было условным, и на время следствия его от выполнения служебных обязанностей никто отстранять не будет, но все это Фокина мало радовало. Было ясно, что за шесть лет до пенсии он лишается всего. Необходимо было подыскивать новую работу, впрочем, у него было достаточно связей в Борске, и с этим у него проблем не возникнет, но все-таки заниматься этим, находясь на пенсии, было бы спокойнее и увереннее.

Дело Опеки было на устах не только у всего Борска, но и области. Везде отмечалась успешная работа. Отношение к Фокину было со стороны руководства сочувственное, но, в то же время, все понимали необходимость осуждения Фокина. Когда Фокина вызывал Кордюк, то он был безмерно благодарен ему за это дело, и постоянно виновато оправдывался, говорил, что не может ему помочь, кроме как поощрить премиями за то время, пока идет следствие. Кроме того, обещал помочь с работой после осуждения, подключив свои связи, Фокин его понимал, но это его мало утешало. Дальнейшая перспектива была не очень радужной. Следствие пройдет два-три месяца, потом будет суд. Вероятность того, что он получит срок, была небольшой, но все-таки таковая имелась. Нет, Фокин срока не боялся, он больше беспокоился о семье. Вряд ли кто-либо без него будет о ней заботиться. Чем больше он думал об этом, тем хуже и хуже было его настроение. Каким-то образом это было необходимо объяснить жене. Он уже прикидывал нужные фразы, просчитывал реплики и слезы Лены и ее утверждение о том, что ничего бы не случилось, если бы он не проявлял такого рвения в этом деле. Фокин представлял ее реплику: «Почему это потребовалось именно тебе?». Наверное, приведет примеры того, что все потихоньку работают, на рожон не лезут и живут спокойненько. Что-либо объяснить ей по этому поводу будет бесполезно. Самым трудным будет держать ответ на вопрос, как они без него жить будут, и что объяснить дочери. Ответов на эти вопросы Фокин не знал. С таким обреченным видом к вечеру он вернулся в свой кабинет. Уважение и сочувствие к нему сквозило отовсюду. Это чувствовалось, пожалуй, от каждого. Каждый заходил в его кабинет и справлялся о его делах, но отвечать на эти вопросы Фокину просто не хотелось. Пожалуй, впервые за службу ему захотелось выпить в одиночку. Он сходил в ближайший магазин, приобрел свою любимую перцовку, шоколадку и в кабинете хлобыстнул граммов сто. Заниматься текущей работой ему не хотелось, тем более, спрашивать ее с него теперь никто не будет. За время следствия ему нужно будет передать дела, освободить кабинет и искать себе новое место работы. В эти мысли и углубился Фокин. За ними и застал его Рябцев. Пожалуй, только с ним и мог говорить Фокин в последнее время.

— Ты сильно-то не расстраивайся, дело ты сделал неплохое. Руководство обязано драться за тебя когтями и зубами, чтобы ты не сел, да и дальше помогут.

— Такими делами в нашей стране можно заниматься, только выслужив пенсию.

— Да брось ты, в принципе, можно было и не форсировать события, все равно когда-нибудь «Опека» бы сгорела, тем более, что людей ты своих к ним внедрил. Дело, конечно, сделали громкое, но какой ценой? Стоило ли шашкой махать? Вот мы с тобой какие — о себе не думаем, все ведь для дела, и видишь, что из этого получается.

— Фокин достал из-под стола бутылку, шоколад. Рябцев положительно кивнул. Фокин понимал, что, наверное, тому и не хотелось выпивать, но отказ мог быть расценен Фокиным как безучастность. Рябцев продолжал:

— Да я и сам уже собирался на дембель, пора уж мне. А работу мы с тобой найдем, с тобой работать можно. Меня и в банки зовут, в собственную безопасность и на предприятия в охрану, так что не пропадем. Заработаешь и там свою пенсию, — я немного наработаю, потом тебе свое место передам. За этими разговорами бутылочка кончилась незаметно. Начала было обсуждаться тема взять еще, но Фокину предстоял трудный разговор с женой, и поэтому они ограничились одной. По пути домой настроение Фокина оставалось на прежнем уровне. Положительные эмоции после разговора с Рябцевым и неплохие перспективы новой работы нивелировались ожиданием предстоящего разговора. Фокина не покидала мысль отложить все на завтра. Все неприятное хочется отсрочить, но в то же время, избежать его не удастся, а жить, наверное, с этим ожиданием будет еще сложнее. С этими думами он входил в свой подъезд. Зайдя в полумрак, в углу, под лестницей он увидел свернувшегося Чикина. Он опять дожидался его и, видимо, уснул. Фокин сначала решил пройти домой, но в этом случае возникала большая вероятность того, что он с утра его разбудит пораньше, или, хуже того, ночью. Такая перспектива Фокина абсолютно не устраивала, так как проснется Лена и дочка.

— Что, задремал, дружище? — толкая ногой в выдающуюся пятую точку, будил Фокин Чикина. Надрался, он, видимо крепко, но в холоде под лестницей к утру хмель из него выйдет, и визита, видимо, не избежать.

— Давай, давай, просыпайся, — Фокин опять же ногой попытался перевернуть Чикина, но при повороте на спину левая рука начала подниматься вместе с туловищем. Для Фокина стало все ясно. По движению руки вместе с телом было понятно, что это уже трупное окоченение. Первым делом Фокин стал бегло осматривать труп при свете маленького фонаря, который носил всегда с собой. «Не дай бог, криминал, — это на полночи работы», — думал Фокин и привычными движениями продолжал внешний осмотр. Поза трупа и отсутствие телесных повреждений говорили о том, что Чикин отравился каким-нибудь суррогатом, или его подвела вволю настрадавшаяся печень, но прокуратуру и дежурную группу вызывать было нужно. Он достал мобильник с мыслями о том что ему все-таки придется дать объяснения самому, о том, что делал Чикин в его подъезде. В этом, конечно, криминала не было, но все равно займет все это несколько часов. Как назло, пропал сигнал сотовой сети. Ему придется подниматься к себе и звонить с городского. Он уже шагнул на ступеньку, но нога застыла. Легкий хмель улетучился мгновенно. Мысль, посетившая Фокина заблокировала его ноги, и серое вещество стало активно работать в усиленном режиме. Навряд ли кто подходил к трупу, кроме него. По внешнему виду это был спящий БОМЖ, и навряд ли кто желал справиться о его здоровье. Да и свет в подъезде был слабый. Фокин сам узнал Чикина только по куртке с желтой полосой на спине. Валялся бы кто-нибудь другой, он тоже бы прошел к себе, не задаваясь целью лишать какого-то бомжа ночного приюта. Мысли работали исключительно активно, и он начал воплощать свой план на ходу к гаражу, хотя точности в его плане были еще не все. Подогнав свою копейку к подъезду, Фокин осмотрелся. Метрах в ста гуляла молодежь, и внимания на него не обращала. Было около семи часов. Перед подъездом было уже достаточно темно. Морозец уже прихватывал лужи, через щели входа в подъезд просачивался внутрь, поэтому разложение трупа не началось, и трупного запаха в ближайшее время не ожидалось, исключая естественный, не очень приятный запах от живого Чикина.

Открыв багажник, Фокин зашел в подъезд. Теперь нужно было не попасться на глаза с Чикиным кому-то из соседей. Слава богу, одна из квартир на первом этаже была нежилая. Под окнами этой квартиры он и оставил машину. Услышав тишину на лестничных площадках, выглянув на улицу, Фокин волоком за удивительно кроткое время затащил труп в багажник и тут же закрыл его. Руки слегка дрожали, и от физической нагрузки, и от волнения. Следы волочения были почти незаметны благодаря морозу. Зайдя в подъезд, Фокин не нашел под лестницей ничего, выдающего его действия. Благо Чикин с собой вещей не носил, за отсутствием оных. Сев в машину, Фокин направился в свой дачный кооператив. До него было километров 7—8, и доехал он без эксцессов. Охрана садового кооператива в это время уже не осуществлялась, — урожай был уже убран, на зиму все ценное из садовых домиков увозилось. Хотя Фокину каждую весну приходилось заниматься кражами из садовых домиков, заявленных своими соседями по даче. И он не раз говорил им об организации охраны зимой, но так и не добился этого, так как дачники нашли выход в том, что стали страховать домики, и каждую весну получали положенную сумму за повреждение домиков и кражи всякого барахла. Они не знали, что приходилось возбуждать уголовные дела по каждому случаю, и эти заявления сильно ударяли по проценту раскрываемости, ведь период совершения таких краж был с октября по апрель и найти БОМЖей и подростков, которые чистили садовые кооперативы, было практически невозможно. Теперь Фокин благодарил себя за то, что все-таки не организовал охрану. Время было уже позднее, и в саду была кромешная темень. Оставив машину возле своего домика, Фокин обошел близлежащие сады. Убедившись в том, что поблизости никого нет, он перенес труп в домик. Голова продолжала воплощать свой план. Несмотря на свои сомнения, он уже точно решил, что доведет все до конца. Мысли о том, как он будет выглядеть перед семьей, были уже второстепенными и являлись лишь приложением к его плану.

Вернулся он домой уже к полуночи. Лена не спала и встречала его у входа.

— Ну что не позвонил?

— Да аккумулятор, собака, сел.

— А с городского никак?

— Да я в отделе-то не был.

— Что, продолжаешь свое великое дело добивать?

— Да, надо все до ума довести.

— Вижу, нервничаешь. Давай заканчивай свои дела, и в отпуск, у тебя уже месяц выходных не было.

— Вот закончу все и отдохну.

— Ужинать будешь?

— Да нет, я перекусил.

— Испортишь ты своими перекусами свой желудок, а хотя, чую, свой перекус ты водочкой чуть разбавил.

— Ой, не без этого, ладно, не ругайся, налей мне ванну, пожалуйста, а то я в таких местах был, что от меня, наверное, воняет страшно.

— Да я уже привыкла, снимай, давай, все, выстираю.

Именно в такие моменты Фокин видел, какая у него замечательная жена. В нынешней ситуации, эти чувства удваивались, и на глазах стали наворачиваться слезы, но он взял себя в руки. Сейчас главное — не показать вида. Вымывшись в ванне, он прыгнул под одеяло и крепко прижал Ленку к себе. Она, засыпая, положила голову ему на плечо, забросила на него ногу и засопела. Фокину показалось страшным, то, что он может потерять жену и дочь, но все равно, нужно было завершить то, что он задумал.

В случае его осуждения он портил биографию дочери. Пятно судимости отца потянется за ней всю жизнь. Поэтому он вновь внушил себе, что поступает правильно. Он решил сжечь свой садовый домик вместе с трупом Чикина. Естественно, в останках трупа опознают Фокина. Нужно только, чтобы он сгорел до костей. В этом случае жена получит за него страховку и пенсию. На эти средства прожить будет можно нормально. Слава богу, Чикина искать никто не будет, и о его пропаже заявлять некому. По комплекции они очень похожи. Единственное, что придется сделать Фокину, это вырвать у трупа правый передний клык, который у себя он вытащил неделю назад. Следующим вопросом было то, что он не знал, куда ему после всего этого податься. То, что придется уехать из Борска, это точно. Вообще, в своей области ему было оставаться нежелательно. От вознаграждения Рысиной у него оставалось три с половиной тысячи баксов. С этими деньгами он решил ехать в Москву. Там на первое время ему хватит. Что будет дальше, Фокин не знал. С этими мыслями он уснул под утро.

Утром рабочий день Фокина не доставил ему хлопот по службе. Все понимали, что до осуждения его и, следовательно, увольнения, оставалось пару месяцев. В этом случае требовать от него служебного рвения никто не мог, тем более, что все знали, что пострадал он за великое дело. О деле, раскрытому благодаря Фокину, громко шумела районная и областная пресса, хотя и имени его и не упоминалось.

Фокин с неунывающим (конечно, только снаружи) видом, слонялся по кабинетам, выслушивал слова восхищения и сочувствия, но преследовал он совсем другие цели. Переход на нелегальное положение требовал от него смену имени, возможно, внешности. Как ему этого добиться, он не знал сам и пытался решить этот вопрос по ходу. Время его торопило. Труп Чикина мог начать разлагаться. Зайдя в паспортно-визовую службу, предварительно купив тортик, Фокин вспоминал свои визиты туда и безалаберность девчонок с бланками паспортов.

— А не попить ли нам чайку, девочки, да с тортиком? — с этими ловами он зашел в кабинет.

— Ой, Александр Иванович, ну как ты?

— Да живой пока, что мне будет?

— Правда, что тебе суд будет? И тут никак не выкрутиться?

— От Урганина, попробуй, выкрутись.

— Вот, козел, неужели не видит, кто и что стоит?

— Почему же, видит, только ведь, девочки, он и по мне и по Опеке обвинение поддерживать будет, так что он двух зайцев убивает, далеко пойдет.

— Ну, так же нельзя.

— А он уверен, что стоит на страже закона, и нарушений он не позволяет ни с чьей стороны, тем более, со стороны какого-то опера, — эти слова Фокин произнес с наигранной напыщенностью, не подавая вида, что он сильно переживает. — Ну, ладно, что мы все о грустном, мне что, других напарниц на чаепитие искать?

— Да что ты, Иваныч, чайку с тортиком, — это мы всегда без очереди.

В этот же момент со столов начали двигаться бумаги. Кто-то побежал за водой, кто-то мыть чашки. Фокин окинул взглядом четыре стола кабинета и увидел бланки паспортов. Как обычно, за ними никто не следил. В минуты чаепития в сейф они не убирались. Впрочем, действительно, что было опасаться опера, который ценой своей служебной карьеры раскрутил дело, которое без него не смогла никакая область, ни ФСБ, ни контрразведка. Не стоило большого труда незаметно сунуть в боковой карман пиджака бланк паспорта. После чаепития с шутками и дежурным анекдотом, Фокин вышел, сославшись на какую-то мелочь и срочность. Штамп о прописке можно было заказать за пару тысяч, — это дело нескольких часов. Спецчернила у Фокина были. Заполнить паспорт большого труда не составит. Он вернулся в свой кабинет и закурил. В любом случае пропавший бланк обнаружится через пару недель, и его объявят недействительным, но при обычной проверке документов редко кто пробивает номер паспорта по базе данных, за исключением того, если против него будет возбуждено еще одно уголовное дело. В этом случае проверка будет полной, и все всплывает, но на это Фокин не рассчитывал. Единственное, что его смущало — это неприятности у девчонок. Наверняка, при обнаружении пропажи будет назначена служебная проверка, а если этим заинтересуется Урганин, то наверняка доведет это до возбуждения уголовного дела по халатности, и тогда полетят головы.

В такие минуты, когда человек находится во взвинченном состоянии, стоящим на краю пропасти, и совершаются поступки, которые ради спасения своей шкуры подставляют, кого угодно. Эти мысли не шли из головы Фокина. Уже огонек третьей сигареты подходил к фильтру. Если разобраться, то паспортистки ему ничего плохого не делали, наоборот, всегда помогали. Но на него ведь никто не подумает, ведь завтра он будет считаться трупом. С другой стороны, оставаться всю оставшуюся жизнь трупом, Фокин не хотел. Как он воскреснет, и воскреснет ли, он еще не знал. А настолько ли нужен ему был новый паспорт? Если он намерен уехать далеко, в том числе и в столицу, то навряд ли кто будет проверять, живой он или нет. Опять же, только в случае возбуждения в отношении него уголовного дела, это возможно. Но в этом неприглядном случае новый паспорт ему не поможет. С ним, конечно, было бы спокойнее, но стоит ли то спокойствие такой подставы? Выкурив еще пару сигарет и создав в кабинете почти газовую камеру, Фокин решил вернуть бланк на место. Открыв форточку, он вновь направился в паспортный. Подбросить бланк на место не составило труда. Под видом того, что он оставил тут какую-то бумажку, он зашел в кабинет и застал девчонок за очередным чаепитием. Пробежав с видом поиска мимо столов, Фокин отправил бланк на прежнее место. Время было уже послеобеденное, и нужно было действовать. Самым трудным для Фокина было прощание с семьей. Впрочем, прощанием это было назвать нельзя. Он будет прощаться только в душе. Они не должны были заметить в нем ничего необычного. Перед уходом из отдела, он забежал к Рябцеву.

— Слушай, я сегодня пораньше смоюсь, мне надо кое-что с дачи перевезти.

— Да тебе что отпрашиваться, я бы вообще на твоем месте, после всего, что случилось, на работу не ходил.

— И что б меня уволили за прогулы, а приказ о моем увольнении приобщили к материалам уголовного дела, как меня характеризующий?

— Вообще-то верно, ладно иди, я тебя тут прикрою, если что.

Фокин забежал к себе в кабинет. Он осмотрел все столы, сейф, порвал все ненужные бумаги, забрал оставшиеся доллары и, окинув кабинет прощальным взглядом, запер дверь. По дороге Фокин заехал в обменный пункт и разменял 500 баксов.

— Ой, ты что сегодня как рано?

— Да устал я, сама говорила, что отдыхать мне нужно.

— Конечно, нужно — Ленка бросилась к нему на шею. А у меня еще и ужин не готов, но ты проходи, я сейчас быстренько что-нибудь придумаю.

Лена убежала на кухню. В этот момент дочка выбежала на голос отца.

— Папа, ты уже пришел? Ура! Ты поиграешь со мной?

— Конечно.

Они достали кубики и игрушки. Игра была подчинена ребенку, впрочем, ей и было нужно небольшое участие отца в игре. Мысли Фокина были уже далеко. Взглядом он запоминал дочь такой. Этот зрительный образ он старался запомнить как можно лучше. Когда он увидит ее вновь, он не знал. Брать с собой ее фотографию он сначала не хотел, но все-таки встал и вытащил из альбома одну из недавних. Лена, не набалованная ранним приходом с работы мужа, за ужином и после щебетала без умолка. Фокин в такие минуты понимал, что оказывается у жены жизнь намного интереснее, чем он думал. Он корил себя за то, что раньше мало говорил с ней о ее взаимоотношениях с соседями, подругами. Оказалось, что ее жизнь была полна мини конфликтов, комических ситуаций, о которых он совсем не знал. Именно сейчас он увидел, насколько далеко он был от жены со своей работой. Он, по своему мнению, явно недооценивал супругу. Он явно увидел, насколько она к нему была терпима, как успевала подстраиваться под его настроение. Он раньше воспринимал это как должное и ни разу не задумывался о настроениях и чувствах жены. Слезы наворачивались на глаза, но главное, было не подать никакого озабоченного вида. Кажется, ему это удавалось. За время его работы они настолько мало виделись, что Лена могла и ничего не заметить, будучи опьяненной редким совместным времяпровождением. Но, тем не менее, время шло. За окнами уже темнело. Брать туалетные принадлежности Фокин не стал, потому что это бы бросилось в глаза. Он взял только из ящика с инструментом электрическую бритву, которой давно не пользовался. Бритвенные станки в ванной он не тронул.

— Послушай, Лен, я совсем забыл. Я же привез на дачу рейки для полки. Я сейчас съезжу, выстрогаю их там и привезу. А завтра сделаю полочку в прихожую, которую ты просила.

— А ты что, завтра на работу не пойдешь?

— Нет, я отгул взял.

— Ну так завтра съездишь и привезешь.

Сейчас поздно уже.

— Да бог знает, что завтра будет. Сегодня уж точно меня не вызовут. Я хоть все приготовлю и привезу. Часам к одиннадцати, наверное, успею.

— Ну давай побыстрее.

Брать какую-то зимнюю одежду тоже было нельзя, поэтому Фокин ограничился двумя свитерами под осеннюю куртку. Все остальное на зиму придется приобретать. Он обнял дочку.

— Ну, ты маму слушайся, ложись спать. Я поздно приеду.

— А ты завтра со мной как сегодня поиграешь?

Что ответить на этот вопрос, Фокин не знал. Он думал лишь о том, чтобы не потекли слезы.

— Слушайся маму и ложись спать, хорошо?

— Ладно.

Лена стояла и наблюдала за сценой прощания дочери с отцом. Фокин посмотрел на нее. Ему показалось, что она что-то заметила, и в ее глазах стоял вопрос «Что с тобой: Что у тебя случилось?» Чтобы не подкреплять ее сомнения, Фокин чмокнул ее как обычно, хотя ему безумно хотелось крепко прижать ее к себе и нацеловаться вдоволь, но тогда бы она его точно раскусила. Фокин вышел и захлопнул дверь. Щелчок замка показался ему оглушительным и, наконец, почувствовав свободу, одна слеза вырвалась наружу и пробежала по щеке, но Фокин взял себя в руки и направился к гаражу. Он пошел не напрямую, а обошел дом и взглянул последний раз на окна своей квартиры. На третьем этаже он не увидел ни силуэта, ни тени, но ему было достаточно увидеть так ему до боли знакомый бордюр обоев и потолок, трещины которого он знал наизусть.

По пути Фокин заехал на заправку и залил полный бак. Бензин ему потребуется. Нужно было все как следует пролить, чтобы труп обгорел полностью, но, в то же время, ничто не должно было указывать на поджог. Дорога к саду была не очень. Морозец еще не схватил грязь, и Фокин с трудом объезжал ухабы. Свернув на лужайку, он достал из багажника заранее приготовленную доску с вбитыми гвоздями. Дорога была в сад одна. Вряд ли пожарная машина будет, как он на своей машине, объезжать ямы, и в одной из луж он закрепил доску гвоздями вверх. Место было выбрано удачно. В месте установки ловушки по краям дороги были глубокие кюветы. Проколов колеса, первая пожарная машина застопорит движение, и у огня будет еще время поработать над его домиком.

Осмотр трупа Чикина удовлетворил Фокина. Никаких признаков разложения не наблюдалось. Он положил его в комнате, возле верстака, надел на руку Чикина свои часы, сунул к нему в карман связку ключей, на которой был его жетон и печать для опечатывания сейфа. Оставалось сделать самую неприятную работу. Нужно было привести рот трупа в вид, похожий на его рот. Навряд ли Лена помнила о его зубах, расположенных сзади, и он их не трогал, но клык нужно было удалять. По нему, а еще по часам, браслету, связке ключей труп должны опознать, как труп Фокина.

Зубы Чикина были на редкость здоровыми, и Фокин перепробовал все плоскогубцы, пока ему не удалось вырвать то, что задумывал. Вырванный зуб он забросил подальше. Следующим этапом было сливание бензина из бака и подготовка к поджогу. Так как домик был деревянный, и рядом с ним стояла небольшая поленница дров для шашлыка, то температура должна была быть достаточной. Фокин снял с себя верхнюю одежду, оставшись в трико и футболке, чтобы не провонять бензином. Три ведра были распределены равномерно по дому, не считая того, что одно из них ушло на труп. Ему нужно было запереть дом изнутри и вылезти через окно чердака, чтобы исключить версию поджога. Кроме того, он воткнул в розетку шнур электропроводки. Он уже собирался вылезать, но вернулся, как стало ясно, не зря. Он подошел к трупу, обильно политому бензином, и еще раз осмотрел. Как он мог не заметить раньше тонкую серебряную цепочку с крестиком на шее Чикина? Сам Фокин никогда цепочки не носил, да у него их и не было. Запор цепочки не расстегивался, видимо закипел на протяжении нескольких лет. Леха Чикин цепочку не продал. Видимо, это была какая-то память. За цепочку с крестиком Чикин мог выручить намного больше того, что подбрасывал ему Фокин, но, тем не менее, она осталась у него на шее до самой смерти.

— Ну, Леха, я тебя не раз выручал, сослужи и ты мне последнюю службу. Извини, дружище, пухом тебе земля, наверное, не будет, но на доброе дело, пойдет твой прах. Ты зла на меня не держи. На том свете встретимся, и с меня причитается.

Слова Фокина были полностью откровенны. Он для себя не определился в том, правильно ли он поступает и, наверное, этим было продиктовано его обращение. Через чердак он вылез на улицу и спрыгнул. Снял трико и футболку и забросил в окно чердака. Холода и мороза он не чувствовал. Мышцы подчинялись каким-то командам мозга. Фокин сам ловил себя на том, что мозг работает по четкому алгоритму, отдавая команды рукам, ногам, пальцам, которые действовали как бы самостоятельно. Переодевшись, Фокин достал зажигалку и закурил. Огонь можно было внутрь не заносить. Он заранее намочил тряпку в бензине и бросил ее к входной двери. Пламя должно было развиться быстро. По логике, он должен был выбросить в пруд цепочку с крестиком Чикина, но руки почему-то не сделали это. Он, пожалуй, впервые испугался божьей кары и сунул цепочку в дальний карманчик куртки. Окинув взглядом свою работу и не найдя недостатков, Фокин достал зажигалку и вздрогнул от звонка мобильника. Звонила Лена. Первым желанием было выбросить телефон, но он справился с собой, сконцентрировался и ответил.

— Ну, ты долго еще?

— Да заканчиваю, скоро буду, тут у меня рубанок барахлит, искрит. Ладно, заканчиваю, еще пару реек выстрогаю и домой.

— Ну пока, жду.

Отключение телефона подействовало на него, как будто с него сняли тонну груза. Фокин сразу после разговора вытащил симкарту из телефона и положил ее к цепочке Чикина. Теперь он надолго недоступен. Медлить больше не стоило, и он поднес зажигалку к щели двери, из которой выглядывал уголок тряпки. Увидев, что огонь пошел, Фокин двинулся быстрым шагом в город. Когда он еще не вышел за ворота кооператива, пламя вырвалось наружу. Соседние домики — они достаточно далеко, а вот машине конец. Ее пришлось оставить там, где оставлял обычно, метрах в трех. Вскоре она тоже должна загореться, но этого уже Фокин не увидит. Зарево в ночи, мало-мальски, периодически освещало ему дорогу. Теперь нужно было проследить, когда приедут пожарные. Даже если в городе кто-то увидел пламя, то первый экипаж будет на месте минут через двадцать, не раньше. За это время огонь должен был выполнить свои задачи. Кроме того, пожарные должны задержаться на его ловушке. Фокин срезал путь к городу по полю. Примерно через полчаса, когда он уже подходил к городу, он услышал вой пожарной сирены. Три машины направлялись к саду. Место ловушки Фокину уже было не видно, но он все-таки задержался, глядя вслед проблесковым маячкам. Постояв пять минут, Фокин увидел задержку движения — значит все в порядке. Это лишние десять минут. Страшно было подумать, что труп не обгорит полностью. Как это все придется объяснить, Фокин не думал, надеясь на лучшее. Путь по городу был уже в районе полуночи. Тормозить попутку было нельзя. Была большая вероятность того, что подвезти его мог кто-то из знакомых, поэтому пешком пришлось отшагать километров пятнадцать. На вокзале он был около трех часов ночи. Звук мотора дежурной машины своего отдела Фокин уже узнавал. «Уазик» катил в центральный РОВД. Нужно было подождать и увидеть, вернется ли он обратно. По большому счету, причин для этой поездки могло быть много, но, судя по времени, опергруппа, наверное, уже съездила на место пожара и, по всей вероятности, дежурка ехала за прокуратурой. Минут через тридцать Фокин увидел едущий назад и отделовский «Уазик» и прокурорскую «Волгу» и «Волгу» Кордюка. Кажется, все шло по плану. За время его пути в город, видимо, был уже установлен владелец домика, то есть он. На простой труп при пожаре (или как они их называли окорочка) начальник РОВД сам не выезжал, значит то, что сгорел Фокин, было основной версией. Пока все шло, как он задумал. Конечно, в ходе проверки различные вопросы могут возникнуть, но всех нюансов ему не узнать. Как узнать ему ход проверки, над этим Фокин решил подумать позже. Сейчас ему нужно было покинуть Борск. Ехать до Москвы утренним автобусом или поездом не имело смысла, — в автобусе могли оказаться его знакомые, а билет на поезд продавался по паспорту. Борских частников Фокин тоже знал почти всех, на удачу ему к вокзалу прикатил Фольксваген с московскими номерами. Из машины вышли четверо работяг с сумками, видимо ехали с вахты. Это была действительно удача. Они, наверняка, расплатились с частником, и тому сейчас нужно катить обратно. Получая в лице Фокина попутчика, он еще получит добавку к оплате рейса. В такое время он вряд ли найдет желающих до Москвы. До утра ему, наверное, тоже ждать не очень хочется. Фокин подошел к машине, дождавшись, когда пассажиры скроются из вида.

— Из Москвы приехал, теперь обратно?

— Да, а что ты желаешь?

Водителю было лет сорок, видимо, он был не из робкого десятка. В принципе, он ему подходил.

— Да я утреннего автобуса дождусь, часа три осталось.

— А то поехали.

— Да больно дорого берете — Фокин решил разыграть из себя скупого простачка.

— Поехали, я с тебя по цене автобусного билета возьму.

— А точно?

— Точнее не куда, садись.

Фокин сделал вид, что раздумывает, хотя уже точно знал, что поедет и, чтобы не рисковать и не ждать, когда водила найдет еще попутчиков, думал недолго и сел на заднее сиденье. Когда они тронулись, водитель начал интересоваться, куда и зачем Фокин едет. Фокин отвечал, отрабатывая версию о том, что приезжал к любовнице на выходной со стройки, но, не желая пускаться в дальнейшие разговоры, в перерыве между вопросами сказал:

— Слушай, братишка, ты не против, если я у тебя тут посплю, а то я как приеду, сразу на работу?

— Валяй, дрыхни, только ноги не задирай, обивку попортишь.

Фокин откинулся назад, выбрав место, чтобы его не было видно в зеркало заднего вида, и сделал вид, что крепко спит. Судя по скорости, в Москву они должны были приехать часов через семь. Фольксваген, благодаря опытному водителю, летел быстро. Одно было не ясно Фокину — куда и зачем он едет. Что его ждет впереди, он тоже абсолютно не представлял. Под шорох шин он периодически дремал, забываясь на пять-десять минут. Когда открывал глаза, то видел ночь, встречные фары, пролетающие за окном в темноте огни поселков и деревень. Все, что будет впереди, будет завтра. Думать не хотелось. Он дал своему мозгу отдохнуть. Все он решит, когда приедет. Что там его ждет, он увидит утром. В Москве он не был лет десять, что-то решать для себя сейчас было бессмысленно. Действительно, его мозг нуждался в отдыхе. Он и так работал без остановки последние несколько дней. «Вперед, к Москве, завтра все решу» — с такими мыслями он задремал, в этот раз уже не несколько часов.

Да, действительно, Москва за время отсутствия в ней Фокина сильно изменилась, особенно по сравнению с провинциальным Борском. Она отличалась своей напыщенностью, обилием реклам, вывесок. Она чем-то пугала Фокина. Огромное движение и, соответственно, пробки, дали Фокину возможность осматриваться. В Москве Фокин не ориентировался. Ему нужно было назвать водителю конечный пункт прибытия, и даже это его затрудняло. Он, пожалуй, мог назвать десяток станций метро, пару рынков, Большой театр, Красную площадь и Петровку, 38, впрочем, называть последний адрес в данный момент ему совсем не хотелось. В очередной пробке, вдалеке Фокин увидел желтеющие купола небольшого собора. Какое чувство дернуло его остановить машину, Фокин и сам не понял.

— Тормози в этом районе, мне тут недалеко.

— А что это вы тут строите?

— Да не здесь, мне тут на автобусе три остановки.

— Ну, давай. Ты выспался ли?

— Да, удобная у тебя для этого машина.

Расплатившись, Фокин пошел к церкви. Народа не было, но двери были открыты. Выкурив сигарету, он направился к воротам. Он задавал себе вопрос, зачем он туда идет, и не мог на него ответить, но ноги шли уверенно. Зайдя в храм, он снял кепку и перекрестился. В Борске он тоже крестился при входе в храм. Не сказать, что он был ярым верующим, скорее, это уже была привычка, требуемый порядок. Священник копошился возле икон. Тут Фокин вспомнил про цепочку и крестик Чикина. Вот она великая сила подсознания, которая его сюда и привела. На себе он почувствовал взгляд сзади. Его пристально осматривала пожилая служка. Встретившись взглядом, Фокин направился к ней.

— Могу я переговорить с настоятелем?

— Исповедаться желаешь?

Этого вопроса Фокин никак не ожидал. А исповедаться ему было в чем, впрочем, замешательство его было недолгим.

— Да нет, я по другому вопросу, много времени у него не отниму.

— Сейчас позову.

Служка подошла к священнику и что-то нашептывала ему на ухо, периодически поглядывая на Фокина. Отложив церковную утварь, настоятель направился к Фокину. Эти несколько секунд он внимательно изучал Фокина. Взгляд его был явно оценивающим и пристальным.

— Что привело тебя в храм, сын мой?

— Да вот вопрос у меня, батюшка. Нашел я цепочку да крестик, недалеко тут, может, кто из ваших прихожан обронил? При этом Фокин разжал ладонь с цепочкой и крестиком. На крестике явно виднелась проба, — в ломбард нести неудобно как-то, все-таки серебро, а Вы уж придумаете, как им распорядиться.

Взгляд священника заставлял Фокина чувствовать себя неуютно. Друг против друга стояли два неплохих психолога. Фокин видел, что его изучают, пытаются понять цель его визита, чистоту намерений. Фокин сконцентрировался на себе и понял, что если будет много говорить, священник его расколет. Он мысленно внушил себе, что в принципе, ничего противоправного он в отношении Чикина не сделал. Единственно, что будет не по-христиански, это то, что Чикин будет похоронен под его именем. Но это будет лучше, того, что он будет похоронен в целлофане, как бесхозный в безымянной могиле. Убедив себя в своей безгрешности, он убедил, видимо, и смотревшего на него.

— Ну что ж, сын мой, благое дело творишь. Окинув ладонь Фокина знамением, поп взял цепочку с крестиком в руки. Видимо, у него оставались какие-то сомнения по поводу нахождения этих предметов у Фокина, но в то же время, если бы эти сомнения были серьезные, то он бы ничего и не взял у него.

— Сам — то веруешь?

Расставшись с крестиком Чикина, Фокин почувствовал какое-то непонятное облегчение.

— Трудно сказать, батюшка, бывает, что верую, бывает, что нет. Слова такие в храме, наверное, грех говорить?

— Все мы не без греха, а в храме Господу кроме правды и не скажешь ничего. Коли ложь скажешь, то она к тебе и вернется.

Слова эти задели достаточно нужные точки Фокина, и у него появилась мысль поскорее отсюда убраться, иначе, в ходе дальнейшего разговора батюшка вместе со святым духом вытянут его на откровенности и придется со святыми помыслами рассказать этому ему всю свою карусель. Этого Фокин никак не планировал.

— Ну ладно, батюшка. Пора мне.

— Ступай с Богом.

Перекрестившись, Фокин направился к выходу. Да, думал он, — чуть меня не развели на базар. Все-таки работа с людьми накладывает свой отпечаток, да и в духовных учебных заведениях этому учат, как и их, оперов. Главное, найти в человеке те точки, которыми он более близко чувствует, живее реагирует, следить за реакцией собеседника, затрагивая в разговоре различные темы. Дальнейший разговор продолжать в той тематике, на которую более живо реагирует человек. Сам Фокин этим умением славился. Когда он сидел с подозреваемым по нескольку часов, беседуя на всевозможные темы, то, в конце концов, часто находил слабые точки, но для этого ему требовалось несколько часов. В этом случае священник его перещеголял, тронув нужные струны за несколько минут разговора. Слава Богу, что Фокин вовремя взял себя в руки и ушел от дальнейшего разговора. Конечно, навряд ли поп был информатором, но таковая вероятность существовала. Если бы он склонил Фокина к исповеди, то последний мог сказать и лишнего. Уйдя из церкви, Фокин только подстраховался. С подобным чувством перестраховки ему предстояло жить ближайшее время, и расслабляться было нельзя. Эти мысли и внушал себе Фокин, выходя из храма. По большому счету, он был собой доволен. Теперь с небес нужно было спускаться на землю и принимать решение в вопросах, от которых он отказался по пути в Москву.

Нужно было каким-то образом проверить, что творится в Борске. Фокин решил сначала сделать звонок в дежурку или в кабинет оперов. Что делать дальше он решит по результатам полученной информации. В ларьке он купил телефонную карточку и направился к таксофону. Если позвонить в дежурку, то многого там не узнаешь. Лучше, наверное, звонить в кабинет. Свои опера, наверняка, в курсе всего. Звонить жене не имело смысла. Фокин представлял, что с ней сейчас творится. Услышав голос жены, он, наверняка не удержится от того, чтобы успокоить ее, но это все бы рушило. Подозрений не должно было вызвать ничто. Холодный пот выступал на лбу. Стоило ли его мероприятие тех нервных клеток, которые теряли жена и дочь, узнав, что он сгорел? Он представил свои чувства, и он стал гнать от себя подобные мысли, потому что сам их боялся. В сотый раз он задавал себе вопрос, правильно ли он поступил? Ведь вряд ли бы его посадили. Да, из милиции его бы уволили обязательно, но не пропал бы он. Что он имеет сейчас? Пока сплошную неопределенность. А там, в Борске жена и дочь. При мыслях о них у Фокина затряслись руки. Он чувствовал, что теряет над собой контроль. Все бросить, вернуться, сказать, что просто пустил Чикина переночевать, что он живой и здоровый, обнять жену, дочь. Только как объяснить свою связку ключей, забыл? — тоже возможно. А вот почему машину оставил? Где сам все это время был? Это объяснить будет сложнее. Наверняка этим делом уже заинтересовался Урганин. При наличии возбужденного уголовного дела в отношении Фокина и всех этих вопросов вряд ли ему будет возможность оправдаться. Нет, мосты были сожжены. Фокин взял себя в руки. Перед тем, как позвонить в Борск, он зашел в ближайшую кафешку и махнул 100 граммов перцовки. Это его как-то дисциплинировало и собрало. Нужно было звонить. Фокин вспомнил сцену из «Иван Васильевич меняет профессию» когда Милославский звонит Антону Семеновичу Шпаку. Нечто подобное нужно было изобразить и ему. Под женский голос подстраиваться было, конечно, не нужно, но изменить голос каким-то образом было надо, а то опера его в момент раскусят. Надо было придумать и причину звонка. Выкурив сигарету, он подошел к таксофону. Нужно было еще избавиться от Борского говора. Настроившись, он набрал код и номер кабинета. По голосу ответил Лебедев.

— Да.

— Здравствуйте, а мне бы Фокина.

— А кто спрашивает?

— Да он просил позвонить ему…

— Его нет, и не будет, он погиб.

— Как погиб, убили что ли?

— Не важно, ладно, все.

Судя по голосу Сашки, интонации, он, видимо, был чернее тучи. Наверняка по голосу он его не узнал. Фокин говорил низким голосом и чуть шепелявил.

Итак, судя по уверенной фразе «он погиб» других вариантов в Борске нет. Навряд ли кто вспомнил Чикина. Свои с ним отношения Фокин не афишировал. После звонка он успокоился. Пока никаких проблем в осуществлении его плана, кажется, не возникало, хотя можно ли было это все назвать нормальным, Фокин не знал сам.

Вот она — Москва. Перед ним. Хмурая, перенасыщенная, манящая и пугающая. Что с ней делать, что от нее получить? Где в ней укрываться, как в ней существовать? На какое время она его тут приняла? Что она получит от него? Захочет ли она его терять? Не захочет ли от него избавиться?

Куда шел Фокин, он не знал сам. Он свертывал в улицы, где визуально было меньше народа, но, пройдя пару километров, он выходил на более широкую и оживленную улицу и вновь искал пустоту на тротуарах. Лицо не выдавало его волнения. Оно было как забальзамированное. Незаметно, спокойным взглядом он провожал встречавшихся постовых милиционеров, — он их явно не интересовал. Значит, ведет себя правильно. В голове уже был алгоритм действий на случай остановки. В кармане паспорт, удостоверение, так что «отбодается» от сержантов легко. Все сержанты побаиваются оперов. Бесцельное хождение в течение двух часов дало результат в виде гудения в ногах. Эта усталость в мышцах говорила о том, что нужно сесть и предпринимать шаги к поиску ночлега. Увидев ближайшее невзрачное кафе, он свернул туда и, убедившись, что посетителей немного, заказал два кофе. На вокзале ночевать не хотелось, — пришлось бы покупать билет на утренний поезд по своему паспорту — это возможная «засветка». Да и выспаться ему как следует, не удастся. О гостиницах не могло быть и речи. Заказав третью чашку кофе, Фокин определился в том, что нужно снимать квартиру. На два-три месяца при более-менее экономной жизни ему хватит. Комнату снимать тоже не имело смысла — лишние уши и глаза. Почему-то он остановился на этом районе, — он его устраивал. Ближе к центру жильё дороже, ближе к окраине легче его было заметить участковому. Нужно было узнать, где ближайшая станция метро. Но это позже. Для поиска жилья оставалось менее чем полдня. С наступлением темноты вряд ли что ему удастся. Столбы пестрели объявлениями о сдаче жилья. Сорвав десяток телефонов, он оккупировал таксофон. Сложность была в том, что он не знал, как называется район, в котором он находился. Он вспомнил ближайшие ориентиры — кинотеатр, большой супермаркет, дом быта. При разговоре, он представлялся приезжим и наивно спрашивал о местонахождении сдаваемого жилья. Он ориентировал на храм и что видел блуждая. Первые два собеседника его не устраивали, так как задавали слишком много вопросов, при ответах на них Фокин путался, и когда по интонации он чувствовал, что вызывает подозрения, обрывал разговор. Впрочем, эти два разговора послужили ему тренировкой, — был очерчен круг вопросов, на которые он должен заготовить ответы. С третьим абонентом он договорился о встрече. У дамы в годах, судя по голосу, он, видимо подозрений не вызвал. Фокин понял, что о себе нужно было говорить, как можно ближе к истине. Итак, он приезжий из Костромской области, благо он часто бывал там, одно время, занимаясь раскрытием «золотых» краж, и более-менее мог там ориентироваться, на случай, если хозяйка или кто-то из ее родственников окажутся, не дай бог, тоже из Костромы. В Москве он не был с детства. Сюда он приехал, так как получил повышение в фирме, занимающейся деревообработкой, и был направлен на два-три месяца, на испытательный срок. За этот срок он должен был наладить связи пославшей его фирмы с потенциальными партнерами. Это объяснение хозяйку устроило. Она объяснила, как до нее доехать. Путь до этого места занял минут сорок на автобусе. По объяснениям хозяйки дом он нашел быстро. До назначенного времени встречи у второго подъезда оставалось полчаса, и он осмотрелся. В принципе, все его устраивало. Не слишком пустынное место и не слишком густонаселенное. В двух остановках было значительно оживленнее: там стоял супермаркет, игровой клуб, и много других немалых магазинов. Теперь нужно было оценить хозяйку квартиры. По телефону он описал свою одежду и, как было условлено, сидел на лавочке. Он должен был произвести впечатление порядочного человека и одновременно приглядеться к Анжелике Сергеевне — так, по крайней мере, она представилась. Нужно было избежать, так называемого, «кидалова», когда левая квартира сдается сразу нескольким жильцам, получается задаток со всех, а через неделю заявляются настоящие хозяева, и выясняется, что они сдали свою квартиру, бог знает кому на неделю. Об этих черных мини-риэлторах Фокин знал и примерно понимал, как раскусить возможную подставу.

Анжелику Сергеевну он распознал сразу по ищущему взгляду, в который попал он и затормозил его на себе. При ее подходе он сделал ей шаг навстречу.

— Анжелика Сергеевна?

— А Вы Александр?

— Да. Еще раз здравствуйте.

— А Вы что без вещей?

— Да у знакомых от фирмы оставил, тут недалеко, у церкви. Знаете?

— Вот так недалеко, ты поближе ничего не нашел?

— Да я уже в два адреса съездил, Ваш третий.

— А те, что не понравились?

— Да слышал, что у Вас в Москве обманывают со сдачей квартир, что-то я испугался.

— Есть, есть такие, но ты Саш, меня-то не бойся.

— Я не сильно боюсь, только хотелось бы узнать, что это Ваша квартира.

— Успокойся, моя. Я тут и прописана.

— А на паспорт Ваш взглянуть можно?

— Ишь ты, какой подозрительный. А твой-то с собой?

— Конечно. У вас здесь иногороднему без него ни шагу.

— Ну, тогда пойдем, поднимемся. Что здесь на улице паспорта листать будем?

Итак, с жильем было определено. Квартира Фокину понравилась сразу. Последний гвоздь его уверенности вбило наличие дивана, подушки, хотя и без белья, стульев, кухонного стола и письменного в комнате. Он понял, что сегодня выспится. Сомнения относительно возможного «кидалова» развеял разговор хозяйки с соседкой. Кроме того, осмотрели они паспорта друг у друга. Она была действительно прописана по этому адресу. Всем своим видом, отношением, где-то небольшой наивностью, он тоже произвел на хозяйку благопристойное впечатление, и в ходе разговора о цене, она сбросила двадцать баксов. Фокин обыграл это тем, что продолжил разговор о своем испытательном сроке, о том, что деньги на жилье ему выделены фирмой, но так как он небогат, то хочет немного сэкономить на жилье. Если бы он ей не понравился, то вряд ли она сбросила цену. Заплатив за месяц, они расстались. Фокин терпеливо в прихожей выслушал наставления Алмазовой по правилам проживания, кивая на каждое предложение. Ей было около шестидесяти, но держалась она молодцом. Вопросов о ее прошлом Фокин не задавал, но поинтересовался, почему она не живет в этой квартире. Ответ был немногословный, но его устраивал. Здесь жила ее дочь, которая переехала с новым мужем в другой район. Получив ключ, Фокин пообещал осмотреться и съездить за вещами чуть позднее. Оставшись взаимодовольными, они расстались.

Наступал вечер. Сейчас ему нужно было выспаться, а завтра с утра приобрести «свои привезенные вещи». Наверняка позднее хозяйка захочет проверить квартиру и в случае отсутствия Фокина, осмотрит все. Он сел на диван и обдумал, что ему нужно будет купить завтра. За мыслями о своем обустройстве, он заснул.

Первым делом Фокин приобрел СИМ-карту. Он обошел несколько салонов связи, и из всех выбрал самую молодую и с вида самую неопытную сотрудницу. Оформляя документы, он раскрыл свой паспорт, и с видом списывания данных, часто заглядывая в свой паспорт, писал совсем другие цифры. Вид Фокина, видимо, был достаточно убедительным. И когда он отдал на проверку заполненный бланк, то паспорт крепко держал в руке. В случае, если девчонка захочет сверить заполненные данные с данными его паспорта, то ему ничего не останется делать, как просто банально убежать. Но по всему он доиграл красиво, отводя оператора от желания свериться вопросами о тарифах, которые его, впрочем, абсолютно не интересовали. Следующие несколько часов ушли на приобретение того, что должно было быть в квартире командировочного — комплект белья, полотенце, кипятильник, кружка, ложка и так далее. Притащив все это в свое новое логово, Фокин оторвал этикетки и разложил все по своим местам, затем позвонил хозяйке, сообщил свой новый сотовый телефон. После этого приготовил себе нехитрый обед, отварив пельменей. Возможно, таким образом, ему питаться придется долго. Прилечь на диван было необходимо, для того, чтобы примять новое белье.

После выполнения первого этапа своей новой жизни, ему нужно было разработать тактику и стратегию дальнейших действий. Сначала Фокин взвесил отрицательные стороны. Первое — ему нельзя было постоянно находиться в своей квартире, об этом хозяйка может узнать от соседей, и его легенда может разрушиться. Подозрения хозяйки могут привести к неизвестным последствиям. Второй отрицательный факт — это участковый. Узнав о новом жильце, он наверняка, захочет с ним встретиться. Отсутствие регистрации может привести к его проверке по месту его прописки или к потере сотни баксов ежемесячно. И то и другое, в особенности первое, для Фокина нежелательно. Первое случится, если участковый окажется патологически честным, хорошо исполняющим свои обязанности, отказавшимся от сотни долларов. Таковая вероятность была. Третьей отрицательной стороной было и то, что деньги имеют свойство заканчиваться. Этой проблемой нужно было заниматься в первую очередь. В голове Фокина мелькали принципы зарабатывания денег, причем, все они были достаточно разнообразными. Как ни странно, преступный способ Фокин не отбрасывал. У него мелькали способы уйти от ответственности, благо это он знал. Задумывать великие ограбления крупных банков в настоящее время было просто бессмысленным. В голове мелькал простейший гоп-стоп. Ничего другого на ум не приходило, верней при других вариантах можно было быстрее попасться. С каким презрением смотрел на себя Фокин, но от этих мыслей ему было не уйти. Деньги, действительно через два-три месяца закончатся, и ему нужно будет как-то зарабатывать на жизнь. Следующим вариантом было найти работу. Трудность была в регистрации. Проще всего было уломать Анжелику временно его зарегистрировать, но в этом случае он попадает в учеты паспортной службы. Вряд ли на него сейчас заведено розыскное дело, и им кто-то из Борска будет делать на него запросы, но, все равно, не известно, как может сложиться его дальнейшая жизнь, и фиксирование где-либо своего имени было абсолютно нежелательным. Можно было устроиться нелегально, но зарплата в этом случае будет невелика. По всей вероятности, этим Фокин и вынужден будет заняться, чтобы какое-то дальнейшее время сводить концы с концами. Итак, на данный момент он отказался от гоп-стопа и решил посвятить следующую неделю поиску мало-мальски приемлемой работы. Оказалось, сделать это было совсем не просто. Он потолкался по так называемым черным биржам. Там собирались, в основном, гости из ближнего зарубежья — узбеки, таджики, молдаване, украинцы, белорусы. Периодически подъезжали работодатели. Работа предлагалась строительная, отделочная, ремонтная. Фокин пока присматривался и через три дня он уже имел представление о сложившейся обстановке. Во-первых, это была лотерея. Работу предлагали посредники и, судя по разговорам, была большая вероятность оказаться «кинутым». После выполнения работ посредник исчезает, а прибывший заказчик, расплатившись с посредником, просто «посылал» бригаду, так как денежки он заплатил, а их не нанимал. Обращение по поводу подобного «кидалова» куда-либо не имело смысла, так как договоров не оформлялось и, в большинстве своем, рабочие эти находились в Москве да и в России нелегально. Обращения куда-либо могло сулить еще большие неприятности. Таким образом, обманутые работники вновь возвращались. Причем у них положение было хуже, чем у Фокина. Им требовалось жилье, денег у них не было. С работой везло меньшинству. При удачном раскладе можно было заработать за месяц тысяч десять, пятнадцать, но этого хватило бы Фокину только на оплату жилья. Видя такую картину, Фокин задумывался над тем, не заняться ли ему этим посредничеством, но способностей к этому и связей у Фокина не было. Строительную тему пришлось отложить в долгий ящик. Следующим этапом были рынки. Здесь была работа в рамках «принеси-подай». Но, опять же, в этом секторе работ были в основном нелегалы. Опять же периодически проводились зачистки с установлением личности. Попадать в этот невод Фокину абсолютно не хотелось.

Две недели поисков не дали никаких результатов. Деньги кончались с большей скоростью, чем той, на которую он рассчитывал. Настроение было никакое. В очередной вечер он уныло брел на улице. Давно уже морозило. Зима была не за горами. Куртка, которую он взял с собой, была приличная, но зимой он в ней замерзнет, нужно было подумать и об обуви. Пельмени и макароны с тушенкой уже приелись. Фокин решил зайти куда-нибудь и поужинать по-человечески. Большие рестораны он отбросил по причине небольшой кредитоспособности. По пути он увидел ночное кафе «Вояж» и решил заглянуть в него. Кафе располагалось в полуподвале. Узенькие окна внутри шли по верху стен. Его встретил большой холл. Времени было около девяти вечера, и из дюжины столиков заняты были только два. Фокин присел недалеко от стойки, сбросив куртку на стул рядом. Он взглянул на меню и подошедшей немолодой официантке заказал отбивную, салат и 150 грамм водки. За время ожидания в зал зашел, по внешнему виду участковый. Старший лейтенант велел бармену позвать хозяина. Вышел мужчина лет пятидесяти, лысоватый с приличным брюшком. Участковый достал папку и начал писать. Хозяин оправдывался в чем-то, сквозь музыку Фокин слышал обрывки фраз, по которым он понял, что участковый составляет протокол за отсутствие гардероба. После диалога они скрылись за стойкой. Минут через десять участковый вышел из кафе, пройдя через зал. Хозяин проводил его и вернулся к стойке. Бармен налил ему грамм пятьдесят коньяка и порезал лимон. К этому времени Фокин закончил с ужином и подошел к стойке, чтобы расплатиться. Хозяин бурчал про наглость наших правоохранительных органов и про то, что сделать он ничего не может. Бармен тоже охотно поддакивал ему, добавляя нелестных слов о его, родной Фокину, милиции. Как ни странно, никаких отрицательных эмоций услышанный разговор у Фокина не выявил. Неужели он уже все забыл и навсегда отошел от своей любимой работы? Судя по дальнейшему диалогу хозяина и бармена, он понял, что участковому пришлось заплатить сто баксов за несоставление протокола. Фокин подошел ближе.

— Что, жмут наши органы внутренние? — хозяин бегло оглядел Фокина — Мне бы расплатиться.

— Ага, сейчас Вера подойдет. Подошедшая Вера отдала бармену счет.

— Дороговато у вас тут — обратился Фокин к хозяину услышав сумму.

— А ты, милый, учитывай, что я еще и органам плачу, — гардероб им подавай. Вон вешалки стоят, чем не гардероб.

— Зря ты так, командир. Существуют правила, которые этот участковый знает, он наверняка знает и остальные, как столики стоять должны, кто как одет должен быть. Организуешь ты гардероб, он до другого докопается, так что платить тебе пожизненно.

— Тебе-то, что за дело?

— Да вот помочь хочу.

— Это чем же?

Фокин службу свою начинал участковым, и все правила торговли в те времена знал назубок. Многое осталось в его голове. За время ужина он нашел с десяток нарушений, за что можно составить протокол.

— Да советом малым, как от дани этой избавиться. Я с этими делами когда-то соприкасался.

— Да никуда от него не денешься. Он ко мне три раза в месяц заходит и триста баксов я в месяц ему как зарплату отстегиваю. Гардероб ему подавай.

— Ну что, есть время поговорить?

— Пойдем — кивнул он на дверь за стойкой. Его кабинет был обделан без шика, но более-менее прилично.

— Ты меня извини, но гардероб тебе действительно нужен — зима скоро. Поверь, и клиентов у тебя добавится, если тут кое-что изменить. Но одним гардеробом ты от старлея не отделаешься. Вот смотри, и тут Фокин стал перечислять те маленькие недостатки, до которых может докопаться участковый. Здесь же им было обращено внимание на то, что не был пробит кассовый чек, — это он на десерт оставил. За не пробитый чек он с тебя по пятьсот баксов брать будет. В принципе, я могу у тебя тут все сделать, как положено.

— Ну ладно, сделаешь тут, как ты говоришь, но в гардероб гардеробщика найти нужно.

— А моя кандидатура тебя не устроит?

— Слушай, а тебе, вообще, чего надо? Облагодетельствовать меня решил, с какой стати? — Дмитрий Сергеевич стал явно нервничать. В ходе разговора Фокин его оценивал. По его мнению, это был отставной военный из старшего начальствующего состава. С военными пенсионерами он встречался раньше часто. Их можно было узнать по стилю разговора. Двадцать — тридцать лет службы в погонах откладывают свой отпечаток. Фокин решил рискнуть, хотя он рисковал тем, что мог быть раскрытым. Ставку он решил сделать на то, что много знал о службе в части в Борске.

— Да ты Сергеич не кричи, мне просто работа нужна. Я ведь не москвич. Дома все развалилось. Жена с дочкой ушли, из армии уволили, все не ладится. Уехал я здесь жизнь свою устроить. Работу поискал — это все не для меня. Квартиру здесь снял, деньги заканчиваются. Возвращаться не хочется, ничего родного для меня там больше нет.

— А служил — то где?

— Да в Борске, в части. До капитана дослужился. Если бы не уволился, то меня бы наши отцы командиры за свое воровство посадили. Мешал я им имущество части налево толкать.

Тут Фокин рассказал все о деле командира Борской части, естественно от имени зампотеха и исключая многие подробности. Из его рассказа было видно, что два года назад он в должности зампотеха вставлял палки в колеса командования части, обращая внимание на списание техники, за что получал взыскания за мелочи, не получая очередных званий, и, в конце концов, вынужден был уволиться. В своем рассказе Фокин, кажется, ничего не напутал, потому что у хозяина кафе по особенностям службы не возникло не каких вопросов.

— А я ведь тоже служил. Подполковник запаса Воронин. Правда, я до пенсии дослужил, с должности замком полка ушел. Да и у нас в дивизии генералы дела свои проворачивали, и личный состав у них с дач не вылезал. Ты бы видел эти дачи. Нам с тобой такое и не снилось. А кафе этим моя дочка заниматься начинала, да разбилась она год назад. Тогда кафе у нее почти готово было. Я ей и деньгами помог, так что потом пришлось самому продолжать. Помещение в аренде с правом приобретения через десять лет. Вот восемь осталось. Потом продам все к чертям собачьим. Прибыль тут гулькин нос. Не лежит у меня душа к этому делу.

— Да это и видно. Смотри, какой у тебя холл большой пустует. Там и гардеробчик соорудить можно и еще кое-что у тебя переделать можно. Если тут все поуютнее сделать, то и клиент попрет.

— Слушай, а ты сколько за работу свою хочешь?

— А сколько потянешь? Баксов шестьсот устроит?

— Вполне, я думал, ты меньше штуки не запросишь.

— Ну, я дома все прикину, завтра приду.

— Ну, валяй, до завтра, считай, что ты с завтрашнего дня работаешь.

— Я только вечером приду. Сегодня уже поздно, спать лягу, а завтра за день планчик набросаю.

Воронин заказал еще по сто грамм бармену, за счет заведения.

— А ты, Сергеич, что у меня паспорт не спросил? Может, я жук какой и насвистел тебе тут все?

— Да я своего брата издалека вижу, вижу, что погоны носил. Ну а если заикнулся, то давай показывай.

Фокин достал паспорт и подал Воронину. Взгляд в паспорт его был явно формальным. Расстались они с крепким военным рукопожатием.

Прошедший день можно было назвать удачным, — думал, растянувшись на диване Фокин. 600 баксов, в принципе его устраивало. Кое-что от расходов на жилье и еду оставалось бы. С таким доходом можно было начинать налаживать жизнь. Если все пойдет в кафе хорошо, то можно ждать и добавки к жалованию. Если благодаря его усилиям положение изменится резко с наплывом клиентов, то можно ждать и большего. Завтра с утра нужно будет купить пару листов ватмана, чертежные принадлежности. Слава богу, он закончил технический ВУЗ и черчение он помнил. Во время учебы по черчению и начертательной геометрии он был один из лучших. Фокин, перед тем, как заснуть взял со стола план кафе, который прихватил у Воронина, и начал прикидывать перепланировку. Больших перестроений было делать не нужно, ввиду экономии, но кое-какие мысли по этому поводу у Фокина уже рождались.

Следующий день был посвящен именно работе. Фокин еле дожидался открытия магазинов. Слава Богу, стол в комнате оказался достаточно ровным, и чертить на нем было достаточно удобно. Проснувшись около шести часов, он прикидывал уже все в уме. К одиннадцати часам, когда он располагался над столом, то он уже знал, что ему нужно воплотить на бумаге. Холл он решил заметно убавить, прорубив из зала по бокам два входа. Там он уже видел ВИП кабинеты для конфиденциальных встреч, интимных ужинов, ведения каких-либо переговоров. В самом холле он выделил место для гардероба — своего будущего рабочего места. В самом зале он планировал сделать небольшие перегородки. Это создавало уют. Недалеко от стойки он планировал место для оркестра, ансамбля или стриптиза — это на усмотрение Воронина. В принципе, из более — менее приличных провинциалок можно было найти ту, из которой можно вылепить стриптизершу. Правда, в этом Воронина придется убедить.

К вечеру проект был готов, и Фокин поспешил в кафе. Работой своей он был доволен. Кое-какие изменения внешнего входа у Фокина были в голове, уж слишком непримечательным был фасад. На бумаге он эти изменения рисовать не стал, над этим он подумает позднее. Сейчас нужно было свой проект защищать. Как ни странно, Воронину проект понравился сразу. Фокин показывал все на месте, заодно привлекая к обсуждению бармена, повариху и официантку. Наверное и их восхищение сыграло свою роль, и Воронин принял все.

Решили ремонт делать днем, потому что основной контингент, хоть и небольшой, был вечером. Начинать решили в шесть утра, чтобы к семи вечера убираться и не портить приличный внутренний облик. Работали они на пару с Ворониным, да наняли за небольшую плату двух украинцев. Воронин, естественно отвлекался на добычу и подвоз стройматериалов. Работа кипела. Отбором двух хохлов занимался сам Фокин. Он выбрал тех, кого устроил заработок в 200 баксов и жилье в подсобке этого же кафе с гарантией того, что их не «кинут». С этим учетом начинали работу в четыре утра, к шести подходил Фокин. За вечер рабочие отсыпались. Они были нелегалами, и две раскладушки их устраивали. Работали они добросовестно, еда им перепадала с кухни кафе. Они были, в принципе, довольны. Через неделю, по просьбе Фокина, Воронин им выдал аванс по сотне. Те от радости чуть не взлетели до потолка и стали начинать работу сразу после закрытия кафе — в два-три часа ночи. Фокин стал им оставлять объем работ. Через месяц с небольшим все было завершено. Слава богу, один из хохлов был неплохим отделочником, и внешний вид кафе изменился в корне. Приглушенный свет, мягкие тона и зеркала делали кафе достаточно привлекательным и уютным. На внешнем фасаде обильно добавили неона тоже мягких тонов. Проект Фокина был достаточно экономичным, и вполне Воронина устраивал. Если в начале работ он выражал, в какой-то мере, определенный скептицизм, то ближе к концу было видно, что он сам стал радоваться новому облику своего детища. На шест для стриптиза он вначале категорически не соглашался, но Фокин во время работ все-таки его убедил, наверное, и тем, что в случае чего его можно было и убрать. Оплатой Коля с Сашкой остались вполне довольны, тем более, что Ворони набросил им еще по полтиннику. Фокин предложил сменить график работы и сделать его с 18.00 до 6.00. Особую работу Фокин провел с Верой и барменом в присутствии Воронина. Он убедил всех, что для того, чтобы клиент пошел, нужно, чтобы ему тут нравилось все. Воронин даже дал Вере денег на салон красоты. На следующий день она помолодела лет на пятнадцать. Работа началась. На улице уже была зима. Фокин занял свое привычное место у входа. На своем примере он показывал, как нужно было обращаться с богатыми клиентами. Зашедших он встречал прямо у входа. Приятно улыбаясь и здороваясь, он помогал раздеваться, провожал в зал и передавал Васе, который помогал выбрать место, повторяя придуманную Фокиным фразу для предложения ВИП-клиентам для возможного проведения каких-либо деловых встреч, заключения договоров, сделок. В кабинах все было подготовлено для этого. Был поставлен небольшой деловой столик. Легко было вызвать официанта установленной кнопкой, регулировались музыка и свет. На эти залы Фокин потратил всю свою фантазию, и они получились очень удачными. Клиентам зачастую нравились кабины, и они там оставались. Цены там были, естественно, дороже, но никто не жаловался. Вера, получив пару раз неплохие чаевые, творила чудеса. К новому году клиент пошел. В кафе появились достаточно перспективные завсегдатаи. Фокин посоветовал заказать Воронину небольшие рекламные визитки. Все посетители уходили с ними. Вскоре Воронин окупил ремонт и стал получать неплохую прибыль. Естественно, он поднял зарплату Фокину. С квартирой Фокин вопрос решил и уведомил Анжелику о том, что нашел работу, работает он по ночам. За квартиру Фокин платил исправно, порядок поддерживал. Квартплату вносил вперед, и хозяйка была вполне жильцом довольна. Вера, естественно, одна уже не справлялась, и Воронин нанял ей в помощь еще двух девчонок. Он чуть было не нанял москвичек, которые запросили по 2000 долларов и еще одну сменщицу. Фокин это вовремя заметил и предложил свои услуги по найму. Побегав по «черным биржам», он нашел двух молоденьких провинциалок. Иностранок брать не стоило, так как это был повод для работы участковому. Кстати, он несколько раз заходил в кафе и уходил ни с чем, так как Фокин строго соблюдал все правила. Опять же, он предложил Воронину обеспечить ему бесплатный столик на четверых раз в месяц. Участковый мог быть полезен в будущем. Воронин уже перестал с Фокиным спорить, так как видел, что все оказывается верным, о чем говорил Фокин. Участковый, уже вычеркнувший кафе из списка своих кормушек, несказанно обрадовался предложению Воронина. Сам Фокин уже не вылезал из гардероба, и пришлось, опять же по его совету, нанять охранника, во избежание конфликтов, дабы не уронить престиж заведения. Вера начала командовать девчонками и научила их всему, чему учил ее Фокин. В качестве преподавателя она оказалась значительно способнее, чем ученицей. Через своих знакомых Воронин нашел девчонкам однокомнатную квартиру и оформил регистрацию, таким же образом оформили двух поваров. Для Воронина было удивительно, но зарплата в 400 баксов устроила официанток. Поварам он платил, конечно, больше, но ведь они не получали чаевых. До 700, а в удачные месяцы и больше они добивали чаевыми, благодаря поучениям Веры и Фокина. Бармен Вася получал свои 2000 баксов и был самым оплачиваемым сотрудником. Кроме того, в удачные месяцы Воронин выдавал премиальные. В кафе был неоспоримым авторитетом Фокин. Даже Вася, видя, как к нему прислушивается Воронин, стал беспрекословно подчиняться ему, хотя в начале косо и с недоверием поглядывал на него.

Самое интересное началось с шестом, против которого так явно был Воронин. После полуночи подвыпившие клиенты посылали взгляды, обильно смоченные водочкой Васе с вопросом: «А когда стриптиз будет?». Вася и сам Воронин вынуждены были подходить к клиентам и объяснять, что стриптиз — это только в перспективе. Воронин это объяснить, как следует, не мог, и клиенты доставали деньги. Тут приходилось вмешиваться Васе, который был более коммуникабельным. Требования стриптиза были все чаще, Фокин это видел, но разговор с Ворониным не начинал. Он видел, что уже достаточно сделал для кафе по своей инициативе. Желая удовлетворить свое самолюбие, он ждал обращения к себе. После нескольких нервных обращений Воронин не выдержал, и однажды, под утро, выпроводив последнего клиента, они, как обычно, сели перекусить в кабинете. Девчонки с кухни принесли как обычно, без заказа. Воронин сходил в бар и взял бутылочку.

— Слушай, Саш, что с этим долбанным стриптизом делать будем? Достали меня сегодня.

— А давай шест уберем, как говорили, — такого ответа Воронин явно не ожидал, он уставился в глаза Фокина с полным недоумением. Все, что предлагал и осуществлял Фокин, приносило ему прибыль, а тут он не мог никак понять смысл его ответа. Фокин на это смотреть серьезным взглядом долго не смог. Насколько хватало сил, он сдерживал смех, видя как Воронин пытался что-то сказать, беззвучно открывая рот. — Да шучу я, Сергеич — дав волю своему хохоту, высказал Фокин — Видел бы ты свою рожу сейчас, Сергеич.

— Это ты думай, что говоришь, конь с яйцами. Ты видел бабки какие у этих уродов?

— Тут, Сергеич, подумать, как следует нужно.

Ворони налил себе целый фужер, махнул его и принялся за закуску.

— Если мы объявление дадим, знаешь москвички какую цену задвинут? Мы прогорим. Тут девочку из провинции найти нужно, обучить ее, регистрацию сделать, ну как с девчонками остальными.

— Ну, так давай, занимайся. Ты что не пьешь?

Воронин налил рюмку Фокину, себе вновь наполнил фужер — Ты давай, займись, подумай, как у них деньги за стриптиз выманить.

— Дело-то не простое Сергеич, тут побегать придется.

— Ты, Сань, не выделывайся, займись. Если все срастется, я тебе штуку заплачу.

— Ну, вот это деловой разговор — поднимая рюмку, обнадеживал шефа Фокин.

Итак, у него было новое занятие. Со стриптизершей было намного сложнее, чем с поварихами и официантками. Там на фигуры и внешность внимания обращалось меньше. Можно было поговорить с официанткой Надей. Она была на лицо смазливая и фигура ничего. Но пойдет ли она на это? На ее место замену найти можно было легко, хотя она видела, что в кафе обстановка была добрая и хорошая. Нужно было ее убедить, в том, что в постель ее ни к кому не кладут, и в зарплате она выиграет, если красиво все делать будет. Убедить в этом ее сложно будет, ее провинциальность, все-таки, чувствовалась в разговорах внутри коллектива. Если для работы Вера ее выдрессировала, то в своем кругу это проскакивало. Попытаться Фокин, все-таки, решил.

— Надежда, можно тебя на минуточку? — Фокин пригласил ее в кабинет Воронина — Слушай, к тебе клиенты не пристают?

— Да бывает, кобели хреновы. Знал бы ты, Александр Иванович, что они предлагают. Одна радость — прибавка к зарплате. Так ведь иногда хочется подносом по балде съездить, да Вера не разрешает.

— Правильно не разрешает, прибавку к зарплате не получишь.

— Ну да, — утвердительно закивала Надя.

— Слушай, Надь, ты себя в стриптизе попробовать не хочешь?

— Да ну тебя, Иваныч, — при этих словах она вскочила с кресла и чувствуя яркий румянец, подхлынувший к ее лицу, направилась к выходу.

— Да, ты не нервничай и спокойно выслушай, сядь. — Поведение Надежды забавляло Фокина. Конечно, такое его предложение разволновало девчонку. Она отворачивала взгляд, оглядывая кабинет, стараясь скрыть неисчезающий румянец — Давай мы это все, не торопясь, спокойно и обдуманно обсудим, а потом ты примешь свое решение. Насильно тебя никто к шесту привязывать не будет. Ты наш коллектив знаешь. Кстати, как они тебе?

— Да нормально все.

— Ну вот, ты понимай, что находишься под нашей защитой, а в стриптизе ничего зазорного нет. Ты уже не ребенок и понимаешь, что стриптизерша и проститутка это две разные вещи. Ты, наверное, видела какие деньги достают жаждущие?

— Да, уж. Они за такие деньги и большего потребуют.

— Успокойся, я даю гарантию, что никто тебя не это не отпустит и не отдаст на растерзание, тем более, если стриптиз откроем. Еще одного охранника наймем, чтобы за тобой присматривал.

— Да я и танцевать-то не умею

— Что ж мы с тобой, не научимся что ли?

— Ну не знаю.

Фокин увидел, что полное отречение от стриптиза у Надежды дало трещину. Нужно было эту трещину увеличивать, вбивая клин за клином.

— Вот смотри, с тобой поработаем. Тут только часть смущения отбросить. Если я не справлюсь, найдем хореографа, ну а зарплата у тебя вдвое вырастет. Тут главное через себя перешагнуть. А вдруг тебя кто из воротил шоу-бизнеса заметит? Вот тогда высоко взлетишь.

Этими фразами Фокин добивался одного — того, чтобы Надька поняла, что этим не только можно шоу — бизнес покорить, но и мужа себе богатого найти. Вслух этого Фокин говорить не стал, надеясь, что она додумает сама. Кажется, удалось.

— А раздеваться-то покуда? — с явным воронежским говором спросила она, вновь покраснев. Фокин с трудом сдерживал улыбку, стараясь оставить разговор на рельсах строго делового.

— Нужно будет секунд на 10—15 остаться в одних трусиках. Весь номер по времени пусть займет минут 5—7. Танец в дальнейшем и музыку сама подбирать будешь. В общем, работа у тебя творческая будет, искусство, все-таки.

— Ой, не знаю, получится ли?

— Тут главное костюм тебе выбрать. От того, как он расстегивается и снимается, и танец зависеть будет. Ну, ты как считаешь, вместе танец попробуем поставить, или сразу хореографа пригласить?

— А ты что, танцами занимался?

— Нет, конечно. Но, что мы с тобой, не люди что ли. Посмотрим, на что мы с тобой годимся. Сделаем танец, потом покажем действительно хорошему хореографу. Он нам кое-что подскажет, что-то поправит. Мы с тобой прогремим, милая. Правда поднапрячься придется. Ты хоть высыпаешься? Дополнительно пару часов выделим.

— Да, пару часов можно. Все равно с обеда делать нечего.

— Ну, вот и приходи часам к трем, а не к шести. Я у Сергеича ключи возьму, и мы тут с тобой займемся.

— Завтра, что ли?

— Нет не завтра. Нужно сначала все с Сергеичем обсудить, подумать. Я тебе скажу, когда. Ладно, пока иди, я дам знать.

Фокин не решился сказать Надежде, о том, что нужно было сначала посмотреть ее груди, хотя у всех людей вкусы разные. Судя по формам, под одеждой, у нее все было нормально. Все мелкие недостатки можно было при желании исправить.

— Ну вот, Сергеич, стриптизершу я тебе нашел.

— Как, уже?

— А что тянуть?

— Ну, когда мы посмотрим, что она может, что из себя представляет?

— Посмотреть, конечно, можно, хоть прямо сейчас, ну а что она может, это мы через пару недель увидим.

— Ты давай свои навороты отбрасывай. Говори прямо, что у тебя есть.

— Ладно, ладно. Я с Надеждой переговорил. Нужно с ней работать.

— И что, она согласилась?

— Почти.

— Ой, Сань, не знаю. Ты посмотри на нее, потянет ли? Она же не шалава какая-то, а нормальная девчонка.

— А что стриптиз одни шалавы танцуют?

— Ну да…, а может и нет. Ну, ты, давай, в общем, занимайся, посмотрим, что у тебя получится.

— Слушай, только как с оплатой быть, я сам прикину, ладно? А то ведь и ее обижать не нужно.

— И официантку новую давай найди.

— Да ты, Сергеич, не понял. Мы сначала попробуем, что у нас получится, по два часа в день. А на работу она выходить будет. Стриптиз это ведь не вышел, разделся, ушел, тут нужно, чтобы все красиво было. А чтобы красиво сделать, время нужно, да и денег немного потребуется — на костюмы, да и ее в шикарный вид привести нужно, чтобы народ к нам не только пожрать и попить валил, но и на нее посмотреть. А когда посмотрят, чтобы эти быки со своими деньгами без сожаления расставались.

— Ну да, в общем, правильно. Ну, ты давай, занимайся, что нужно, скажешь.

Так начался новый этап профессионального перепрофилирования Фокина. Ему самому стало интересно. Контакт с Надеждой он наладил нормальный, отбросив от себя любые проявления как мужчины, по крайней мере, чтобы так казалось ей. Все это должно было сыграть раскрепощающую ее роль.

Сначала они вдвоем сходили на стриптиз сами. У Надежды сразу появились замечания к выступающей. Комплексы, кажется, у нее почти исчезли, и рассуждала она по-деловому. Они решили поставить один танец, а дальше как получится. Подобрали костюмчик. Решили изобразить деловую даму. Костюм заказали в ателье, купили старомодные очки. Прическа много средств не отняла. Волосы у нее были и так неплохие. Но в салон красоты сходить пришлось. Кое-где сделали эпиляцию, кое-где почистили кожу, но и здесь работы было немного. Вместе они подобрали музыку. Фокин только направлял и чуть корректировал Надежду, в остальном, ведущую скрипку играла она. Фокин видел, что к стриптизу она отнеслась, как к искусству, а не как в начале, и видно было, как это ее увлекало. Работа над танцем занимала ее. Фокин снимал из холла большое зеркало и ставил напротив шеста. Она смотрела в зеркало, и было видно, как она замечала с помощью Фокина какие-то недостатки, и усиленно работала над их устранением. Через неделю номер был готов.

— Ну что, завтра Сергеичу покажем? Да и всем остальным, пусть оценят. Только раздеваться придется полностью, ну в смысле до трусиков, а не как со мной. Будем считать это выпускным экзаменом.

— А всем-то зачем? Перед тобой, Иваныч, я могу до конца выступить, а перед всеми-то как? Ну ладно, перед Сергеичем, а остальным зачем?

— Слушай, Надежда, тебе перед толпой пьяных уродов все это показывать, вот эту роль мы и будем выполнять, заодно и посмотрим, не смутит ли что тебя. Кстати, придется тебе импровизировать.

— Зачем?

— Ну, представь, что в какой-то момент крендель какой-нибудь к тебе потянется, тебе и движение сразу сменить придется, и с ним успеть поиграть. Взглянуть на него жаждущим взором. Именно за счет таких клиентов и будет складываться твоя дополнительная зарплата. Поняла?

— Ой, не знаю.

— Все. Давай завтра все по полной покажем нашим. Я, Сергеич и Вася будем наглых пьяных клиентов изображать.

— А если они к шесту полезут, что мне делать?

— К шесту не позволим, достаточно и рук с края парапета. Сергеич сам рядом встанет. Если какие проблемы возникать будут, по краю ограничитель поставим, так что об этом не думай. Давай завтра пораньше приходи, подготовимся и перед открытием посмотрим. Давай настраивайся, чтобы нам с тобой не краснеть. Запомни, Надюша, главное ни о ком не думать. Для тебя есть только танец, больше ничего и никого. Протянутые руки — это составляющие танца. Поверь мне, если перешагнешь через себя, отбросишь все. Не будешь комплексовать, ты у меня великой звездой будешь, на тебя вся Москва ходить будет. Я это тебе вполне серьезно говорю. Ты мне веришь?

— Не знаю. Хотелось бы, Александр Иванович.

— Поверь мне, что ты уже сейчас на ступень выше, чем та, на которую мы с тобой ходили. Так ты учитывай, что ни ты, ни я хореографией не занимались, а если будет специалист, то точно за облака взлетишь. Ты же видишь, что я никогда не ошибаюсь, если с кафе у меня и были какие-то сомнения, то с тобой полная уверенность. Делай так, как я говорю, и все будет в лучшем виде. Поняла?

Фокин выложился в своем красноречии полностью, хотя всему, что говорил, сам не полностью верил, но главное, в этом нужно было убедить Надежду.

— Все поняла.

Надежда пошла переодеваться, а Фокин встречал Воронина.

— Привет, Сергеич, завтра давайте все соберемся и посмотрим, что у нас получилось.

— Что, уже готовы?

— Нет, не готовы. Нужно, чтобы все посмотрели и объективно оценили. Готов один номер. А если перед быками задом крутить, тут еще два-три нужно сделать. Вот посмотрите сами и скажете, стоит ли нам это продолжать или действительно готовую стриптизершу взять.

— Ты сам-то как думаешь?

— Я никак не думаю. Я лицо заинтересованное, мне мнение независимое нужно.

— Зачем же дело встало? Завтра и посмотрим.

— Но учти, Сергеич, мы с тобой и с Васей будем быков пьяных изображать — посмотрим, как Надька на это реагировать будет.

Сказать, что генеральная репетиция прошла на «ура», это значит, ничего не сказать. Нужно было видеть лица Воронина, Васи, да и всех остальных. Судя по их реакции, они никак не ожидали такого от, казалось, знакомой Надежды. Естественно, прекрасно наложенный макияж, ее раскованность и сексуальность сделали свое дело. Кроме того, ее грудь, за которую боялся Фокин, которую, кстати, до этого момента он и не видел, оказалась почти идеальной. Никто толком не мог высказать своего восхищения. Из всех уст, после того, как Надя оделась, были слышны одни вздохи, ахи и междометия. Собравшись вместе, Фокин решил выдавить общее мнение.

— Ну что скажете, граждане судьи? Стоит ли нам этим делом заниматься или нет?

В ответ послышались реплики о неуместном, глупом вопросе, сводившиеся к тому, что Надежда просто богиня, которую все просто раньше не замечали. Отдельной строкой прошли эпитеты того, что Надя сделала с шестом и во что она его превратила. Действительно, это ей особенно удалось. Переоблачившись в униформу официантки, она вновь начала краснеть, что не было во время танца, даже в то время, когда Вася, изображая пьяного, пытался дотронуться до ее самых интимных мест. Итак, вопрос был решен. В ближайшее время нужно было подготовить два-три танца, подобрать, соответственно, столько же костюмов и найти Надежде замену, как официантке. Пожалуй, больше всех был доволен Фокин. Все-таки это была его инициатива попробовать с Надеждой. Нужно сказать, что она оказалась более способной, чем рассчитывал Фокин. Ему удалось то, чем он сам никогда не занимался. Впрочем, это была только генеральная репетиция. Впереди был дебют. На его плечи теперь ложилось так настроить Надежду, чтобы не обрушилось то, что удалось построить. С постановкой танца, выбором музыки, костюмов Надежда справится сама. В его обязанности теперь войдет не сбить ее настрой. Оптимизм и уверенность в себе. От него многое зависело. Надежда смотрела на него, как на бога.

За это время они с Надеждой заметно сблизились. В ее душе тоже были противоречивые чувства. Фокин для нее был авторитетным человеком, но во время этой работы, она изменила о нем мнение в лучшую сторону. Вначале она относилась к нему, как к отцу, но впоследствии это было нечто большее. Скорее всего, она в него просто втюрилась, но Фокин ни жестом, ни взглядом, ни словом не давал ей никакого повода. Наверное, только это ее чувства и сдерживало. Он был в два раза старше ее, и она колебалась в том, как к нему относиться, точнее, не знала, как любить его — как бой-френда или как отца. В любом случае, она имела право броситься к нему на шею, но эта неопределенность чувств ее сдерживала. Фокин не раз, бросая свой гардероб, приходил к ней и своим спокойствием пытался внушить ей, что все у нее получится. Он понимал, что очень важно, чтобы она не «перегорела», но на сто процентов сделать этого ему не удалось. Глядя на нее, он и сам начал беспокоиться и замечал у себя иногда небольшую дрожь в руках.

Дикий вой поднялся после объявления Васи о долгожданной Надюше. Первым номером шел тот, который репетировали они с самого начала. Под прекрасно настроенное освещение вышла леди — синий чулок. Кое-какие маленькие недочеты были, по сравнению с генеральной репетицией, но эффект был просто поразительным. Фокин запер входные двери и подошел к Воронину, стоящему рядом с подиумом. Иногда он просто боялся смотреть на Надю — главное было оградить ее от особенно рьяных клиентов, хотя это на первый раз и не потребовалось. После того, как она сбросила бюстгальтер и покружилась еще около минуты, шум в зале был, чуть ли не оглушительным. Под бурные овации она забежала в подсобку, собрав брошенные к ее ногам баксы. Публика требовала выхода на бис, но как Фокин и предупреждал Васю, он строго предупредил посетителей, что ей нужно отдохнуть и, естественно, не забыл поблагодарить всех за теплый прием. Фокин направился к Наде. Она уже оделась, раскраснелась и не могла скрыть своей радости.

— Ну, что звезда, ты отрываешься от земли и летишь прямо ввысь. Молодчина. Ты успокоишься, и у тебя будет получаться все лучше и лучше, но ты не расслабляйся, продолжай работать над собой и жди великой славы.

Надя вскочила с диванчика и бросилась на шею Фокину.

— Спасибо тебе, Иваныч, это все ты, без тебя я бы ничего не смогла сделать.

Жаркий поцелуй обнял его губы и, нужно сказать, он тоже не стал себя сдерживать. Когда языки и губы освободились, Фокин, как, всегда спокойно, сказал:

— Ну ладно, ладно, ты у меня умница, но успокаивайся, тебе не раз еще сегодня выходить. Прокрути сейчас в голове остальные танцы, продумай их еще, чтобы не ошибиться. Сегодня все остальное должно быть только лучше.

Далее Надежда выступала уже увереннее. Какие-то мелкие сбои были для посетителей незаметны. Когда часам к двум ночи почувствовали ее усталость, Вася объявил ее последний танец. День премьеры был выбран средой не случайно. Посетителей в середине недели было меньше, но и те немногие были в восторге. Часам к трем все разошлись, и Воронин собрал всех в своем кабинете. Решили отметить успех Нади. Фокин смотрел на это все со стороны и радовался тому, что у них был хороший дружный коллектив. Что было особенно приятно, так это то, что таковым он стал во многом благодаря ему. На втором месте после Надежды по количеству деферамбов был, конечно, он. Даже Вася, который неохотно принял сначала Фокина, теперь тоже смотрел на него снизу-вверх. Фокин играл свою игру. Он должен был быть лучшим, самым полезным, ничего не требовать взамен, и ни в коем случае не ставить себя выше кого-то. Так он и оставался серой мышкой, авторитетом, который поддерживался только тем, что он делал. В ответных речах и тостах Надежда отдавала все заслуги успеха ему. Тот скромничал, но, кончено, иногда не мог сдерживать своих эмоций. Под утро все были веселы, немного пьяны и абсолютно довольны. За время этой корпоративной вечеринки обслужили только одну случайно зашедшую парочку, и можно было закрываться и идти по домам. Воронин предложил всех развезти. Весь вечер, вернее ночь, Надежда жалась к Фокину. Выпила чуть больше всех и уже не скрывала своих чувств. Это не могло остаться незамеченным. Фокин, на сколько мог, себя сдерживал, хотя это было и непросто. Порой, ему хотелось выгнать всех и завалиться с Надей на диван, провести с ней нескучную ночь, но в его положении это было совсем некстати. Свою мужскую плоть он за время разлуки с женой пару раз успокаивал не очень дорогими проститутками. Об этом, конечно, никто не знал.

Еще одно новшество сначала удивило Воронина. Фокин предложил изготовить карточку постоянного посетителя, которая давала скидки в десять процентов. Услышав про это, он не понял выгоды. Фокин объяснил, что карточку можно давать только наиболее щедрым клиентам, которых легко вычислить по ВИП — залам и со слов официанток. Карточки изготовили красиво и сделали их именными. Их получили сначала только пять человек, которые явно не считались с деньгами. К ним было особое отношение и обслуживание. Фокин заставил выучить их имена и отчества и заставил почаще к ним так обращаться. Официантки на таких клиентах сильно поднимались на чаевых и по совету Фокина предлагали им заказывать самые дорогие блюда, которые стояли в отдельном ВИП — меню и стоили втрое дороже, хотя, в принципе, они были обычными, только с небольшими украшениями. На этих-то клиентах прибыль и росла для Воронина. Свое получал от них и Фокин, помогая им одеться, шаркнув по плечам приобретенной элегантной щеточкой с видимым старанием. Ему перепадало от 10 до сотни долларов.

Трое из получивших карточки были людьми вполне презентабельными, два других с явно уголовным прошлым со слов девчонок, они не стеснялись их трогать за попки и не стесняясь предлагали им «отдохнуть», но выбранным Фокиным официанткам этого было не нужно. Они приехали зарабатывать деньги, которые периодически отвозили на родину, и, конечно, найти женихов. Два уголовных постоянных посетителя для женихов явно не подходили. С приставаниями девчонки справлялись терпимо, списывая это на издержки производства полученными чаевыми. С этими клиентами приходили конкретные отморозки. Со слов официанток, они передавали клиенту немалые деньги, потом кутили до утра, изрядно напиваясь. Потом по телефону заказывали проституток, и после очередной бутылочки с ними уезжали.

За три месяца пребывания Фокина в Москве, он устроился. Приходил домой утром, ложился спать до обеда, а проснувшись, вновь готовился на работу. Питался он исключительно в кафе. Перед началом и в конце работы вместе с Ворониным в его кабинете.

На Новый год решили закрыться на три дня. Все хотели побыть в семьях. Конечно, можно было в эти праздники неплохо навариться, но так решил Воронин. Без его присутствия кафе тоже работать не могло. Он руководил кухней и присматривал за баром, подменял Васю. На Новый год ему тоже хотелось отдохнуть. Дела шли в гору, и свое он возьмет. Фокин по этому поводу ничего не высказал, не желая привлекать к себе внимания вопросами о том, почему он так считает или иначе.

Отдохнуть решили 30-го, 31-го и 1-го. Работу нужно было начинать со второго января. Муссировались мнения отдохнуть вообще неделю, но все поняли, что в эти дни клиент пойдет. Воронин сориентировался и пообещал за эти дни заплатить вдвое. Это всех устроило, тем более, что народ уже активно шел на Надежду. В выходные дни зал был полон, и Фокин с охранником иногда запирали двери с табличкой «мест нет». Воронин подсчитывал свои барыши и был очень доволен. Если он раньше относился к администраторским обязанностям с прохладцей, то в настоящее время Фокину удалось его завести и увлечь в это дело.

Впереди было трое суток безделья. Праздничного настроения, естественно, у Фокина не было. Все мысли были в Борске. Он спрашивал себя: не махнуть ли ему домой, издалека посмотреть на жену, дочку? Но это было невозможно, по крайней мере, сейчас. Ехать нужно было на такси, держать тачку там сутки в Новый год. Нужно было выбрать момент, чтобы увидеть своих, после чего вернуться. Учитывая праздники, это обошлось бы ему в пару тысяч долларов, которых у него просто не было. Нет, в деньгах он сильно не нуждался. За все это время он купил телевизор, маленький холодильник, оделся на зиму. Предстояло купить кое-что приличное на весну и лето. В перспективе он планировал взять старенькую машину, вот тогда на ней он и съездит в Борск, но это было впереди. Сейчас на руках у него было около тысячи долларов. 30 декабря он взял пару бутылок водки, кое-что из мяса, фруктов и решил выпить, как следует в одиночку. Наконец насмотреться вдоволь телевизор, благо праздничных программ было много. С такими мыслями он приближался к дому. В пакетах гремели бутылки и банки. Следующая встреча никак не входила в его планы. Он уже потянулся к ручке двери подъезда, как она распахнулась, и навстречу ему шагнул участковый. Он видел его в окно несколько раз, видимо, и он интересовался новым жильцом.

— Здравия желаю, участковый уполномоченный, лейтенант Коркин, давайте знакомиться.

— Здравствуйте, вот, пожалуйста, товарищ лейтенант. Фокин с этими словами поставил пакеты на лавку и полез в карман.

— Ну что мы на улице разговаривать-то будем. Может, к себе пригласите?

Фокин по достоинству оценил действия лейтенанта. Он действовал абсолютно правильно. Наверное, уже навел о нем какие-то справки, вел себя вежливо и аккуратно напросился в квартиру. Откажись сейчас Фокин, и они бы тут же проследовали в милицию, ведь Фокин проживал без регистрации, и формально повод для его доставления был, а что бы выяснили в РОВД, неизвестно. Эта неизвестность в большей степени и пугала Фокина. На данном этапе нужно было приложить максимум усилий для того, чтобы ограничиться разговором с участковым, произвести на него максимум положительных впечатлений и не заронить тому ни капли сомнений в отношении себя, что может побудить Коркина провести по нему полную проверку.

— О чем разговор, конечно, давайте поднимемся.

Поднимаясь по лестнице, Фокин уже прикидывал, какие вопросы ему будут заданы, и нужно на них было подготовить ответы.

— Проходите, правда — прошу прощения за холостяцкий беспорядок.

— Мне приходилось бывать в местах, которые по своему беспорядку Вам и не снились, а у Вас все нормально.

Фокин видел блуждающий по комнате взгляд участкового. Молодец, внимания к себе не привлекает, но старается ничего не упустить. Фокин стал действовать его же методами. Он оставил его в комнате, сам ушел на кухню разбирать пакеты, не упуская его из вида.

— Какой же ты холостяк, вон женат, ребенок есть.

— Ой, командир, не сыпь мне соль на рану. Развод, он не со штампа в паспорте начинается, он в душе намного раньше происходит.

— Давно ли здесь живешь?

Участковый этим вопросом проверял честность Фокина. Наверняка, он уже знал, с какого времени он здесь живет и ждал ответа, делая вид, что ему ничего о нем неизвестно, но Фокин раскусил его сразу. Участковый его ни разу не видел, но у подъезда сразу представился и завел разговор, хотя можно было предположить, что Фокин мог оказаться просто чьим-то знакомым. В этом случае Коркин ждал определяющего ответа. Если Фокин ответит, что живет неделю, значит, ему есть что скрывать, и под него нужно было копать, как следует.

— С осени я здесь.

— И, конечно, без регистрации.

— Вы правы, товарищ лейтенант, самое страшное в нашей стране это бюрократизм и очереди, которые бюрократизм и порождает — ненавижу по кабинетам и по инстанциям ходить, так что готов понести наказание.

— Да мне твоей крови не надо.

— Я все понимаю, командир, но и ты меня пойми. Чтобы зарегистрироваться, мне ведь еще и хозяйку за собой таскать придется, а она добрая женщина, мне и скидочку за квартиру сделала, я и рад.

— Придется протокол составить.

— Ну, придется, так придется. Неприятно, конечно, но служба есть служба.

Кажется, лейтенант был ошарашен ответом Фокина. В подобных случаях, попавшие под его прицел предлагали договориться на месте, а этот ничуть не испугался привлечения к административной ответственности. Фокин играл именно на этом. Главное было «выбить» действия участкового из привычной колеи, дальше уже самому направить его энергию в нужное ему русло.

Конец ознакомительного фрагмента.