Сказка о похождениях молодого князя Кирьяна, приведших его к счастью

Игорь Дасиевич Шиповских, 2023

Сказка о невероятных приключениях и перипетиях судьбы, о мужестве и отчаянии, о безмерной храбрости и неподдельном почитании, о внезапной любви и долгом расставании, о сжигающей ненависти и безграничной дружбе и ещё много о чём, что может ждать человека в его невольном странствии на чужбине. А действие этой в чём-то загадочной истории происходит в давние времена царствования Петра I, и притом растягивается не на один год. Более того, государь сам принимает участие в некоторых событиях, а потому почитателям царя Петра и многим монархистам эта сказка придётся по вкусу и даже весьма рекомендуется… Иллюстрация обложки: автор текста – Игорь Шиповских

4

Разумеется, государь Пётр Алексеевич догадывался о шкодной деятельности Шафрона, однако никаких особых действий супротив него не предпринимал. Прошло уже целых три года со дня рождения юной графинюшки, а он всё не обращает внимание на слишком уж назойливое поведение барона.

— А зачем мне его трогать,… пусть себе доносит, как мы тут весело живём, ведь это может когда-нибудь пригодится и сыграть нам на руку,… чужие шпионы тоже могут быть полезны… — тонко рассуждал государь и продолжал открыто посещать графа Васильеффа. Впрочем, как говорится, всё хорошее бывает до поры до времени. И в этом случае всё произошло именно так.

Был очередной вечер весёлого застолья в Немецкой слободе. Царь Пётр с сотоварищами только что вернулся с удачных пушечных стрельб, и довольный их результатами решил отпраздновать это событие. А надо отметить, что по тем временам это действительно было важное событие, ведь пушек тогда делалось мало и каждое удачное испытание нового орудия обязательно сопровождалось бурным застольем. Вся честная компания собралась на лужайке прямо у дома графа Васильеффа. Все были ещё разгорячены стрельбами и многие даже не успели переодеться. Так и оставались в полной выкладке при клинках и пищалях. Также надо заметить, что иметь при себе шпагу в Немецкой слободе считалось делом вполне привычным.

Был тем вечером средь сотоварищей царя и князь Кирьян, а как же без него, ведь близкий друг. Он всё также весело шутил, отпускал безобидные эпиграммки в адрес присутствующих, и даже слегка подтрунивал над привычкой государя самому поджигать фитиль у пушки. В общем, как обычно балагурил. И, конечно же, он не забывал подзадоривать и поддевать хозяина лужайки, графа Васильеффа. Ну, такой уж был у князя Кирьяна характер. Ну не мог он устоять от искушения высмеять кого-нибудь. А тут такой удобный случай выдался, пред ним наследник боярского рода, который когда-то давно сбежал от русского царя. Ну как не воспользоваться такой удачей.

Впрочем, и до этого дня случалось, что князь Кирьян поддевал графа, и притом неоднократно. Но это были всё какие-то незначительные стишки, типа прибауток. Что-то навроде этого: — смотрите, кто пожаловал к нам в гости сам,…

то бывший европейский житель и вовсе он не хам… —

этакое безобидное и ни о чём не говорящее двустишье. А тут вдруг князя Кирьяна понесло, разобрало сверх всякой меры. И не понятно с чего, то ли ему пунша больше всех подливали, то ли он закусывал меньше остальных, но только из него такой язвительный сарказм посыпался, что присутствующие дамы покраснели до самых ушей, а некоторые так и вовсе покинули лужайку.

А меж тем царь, будто ничего и не замечает, хохочет громче всех, и ещё едкой поэзии требует. А князь Кирьян и рад стараться, сыплет стихотворной скверной, и моментами даже на грубую прозу переходит. И так он это раздухарился, что перешёл всякие рамки приличия. На графа Васильеффа ушаты недозволенной лексики льёт.

— Ха-ха-ха,… а ты граф не промах!… Вон как нынче петухом ходишь,… сам государь тебя привечает,… наверняка полагает, ты ему друг!… А зря,… друзья-то в бою проверяются, а не в гостях встречаются!… Вот ты мне скажи-ка, графская твоя душа, а где ты был, когда мы на Азов ходили да на Плещеевом озере в холода корабли строили!?… Ха-ха,… молчишь,… а я тебе отвечу!… Ты в своей Европе отсиживался да, небось, в нужном чулане прятался!… Ха-ха-ха,… а сейчас смотрите-ка на него, какой храбрец выискался,… политесу да танцам обучился и ну на балах геройствовать!… ха-ха-ха!… — выдал желчную тираду князь и зашёлся колким смехом. Но это было уже ни в какие ворота, чересчур оскорбительно, просто невыносимо, и граф не сдержался.

— Послушайте-ка, князь,… а кто вам дал право судить о моей храбрости и отваге!?… Да,… я не был с государем на Азове,… да и кораблей не строил,… но я не менее вашего храбр, и не потерплю столь заносчивых высказываний!… Вы оскорбили меня, и я требую сатисфакции!… Умейте держать ответ за сказанное, сударь!… — выйдя в центр лужайки, гневно, но тактично заявил граф, на что тут же получил ответ.

— Да ты что граф, никак на поединок меня вызываешь!?… Да ты хоть знаешь, кто я такой?… Да я с клинком в руках родился!… Да здесь лучше меня никто шпагой не владеет,… я уж и не говорю про саблю!… Да я могу простым солдатским палашом весь твой графский дух из тебя же и вышибить!… — всё ещё недопонимая всей серьёзности ситуации, куражливо выкрикнул князь. Положение накалялось с каждой секундой. Все вдруг сразу затихли. Всякий смех прекратился. Присутствующая здесь же жена графа взяла дочь Юленьку на руки и испуганно прижала её к себе. Сам же граф вынул шпагу из ножен и, поднеся её ко лбу, отдал честь, что говорило о полной его решимости начать дуэль. Жена было попыталась ему что-то сказать, но граф резким движением ладони оборвал её. И лишь государь, убрав улыбку с лица, строго обратился к участникам ссоры.

— Неужели друзья нельзя решить всё миром!?… Граф, надо ли обязательно драться?… Может, остановитесь, и простите князю его необдуманное высказывание,… а князь в свою очередь впредь будет осторожен с вами… — постарался сгладить ситуацию Пётр, но тут вдруг взъерепенился хмельной князь.

— Государь, уж коли ты меня другом называешь, то дозволь, я отвечу этому заграничному хлыщу!… Нельзя парировать отказом на вызов шпагой,… негоже это,… не по-нашему!… Примирением тут не обойтись, будет схватка!… И пусть это будет честный бой,… я своё чрезмерное умение владеть клинком сглажу бокалом доброго вина!… Хмель не позволит мне драться в полную силу!… А я и не буду усердствовать,… так что мы сразимся почти на равных!… — продолжая кичиться, высказался князь, моментально осушил бокал вина, достал свою шпагу, и слегка утратив равновесие, нечаянно качнулся вперёд. И этот его непроизвольный выпад граф принял за призыв к дуэли. Схватка тут же началась. Граф, как оскорблённая сторона, первым ринулся в бой. Князь машинально уклонился от его атаки и попытался сам атаковать. Но его хмельные движения были настолько неловки и скованны, что их хватило лишь на оборону. Столь опрометчивое начало боя не сулило князю Кирьяну ничего хорошего.

Меж тем все кто был на лужайке, мгновенно превратились в невольных наблюдателей столь страшного действа. И надо отметить, не только они, таким же правом воспользовался и сосед графа — барон Шафрон, больше известный как «кузен Шафрик», который, между прочим, наблюдал за конфликтом с самого начала. Барон, как опытный агент, искусно спрятался за шторкой возле окна, и теперь оттуда следил за ходом схватки. Что поделать, шпионаж есть шпионаж, и он обязывает быть в курсе всех дел, притом даже таких непредвиденных как это.

А в это время князь Кирьян каким-то чудом перехватил инициативу у вполне трезвого графа Васильеффа и перешёл в атаку. Но что более удивительно, все атакующие удары князя давались ему практически без труда. Складывалось такое впечатление, что он просто забавляется. Взмах шпаги и он с лёгкостью пробивает оборону графа. Ещё один рывок, замах, и шпага князя мягко вонзается в грудь графа. Какой-то заурядный тычок, давно изученный удар, но он-то и решил исход схватки. Граф неловко покачнулся, разом обмяк, поднял к небу глаза, из раны на груди хлынула алая кровь, шпага из его рук выпала, и он, успев сделать всего один шаг по направлению к жене с дочкой, рухнул навзничь.

Никто сначала даже и не понял, что произошло, все вдруг просто замолчали. Да и сам князь Кирьян не уловил, что случилось. Он безвольно стоял и тяжело дыша, смотрел то на упавшего графа, то на его жену и дочку. Они тоже были в растерянности. Однако в ту же секунду дочка графа, кажется, начала понимать, что произошло. Она привыкла видеть отца всегда весёлым и живым, а теперь он лежал безмолвно и неподвижно. Юленька хоть и была ещё мала, но сообразила, что её обожаемый папенька сам уже никогда не поднимется. Глазки её округлились, ротик задрожал, личико резко исказилось, и раздался отчаянный детский всхлип. Не дай Бог услышать такое ни одному родителю. Это был глас боли и скорби. И он, конечно, сразу пробудил сердце матери. Сейчас и жена графа поняла, что стало с её горячо любимым мужем.

Ещё мгновение и теперь уже все очнулись от молчаливой оторопи. Лишь князь Кирьян по-прежнему окаменело стоял и, не в силах отвести взгляд от полных слёз детских глаз дочери графа, тяжело дышал. Сейчас вся бездна горя была заключена в этих невинных глазах. И ещё неизвестно, сколько бы князь Кирьян так простоял, если бы не Алексашка Меньшиков, тоже близкий сподвижник царя. Очнувшись, он мигом подскочил к князю и, дёрнув его за рукав, потащил в сторону подальше от лужайки.

— Вот что князюшка,… похоже, ты навсегда уложил графа,… а это нехорошо!… Вот упреждал же вас олухов государь не драться,… а ты ослушался его, да ещё и похвалялся, что упокоишь графа!… И вот результат, граф лежит бездыханный,… а такое Пётр Алексеевич не прощает,… бежать тебе надо,… и прямо сейчас же,… не то попадёшь под горячую руку государя и тоже жизни лишишься!… Да ты прейди в себя-то,… слышишь, что я тебе говорю!?… — оттащив Кирьяна на безопасное расстояние, прикрикнул на него Алексашка.

— Да вроде слышу,… и даже понимаю, о чём говоришь, но вот только не возьму в толк, как же так всё вышло,… ведь я не хотел его убивать,… думал, лишь проучить немного,… а он словно сам под удар подставился. На шпагу так легонько осел,… будто пушинка упала,… да как же так-то?… — вмиг протрезвев и осознав случившиеся, пробурчал князь, всё ещё не в силах оторвать взгляда от лужайки, где лежал распластанный граф.

— Ну, вот и славно, что ты соображать начал,… теперь уже неважно, как ты графа на клинок насадил, теперь другое важно!… Вот тебе кошель с золотыми монетами,… эх, для себя собирал, но для тебя они сейчас нужнее,… так что забирай скорей, и беги за границу, подальше от государя!… Здесь-то он тебя враз отыщет, да ещё и прибьёт ненароком,… а там ты в безопасности будешь!… Доберись до Франции, до Парижа,… на окраине найдёшь таверну «Жирный гусь»,… язык ты ихний знаешь, разберёшься!… У меня там, в таверне, трактирщик знакомый, Жаком зовут,… когда-то я его здесь в Немецкой слободе привечал,… а теперь он там трудится. Так вот, скажешь ему, что ты от меня,… и назови ему моё имя с фамилией, но только произнеси их наоборот,… слово в слово назови, не перепутай,… он поймёт,… у него и останешься, отсидишься!… А как государь остынет, я тебе весточку пришлю,… тогда и вернёшься!… Ну а сейчас беги к границе,… да на разъезде возьми себе жеребца, чтоб тебя было не догнать!… — одним махом выпалил указания Алексашка, и тут же поспешил вернуться на лужайку, где все уже обступили лежащего графа, стараясь хоть чем-то помочь ему.

Князь Кирьян оказавшись в одиночестве и с полным кошельком золота, безотлагательно последовал указаниям Меньшикова, а именно, скорей ретировался, спасаясь от кары государя. Алексашка был прав, Пётр Алексеевич в гневе был страшен и действительно мог ненароком зашибить до смерти. Кирьян тоже об этом прекрасно знал, а потому через полчаса он уже добрался до разъезда, взял себе коня и теперь скорей мчался к заставе. Так внезапно начался его заграничный вояж, или если быть точнее, то жизнь в вынужденном изгнании. А тем временем на лужайке события развивались совершенно иным образом. Там всё шло тихо и скорбно. Из слободки для осмотра графа прибыл доктор. Все теперь выстроились полукругом и сосредоточенно наблюдали за его действиями. И лишь один Пётр, яростно сжимая кулаки, ходил из стороны в сторону, дожидаясь итогового вердикта доктора. Прошла ещё минута, и вердикт наконец-то прозвучал.

— Нет, государь,… признаков жизни я не нахожу,… клинок пробил грудь и угодил прямо в сердце,… граф мёртв… — закончив осмотр констатировал доктор и зачем-то хитро подмигнул царю. Отчего тот сразу встрепенулся и резко вскрикнул.

— Ну что ж,… довольно тут глазеть!… Все разойдитесь!… И вы доктор тоже свободны!… А ты Алексашка и братья Головины останьтесь, и отнесите графа в дом,… нечего ему тут на виду у всех лежать. Ну а ты друг Лефорт немедля распорядись на счёт похорон,… завтра же с этим и покончим,… а я пока поговорю с графиней, да дочку утешу,… вон, как она испуганно смотрит… — мигом распорядился Пётр, подошёл к графине с дочерью и обнял их. В ту же секунду Меньшиков и братья Головины, (тоже близкие сподвижники царя) перенесли тело графа в его спальню, а Лефорт умчался делать распоряжения на счёт похорон. Вот так вдруг, обыденное застолье перешло в траурное мероприятие.

Вскоре государь проводил графиню с дочкой в дом. Там они и остались до утра. А наблюдавший за всем происходящим их сосед — барон Шафрон, или просто Шафрик, всё аккуратно записал себе в книжечку и этой же ночью доложил аглицкому послу о скоропостижной кончине графа Васильеффа. За что получил очередное вознаграждение и продолжил свои шпионские наблюдения. А наблюдать, кстати, было ещё за чем.