Силуэт

Игорь Игнатенко, 2023

Новая книга Игоря Игнатенко, отмечающего в этом году 80-летний юбилей. Наряду с произведениями, созданными за последние два года, в неё включены избранные стихи и рассказы из прежних книг. Писатель надеется на читательское внимание. Ради него и работает по мере сил.

Кумарский утёс

Рассказы

Медовуха

Из Возжаевки Даниил возвращался довольный. Ещё бы! На складе медикаментов армейской части бывший сослуживец Павел Кутковой не поскупился. Начальник медсанбата в объёмистый брезентовый рюкзак поместил коробки ампул и таблеток, упаковку со шприцами, скальпелями и другими инструментами. Мягкими пачками со стерильными бинтами и ватой обложил трёхлитровую бутыль с медицинским спиртом.

— Слеза ребёнка! — щёлкнул ногтем по тёмно-синему стеклу низенький и полноватый Кутковой. — Девяносто пять градусов. Любую заразу на корню косит.

Приятели хохотнули и понимающе переглянулись. Даниил посмотрел внутрь рюкзака.

— Тут ещё место осталось, Пал Григорич. Не тащить же мне домой возжаевский воздух. Раскошеливайся дальше, не скупись. Родина тебя не забудет.

Ставя под завязку пару коробок с пилюлями и порошками, перетянутых крест-накрест серыми бинтами, начмед пояснил:

— Повезло тебе, товарищ бывший военфельдшер. Этим лекарствам срок годности вышел в том месяце. Так что ты, Маляренко, вовремя подоспел, иначе списали бы вскорости и утилизировали.

— Побойся Бога, Григорич! Чего бы этим снадобьям сделалось за пару недель сверх срока годности?

— Так инструкция велит. Армейские уставы нарушать не положено, сам знаешь. Да ты не волнуйся, гражданскому хворому народу списанная медицина не повредит. Проверено неоднократно. Не ты первый за помощью приходишь.

Военврач передал наполненный рюкзак хозяину. Сняв фуражку и утерев потный лоб рукавом некогда белого халата, поинтересовался:

— Значит, после комиссии тебя в начальники двинули? На повышение пошёл?

Даниил кивнул головой в штатской кепке-восьмиклинке и отшутился в рифму:

— Иначе какой бы я был хохол…

Запирая дверь склада на увесистый замок, помеченный инвентарным номером, Кутковой предложил:

— Заглянем ко мне, на посошок примем по мензурке. Чтобы ржа внутри не завелась от тыловой жизни.

Солнце катилось к полудню, июльский воздух обдавал жаром. И если бы не ветерок с расположенного поблизости аэродрома, терпеть зной было бы невмоготу.

В пропахшем карболкой свежепобелённом приёмном кабинете санчасти начмед указал Даниилу на кушетку. И пропел хрипловатым баритончиком куплет из популярного кинофильма:

Мы приземлимся за столом,

Поговорим о том, о сём

И нашу песенку любимую споём!

Затем раскрыл дверцу стального сейфа, выкрашенного синим колером, и достал литровый прозрачный флакон с плотно притёртой конусовидной пробкой. Содержимое составляло половину ёмкости. По всему видно, что флакону скучать в заточении долго не приходилось.

Разливая спирт по гранёным стаканам до половины, капитан уточнил:

— Ты разводить будешь или запьёшь опосля?

— Зачем же продукт портить? — прищурился так, словно уже совершил глоток, Даниил. — Как начальство, так и я.

Чокнулись и выпили, обжигая досуха гортани, за победу над Германией. В суровом молчании помянули погибших. Закусывая говяжьей тушёнкой и по-домашнему вкусным армейским хлебом с припёком, Даниил рассказал о своих новостях. Заодно не преминул поведать и о минувшем.

После комиссования из действующей армии по болезни Маляренко вызвали в облисполком и назначили заведующим отделом здравоохранения во вновь организованный Советский район. «Там будет твой трудовой фронт. Больницу надо строить взамен старой. Райздравовский опыт у тебя есть. Так что принимайся за дело», — скомандовал главврач Исаков.

Приказы начальства, тем более в военное время, не обсуждаются.

Советский район, центром которого являлась Сосновка, раскинулся на северо-востоке области, занимая таёжно-степное пространство и пёстро разбросанные многочисленные участки возделанной земли, пригодной для выращивания пшеницы, ячменя и овса, а также культивирования сои. Травяные угодья давали корм коровам и овцам. Лесные массивы являлись постоянным источником древесины для строительства.

Население в большинстве состояло из переселенцев и их потомства. Основной костяк приходился на украинцев. Даниил был в их числе. Шестнадцатилетним подростком отправился из приднепровской Черкащины с семьёй дядьки по материнской линии Матвея Маляренко на Амур. За плечами школа-семилетка в родном селе Кошмаке. Грудь волновало огромное желание повидать белый свет. Плодородные чернозёмы на приусадебных участках худо-бедно кормили крестьян. Учитывая, что колхозные амбары были выметены подчистую ретивыми сборщиками зерна, уполномоченными партией на сбор средств для индустриализации, домашняя корка хлеба не давала помереть. Однако хотелось лучшей доли, новых возможностей для роста. Конечно, жаль было покидать отца Сергея Захаровича, инвалида Первой мировой войны. Мать Степанида Корнеевна дала жизнь семерым детям, из которых Даниил был старшим. Разумеется, его руки нужны в дому, но родители перечить не стали.

Приехали на Дальний Восток, стали обживаться на станции Завитой. В две мужских силы вскоре воздвигли дом, благо для переселенцев стройматериалов здесь не жалели. Дядька с подборной лопатой пошёл на топливный склад швырять уголёк для паровозов. Даниил устроился в прокуратуру секретарём ворошить бумаги. Два года помогал служителям Фемиды блюсти законы. А затем прискучило сдувать пыль с папок, плодить новые «дела». Тем более что прокурор отбил охоту к работе своей любимой поговоркой: «Дайте мне человека, а статью закона я ему подберу». Людские страдания и слёзы тронули сердце начинающего правоведа.

Вскоре покинул Даниил дядькин дом и отправился в Благовещенск. Поступил в фельдшерско-акушерскую школу. Хотелось не карать людей, а исцелять от различных болезней. Через три года в составе краснознамённой группы отличников учёбы получил «красный» диплом. К тому же, будучи старостой группы, успел стать членом ВКП (б). Перспективы открывались заманчивые. Серьёзный молодой человек получил назначение на пост заведующего Благовещенским районным отделом здравоохранения. В двадцать четыре года — это не пустяк. И не беда, что для командировок по сельским медпунктам приходилось искать попутный транспорт. Порой оказия оборачивалась ездой в кузове грузовика, а то и на тряской телеге. В распутицу выручали длинные ноги. Пешком отмахивал иной раз по просёлкам за день до полусотни километров с гаком.

Кормился скудно, какие в ту пору были столовые да рестораны в колхозах и совхозах? Хорошо, добрые люди приглашали к столу. В летнюю пору спал порой на сеновалах, в стайках, слушая вздохи жующих сено коров и лошадей. Своего собственного угла в Благовещенске не имел, ютился в общежитии молодых медиков. Народ собрался холостой, весёлый, не обременённый лишним имуществом и запасами продуктов. С утра успевали до похода на службу заправиться жидким чаишком из утробно булькавшего в кухне титана. Обед заставал врасплох, и, если удавалось раздобыться тарелкой супа, картошкой-толчёнкой, украшенной маленькой, в детскую ладошку, котлеткой и стаканом киселя — о большем и не мечталось. Остатки обеденного хлеба с куском колбасы шли на ужин.

Украинскому хлопцу, выросшему на материнских харчах, яблоках, сливах и грушах из собственного садочка возле хаты, подобная «перемена климата» обернулась боком. Как тут было не заработать не только несварение желудка, но и чего похуже? Впрочем, по молодости лет об этом не думалось. Подумаешь, рези в животе! Хлебнул горяченького — и вперёд!

Однако заведовать благовещенским райздравом долго не пришлось. Над миром распростёрлась грозная тень войны. Германия зарилась на украинские чернозёмы, бакинскую нефть, собиралась двинуть свои механизированные полчища до индустриального Урала. На Дальнем Востоке ждала своего часа Квантунская армия японцев. Каждый штык в Красной армии должны были держать обученные и сильные руки. В августе 1939 года Верховным Советом СССР был принят новый Закон «О всеобщей воинской обязанности». Статья 12 разделяла командный состав РККА на четыре группы: высшую, старшую, среднюю и младшую.

Так очутился Даниил Маляренко вскорости в воинской части, расквартированной в Возжаевке. Как медику со средним специальным образованием, присвоили новобранцу звание военфельдшера. А это как раз средний начальствующий состав. Надел новоявленный командир френч с двумя кубарями на зелёных петлицах воротника. Летнюю пилотку цвета хаки зимой сменял суконный шлем с шишаком, получивший немало прозвищ, серьёзных и не очень. Старослужащие помнили прежние названия, бытовавшие с Гражданской войны: «ерихонка», «богатырка», а затем «фрунзевка» и, наконец, «будёновка». Острословы именовали сей предмет из-за вытянутого вверх остроконечного шишака «громоотводом», и даже додумались до «умоотвода». В народе же, а затем в литературе и искусстве закрепилась «будёновка», прослужившая в иных частях верой и правдой до окончания войны.

Работы в тыловой армейской части военфельдшеру хватало. Новобранцам хворать не полагалось. Готовились к надвигавшейся войне. Учились оказывать медпомощь в полевых условиях. Требовалось срочно освоить применение обеззараживающих и обезболивающих средств и лекарств. При необходимости важно было владеть скальпелем.

Все эти премудрости Даниил постигал под командованием начальника медсанбата военврача третьего ранга Куткового, с которым успел сдружиться. Штат батальона был укомплектован с расчётом мобилизации и отправки на фронт в первые же дни войны.

И грянула война!

Перед формированием подразделения, готовящегося к переброске на запад страны, весь строевой состав проверяла строгая медицинская комиссия. Отбирали стопроцентно здоровых солдат и командиров. Под пулями и бомбами заниматься исцелением старых болячек будет недосуг.

— Вам, товарищ военфельдшер, с язвой желудка не только на фронт, в действующую армию нельзя, но и тыловая служба противопоказана, — подытожил председатель комиссии. — Увольняем подчистую. Уверен, со своей специальностью вы на «гражданке» пригодитесь.

Кто ж думал, что эта закавыка сохранит жизнь комиссованному военнослужащему. С огромной горечью узнал Даниил немного погодя страшную новость о гибели санитарного поезда, из которого был списан. Узловая железнодорожная станция подверглась жестокой бомбардировке фашистской авиации. Погибли многие бывшие сослуживцы.

Именно накануне этого горестного события Маляренко направили в Советский район.

Так сурово вошёл в жизнь Даниила новый период самостоятельного существования. Сверстники давно обзавелись семьями, растили детишек. Захотелось и ему домашней обустроенности, семейного уюта. В двадцать семь лет это просто необходимо. Новая работа беспощадно забирала время и силы. Строительство районной больницы приносило массу хлопот. Приходилось самому выбираться в тайгу с бригадой лесорубов. Зимой на морозе махать топором, греться у костра, ночевать в щелястом бараке, хлебать из общего котла. Однажды подхватил воспаление лёгких. В ботинках и немудрено, не у каждого унты или валенки. Какой уж тут уют…

Однако молодость брала своё. В поисках бухгалтера для больницы съездил Даниил в Куйбышевку-Восточную. Там-то и познакомился с весёлой и общительной Ниной. Девушка после окончания десятилетки мечтала поступить в университет и выучиться на химика, но война круто повернула стезю. Пришлось поступить на курсы счетоводов. Требовалось помогать матери кормить двух младших сестрёнок. Отца в семье не было по причинам, которые мать утаивала от дочерей. Люди в ту пору пропадали порой бесследно. Заточение «без права переписки» наглухо отрубало минувшую жизнь. Дознаваться причин репрессий — себе же вредить.

В отделе кадров курсового комбината Маляренко познакомился со списком выпускниц. «Выбирай любую, все красавицы-холостячки», — добродушно посоветовал директор. Пробежавшись по графам успеваемости, Даниил остановил внимание на обладательнице отличных зачётных оценок по всем предметам бухгалтерской науки Нине Фокиной. Побеседовали. Невольно залюбовавшись кареглазой стройной девушкой, Даниил красноречиво стал уговаривать поехать работать в Сосновку. В чём и преуспел. Получив благословение матери, отправилась Нина в новую жизнь с чемоданчиком скромного приданого. В круговерти дел молодые люди находили часок-другой для встреч, привыкли друг к другу. Через год общения решили соединить свои судьбы. Свадьбу не играли, учитывая сложную обстановку и скромность личных средств. Райисполком выделил молодожёнам половину дома-пятистенка. И стали жить-поживать.

Молодая семья, несмотря на потрясения грозных лет, сплотилась в общих заботах. Тем более, в положенный срок родился сын. Назвали Егоркой, стали пестовать, помогая друг дружке. Яслей и детсада в Сосновке в ту пору не было. Приходилось полагаться на собственные возможности. Выручали порой соседи, молодые незамужние медички. Детвора военных лет была предоставлена самой себе. Те, кто на своём ходу, с утра пропадали на дворах и улицах. Малышня обреталась по домам.

Вот и новорождённый Егорка разделил участь своих сверстников, коих назовут впоследствии «дети войны».

Убывая в Возжаевку за медикаментами, Даниил опережал события. Обычный канцелярский ход вещей предполагал вначале сдачу построенного объекта. Затем следовала постановка на баланс. Потом уже выделялись средства на содержание штата и поступающих больных, число которых округлялось до разумных пределов. Исходя из общих соображений, определялась медицинская часть расходов.

Но народ уже и сейчас нуждался в лечении. Больница будет готова к зиме, не иначе. Коробка строения стояла готовая вчерне. Требовалось раздобыть мебель и специальное оборудование. Те же печи для дровяного отопления без кирпича не поставишь, а его-то как раз и не хватало. Единственная транспортная сила — конь Гнедко. Зимой сани, летом телега. Под седлом бегать возраст не позволяет, сивинá высветлила гнедую масть. Казалось, он и подковы-то поднимает с трудом, не то что поклажу, требуемую в хозяйстве.

Хворый люд не вникал в подобные расклады и шёл к Маляренко за помощью. Образование позволяло Даниилу практиковать по терапевтической части. Узких специалистов в штате, кардиологов или, допустим, урологов — раз, два и обчёлся. Фельдшерские центры по району разбросаны не густо, в ином селе и медпункта не сыщешь. А найдёшь, так нужных лекарств кот наплакал. Своими средствами не обойдёшься. Одна надежда на добрых людей. Вот и пришлось отправляться в Возжаевку. Спасибо бывшим сослуживцам, не позабыли Маляренко.

Ближайший поезд в сторону Поздеевки придёт через два часа. Оставив тяжёлый рюкзак в камере хранения, Даниил отправился в магазин. Купил Нине любимых ирисок «Кис-кис», ванильных пряников и пару баночек крабов «Снатка». В промтоварном отделе взял фланельку на пелёнки, целлулоидную погремушку и соску с колечком. Выпил шипучего квасу в скромном станционном буфете. В сквере подле вокзального здания сел выкурить «беломорину» и обдумать обратный маршрут. Решил обязательно навестить в Верхнебелом старого товарища Ивана Ивановича Головко, заведовавшего фельдшерским пунктом. Надо узнать, как идут дела и чем требуется поддержать заслуженного лекаря. Жил Головко по-холостяцки уединённо. «Некогда мне пелёнки полоскать», — отшучивался бобыль. Всю энергию тратил на пациентов. И надо сказать, в колхозе имени Ильича мало кто хворал подолгу и бюллетенил за счёт трудяг-односельчан.

Скорый поезд «Москва-Владивосток» покрыл расстояние от Возжаевки до Поздеевки за полчаса. Даниил спрыгнул с подножки общего вагона на перрон и с рюкзаком за плечами двинул на привокзальную площадь. Увы, ни машин, ни гужевых попуток не оказалось. Раньше, в довоенное время, отсюда до Сосновки ходил автобус. Но с началом войны маршрут отменили.

«Ну что ж, пешком, так пешком, дело привычное», — невесело пошутил Даниил. Оставалась надежда, что на пятидесятикилометровом отрезке от железной дороги до районного центра его подхватит кто-нибудь. Июльские дни длинные, светлые. Топай себе по дороге от кустика до кустика, от мостика до мостика. Считай деревеньки, которых будет по ходу всего-то три.

Солнце спускалось к линии горизонта. На свежачка отмахал единым духом шесть километров. В кочковатой пойме открылась панорама Верхнебелого. Имя селу дала речка, струящая аквамариновый поток из болотистых северо-восточных низин к широкой и полноводной Зее в её нижнем течении.

Изба Головко стояла в центре поселения, рядом с фельдшерским пунктом. С умом поставили местные колхозники эти два строения. Ночь-полночь — далеко ходить фельдшеру не требуется, если нужда какая возникнет. «Наш Эскулапий кого хошь на ноги поставит», — довольно балагурили ильичёвцы. И действительно, медикаментозное врачевание Иван Иванович освоил по всей номенклатуре имеющихся в поселковой аптечке снадобий. Он выписывал журнал «Сельский врач» и был в курсе новаций народного здравоохранения. Скальпелем владел уверенно. Удалить аппендикс или грыжу трудовую — тоже не проблема. На более серьёзные полостные операции не покушался. Тяжелобольных отправлял в город за сотню километров. Больница в Куйбышевке-Восточной выручала безотказно. Но всё-таки куда легче будет после ввода в строй районной больницы.

Даниил отмахал вдоль улицы с полверсты, минуя амбары зернового двора и животноводческие постройки. Вот высокая изба с красным флагом над входом — это сельсовет. Белый крест на дверях — фельдшерский пункт. За ним пряталась в черёмушных купах усадьба Головко, обнесённая почерневшим от времени штакетником. В палисаднике бушевали георгины и гладиолусы, мальвы и чернобривцы. Сама изба — типичная украинская мазанка под драночной крышей, в три окошка на улицу — белеет за черёмухами. На гибкой ветке крайнего дерева сидела, свесив голые ноги, незнакомая белокурая девчонка. Подол сиреневого платьишка нагружали рясные чёрные кисти. Раньше никто посторонний не лазил в садочке Ивана Ивановича, побаиваясь строгого хозяина. Да и зачем лазить, если в селе на задах огородов в изобилии произрастают дикие яблоньки и кусты черёмухи?

— Почём ягода? — вместо приветствия шумнул Даниил, снимая лямки рюкзака и ставя его на лавочку возле калитки.

Сборщица плодов перебралась с ветки на ствол, ловко соскользнула и встала, придерживая подол с добычей на весу. Длинные худенькие ножки с загорелой кожей украшали коросты на коленках. Удлинённое личико с большими голубыми глазами выражало скорее любопытство, нежели испуг. Губы, перепачканные черёмушным соком, сложились яркой пуговкой.

По всему видно, девочка не из пугливых.

— Счас деда позову, — сообщила она пришельцу и шустро высыпала добычу в тазик, стоявший под кустом. Подол украшали фиолетовые пятна. Очевидно, девочка ещё не знала толком, что черёмушный сок не отстирывается нипочём.

Мелькнув босыми пятками, верхнебельская Дриада взбежала на невысокое крыльцо, откинула марлевую занавеску с проёма и скрылась внутри избы. Вскоре появился невысокого роста и средней комплекции хозяин в соломенном бриле на голове, облачённый в белый халат.

— А где белая шапочка, доктор? — не теряя шутливого настроя, поинтересовался Даниил. — Приём на дому ведёшь? Одевайся по полной форме в таком разе.

Головко приложил ладонь козырьком ко лбу, защищаясь от заходящего солнца.

— Тю-тю-тю, помогай, Боже! Никак ты, Данил Сергеич?

— Он самый, друже мой Иван Иванович, — выразил почтение гость.

Последовали крепкие мужские объятия.

— Какие ветры занесли в наши края? — спросил, сдвигая шляпу на затылок, седовласый хозяин. И тут же спохватился: — Чего это я тебя на крылечке пытаю? Ты, поди, голоден с дороги, устал. Вон чоботы дужэ пыльные. — И крикнул в сумрак избы: — Оксана, деточка, налей-ка в умывальник дистиллированной «аш два о».

Девочка мигом появилась, зачерпнула ковшиком из бочки, стоявшей под карнизом, дождевой воды. Наполнив рукомойник, повесила рядом на гвоздик полотенце.

Помыв руки и сполоснув лицо, Даниил взбодрился. Встреча с земляком, приехавшим на Дальний Восток с Полтавщины ещё в двадцатых годах, сулила долгий разговор. Иван Иванович любил покалякать по душам. Они сразу сошлись характерами, поскольку имели общие интересы. Крепко соединяло их землячество, воспоминания о родных краях.

Ужинать решили в садочке под грушей. Оксанка помогла накрыть на стол. В центре исходила паром молодая картошка, вываленная из чугунка на большое деревянное блюдо. Пластики аккуратно нарезанного сала занимали тарелку рядом с ломтями хлеба, улёгшимися прямо на скатерть. Хлеб в колхозе пекли из ячменной муки с примесью пшеничной. Хоть чёрный, да свой. Притом не по карточкам, а согласно потребности и выработке.

— Деточка, сбегай на огород, нарви зелени! — попросил Головко.

Помощница умчалась. Даниил кивнул вдогонку и поднял брови.

Иван Иванович понял вопрос без слов.

— Сиротинка. Местная, Шкляренкина. Батька трактористом работал, мать дояркой. Степан на фронте погиб зимой, а Фрося месяц назад умерла от разрыва сердца. От инфаркта, то есть. Сельсовет собирался отправить в детдом, родных у неё тут никого. Ну, я и предложил ко мне перебраться. Она согласилась. Так что в отцах не ходил, сразу дедом заделался…

— Значит, ты всё ж-таки удочерил её?

— Выходит, именно так. В паспорт только не записал пока, в районе это дело оформляют. Времени нет.

В глазах Головко светился тёплый огонёк. По всему видно, обвыкся старый бобыль с круглой сиротинкой, впустил в сердце.

Даниил принёс от калитки рюкзак, принялся развязывать тесёмки. Отсыпал ирисок, поделился пряниками. Сюда же и баночку крабов добавил. Когда ухватился за горло бутыли, Иван Иванович протестующе замахал руками.

— Ты это побереги. У меня есть эквивалент, — и принёс из кладовки длинногорлую «гусыню» тёмного стекла. — Спиртом в больнице пользуйся, как наука велит. А мой напиток и разводить не трэба. Первачок! По народной технологии. Давай-ка за одоление врага всего человечества, — с этими словами он наполнил старинные хрустальные рюмки, невесть каким чудом добравшиеся с Украины и сумевшие уцелеть.

Чокнулись. Выпили и принялись закусывать перьями лука, огурцами и помидорами, доставленными с огорода Оксанкой, успевшей помыть овощи той же «аш два о». Сало и разварная картошка насыщали Даниила по-домашнему, в охотку.

Утолив голод, придвинул девочке сладости. Та как раз разливала чай по чашкам. С улыбкой похвалил.

— Ты, я вижу, у дедушки первая помощница.

Оксанка скромно потупилась. Зато Головко расцвёл в довольной улыбке.

— Она у меня хлеб даром не ест. В лекарствах разбирается не хуже медсестры. Таблетки там, пилюли разные, порошки — всё ей ведомо. И микстуры составит в пропорции. И черновой работы не чурается — воды принести, полы помыть дома и в медпункте. Не поверишь, она и куховарить горазда.

Девочка полыхнула румянцем даже сквозь шоколадный загар на щеках.

— Да мне и не тяжело вовсе! — чуть слышно прошелестела Оксанка.

Сумерки постепенно проникали под кроны деревьев. Жара спадала, образуя на цветах палисадника капельки росы. В селе начали перекличку петухи, возвещая окончание дневных дел. Наплывала особая деревенская спокойность. Лишь у сельсовета тарахтел тракторишка, крутя привод электрогенератора, дающего «лампочкам Ильича» желтоватый накал.

Товарищи принялись обсуждать самое главное событие этих дней на западном фронте. Курская дуга напряглась, подобно гигантскому луку, выпуская на врага стальные стрелы танковых армий, корпусов, бригад и полков. Всего в кулак собралось с нашей стороны около пяти тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок. Это в семь раз больше, чем в контрнаступлении под Москвой, и в пять раз больше, чем под Сталинградом. Почти такие же силы сосредоточили немецкие войска. Фашисты уповали на новейшие танки «Тигр» и «Пантера», самоходные артиллерийские установки «Фердинанд». Им противостояли лучшие советские танки Т-34 и КВ. И, что важнее всего, на стороне русских была сила духа. Фашисты же утратили этот главнейший компонент боевой мощи. Наступал решительный момент в смертельной битве двух противников. Двенадцатого июля грянула кульминация — сражение на Прохоровском поле. Лоб в лоб столкнулись две смертоносные силы.

Казалось, за тысячи вёрст долетал на Дальний Восток грохот сражения, сплошной рёв моторов, лязганье металла, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа… От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки. От попаданий в бензобаки машины мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Терялось ощущение времени, бойцы не чувствовали ни жажды, ни зноя. Одна мысль, одно стремление объединяли советских воинов — пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и уничтожали их из пистолетов, схватывались врукопашную. В небе схлестнулись воздушные армии, довершая апокалиптическую картину невиданного в мировой истории сражения.

К окончанию дня битва завершилась. Перешедшие в атаку советские войска отбросили немецкие армии на юге Курской дуги к исходным позициям. Сжатая пружина обороны распрямилась в стремительном наступлении. В ходе войны обозначился решительный перелом.

Тыловой народ жадно приникал к радиоприёмникам. Каждое слово очередной сводки новостей Совинформбюро падало в душу и вливало новые силы. Впереди маячили ждущая освобождения громада Украины, рубежность Днепра, близость западных границ. Остановить Красную армию было уже невозможно.

Узы оккупации, сковывавшие два года семьи беседующих медиков, обещали вскоре рассыпаться в прах. Всего тяжелее оказалось не иметь весточки из родных мест. Оставалось только надеяться на лучшее.

— Нина кем порадовала? — спросил Иван Иванович, состоящий в приятельстве с семьёй Маляренко. Бывая в Сосновке, с пустыми руками не заходил. То мясца подбросит, то мешок картошки в кладовку занесёт. Баловал и медком.

Даниил расцвёл в улыбке:

— Сынишку родила в начале мая.

Головко протянул руку и крепко пожал ладонь молодого отца.

— Как нарекли солдатика?

— Егором.

— В честь Георгия Победоносца?

— И маршала Жукова тоже, — добавил Даниил.

— Дай Бог вашему Егорию никогда не воевать, — глубоко вздохнув, произнёс Иван Иванович.

Спать легли в избе, хорошо хранившей прохладу. Гостю постелили в большой комнате, которую в здешних краях именуют «залой». Девочку Иван Иванович уложил в невеликом закутке, где помещались топчан да тумбочка. Сам лёг в домашнем кабинете на кушетке, рядом со шкафом с лекарствами.

Старенький тканый коврик, украшавший стенку, напоминал Даниилу родную отцову хату. Та же незатейливая пёстрая вязь разноцветных лоскутков напольной дорожки. Тот же запах жилья, приученного к бережливости в быту.

Мерное тиканье часов-ходиков над кроватью постепенно склонило в дрёму. Приснился Егорушка. Он гулил требовательно, теребил материнскую грудь и, причмокивая, сосал молочко. Нина вполголоса напевала колыбельную песню.

Конец ознакомительного фрагмента.