Теплый свет

Игорь Отчик (2024)

После того, как в конце прошлого века жанр поэмы по ряду причин практически полностью перестал быть востребованным, у поэтов по большому счету осталось лишь два способа собирать поэтические книги. Первый — так называемый «концептуальный» сборник, стихи в котором объединены общим сюжетом или внешними, фабульными темами. Грубо говоря, такой тип книг можно назвать раздробленными поэмами, поэмами с неочевидными связями и «сожжёнными мостиками». Второй же способ — объединить стихи общей лирической темой или одним настроением. Игорь Отчик сопрягает в «Теплом свете» оба этих способа в один, да и от поэм не отворачивается (правда, одной и в конце, но все же). В итоге получается крайне разносторонняя и очень щедрая по отношению к читателю книга, в которой так много всего, что хватило бы на несколько увесистых томов. Собственно, это и не сборник в традиционном смысле этого слова, но действительно «книга стихов». А если точнее — натурально, собрание сочинений под одной обложкой.

Отблески былого

Такое кино

Как ярко помнятся нам эпизоды детства! —

Как будто смотришь полноцветное кино,

В котором можно в каждую деталь вглядеться,

Хоть это было так немыслимо давно.

И вот из старой, полустёртой киноленты,

Пылившейся на дальней полке много лет,

Всплывают памяти случайные фрагменты

И льют из прошлого волшебный тёплый свет.

В те времена зимой подолгу выли вьюги,

И засыпало сонный городок до крыш,

Уроки отменяли школьные в округе,

Но вдруг однажды утром наступала тишь.

Как в классике, под голубыми небесами

На солнце искрились фигурные снега,

И кувыркалась в них счастливыми часами

И заливалась звонким смехом мелюзга.

Но вот весна. Я на высокой старой вербе

Из ветки вырезаю ножиком свисток,

Сияет ярко солнце в густо-синем небе,

Покачивает ветки свежий ветерок.

Вокруг посёлка всюду — не окинуть взглядом —

Безбрежные просторы голубой воды,

Я беззаботен, юн, мне ничего не надо,

И бело-розовым вокруг цветут сады.

Скорей бы лето! Выбегаю на крылечко —

Целует солнце белобрысый мой висок,

И вот уже купаюсь в нашей чистой речке

И падаю в горячий золотой песок.

А солнце светит мне сквозь розовые веки,

И тихо плещется у берега вода,

И в целом мире нет счастливей человека,

И не забыть мне эту радость никогда.

Вот где-то я в лесу, и золотые сосны

Уходят стройными стволами в высоту,

И кружит голову смолистый хвойный воздух,

И память детская вбирает красоту.

Похоже, это летний пионерский лагерь

Сосновым лесом окружён со всех сторон,

Лениво шевелятся над линейкой флаги,

И по утрам нас будит звонкий медный горн.

А вот и осень. Небеса чисты и сини,

Сентябрь-добряк тепло последнее принёс,

И паучки летят на тонкой паутине,

И лёгок трепет левитановских берёз.

Бредёшь из школы, загребая листья клёнов,

А на душе спокойно, грустно и светло,

И тихий городок, привычный и знакомый,

Тебе как будто улыбается тепло.

Как много памятного, детского, родного!

Как сердце радует и трогает оно!

Но в направлении одном ведёт дорога…

Включили в зале свет. Закончилось кино.

Простая радость

Отработан рейс.

Гудит всё тело,

На ладонях волдыри горят.

Привыкаю я к мужскому делу:

«Крепче будешь» — люди говорят.

Мне пятнадцать.

Выпачкан извёсткой,

В кузове грузовика стою.

Треплет ветер буйную причёску,

Холодит с разбегу грудь мою.

Свист в ушах!

Шофёр — бедовый малый!

Грузовик — как бешеный мустанг!

Я — весёлый, юный и удалый,

За спиной — рубашка будто флаг.

Сердце бьётся в яростном задоре —

Мне любое дело по плечу!

Опьянённый солнечным простором,

Сквозь цветущие поля лечу.

Воздух лугом скошенным настоян —

Милые полесские края!

Омываясь вашей красотою,

Начиналась здесь судьба моя.

Будет всё — удачи и невзгоды,

Только пусть со мною навсегда

Остаётся чистая природа,

Радость ветра, солнца и труда!

Крылья журавля

Мне с детства не хотелось постигать

Науку жизни грубой и рутинной.

Манило небо, я хотел летать,

Плыть над землёй за стаей журавлиной.

Но с каждым годом был всё дальше он,

Тот зов небесный, горькая потеря,

И всё сильнее действовал закон

Извечного земного притяженья.

В руках синица — вариантов нет,

Своей заботой я её согрею,

Спокойно доживу остаток лет,

Как будто ни о чём не сожалею.

И всё реальней под ногой земля…

Хочу коснуться крыльев журавля!

Ястребёнок

Давным-давно, когда я был ребёнком,

Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,

Я подобрал в овраге ястребёнка,

Голодного, со сломанным крылом.

Природой обручённый с небесами,

Злой и ершистый, он кусочки мяса ел

И дерзкими янтарными глазами

Он на спасителя без робости глядел.

Он небо знал! Зависимость как муку

Он принимал, и вместо крошек пирога

Клевал гордец ласкающую руку!

Во мне он видел только своего врага.

С тех пор мне память не даёт покоя:

Его неблагодарной злобностью взбешён,

Ударил я кормившею рукою!

Забыв о том, что слаб и беззащитен он.

Гортанно вскрикнув, с яростью во взоре,

Он прыгнул на меня! Не властвуя собой,

Я отшвырнул его, но он, себе на горе,

Отчаянно ввязался в безнадёжный бой.

Он из последних сил сопротивлялся,

Крыло своё больное жалко волочил,

Он убегал, он спрятаться пытался,

А я же, как безумный, бил его и бил!

Он вдруг упал, глаза его погасли,

Уже не помню, как я руку удержал.

Я весь дрожал, слезами обливался,

А он лежал…

Он выжил и окреп, и небо было радо,

Когда он улетал. Но он вернулся вдруг!

Мне большей благодарности не надо —

Я покормил его в последний раз из рук.

Давным-давно, когда я был ребёнком,

Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,

Я подобрал в овраге ястребёнка…

С учителями мне тогда ещё везло.

Кумиры прошлых лет

Мы жили в том, давно ушедшем мире,

В котором было то, что радовало нас —

Певцы, артисты, звёзды и кумиры,

Чьей всенародной славы свет уже угас:

Гагарин, Магомаев, Даль, Харламов,

Борзов, Меньшов, Утёсов, Герман, Королёв,

Ротару, Яшин, Табаков, Ульянов,

Леонов, Евтушенко, Брумель, Куравлёв…

А как мы их шедевров новых ждали!

Когда сквозь пропаганды духоту

Мы воздухом их творчества дышали,

Подхватывая тексты песен на лету:

Жванецкий, Пугачёва, Окуджава,

Рязанов, Корбут, Визбор, Тихонов, Шукшин,

Третьяк, Титов, Лавров, Стрельцов, Папанов,

Высоцкий, Райкин, Роднина, Гайдай, Блохин…

Пусть были времена для шуток строги,

Но их таланты освещали нашу жизнь,

Для нас они — как символы эпохи,

Как непостроенный в те годы коммунизм:

Миронов, Пахмутова, Ободзинский,

Никулин, Пьеха, Власов, Рыбников, Кобзон,

Плисецкая, Федотов, Кикабидзе…

Как жаль, что слава их развеялась как сон!

С обложек старых, выцветших журналов

Они, весёлые, счастливые, глядят…

Как быстротечно время, как его нам мало!

Как горько, что его нельзя вернуть назад.

Малая родина

Где-то есть город, тихий как сон…

Роберт Рождественский

Есть в Полесье небольшой посёлок —

Детства школьного, наивного приют,

Прошлой жизни маленький осколок.

Люди в нём как в годы прежние живут.

В огородах вечная картошка,

Зреют сливы, груши, яблоки в саду,

Летом на обед у всех окрошка,

И привычны руки к сельскому труду.

Те же разговоры о рыбалке

И о том, что долго не было дождей.

Не спеша гуляют в старом парке

И не ждут подарков щедрых от вождей.

Россыпи кувшинок в тихой речке,

Плещется в ней беззаботно детвора,

Ключ под коврик прячут на крылечке,

Куры копошатся в уголке двора.

Георгинов звёзды в палисадах

И кусты сирени пыльной у ворот.

Здесь живут неброско, небогато,

Тихо жизнь провинциальная течёт.

Пополудни в городишке сонно —

Словно времени остановился бег,

Словно длится тот же век застойный,

И остался тем же, прежним, человек.

С детских лет всё знают друг про друга,

Даже то, чего сосед не знает сам,

Приодевшись, в клуб идут супруги,

Чинно кланяясь знакомым и друзьям.

А встают здесь рано, на рассвете,

Ведь с утра в хозяйстве дел невпроворот:

Требуют заботы дом и дети,

Куры, кролики, корова, огород…

В холода огонь пылает в печке,

Варят в чугунах картошку и борщи,

Тыквенную кашу, пшёнку, гречку,

Драники пекут, блины и куличи.

Хороша здесь осень золотая:

На полях горчит в кострах ботвы дымок,

Паутинки в воздухе летают,

И опавшая листва шуршит у ног.

На зиму готовятся соленья —

Бочки квашеной капусты, огурцов,

Банки с помидорами, вареньем

И мешки сушёных яблок и грибов.

А зимой снега лежат до крыши,

И ядрён рождественский мороз,

И торят сугробы чьи-то лыжи,

И рыбачить ходят мужики на плёс.

Кадки с фикусом, китайской розой

Умещались в тесных комнатах с трудом,

А картонное бельё, в снегу, с мороза,

Наполняло острой свежестью весь дом.

А весной луга до окоёма

Заливало талой голубой водой,

И калужницей была покрыта пойма,

И простор до горизонта — золотой!

А потом — счастливейшее лето!

Вот учебный год закончился — ура!

Солнцем жарким целый день согрета,

Радовалась вольной жизни детвора.

Стебельки аира нежные жевали

На дублинском старом памятном мосту

И солдатиком с него ныряли

В нашей тихой светлой речки чистоту.

Обжигал песок ступни босые,

С плеч и рук загар лохмотьями слезал,

И до ночи где-то нас носило,

Кто бы нас за это дома ни ругал.

И летел над поймой добрый аист,

Расправляя чёрно-белое крыло…

Как же здесь мне некогда мечталось!

Как же быстро детство школьное прошло!

Кляксы в тех линованных тетрадках,

И невыученный химии урок,

Из газет пилотки и рогатки,

И последний, выпускной звонок…

На земле наш срок, увы, недолог —

Не вернусь я в эти тихие края.

Пусть же мирно спит родной посёлок —

Маленькая родина моя.

Река детства

Как ностальгичны запахи речной воды,

Как памятно горчат кусты прибрежной ивы!

А я стою на берегу, ищу следы

Давным-давно ушедших дней неповторимых.

Сжимаю гибкой вербы веточку в руке,

И волны прошлого меня качают снова.

Какое счастье — годы детства на реке!

Они добра и жизнелюбия основа.

Я так любил её мальчишеской душой!

Я бегал к ней в любое время дня и года,

Я в ней себе подругу верную нашёл

И слился сердцем и душой с родной природой.

Давно посеребрила седина висок,

Но в памяти как отблеск счастья остаётся

Прозрачная волна и золотой песок,

В котором я лежу под жарким солнцем.

И разве можно эту реку чистую забыть?

Она осталась лучшей частью детства,

И до тех пор, покуда вьётся жизни нить,

Она течёт через мою судьбу и сердце.

Старые песни

Они звучат, воспоминаньям нашим вторя,

И в памяти остались, в прошлое маня.

Японок голоса о тёплом синем море

В моём наивном детстве трогали меня.

Грустила о любви царевна Несмеяна,

Благоухали свежих ландышей цветы,

Коктейли пряные тогда пил город пьяный

Под хит тех лет о королеве красоты.

И ось Земли вращали белые медведи,

Оставив романтичный след в моей судьбе,

А Пьеха пела песню о своём соседе,

Весь день игравшем на кларнете и трубе.

И царствовал на танцплощадках Ободзинский,

Высоцкий на магнитных записях хрипел,

Запиливались в хлам виниловые диски,

Но оставались точки после буквы «л»…

И замирало Подмосковье до рассвета,

Негромко добрый старый клён стучал в стекло,

И Верещагин пел про госпожу-победу,

А время между тем текло, текло…

Да, Саша Градский прав: как молоды мы были!

С тех пор завяли миллионы алых роз —

Хотя мы звуки этих песен не забыли,

Но ветер времени их далеко унёс.

И конюшину «Песняры» давно скосили,

В сиреневом тумане скрылись поезда,

И только в зимнем небе, небе тёмно-синем

Надежды светит незнакомая звезда.

Остался только миг меж будущим и прошлым,

И нам за временем летящим не успеть,

Но можем мы любить, и думать о хорошем,

И песни нашей молодости петь.

Виктору Татарскому

«Ригонды» старой теплится шкала настройки,

И мягко светится зелёный огонёк,

И голос слышится Татарского негромкий,

Читающего писем вязь неровных строк.

Ведь встреча с песней для кого-то добрый случай,

Чтобы на пройденного оглянуться путь

И вспомнить то, что было в жизни самым лучшим,

И над несбывшимся нечаянно всплакнуть.

Была случайной та единственная встреча —

Их свёл плацкартный в дальнем поезде вагон,

Но не забыть ей тот давнишний летний вечер,

Когда попутчиком ей оказался он.

Он, юный лейтенант, училище окончив,

По месту службы ехал во Владивосток,

Она же, получив в Москве диплом заочный, —

В какой-то небольшой поволжский городок.

Они о чём-то говорили целый вечер,

Чтоб не мешать соседям, снизив голоса,

И песенка звучала о случайной встрече,

И в душу ей глядели ясные глаза.

А утром плащик свой набросила на плечи

И вышла на промокший от дождя перрон,

А он помог ей вынести наружу вещи,

И плавно отошёл от станции вагон.

И не дала судьба им ни малейших шансов —

Ведь не было на новом месте адресов,

И след его в Приморье где-то затерялся,

И был недолгим гостем он девичьих снов.

А в жизни у неё всё вроде бы сложилось,

И ей по-женски не за что судьбу корить,

Но та нечаянная встреча не забылась,

И вот она ту песню просит повторить.

Ведь, может быть, в субботний этот добрый вечер

Татарского негромкий голос слышит он

И тоже вспоминает давнюю ту встречу

И утренний, под мелким дождиком, перрон…

Возвращение на круги

Стою на улице знакомого посёлка

И отыскать пытаюсь прошлого следы,

Из памяти извлечь ушедшего осколки…

Как много утекло с тех давних пор воды!

И возвращаться вроде бы нельзя на круги,

И нет в былое ни тропинки, ни пути,

Разъехались отсюда все друзья-подруги,

И ныне здесь людей знакомых не найти.

Мелькают лица неизвестные прохожих,

И жизнь для них вполне обычная течёт,

Им дела нет, что жил я здесь когда-то тоже

И знал всех местных пацанов наперечёт.

Как всё в округе кардинально изменилось!

Где прошлого приметы, милые черты?

Как будто наша та, былая жизнь приснилась,

И в этом городе не жил когда-то ты.

Здесь стало многое культурнее и лучше,

Ухожено, куда ни бросишь беглый взгляд,

Но из дырявой памяти мне светит лучик —

Я вижу то, что было много лет назад.

Увы, всё в прошлом. Возвращение на круги

Оставит на душе лишь сожаленья след —

Здесь всё другое: люди, запахи и звуки,

И в прошлое вернуться невозможно, нет.

Школьный альбом

Перелистываю старенький альбом —

Голос прошлого прерывист, слаб и зыбок,

Вспоминаю имена друзей с трудом,

Но вот этот точно помню фотоснимок:

Палисадник, георгины, чей-то дом

И сияние мальчишеских улыбок.

Ни тревоги, ни печали, ни следа —

Как наивны и открыты эти лица!

Мы не знали и не верили тогда

В то, что скоро юность улетит, как птица,

И что больше не вернёмся мы сюда,

И что этот миг уже не повторится.

Вот стоят они, красивы и горды,

И беспечно щурятся на ярком солнце,

Каждый весел, и никто не ждёт беды,

Но кого-то всё-таки она коснётся,

И останутся лишь в памяти следы…

Если б знать, как всё на деле обернётся!

А пока — распахнуты рубашки на груди!

Каждый крепок, как провинциальный мачо,

И не важно то, что́ было позади,

Потому что жизни путь едва лишь начат:

«Пацаны, у нас всё только впереди —

И надежды, и победы, и удачи!»

Погоди же, молодость, не уходи!

Ах, как сердце об ушедшем плачет…

Выпускная пора

Сирени лепестки на одиноких партах,

И непривычно тихий, опустевший класс,

В углу скучает туго свёрнутая карта,

И больше эти стены не увидят нас.

Заглядывают в окна молодые клёны,

Их листья лёгкий ветер шевелит чуть-чуть,

Всё странно, смутно, зыбко, неопределённо,

Одно лишь ясно, что былого не вернуть.

Кому-то эти классы долго были в тягость,

И с ними расстаётся он теперь без слёз,

Ведь юность неизменно порождает радость,

А выпускной свободу наконец принёс.

Забыты формулы, Ньютоны и глаголы,

И классики со стен бесстрастные глядят,

И надпись на доске: «Прощай, родная школа!»,

И кружит голову сирени аромат.

А мы уверенны, наивны и беспечны,

Ещё не чувствуем ни грусти, ни тоски,

Ни этой первой из безжалостных отсечек,

Что режут жизни невозвратные куски.

Осталась позади учебных дней рутина,

И холодком тревожным обдувает грудь,

Из бухты детства отплывают бригантины,

И каждая из них свой выбирает путь.

Как много в этих летних, светлых днях печали!

Прикрой глаза: всё было, кажется, вчера,

Когда мы бега времени не замечали.

Июнь, расцвет природы, выпускные вечера…

Первые каникулы

А вот ещё один полузабытый снимок:

Каникулы, студенчество, зима…

Беспечные, перед одной из вечеринок,

Хохочем как сошедшие с ума.

Девчата в шапочках давно ушедшей моды,

В забавных, сшитых в ателье пальто,

Ребята в мятых шапках кроличьей породы —

Теперь уже не носит их никто.

Как беззаботны эти молодые лица! —

Счастливее улыбок не найти,

И мысли нет, что это всё не повторится,

И скоро разойдутся их пути.

И что всё реже будут эти наши встречи,

И каждого своя закрутит жизнь…

Ну а сегодня будет развесёлый вечер —

Продлись, неповторимый миг, продлись!

Но он останется лишь вот на этом снимке —

Как нашей юности полузабытый след,

Как наши песни, фильмы, книги и пластинки,

Как память тех, давно прошедших лет.

Гляжу, и отчего-то сердце зазнобило,

И верить неохота в то, что жизнь прошла…

Ведь это было с нами всё, ребята, было!

Как ярко наша молодость цвела!

Золотые годы

Со всей страны в Москву приходят поезда,

Привычен шум Казанского вокзала…

Давно ли мы с тобой приехали сюда,

Наивные юнцы-провинциалы?

Нас радовал тогда студенческий билет,

И то, что мы — столичные студенты…

Как быстро пролетели пять московских лет! —

Как кадры многоцветной киноленты.

Нет, мы не долго были у Москвы в гостях,

И не была она нам нежной мамой —

Москва, ты оставалась при любых властях

Красивой, строгой, деловитой дамой.

Но от щедрот своих ты одаряла нас

Богатствами искусства и культуры,

И были радостью для наших жадных глаз

Шедевры вечные твоей архитектуры.

Как хороша столица с Воробьёвых гор!

Москвы-реки ленивые извивы,

И Лужники, и россыпь зданий, и простор,

И синева безбрежной перспективы!

Вблизи не рассмотреть черты её лица,

Но были нам как россыпи подарков

Её проспекты, шум Садового кольца,

Бульваров красота и зелень парков,

И знаменитая кремлёвская стена,

И пламя Неизвестному солдату,

И переулочков уютных тишина

В окрестностях старинного Арбата,

В Сокольниках осенних листьев вороха,

Прудов Измайловских зеркальный отсвет,

И дорогая для меня ВДНХ,

И символы Москвы — её высотки.

Ты открывалась нашим душам и глазам,

Ты нас, провинциалов, приютила,

И хоть не верила студенческим слезам,

Но жизни и профессии учила.

А были мы тогда моложе, горячей,

И жизнь весёлая была что надо:

Знакомства, встречи, вечеринки, звон мячей

И хвойный запах дальних стройотрядов,

И режущие с хрустом свежий лёд коньки,

И очереди в кассу на «Таганку»,

И над Москвой-рекой ночные огоньки,

И праздники, и дружеские пьянки.

Мы были молоды и на подъём легки:

Экскурсии, концерты, турпоходы…

А иногда, весной, в погожие деньки

Тайком срывались с лекций на природу,

А там уж нашему веселью края нет,

И от свободы просто сносит крышу:

«Гуляем, мужики! Семь бед — один ответ,

А сессия грехи студента спишет».

И хоть пугали ею в деканате нас,

И не давали спуску семинары,

Азартно резались ночами в преферанс,

И не смолкал в общаге звон гитары.

И под шальную вечеринок круговерть

Нередко вылетали из бюджета,

И приходилось до стипендии говеть,

Подсев на хлебно-чайную диету.

И этой жизни бесшабашной непокой

Нам стал привычным, близким и знакомым…

Но вот внезапно вечной времени рекой

Нас вынесло на берега диплома.

И вот уже не нужно ехать в институт,

И там шумят совсем другие страсти,

И для других студентов лекции идут…

И прошлое вдруг показалось счастьем.

Ведь каждый год запомнился как самоцвет

С неповторимой и особой гранью,

И сколько бы с тех пор ни пролетело лет,

Он светел, ярок и незабываем.

Ну что же, друг, с улыбкой оглянись

На юность, что уже не повторится.

Прощай, весёлая студенческая жизнь!

Ты наших судеб лучшая страница.

Когда мы были молодые

…и чушь прекрасную несли.

Юнна Мориц

О как мы были горячи, горды собой —

Мечтатели, птенцы, небитые судьбой!

Какой смешной апломб, наивные мечты!

Мы были с временем и будущим на «ты».

Какие чудаки, какой прекрасный трёп!..

О чём мы спорили так яростно, взахлёб?

Теперь уже не вспомнить — столько лет прошло!

Снегами времени те годы занесло…

Кем стали ныне те беспечные юнцы?

Теперь они солидные мужья, отцы,

Обрюзгли, сдали, отрастили животы

И позабыли давней юности мечты.

…И снова слышен громкий смех, гитары звон,

Но лишь досаду ныне вызывает он.

«Опять поют, орут, мешают людям спать,

Давно пора бы их, бездельников, унять…» —

Ворчит седой старик устало. Он забыл

О том, что тоже молодым когда-то был.

Красивая мода

Какой красивой мода прошлых лет была!

И как она была открыта и смела!

Какие мини надевала молодёжь,

Как подметали тротуары брюки-клёш!

Был романтичным и изящным силуэт

Одежды тех, былых, семидесятых лет,

А наши юные и стройные тела

Обтягивали батники и свитера.

Костюмы в талию и галстуки в цветах —

Чтобы на танцы заявиться при понтах,

И вечерами платья стильные подруг

Слегка касались наших модных белых брюк,

А на советские семейные трусы

Надеты были с лейблом фирменным джинсыˊ,

Мечта тех лет — браслеты «Сейко» на руках,

И связаны узлом рубашки на пупках,

А ветра вздохи из-под светлых облаков

Трепали крылья их больших воротников…

Всё это в прошлом, и эпоха та ушла,

Но как красива наша молодость была!

Каким был прежде Новый год

Мороз под Новый год и снежные завалы…

Давно такого не было — зима на славу! —

Как в те ушедшие, былые времена.

Мне давний Новый год напомнила она.

Какие у студентов могут быть излишки?

Мы в праздник собирали вскладчину рублишки,

Хватало на закуску, на вино и торт.

Его достать — о, это был отдельный спорт!

Потом столы в одну из комнат собирали —

Её хозяйки, как умели, наряжали:

Снежинки, веточки, гирлянды и шары,

Как память детской праздничной игры,

На стенах, окнах — поздравления помадой,

Потом весёлой, безалаберной командой

Готовили простую закусь и еду —

То, что придумать можно было на ходу.

Зачем нам были кулинарные секреты?

Мы нарубали целый тазик винегрета,

К нему — изысканный в те годы оливье,

Который царствовал на праздничном столе.

Старались уложиться в скудные резервы:

Немного сыра, сала, колбасы, консервы…

Всё это было украшением стола,

Но не закуска нас обрадовать могла,

А та весёлая, шальная атмосфера,

Как пир, когда вокруг чума или холера —

Ведь призрак сессии грозил из-за угла.

Но тем разгульней эта наша ночь была!

Вокруг стола рассаживались на кроватях —

Какие там ножи, салфетки, рюмки, скатерть! —

И проводить старались уходящий год,

И верили, что новый счастье принесёт.

Но вот волшебный бой курантов раздаётся,

А вслед шампанское шипит и пенно льётся,

И сдвинутых стаканов раздаётся звон,

И громкий крик «ура» звучит со всех сторон.

Успели загадать желанье — неизвестно,

Но в комнатах своих уже студентам тесно:

Вываливает дружно в коридор народ,

А там веселье бесшабашное идёт.

Вон там кого-то, не пойми зачем, качают,

А здесь хлопушки оглушительно стреляют

И осыпают разноцветным конфетти,

И сквозь толпу братающихся не пройти.

Знакомых, незнакомых всюду видишь лица,

И всяческие встречи могут тут случиться!

Целуются повсюду — в шутку и всерьёз,

И очевидно, что студент пошёл вразнос.

Друг друга в гости хлебосольно приглашают

И снова тост за Новый год провозглашают,

И затевается серьёзный разговор,

Но кто-то выкрикнул: «Народ, айда на двор!»

В рубашках, на высоких каблуках и в платьях

Вываливают на мороз потешной ратью,

С бутылками в руках и под дурацкий смех —

Во двор общаги на холодный, чистый снег.

Стреляют снова разноцветные хлопушки,

И набирает ход разгульная пирушка.

Вот кто-то под «ура» шампанское открыл

И допивать по кругу из горлаˊ пустил,

Сверкают искры озорных огней бенгальских,

И лица в отсветах счастливые как в сказке…

Но стал морозец потихоньку пробирать

И всю компанию загнал в тепло опять.

Но вот застолье постепенно утихает,

Столы из центра комнат в сторону сдвигают,

И выключается ненужный верхний свет,

И наступает романтический момент.

Народ уже успел по парам разобраться,

И начинаются медлительные танцы,

И вот вблизи лицо, глубокие глаза —

Как будто сбывшаяся вера в чудеса,

Которых все мы ждём от новогодней ночи,

Когда случается всё-всё, чего захочешь,

И даже «в дальний путь на долгие года…»

Ах, если б в жизни всё сбывалось и всегда!

А новогодней ночи чудо длится, длится,

Но, к сожалению, уже не повторится

И счастья столь желанного не принесёт,

А счастьем в памяти останется тот Новый год.

Синий дым

Стоял холодный, серый и сырой апрель,

Я брёл домой бездумно с дружеской попойки,

А за кривым забором верещала дрель,

Сверкала сварка на какой-то вечной стройке.

Там самосвал-трудяга что-то разгружал,

И вдруг взревел, и пыхнул синеватым дымом,

И этот запах мне внезапно сердце сжал,

Напомнив прошлое и годы молодые.

Какая всё же ностальгическая смесь —

Таёжный воздух с дымом дизельных моторов!

Сибирь, шабашка, комары, кедровый лес,

И тонет взгляд в её немеряных просторах.

Шабашить заставляла нас тогда нужда,

В тайге мы вкалывали на пределе силы,

И это всё осталось с нами навсегда…

О боже правый, как давно всё это было!

И самому смешно: старик-токсикоман!

Но отчего так остро сердце защемило?

Где та далёкая река, дожди, туман?

И снова Пушкин прав: прошло и стало мило.

Станция Сосновка

Виктору Фролову

Тем жарким летом нас ждала Сибирь,

И нам тогда была отрадой и наградой

Тайги безбрежная, загадочная ширь

И хвойный запах дальних стройотрядов.

Мы строили дорогу Пойма-Чунояр,

И стала нам приютом станция Сосновка,

Но нас не тяготил ни солнца дикий жар,

Ни быта скудного простая обстановка.

Мы выставляли по теодолиту путь,

На насыпи пахали до седьмого пота

И трупами валились, чтобы отдохнуть

Во время перекуров в каторжной работе.

Казался бесконечным нам рабочий день,

И оводы безжалостно кусали, гады,

Хотя бы дождик капнул, или тучки тень!

Но не было в тот год от солнца нам пощады.

А по ночам терзали злые комары,

И были наши простыни в кровавых пятнах…

Но не забыть мне стройотрядовской поры —

Вернуться бы в то лето жаркое обратно!

Казался вечным, но пришёл шабашке срок,

И заработок для студента был что надо,

И радовало, что средь тысячи дорог

Кусочек малый сделан нашим стройотрядом.

Теперь по той дороге поезда идут,

Жаль, Поезд Времени не знает остановки,

И никакие силы нашу юность не вернут…

Но есть в Сибири где-то станция Сосновка.

Воспоминания о лесосплаве

— Кому заработать, ребята, охота?

Есть летом простая мужская работа,

На сплаве, на береге Камы-реки —

Нормальные бабки сорвём, мужики!

Окрепнем, увидим родную природу… —

Так наш бригадир обращался к народу,

И бодро в ответ матерился народ,

Не ведая, что его, глупого, ждёт.

Романтика с первого дня началась —

Работа до пота, и гадость, и грязь,

Весь месяц жратва — макароны да чай.

Гляди за бревном! Зашибёт невзначай.

С утра лесосплавщики лезут на катер

И кроют погоду и в бога, и в матерь,

А небо обрывками мути укрылось

И сеет унылую мерзкую сырость.

Искусаны гнусом небритые рожи,

До крови ладоней изодрана кожа,

Сырые портянки, корявые робы,

И всё надоело до чёрта, до гроба!

Но разве плохая погода виновна,

Что ты здесь шабашишь, ворочаешь брёвна

Под небом красивой таёжной реки?

— Закуривай, что ли, пока, мужики…

Черничные поляны

Нине

А помнишь лето тех далёких девяностых,

Когда тревогой был пропитан даже воздух,

Когда в Москве шахтёры касками стучали,

Когда талоны на продукты получали?

Но нам с тобой тем летом не было печали —

Мы по ночам тогда соседям спать мешали.

И были травы поутру свежи и росны,

И запах детства доносил смолистый воздух,

И ватных облаков, запутавшихся в кронах,

Касались сосны в париках тёмно-зелёных,

И забредали мы в леса и глухомани,

И были щедрыми черничные поляны.

И были синими от ягод рты и руки,

А в глубине лесной лишь дятлов перестуки

И тишина… И только ветра шум волшебный

Да хвойный воздух до безумия целебный.

А голова кружилась от небесной выси,

Но сок черничный на одежде не отмылся…

А чтобы трудной жизни облегчить теченье,

Варили на костре черничное варенье,

И вместо сахара в эпоху дефицита

В него бросали карамель из общепита,

Багровой капелькой готовность проверяли,

Хоть эта сладость нам помочь могла едва ли…

Да, было выживать тогда совсем непросто,

Но были молоды мы в трудных девяностых,

И нас тогда любовь хранила и спасала,

Когда опасность чёрной тучей нависала.

Теперь лишь память освещает тёплым светом

Всё то, что было с нами тем черничным летом.

Школьный вальс

На встрече одноклассников под «Школьный вальс»

Кружились пары, словно в годы молодые,

С улыбкой вспоминали времена былые

И свой счастливый выпускной десятый класс.

Ах, одноклассницы, потерь не избежать —

Какими были вы желанными когда-то!

Конец ознакомительного фрагмента.