Лето, в котором тебя любят

Игорь Гуревич, 2014

Гуревич Игорь Давидович – автор книг «Любовь к родине» (2008), «Любовь к ближнему» (2010), «Земля обетования» (2013). В новую книгу вошли рассказы и житейские истории. Старая истина, что жизнь людская трагикомична, выражена в них с пронзительной искренностью и присущим автору юмором. Любовь к родным, близким, друзьям, к людям, нас окружающим, вызывает у читателя ответные чувства, и потому, видимо, не покидает его образ ЛЕТА, в котором нас любят только за то, что мы есть на этом свете.

Шмуля

1

Шмуля, Шмулевич Иоська — молодой да ранний бандюган. Черный, как смоль, кудрявый, темный лицом с каким-то метисовым окрасом, обезьяньей челюстью, толстыми губами, крупными зубами и волоокими, вечно припухшими еврейскими карими глазами с огромными ресницами.

Его боялась вся школа. За ним стояли серьезные пацаны. В классе Шмуля сидел исключительно на первой парте. На уроке, если вдруг на него что-то снисходило, он брал в рот половинку лезвия «Нева», вернее, вытаскивал его откуда-то из-за щеки и показывал на языке учительнице.

Русичку аж передергивало:

— Шмулевич!

— Ща, сжую, — и он отправлял лезвие в рот и схрумкивал его, перетирая волчьей челюстью.

А вот другой урок. Шмуля расстегивает ширинку и громогласно заявляет:

— Ложил я на все это!

— Шмулевич!

— Ща, выйду, — и выходит прямо в окно.

…Классное собрание. Классная, учитель украинского языка и литературы со стажем и званиями, Надежда Захаровна, сухопарая и шустрая, говорит с неистребимым хохляцким акцентом:

— Шо будемо делать с Иосифом Шмулевичем?

Шмулевич за ее спиной присаживается на краешек учительского стола. Улыбается безразлично и крутит в пальцах сигарету.

— Расстрелять! — орет кто-то.

Сорок глоток подхватывают:

— Утопить! Закопать живьем! Подвесить за ноги!

Шмуля ржет. Захаровна оборачивается:

— Встал ровно!

Иоська отрывает зад от учительского стола, принимает позу «полусмирно» и закладывает сигарету за ухо. Классную мы уважали и опасались.

— Значит так, сраная республика ШКИД, уничтожать Шмулевича мы не будемо. Мы его будемо выпускать из восьмого класса со свидетельством на все четыре стороны.

— А если не сдаст экзамены?

— Значит, со справкой, но на все четыре стороны.

Шмуля морщит лоб, напряженно ловя какую-то мысль:

— Это хорошо. Но со справкой — плохо.

— Конечно, плохо. Причем не тоби, а школи.

— Ну, а я шо сделаю?

— Ты ничого не зробиш. Комсомольци?

— Га? — откликаются комсомольцы.

— Пиднялысь.

Встали семеро.

— Ты, — ткнула в меня пальцем, — занимаешься с ним русским. Ты — математикой, ты — физикой…

После собрания мы остались со Шмулевичем.

— Короче, Шмуля, домашнюю мы тебе будем давать «перекатывать», а на контрольных садись рядом с нами.

— Бл., а шо перекатывать? Я вам тетради дам — сразу и пишите.

— Не наглей. За десять минут до урока — перерисуешь. Можешь не все, лишь бы на «трешку» нацарапал…

2

Идем со Шмулей на базарчик. Он с каждого лотка чего-то прихватывает: семечки из мешка, яблочко, грушку. Кто-то ворчит, кто-то матюгается, но не связываются. Через одного «стреляет» у лоточников сигареты. Те нехотя дают.

Под конец хватает кавун — и деру. Сзади крик — но погоня квелая. Кто-то отбежал десять метров — махнул рукой.

— Не связывайся с ним. Это Шмуля. Больше напакостит, если сцепишься, — отговаривают соседи по лоткам.

3

Малороссия. Теплый сентябрьский вечер. Пятница. Затягиваемся болгарскими сигаретами, жуем расколотый о скамейку арбуз, сплевываем семечки.

— Ладно, я пошел, — Шмуля встает и уходит.

— Чем займемся? — спрашивает Неволя.

— Пошли бомбочки кидать, — предлагает Серый.

— С водой? — спрашивает Алик Рыжий.

— С мочой.

Идем к Серому в трехэтажный дом на улице Ленина. Делаем из бумаги бомбочки. Лезем на покатую железную крышу (амбарный замок на чердачной двери висит для виду). У Серого банка с общественным ссаньем. Аккуратно разливаем в бомбочки. Подходим к краю крыши с металлическими перилами. По очереди определяем жертву: бросить надо так, чтобы на голову человеку не попало да и обрызгало не слишком. Совесть еще есть. Остатки.

Первый — Серый. Внизу — девчачий визг. Но мы это уже не видим — бухаемся плашмя животом на разгоряченную крышу.

Последним рискует Алик и попадает прямо на голову мужику.

— А-а-а! — мат-перемат и крик. — Милиция!

Мы мчимся по крыше к спасительному выходу. У самой железной двери с чердака затихаем.

— Ша, мужики! Кажись, сюда бегут, — с лестничной площадки топот и голоса.

Взлетаем обратно на крышу. Бежим к запасной лестнице. Спускаемся. Неволя, самый высокий, — первый. Ступеньки заканчиваются метра за три — три с половиной до земли. Кузнечик, кличка Петра Неволи за прыгучесть, присвоенная ему нашим физкультурником, на несколько секунд зависает над землей на вытянутых руках на последней металлической перекладине. И вот уже кричит снизу:

— Принимаю!

Алика ловим всем гуртом последнего и деру — подальше от места преступления.

— Е! Я банку с мочой забыл на крыше, — бьет себя по лбу Серый.

— Ага, менты сдадут ее на анализ — и нас вычислят, — заржали весело.

— А я бомбочку пустую забыл, — вспоминает Рыжый.

— Еще один нервный. Ну и что?

— Я ее из обложки старой тетради по русскому сделал. Тут мы тормознули с разбегу.

— Рыжий, ты совсем плохой? — поинтересовался Серый.

— Отстань от него, — сказал Кузнечик. — Может, обойдется. Давай покурим?

Мы разместились на детской площадке и достали «ТУ-154». Не сговариваясь, тему закрыли. Вообще-то, большими хулиганами мы не были. Но на пакостные приключения периодически тянуло.

Как-то в прошлом году весной, когда была мода на взрыв-пакеты, швырнули не туда — на высокую меховую шапку тетеньке. Хорошо, пакет за ветку зацепился. Но шапка сверху вмиг выгорела черной залысиной. Тетенька не заметила — машины кругом шумели, а взрывчики серные негромкие были — и мирно продолжила свой путь.

…Другой раз в кабину грузовика снежком влепили. Шофер расторопный оказался. Я тогда не при делах был, но смотрел и, как положено, смеялся над происходящим. Поплатился ухом: шофер воспитывал не щадя, всадил на прощание ногой в пятую точку и, спасибо, отпустил с Богом. Кореша наблюдали из подворотни и веселились по полной.

…Как-то решили перевыполнить план по металлосбору и укатили два пустых газовых баллона, выставленных у частных ворот на замену полными. Город был невелик, хозяин по наводке примчался в школу через час после присвоения нашему классу первого места.

Отделались «неудом» за поведение. Но ведь, что характерно: пока хозяин не нашелся, баллоны в металлолом приняли, и ни у кого вопросов не возникло.

4

В понедельник, на втором уроке, в класс вошла классная в сопровождении капитанши из детской комнаты милиции.

— Смаковецкий, встань!

Алик поднялся белый, как мел.

— Твоя работа? — и она подняла чуть не над головой лицевую обложку тетради по русскому языку со сгибами после бомбочки.

Алик сглотнул слюну. Я ущипнул его сзади, мол, молчи, еще не все потеряно.

— А шо там такое? — подал голос Иоська.

— Шмулевич, тебя не спрашивают. Смаковецкий, это обложка твоей тетради?

— Я отсюда не вижу, — выдавил из себя Алик.

— Я тебе помогу, — Захаровна повернула листок к себе и прочитала: — «Тетрадь по русскому языку ученика восьмого «Г» класса… Смаковецкого Альберта».

— Да, так меня зовут.

— Я тебя спрашиваю, ты знаешь, что из этого листочка была сделана «бомбочка», или как вы это там называете?

— Теперь знаю, — начал приходить в себя Алик.

— Хватит церемониться! Забирайте его, — вставила слово капитанша.

— Так это я бомбочки кидал, — вдруг вмешался Шмуля.

— Ты? А тетрадь Смаковецкого к тебе как попала?

— Так вы же сами сказали, чтобы мы все Шмулевичу помогали учиться. Вот Алик и дал ему тетрадь переписывать, — поспешил прояснить ситуацию Неволя.

— Все так, — подтвердил Иоська.

Захаровна замерла с открытым ртом.

— И ты, значит, набирал мочу и швырял этим в прохожих с крыши? — вступила в права капитанша.

— Шо?! — Шмуля аж поперхнулся. — Да я бы лучше тогда просто им на голову по…ал.

— Шмулевич! — взвизгнула притихшая было на время учительница русского и литературы, на чьем уроке разворачивался весь этот цирк.

— Ну, пописал, — исправился Иоська.

— Не морочь нам голову! На крыше банку с мочой нашли.

— Так и шо? Она моя шо ли? Проведите анализы.

— А гражданин… — начала было капитанша и осеклась. Шмуля заржал:

— Шо на кого-то попало? Так это вода, пусть не беспокоится.

— А…

— А если пахнет, так это он сам с перепугу…

— Шмулевич! — оборвала его русичка.

— Да молчу я.

Когда Иоська под общий гвалт уходил из класса вслед за капитаншей, демонстративно заложив руки за спину, Надежда Захаровна обронила ему в спину:

— Не ожидала от тебя, Шмулевич, такого детского сада. Шмуля остановился. Посмотрел на Алика, потом на Неволю и усмехнулся:

— А это у меня детство в ж…е сыгрануло.

После уроков Иоська поджидал нас возле школы.

— Тебя отпустили?

— А меня и не держали. По мне и так тюрьма плачет, шоб из-за такой мелочи вязать. Впаяли штраф предкам двадцатку. Так шо с вас по пятерке, засранцы. И ишо десятка сверху мне за хлопоты.

— Кто тебе сказал, что…

— Мне никто ничего не говорит. Я просто знаю. Время пошло. Через три дня — гроши. И вообще, хорош в детский сад играть. Учитесь, у вас это краше получается.

Что сказать? Справедливо. Так что наскребли. А с крыш бомбочки бросать перестали. Это оказалось действенней любого комсомольского собрания. Детский сад закончился, а взрослая зона не привлекала. У каждого была своя столбовая дорога. И спасибо Шмуле, на свою он нас не пустил.