Бродяги

Игорь Куцевалов, 2023

Полусказка-полубыль о дружбе бездомной собаки и бездомного человека, о добре, верности и взаимопомощи.

Рыжуня торопилась куда-то по своим собачьим делам. Два дня назад её выгнали из подъезда пятиэтажки, в котором она жила последние недели две, но это её пока не особенно волновало: был только конец августа, до наступления холодов было ещё далеко, а приближающиеся осенние дожди её не пугали — привыкла, знаете ли. Вот и сейчас на собирающиеся на горизонте низкие свинцовые тучи и глухо ворчавший гром она не обращала внимания.

Рыжуня была обычной беспородной псиной, каких много жмётся в подворотнях любого среднего города. На одних брезгливо покосишься и ускоришь шаги, другим — невольно улыбнёшься и потянешься потрепать по загривку. Рыжуня относилась к последним — не красавица, но с шармом. Когда-то были у неё и хозяева, и тёплый дом, и неплохая ежедневная кормёжка. Но хозяева, уезжая из города и не сумев подыскать собаке новый дом, как водится, выгнали её на улицу. С той поры прошло уже около трёх лет.

…Дождь застал Рыжуню у одного из городских долгостроев. Забившись под какой-то бетонный блок, она с интересом наблюдала за шелестящими струями воды.

«Дождь — он ведь такой же бродяжка, как и я, — думала собака. — Сегодня он здесь, а завтра — за много-много моих шагов отсюда, обнимает какую-нибудь другую псину… или даже человека. Ведь и среди людей бывают бродяжки! Они тоже живут под скамейками в парках и тоже голодны… Интересно, знает ли об этом дождь? Есть ли у него дом и что он любит есть на завтрак? Умеет ли он говорить?»

Рыжуня уже совсем собралась спросить обо всём этом у дождя, как вдруг где-то рядом раздалось слабое «Мяу-у-у!» Выглянув, она заметила неподалёку на пригорке котёнка, которого заливало водой — вокруг уже скопилось целое озеро, и вода продолжала прибывать. Рыжуня неторопливо выбралась из своего укрытия и побежала к нему. Она была довольно высокой собакой, но и ей в одном месте вода залила плечи. Рыжуня взяла котёнка зубами за загривок и понесла к себе, а он — надо же! — не испугался и спокойно висел у неё в зубах. Впрочем, не верьте словам о вражде собак и кошек! Бродяжки, даже если их называют непримиримыми врагами, сумеют найти общий язык намного лучше тех, кто вырос в тепле и неге.

Рыжуня опустила котёнка на землю в своей «времянке».

— Ты кто? — спросила она глазами, как умеют говорить только животные.

— Шарик, — тоже молча отозвался котёнок. — Бродяжка Шарик. Меня назвала так мама, потому что я очень пушистый. Сейчас я мокрый и этого не видно, а когда высохну — посмотришь, какой круглый стану!

— А где сейчас твоя мама? — Рыжуня принялась вылизывать его мягкую шёрстку.

— Не знаю, — Шарик грустно опустил голову. — Моя мама тоже была бродяжкой. Однажды у неё родились мы — я и четверо моих братьев и сестёр. Пока мы были маленькие, жили вместе в котельной, а когда подросли и научились кушать сами, нас растащили кого куда. Я сначала думал, что поодиночке нам будет легче пробиться… Может, думал, подберёт кто-нибудь. А сам — уже третий месяц бродяжу. Рыжуня, подбери меня, а? Ведь даже бродяжить на двоих веселей!

— Для начала давай-ка выспимся, — улыбнулась в ответ Рыжуня, — а завтра решим, что делать!

Они забрались поглубже в свою нору; Шарик уснул, прижавшись подсыхающим боком к животу Рыжуни, а та, слушая его довольное урчание, вспоминала о том, с каким трудом давалась поначалу ей самой жизнь беспризорной бродяги. Как бежала она за машиной уезжающих хозяев, недоумевая, как же это: куда-то уехать — и без неё; как приползла потом, еле живая от усталости, в свой подъезд, решив дождаться их там; как выла на луну от обиды и страха, поняв, что хозяева не вернутся уже никогда; как гнали её отовсюду её бывшие соседи, ещё вчера казавшиеся лучшими друзьями и ласково трепавшие её по загривку…

Вдоволь наплакавшись, Рыжуня ушла тогда на недалёкую помойку. Понемногу привыкала к жизни побирушки, каких много бывает в любом большом городе — и больших, и поменьше, и о двух, и о четырёх ногах. Она всё ещё оставалась симпатичной собакой — лохматой, высокой и сильной. Только голова её всё чаще склонялась теперь от тоски низко-низко, к самой земле, да ушки, всегда стоявшие торчком, тоже поникли. Она научилась избегать людей, слишком часто пинавших её, если она подходила слишком близко, а в тёмных её глазах постоянно бились страх и недоумение. И ещё — обида: за что?! Люди, что сделала я вам, что вы стали такими злыми и жестокими? Кто научил вас обижать тех, кто слабее вас? Нет, Рыжуня не озлобилась и не стала сама такой же жестокой, каким был мир, окружавший её бродяжничество. Но она превратилась в угрюмого, замкнутого, не верящего никому зверя. Шарик стал для неё подарком судьбы: она вдруг почувствовала, что всё ещё может быть кому-то очень нужна. Рыжуня прикорнула рядом с котёнком, закрывая его собой от холода и дождя, и крепко уснула.

Серое утро разбудило бродяжек одновременно. Шарик, высохнув, действительно сделался круглым от покрывающей его густой шерсти, но Рыжуня всё-таки заметила, что он сильно исхудал. День обещал быть пасмурным, но тёплым; стряхнув остатки сна, собака повела своего нового друга к мусорным бакам возле недалёкой столовой — там, как она успела усвоить, всегда можно было разжиться парой косточек, а если повезёт, то и маленькой горсточкой мясных обрезков. Правда, слишком сильна была конкуренция, но Рыжуня могла постоять за них обоих.

— А где ты всё это время жил? — спрашивала она у товарища.

— Когда как, — отзывался Шарик, быстро перебирая пушистыми лапками. — Под скамейками, в подвале на трубах, в дупле дерева, на чердаке. А как-то два дня прожил у мальчика и девочки — они подобрали меня, принесли домой, накормили… Никогда больше так хорошо не ел!.. А потом приехала их мама из… как это?.. из командировки, и выгнала меня.

— У людей это сплошь и рядом, — грустно улыбнулась Рыжуня. — Они подбирают тебя, чтобы поиграть, а когда ты им надоедаешь, выбрасывают обратно. А многие ещё и слишком часто лгут — и себе, и другим. Проще всего, знаешь ли, с теми из них, кого остальные зовут странным словом «бомж». Ты знаешь, сколько таких? Намного больше, чем шерсти у меня на лапах. Вот, кстати, ещё один пример бесконечной жестокости двуногих: они выгоняют из дому не только нас, но и друг друга. Но именно они, эти беспризорные мира двуногих, частенько оказываются добрее всех остальных по отношению к нам, четвероногим бродяжкам. Потому что мы с ними одной крови. И они, и мы знаем об одиночестве и страхе намного больше других, потому что вся наша жизнь — одна большая тоска по теплу. Одна бесконечная дорога. И что ждёт нас за всеми её поворотами, не сможет ответить никто. Даже самые оголтелые из нас, которые, не мысля уже себя без этой вечной дороги, всё ещё верят во что-то…

… На столовской помойке уже копошились три-четыре угрюмые псины и два облезлых кота. Заметив новеньких, собаки навострили уши, но Рыжуня, прикрыв собой испугавшегося Шарика, оскалила крупные желтоватые клыки и угрожающе зарычала. Бродяжки вернулись к своим делам, а Рыжуня и Шарик, раскопав в мусоре кучку каких-то объедков, принялись за еду. Вдруг Рыжуня насторожилась; остальное население помойки тоже тревожно принюхивалось и заметно нервничало. И Рыжуня вдруг учуяла запах, долетевший до неё вслед за рокотом мотора какой-то большой машины — густой, неприятный запах, запах опасности. Плохой и очень страшный. Так пахнет беда. Мотор гудел всё громче, и в переулок свернул большой грузовик. И Рыжуня, поумневшая за годы своего бродяжничества, сразу поняла, почему от него пахнет опасностью — на таких грузовиках ездили те, кого четвероногие беспризорники называли «Те-Кто-Снимает-Шкуры» — проще говоря, собачники. Переулок заканчивался тупиком, но коты сумели ускользнуть с помойки сквозь какие-то одним им знакомые щели, а собаки метались кругами, скуля от страха. Из кабины фургона вышли двое — один нёс дробовик, другой — большой сачок, а из задней двери столовой вышел толстяк в белом фартуке — видимо, повар. Рыжуня не растерялась — она схватила Шарика в зубы и, отбежав в сторону, засунула его в дыру под крыльцом одного из домов.

— Сиди и молчи, — сказала она котёнку, — что бы ты ни увидел. Если я не вернусь — сиди до темноты, а потом беги. И запомни этот запах! Держись от него подальше!

Сзади что-то ухнуло и Рыжуне обожгло бок; взвизгнув, она отскочила и оглянулась. Один из собачников успел подхватить сачком двух небольших бродяжек, а второй выстрелил из ружья в третью, бросившуюся бежать в сторону Рыжуни, и одна из дробинок вырвала клочок кожи из бока подруги Шарика. Человек с сачком, забросив пленников в грузовик, направился к ней. Повар подначивал его, крича что-то о бешеных собаках и заразе. Рыжуня присела на задние лапы, собираясь броситься на человека с сачком, как вдруг…

— Оставь мою собаку, живодёр! — раздался голос позади неё. Рыжуня шарахнулась в сторону, но тут же остановилась. Остановился и собачник.

«Мою собаку? — удивлённо подумала Рыжуня. — Что говорит этот человек? Или это — хитрость, и он — один из них?» — но, принюхавшись, она поняла, что это не так. Что-то очень знакомое было в осанке подошедшего мужчины лет пятидесяти в поношенном мятом пиджаке. Рыжуня уже много раз видела такие же поникшие плечи, ссутуленную спину и боль в глазах. И тут же её осенило: он тоже бродяга! Он — один из них, такой же побирушка, как и она! Рыжуня завертела хвостом и прижалась к ногам человека. Собачники усмехнулись и, убрав ружьё и сачок, залезли в кабину грузовика. Машина развернулась и выехала из переулка.

— В следующий раз крепче привязывай свою скотину, — проворчал повар, скрываясь за дверью. — Поразвели зверья, житья от вас нет! — и дверь с треском захлопнулась.

— Ну, что ж, давай знакомиться, — сказал человек, присев перед собакой на корточки, — Я — Сан Ваныч. Так когда-то звали меня мои ученики, — в глазах его мелькнули грусть и обида. — А сейчас я — бродяга. Пойдём, пёс, ко мне — там тебе будет спокойно и тепло.

Сан Ваныч протянул руку, чтобы потрепать Рыжуню по загривку, но она отстранилась и зарычала — слишком глубоко въелся в её душу страх перед двуногими. Но, когда Сан Ваныч встал и, улыбнувшись, поманил её за собой, она медленно пошла следом. Но тут же спохватилась и, кинувшись к крыльцу, вытащила из-под него Шарика и понесла его в зубах. Сан Ваныч оглянулся и от удивления чуть не споткнулся.

— Вот это да! Так ты с товарищем?! Привет, Пушок! — Сан Ваныч протянул к котёнку руку. И снова Рыжуня, выпустив Шарика, зарычала — не тронь!

— Ну, хорошо! — улыбнулся Сан Ваныч. — Идём!

— Пойдём, Рыжуня! — попросил Шарик. — Хуже уже всё равно не будет! — и собака, испытывая странную тягу к Сан Ванычу, засеменила, держа котёнка в зубах, следом, держась, однако, на почтительном расстоянии — слишком уж часто её предавали.

Сан Ваныч вёл Рыжуню с Шариком куда-то к центральным улицам города, хорошо изученным мохнатой бродяжкой за время её скитаний. Там было меньше помоек (а, следовательно, меньше еды), но намного больше тех, от кого легко можно было получить пинок под рёбра. Рыжуня избегала этих кварталов, но, поверив своему новому двуногому знакомому, брела следом за ним с Шариком в зубах, не обращая внимания на удивлённые и иронические взгляды прохожих.

Конец ознакомительного фрагмента.